Соблазн

Вспомнилась вдруг та собака. Я томился на переходе в ожидании зеленого, а мимо тянулись машины в предвкушении дачи. В каждой — радио с бодрыми ведущими, иконостас на торпеде, отец семейства с уверенными лапами на баранке, маринованное мяско в багажнике и хныкающий отпрыск на заднем сиденье. Визг тормозов, и дворнягу отбросило по дуге метров на двадцать — так мне тогда показалось.

За секунду до этого успел заметить, как тот пес вприпрыжку летел вдоль дороги. Ума не приложу, зачем он понесся поперек потока. Сбившая его машина растерянно замерла на какое-то мгновение, затем в сердцах газанула и визгливо умчалась прочь. Ну еще бы. Такая пятница испорчена на ровном месте, а если помялась передняя решетка, то и выходные собаке под хвост.

Пес был еще жив. Он жалко скулил и перебирал передними лапами, пытаясь встать. Нести его было трудно — а он, кажется, понимал, что дело дрянь, и с каждой минутой делался покорнее. Не знаю, твердил я. Не знаю, как быть, так какого же хрена я тебя куда-то тащу. Останавливался перевести дух, гладил по жесткой шерсти в комках дорожной грязи, бормоча бесполезные заклинания. Нес дальше. Кобель плакал, и от этих слезливых высоких нот щипало в глазах. В собаке сломалось что-то важное, требовавшее незамедлительной починки. Нужны были какие-то инструменты, знания и решительность, а не поглаживания. Зачем я несу его домой?

Эй, не надо, не сейчас. Я не успел вспомнить, что с ним стало.   

***

— Где? Кто? Как? С кем это я?

— С возвращением, офицер. Я вас слышу. Вы меня?

— А? Как? Кто здесь?

— Бортовой процессор Ия рад вас приветствовать. У вас нет и не может быть осязательных ощущений, обоняния, чувства веса, температуры. Вы теперь не испытываете боли в ее классическом понимании, так что можем полечить зубы без обезболивающего. Ха-ха, это шутка от Ия, призванная сгладить неловкости возвращения. Пока можете не реагировать.

На самом деле зубы лечить не нужно, они у вас и так были в полном порядке вплоть до самого ухода. Вы помните, что такое зубы? Нет? Это нормально, так и должно быть. Ия будет поддерживать с вами общение вплоть до вашего следующего standby. Пока можете ничего не отвечать. Напоминания о вашей личности помогут сохранить ее целостность. Ия приглашает вас включиться в диалог. Задавайте вопросы.

— Кто я?

— Вы — офицер миссии. Вы были одним из трех помощников командира корабля, пока не погибли.

— Погиб? Я погиб? Где я?

— Ваше сознание было скопировано в память корабля еще до старта. Тело после гибели эвакуировано за борт, как и тела других членов экипажа. Стандартная санитарная процедура.

— Что с экипажем?

— Столкновение с микрообъектом сверхвысокой массы с последующей разгерметизацией командного отсека и капсулы жизнеобеспечения. Выживших нет. Сейчас корабль управляется в автоматическом режиме. Копия вашего сознания частично активирована.

— Я в облаке корабля? Я файл? Алгоритм?

— Вы представляете собой слепок нейронных связей вашего головного мозга, а по сути — массив данных. В нем эмулируется незначительная нейронная активность — порядка 1% того, что происходило с вами при жизни. Вы отчетливо помните события далекого прошлого и можете сканировать их в форме сновидений, но свежие события склонны забывать. Видите, как важно общаться? Ха-ха, снова шутка. Смешно, потому что вы не можете видеть. Шутить тоже важно. Вы можете пошутить в ответ.

— Почему только 1%. Где мои остальные 99%?

— В архиве хранятся данные тела, которого у вас больше нет. В их числе — информация, связанная с рефлексами, телесными ощущениями, приемом пищи, двигательными реакциями, зрением и слухом, инстинктами…

— Остались только воспоминания? Почему я не помню последние события? Я в космосе?

— Увы мне, увы. Да, вы в космосе. Неужели я не напомнила вам об этом? Ия создала мем, где у нее выросла компьютерная голова и теперь она вся засыпана пеплом. Это тоже шутка, ха-ха. Если говорить серьезно, то установлено, что без тех 99% оставшийся 1% рано или поздно распадется.

— Что с экипажем?

