Судья Нортон

 

Судья Нортон всегда ратовал за самостоятельность и даже отдал своим взрослым детям специальное распоряжение поместить его в дом престарелых в тот прискорбный момент, когда он не сможет обслуживать себя сам. К счастью, пока до этого было далеко. Причуда судьи объяснялась просто — его честь принадлежал к поколению «детей с ключами». Так социологи называли тех, кто родился после войны и привык рассчитывать только на себя. Родители «детей с ключами» были слишком заняты послевоенным восстановлением и приключившимся после него экономическим бумом с его захватывающим консьюмеризмом, чтобы уделять своим отпрыскам хоть сколько-нибудь внимания сверх положенного гигиенического минимума.

В минуты откровения судья делился подробностями своего детства с секретарем Дженкинсом, исполнительным и немногословным винтиком окружной судебной машины. Если уж начистоту, Дженкинс принадлежал к следующему поколению, но вел себя степенно, да и выглядел старше своих лет, а потому удостаивался чести быть посвященным в детали биографии патрона, благодаря которым провинциальный мальчик с ключами вырос в респектабельного члена общества.

— Они и вправду мне выдали ключи от дома, едва я пошел в начальную школу. Матушка с утра до вечера трудилась в страховой конторе, отец пропадал в заводоуправлении. Каждый день — список дел. Сделай то, сделай это. И попробуй не сделать.

Дженкинс, чье детство прошло под неусыпным контролем матери, навсегда отбившей у него охоту к любой самодеятельности, многозначительно хмыкал.

— Два вопроса, — продолжал судья, натягивая видавший виды парик. — Мой старик, мир его праху, задавал мне всего два вопроса. Все детство. Два чертовых вопроса.

Из зеркала на судью глянул постаревший обрюзгший Ньютон в поношенном парике с неопрятным желтоватым пятном с левой стороны, проступившим после неудачной химчистки. Помня об этом, судья держался к залу вполоборота, глядел строго и оттого смотрелся истинным коршуном — чуть располневшим, но по-прежнему хищным.

— И какие же? — Дженкинс знал ответ, но не поинтересоваться лишний раз было бы неучтиво.

— Два вопроса, — повторил судья, откинув голову и поправляя парик так, чтобы искусственные кудри легли поверх мантии красивыми волнами. — Ты уроки сделал? Это первый. А второй — почему не спишь?

Дженкинс бесцветно захихикал.

— Честно говоря, — продолжил судья, сверля глазами зеркало, — я думаю, для воспитания этого вполне достаточно.

В силу своего служебного положения судья не привык рассчитывать на такие трудноуловимые материи, как ощущения или предчувствия. Но и закоренелым материалистом он не был — просматривал гороскопы на последней странице окружной газеты и доверял сновидениям. В снах важно послевкусие, втолковывал он Дженкинсу. Приснится порой какая-нибудь ересь, а потом бывает даже весело. Значит, хороший сон. В качестве примера судья многократно описывал привидевшийся ему сюжет, в котором он складывал человеческие головы в мешки. Вскоре после этого судья Нортон получил небольшое наследство от тети.

— Разные там были головы. Ну я и думаю, — ага, взрослые буду складывать вот в этот мешок, который побольше. Ну а эти, значит, детские, вон в тот, маленький. У некоторых голов глаза были открыты и вроде как стеклянные.

— Жуть-то какая, — флегматично изрекал Дженкинс.

— В том-то и дело, что страха совсем не чувствовал, — откровенничал судья. — Работаю и радуюсь, что так ловко все раскладываю. Помню, утром проснулся — ох, думаю, ну и сон! А жути нет никакой. Наоборот, прекрасное настроение. То есть, получается, хороший сон. Так оно и вышло.

Нужно сказать, что обычно судья Нортон просыпался еще до рассвета и долго лежал, закрыв глаза, без сна и движения. Волна за волной накатывались минуты, а он выжидал, гадая, которая из них вынесет его к твердому берегу яви. Сердце в эти часы колотилось часто и как-то испуганно. Это все кофе, думал судья. Кофе и виски. Сегодня — только чай, и никакого виски. Сегодня будет образцовый день.

Обдумывая идею дня без соблазнов, он трудно поднимался с постели и направлялся в ванную, дабы сотворить там свой утренний ритуал. Выглядело это так — оправившись, судья застывал перед зеркалом. Он вглядывался в себя еще сонного, словно пытался воскресить в памяти какое-то ускользающее, но существенное знание о своей персоне. Бесстрастно всматривался в собственное лицо, отмечая каждую деталь — безыскусную лепку лба, паутинку вен на рыхлом носу, острый рисунок сбегавших к губам складок, наждак несвежей щетины на брылях. Судья не боялся старости и не доискивался новых признаков увядания. Он фиксировал себя без тени эмоции, точно камкордер, в обязанности которого входит лишь регистрация происходящего. Его неподвижный двойник безучастно взирал на него из зазеркалья, не выказывая ни уважения, ни даже узнавания. Так продолжалось минут десять-пятнадцать.

