Загадочный мир иллюзий пленил. Стирая зыбкую грань реальности и видений, он дарил сны, которые я часто принимал за действительность. Причина – болезненное состояние моего здоровье, на что врач, да упокоится его душа, нацарапал рецепт: скорейшую операцию и терапию. Признаюсь, перспектива слегка озадачила, и я промямлил, мол, от судьбы, не уйдёшь. Он буркнул, что мне ещё повезло, иначе болезнь давно бы умножила меня на ноль. Я по достоинству оценил шутку, но почему-то всё казалось глупым розыгрышем. Впрочем, знать бы заранее, что стану учебным пособием, я возможно и передумал. Но служить живым анатомическим чучелом оказалось забавно. Меня показывали студентам, а я наблюдал за их реакцией. Однако продолжалось это недолго и как-то ранним утром, меня отвезли в комнату, куда никого из посторонних не впускали.
Мне снова повезло, операция прошла успешно. Очнувшись в реанимации, я осмотрел палату и поприветствовал её обитателей. Те, кто лежали возле окон промолчали. У них были сломаны челюсти, и в ответ на моё приветствие они лишь кивнули, жестами указывая на что-то скрючившееся в углу. Я повернулся и отдельно поприветствовал грузный свёрток, что свернувшись калачиком, по всей видимости, спал. Позже выяснилось, ночью он умер и в скором времени его уволокли санитары. Так я познакомился с этой обителью отчаяния.
Лениво потянулись дни. Меня изредка навещали. С удивлением обнаружил, как испытываю противоречивые чувства: благодарность за оказанное внимание и недовольство жалостью, скользящей в каждом взоре. Мне казалось, все считают своим непременным долгом заживо меня похоронить, ведь посещения начинались с самого утра и напоминали траурный ритуал. Правда поначалу я с иронией отнёсся к происходящему, однако, вскоре её сменило раздражение.
Прежде чем попасть в палату, нужно было пройти под окнами, и минуя окна, многие улыбались, являя бодрый образчик жизнерадостности. Но по мере приближения к входу хорошее настроение улетучивалось. Складывалось впечатление, будто за входной дверью притаилось нечто, увидав которое, посетители мгновенно менялись в лице.
Со своего места я не видел, что именно служило причиной перемены, тем не менее, проходя внутрь лица обретали одинаковые, скорбные выражения. А следующее за этим действо вызывало негодование, переходящее в бешенство. Я раздражался от взглядов, полных сочувствия, ободряющих похлопываний и неискренности, что стала повинностью. Не покидало ощущение, будто присутствую на собственных похоронах, слушая надгробные речи. Для полноты картины не хватало могилы да оркестра, исполняющего траурный марш.
Не знал, что жалость так беспощадна! Незаметно подкравшись, она жалит словно змея и её смертоносный укус парализует волю. Страх сковывает движения, тело покрывается испариной, а взмокшая от пота рубашка словно невыносимо влажные путы.
Наспех распрощавшись, я срывал с тела липкую ткань, тщетно пытаясь ледяной водой смыть унизительное клеймо. Бушевавшие во мне эмоции могли сжечь всё живое! Сочувствие приятелей рождало ненависть, тихо выжигавшую душу. Отчаяние овладело мной. Оно надолго выбило из колеи. В сопровождении тягостных мыслей я покинул больницу.
Из лечебницы направился домой. Проезжая по цветущему городу, любовался тенистыми аллеями. В их недрах били хрустальные фонтаны. Буйная растительность скрывала бульвар, по которому прогуливались влюблённые. Жизнь, била ключом…
Я подъехал к дому, и остановился у подъезда вглядываясь в беззубый оскал, готовый меня поглотить. Но во дворе всё было как обычно. Милые старушки, сидя на лавочках, обсуждали последние сплетни, а детский щебет разносился повсюду. Воздух, пропитанный ароматом весны, звенел птичьими голосами.