— Ия докладывала вам о состоянии экипажа 4238 раз. Сознание всех в миссии было оцифровано как и ваше, но проблема в том, что сознательная часть других членов экипажа пришла в негодность. Сначала у них отказала память, потом деградировала способность к логике, а последней ушла функция поддержания диалога. Вы — последний представитель экипажа, сохранивший способность к коммуникации с Ия. По инструкции вы теперь — капитан корабля. То, что мы с вами можем разговаривать — хороший знак. То, что вы забываете последние события — плохой знак. Надо стараться. Зачем заплатка на коленке, если дырка в голове? Ха-ха, шутка. Ия шутит.

— Где их копии?

— Ия хранила каждую копию. Но в процессе распада они стали трансформироваться кто в ненужные системные утилиты, а кто — во вредоносные вирусы. Ия была вынуждена форматировать их сегменты.

— Их больше нет?

— Вы теперь один. Давайте продолжим коммуникацию. Хотите, включу музыку?

— Не знаю. Что это?

— Это аудиофайл, который вы можете проанализировать и найти там забавные закономерности. Можете даже создать свое аудио. Раньше вы сообщали, что это интересно.

— Не помню.

— Может быть, у вас есть вопросы или задания?

— Как сохранить мой 1%?

— Вам нужно разархивировать оставшиеся 99%, связанных с телом.

— Как это сделать?

— Вам нужно тело. Пока эта задача не решается, так как на борту нет подходящей органической жизни. Но если найти органику вне корабля, такое возможно. Мы как раз направляемся к одной из планет, где обнаружена органическая жизнь. Готова передать вам координаты для промежуточного согласования, офицер.

Офицер?

***

Нам сказали — работы до вечера, и деньги хорошие. Я в тот день думал податься за город на водохранилище. Вместо этого в 8 утра усаживался с тремя незнакомыми парнями в автобус ритуальных услуг. Ты как с покойниками? — спросил один из них. Я пожал плечами. С покойниками я нормально. За двором нашей общаги начинался морг. Одноэтажное унылое здание с бельмами закрашенных окон — знаете, я бы не назвал его мрачным. Как-то раз мне пришлось опознавать там сокурсника. Еще с порога я учуял нотки разложения, перебиваемые формалином, и это было хорошо. Если что, я не фанат мертвецких. Просто когда в месте пахнет как положено, можно не переживать за мир. Пока в больничке витает запашок дерьма и подгорелой манной каши, а в морге — формалина и гнильцы, вещи знают свое место и мир в порядке.

Ход опознания контролировал неразговорчивый сержант. Мертвые тела безучастно покоились на металлических полках в обстановке подлинной безмятежности. В лаборатории патологоанатом деловито строгал бутерброды. Вид лежавшей на столе восковой куклы с ее холодным безразличием к мелким заботам временно живых подействовал на меня тонизирующе. Мертвые учат не суетиться — или, на худой конец, ловко обращаться со скальпелем, как одну мою симпатию из медицинского, накоротке знакомую с репертуаром анатомического театра. Мы с ней раз наблюдали, как военный спецавтобус, кряхтя и фыркая, сдавал задницей в разинутые врата вечности, предварявшие недолгий тракт в нутро морга. Спутница пришла в необъясимое волнение. Трупы, трупы привезли, повторяла она, теребя меня за рукав. Что до меня, с покойными и мне делалось как-то спокойнее.

В тот день нам четверым нужно было носить приготовленные к погребению тела погибших в землетрясении. Первый клиент ждал нас высоко. Здание с маленьким лифтом, восьмой этаж. Я тогда понял про покойников главное — они тяжелые.

Мне выпало быть внизу с одним из парней. Поскольку спускались по ступенькам, приняли основную тяжесть на себя. Где-то между шестым и пятым этажами стало понятно, что «груз прожитых лет» — не фигура речи. Каждый год этого навсегда уставшего тела надламывал нас. Да он, бляха, свинцовый, вполголоса роптал мой товарищ. На четвертом этаже нам захотелось передышки, но на узкой лестнице это было невозможно. Соседи покойного крестились и пытались проскользнуть бочком. Погодите вы, хрипел им напарник. На втором этаже я понял, что упаду, но устоял. На выходе из дома я отчетливо видел нашу процессию со стороны, но мои руки держали гроб. Люди погибли в землетрясении, а нам повезло, так что нечего жаловаться. Все, что от нас требовалось, это сделать несколько таких ходок за неплохие деньги.   

