Деревенька

Дуня шла по проулку, вдоль сельской улицы довольная собой, все что она задумала, все получилось. Как казалось ей на тот момент. Вечером сторож свинафермы продал ей за бутылку молочного поросека. Она была очень рада и надеялась, что ушла не замечаной, но как оказалось позже, за ней наблюдали. Четыре глаза сидели в засаде и ждали когда Дуня уйдет подальше от дома.

Дуня, сельская девушка неопределенного возраста, ей было то ли 30, то ли 40 лет. У деревенских женщин это не очень понятно. Платок на голове, куртка или ватник огромного размера, сапоги резиновые или кирзовые, короче по погоде, и треники. Где тут поймешь возраст. Можно приглядеться и попытаться опредидить по лицу, но это тоже не предоставляется возможным. Руки деревенских женщин были как у мужчин, это выдавало их, бесконечная работа по дому, огороду, за скотом. Это была визитной карточкой деревенских девчёнок. Лица у деревенских женщин, у всех, кровь с молоком. От колличества работы и выпитого молока они пылают ярко красным наливом.

И вот идет наша Дуня довольная такая вся, и думает о том какая она хитрая и умная. Придя домой, она покормила поросенка молоком с хлебом. И только одна вешь растраивала Дуню, намедни у Дуни пропал самовар, так просто пропал, стоял во дворе на столе и вдруг нет его, эка оказия. Дуня было пыталась искать его, но куда там, похоже его унесли со двора в неизвестном для Дуни направлении. Поразмыслив и поняв куда он мог деться, Дуня по началу схватила большую палку, но подумав ещё, решила сделать иначе. Скорее всего самовар сдали в металолом, он слишком необычный и очень старый, весь запаяный, именной, да-да на боку самовара было написана фамилия первого владельца. И Дуня была уверена, что это её предок, но как на самом деле уже никто не знал. А с Дуней спорить, себя не уважать. Алкашей в деревне много, но мало кто рискнет у Дуни воровать, довольно опасная девушка, чего и огреть по балде может ненароком. Дуня думала минуту и поняла, что совершить такое мог только кто то не местный. Набрав в огороде огурчиков да лучку зеленого Дуня пошла на разведку. Вчера видела чужих у Петровых, Дуня походкой шальной императрицы направилась к дому Петровых. Подойдя к дому Петровых, Дуняша приняла спокойный вид, или ей казалось что приняла, и только глаза её выдавали. Глаза бушевали бурей и метали молнии. Кто Дуню плохо знал, тот бы удивился такой интересной особе, при напускном спокойствии глаза светились изумрудами. Окликнув хозяев, Дуня осталась у калитки и на чужую территорию специально не заходила, что бы не спугнуть вора и не нанести смуту в тылу врага. Глаша, хозяка дома, к которой пожаловала Дуняша, вышла практически сразу. Как будто бы ждада Дуню, или же наблюдала за ней из окна, ожидая стычки. Это не понравилось Дуне, на воре и шапка горит, подумала Дуняша. Глаша тоже женщина во всех отношениях хоть куда. Хоть коня на скаку, хоть в горящую избу. И на язык охотча. Палец в рот не клади. Дуня было чуть приуныла. Складывалось ощущение, она в более проигрышном положении со своими огурчиками. И на фоне Дуни выглядет более дороднее и на вес более добрее и округлее.

“Белакурая атаманша”, так Глафиру муж называл. Муж боялся Глашу, всем нутром своим. Порой нутро его тряслось не по детски, а делать нечего, надо чувствовать свою участь, или ты на коне, или под конем, муж Глафиры был под конем в первый день свадьбы. Когда хотел кое что важное сказать за свадебным столом, но Глафира так ему наступила каблуком на пальцы ног, что важное тут же улетучилось, и оказалось совсем не важным, а так ерундой какой то. Сам по молодости выбрал эту белокурую, стройную Глашеньку. Не знал наивный, что стройность по молодости так обманчива. И что уже после рождения первого ребенка талия плывет в разные стороны. Точнее от талии ничего не остается.

Да и вообще прожить подкаблучником намного легче, вовремя оценил ситуацию муж Петя. Вот давеча, не будем далеко ходить, Петя отработал 12 дён скотником у буржуя, это так фермера местного все звали, и это гад ничего не заплатил, просто сказал, иди Петя, как деньги будут, так и заплачу, видимо он Глафиру ещё толком не знал, али жить не хотел, местное население так и не поняло. Так домой и пришел, да да пришел, грустный такой, говорит не заплатили за труды, потом говорит, заплатят. Глаша мужу ничего не сказав, выбежала из дома, не забыв вилы из сарая ненароком забрать, по привычке видать, у них ведь тоже две телочки есть, да и свиньи, все как у всех, короче. И пошла, нет, побежала к буржую на двор, двор это слабо сказать, хоромы. Быстро добралась на своих толстых ножках, как молодая, ножкой пудовой открыв, ах пардон, практически сбив с петель ворота и встав в отблеске единственного фонаря с вилами в позе, “а сейчас расплата будет жаркой”. Когда жалко завыл алабай, фермер-буржуй все понял сразу и несмело выглянул в окно. Глаша с вилами смотрелась как известная скульптура, женщина с веслом. Резко стало, как не по себе, в животе случился первый в жизни фермера спазм. Резво бросился в спальню к своим брюкам и из заднего кармана достал деньги.