Мне не хотелось входить в подъезд, его темнота настораживала. Однако переминаясь с ноги на ногу, всё же шагнул в пустоту. Она встретила сыростью и прохладой и ударив в нос чем-то затхлым, мягко навалилась. К горлу подступила тошнота и я рванул вверх, словно спасаясь от погони.
Взлетев по ступенькам, с облегчением захлопнул за собой дверь. От слабости дрожали колени. Тяжело дыша, я изучал обстановку. Вещи как будто находились на своих местах, но что-то, чего не мог понять, изменилось. Пытаясь припомнить ненужные детали, я лишь напрасно напрягал память. Она не спешила прийти на помощь. На ватных ногах бродил я по гостиной, вглядываясь в неясные силуэты, наконец, утомившись, рухнул на диван. Время, словно не желая меня тревожить, остановилось.
Незаметно подкралось утро, но вечно спешащее солнце было за горизонтом. Повеяло прохладой. Утомлённый зноем город просыпался.
Я подошёл к окну и распахнул его. Горный ветер ворвался, напоив своею свежестью моё унылое жильё. Подставляя лицо под бурные прикосновения, я любовался фонтаном во дворе.
Кто был на Востоке, навсегда останется в плену его дивной красоты. Праздничное ликование красок не выразить словами. Смешавшись с запахами, они устроили фейерверк, заставляя блекнуть фантазии своих восторженных поклонников! Признаюсь, до сих пор мне снится восточная ночь, полная чарующих запахов и звуков. Её непроглядная тьма усеяна мириадами звёзд. Изысканным очарованием веет ночное небо, и пряным вкусом вторит ощущение сказки, унося воображение прочь. Такой эта ночь была во времена Гарун аль Рашида, такой осталась и теперь.
В горах безжалостное время оттеняет красоту скал. Их отвесные стены – словно глубокие колодцы! Вырыты могучими исполинами, они хранят вековое молчание. Звенящая тишина непреклонна, как суровый страж. Время покоит свои тайны в глубине бездны. Громадная толща воды не спешит поделиться секретами. Мне захотелось раствориться в этой прохладе, ощутив себя частью природы. Я смотрел на фонтан и одиночество тоской сжимало сердце.
Мысли же мои, несмотря на потрясение, были ясны. Мне нравилась их прохлада, они не метались хаотично, но каждая имела свой путь. Это было приятное ощущение слаженности и гармонии. Мысли уносили в прошлое, далёкое и нереальное. Угадывая сокровенные желания, они меняли картину за картиной. Блуждания по галерее воспоминаний продолжались до утра. Я снова был с теми, кто мне дорог…
Незаметно протекало время, всё шло своим чередом. И как-то по обыкновению встречая рассвет, я почувствовал, мысли изменили отношение ко мне. Они метались, словно что-то вспугнуло их.
Неожиданно зазвонил телефон! Надрывая голосовые связки, он пытался что-то сказать. Механически я отключил его, и тревога, ожидавшая свой час, набросилась…
То далёкое время наградило меня не только воспоминаниями. В память оно подарило сон. Когда-нибудь им поделюсь, и возможно, он найдёт того, кто по достоинству его оценит.
Горнило
Прошло несколько дней. Закаты смешались с рассветами, и я потерял счёт времени. Словно норовистый конь, понесло оно вскачь и странное беспокойство проникло в мои размышления. После недолгих раздумий я набрал номер доктора.
Трубка мягким женским голосом сообщила, что хозяин на работе. Пришлось перезвонить в больницу. В этот раз к телефону доктор подошёл сам. Мы обменялись любезностями и осторожно коснулись темы, как вдруг он стал горячо убеждать немедленно начать процедуры. Аргументируя, что напрасно теряю время, пригрозил: если буду упорствовать, месяца через два ему не с кем будет спорить. Правда, тут же спохватился и попытался перевести сказанное в шутку. Но слово не воробей! Разговор не клеился. Обменявшись пожеланиями всех благ, мы завершили беседу.