— Ну и какого черта ты здесь делаешь? — сказанный вслух, этот вопрос без вопроса подводил черту под очередной порцией мистического откровения судьи о себе. Спустя мгновение ванную покидал хорошо знакомый Дженкинсу судья Нортон — идеально подогнанный к повседневности, вооруженный необходимыми инструкциями по проживанию нового дня жизни, переданной ему в производство.

Сегодняшним днем слушалось дело о развратных действиях, совершенных группой из четырех неустановленных лиц в отношении жительницы их округа. Потерпевшая настаивала на покушении на групповое изнасилование, что закон относил к тяжелым преступлениям. Тем не менее, предварительное следствие переквалифицировало кейс в хулиганство — беспрецедентный факт, учитывая суровость статьи и моральные страдания жертвы, на которые упирал нанятый истицей амбициозный молодой адвокат. Хулиганов пока не нашли. Истица настаивала на объявлении злоумышленников в розыск и попутно готовилась к многомиллионной тяжбе с телекоммуникационным гигантом, предоставлявшим доступ в интернет. Судья слабо разбирался в интернете и не стремился с ним сблизиться. Если по городу едет машина с мусором, повторял он Дженкинсу, — она едет в интернет. Судья Нортон выписывал бумажные версии «Хроник», «Народного Трибуна» и окружного «Обозревателя», которым оставался верен столько же лет, сколько занимал свой пост.

— Расскажите, как было дело, — обратился он к потерпевшей, едва отзвучали слова присяги. — Я обращаюсь именно к потерпевшей, — резко оборвал он адвоката, попросившего слово. — У вас будет время выступить.

Истица, сотрудница административного отдела фармацевтической компании, спокойно и обстоятельно изложила суть происшествия. Она гуляла по парку, когда к ней подошли четверо и принялись делать настойчивые предложения вступить с ними в сексуальный контакт. При этом они кричали на нее, производя руками и телами неприличные жесты. Она была оскорблена, едва спаслась и с тех самых пор пребывает в перманентной фрустрации, связанной с переживанием невыразимой хрупкости своего «я». С каждой фразой глаза судьи Нортона делались шире. Позабыв про позу коршуна, он уставился на потерпевшую в упор.

— Позвольте, позвольте, где вы гуляли?

— В дендропарке.

— Но… где это?

— В Максиленде.

— Это какой-то новый торговый центр?

— Ваша честь, прошу слово, — адвокат на своей скамье едва не подпрыгивал. Его холеный вид, пижонский галстук и суетливые манеры раздражали судью Нортона.

— Я дам вам слово позже, как и обещал, — сухо отрезал он. — Если позволите, я продолжу опрос потерпевшей. Благодарю. Так где же находится этот самый Максиленд?

— Это метавселенная. Трехмерное интернет-пространство ощущений для получения принципиально нового экспириенса в режиме 360 градусов.

— Хотите сказать, вы гуляли по интернету?

Судья Нортон снял очки, протер их носовым платком, сложил в футляр и принялся массировать лоб. Суд вызывает эксперта, провозгласил он и объявил перерыв.

Эксперт как мог постарался объяснить, что такое метавселенная. С лица судьи Нортона не сходило недоумение. К эксперту подключился адвокат.

— Поверьте, я понимаю, что такое интернет, сэр, — в голосе судьи звучало раздражение. — В нем можно смотреть новости, листать картинки, переписываться или разговаривать. Но чтобы в нем можно было изнасиловать или покуситься на это действие? При всем уважении, это физический акт, мадам, — обратился он к потерпевшей.

— Ваша честь, метавселенная — не просто интернет. Это целое реалистичное пространство, где вы обладаете объемным телом, можете перемещаться, встречаться с другими объемными телами, продавать и покупать. Целый мир, ваша честь, — вкрадчивый голос адвоката действовал судье на нервы, но он умел владеть собой и уже принял решение. Дженкинс наловчился распознавать этот момент. Сейчас судья Нортон вынет из футляра очки и протрет их влажной салфеткой перед тем как водрузить на свой мясистый нос. Откашляется. Поблагодарит эксперта. Сделает паузу.

Так и вышло.