Глаша уходя волвила,

-Живи пока.

Об этой всеславной победе судачили долго бабки на заваленке. Дуня про это слышала, но удивлению особо не подалась, она тоже так может, если надо.

Дуня увидев Глашу немного потерялась. Чё хотела сказать, запамятовала. И стоят эти две местные красавицы кровь с молоком, друг против друга и обдумывают речь. Глаша от нервозности руки поставила туда где должна быть талия. И приготовилась к жаркому диалогу. Да такому, что бы лицо было чистым и желательно без примесей синевы фингальной. Смысл принесенный огурчиков просто был утерян напрочь. Из дома вышел муж Глаши и тихо прошептал:

-Девочки, что случилось то?

То ли слишком тихо Петя молвил, то ли накал бил все показатели, но его никто не услышал. Петя быстро ретировался в дом. По добру, по здорову, пока его нечаянно не огрели. Хочешь жить, умей вертеться. Дуню и Глашу разделял забор, это было весьма к стати. Девочки прошли метр вперед и вернулись, оценивая друг друга, нет, вы не подумайте, друг друга они знали, только вот не в качестве жритц войны, а так семечки пощелкать, да сплетни перемолоть. Но это другое. И вот стоят девочки друг против друга, у одной глаза сверкают как искры, другая в позу войны облачилась, что даже комары замолчали и пропали. Где то на минуте десятой оценочное понимание было закончено. Голос первой подала Глаша:

– Дунь че хотела то?

-Да так, огурчиками хотела своими угостить,- проговорила медленно Дуня.

– Вот смешна девка, своих не знаем куда девать, хряку даем. Две бочки уж засолила,- сказала грозно Глафира, всем видом подавая нетерпимость. – Глаша а у вас гости, говорят?-миролюбиво проговорила Дуня.

– Да, деверь с семьей приехал на побывку, че у них в городе совсем хороших продуктов не стало, а у меня хряк готов уже, пока весь сарай не сломал, надо его на мясо пускать, остачертел уже, спать не дает, зверюга, -остывающим голосом, с легкой ноткой смирения сказала Глаша. -Глашенька ты чаем не видела? Самовар мой кто скомуниздил?

– Не видела.

– Жаль.

– Но слышала, как двое пацанов, что то металическое тащили.

– А чьи пацаны были? Не признала по голосу или как?

– Одного признала, внук баб Нюры, что на лето приезжает. А второго нет, вроде не местный.

На этом разговор был окончен. Далее не имело смысла продолжать. Дуня отбыла от лобного места практически побеженной. Кто с Глафирой Егоровной в диалог вступал, тот поймет. Дуня пошла домой, почему сама не знала. Наверно на сегодня хватит страстей. Хотя дело делать надо по горячему. Дуня это хорошо понимала. Но ей нужен был передых. Квас стоявший в сенях манил Дунин пересохший рот. Войдя во двор, Дуня вялой походкой прошла по двору. И даже не увидела, что на столе под яблоней стоял самовар, которого утром Дуня никак не могла найти. Но Дуне сейчас было не до этого, вдоволь напившись кваса, и с полчаса полежав на перине бабушкиной, Дуня поднялась и вышла во двор. Первое что увидела Дуня, это розовый закат отражающийся в самоваре.

Совсем обнаглели, подумала Дуня. Подошла к самовару, погладила его медный бок, нащупала новую вмятину, глубоко вздохнув Дуня поняла, что человеку для счастья не много надо. И тут же расхохоталась, вспомнив воинственно настроеную Глафиру с руками в боку.

Мужчины совет вам бесплатный: если женщина сложила руки в боки, то бегите от тудава, что есть мочи, ежели жить хотите.

Поулыбавщись и посмотрев на красивейший закат Дуня пошла доить корову. А четыре глаза так и наблюдали за Дуней. Это были Минька да Васька, что внук баб Нюры. Давеча они задумали шалость, как им казалось, свиснули с чужого двора старый самовар. Думали отдать его кузнецу, а тот им денег даст на морожное и на батончики, то как они тащили старый, тяжелый самовар то отдельный сказ будет, как они его неловкие два раза уронили, один раз под забором тети Глаши, разбудив оную. Прятали на сеновале и вечером пошли к кузнецу Еремею с коммерческим предложение, от которого он чуть с пня не рухнул и так махал руками, что пацаны сразу поняли, что барыша не будет. Еремей то признал Дунин самовар, сколько раз его латал, и зная нрав Дуни дар речи потерял. И даже цыгарку выронил и закашлялся так, что пацаны решили, что старый Еремей того самого, совсем.

Ну нечего делать, потащили эту тяжесть назад, им казалось, что вешать самовар стал в два раза тяжелее. Ну прямо карма какая то.