Первая встреча.

Рольф.

(…) Выдвигаюсь.

Надеюсь, до подхода группы зачистки крысопауки не очухаются: парализатор отрубает такую мелочь часа на два. С другой стороны, эти паршивцы исследованы нашими экспертами достаточно хорошо. Так что противненьких монстриков идущие за мной бойцы скорее всего просто пожгут тем же неонапалмом в отвратительно воняющие, и похрустывающие под ногами, угольки…

«Подземелье Марвина» масштабом не поразило: входной коридор всего два метра в высоту, и метр – в ширину. Только-только разойтись двоим. Стены даже не бетонированы толком: так, тонкий слой торкред-цемента. Даже без арматуры. Отлично. Для меня. Значит, сигнал должен проходить:

– Первый, здесь сорок второй.

– Слушаю вас, сорок второй. – странно. Голос еле слышно. А здесь (насколько вижу) ни плёнки, ни отражателей, ни ещё каких экранирующих наворотов, нет: цемент, земля. Что же экранирует, забивает, или глушит сигнал?!

– Слышу вас очень плохо, первый. – сам стараюсь говорить чётче, и по мере возможности – громче, – Вероятно, понадобятся эксперты-связисты. Бетон тонкий, а сигнал очень слабый. Похоже, твари изобрели какие-то новые способы экранировки. Или какие глушилки от радиоволн… Докладываю обстановку. Я в коридоре. Идёт на северо-восток. Конца не видно. Так что, возможно, запасные выходы окажутся далеко за чертой города.

– Вас понял, сорок второй. – голос стал погромче. Вероятно, включили фильтр, и резервный усилитель диспетчерской. – Сейчас прикажу расширить зону охвата.

– До связи.

– До связи.

Не очень-то информативно. Зато приятно. Чувствовать, что кто-то за тобой присматривает, и в случае чего – пришлёт. Если не подмогу, так хотя бы бригаду реанимации…

Раньше-то было проще: когда каждого охотника оснащали ещё и видеокамерой, и дежурная бригада диспетчеров просто видела то же, что и мы. Но потом оказалось, что охотник, направляемый и «управляемый» командами начальства, действует медленней. И реагирует не всегда адекватно обстановке, и тому, что подсказывает боевой инстинкт. А когда имеешь дело с ведьмами и их прихвостнями – мертвяками, инкубами, и прочей боевой живностью, значение имеет буквально каждая доля секунды!..

Тогда от контроля и попыток что-то нам навязать, отказались.

Да и без камеры на плече – куда удобней. Как и без назойливого советчика-оператора в ухе.

Жаль только, что для того, чтоб понять и выяснить всё это, пришлось потерять шесть хороших парней…

Коридор на удивление прям, и тянется вдаль, действительно, насколько я могу разглядеть чёртовым ночным глазом, на добрый километр.

Странно. Как-то это – не в традициях ведьм. Обычно в их подземельях всё время нужно куда-то сворачивать, спускаться-подниматься по осклизлым ступеням или пандусам, пригибаться в низких местах, а кое-где и корячиться на четвереньках… И постоянно петлять. Так они делают, чтоб человек, впервые попавший в такие катакомбы-лабиринт, терялся, и не мог быстро сориентироваться.

Ну, или вовремя среагировать на угрозу.

С другой стороны – они теперь умные. Тот огромный объём грунта, который выгребают из таких катакомб мертвяки-рабочие, больше не выдаёт подземелий: всю почву высыпают или в старые карьеры, или в большие реки. И вода её уносит. Вот такое стопроцентное заметание следов.

Одного только ведьмы преодолеть или исправить не могут: обычно через несколько лет такое подземелье, если не наладить систематическую откачку воды, оказывается затоплено грунтовыми водами.

А если наладить – рано или поздно как раз это и выдаст лабиринт.

Вот такой внезапный ночной выброс дренажных потоков, текущих даже без специального замаскированного русла, беспилотник обнаружил и здесь.

О-о! Слева! Этот морок – просто изображает кусок стены коридора. А за ним…

За ним-то и начинается настоящее подземелье ведьм.

Ух ты!..

Однако насладиться открывшимся зрелищем не удаётся: какая-то мелкая хрень вроде москита влетает мне прямо в окуляр ночного глаза! Хорошо, что он пластосиликоновый, и боли не чувствует. Да и повредить его поверхность можно только алмазным резцом. Но поле-то зрения – закрыто чёрным тельцем! И не одним: мошек поналетело – будь здоров! Нюх у них, что ли, на мой искусственный глаз?! Или – что вероятней! – на силикон.

