Хочу поумнеть

Улица купалась в мартовском солнце. Большой золотой шар медленно плыл в голубой плюс-бесконечности, а маленькие солнышки искрились в безразмерных витражах деловых центров. Вывеска над сияющим входом гласила:

BRAIN FIT. МЕНТАЛ-ФИТНЕС

Стань ментальным. Моментально. Монументально

Буквы пониже и пореже убеждали: ПРОКАЧАЙ МОЗГОВЫЕ МУСКУЛЫ К ЛЕТУ ПО СПЕЦИАЛЬНОЙ ЦЕНЕ ДВА МЕСЯЦА ПО ЦЕНЕ ТРЕХ.

Я толкнул стеклянную дверь. Из-за стойки ресепшн вышло миловидное существо чуть за восемнадцать — «лицо» заведения. На эффектной груди лица алел бэджик с логотипом и фразой «Хочешь поумнеть? Спроси меня, как».

— Хочу поумнеть, — чистосердечно признался я в бэджик.

— Сейчас позову менеджера, — невозмутимо отреагировало лицо.

Менеджер, молодой человек с изящной бородкой и грустными глазами преподавателя основ государства и права в неблагополучной школе, пригласил меня за столик. Его голос звучал учтиво и вкрадчиво. Хорошо, что обратились именно к нам… действует авторская программа… на основе международной практики… тестирование по методике основателя… уже через полгода вы почувствуете первые результаты…

— Через три месяца, — перебил я его. — Через три месяца еду в отпуск. Сами понимаете, надо быть в форме.

Менеджер оживился. Три месяца — оптимальный срок при условии регулярных занятий с персональным тренером. Готов ли я заключить договор? Из ниоткуда возникли аккуратно сброшюрованные бумаги и дело приняло официальный оборот.

Мой тренер поджидал меня под плакатом с призывом перепрошить свой энцефалис. Он выглядел моим ровесником, но излучал отменное ментальное здоровье. Мы непринужденно перешли на «ты», условились начать с тестирования, а по результатам — встречаться трижды в неделю по два часа, не считая индивидуальных занятий. Не возражает ли мой тренер, если я буду называть его сэнсэй?

— Запустил ты себя, — изрек сэнсэй, вглядываясь в результаты тестов. — Тренировки одно, а нужно хотя бы элементарную зарядку делать. Пускай по 10 минут, но ежедневно. И питаться нормально — рыбка должна быть, мяско, творог, зелень, бобовые. Учти, есть вещи, которые контролируешь ты сам. Теперь расскажи, к какой цели нам стремиться?

Это «нам» объединяло меня и сэнсэя в команду, нацеленную на результат. Я сказал, что не стремлюсь в какие-то там кандидаты в доктора. Хочется прошарить мозг, чтобы упруго, гладенько и ничего не висело. Главное, равномерно прокачать разные группы мозговых мышц. А то видели мы этих однобоких культуристов — литературу, скажем, хорошо проработали, а физмат вообще по нулям.

Гармонизация, кивнул сэнсэй, протягивая индивидуальную программу на ближайшую неделю — 50 стихотворных строк, 20 философских цитат, 10 английских поговорок и несколько задачек по алгебре и геометрии, показавшихся мне элементарными. И начались тренировки.

Тренажерный зал наполняли симфонии Моцарта. Сэнсэй пояснил, что музыка австрийского гения повышает IQ сразу на 10 пунктов в отличие от произведений Бетховена, улучшавших тот же показатель всего на 5 делений. Выключали музыку за полчаса до закрытия, когда последние посетители устало заполняли душевые кабины.

Переодевшись, я выходил на разминку, после которой мы ровно час работали на тренажерах. Speedy от BrainGym предназначался для увеличения скорости мозга, но на первых порах главным образом умножал мои страдания. Аппарат забрасывал меня примитивными вопросами, требовавшими моментальной мышечной реакции. Да — сжимаешь правый кулак, нет — левый, не знаю — сжимаешь оба. Я путал руки и валился с ног, а сэнсэй знай наращивал скорость. Тугодум — считай, калека в наши-то дни, поощрял он меня.