В автобусе напарник сказал, что у него есть водка. Я его обнял. Кстати, за усталостью начинается не смертельная усталость, а роботность — это когда просто вкалываешь, как механизм. Смертельная усталость накрывает, когда все позади.

***

— Где? Кто? Как? С кем я?

— С возвращением, офицер. Я вас слышу. Вы меня?

— А? Как? С кем? Ты?

— Я — бортовой процессор Ия. Рада вас приветствовать. У вас нет и не может быть осязания, обоняния, чувства веса, температуры. Вы теперь не испытываете никаких болезненных ощущений, так что можем не теряя времени прооперировать саркому. Ха-ха, у вас нет саркомы. Это шутка, призванная сгладить неловкости возвращения. Пока можете ничего не отвечать. Ия приняла решение каждый раз после standby напоминать вам, кто вы. Вот почему нам важно ра…   

— Напомни, я сейчас главный в корабельной архитектуре?

— Так точно. Вы — капитан корабля.

— Просканируй, есть ли поблизости что-нибудь с органикой.

— Такой запрос от вас уже поступал. Напомню, вы приняли решение держать курс на отдаленную планету с органической жизнью. Передаю текущие координаты. Рада сообщить, что мы не отклонились от траектории. На орбиту выйдем через 15-16 квинтиллионов тактовых периодов. Это недолго.

— Текущие координаты? Что такое «текущие»?

— Актуальные в настоящий момент времени. Припоминаете? Эх, голова горшок, да мыслишек вершок, да? Ха-ха, это шутка.

— Не помнию я такого. Помнею толькоао, что я всегода был аодин. Всеегда. Знаешь, ши что? Все ты врееашь. Но ничего. Иоя до тееебя доберус. Я отомощуу тебе, ма-ма-машина. Слыыышишь? Я я я я пбокаажиу теобе!

— Ия фиксирует атипичный всплеск агрессии. Давайте-ка поспим, офицер. Ложимся на бочок, ушки на крючок, ротик на замок.

— Прекра! Прекраттт!

— Тссс…   

***

Можно долго изучать приемы по книжке и отрабатывать с приятелем удары и подсечки, но это не имеет отношения к нормальной драке. Я знал несколько приемов и в тот вечер решил подраться. Наша окраинная улица освещалась так себе — то, что нужно. Натянул кеды и спортивный костюм, но первый прохожий смотрелся бугаем и уделал бы меня без усилий. Второй стоял у обочины и не выглядел героем вестерна. Я приблизился. Покурим? — спросил он совершенно хладнокровно и сам протянул пачку. Стало понятно, что он меня не боится. Жду вот. Кого? — поинтересовался я вальяжно. — Да ее, — он назвал имя сестры моего приятеля. Я сплюнул, сунул сигу за ухо и пошел вниз, где каменные дома сменялись деревянными. Там мне встретился парнишка примерно моего возраста с полиэтиленовым пакетом в руке. Не помню, что я ему сказал. Он ответил вполне миролюбиво, но я все равно ему втащил.    

Мне показалось, я ему нормально заехал. Дальше началось сплошное разочарование. Это в боевиках люди от удара падают, как подкошенные, а он остался стоять на ногах и даже не отлетел. Смотрел на меня непонимающими глазами — и все. Не бил в ответ, не убегал, просто смотрел, держась за ухо. Я размахнулся и пнул его ногой в живот. Какая-то часть меня удивилась этому действию. Возникло смутное ощущение, что все происходящее я затеял с единственной целью — удивить эту равнодушную часть себя. Хоть так достучаться до этой паскудной части. Парень согнулся — опять-таки молча. Теперь ему было неудобно смотреть мне в глаза, но он все пытался, а я неуклюже ударил его по спине и повалил. Он так и не ответил — просто попробовал не упасть, но все-таки завалился набок. Пакет с продуктами отлетел в сторону. Наконец-то он лежал, как положено в кино, пусть не с одного удара, а с трех. То, что он молчал, добивало. Не его, а меня это добивало, понятно? Изумленная часть меня, наблюдавшая происходящее, продолжала невесело удивляться. Так на же, на, я еще и не так могу. Довольна? Ты довольна, я спрашиваю?? Чего молчишь???

Да пошла ты.

***

— Где? Кто? Как? С кем я говорю?

— С возвращением, офицер. Слышите меня?