Пришлось снова включить парализатор.

И ни фига это не помогло.

А вот это – действительно странно! Значит, мошки-то – не живые!

Роботы?!

Щёлкаю тумблером ЭМИ. Теперь всё механоидно-электронное в радиусе пятидесяти шагов – «сдохнет»! Кроме, конечно, моего опознавателя «свой-чужой», и оптоусилителей ночного глаза: они экранированы надёжно, и питаются биотоками прямо от мозга.

Твари попадали – значит, и правда микророботы. Но сообщать сейчас о них первому – поставить под угрозу свою жизнь! Потому что со всех сторон уже прут, как наскипидаренные, чёртовы мертвяки и собаки: мошки им, что ли, передали, что я здесь?!

Отмахиваюсь, как могу, отбросив парализатор прямо за спину: против мертвяков ни он, ни генератор ЭМИ не помогут: псевдожизнь, мать её!.. Собачки же – просто призраки-мороки. Хотя их задача, скорее, просто отвлекать внимание охотника от по-настоящему серьёзных угроз.

А вот и первая: тролль! Пещерный. Нет, не такой, как описывал великий Толкиен, а нормальный. То есть – восьминогий механоид-медведь. Охранник. Персональный Телохранитель особ, приближённых, как говорится, к Большому Боссу. Встречал до этого всего один раз – когда Людвиг завалил Второго Секретаря Конклава.

Ну, как встречал: правильнее сказать – видел. И не самого тролля, а его расчленённые, но всё равно ещё подёргивающиеся в тщетных попытках выполнить Основную функцию, останки…

Приступами бессмысленной безудержной храбрости я не страдаю.

Поэтому бегом – обратно в коридор, прижаться к стене, и метнуть в отверстие гранату!..

Открываю рот, но всё равно: от чёртова взрыва в тесном пространстве запросто можно лишиться барабанных перепонок. Настоящих. А у меня уже лет семь как – искусственные. «Природных» лишился при нейтрализации своей второй ведьмы.

Ладно: плевать. Хоть жив тогда остался.

Открываю глаза, закрываю рот. Всё нормально: световой шар уже потух. Вперёд!

Мертвяки лежат. Но меня так не обманешь: я знаю, что через пару минут, когда шок от звуковой волны, поражающей из слух и вестибулярный аппарат, пройдёт, они «воспрянут» из мёртвых. Хотя чего я мелю ерунду: они и так мёртвые.

Вот чтобы они стали совсем уж мёртвыми, я, проходя мимо, отрезаю каждому голову. Уже – виброножом: так и надёжней и быстрее. Жаль, что лезвие сделать длиннее ладони не удаётся: а то я и от катаны бы в пользу такого оружия отказался!

Мертвяков насчитал двадцать семь: похоже, действительно, напал на солидное и старое логово!

Тролль ослеплён, но всё ещё опасен: добиваю ЭМИ (Это – для процессора!) и катаной – вонзаю и пару раз проворачиваю в том месте, где у этого чудовища мозг.

– Первый. В коридоре, слева, сто три шага от лестницы – морок стены, и настоящее подземелье – за ним. Похоже, тут у них важная база. Имею, вернее, уже не имею, по крайней мере одного тролля.

– Понял тебя, сорок второй. У нас проблема. Группа зачистки задержалась, и только-только подходит к люку в подвале. На них напала группа арьергарда – ещё около сорока мертвяков. Как мы предполагаем, их оставили взаперти в двух подвальных комнатках специально: чтобы задержать подход группы к тебе. Первый…

– Да?

– Поосторожней. Наличие засады показывает, что они на самом деле – готовились. Может, подземелье – ловушка?

– Понял вас, первый. – мне, собственно, плевать. Ловушка – так ловушка. Только им же хуже будет, – Но ждать подкрепления не буду: боюсь, «Марвин» уйдёт.

– Вас понял, сорок второй. Действуйте, как считаете нужным. Только никуда никто не уйдёт: здесь уже развёрнут батальон спецназа: вызвали из соседней Общины. Оцепление города в радиусе до пяти километров. Плюс три раптора.

