Мамина улыбка. Глава 3

Глава 3

Я ещё почти ничего не рассказала вам о папе. Хотя о нём мне больше всего хочется рассказать. Папа был моложе мамы на тринадцать лет: по тем временам разница в возрасте просто возмутительная. Впрочем, по тем временам в их браке всё было неприемлемым, неправильным, скандальным: и то, что мама была так намного старше, и то, что это был уже четвертый ее брак, и то, что первого ребенка она родила в сорок с лишним. …Так вот, поскольку папа был значительно моложе, я всегда думала, что мамы не станет раньше, и я останусь только с папой, буду его, совсем старенького, водить под руку гулять, приносить ему вкусненькое по выходным. Я была уверена, что всю тяжесть маминой старости я разделю с папой. Увы, я ошибалась. И еще, я никогда не думала, что мне будет так сильно папы не хватать. Мама с папой давным-давно были в разводе, и папа много лет жил отдельно от нас, один, но очень часто, по первому же зову приходил, выполнял мамины поручения, и мне помогал всегда и во всём, безотказно. Безотказность. Вот, я нашла самое лучшее слово, которое характеризовало моего отца. Терпение, закрытость, сдержанность и безотказность. Когда мы еще жили все вместе, больше всего на свете папа любил сидеть уединенно в своем кресле на кухне и читать детективные романы. Крепкий растворимый кофе в большой кружке, початая пачка сигарет на подоконнике, и – часами, запоем – Кристи, Чейз, Стаут, Акунин, Маринина. Когда я входила на кухню за чем-нибудь, папа поднимал голову от книги, рассеянно-вопросительно взглядывал на меня поверх очков с маленькими прямоугольными стеклами без оправы, и, убедившись, что от него ничего не требуется, снова углублялся в чтение. Любовь к книгам, чтению – у меня именно от папы. Он сам научил меня читать, когда мне было чуть больше четырех. И потом постоянно покупал мне книжки. И в детскую библиотеку за порцией новых книг мы ходили вместе с папой. Мама с насмешливым презрением относилась к этой нашей страсти, и частенько обзывала папу «читакой» и «сраным книголюбом». Ей хотелось, чтоб мы разделяли её увлеченность спортом: аэробика, коньки, лыжи. И я, в общем-то, разделяла, хоть и немного через силу. Папа – нет, может быть, только немного в молодости. И тем не менее, он безропотно таскал на себе наши лыжи и коньки, когда мы выбирались на активный отдых все вместе.

Мама с папой часто ссорились. Когда я была совсем маленькая, я, конечно, не понимала причин их размолвок. Просто ужасно пугалась, когда они начинали кричать друг на друга: в эти минуты мне казалось, что происходит какая-то катастрофа, которая сейчас погубит всех нас. Однажды во время ссоры папа в сердцах схватил мой маленький детский стульчик, расписанный под хохлому, и швырнул его об пол так, что одна ножка хрустнула и сломалась. На следующий день, вечером после работы, папа сидел и делал «операцию» покалеченному стульчику, вооружившись инструментами, кусками марли и тюбиком столярного клея. И потом, еще много-много лет этот прооперированный, заклеенный детский стульчик служил мне верой и правдой, однако, постоянно напоминая трещиной на ножке о той давней родительской ссоре. Став постарше, я начала понимать, что мама ревнует папу к каким-то чужим тётям, которых она называла не иначе, как «бл….ди»; что она недовольна его «безынициативностью», его скрытностью, и еще, наверное, много чем. Ссоры всегда начинала мама, папа долго отмалчивался, потом начинал тихо огрызаться, и в конце концов взрывался и тоже переходил на крик, хлопал дверью и уходил курить на балкон. И каждый раз мне казалось, что это катастрофа, стихийное бедствие, вроде землетрясения или снежной лавины, и мы все сейчас погибнем.