Пребывая наедине с мыслями, я взглянул на себя со стороны и, с удивлением, увидел, как холодной, скользкой рыбой в меня вползает тревога. Из любопытства прикоснулся к ней. Она сияла и переливалась, принимая какую угодно форму. Необычайные, немыслимые ощущения!
Внезапно всё исчезло. Я остался наедине с фразой доктора. Обретя очертания сказочного существа, она легко загнала меня в угол, поставив перед выбором. Но выбирать не пришлось! Мне не хотелось вновь подвергаться сочувствию, и я решил больше не ездить в больницу. Определённость наступила и принесла облегчение. Мосты были сожжены, а будущее туманно.
Отношение людей к смерти, предмет моего искреннего удивления! Казалось, сознавая неизбежность, стоит призадуматься, но, времени недостаёт. Однако стоит ей приблизится, как слова замирают на устах.
Смерть! Твоё присутствие рождает чудо! Тот, кто ещё вчера был господином, мгновенно превращается в раба. Он становится невольником страха, своего самого неумолимого властелина. Редко кому удаётся освободиться из невидимых пут. И вдруг Капризная уходит, оставляя до поры, что принадлежит ей по праву. Но мало кто помнит, как дышал, чувствовал словно в последний раз…
После операции прошло не так уж много времени, а во мне произошёл настоящий переворот! Моими постоянными спутниками стали мысли о смерти. Понемногу я привыкал к ним. Мировоззрение менялось, и я медленно погружался в пропасть, именуемую равнодушием. Часто тело сутками оставалось без движения, и я просто забывал что-либо поесть. Время обходило стороной мою берлогу, но меня это не тревожило.
И вот однажды встречая зарю, я заметил, как природа во дворе разительно переменилась. Мой ум напряжённо пытался понять, что же произошло?! И лишь помучившись, сообразил: пришла осень.
Осознание этого факта заставило запаниковать! Интуитивно я чувствовал: между изменениями в природе и мной есть какая-то связь. Упрямо пытаясь её нащупать, получил ответ – после операции прошло три месяца! Однако, я не сильно обрадовался этому, казалось бы, знаковому известию. Наоборот, меня словно обманули! Душевное равновесие, доставшееся таким трудом, рушилось. Что-то внутри протестовало против подаренной мне неожиданной отсрочки. Мысль о том, что буду жить, казалось абсурдом! Я уже свыкся со смертью и отвергал любые попытки думать о будущем. Нервы были взвинчены, терзала мысль, будто кто-то посмеялся надо мной. Спасительный обман превратился в изощрённую пытку!
Но продолжалось это недолго. Неумолимое, как палач, время выполнило свою работу. Возврат к реальности быстрее, нежели уход от неё. Словно кубарем слететь с горы! Много усилий уходит на подъём, спуску же отводится несколько мгновений. Необходимость – эта основа бытия, вырвав из мира иллюзий, разом нацепила хомут проблем. Заполнив свободное время, они ввергли в водоворот суеты, раздувая потухшие угли былых отношений…
Прошло чуть больше недели. Жизнь постепенно брала своё. Какие-то обыденные заботы постоянно задвигали на задний план что-то простое, но очень важное. Я почти смирился с реальностью и не вспоминал про операцию. Но одним будничным утром вдруг проснулся, почудилось, будто кто-то зовёт. Я открыл глаза и настороженно вглядывался в тишину.
– Проснулся? – на сей раз отчётливо раздалось во тьме.
«Какой странный сон», – первое что пришло на ум.
– Это не сон, – словно читая мысли, возразил голос.
Я поднял голову и огляделся.
– Кого ты ищешь? – мягко прозвучало ниоткуда.
Сбитый с толку, я неохотно поднялся и заковылял в кухню. Подойдя к распахнутому окну, полной грудью вдохнул осеннюю прохладу. Она была с горчинкой дыма от костров, последнего приюта ставших ненужными осенних листьев. Эта ритуальная кремация повторялась из года в год, но никогда она не казалась такой символичной. Немного постояв, я проснулся.