– Отлично. Конец связи. – мне так и так пришлось бы закончить разговор, поскольку он всё равно отвлекает от интенсивного «футбола» и махания руками с катаной и парализатором: нападают ежихи. Этих тварей убивать посложней, чем мертвяков: их иголки – из титанобора, и псевдокожа – кевлар! Выход только один: откидывать пинками бронированных полусапог и ударами катаны – от себя подальше! Желательно – так, чтоб от души приложились о стену. И хотя бы секунду держать каждое такое оглушённое тело под лучом парализатора: чтоб пробиться через экранировку.

Тогда мозг ежихи, надёжно упрятанный под слоями псевдоплоти и защитных пластин, отрубается. Кстати, наши учёные до сих пор не выяснили, почему Конклав предпочитает мозги ежих – мозгам всех остальных выживших подземных обитателей. Типа, хотя бы, тех же кротов. Или крыс. Может, потому, что ежихи отличаются безудержной, если её можно так назвать, храбростью? Особенно, если, как предполагают наши учёные, бедняжкам удалось внушить, что они защищают свой выводок…

Добивать тварюшек негуманно, но – надо. Мне, повторяю, вовсе ни к чему, чтоб в, возможно, самый ответственный момент, на меня напали с тыла. А ежихи – крайне опасны: одного укола смазанной курарином иглы достаточно, чтоб полностью парализовать даже самого здорового человека. На час.

Хорошо, что перчатки боекомплекта – тоже из кевлара. Достаю, надеваю. Работая плазменным резаком и виброножом, я вскрыл все эти «футбольные мячи», и располовинил мозги бедолаг. Да, с виду они сильно напоминают тех же ежей, только морских. Почти шары. С четырьмя манипуляторами-ногами. Титановыми, разумеется. И крохотным, с орех, содержимым черепной коробки. Биоробота-ежиху по-настоящему опасной делают не титановые ноги-манипуляторы. И даже не ядовитые иглы. А именно вот это: крошечный живой мозг.

Сожалея в который раз, что плазменная горелка-резак, как и вибронож, не берёт на дистанции дальше ладони, я иду дальше.

После «прихожей» начинается традиционный лабиринт: чёртово месиво коридорчиков-закоулков-шахт-чуланчиков-ям-ступеней… Не ведьмы, и их боссы, разумеется, всё это роют, укрепляют и – главное! – содержат в рабочем состоянии.

А мертвяки. И проходческие роботы. Которых, к сожалению, в распоряжении Конклава – сотни. Не повезло когда-то нашим: Конклав успел расхитить базу крупнейшей нефте- и угледобывающей компании.

Однако комбайны, после того, как выполняют основную работу, куда-то эвакуируют. Вероятно, для рытья следующих катакомб: слишком ценное хозяйство, чтоб оставлять нам в качестве трофеев.

Это я понять могу. Чем больше вот таких как эта, баз, хозяева ведьм нароют – тем больше шансы уцелеть. Членам Конклава. (До сих пор не понимаю, как им удалось в своё время убедить ведьм сохранить им жизнь. И более того: поставить их, живых, – руководить собой. Хотя нет – теперь-то мы все отлично понимаем: по части разработки новых стратегий этим лампасно-звёздным гадам из бывшего Штаба НАТА, и правда – равных нет! Плохо только, что разрабатывают они их – против нас.) И жить они хотят ничуть не меньше, чем мы, сохранившиеся «нормальные».

Люди.

С дугой стороны, нашим, людским, Общинам неплохо живётся в тех Убежищах, что удалось обнаружить, и «зачистить». И, разумеется, переоборудовать.

В очередном коридорчике слышу странные звуки: больше всего похоже на плачь.

Ребёнок?!

Вряд ли – никогда настоящих детей в катакомбах ведьм не встречал. Да и не только я – никто не встречал. Дети – это нечто почти божественное. Благополучные роды и здоровый ребёнок в каждой людской Общине – буквально Дар Небес!.. Самое дорогое. И спрятанное в самом глубоком и охраняемом месте. У нас.

И самое «быстрорасходуемое» – у ведьм: детей, как совершенно бесполезных, съедают в первую очередь.

Так что слышать детский плач странно: новый способ отвлечения?! Или…

Посветил в сторону звука ультрапрожектором: коридорчик проложен прямо в сырой осклизлой земле. Не облицован: полно дыр от личинок и всяких жуков. Размер – только-только проползти. И круглый. Служебный, значит. И звук точно идёт оттуда.