Самые счастливые воспоминания моего детства – это не о каких-то подарках или поездках, или детских праздниках… Это о тех минутах, когда утром, в воскресенье просыпаешься в своей комнате, под теплым одеялом из верблюжьей шерсти, и еще сквозь ласковую дремоту слышишь негромкие голоса: папа с мамой на кухне спокойно разговаривают о чём-то, и даже смеются, и тихонько позвякивают чайные ложечки в чашках. И ты лежишь, в блаженной полудрёме, и даже не хочется открывать глаза, а хочется, чтоб эти минуты длились еще долго-долго-долго…

В самый разгар лета, в июле мне почему-то приснился снег. В своем сне я поднималась по улице к папиному дому, зимой, в синих сумерках то ли раннего вечера, то ли утра, и свежевыпавший, глубокий, холодный, голубой снег глухо скрипел под ногами. Скрип-скрип, скрип-скрип, идти не очень легко, хоть снег уже немного и утоптали, но он все еще рыхлый, и я чувствую, как ноги вязнут в нем, проваливаются, и каждый шаг требует усилий. Я иду по этому снегу, в сумерках, и на сердце почему-то такая тоска и безысходность, словно я потеряла что-то очень-очень ценное и важное, и знаю, что никогда не найду. Я просыпаюсь – за окнами сияющее летнее утро, зеленые ветки вязов качаются от легкого ветерка, радостно свистят где-то высоко-высоко в небе стрижи. Но я еще во власти своего синего, холодного, сумеречно-снежного сна, и этой призрачной безнадежной тоски…. Утром, за завтраком, мы с Владой всегда пересказываем друг другу свои сны, – мы обе запоминаем их в деталях. Но тогда Влада была в командировке, в Китае, и мой странный зимний сон в летнюю ночь остался нерассказанным и неразгаданным. Тогда.

День рождения никогда не был для меня каким-то развеселым праздником, хотя родители всегда старались сделать этот день особенным для меня, и им это удавалось как нельзя лучше. Получался действительно торжественный день, наполненный теплом, светом, добрыми словами, улыбками, и главное – ощущением того, что я любима, важна, значима, и что я – уникальный человечек, и похожего просто нет на всём белом свете. Конечно, папа с мамой никогда не ссорились в мой день рождения. Каждый год мама напоминала мне, что я появилась на свет не ночью, как большинство детей, а среди бела дня, в первом часу пополудни. Ночью была сильная метель, а утром снег перестал, ветер стих, выглянуло яркое февральское солнце, и, видимо, я решила, что это вполне подходящие условия, чтоб явить себя миру. Утром в мой очередной день рождения, провожая меня в школу, мама говорила: «Ты еще не родилась, поэтому не поздравляю». И вот уже вернувшись со школы, после обеда я принимала поздравления. Всегда был большой торт со свечками. Цветы. Красивые открытки с поздравлениями – от родителей, от тёти и дедушки из Севастополя, от двоюродных сестер, от подружек. Подарки. Гости. Это был особенный день, и все-таки был в нём какой-то едва уловимый привкус грусти.

Но по-настоящему печальным он стал после той, тридцать девятой моей зимы, потому что тогда, в феврале, буквально за пару дней до своего дня рождения я узнала, что у папы рак в последней стадии, и что папа уходит от меня, от нас, из этого мира. Папа позвонил мне поздно вечером и попросил: «Пожалуйста, забеги ко мне завтра, принеси молока». Потом добавил: «И знаешь, что….открой дверь своим ключом, ладно?» От этих его слов я похолодела. Я знала, что папа неважно себя чувствовал последние пару месяцев, как вернулся из своего родного Севастополя, куда летал навестить сестру. Его беспокоил желудок, он плохо ел, сильно похудел, и все ходил по врачам, пытаясь выяснить, что с ним. Но мне и в голову не приходило, насколько всё было серьезно. На следующее утро, перед работой, когда еще не рассвело, я побежала к папе. Побежать, конечно, не получилось: всю ночь была метель, и к утру насыпало довольно много снега, так что пришлось идти по свежим сугробам. Первые прохожие уже протоптали узкие тропинки, но снег на них был еще довольно рыхлым, так что идти было нелегко. Я шла в синих сумерках февральского утра, слушая, как снег сухо скрипит под ногами, постоянно прокручивая в голове папины слова «открой дверь своим ключом», от которых сердце снова холодело в груди, и вдруг в какой-то момент осознала, что я уже видела всё это, всю эту «картинку», видела, и ощущала, и чувствовала. Тогда, летом, во сне. Но как, как уже тогда я могла всё это знать? Папа лежал на диване, натянув одеяло до подбородка. Седая щетина на бледных, восковых каких-то щеках, синеватые губы. Он сделал усилие, чтобы улыбнуться. Но не получилось. И у меня всё упало внутри. Почему, почему, почему он не говорил, насколько сильно ему плохо! И почему я сама этого не замечала? Занималась своими делами, своими какими-то мелкими заботами, работала, развлекалась… И не увидела, пропустила, прозевала самое страшное.