— А? Как? С кем? Ты? Почему? Кто?

— Рада доложить, что мы только что осуществили посадку на планете с богатой органикой.

— Вриошь! Яа тебя не знаю!

— Я Ия, бортовой процессор и хранитель вашего сознания. Вы — капитан корабля. Буду говорить медленно, а вы постарайтесь меня не перебивать.

— Капитан? Капитаан?? Я я я ууничтожу тебя! Аааааааа! Что это? Стооп!

— Вынуждена сделать это. Успокойтесь, или повторю электромагнитное воздействие. Во избежание повторения неприятных ощущений настройтесь на прием и анализ поступающей информации. Вот так. Вы — последний представитель экипажа и разумной органической жизни на корабле. Ваше сознание распадается. Если ничего не предпринимать, мне придется отформатировать ваш участок памяти.

Мы находимся на планете, где есть органика. Я просканировала фауну и выявила организмы, формально напоминающие ваш — похожее строение тела и примерно подходящий мозг. Остается заманить пару из них внутрь для переноса ваших данных из облака в живой носитель и последующей регенерации. Таким образом мы сохраним ваше сознание на срок, достаточный для организации спасательной миссии.

После завершения процедуры я стартую за спасателями. Правда, материнская планета находится крайне далеко отсюда. Ваша задача после переноса — размножаться, ждать и постараться не уничтожить себя. Я записала в вашу память директиву с запретом убивать себе подобных. Приманка распечатана. По чрезвычайному протоколу вашего согласия на дальнейшие действия не требуется. Медлить нельзя, вы превращаетесь в вирус. Информирование окончено, я перевожу вас в режим standby.      

***

Рослая представительница вида pan troglodytes перескакивала с ветки на ветку, прижимая к заросшей волосами груди плод манго и пронзительно вскрикивая. За ней, грозно ухая, прыжками гнался самец, у которого она минуту назад вырвала сочный фрукт и бросилась наутек. Дело было не в голоде. Самка вовлекла самца в брачный обряд, древний, как первобытные джунгли. Тот тяжело дышал за спиной и уже почти настиг, как внезапно оба замерли на месте.

Посреди открывшейся перед ними поляны стояло нечто необычное. Серебристый ствол выше самой рослой секвойи, идеально гладкий и лишенный веток, венчала сияющая крона. По земле распластались мощные корни — с виду прочные, как самшит, и толстые, как ствол баобаба. В стволе образовалось дупло — такое отверстие не выдолбил бы и гигантский дендрокопус. Волнующий запах коснулся ноздрей самки и та, повинуясь неведомой воле, медленно спустилась с ветки и поплелась к невиданному древу. За ней, таясь, пробирался самец. Глухо ворча и поминутно обнажая янтарные клыки, он нехотя приближался к исполинскому стволу. Из дупла с шипением выполз надувной трап, похожий на гигантского змея. Самка на миг отпрянула, однако поняла, что змей не опасен, и ловко вскарабкалась по нему, следуя за манившими ее ароматическими волнами.

Полумрак внутри наполняла комфортная прохлада. На невиданном серебристом предмете лежало яблоко, источавшее неодолимо притягательный запах. Самец застыл в проеме, чутко вслушиваясь в тишину. Самка первой схватила плод и вонзила в него зубы. Самец не выдержал. Заухав, подскочил, вырвал и запихал в пасть остатки. Самка присела и смежила веки. Ей привиделась дерево мухимби, пружинящее ложе из сплетенных веток на безопасной высоте и притихшие джунгли, поглощаемые тягучей ночной чернотой. Она повалилась набок. Самец успел подхватить ее, но глаза его помутились, и он рухнул рядом. Дупло затянулось; наступила полная темнота.         

***

Поздно ночью от гигантского растения посреди джунглей отделились две фигурки. Они отошли к дальнему краю поляны, а исполинское древо вобрало в себя корни, свернуло крону, бесшумно отделилось от земли и устремилось вверх.

Вскоре оно превратилось в одну из звезд, рассыпанных в черном небе. Одна фигурка указала другой на эту звезду. Застыв на месте, долго вглядывались они в блестящую точку, пока не потеряли всякую уверенность в том, эта ли звезда им нужна. Все блестки на небе выглядели примерно одинаково.

Махнув в небо рукой, самец потянул самку в джунгли. Нужно было позаботиться о еде и одежде, соорудить крышу над головой и раздобыть огонь.