А грамотно: если враг – человек, а не машина, проще всего попробовать заманить его в ловушку именно детским плачем. А чем же ещё?!

Всё остальное эти хитро…опые твари, кажется, уже использовали!..

Я, конечно, не совсем идиот: вначале не меньше минуты исследую сканнерами всё окружающее пространство. Не хотелось бы оказаться блокированным в такой крысячей норе. (Как, собственно, и нигде!)

Практически чисто: ни механоидов, ни существ из плоти. (Что само по себе странно!) Но вот впереди – да, есть сигнал. Одиночный. Маленький. Кто-то, выделяющий тепло. Правда, тепла – маловато.

Э-э, чего я ерундой маюсь: как раз соответствует ребёнку весом до двадцати кэгэ.

Подползаю, двигаясь максимально бесшумно, и ругаясь мысленно.

Ох ты!..

В яме глубиной в пару моих ростов – маленькая девочка. Настоящая. Сидит, скорчившись в крохотный комочек. Её колотит дрожь: то ли шок, то ли – просто от холода.

Не такой я раззява, чтоб сразу, вот так, купиться. Работаю сканнерами ещё раз, слушаю, нюхаю, смотрю. Нет, никого! И под ней – не заминировано…

Ладно, попробуем:

– Эй! Ты в порядке?

Какое там – в порядке. Молчит, уткнувшись лицом в согнутые колени. Но рыдать перестала. Вроде как прислушивается.

– Я здесь, наверху. Не бойся – я охотник.

Длинная пауза. Начинаю опасаться, что девочка – жертва каких-то чудовищных экспериментов. Немая. Вдруг слышу тоненький приглушённый голосок:

– Охот…ник?.. – медленно-медленно, словно не веря услышанному, спутанная кошма серо-пепельных волос начинает подниматься. И вот уже на меня глядят два синих-пресиних фонарика: глаза. Блестящие в изображении с моего ночного глаза – словно сапфиры!

Меня будто бритвой по сердцу резануло: такие пронзительные!..

А ручонки-то: чисто – тростиночки! С потёками-разводами от слёз на грязи, которой она вся словно обмазана. Узенькие босые ступни. Остренькие коленочки – со ссадинами, покрытыми струпьями засохшей крови. Из всей одежды – только трусики…

Какой же изверг её сюда!..

Пришлось сглотнуть, чтоб продолжить:

– Да, я охотник. Меня зовут Рольф. А ты кто?

Она смотрит. Гос-споди, до чего трудно выносить её взгляд! В нём столько…

Всего.

Но вот после ещё одной долгой паузы:

– Я – Миерна.

– Отлично, Миерна. – как бы отвлечь её от шока и холода… Нужно что-то банальное, привычное. Но и – неожиданное в такой ситуации, – Есть хочешь?

Вот – порядок! В ещё больше расширившихся – как только такое возможно! – глазах появилось выражение осознания, а затем и – желания.

– Есть?.. Д-да, хочу!

– Тогда вставай, и давай руку!

 

Миерна.

 

– Нет. И все наши анализы однозначно показывают: она – самый обычный ребёнок. Может, немного истощённый, и невысокий для своих пяти лет. Перепуганный и одинокий. Но – абсолютно нормальный. Все рефлексы в норме. И психические тесты тоже указывают на… Ну, неважно. Я бы даже сказал, что вот именно это – то, что она нормальна! – и вызывает у нас самые большие подозрения.

Майор Андерс Стерлинг поторопился вернуть невольно нахмурившиеся брови на место. Погладил тщательно выбритый подбородок оставшимися пальцами правой, своей, руки. Снова обратил глаза к листам бумаги и рентгеновским снимкам, которые держал в протезе левой. В голосе прозвучало плохо скрытое раздражение:

– Да тут не то, что – подозрения, доктор! Страх! Даже меня, простите, матёрого служаку, жутко пугает тот факт, что в нечеловеческих условиях эта девочка сохранила рассудок и… Вы говорите – она только истощена? Никаких заболеваний?

Доктор Ханс Ханссен снова бросил короткий взгляд сквозь бронированное односторонне прозрачное стекло в камеру. Поднял лицо к собеседнику:

– Никаких. Даже столь распространённой сейчас дисфункции почек, или банального гриппа Юровского. Ни-че-го! Обследуем пятый день. Некоторые анализы делали по три раза – не могли поверить результатам! Она даже общается так, как должна общаться маленькая девочка, испуганная вначале, а затем – привыкшая к незнакомой обстановке. И это тоже наводит на определённые мысли.

