Моя маленькая Ведьма. Часть 2. Рона.

Часть 2. Рона.

Рольф.

 

Я сразу понял, что нужно остановиться.

Да и вообще: у меня никогда раньше такого не было, чтоб в голове звучал чей-то голос! Причём – не в наушниках или ушах, а – в мозгу!

– Кто это здесь? – спрашиваю вслух. Правда, шёпотом.

– Не разговаривай вслух. Говори просто про себя – но отчётливо. Я-то отлично тебя слышу, Рольф. Это Миерна.

– Привет, Миерна. Слышу тебя хорошо. Ты что-то хотела?

– Да. Предупредить тебя, чтоб ты туда не совался. Поэтому и закричала: «Стой!»

– А… Почему я не должен туда соваться? – над странностью того факта, что мы с фактической пленницей дока Ханссена общаемся телепатически, можно задумываться и после миссии. А пока – лучше прислушаться к тому, что посоветует та, что изучала это место и нашего врага явно долго. И, что называется – вплотную!

– Хотя бы потому, что тебя ждут не живые существа, и не мертвяки – их ты смог бы обнаружить сам, или с помощью ска… Дет… Словом, твоих приборов.

– Да? А что тогда?

– Ловушка. Простая. Работающая от нажатия. Это – яма в полу. Глубокая. На дне – острые гарпуны. Из кости.

– Хм-м… Да, наверное такую я бы не… Спасибо. И… Сколько до неё?

– Сорок два шага.

– Отлично. Спасибо ещё раз. А как ты узнала, что я… Здесь? И что – подхожу к ловушке?

– Это просто. Мне это показывает Мьюриэлл.

– О-о! Значит, тут где-то содержат и Мьюриэлл?

– Нет, конечно. Никого живого в подсобном подземелье не осталось. А Мьюриэлл – это просто вторая я. У неё куда более острое… э-э… внутреннее зрение.

– Да-а?! – я открыл было рот, но быстро заткнулся, думая, как бы повежливей сформулировать вопрос. Миерна «растолковала» всё сама:

– Ваш док Ханс называет это там, у себя в мозгу, – шизофренией. Ну, то есть, когда человек считает, что в нём живут… Как бы двое.

И ещё кое-что. Я хочу, чтоб ты знал: я не обижена. Вы можете называть это как вам угодно, но суть от этого не меняется: это Мьюриэлл помогла мне выстоять. И выжить. И сейчас помогает – это она сказала, чтоб я тебя предупредила, потому что ты мне сейчас… Э-э… Не слишком доверяешь. А я – вовсе не какое-то там «хитро замаскированное оружие», а просто… Жертва. Подбирая слова из тех, что есть у тебя в мозгу – «чудовищных экспериментов».

– Круто! Прости. – про себя думаю, что раз уж она – телепатка, и свободно читает у меня в мозгу, конечно, видела, что я о ней… Чувствую, как краска заливает уши. – Но… Наверное, тебе неприятно об этом вспоминать.

– Да уж. Поэтому я и хочу, чтоб ты… Ну и все ваши… Бойцы – помогли мне отомстить. За себя и маму.

– А что там с мамой?

– Она умерла.

– О-о!.. Прости. Мне очень жаль.

– Я понимаю. И вижу, что тебе и правда – жаль. Да и вообще – с совестью у тебя, как ни странно, всё в порядке. – чувствую, как уши снова начинают гореть, – Но сейчас я тебя прошу: пройди в обход этого места, и дальше я укажу тебе настоящий вход во второе, основное, подземелье.

– Отлично. А… Почему ты не показывала его тем, кто орудовал тут до меня?

– Они были слишком… Не обижайся – глупые. И бессовестные. Чурбаны, которым только пострелять бы! И они ни за что не поверили бы, что я хочу именно – помочь. А не заманить их в ловушку.

– Ага, понял. – тут она права. Бойцы группы зачистки – действительно: ребята, мягко говоря, мнительные, и пострелять во всё подозрительно выглядящее, гораздые, – Куда идти?

 

Направляемый Миерной, я довольно быстро и без особых приключений (Ну, если не считать того, что пару раз поскользнулся, а один-таки – грохнулся на осклизло-заплесневевший глиняный пол служебного тоннеля всей задницей!) добрался до «входа».

– Миерна.

– Да?

– Ты не будешь против, если я расскажу своим про место расположения входа?

– Конечно нет. Обязательно расскажи – я знаю, что тебе спокойней, если сзади тебе прикроют, как ты выражаешься, тыл. Пусть и испачканный. Хи-хи.

А она-то у меня – не без юмора дама!..

Включаю связь, докладываю первому о своём местонахождении, и обнаружении: до этого абсолютно незнакомой нам конструкции «входа». Первый не верит:

– То есть как это – «включается при произнесении определённых слов»?! Ты-то – откуда эти слова знаешь?!

– Мне их Миерна подсказала.

– ?!

– Э-э, не важно. Позже объясню. А сейчас пришлите-ка сюда кавалерию!

Знаю, что через буквально десять минут тут будет не протолкаться от не в меру ретивых, и сопящих от вожделения, бойцов спецназа. Поэтому спешу пройти сквозь проход, открытый повернувшейся на толстой оси плитой. А хорошо она была замаскирована – даже волосяной щели между ней и стенами не видать! (Помечаю поэтому крестом, накорябанным любимым виброножом.)

Бессмысленно говорить, что внутри тоже темно, как у негра в… потому что здесь, в подземных ярусах – всегда темно именно так. Для этого, в конце-концов, нам всем и вживлён ночной глаз – чудо довоенной технологии. Правда, как я слышал, он создавался для андроидоподобных роботов. Однако наши – вернее, Центрального Штаба – «умники в халатах», легко приспособили его к нашим целям.

Вижу узкий коридор, и в конце – как бы дверь. Тамбур?

– Нет, это не тамбур. Это – очередная ловушка. Тут на тебя из дырок сверху скинут парочку сотен миллиардов бацилл какой-то ужасной болезни. Чтоб ты, проще говоря, умер сам, и заразил всех тех, кто придёт тебя спасать.

– Надо же… Коварно, коварно… (Ну правильно – «нежити»-то заразиться и умереть – не грозит!) А нет способа обойти и эту… дверь? Ведь сами-то ведьмы как-то сюда заходят?

– Нет, обойти нельзя. Но… э-э… Вот оно, это слово: дезактивировать можно.

– Это как?

– Очень просто. Видишь – вон там, слева, выключатель?

– Вижу.

– Вот и щёлкни им три раза. А через три секунды – ещё три раза.

Действительно, оказалось просто. Но… Как узнать, что бактерии на меня всё равно не попадали? Они же – не кирпичи, их простым глазом не заметно.

– Не сомневайся. Никто на тебя не попадал.

– Ладно, извини: я всё равно боюсь бацилл. Это – подсознательное. Куда дальше?

– Дальше – вниз. По вон той лестнице. – мою голову словно развернуло к этой самой лестнице.

– Миерна!!!

– Да?

– Это ты мою голову развернула?

– Я.

– Пожалуйста, больше так не делай. Я привык сам распоряжаться своим телом. И своими реакциями. – кручу головой в ставшем как-то сразу тесноватым воротнике кителя, поправляю застёжки, – Именно поэтому я и жив до сих пор.

– Хм-м… Звучит логично. Прости, не подумала. Просто хотела, как быстрее.

А неплохо «оборудована» наша «подопытная». Однако осознавать, что она в любую секунду может перехватить контроль надо мной, над моим телом, или телом любого другого человека… Или даже – целого подразделения… Неприятно. Мягко говоря.

– Ха-ха. Это уж точно. Мне не составило бы труда управлять вашими солдатиками. Но я добрая. К тому же сейчас я – за вас. Вы мне помогаете. Отомстить.

– Ага. То есть – когда мы тебе будем уже не нужны, ты нас…

– Нет, не пришибу, если я правильно угадала слово, которое ты пытаешься спрятать. Вы мне ещё пригодитесь.

– Да-а?.. Это, конечно, радует. Что мы – пока! – тебе нужны. – мои ощущения легко угадал бы любой, самый «легкоформенный» параноик! – А… Потом?

– «Потом» я пока представляю себе плохо. Не забывай – я маленькая беззащитная девочка.

Я не придумал ничего лучше, как заржать, словно жеребец. Даже слёзы выступили:

– Миерна! С тобой не соскучишься. Это ты – беззащитная девочка?! Похоже, ты и ведьмам давала про…раться!

– Ну… – она похихикала, – Старалась. Делала, что могла.

– А они?

– А они – сучки вонючие. Морили меня голодом. «Воспитывали».

– Ух ты… Прости. Это… наверное, жутко. Сидеть вот так, в яме, и голодать.