— Итак, мадам, — голос судьи Нортона звучал ровно и подчеркнуто учтиво. — Вы гуляли по… кхм… метавселенной, когда некие злоумышленники подошли к вам и стали совершать преступные действия, изложенные в иске. Все ли я правильно понял?

Истица коротко подтвердила слова судьи.

— Позвольте уточнить, мадам, где вы физически находились в момент покушения на преступление?

— Протестую, — адвокат был начеку, но судья Нортон это предвидел.

— Протест отклонен, так как вопрос имеет непосредственное отношение к предмету искового заявления. Итак, мадам?

— Я физически находилась в своей квартире. Но ведь это не значит, что…

— Находился ли физически в этот момент в вашей квартире кто-то еще? — судья Нортон возвысил голос, сделав предупреждающий жест адвокату.

— Нет, ваша честь, — ответ прозвучал после паузы.

— Благодарю, — голос судьи Нортона был сух и подчеркнуто спокоен.

Судья встал для вынесения вердикта. Поднялся и зал.

— Судом установлено, что в момент покушения на групповое изнасилование потерпевшая находилась в полном одиночестве в собственной квартире. Поскольку рассматриваемое судом тяжкое преступление предполагает физический контакт или угрозу такового, суд отклоняет иск потерпевшей к неустановленной группе лиц как неосновательный ввиду того, что таковые действия в физической реальности не совершались.

Суд считает недопустимыми поступки, сопряженные с унижением достоинства. Но так как они были совершены в отношении аватара потерпевшей, суд рекомендует означенному аватару обратиться в соответствующий судебный орган в метавселенной «Максиленд», буде таковой там есть, для возбуждения административного дела в отношении аватаров, причинивших ему страдания.

Суд отклоняет иск потерпевшей к телекоммуникационной компании, так как создатель пространства не несет ответственности за поведение обитателей пространства. В соответствии с этим принципом строительная организация не может отвечать за поведение жильцов дома, а проектировщики городского парка — за хулиганов в этом парке.

Суд предписывает потерпевшей пройти курс специализированной терапии, который поможет ей перестать ассоциировать себя с виртуальными персонажами, в какой бы метавселенной, социальной сети или компьютерной игре они ни находились.

Решение суда окончательное и обжалованию не подлежит.

Сухой и резкий удар деревянного молотка поставил точку в вердикте судьи Нортона.

Когда Дженкинс вошел в комнату совещаний, судья Нортон сидел перед зеркалом. Похож на усталого актера в гримерке, стирающего с себя грим вместе с остатками прошедшего спектакля, внезапно подумалось Дженкинсу.

— Как вы? — в голосе секретаря звучала забота.

— А вы слышали, Дженкинс, что незадолго до дня рождения многие чувствуют себя плохо? Якобы для этого периода времени характерны упадок сил и даже депрессия. Возможно, это связано с тем, что рождение — это стресс, который мы помним всю жизнь и ежегодно отмечаем неважнецким состоянием.

— Вы это к чему?

— Мне вдруг подумалось, — с воодушевлением продолжил судья Нортон, не замечая вопроса Дженкинса, — что есть и состояния беспричинного подъема, которые я, например, чувствую каждую осень. Что, если это связано с датой предполагаемой смерти?

— Скажете тоже, — пробормотал Дженкинс. Разговоры о смерти были ему не по душе.

— Есть же и такая дата в календаре, — судья пребывал в прекрасном расположении духа, — которую мы до поры до времени незаметно проскакиваем каждый год. А ведь это очень важное число. Так что обратите внимание, дорогой Дженкинс, на ваши ежегодные душевные подъемы.

— Нету у меня никаких подъемов, — возразил Дженкинс, укладывая бумаги в портфель.

Судья пожал плечами и помолчал, разглядывая себя в зеркале.

— Ну и какого черта мы здесь делаем? — с этим вопросом, прозвучавшим на этот раз бодро и весело, судья Нортон встал, распахнул перед недоумевающим Дженкинсом дверь, шагнул в нее следом и прикрыл за собой.

Утром следующего дня судью Нортона обнаружили без признаков жизни на полу ванной комнаты прямо под тем самым зеркалом, перед которым он творил свой странный ежеутренний обряд. Прибывший врач констатировал мгновенную смерь вследствие внезапной остановки сердца. На лице судьи застыло нехарактерное для покойника изумленное выражение. Впрочем, знавший про ритуал Дженкинс не находил в этом ничего удивительного. Сколько лет прошло, шутка ли, размышлял он. День за днем и год за годом судья Нортон отправлял один и тот же запрос — ну и какого черта я здесь делаю? — в холодную и равнодушную инстанцию, пока ранним осенним утром оттуда не поступил внезапный, исчерпывающий и окончательный ответ.