– Думаете, она – специально обработанный агент? Подброшенный нам для… Втирания в доверие? И – какой-нибудь диверсии? Или сбора разведданных?

– Что ж, можно это и так сформулировать… Однако, майор, поскольку именно вы у нас, – доктор выделил слово «вы», – отвечаете за внутреннюю безопасность, вам, как говорится, и карты в руки. Наше дело – выявить и сообщить всю информацию по её результатам. Ваше – решить, представляет ли она для нас угрозу. И – выпускать ли её из бокса.

Майор тоже глянул внутрь этого самого лабораторного бокса. Собственно, они стояли здесь, у контрольного стекла-зеркала уже минут пятнадцать, просматривая результаты анализов и тестов девочки. И уже успели три или четыре раза повторить почти одни и те же реплики этого странного диалога. Почти в той же последовательности.

И майор и доктор сомневались во всём. В первую очередь вызывало подозрение, естественно, именно отсутствие аномалий в организме и психике ребёнка: доктор, тоже не без раздражения, констатировал, что «таких нормальных детей у нас самих не рождается. У каждого – да, есть, какая-никакая, а – патология. От рождения. Ну, или развившаяся уже здесь, в подземельях. От, как раз, – подземелий. Или питания».

Взгляду майора представала чистая белая комната пять на пять шагов, с матово-белым плафоном на потолке. В одном углу – стандартная кровать из ДСП, обшитого пластиком, в другом – столик и стульчик. В боковой стене дверь: ванна и туалет. В центре комнаты, и во всех углах – беспорядочно разбросанные игрушки: куклы – пластиковые и «мягкие», мячики, домики, книги комиксов, кубики, детальки лего…

– Кстати, доктор, вы обратили внимание, что она играет больше не в куклы, а как раз – в кубики и лего? Насколько это характерно для… Девочки?

– Совсем не характерно. Впрочем, это, вероятно, можно объяснить тем, что там, где её держали… Или воспитывали до того, как она попала в подземелье Марвина, кукол не было. И она ещё не привыкла к таким игрушкам. Да и показать, что и как с ними делать – некому.

– Ваша правда, доктор. Но всё равно: я запрещаю пока женскому персоналу заходить туда. Кто знает – может, она как раз этого и ждёт? Чтобы как-то воздействовать именно на… Женщин?

– Некоторые ваши «сверхпроницательные» подозрения, господин майор, иногда напоминают мне, вы уж извините, банальную паранойю. Это – дитя! Ребёнок! Ну как бы она могла воздействовать на организм взрослой, сформировавшейся, женщины?!

– Как?! Этого и я пока не знаю. Более того: именно от вашей группы я жду таких сведений. Вам нужен подопытный, чтоб это узнать? Берите кого-нибудь из… Морпехов. Я хочу выяснить точно: какие в ней есть… Скрытые способности!

Но! Пусть она, так сказать, будет изолирована от остальных наших. Людей. Именно потому, что я, как вы выразились, параноик, девочка остаётся и останется здесь. Пока…

– Да – пока – что?!

– Пока я не решу, что её возможная, вложенная кем-то боевая программа, не нейтрализована. Или хотя бы – не забыта. Надёжно.

– Чёрт вас задери, майор! Что за чушь вы несёте?! Какая на …, «боевая программа»?! – всегда выдержанного доктора наконец прорвало, и он не столько говорил, сколько шипел, – Девочке – пять лет! Вы что, всерьёз считаете, что это – биоробот-убийца?! «Новое оружие», разработанное противником?! Да ведь противник – нежить, у которой мозги разлагаются с течением времени точно так же, как тает лёд под лучами солнца! Что такого они могут придумать, чего мы не смогли бы обнаружить нашими приборами?!

А девочка – страдает! И от шока смены обстановки, и от отсутствия общения. С матерью. С подругами-ровесницами. Просто – с людьми, наконец! Одиночество наносит – возможно, прямо сейчас! – непоправимый ущерб её психике! Который ни вы, ни я адекватно оценить не в состоянии! Вы что – хотите, чтоб она превратилась в закомплексованную «маугли»?! А если она, как вы предлагаете, будет общаться только с морпехом – так и вырастет… Солдафоном-убийцей!