– Ну, в яме-то я была не всегда. Это они, уже уходя в вот эту часть комплекса, оставили меня. Тебе «на растерзание». Как приманку-отвлечение. Чтоб ты не пошёл искать остальной лабиринт, а «спасал» меня. А так-то я сидела почти как сейчас у вас: в бронированной изолированной комнате. Одна. Но – тоже с игрушками.

Надо же. Бедняга. Похоже, она и впрямь рассматривается и нами, и ведьмами – как супероружие. И – теперь-то понятно, почему. Хотя… Может у неё в рукаве припрятано ещё каких скрытых способностей?!

Теперь уже засмеялась Миерна – словно серебряные колокольчики зазвенели:

– Рольф! Ты самый обаятельный параноик, с которым я общалась!

Нет – она реально молодец. Но всё-таки действительно интересно…

– Миерна. А ты ещё что-нибудь умеешь? Ну, кроме вот этого – дистанционного подчинения тел и чтения мыслей? – я продолжал двигаться, вслушиваясь и всматриваясь в окружающую мешанину проходов и переходов, и водя везде тубусом сканнера. По указаниям своей странной проводницы (Мьюриэлл!) я старался забирать левей – как бы по дуге. Похоже, «секретная» часть лабиринта находится вовсе не ниже, как мы думали вначале, а – выше. Под холмом. А умно. Туда-то грунтовые воды точно не просочатся.

– Ну… Могу ещё видеть глазами всех, кто жив. В… Сейчас, подберу снова термин из твоей головы – в радиусе ста миль, когда обладатель зрения на поверхности, и около пятисот шагов – когда под землёй.

– Постой-ка… Я недопонял. Ты же сейчас – в боксе. И до него от меня километров пятьдесят!

– Это – ничего. Ведь над тобой на поверхности – взвод спецназа на своих бэтээрах. Я использую мозг капрала Кулакова как «промежуточный усилитель» – этот термин взяла из твоей памяти.

– Чёрт возьми! – я… мягко говоря – сильно удивился! – Вот уж не думал, что у этого типа есть мозг! И он хоть на что-то годится…

Миерна снова похихикала. На это раз деликатно – ну прямо, как девица благородных кровей, воспитанная в элитном пансионе:

– На это – очень даже сгодился. Мало того: капрал меня даже не заметил!

– Понятно. А что ещё?..

– А ещё могу научиться – вернее, уже научилась! – трём иностранным языкам: это я уже из голов ваших учёных понатягала. Они же всё время ходят-вынюхивают вокруг меня. Надеются «расколоть».

– Вот это да! – теперь я непрерывно работал и детекторами, – Так тебя скоро можно будет использовать ещё и вместо универсальной переводчицы!

– Да. Можно. Только не думаю, что это нужно будет действительно скоро. По той картине, которую я вижу на биоматрице, на соседних континентах, и туда, дальше на восток – на этом, живых не осталось. На поверхности. Живых, я имею в виду, людей. Только ведьмы и мертвяки. Там вообще мало кто выжил. И с самого начала не было такого сплочённого и дисциплинированного подразделения, как ваше. То, базовое.

И ведьмы победили. Задавили числом.

Да, верно. Если б не наш Первый батальон альпийских стрелков, сумевший какое-то время отбиваться от атак в переоборудованных Карлсбадских пещерах, там, где и сейчас наш Генеральный Штаб, и нас запросто могли бы…

– А что это за… Биоматрица?

– Это такая как бы… Вот слово: схема. Глобус. Ну, изображение планеты у меня внутри. И там видны жёлтенькие точечки – в местах, где есть живые. (Ну, это – когда они вылезают на поверхность. Земля и бетон Бункеров сильно экранируют!) И чёрненькие – где орудует нежить. Меня и держали впроголодь, и мучили – потому, что я имела глупость рассказать, что вижу глобус. А им… А подожди-ка секунду. Я тебе покажу! Остановись.

Теперь – глаза прикрой… Старайся думать обо мне и глобусе.

Ух ты… Точно – биоматрица. Тоненькие пунктирные контуры континентов. Сине-зелёное пространство: там, где живут и правят бал ведьмы. Точечки. Чёрненькие – таких много.

Жёлтые. А вот их-то… Н-да. Всё, как она и сказала.

А вот и красные как бы острова: зоны контроля наших Общин.

Видение пропало, но осталось ощущение безысходности.

Чьё это? Моё? Или всё-таки – Миерны?.. А, может, – Мьюриэлл?

Пришлось, чтоб очухаться, встряхнуть головой – видел ребёнком, как делает это  спаниель, вылезший из воды. Приказал себе перестать кусать губы. Полегчало.

Двинулся дальше.

– И они от тебя, значит, добивались?..

– Вот именно. Хотели, чтоб я рассказала, где и сколько кого ещё сохранилось. Им живые нужны.

– Да уж… – молчу, перевариваю. Чтоб пауза совсем уж не затянулась, спрашиваю:

– Стало быть, ты и с расстояния тысяч миль видишь, есть ли живые люди?

– Да, вижу. Когда они – не под землёй. Но видеть эти точечки – это одно, а управлять, видеть их глазами, или хотя бы – связаться – совсем другое. На такое даже моих сил не хватает. А я была самая сильная в моей… э-э… Генерации.

– Постой-ка… – что это мелькнуло у меня в мозгу?!.. (Я – что?! Сам тоже – могу как бы видеть её мысли?!) – Тебя что же, вывели искусственно?!

– Ну… Можно и так сказать. И я буквально на втором году жизни знала – кто.

И для чего.

– Надо же… Нет, если тебе неприятно – не рассказывай.

– Не буду. Но не потому, что неприятно, а – чтобы не отвлекать. К тебе сейчас пожалуют «гости».

Точно. Пожаловали.

Рубиться и махать тубусом генератора ЭМИ пришлось снова изо всех сил.

Мертвяков-то я не боюсь, а вот шершней – да! И то, что этих достаточно редких и дорогих, с хорошей экранировкой, микророботов пёрло на меня не меньше нескольких сотен, говорило о том, что на этот раз от меня хотят отделаться с гарантией! Жало с раствором цианида – это вам не курарин какой! Это – мгновенная смерть!

Однако тут у меня имеется для гадов сюрпризец, о котором наши враги ещё не подозревают: нажимаю неприметную кнопочку на генераторе ЭМИ, и он даёт форсажный режим! Жаль, что при этом вся его начинка за пару секунд сгорает… (Ничего: на базе мне вставят новую!) Зато защита шершня пробивается легко!

Насекомые попадали. Мертвяки тоже – я даже слегка запыхался, пока «поубивал».

Теперь ко мне несётся, словно сбесившийся локомотив, самец росомахи. Вот уж неприятное животное. И, поскольку голова укрыта щитками – из парализатора мозг не взять. Ладно, катану я починил – порубимся!

«Рубка» много времени не заняла – это только в старинном кино все красиво машут, прыгают вокруг друг друга, делают выпады, блоки… Ага, смешно.

Бой в подземельях скоротечен: пара ударов – и кто-то из соперников на полу: воя и агонизируя, пытается лапами затолкать кишки назад: в распоротый живот. А оставшийся на ногах соперник в это время отрубает противную зубасто-клыкастую голову…

– Рольф.

– Да?

– А можно тебя попросить?

– Конечно! Что ты хотела?

– Слушай, просьба такая. Странная, наверное… Ты можешь мне вырезать один такой коготь?

Прикидываю, смотрю. Вроде, нетрудно.

– Да, могу. Однако… Если его не обработать как следует, он будет вонять.

– Ничего – это уж забота доктора. Я попрошу и его.

– Ладно, без проблем. – я хмыкнул. Уж кто бы сомневался, что она дока – «попросит»!..

Вибронож – незаменимая штука. На вырезание самого крупного когтя ушло не больше минуты. Длина чёртова штыря оказалась побольше пяти дюймов!

– Красавец, а?

Я уже давно понял, что Миерна смотрит на всё моими глазами. А, может, и помогает. Моему телу. Потому что «пока мы ей нужны».

– Да, отличный. Я потом попрошу лаборанта, мистера Питерса, просверлить в нём дырочку. И буду носить на шнурке. На шее.

– Миерна. Ты же – «маленькая беззащитная девочка». Но – менталистка. Я уже давно понял, что никакое материальное оружие тебе не нужно. За каким же?..

– Э-э, вам, мужчинам, никогда нас не понять! Это – украшение!

Я прикусил язык. Верно. Точно. В этом смысле – с точки зрения стремления обладать разными красивыми бессмысленными побрякушками, мне и правда… Не понять.

Это не помешало мне поиронизировать над самим собой:

– Извини. Я – балда. Совсем забыл, что нам, трезвым и прагматичным самцам, важно только то, что приносит непосредственную пользу. Ну, или можно использовать как оружие. А вам, кокетливым дамам, нужна ещё и красота. Неописуемая.