— Ходил тут ко мне один. Тоже медленный навроде тебя. Сначала ныл, а через год разогнался, дай дорогу. Ракета! Ему, бывало, вопрос еще толком не задали, а у него ответ наготове. Кем работал? Журналистом вроде — интервью там, очерки. Ты давай-ка без пауз. Тяжко? Всем тяжко. Еще два раза по пятнадцать.

Аппарат для развития точности AccuRate от Encephalie Systems сначала предлагал некую мысль, а затем комбинации фраз, одна из которых выражала эту мысль наиболее точно. Здесь я держался молодцом. Начальный показатель у меня был средненький, но моя точность неуклонно прибавляла от тренировки к тренировке.

Будь одновременно быстрым и точным, наставлял меня сэнсэй. Работай по двум координатам. Быстрый, но неточный, это все равно как точный, но небыстрый. Оно нам надо?

Я мотал головой в знак согласного отрицания — никак нет, сэнсэй, оно нам не надо. 

В душевой мои пути пересекались с одним и тем же молчаливым господином, отдыхавшим на соседней скамеечке. При нем был неизменный кожаный саквояжик, полный тщательно закупоренных баночек. Сосед последовательно вскрывал и сосредоточенно поглощал их содержимое, аккуратно орудуя крошечной десертной ложечкой. Аминокислоты, глютен, фосфор, В-6, В-12, это — для оксигенации нейронов, а это — для поддержки пластичности синапсов, пояснил он как-то, перехватив мой вопрошающий взгляд. Нужно разогнать зону Брока, прокачать продолговатое тело, а попутно хакнуть варолиев мозг. Как это зачем? Голова — это же двигатель карьеры. Подчиняет тот, кто умнее. Не знали? Ладно, бывай умен. Пойду-ка покачаю ай-кью. 

Двигатель карьеры соседа уже давно находился в режиме форсажа. Мне становилось немного грустно за мою зону Брока, а попутно — за продолговатое тело и варолиев мозг, годами не получавших от меня и десятой части надлежащего ухода.

По понедельникам мы с сэнсэем выводили формулы, доказывали теоремы и чертили траектории небесных тел. По средам цитировали наизусть стихи и прозаические фрагменты, иногда отвлекаясь на афоризмы и философские максимы. По пятницам проводили изматывающие спарринги, порой переходя на французский, который мне пришлось срочно вывести из двадцатилетней языковой комы.

Однажды мое внимание привлек посетитель, поставивший после разминки сразу 150 строк, да еще из Лонгфелло. Что до Лонгфелло, то меня надломили бы и 30, а для него и 150 явно не были пределом.        

— Даже не думай повторить, — сэнсэй покосился в сторону спортсмена. — Это профи уровня мастера-международника. Готовится к соревнованиям, будет выступать за честь города. А нам с тобой, главное, не перекачаться. Для этого надо что? Правильно — работать с отягощениями, наращивая нагрузки по-сте-пен-но. 

Три месяца пролетели незаметно. Билет к морю и бронь номера в отеле уже лежали в кармане. Настал день последней тренировки. Сегодня спарринг без разминки, объявил сэнсэй после традиционного пожелания умного дня. Разомнешься по ходу боя, а заодно посмотрим, готов ли ты к югам.

Мы вышли на ринг.

— Имяреку тебе, потому что не станет за труд, — прощупывал план атаки сэнсэй.

— Из-под камня тебя раздобыть для меня, анонима, — вовремя увернулся я.

— La vie est une tragédie pour celui qui sent, et… — метнул он в меня без замаха из своего угла ринга.

— …Et une comédie pour celui qui pense, — парировал я, контратакуя.