Майор не отвечал довольно долго, продолжая наблюдать, как там, за стеклом, чисто вымытая и одетая в аккуратный светло-зелёный комбез девочка терпеливо громоздит разноцветные пластиковые кубы друг на друга: сложное здание с портиками и арками достигало уже высоты столика. Не глянув на доктора, начальник безопасности наконец произнёс:

– Основной противник – и правда: безмозглая нежить. Но вот его руководство… Профессионалы.

Пусть и постаревшие, и ограниченные в возможностях, но – профессионалы.

Режим полного карантина. Ещё на пять дней.

 

В приёмной майора уже ожидал Рольф:

– Здравия желаю, сэр!

– Здравия желаю. Прошу, капитан, – майор, кивнув Рольфу и лейтенанту-секретарю, отпер дверь, пропуская Рольфа вперёд.

В тесной клетушке кабинета из «излишеств» только и имелось, что картина с горным пейзажем на стене напротив кресла майора. Всё остальное – собственность Армии. Казённая.

– Присаживайтесь. – майор, пройдя за стол, указал целой рукой на ближайший к себе стул. Капитан сел.

Глядя на пейзаж, майор подумал, что человек рядом с ним куда как более выдержан и спокоен. Или так происходит потому, что он – охотник? Член, если можно так сказать про этот клан независимых непримиримых фанатиков, – клуба профессиональных убийц. Но почему же…

Вот именно для того, чтоб выяснить это, он и позвал его.

– Рольф. Вы, безусловно уже догадались, для чего я вас пригласил.

– Разумеется, господин майор, сэр.

– Прошу: докладывайте.

– Есть, сэр. Собственно, докладывать практически нечего – я всё изложил в Рапорте.

– Да, знаю. Я перечитал его три раза. Но… Я хочу знать о том, что в чёртову официальную бумажку не вошло!

О ваших подсознательных подозрениях. Сомнениях. Ну, словом, о том, что говорил тогда… И, возможно, и сейчас говорит – ваш инстинкт.

Потому что вы – охотник. Это у вас – смутные у обычных, – майор дёрнул плечом, – людей предупреждения подсознания отточены до состояния боевого инструмента.

Оружия.

– Да, сэр. Есть, рассказать о… подозрениях. – Рольф словно замялся на долю секунды. Затем привычка чётко формулировать в конкретную форму даже неопределённые сомнения, опасения, и обрывки мыслей, взяла верх, плечи чуть откинулись назад, желваки на скулах заходили, – Девочку я с самого начала, буквально в первую же секунду, как увидел, посчитал подсадной уткой. Позже это ощущение прошло.

Нет, не так: не прошло. Оно просто притупилось. Но не исчезло до конца. Думаю, именно так это и задумывали эти гады… – майор отметил, как оба огромных кулака, которые охотник положил на стол перед собой, сжались. Да так, что выступили сухожилия – словно стальные канаты! – И я до сих пор считаю, что Миерна – хитро замаскированный засланный к нам вражеский агент. Может, она и сама этого не знает, но…

Думаю, при определённых обстоятельствах, когда поступит какой-нибудь внешний сигнал, или сработает какой-то внутренний условный рефлекс, её боевая программа придёт в действие! И тогда…

Нам всем – каюк!

Майор молча покивал. Приятно осознавать, что не только у него здесь паранойя. Или это – просто обострённая жутчайшими условиями передовой, осторожность. Не позволяющая расслабиться и пропустить удар!

Рольф, выдохнув, и разжав кулаки, уже куда спокойней продолжил:

– Конечно, так я считал тогда. Пока держал её за руку. При… Контакте ощущение внутреннего беспокойства куда сильнее! А вот когда она на расстоянии, это чувство словно уменьшается, но до конца не… Ну, будто оса зудит. Или как, скажем, жужжит кондиционер здесь у вас. Тихо, но – вибрация воздуха и пола – ощутима!

– Значит, вы считаете, что она для нас опасна?

– Да. Но… Это может ничего и не значить – то, что я считаю… Ведь, повторю ещё раз – она может и сама не знать, что ей предстоит сделать. И когда. Может, в техногенных игрушках мы и превосходим наших врагов. Чисто, так сказать, «материально». Но вот в управлении, программировании психики – вряд ли. Особенно – психики ребёнка.