– Ха-ха-ха!.. – а заразительно она смеётся. Да и сама, насколько помню, симпатичная. Особенно после того, как док и его ассистенты помыли ей голову, и смыли грязь с тельца, одели…

ВОТ ВЕДЬ ЧЁРТ!!!

– Миерна. Прекрати это немедленно! Никаких «отношений» у нас быть не может! Я – Охотник. Значит – никаких «привязанностей», дружбы, и всего такого, что может отвлекать меня от основной задачи!

– Блинн. – тон сделала нарочито расстроенный, но чувствую – довольна, зар-раза, что стрела попала в цель, – Ты, конечно, прав. Больше не буду. Транслировать тебе мою бесподобную неземную красоту. Извини, увлеклась мечтами. И воспоминаниями…

Однако коготь ты для меня всё равно вырезал! – мысленно чувствую, как эта коза бессовестная показывает мне язык.

Сам же могу только вздохнуть, (Тоже – мысленно!) и почесать в затылке.

– Ладно, Рольф. Соберись снова. Скоро начнётся. – тон, чувствую, посерьёзнел. Похоже, передышка кончилась, – Марвин послал кавалерию. Справишься?

– А то!..

 

Кавалерия – толпа тренированных инкубов, (ну, это мы их так называем) выполняющих при подземелье функцию пчёл-стражей при улье. То есть ведьм-самцов. Вон: уже летят – ишь, как заколебалось изображение коридора по краям глаза.

Перед собой толкают здоровенный как бы щит – сшитый наспех, словно лоскутное одеяло, из уголковых отражателей, пластика и алюмоплёнки! – призванный нейтрализовать удары парализатора и ЗГ – звукового генератора.

И, судя по пыхтению, щит этот – во всю ширину коридора: мне теперь тварей не достать! Ну, в-смысле – в лоб! Поэтому быстро кидаю в сторону выкативших на тележке из-за угла эту громоздкую конструкцию инкубов две гранаты с самой обычной шрапнелью, и быстро прячусь в боковом коридорчике-обрубке.

– Бу-бу-у-у-х-х-х!!! Тр-рах! Д-з! Д-з-з-з-з…

Осколки-шарикоподшипники так и свистят мимо. Высовываюсь в сторону частично деморализованного противника и бью парализатором по ногам и видимым головам.

Орут, дёргаются, падают!

Ещё бы. Они-то – не мертвяки!..

Неплохо: попадало больше половины, остальные перегруппировываются за обломками щита. Тут же кидаю туда ещё две гранаты – уже с бризантным гексагеном. Прячусь обратно, открываю пошире рот.

Бу-умм! Бу-умм!

Теперь можно и не торопиться. Потому что то, что оставалось от тел – просто раздробилось на мелкодисперсные кусочки-ошмётки. И никакой щит теперь тому, кто остался жив (вернее – псевдожив!) не поможет.

– Знаешь что, Рольф…

– Да?

– Я иногда удивляюсь, за каким …ером начальству вашей Общины нужны группы зачистки. И огромное по численности подразделение спецназа. По-моему, ты и сам прекрасно справился бы с зачисткой от нежити всей норы Марвина.

– Слушай, хоть ты и маленькая девочка, удивляюсь я, что выражаешься-то ты – куда там многим взрослым. Да и соображаешь.

– Ха! Это нетрудно. Я ещё раньше, ну, у ведьм, времени не теряла. А тут понахваталась из мозгов дока, его ассистентов, спецназовцев, инженеров, начальства твоего. А реалистка-то я – с рождения. Так что там – с зачисткой в одиночку?

– С «зачисткой в одиночку», Миерна, не всё так просто… Потому что для гарантии всё равно нужно много людей – чтоб не дать нежити отсидеться в тупиках и каморках. Или уйти через закоулки. И, кроме того, охотник – он, во-первых – как бы… Камикадзе.

Вот – посмотри у меня в мозгах. Поняла, что я имею в виду?

– Ну, когда ты мыслишь чёткими фразами и ясными зрительными образами – всё понятно. А вот когда у тебя всякие там подкорковые ассоциации и подсознательные рефлексы – нет. Туман. Вернее – бессвязное бормотание. Но я поняла, кто такие камикадзе.

– Ага, хорошо. Ну, а во-вторых, не каждый, даже тренированный боец, сможет переть на себе сорок кэгэ громоздкого неудобного оборудования, да ещё и грамотно со всем этим управляться! Нужна огромная сила, выносливость. Реакция! Да и желание.

– А почему ты не говоришь про… чутьё? И – ненависть?

– Твоя правда… Чутьё, – пришлось сглотнуть. И приостановиться. – это главное!

– Я… Поняла. Значит для тебя – всё это – личное?

– Ну… Скорее – да! – кулаки невольно сжались.

Собственно, так бывает всегда, когда я чуть ослабляю контроль, и видения гибели матери, сестрёнки и тётки затапливают Ниагарой моё внутреннее зрение…

– Прости, Рольф. Не хотела тебя расстраивать.

– Ничего. Я… Уже свыкся с тем, что я – монстр-разрушитель. Мститель. Убийца.

– Нет. Ты – не убийца. Я же видела мысли всех. И наших и ваших. Собственно, я и сейчас их вижу. Удивлю тебя: среди бойцов-спецназовцев есть несколько уродов, которые получают реальный кайф, разнося в клочья тех, кто даже опасности для них не представляет. А просто потому, что им это нравится!

– Надо же… Всегда подозревал, что они – дебилы.

– Ну… Не все. Некоторые.

– Понятно. – а, собственно, чего я ждал? Она права: человек, получающий кайф от убийств, и своей безнаказанности за изуверства, за которые нужно бы сажать на электрический стул, идёт работать…

В армию.

Были же в рядах ДжиАй, то есть – штатовских пехотинцев во Вьетнаме и Корее –  те, кто коллекционировал уши. Пытал пленных, насиловал малолетних девочек… Хватит.

– Рольф. Впереди – Марвин.

– Что, вот так, прямо сам, к нам и идёт?

– Ну да.

– Храбро. – и правда, в конце коридора показалась фигура. Человек, закутанный в чёрный плащ. – А почему он выглядит как человек?

– Потому что он и есть человек.

– А почему он идёт сам?

– Ну как – почему?! Хочет отвлечь от своих подчинённых и соратниц внимание, и дать им таким образом спастись!

– Район перекрыт. Двойным кордоном. Никого он так не спасёт.

– Да. Но он-то этого пока не знает. Для настолько широкого охвата и осмотра обстановки его способностей и сил не хватает. Он должен подойти к тебе поближе.

– Погоди-ка… Он – что? Тоже может видеть всё вокруг – как ты?

– Ну да. Это те самые наследственные мутации и способности, которые он и пытался передать через свои гены своим потомкам. Насилуя их матерей долго. И тщательно. Чтоб те забеременели. Нами.

– Миерна!!! Так он?!..

– Верно, Рольф. Он – мой отец.

 

Рольф.

Марвин приближался к охотнику медленно. Знал, что любые его резкие движения тот может воспринять как агрессию. Или – провокацию.

Охотники, они и так – чрезвычайно подозрительные ребята. А этот – Рольф, как он вычитал в его мозгу! – особенно. Потому что он сейчас поддерживает телепатическую связь с Миерной. Поэтому понимает, что и сам Марвин может быть чрезвычайно опасен.

– Стой. Я должен проверить тебя приборами. – надо же, какой у Рольфа, оказывается, резкий и хриплый голос. Буквально режет слух, словно вибронож – тело.

Марвин остановился. Терпеливо стоял под излучателями-сканнерами, даже медленно сделал, когда Рольф приказал, оборот вокруг своей оси.

– Подходи. Медленно.

Обыск Рольф предпочитает делать по старинке. Руками.

Но Марвин ничего с собой не взял. Знал, что всё равно обнаружат. Да и не нужно ему ничего.

Его основное оружие – он сам.

Но теперь и это – под большим вопросом. Потому что…

Потому что Миерна, его дочь, ненавидит его. И может заблокировать, нейтрализовать, или даже просто – убить, в любую секунду. Даже на таком расстоянии. И если она до сих пор этого не сделала – значит, у неё есть причины. Веские.

Допрос?..

Да, ей будет нетрудно взломать его блоки, и залезть в самые глубины подсознания, если его приведут туда, в Штаб, и разместят хотя бы в сотне шагов от дочери.

Он-то знает.

Сильней его дочери сейчас никого нет.

А дочь…

Зла на него. Если это сказать очень мягко.

Из-за Роны.

 

Дильфуза.

 

– Нет, не трогайте её.

– Марвин! Ты – что? Она же не годится для тебя? Смотри, какая старая и тощая! Уж такая-то наверняка прошла менопаузу!

Вежливым мягким движением Марвин отстранил Дильфузу в сторону. Протянул ладони к ауре женщины, про которую столь презрительно высказалась начальница развед-отряда. Поводил руками в стороны и вверх-вниз.