Потом были несколько дней моего панического метания по поликлиникам, больницам, частным клиникам, попытки что-то сделать, вперемешку с рыданиями, которые я просто не могла сдерживать, хотя в голове постоянно крутилась издевательски-жестокая поговорка: «слезами делу не поможешь». Помню удивленный, непонимающий взгляд усталого фельдшера скорой помощи: «А что вы плачете-то? Никто еще не умер». А я просто обливалась слезами, захлебывалась, тонула в них, потому что чувствовала уже всем своим существом, что папа с каждым днём, каждым часом, каждой минутой всё дальше от меня, совсем как главная героиня фильма «Линия Кармана», который мы с Владой смотрели недавно на кинофестивале. И я, как бы я ни старалась, как бы ни металась, ничего не могу сделать, чтобы его удержать, потому что душа уже оторвалась от бренного исхудалого тела, и когда она пересечет эту невидимую черту, когда перейдет эту условную границу между атмосферой Земли и Космосом, – лишь вопрос времени.

Конечно, я сообщила маме. Мы с ней не очень часто виделись тогда, – она звала меня только, когда ей что-то срочно было нужно: перегорала лампочка, или садилась батарейка в настенных часах, или пора уже было красить волосы. Когда ничего не было нужно, неделями не брала трубку, – просто отключала телефон, выдергивая шнур из розетки. Но теперь она взяла трубку сразу. Закрывшись у папы на кухне, стараясь говорить как можно тише, изо всех сил сдерживая рыдания, я вкратце рассказала ей обо всем. Она выслушала, задала даже несколько уточняющих, чисто медицинских вопросов. Вздохнула: «Ну, что поделаешь!» Я объяснила, что не смогу пока к ней приходить, буду занята с папой. Я знала, что она ничем не поможет. И даже не посочувствует. Ей было всё равно, это слышалось даже в голосе. Я понимаю, что очень пожилым людям часто бывает уже всё равно, что происходит с другими. Их волнует только то, что происходит с ними лично. И в этом старики очень похожи на маленьких детей. Мама не была такой раньше. Но теперь она уже смотрела на всё происходящее исключительно через призму своего эгоистического комфорта, хотя возможно, ей казалось даже, что она помогает. Потому что она не поленилась пойти в библиотеку медицинского университета и нарыть там несколько редких книг и статей про папино заболевание. И несколько раз она даже сама звонила мне и зачитывала свои конспекты об исследованиях фиброластомы желудка. В маме однозначно «умер» ученый… Она могла бы очень многого достичь в медицинской науке, если бы посвятила себя полностью профессии, если бы не вышла замуж за папу, если бы не родила меня. Она сама нередко шутила в разговоре со своими коллегами и бывшими однокурсниками – показывала на меня и говорила, смеясь: «Вот моя диссертация».

Весь свой день рождения в ту зиму я провела у папы… Накануне я возила его на скорой в больницу, в надежде, что его положат в стационар. Но нам отказали. Поставили ему капельницу в приемном покое и после – снова отдали мне. Чтобы отвезти его домой, пришлось вызывать специальную машину из частной клиники. Мы вернулись в квартиру, где все было разбросано из-за наших спешных сборов в больницу, а пол затоптан мокрыми и грязными башмаками фельдшеров из скорой. Весь вечер я убирала и мыла, кормила папу жидкой манной кашей с ложечки, – это единственное, что он мог есть теперь, – и осталась с ним на ночь, благо, что в комнате была еще кровать. Ночью папа поднялся и пошел в туалет, а на обратном пути рухнул в коридоре – потерял сознание. Я пыталась его поднять, но не могла, он был такой тяжелый, словно каменный. Придя в себя, папа как-то сам встал на четвереньки и почти дополз до своего дивана. Наутро я поехала на другой конец города в аптеку купить какое-то редкое лекарство для капельницы, которое посоветовала доктор из частной клиники. Потом пришла сама эта врач, поставила папе капельницу, объяснила: «Это очень хороший, поистине волшебный препарат, он просто оживет после него…» Так оно и было. Я и подумать не могла, что лекарство может так подействовать: у папы слегка порозовели щеки, взгляд стал ясным, и ближе к вечеру он сам поднялся с дивана и посидел немного в кресле за компьютером, ответил на электронные письма и сообщения в сетях, с удовольствием попил чай и кисель. Вечером эта доктор приехала еще раз, для повторной процедуры. Она сидела на стуле возле папиного дивана, – немолодая, но очень красивая женщина с темными вьющимися волосами и ясными, васильково-голубыми глазами, внимательно смотрела на него, говорила тихим, мягким голосом, и от одного её присутствия становилось спокойнее на душе. Перед уходом, не спеша складывая штатив и собирая всё в большой саквояж, она снова обратилась ко мне:

– Послушайте, сейчас ему будет намного лучше. На какое-то время. Но вы не тяните. Как можно скорее постарайтесь определить его в Клинику ДВФУ, это на Русском острове, вы знаете, да? Это будет непросто. Там почти никогда нет мест, и направления у вас нет, понимаю. Но вы постарайтесь. Это единственный ваш шанс. И я знаю, что у вас всё получится. Это вы на вид такая вся робкая, белая и пушистая…внутри у вас ох какой стержень, железный, я чувствую.

Поздно вечером, уложив папу, я вернулась домой, к Владе, и мы скромно отметили мой день рождения, вдвоем, на нашей маленькой кухоньке, разговаривая тихо, как будто это у нас в квартире был кто-то больной, или маленький ребенок спал за стеной в комнате.

А на следующий день, рано-рано утром я поехала на Русский остров. Да, я никого там не знала, и у меня не было никакого направления, но я определила папу в эту клинику, и в тот же день привезла его сюда на такси. Поздно вечером, измученный анализами и диагностическими манипуляциями, с катетером, проведенным через нос и через желудок прямо в кишечник, уставший, бледный, но все-таки довольный, папа протянул мне руку со своей высокой белоснежной кушетки. Сжал мою ладонь костлявыми, сухими, шершавыми пальцами, улыбнулся запекшимися губами: «Спасибо тебе. Главное, что мы успели».

Мы не успели. Папы не стало через месяц с небольшим, в конце марта. В ночь перед его похоронами шел сильный снег. Снова этот проклятый снег… Правда, к полудню он почти весь растаял – все-таки была уже весна. Как же папа любил весну! Он родился весной, и вот, умер весной тоже… Его провожали сослуживцы, друзья, знакомые, очень много людей… И мне казалось, что все смотрят на меня с упрёком, с укором… «Не уберегла!» Сырая желтоватая земля Морского кладбища. Огромная охапка кроваво-красных гвоздик, которую принесла моя двоюродная сестра… «Надо положить ему в гроб зажигалку и сигареты». Слёзы бегут и бегут по лицу, без остановки, и я ничего не могу с этим поделать. И сквозь соленую пелену слёз смотрю, как мама наклоняется, торопливо зачерпывает рукой горстку земли и как-то легко, кокетливо, как будто весело даже бросает её в могилу, – движением маленькой девочки, играющей в песочнице во дворе. Сорок лет назад она встретила папу в аэропорту Шереметьево… Всего пара встреч, переписка, и папа прилетел к ней через всю страну, на самый край земли, и сделал предложение, и остался. Значит, была любовь? Куда же она ушла? Куда же любовь исчезает безвозвратно? И почему?

Я всегда думала, что мама уйдет первой. Разве могла я предположить, что останусь вдвоем с ней, без папиной поддержки? Это было так неожиданно, и так странно, что не укладывалось в голове… Еще много месяцев спустя я ловила себя на том, что, столкнувшись с какой-то трудностью, проблемой сразу привычно думала: «Надо спросить у папы», «Папе надо позвонить, попросить…он поможет». И еще, однажды, увидев на полке магазина красивую кружку с парусником, сразу сказала себе: «О, папе это понравится, надо ему купить в подарок!» – и осеклась… Папе это понравилось бы, да. Но ему больше ничего уже не нужно… Когда папы не стало, мне было уже почти сорок. Но только после его ухода я впервые, по-настоящему почувствовала, что я – больше не ребёнок, что я – взрослая женщина. Маленькая девочка, которой папа читал вслух сказки перед сном, исчезла навсегда.

Автор публикации

не в сети 3 недели

Ольга Муравьёва38K

автор

День рождения: 12 Февраля

Комментарии: 2913Публикации: 161Регистрация: 18-07-2022

1

1

1

3

5

11

14