– Но ведь раньше такого не бывало никогда! Чтоб, поймав выжившую девочку, наши противники оставили её в… Неукушенном состоянии!

– Откуда мы можем это знать? – в голосе капитана, явно тоже мучившегося этим вопросом все прошедшие пять суток, прорезалась горечь, – Может, нам до этого просто не встречалось тех, кто из таких детей прошёл бы всю их «программу подготовки» до конца?! Я имею в виду, не встречалось – оставшихся в живых. И – сохранивших трезвый рассудок. Ведь ведьмы пленных жалеть точно не собираются.

– Согласен. – майор кивнул, – Выживших детей не встречалось. И вот ещё что. Я считаю, что раз уж противник добился, наконец, явно – нужного ему результата, и подбросил нам эту… девочку, нам нужно быть особенно бдительными. И не поддаваться эмоциям. Потому что уж слишком напрашивается этот «коварный» приём: подбросить нам, людям, со всеми нашими представлениями о порядочности и чадолюбии, «гуманным и сентиментальным», беззащитное, беспомощное дитя.

И ждать, что мы, проверив его, и ничего не выявив, отметём свои естественные подозрения, и выпустим её свободно общаться со сверстниками. И членами Общины.

Рольф подкатил глаза к потолку. Но предпочёл промолчать.

Майор побарабанил по столешнице сегментами искусственных пальцев. Встал:

– Благодарю, капитан. И не смею задерживать.

 

Когда за капитаном закрылась дверь, майор щёлкнул тумблером раритетного селектора на столе:

– Моего заместителя, начальников подразделений, начальника группы зачистки, и Колгрейва. Словом, всех тех, кто участвовал в последнем совещании.

Когда все перездоровались, и расселись вокруг стола, майор сказал:

– У нас сегодня не совсем обычное совещание. Прошу не удивляться некоторым моим вопросам, а просто честно отвечать. Прошу поднять руки тех, кто считает спасённую нами девочку, Миерну, засланным к нам вражеским законспирированным агентом.

Руки подняли все шесть офицеров. Майор сделал жест, разрешающий опустить руки. На секунду прикрыл воспалённые от недосыпания глаза. Вновь открыл их. Привычно потёр подбородок пальцами:

– Капитан Валленштайн. Прошу вас обосновать вашу позицию.

Перед тем, как ответить, пожилой мужчина провёл ладонью по лысому, словно колено, черепу: утёр выступившую испарину без помощи носового платка. Хотя майор отлично знал, что платок в кармане кителя аккуратного капитана имеется:

– Господин майор, сэр. Если позволите, мои подозрения сформировались конкретно только под влиянием единственного факта: мы там, в подземелье, больше никого не поймали. Хотя мы отлично знаем, что тут, на этой явно старой базе, контингент врага имелся. Получилось как бы… Как если бы противник, выполнив основную задачу, отступил на заранее подготовленные позиции. Через существующий, действующий, но до сих пор не обнаруженный нами, аварийный выход – чтоб избежать уже ненужных потерь.

И ведь мы даже не знаем, куда и как он отступил: обыски лабиринта ничего не дали! Входы в запасное подземелье, или в коридоры эвакуации – не обнаружены до сих пор! Хотя мы даже запускали внутрь наших собак. Ну, то есть – привезенных из Общины Ракоци.

Поэтому я и считаю, что «обнаружение и спасение» нами девочки – хитро и тщательно спланированная акция. Вероятней всего девочка – подсознательно запрограммированный агент, и её программа вступит в действие, когда… Для этого создадутся условия!

Майор посопел. Приятно, конечно, что у него и его подчинённых мысль развивается как бы параллельно, но…

Но это и является их, живых людей, слабой стороной!

Потому что о стереотипах мышления отлично известно и противнику!

– Капитан Колгрейв. Прошу вас.

– Да, сэр. Мне лично кажется особенно подозрительным то, что здесь, в предгорьях бывшей Молдовы, вообще было построено столь большое Убежище. Ведь противник не может не понимать, что чем дальше на восток – тем меньше шансов обнаружить выживших: территорию России утюжили, так сказать, особенно…

Майор отметил, что ещё два офицера кивают и переглядываются.

Что ж. Снова приятно. Что и они мыслят в том же направлении.

Значит, будем надеяться, что – с паранойей там, или без неё, Общине их аванпоста удастся избежать происков врага, постоянно разрабатывающего новые «коварные тактики и стратегии».