– Нет, она ещё в состоянии. И я чувствую: именно в ней что-то есть. Какие-то особые способности. Может, до экстрасенса она и не дотягивает, но…

Оставьте её мне. Остальных можете… – он не договорил, но они все и так отлично знали, какая судьба постигнет тех «бесперспективных» женщин, которых он «отбракует». И детей.

– Ладно, как знаешь! – Дильфуза пожала плечами, и махнула своим. Взвод увёл крохотную группку истощённых пленниц и детей дальше в развалины.

Марвин остался лицом к лицу с женщиной.

Та упорно смотрела в землю у своих ступней. Босых, сине-серых и неправдоподобно узких – и дело явно было не в том, что она недоедала в последнее время. Марвину словно сдавило сердце невидимой волосатой рукой.

Женщина даже не кусала губы, как обычно делали «избранные», понимая, что их ждёт что-то похуже простого укуса – Марвин за это их и выбирал. За ограниченную способность проникать – сознанием или инстинктом! – в чужие мозги и тела.

Но эта всё так же не шевелилась, хотя не могла не понимать, что здесь и сейчас решается её судьба. Что Марвин – явно какой-то местный начальник, как раз и имеющий право раздавать указания: кому – жить…

А кого – отправить на превращение в мертвяков. Или – в пищу.

– Не бойся. Раз я тебя выбрал, участь остальных тебе не грозит. Пока…

Если он надеялся, что она спросит, «пока – что?..», то сильно ошибся. Поэтому закончил сам:

– Пока ты не будешь признана бесперспективной, и я не установлю точно, что ты не в состоянии забеременеть. От меня.

Она и сейчас ничего не сказала. Но подняла глаза – О! Сколько там было кипящей ненависти и отчаяния! – и плюнула в него.

Марвин просто утёр плевок с лица. Ему, конечно, было неприятно – женщина чем-то понравилась ему, и он не хотел, чтоб с ней было, как со многими из остальных. Поэтому хмыкнул:

– Ну, как знаешь. Но лучше будет, если ты согласишься всё сделать добровольно. Сама. Потому что в противном случае мне придётся приказывать слугам привязывать тебя. Или просто – усыплять. Затем мне придётся тебя насиловать. И – снова насиловать. До тех пор, пока мы не получим нужного нам результата.

А нужно нам, как я уже сказал, чтоб ты забеременела. От меня.

Как видишь, я откровенен. Мы всё равно добьёмся от тебя того, чего хотим. А вот если б ты согласилась добровольно – тебя кормили бы лучше, чем обычную пленницу. И не причиняли бы боли. И, возможно, после рождения ребёнка – ну, если б его характеристики получились удовлетворительными! – оставили бы в живых. Для продолжения получения нужного нам потомства.

Женщина ничего не сказала. И не плюнула, как он было подумал. Но посмотрела…

Как раньше писали о таком взгляде романтики – «словно насквозь прожгла!»

Однако Марвин за годы «работы» свыкся со своей ролью. И почти не сердился на то, что считал банальной глупостью:

– Я предлагаю тебе жизнь. В твоей воле – выбрать это, – он жестом указал на её бёдра, – или – он кивнул теперь за спину, где уже не слышно было шлёпанья босых ступнёй, – то. Подумай над этим, пока будешь сидеть в карантине. И помни. Сейчас у тебя есть шанс передать свою кровь, свои гены – дальше. Родить ребёнка.

Многие за такую, даже крошечную, возможность, отдали бы руку.

Или – жизнь.

 

В карантине пленнице пришлось провести трое суток: именно столько Марвин посчитал нужным, чтоб с гарантией избавиться от разной заразы. «Свежие» – ещё крепкие и сообразительные – равнодушные мертвяки-охранники педантично-методично обрабатывали щётками, мылом, дезинсектантами и прочими средствами гигиены её тело.

Всё это время Марвин продолжал делить постель с Дильфузой, открыто фыркавшей ему в лицо, что он – похотливый и безмозглый кобель, только зря расточающий своё драгоценное семя на «разных бесперспективных старух».

На третью ночь Марвин вынужден был согласиться, что питает-таки определённые эмоции в отношении новой кандидатки:

– Подумай сама. Если я не буду чувствовать эмпатии, контакта с ней, с её внутренним миром, я не смогу и как положено, то есть – качественно, оплодотворить её!

– Брехун ты, Марвин. – Дильфуза, ещё слегка запыхавшаяся после увеселений, откинулась на подушку, – Про этот «контакт» ты Конклаву, да и мне все уши прожужжал. Но пока из твоих детей только двое получились более-менее… Как ты выражаешься – «с приемлемыми боевыми характеристиками». Я иногда думаю, что ты этот план предложил нарочно. Чтоб потешить своё хреново либидо: ты – …барь-террорист. Садист. И явно получаешь удовольствие, насилуя несчастных жертв-кандидаток.

– Бред! – как Марвин не старался, раздражение прорвалось в голос. А возникало это раздражение от того, что Дильфуза тоже – словно видела его скрытые комплексы, и угадывала подспудные мотивы, которые двигали им довольно часто, и о которых он и сам не всё знал, и, разумеется, предпочитал помалкивать, – Моё «хреново либидо» я отлично тешу и с тобой. А до этого мне неплохо было и с Белиндой. Я, как ты, возможно, обратила внимание, имею возможность выбора – спасибо Конклаву. И выбираю…

– Знаю-знаю, – Дильфуза хитро прищурилась. В огромных чёрных глазах проскользнуло что-то от удовольствия породистой балованной кошечки, сожравшей миску сметаны, – Самое лучшее! Согласна: хоть здесь ты не врёшь! Но знаешь что, Марвин…

– Да? – он знал, что она сейчас скажет. Читал это в её мозгу.

И знал, что она тоже это знает. И от этого тоже получает наслаждение. Как бы транслируя ему то, что лежало на поверхности её просто устроенной натуры. И зная, что этим приводит в смятение его всё ещё ранимую душу. Своеобразный такой выверт изощрённого эксгибиционизма.

– Да. Именно это. То, что я – самая красивая и сексапильная в нашем Убежище, мне, понятное дело, льстит… Но с другой стороны я не слишком счастлива, что приходится лучшего кобеля Поселения делить с какими-то… Шлюхами подзаборными!

Марвин вздохнул, откинувшись. Перевернулся на спину. Уставился в потолок. Губы старался уже не кусать.

Сколько раз они говорили об этом. И сколько раз он приводил ей аргументы, свои и  Конклава, одобрившего его Программу «создания суперэкстрассенсов» для окончательной победы над отрядами Сопротивления.

Дильфуза не то, чтоб не понимала их «мужской» логики, но старательно делала вид, что не понимает. Знала, что таким образом злит его. Заводит.

Только с одной целью.

Когда Мартин зол, он и правда – террорист в постели. Вымещает, так сказать, агрессию, в наиболее приятной любовнице форме!..

Но сейчас у него не было настроения заниматься снова любовью. Он хотел подумать.

Понять, что же такого он увидал в своей «новой жертве», что вынудило его приказать оставить её даже до того, как он разглядел её вблизи – как-то так получилось, что когда пленников проводили мимо, рука словно вскинулась сама: «Вот эту!..»

– Эй, я знаю, что ты не спишь. И не надо прикидываться, что ты устал. С такой кормёжкой тебя должно хватать на троих таких как я, – да, подумал Марвин, одно время так и было: он позволял себе «разгуляться», имея за ночь одновременно до трёх самых красивых ведьм Убежища, – Давай, вставай-ка.

Последнее предложение, впрочем, относилось не к самому Марвину, а к его «орудию». Так сказать, «главному инструменту» Программы создания мутантов.

Предназначенных для обнаружения, и просто – уничтожения обычных людей.

Марвин и сам отлично понимал: да, такой как он – может отлично сдерживать, и бороться с ведьмами. И даже членами Конклава. Шрам на лице Белинды, которая первой попыталась «захватить» его в плен, прошёл только через два года. И то – только стараниями самого Марвина: он чувствовал вину перед лучшей любовницей, что у него была.

Правда, с подправленным лицом, или без него, уже оказалось неважно – красавицу и умницу Белинду убил охотник.

Нет, не Рольф, а Брэндон.

Марвин знал охотников по именам. И чувствовал их передвижения и эмоциональный фон. Но мысли, их, и других людей, оставались недоступны, если расстояние превышало десять шагов.

Однако Марвин надеялся, что рано или поздно сочетание генов – его и очередной «избранной» – поможет увеличить эти «боевые характеристики».