– Чудный рассвет, не правда ли? – спросил неизвестный.
– Что такое? – едва выговорил я, сердце же бешено заколотилось.
– А у кого ты спрашиваешь? – как ни в чём не бывало продолжал он.
Я хотел было ответить, но нужды в том не было. Голос звучал у меня в голове и вряд ли кто-нибудь ещё мог его услышать.
Не понимая, что происходит, я прошёл в спальню и зачем-то уселся перед зеркалом. Внимательно вглядываясь в отражение, не сразу понял, как пытаюсь отыскать на лице признаки безумия. Правда на первый взгляд всё в норме. Но стоило немного успокоиться, как прозвучало:
– Это не игра воображения.
И снова тишина. Волнение пошло на убыль, мой ум почти освоился, и, казалось, происходящее ему даже нравится. Но что-то во мне противилось.
– В этом и загвоздка, – прервал молчание таинственный собеседник. – Не проще ли доверять чувствам? Ты не задумываешься об этом, потому что заключён в темницу. И эта темница – здравый смысл! Жить, во всём полагаясь на него, скучное занятие. Но, едва кто-то заступит черту, как вы сразу осудите то, что сами давно сделали нормой. Закрой глаза…
Он действовал словно гипноз, вынуждая повиноваться. Мои веки налились свинцом и под тяжестью опустились…
Я парил в воздухе! От восторга перехватило дыхание, и хотелось кричать! Такого чувства ещё не испытывал, и взмывая к солнцу, с упоением наслаждался полётом. Прямо подо мной расстилался огромный ковёр, а небесная синь манила и завораживала. Но я камнем устремился вниз, со свистом пронзая свинцовые тучи. Нависая над самой землёй, кутавшие её в грязный, перистый кокон. И когда пробился сквозь марево, пред взором возникла картина, словно из кошмаров! Признаюсь, я не был готов к подобному, и предательская слабость заставила вздрогнуть. И было отчего, поверхность земли скрывали груды обнажённых людских тел.
Пристально вглядываясь в эти копошащиеся пирамиды, я заметил, их ступеньками служат человеческие головы! Пирамиды беззвучно шевелились, напоминая муравейники, а забравшихся на вершины, мгновенно проглатывали и раздавленные те вновь становились их основанием. Но все почему-то стремились вверх, и что-то жуткое было в решимости любой ценой подняться выше! Цепляясь за торчащие руки и ноги, тела давили тела, наступали на головы. Болью и отчаянием давалось каждое движение. Всё происходило в тиши, и мне казалось, эта борьба длится целую вечность.
Наблюдая за открывшейся жутью, я поневоле отметил, что тела общаются чувствами. Различая некоторые узнал, что боль, к примеру, была цвета крови. Мрачным сиянием озаряла она картину, возникшую словно из кошмаров. Тут же неподалёку мелькала зависть! Обманывая зрение, она меняла тона, коих было множество, но не становилась от этого привлекательнее. Едва появившись, исчезала прикрываясь равнодушием. Но я-то знал – это всего лишь маска! Затаив дыхание, следил за чарующей красотой, от которой по телу пробегал озноб.
Однако самым мрачным цветом обладала, пожалуй ненависть. Она была черна как ночь. Не знаю, почему так определил цвета. Я сделал это неосознанно и, возможно, ошибся. К тому же всё время отвлекали яркие вспышки. Молниями пронзая тела, они бросали вызов небу, скрывавшемуся за облаками.
Я попытался найти любовь, но тщетны старания. Она была внизу. Раздавленная огромной человеческой массой. И тут стремительный луч тёмного цвета вознёс на вершину очередного счастливца! Едва глотнув свежего воздуха, тот был сразу же обвит, словно щупальцами, десятками тянущихся к нему рук. Мгновенье, и ненасытное человеческое болото поглотило слабое, мокрое тело…
Раскрыв глаза, я долго оставался без движения. Пульс постепенно приходил в норму.