И выжить.

 

Рольф.

 

Я сразу понял, что нужно остановиться.

Да и вообще: у меня никогда раньше такого не было, чтоб в голове звучал чей-то голос! Причём – не в наушниках или ушах, а – в мозгу!

– Кто это здесь? – спрашиваю вслух. Правда, шёпотом.

– Не разговаривай вслух. Говори просто про себя – но отчётливо. Я-то отлично тебя слышу, Рольф. Это Миерна.

– Привет, Миерна. Слышу тебя хорошо. Ты что-то хотела?

– Да. Предупредить тебя, чтоб ты туда не совался. Поэтому и закричала: «Стой!»

– А… Почему я не должен туда соваться? – над странностью того факта, что мы с фактической пленницей дока Ханссена общаемся телепатически, можно задумываться и после миссии. А пока – лучше прислушаться к тому, что посоветует та, что изучала это место и нашего врага явно долго. И, что называется – вплотную!

– Хотя бы потому, что тебя ждут не живые существа, и не мертвяки – их ты смог бы обнаружить сам, или с помощью ска… Дет… Словом, твоих приборов.

– Да? А что тогда?

– Ловушка. Простая. Работающая от нажатия. Это – яма в полу. Глубокая. На дне – острые гарпуны. Из кости.

– Хм-м… Да, наверное такую я бы не… Спасибо. И… Сколько до неё?

– Сорок два шага.

– Отлично. Спасибо ещё раз. А как ты узнала, что я… Здесь? И что – подхожу к ловушке?

– Это просто. Мне это показывает Мьюриэлл.

– О-о! Значит, тут где-то содержат и Мьюриэлл?

– Нет, конечно. Никого живого в подсобном подземелье не осталось. А Мьюриэлл – это просто вторая я. У неё куда более острое… э-э… внутреннее зрение.

– Да-а?! – я открыл было рот, но быстро заткнулся, думая, как бы повежливей сформулировать вопрос. Миерна «растолковала» всё сама:

– Ваш док Ханс называет это там, у себя в мозгу, – шизофренией. Ну, то есть, когда человек считает, что в нём живут… Как бы двое.

И ещё кое-что. Я хочу, чтоб ты знал: я не обижена. Вы можете называть это как вам угодно, но суть от этого не меняется: это Мьюриэлл помогла мне выстоять. И выжить. И сейчас помогает – это она сказала, чтоб я тебя предупредила, потому что ты мне сейчас… Э-э… Не слишком доверяешь. А я – вовсе не какое-то там «хитро замаскированное оружие», а просто… Жертва. Подбирая слова из тех, что есть у тебя в мозгу – «чудовищных экспериментов».

– Круто! Прости. – про себя думаю, что раз уж она – телепатка, и свободно читает у меня в мозгу, конечно, видела, что я о ней… Чувствую, как краска заливает уши. – Но… Наверное, тебе неприятно об этом вспоминать.

– Да уж. Поэтому я и хочу, чтоб ты… Ну и все ваши… Бойцы – помогли мне отомстить. За себя и маму.

– А что там с мамой?

– Она умерла.

– О-о!.. Прости. Мне очень жаль.

– Я понимаю. И вижу, что тебе и правда – жаль. Но сейчас я тебя прошу: пройди в обход этого места, и дальше я укажу тебе настоящий вход во второе, основное, подземелье.

– Отлично. А… Почему ты не показывала его тем, кто орудовал тут до меня?

– Они были слишком… Не обижайся – глупые. И ни за что не поверили бы, что я хочу именно – помочь. А не заманить их в ловушку.

– Ага, понял. – тут она права. Бойцы группы зачистки – действительно: ребята, мягко говоря, мнительные, – Куда идти?

 

Направляемый Миерной, я довольно быстро и без особых приключений (Ну, если не считать того, что пару раз поскользнулся, а один-таки – грохнулся на осклизло-заплесневевший глиняный пол служебного тоннеля всей задницей!) добрался до «входа».

– Миерна.

– Да?

– Ты не будешь против, если я расскажу своим про место расположения входа?

– Конечно нет. Обязательно расскажи – я знаю, что тебе спокойней, если сзади тебе прикроют, как ты выражаешься, тыл. Пусть и испачканный. Хи-хи.

А она-то у меня – не без юмора дама!..