Мысли и воспоминания, роем саранчи проносившиеся в голове, не помешали его «орудию» чутко отреагировать на старания Дильфузы, взявшей дело в очаровательный, словно бутон лилии, ротик. Зар-раза! Она действительно – потрясающе красива! И знает об этом. Давно вычитала в его мозгу его восхищение ею, и соответствующие мысли… И иногда даже использовала те позы и изгибы тела, которые он себе представлял!

Вот она, обратная сторона его способностей: читаешь в чужих душах… Но и свою не можешь полностью скрыть за блоками!..

Он замычал, зажмурившись. Запустил ладони в огромную копну смоляных волос. Боже, до чего она, дрянь распутная, хороша!.. Он отлично осознавал, что позволил ей себя соблазнить тогда, в самый первый раз… И после этого – всё.

Как говорится, увяз коготок – всей птичке пропасть!

Дильфуза слишком прекрасна. И – классическая собственница. И знает, что он – покорён. И кроме того, она, как и все ведьмы, тоже обладает теми самыми способностями, что, будь она нормальна, позволили бы надеяться на как раз те самые мутации…

Но ведьмы бесплодны.

Вот она: плата за вечную красоту и… Бессмертие.

Он приподнялся, перевернул любовницу на живот. Навалился, сопя. Воспрявшее орудие вошло мягко – уж он-то чуял, как именно Дильфузе сейчас хочется!..

Ладно, сделаем девушке приятное. Она и правда – тоже к нему неравнодушна.

Что-что, а это-то он видит!

И пусть она – до самых глубин тёмной душонки расчётлива, жестока, развратна, и сексуально озабочена, она как раз этим его и покорила: своей почти наивной испорченностью, и полным отсутствием стремления выглядеть лучше, чем есть!

Хотелось девушке его девяти дюймов – она так ему об этом и сказала!

И ведь получила, что хотела.

 

К вечеру четвёртого дня ему пришлось заняться и делом.

В комнате, куда «избранную старушку», как её теперь, посмеиваясь, обзывала Дильфуза, перевели после карантина, было тепло и светло. Чисто. Основной предмет интерьера – кровать – занимал добрую половину территории.

Женщина избрала тактику молчания. На его попытки познакомиться, или завязать разговор, только моргала, отрешённо глядя в потолок, или в стену, когда он стоял рядом.

А поскольку при этом она лежала на огромной кровати, нарочито раскинув в стороны руки и ноги, словно выброшенная на сушу морская звезда, Марвина слегка проняло:

– Хватит изображать несчастную жертву! Я всё равно должен заняться с тобой сексом! Потому что мои Хозяева ещё не освоили способ оплодотворения, как у племенных коров! Шприца со спермой не будет!

Впервые он ощутил слабый отклик – она словно усмехнулась там, внутри. Но где-то очень глубоко.

Значит, не идиотка! И – не так зла на него, как пытается показать ему в своих мыслях, «формулируя» чётко произносимыми про себя словами, что он – похабник, развратник и редкая мразь! Прислужник и раб тварей и гнусных гадин! П…рас и извращенец!

– Ладно, согласен: я – не идеал романтического возлюбленного. Но и не совсем уж сволочь. Могу тебя обрадовать: ты мне и правда – понравилась. Наверное тем, что чем-то близка. Ну, духовно, – он хмыкнул. – Я тоже вначале был непримирим. Сердит. Отказывался «работать». – Марвин присел на постель, спиной к женщине, – Ни к чему хорошему это, естественно, не привело. Мне предложили разрешить очень простую ситуацию. Поставили передо мной очень красивую молодую девушку… И сказали: «Выбирай! Или ты спишь с ней до тех пор, пока она не забеременеет, или мы отдадим её на растерзание мертвякам!»

Разумеется, они знали, что я уже видел… Что происходит с живой женщиной, если она попадает к…

Ну и что мне оставалось делать?

Марвин надеялся только на то, что женщина ещё не может читать у него в подсознании так, как уже навострилась Дильфуза. Иначе его наглая ложь сделает только хуже.

– Если ты думаешь, тварь, ведьмий прихвостень, что разжалобил меня рассказиками о своей «несчастной судьбе», ты сильно ошибаешься!

А приятный у неё голос. Несмотря даже на то, что она пытается подпустить туда побольше жёлчи и яда. Да и радует то, что она хоть что-то сказала. Марвин не стал форсировать, приводя доводы рассудка и новые аргументы. Сказал только:

– Да, я – ведьмий прихвостень. Раб. Производитель. Зато девушка осталась жива. И сейчас в изоляторе выкармливает моего второго сына.

Я смог убедить Комиссию, что её дети – перспективны.

– Да?! Ты – жалкий слюнявый говнюк! Трусливый приспособленец! Сексуальный маньяк, пытающийся перетрахать всех доступных баб! Убила бы, если б могла!..

Глядя, как она, сжавшись в комочек, и закрыв лицо ладонями, рыдает, Марвин подумал, что женщина не так уж неправа – иногда он, в минуты депрессии, и сам так про себя…

 

– Ты что – пытаешься эту дуру, как и остальных своих «подопечных» – «приручить»?

– Ну… – Марвин замялся, – Не то, чтобы приручить… А просто сделать её существование здесь хоть в какой-то мере осмысленным.

– Ха-ха-ха!.. – словно раскалённые иглы вонзаются в его мозг. Потому что смех, даже издевательский и саркастический, в исполнении Дильфузы – опасен. Она – видит его «натуру», – Кому ты лапшу пытаешься!.. Она – и правда: дура! Глупо пытаться обращаться с ней, как с разумным партнёром. Не в коня корм!

Марвин прикусил губу. Он и сам уже знал, что женщина – Рона – не отличается излишним интеллектом. Но ему не это от неё нужно, а – здоровое потомство. С усиленными ментальными способностями.

– Я не пытаюсь, если ты об этом, втереться к ней в доверие. Просто хочу, чтоб её отрицательные эмоции не вредили будущему развитию плода! Чтоб наш ребёнок не был…

Врагом для неё!

– Поражаешь ты меня своей душевной простотой, господин «главный экстрасекс». Ты же можешь просто приказать ей полюбить себя. И она сама раздвинет ножки, и будет, как принято говорить, счастлива, что ты снизошёл… А что делаешь ты? Ждёшь и терпишь, выслушивая оскорбления и ругань?

– Да. Это – ничего. Пара дней нам погоды не сделают. А если оплодотворение будет происходить на добровольной, так сказать, основе – оно будет качественней. – Марвин и сам уже не слишком-то верил затасканному, и сотни раз повторенному аргументу.

– Чушь! По-твоему выходит, что когда четверо здоровенных жеребцов входят, и привязывают эту идиотку за руки и за ноги к кольцам, это – не насилие над личностью. А зато когда ты, щёлкнув пальцами, прикажешь ей до безумия влюбиться в твою подлую морду, и самой кинуться под тебя, постанывая от вожделения – это – насилие!

– Ну… – он запнулся было, – Да. Я же не виноват, что она при моём прикосновении, даже пальцем, сжимается каждый раз в комочек, и начинает орать как резанная, рыдать, и биться в истерике.

– Ага, он не виноват… – Дильфуза избавилась от остатков одежды просто: кинула похожие на ниточку гипюровые трусики сверху кучи всего остального, – А кто виноват? Я, что ли? Это ведь ты предложил Конклаву именно такой способ. План – целиком твой. Конклав-то до этого не заморачивался всякими сложностями: просто пускал туда, где засел очередной отряд Сопротивления, в их Бункер, «пушечное мясо» – да побольше.

А когда кончались запасы «съедобного мяса» – просто высылал разведчиц на поиски очередной группы отсиживающихся.

– Верно. В первые годы Конклав так и делал. – Марвин почувствовал себя уверенней. Тут-то его логика – неопровержима, – И куда это вас привело?

На это Дильфуза даже не возразила, забравшись вместо ответа под простыню, и призывно помаргивая огромными чёрными глазищами, и недвусмысленно облизывая пухлые чувственные губы с изящным изгибом линий. Марвин вздохнул, снял штаны:

– Больше половины мертвяков пропало из-за такой глупой «лобовой» тактики.

Причём – абсолютно впустую. Люди просто сжигали наше «мясо» из огнемётов. И закапывали то, что осталось от трупов. И присыпали известью. И теперь нам эти мясные ресурсы недоступны. Что это, как не расточительство со стороны любимого Конклава?

А других выживших, если вспомнишь, и так практически не осталось. Ну, на нашем континенте. А перебираться на соседний, да ещё без гарантий… Глупо.

Дильфуза обнажила остренькие зубки в ехидной ухмылочке:

– Какой ты всё-таки циничный и прагматичный гад. За нас он, якобы, «переживает»! Конформист …уев. Ладно, хватит делать вид, что тебе жаль всех на свете. И вот прям всё на свете ты делаешь для «нашего Блага»! Иди, работай! Тебе надо вести «регулярную» половую жизнь.

Чтоб «держать сперматозоиды в активной форме»!