— Но как быть, если факты противоречат моей теории? — сделал он коварный выпад, пытаясь уколоть меня прямо в философию — мое уязвимое место.

— Что же, тем хуже для фактов, — вернул я ему его же удар.

Через 15 минут мы раскланялись и обменялись рукопожатиями. Удачи, напутствовал меня сэнсэй, направляясь к новому подопечному, дожидавшемуся своего часа под рекламным плакатом. НЕ ЯСНО НИ ЗГИ? ПРОЧИСТИ МОЗГИ! — гласил плакат.

***

Небо чернело над морем, и море вбирало в себя небо, и граница между ними терялась в нижних мирах Галактики. Мраморный парапет набережной, отполированный бесчисленными ладонями, холодил локти. Звезды в небе слабо мерцали, не вполне уверенные в собственном существовании, хотя свет от них все еще достигал Земли и того места на краю моря, где я подставлял лицо вечернему бризу — упругому, как туго натянутый парус.

По правую руку от меня незнакомка в кимоно с журавлями напряженно вглядывалась в смартфон. В желтом свете, лившемся из украшенного вензелями старорежимного лампиона, она казалась таинственной и бесконечно прекрасной.

— Ночь над волнами,

Черной тенью парус

Спешит за звездой, — мечтательно продекламировал я, кивая за горизонт.

Незнакомка оторвалась от экрана и недоуменно уставилась на меня. Мне на мгновение показалось, что Мицуо Басё созвучен этому вечеру, предположил я учтиво. Но, возможно, всему виной курэн — изящные журавли, украсившие ваше кимоно.

Смартфон внезапно ожил. Алё, да. Здесь я. Ага. Слуууш, давай лучше сама приду. Нее, просто… тут сумасшедший какой-то подкатывает. Да нее, нормально все. Да нее, не надо, слыш. Точно не надо. Точно без проблем. Всё, иду.

Журавли пришли в движение и упорхнули.

Если долго сидеть на лавочке, обязательно кто-то составит тебе компанию. Сегодня удача была на моей стороне — едва я опустился на деревянную скамью под сенью кипариса, величественного, как фронтовой обелиск, рядом присели две девушки. Они переговаривались на полутонах — до меня едва доносился приглушенный звук их голосов. В темноте лица девушек были почти неразличимы и оттого волновали куда больше, чем при свете дня.

— Эта красная точка называется Бетельгейзе. Знаете, она только притворяется точкой. На самом деле этот красный гигант в созвездии Ориона в 100 тысяч раз ярче нашего Солнца, — проникновенно вступил я, указывая в небо.

— Как же достали тупые качки, — в сердцах бросила одна из подруг. — И всё то ходят по пляжу, выпендриваются. Нормальных парней уже не осталось. Пойдем отсюда, Люсь.   

— Это первый кандидат на Сверхновую в нашей части Млечного Пути! — крикнул я им вслед, направляясь в другую сторону прочь от своего фиаско.

Прибой безучастно шуршал по левую руку, по правую пихты и туи тянулись однообразной безмолвной стеной. Звезды праздно зырили из театральной черноты небесного партера. Вечер не задался, но возвращаться в отель не хотелось. Парапет оборвался у старого маяка — последней точки длинного променада.

— Когда так много позади. Всего, в особенности — горя. Поддержки чьей-нибудь не жди. Сядь в поезд. Высадись у моря, — проговорил я с чувством, обращаясь к маяку.

— Оно обширнее, оно — и глубже. Это превосходство… — внезапно откликнулся маяк.

— Не очень радостное. Но, уж если чувствовать сиротство, — продолжил я, не веря своим ушам.

— То лучше в тех местах, чей вид… — из густой тени маяка вышла девушка. Луна, прочертившая в море дорожку, озарила ее изящный силуэт.

— Волнует, нежели язвит, — резюмировал я. Улыбка на моем лице становилась все шире и шире, и я ничего не мог с этим поделать.   

Было темно, но я почему-то знал, что она улыбается тоже.