 

Сегодня обошлось без четверых «здоровущих жеребцов», привязавших бы оплодотворяемую к стальным кольцам в кровати.

Женщина даже не пикнула. Просто отвернула лицо, когда Марвин, сопя, забрался на неё. Он подумал, что в-принципе сейчас – самое оптимальное время. Её яичники – как раз в активной фазе. Нужно постараться.

Старался Марвин примерно полчаса – даже три раза сменил позицию, и закончил так, как шансы были наилучшими – «а ла ваш». Некстати мелькнула мысль о том, что это только человек развернул партнёршу лицом к себе. Остальных млекопитающих секс вполне устраивает так, как предусмотрела Природа…

Когда судороги оргазма утихли, и он отвалился, женщина снова застонала. Отвернулась, свернулась комочком. Рыдания как обычно сотрясли уже не такое хрупкое благодаря хорошей кормёжке тело. Слушая всхлипывания и ощущая, как трясётся кровать, Марвин мысленно усмехнулся: уж он-то видел… Что женщина рыдает не потому, что унижена, или ей больно – всё это они проходили в первые три раза! – а потому, что считает, что так надо. Рыдать. Потому что, как ни крути, «честь поругана».

Он, если честно, давно порылся в закоулках того, что она называла своей душой.

И – опять-таки, если честно! – ничего выдающегося или оригинального там не нашёл. Устаревшие принципы, или так называемые моральные устои – почти как у пуританки. (Недаром же она оказалась девственницей – кто бы из парней или мужчин, ценящих себя и своё время, согласился «уламывать» такую, когда вокруг полно доступных, буквально кидающихся на шею, женщин и девок – «сексуальная свобода», мать её…)

Весьма ограниченный кругозор: кроме работы – она преподавала язык в начальных классах – женщину почти ничто не интересовало. Ни искусство, ни спорт, ни другие хобби, типа вышивания, или просто – сидения в Сети. Или, скажем, сочинение стихов…

И абсолютно достоверный признак «невысокого Ай-Кью»: женщина, разумеется, считала, что лучше всех знает, «как надо» и «как положено» делать – всё на свете…

Он, если опять-таки – быть до конца честным с самим собой, вообще не понимал: может, ошибся?! Или… его обманули?! Что такого увидел в ней тогда, в первую встречу: та крошечная искра, что подобно аварийному маячку мигала внутри хрупкого тела, и кричала: «Я – особенная! Я не должна вот так умереть!», словно угасла…

Или женщина сама как-то спрятала её, когда поняла, что останется в живых?!

Тогда не он, а она – циничная и расчётливая тварь. Приспособленка. Которая сейчас даже не думает, что над ней – надругались. А просто… Делает вид, что так думает.

И – живёт.

Разозлившись, он повернулся к ней. Но в последний момент не открыл рот, а подумал со всей возможной силой:

– «Хватит придуряться. Я знаю, что тебе не было больно. И не делай вид, что тебя «изнасиловали». Ты этого и сама хотела.»

Ответ прозвучал вслух:

– Ложь! Ничего я не хотела. Меня тошнит от тебя! Ты – гнусный подонок. Выродок! Кобель на службе тварей! Ты просто знаешь, что мне деваться некуда… – последовал новый поток всхлипываний и подвываний. Но мысли… Артистка хренова. Его-то не обманешь так.

Марвин поймал себя на том, что невольно чешет в затылке. Покачал головой. Спросил уже вслух:

– Ты читаешь мысли всех, или – только мои?

Когда женщина повернулась, в глазах ещё блестели слёзы, но в голосе их уже не было:

– Всех! И тех кобелей, что мечтали завалить меня тогда, в молодости, и циничных подонков, которые хотели меня уже позже, в зрелости… И, конечно – твои! Твои мысли для меня – вовсе не сюрприз. Тоже мне – сексуально озабоченный экстрасекс!

Марвин подумал, поспешив спрятать эту мысль за блок, что набор слов в лексиконе «училки» вовсе не так разнообразен и велик, как можно было ожидать. Не надоело же ей употреблять каждый раз одни и те же ругательства.

Спросил, на этот раз мысленно, снова отвернувшись:

– Ты поэтому и не хотела вести… Половую жизнь? Тебе, наверное, видны были только пошло-сальные картины, что вставали в мозгах этих придурков?

– Ну… Да. Да.

Меня до сих пор воротит, как вспомню!..

 

– Докладывайте, Марвин.

– Слушаюсь, Ваше Преосвященство. – Марвин оглядел белые капюшоны, и обтянутые кожей бритые черепа под ними, что сейчас были обращены к нему впалыми глазницами. Но вот глаза…

Глаза членов Комиссии сверкали поистине нечеловеческой страстью. Страстью к убийствам! Собственно, чего другого можно ожидать: Конклав назначил членов Комиссии из бывших священнослужителей. А таким привычна мысль о «святой» Инквизиции.

– Собственно, суть доклада можно изложить в двух словах. Наша основная цель достигнута. Женщина забеременела!

– Хе-хе… Кто бы сомневался, что вы обрюхатите и эту, – на него сверкнул прищуром единственного целого глаза человек, сидящий по правую руку от Главы Комиссии, кардинал Риган, – насколько я понимаю ситуацию, вы ведь можете по собственному желанию направлять в нужное место и свою сперму! Будь ваш, простите, похотливый …ер – даже в другой комнате!

– Не нужно иронизировать, Советник Риган, – Марвин старался сдерживать эмоции, понимая, что за него сейчас только то, что Конклаву до сих пор не удалось предложить никакой действенной альтернативы его плану, – Для качественного осеменения мне приходится прикладывать все свои силы. Надеюсь, я уже привёл достаточно аргументов в пользу того, что план, предложенный мной, является пока единственным реально перспективным. И работающим.

– Да, чёрт его задери, он работает! Малютка Паола действительно указала нам место, где прятались потомки и члены Правительства Бельгии. Ну и где она теперь?!

– Вы абсолютно правы, Советник Гирей, она мертва. Но если вспомните, – Марвин скрипнул зубами, и так вцепился в край стола, что доски затрещали под сильными пальцами, – это именно вы настояли, чтоб мы приказали ей напрячься. И это именно я был категорически против использования ребёнка, которому ещё не исполнилось четырёх лет! -последние слова Мартин почти выкрикнул в самую морщинистую рожу, мерзко щурящуюся близорукими подслеповатыми глазками из-под клобука.

– Тише, господа. – Глава Комиссии не повысил голоса, однако в комнате мгновенно  наступила тишина: словно собравшихся окатили бассейном ледяной воды. – Незачем вспоминать прошлые ошибки. Сейчас нам нужны гарантии того, что новая генерация дальновидящих не окажется столь упрямой, и морально неустойчивой. Может ли ваше подразделение, господин главный Селектор, дать нам такие гарантии?

Мартин откинулся на спинку своего стула, и на секунду прикрыл глаза:

– Нет, господин Председатель. Наше подразделение пока, – он выделил это слово тоном, – не может дать таких гарантий. И дело не в том, что у детей способности напрямую зависят от эмоционального состояния и наследственности их матерей.

Дело – в воспитании.

Напоминаю: дальновидящие – сверхвосприимчивы. Сверхчувствительны. И чуют, видят малейшую фальшь в словах и поступках тех, кто обслуживает Ясли, и занимается их обучением. Вопрос таким образом сводится к тому, что нам вначале нужны соответствующим образом обученные, и надёжно заблокированные ментально, воспитатели. Которым мы уже потом смогли бы доверить воспитание и обучение сверхдетей. О том, с какими сложностями это связано, и какие методы и меры я предлагаю, я уже Комитету докладывал.

– Да, ваш рапорт я изучил, – Председатель похлопал по стопке листков перед собой, – Однако мы не можем позволить себе такой роскоши: вырастить вначале воспитателей. А потом доверить им воспитание собственно воспитанников. Боюсь, к тому времени и выживших-то не останется. – Председатель позволил себе чуть усмехнуться, трое же членов Комиссии подобострастно захихикали – в поддержку Шефа! – Напомню: сейчас мы куда эффективней находим старые правительственные бункеры просто по карте.

– Я в курсе. Но насколько я помню статистику, только два из двадцати одного оказались ещё населены.

– Верно, господин главный Селектор. И аргументом для меня является и то, что все три бункера, которые указали ваши подопечные, оказались наполнены вполне здоровым… Материалом. Да, вы и правда – предоставили нам неплохой приток рабочей силы и «мясных запасов», если так можно назвать четыре с половиной тысячи истощённых трусов.

Которые или не могли, или не хотели даже сопротивляться.

Что нам, естественно, было на руку.

А вот если б ваши подопечные могли и в будущем обеспечивать такое… Несопротивление. Или – заставить просто сдаться. Штаб и другие подразделения Сопротивления…

Марвин, посчитав, что от него ждут ответа, открыл было рот, но Председатель жестом предотвратил готовый вылиться привычный поток возражений:

– Идите работайте. Воспитание воспитателей мы обсудим в следующий раз. Пока же «воспитывайте» воспитанников. И инструктируйте имеющийся персонал так, как считаете нужным.

Чтоб всё шло в соответствии с вашим планом.

 

Когда за спиной мягко щёлкнул замок двери, Марвин позволил себе выдохнуть. Но – не расслабиться: в тамбуре сидели двое офицеров личной охраны. Им он просто кивнул, выйдя за вторую дверь – в коридор.

А вот уходить от этой двери он торопился не стал: коридор был пуст.

Поэтому Марвин просто встал так, чтоб видеть в обе его стороны, и переключился на внутренний слух.

– … нет, не согласен! Он – чертовски полезен.

– Но он уж слишком много о себе воображает! И многого хочет! Мы и так пошли на огромные сложности, оборудуя помещения, и выделяя продукты на его чёртовы Ясли! И что мы имеем взамен? – Ага. Это – начальник снабжения. – Четыре с половиной тысячи рабов? Полудохлых от истощения?

– Да, нам, конечно, пришлось подкормить их. Зато они были куда моложе и работоспособней, чем наши – ну, те, из первой и второй партии. Другое дело – я не уверен, что когда эти чёртовы супервидящие реально смогут обнаруживать людей на больших расстояниях, они и правда – хоть кого-то там увидят! Семнадцать лет – слишком большой срок!

– С таким доводом трудно не согласиться, – шелест голоса Председателя даже Марвин улавливал с трудом. Очевидно тот, подозревая прослушку со стороны «штатного» экстрасенса, сознательно старался думать поменьше. Или владел способами ставить блоки. Поэтому приходилось просто… Слушать ушами Секретаря, – Но прошу помнить и о том, что дети Марвина и правда – дальновидящие. Как он и обещал. А высылать экспедиции наугад, без точных разведданных, мы теперь не можем. Люди отлично наладили разведку – пикеты, радары, тепловизоры, беспилотники, даже спутники! – и последний караван попросту разбит, расстрелян объединёнными отрядами ближайших Общин!

– Да, сэр. Но ведь они используют технику! У них есть и боевые рапторы, и ракеты, и САУ, и даже БТР! А у нас – только автоматы да гранатомёты! И те – ручные!

– Верно. Оружие, предназначенное не для защиты подземелий – пока наше слабое место. Но не будем забывать, что в Уставе мы сами прописали, что именно Дух является главным нашим оружием. Наших бойцов и воительниц ведёт слепая вера в то, что они – самые сильные. И пусть это и не всегда так, мы-то помним, и понимаем, что материя действительно – вторична… И наши воины – не тупые фанатики, а – борцы за светлое будущее! Будущее без диктата Золотого Тельца! Поклонение которому и привело к Катастрофе! – повисла пауза. Марвин учуял спад накала эмоций.

Но Председатель, оказывается, ещё не закончил:

– Впрочем, есть ещё такой момент. Мы можем использовать воспитанников Марвина и для того, чтоб вычитать в мозгах их специалистов, как чинить и эксплуатировать имеющуюся сейчас у нас, но ещё неотремонтированную, технику. И в первую очередь нам нужны роботы-охранники. И ежихи. Поэтому, брат Вольмар, я прошу вас проинспектировать склады в… – что ещё Председатель прикажет начальнику снабжения, Марвину узнать не довелось. Потому что в дальнем конце коридора показался взвод инкубов.

Однако через три недели Василь – самый способный к технике мальчик из Марвинских питомцев! – начал под присмотром Марвина и брата Вольмара диктовать стенографисту «Инструкцию по ремонту и эксплуатации боевых охранных устройств типа РУО – 24 и ПОС – 10», считываемую из мозга Тувима Моруа, второго инженера ремонтной бригады при мастерских ближайшего Бункера Сопротивления. Именно его мозг оказался самым…

Легкочитаемым.

И слабым.

 

Сегодня Дильфуза не спешила раздеваться. Просто сидела на постели, приподняв повыше подол миниюбки, и закинув одну точёную ножку на другую. Марвин знал, что колготочки его «Личная Ведьмочка» носит неспроста – понимает, что именно этот элемент одежды возбуждает его сильнее всего остального. Вернее, не сами колготки, а именно процесс избавления от них.

– Ну, и как там твоя последняя подопечная?

– А то ты не знаешь. Шестнадцать недель. Токсикоз разыгрался вовсю. Доктор Шлемиль заходит к ней каждое утро.

– Н-да, повезло тебе…

– Что ты имеешь в виду?

– Да то, что как ни назови это, а по сути – перетрахал ты всех наших пленниц, из тех, кто посимпатичней! Потешил, так сказать, свой похотливый член, «научно обосновав» свою сексуальную озабоченность! – судя по тону, сегодня Дильфузе хочется пошутить. И ревность к новенькой – он видел! – поутихла. Ещё бы: теперь ему нельзя с той спать! Чтоб не повредить плоду, и всё такое…

Марвин рассмеялся.

Да, они с Дильфузой часто обсуждали его «работу», и относились к ней без должного пиетета или иллюзий. Марвин ещё в начале их отношений честно признался Дильфузе, что с детства этим страдает: синдромом сексуальной озабоченности. Да при этом ещё как нарочно – приапизмом.

Поэтому как только «попал» в руки Конклава, на тринадцатом году после Катастрофы, сразу изложил свой «План».

А поскольку «попадание» было почти добровольным, Конклав вынужден был создать Комиссию, которая и санкционировала, рассмотрев вопрос со всех сторон, и признав разумным, приведение плана Марвина в действие.

Марвин сейчас с улыбкой вспоминал «тихие» годы после войны, проведённые на восемнадцатом подземном Уровне разрушенного сверху здания ЦРУ в Лэнгли, где числился «экспертом по связям с общественностью», а на деле – помогал обнаруживать новые ракетные базы врага, и подлодки в океанах.

Сидел он там эти тринадцать лет в гордом одиночестве – остальные вылезли, на свою же голову, на поверхность… А Марвин хорошо видел окружающую обстановку. Поэтому снова завалил и замаскировал выходное отверстие. И стал ждать. Благоприятных для себя условий. Благо, припасов хватало. Не хватало лишь партнёрш.

Довольствоваться ему тогда приходилось тремя надувными куклами. Но те, пусть и были самыми «продвинутыми», разумеется, не могли полностью…

Вот именно.

Да, он был, и сейчас оставался, самым сильным экстрасенсом в мире.

Однако он не мог не понимать, что рано или поздно от него у какой-нибудь «особенной» женщины родится ребёнок, превосходящий его способностями и силой. И если это будет мальчик – уже он будет «брюхатить» всех новых отобранных женщин.

Поэтому Марвин и старался сделать, чтоб девочек родилось больше.

Запрограммировать сперму именно так для него проблемы не представляло.

Но всё равно – приходилось иногда «заряжать» и мальчиков.

Чтоб Конклав чего не заподозрил…

 

Роды прошли штатно.

Девочку назвали Миерна – председатель Комиссии лично подобрал это имя. Собственно, выбор был небольшим: всех потомков Марвина женского пола называли именами, начинавшимися на букву «М» – чтоб обозначить, что это – его генерация. Марвину было понятно, что в будущем Конклав планировал и другие генерации: уже от детей Марвина.

Он не возражал, хотя и понимал, что именно это имя дано неспроста: так звалась древняя колдунья, позже убившая своих родителей – чтоб не мешали ей колдовать!

Знаменитая легенда. А если намёки Председателя и смутные опасения самого Марвина окажутся верны, очень даже может случиться так, что легенда снова повторится.

Дети со сверхспособностями капризны. Своенравны. Не признают контроля над собой. Инстинктивно противятся любым попыткам надавить на них. И очень тонко чуют фальшь, и страх окружающих. А уж позволить управлять собой!..

Пока же Марвин проводил медсестру с ребёнком к доку Мэсси на осмотр. Сам доктор уже не ходил по Убежищу, но оставался самым опытным и трезвомыслящим микропедиатром.

– Привет Марвин. Ну, кто тут у нас… Ага, очередной молодой мутант… Пардон: мутанточка… – доктор пошелестел убираемыми пелёнками и удовлетворённо крякнул, – Ну-ка, взглянем, взглянем… Тэк-с… пуповина нормальная. Глазёнки… Пока плавают. Всё правильно. Животик… Неплохо, Марвин. Сколько она там – три триста?

– Три четыреста.

– Неплохо, неплохо… Ну, и чего мы ждём? – это – к медсестре, – заворачиваем обратно, и несём к мамаше. Молоко уже есть?

– Нет ещё, доктор.

– Э-э, ничего. Это тоже нормально. На третий день должно появиться. А пока – соску ей в зубы. Вернее – в дёсны. В-смысле, со стандартной смесью. Всё, несите.

Когда дверь за сестрой закрылась, Марвин вытащил из-под стола второй табурет, и сел. Док воздел очи к потолку, и пожевал усы. Что само по себе сказало Марвину о многом. Так док делал только в серьёзных случаях. Нависшую тишину пришлось нарушить Марвину:

– Что, док? Настолько серьёзно?

– Да. Серьёзней некуда. Я чую. (Да и ты наверняка чуешь!) Напор. Собственно, мыслей как таковых пока нет, поскольку нет словарного запаса, чтоб эти мысли сформулировать и выразить. Но эмоциональный фон – будь здоров! Голод, ощущение холода после комфортного «гнезда», (когда я её развернул) желание снова попасть куда-нибудь в защищённое место… Похоже, твоя чёртова теория скрещивания мутагенов сработала.

Поздравляю. Эта коза тебя за пояс заткнёт!

Марвин почуял, как по спине потекли струйки холодного пота.

 

– Марвин! Она абсолютно меня не слушается! И кусается! – Рона не скрывала слёз, но и не рыдала в голос – влажные дорожки на щеках уже просто не высыхали.

– Ладно. Я… Попробую её уговорить не кусаться. – Марвин взял прилично потяжелевшее за последнее время тельце на руки. Почему-то он ощущал необыкновенную близость с крохой, и знал, как ту правильно взять. И как – разместить на своей немаленькой груди, чтоб девочке было комфортно.

Впрочем – почему – «почему-то»?! Как раз – потому.

Что чуял её мысли. И эмоции. Да и «словарный запас» у малышки уже появился – «мама», «дай», «ням-ням!». И, конечно – «пи-пи!»

Нося Миерну туда-сюда по крошечному пространству комнаты, Марвин наслаждался: от довольной Миерны буквально исходили волны блаженства и спокойствия. Но это не мешало ему думать, что через пару месяцев нужно всё-таки отнять малышку от груди. И тогда Рона снова сможет забеременеть. По идее. А ещё он думал, что если у Роны будет второй, это наверняка будет мальчик.

Который превзойдёт и Марвина и Миерну.

Так что придётся выждать, когда пройдёт хотя бы пара лет – тогда снова родится девочка! Он всё ещё полагал, что с девочкой ему будет легче. Однако крошечный червячок сомнений в потаённом уголке подсознания вопил не переставая: «Самоуверенный баран! Не будет тебе легче! Малышка уже сейчас проявляет свой крутой нрав! Её – не «проконтролируешь!»

Но пока Марвин велел голоску банального страха заткнуться, и ему доставляло удовольствие «выплёскивать» на крошечное существо в его больших тёплых ладонях ту приязнь, ту нежность и любовь, которые он к ней ощущал.

А хороша она у него!

Огромные тёмно-синие глазищи в поллица, пухленькие розовые щёчки, крошечный ротик – уже с девятью зубками-рисинками! Лапочка, да и только!

Он поймал себя на том, что умильно бормочет вслух:

– Ах ты моё солнышко! Ну, лежи, лежи! – Миерна и правда, вольготно распласталась, прижавшись к его тёплой груди. – Малышка Миерна сейчас будет спаточки! Вот, сейчас-сейчас. А папа споёт ей колыбельную!..

Колыбельных Марвин знал всего две. Но как правило Миерна успевала заснуть до того, как он заканчивал второй куплет второй песенки.

Когда он «упражнялся в вокале», Рона обычно не могла сдержать гримасы: Марвин видел, что ей с одной стороны – не нравится, как он поёт, а с другой – она ревнует и сердится. Что на руках Марвина девочка ощущает себя комфортно и спокойно.

– Осторожно. Накрой её полотенцем, – он бережно уложил малышку в детскую кровать, стоявшую теперь тут же, в углу комнаты Роны. Рона уже подошла с полотенцем в руках. Накрыла аккуратно. Губы кусала молча. Марвин и сам видел, что не всё в порядке. И женщина обеспокоена, если не сказать сильней. Но она в последние недели научилась, если не ставить блок, то сильно мешать Марвину видеть свои мысли и чувства. Но, разумеется, самые сильные скрыть ей не удавалось. Марвин спросил:

– Что на этот раз?

– На этот раз разозлилась на то, что я сказала, что – хватит. В-смысле, сосать. Она, кажется, уже должна была наесться… Ну, я и подумала, что… Она ударила меня сюда. – женщина показала виски, – Было так больно! И ещё я чуяла её мысли: «Ах, тебе молока для меня жалко! Ну так – вот же тебе!» А мне было не жалко. Просто док сказал, что перекармливать нельзя: будет толстенькая, и когда начнёт ходить, ножки начнут портиться, и выгнутся колесом! Мы же не хотим кривоножку?

Марвин походил из угла в угол. Покивал, хмуря брови. Сказал:

– Я разделяю твои невысказанные опасения, – он постучал пальцем себе по виску, – Но тут – даже я бессилен. Если я попробую что-то ей внушить – будет только хуже. Девочка очень… Чует, когда ей пытаются что-то навязать. Ну, собственно, она чуяла это даже когда слов ещё не знала – телепатка же! Считывает эмоции и тайные намерения…

Плохо.

– Да уж куда хуже! Она теперь пачкает пелёнки куда чаще, чем и правда – хочет пи-пи. Думаю, тоже – в знак протеста! Понимает же, что мне неприятно, когда воняет! – о патологической нелюбви Роны к резким запахам Марвин знал с момента знакомства. Прочесть про это и сотни других привычек, прибамбасов и комплексов, ему-то труда… Особенно вначале, когда её разум лежал перед ним открытым. Н-да.

– А ты не пробовала внушить ей, что любишь её? Несмотря даже на то, что она вот такая – капризная?

– Пробовала, конечно. Но… Сам знаешь: она чует и мои сомнения. В том, что я люблю её. И даже корчит мне рожи. Ну вот в точности – как ты сейчас.

Марвин убрал с лица гримасу недовольства (И как это она туда прорвалась!..):

– Я стараюсь контролировать эмоции. Ну, вернее, внешнее их проявление. А она – ещё мала. Не понимает. А если и дальше так пойдёт, то и не поймёт все эти людские сложности. Общения. Да и зачем ей это может быть нужно, если она, скоро, похоже, сможет просто убивать тех, кто делает ей плохо? Убивать только силой мысли!

Поэтому нам и нужно постараться внушить ей, что тогда вокруг неё не останется тех, кто желает ей добра – то есть, нас. И ей будет плохо. Ведь остальные просто убьют её. Во избежание.

– А они и правда – могут?..

– Могут. – он вспомнил гнусные рожи, щурящиеся на его доклады из-под своих чёртовых клобуков, – Они боятся. Даже сильнее, чем боюсь я сам. Хотя я прекрасно понимаю, кого мы с тобой родили. И сейчас пытаемся вырастить. И воспитать.

– Знаешь, Марвин, иногда я и сама так боюсь. – Рона сцепила пальцы перед грудью так, что побелели костяшки, – Да что там – иногда – всегда! И вот ещё что. Я…

Вряд ли смогу – как ты. Скрывать свои подлинные эмоции и чувства: её ведь не обманешь! Мои жалкие блоки, похоже, работают только против тебя. А вот её так… Я…

Не могу заставить себя любить это, это… Маленькое чудовище! И я…

Боюсь её! Наверное, даже сильней, чем твои придурки из Конклава!

Поэтому, если хочешь, чтоб мы обе остались живы – убери её куда-нибудь!

 

Идя по коридору, Марвин кусал губы, одновременно пытаясь заставить себя прекратить это.

Но губы спустя минуту-другую всё равно оказывались прикушены почти до крови, и болели – это он старался мыслить трезво и логически. Но ничего пока не получалось.

Да и кто – верней, какой отец! – смог бы тут мыслить логически?!

Разумеется, Миерна чует отношение Роны к себе!

Да Рона почти и не скрывает свои эмоции и чувства – страх, боль, отвращение, даже – ненависть… Ненависть к той, что может сделать ей, взрослой женщине – больно. И даже, когда станет посильней – убить! И не только за то, что не покормила.

А и – просто так! Из детского каприза!

Нет, если он хочет сохранить их обеих, пора и правда – разделять «девочек»!

Войдя в приёмную, Марвин всё уже видел. Босс здесь, и ждёт его. Но он всё равно сказал секретарю:

– Будьте добры, доложите, что пришёл главный Селектор. Мне необходимо срочно переговорить с Его Святейшеством.

Нужно снова собрать волю в железный кулак, и постараться убедить Главного, что убивать Миерну – не выход. (Иначе теряется смысл во всём Проекте!..)

И что он готов принять ответственность…

За жизнь и воспитание изолированной от всех контактов девочки.