– Как думаешь, для чего вам посылают болезни? – неожиданно раздался вопрос.
Я вздрогнул, но промолчал. Тогда голос стал говорить, не обращая на меня внимания.
– С точки зрения больного – это зло! Впрочем, возможно, кто-то проявит сочувствие, но лучше б ему оставаться равнодушным.
Эти слова вызвали болезненные воспоминания, и я вновь ощутил взгляды полные жалости. Отчего-то стало неуютно, однако голос продолжил:
– Чужая боль мало заботит. Интересно другое. Ваши религии основаны на смирении! Но прошли века, а они так и не научили вас принимать страдание как должное.
Воцарилась пауза. Чувства всё ещё не верили происходящему, и где-то теплилась надежда проснуться. Другое дело – ум. Он словно объявил мне войну убеждая, мол всё наяву. Но эмоции восставали, не желая мириться с логикой! Кроме того, возникло странное ощущение: неужели это дьявол?! От неожиданной мысли я облизал сухие губы, но язык был жёстким и только царапал.
– Значит, по-твоему, я дьявол? – раздалось ниоткуда.
Изо всех сил стараясь сдерживаться, я почувствовал, как выдали мысли. Они, будто нарочно, вертелись вокруг его имени. Страх липкими пальцами прикоснулся к телу. Я начал мелко дрожать…
– Чего ты боишься? – продолжал голос.
Я молчал.
– Если я существую, кто, по-твоему, меня создал?
Странно, но размеренный тембр немного успокоил. Не дожидаясь ответов, собеседник продолжил:
– Не бойся нарушить запрет.
– Запрет… – прошелестело внутри.
– Наложенный религиозной догмой, – добавил он.
Разговор уходил в сторону, уводя за собою мой страх. Испытав облегчение, я переспросил:
– Догмой?
– Именно они рождают чувства, – раздался ответ.
Внезапно воображение перенесло в небольшую кухню. Кроме меня, в ней находилось ещё двое. Мы разместились за небольшим, уютным столиком, покрытым старенькой клеёнкой. Его освещал рваный, тусклый абажур. На пошарпанной от времени плите медленно вскипал чайник. Незнакомцы негромко беседовали, взглядами приглашая меня присоединиться.
Я повернул голову и посмотрел на соседа справа, жестом подтверждая согласие с его словами. Мне понравилось утверждение, что все религии призывают к миру, однако в любом тексте каждый найдёт оправдание своему поведению.
Ему оппонировал юноша, судя по всему, атеист. Он напористо убеждал собеседника в агрессии религиозных конфессий, ратуя за светский уклад. Приводя в доказательство инквизицию, мельком глянул на меня. Завершая, отметил: исповедуй Россия иное мировоззрение, мы бы жили в другом государстве.
Слушая, я опустил голову и задумался, оказавшись под властью противоречивых чувств. Всё дело в том, что я не религиозен, и моё отношение к незнакомцам складывалось из симпатии и антипатии. Не в силах привести веские доводы, я неприязненно посмотрел юноше в глаза.
Тут же всё исчезло, меня вновь сжимали уютные объятия кресла. К слову сказать, перемены в ощущениях давались не просто. Мгновение назад я был зол и думал, это реальность. Но всё оказалось игрой воображения.
– Полагаю, – прервал размышления голос, – ты не станешь отрицать своё несогласие?
Я в который раз больно ущипнул себя. Тем не менее проснуться не удавалось:
– А ведь юноша, невольно задел твои чувства. Вот почему не понравились его слова. К сожалению, ты опутан традициями и вынужден повиноваться догмам.
У меня медленно «закипали» мозги. Информация усваивалась сразу, только сильно болели виски.
– Твоя боль скоро пройдёт, – голос был мягок, пожалуй, даже чересчур. – Ты озлобился без причины – это сработала догма! Её формула проста: нет, потому что нет. Трудно бороться с догмами, а те, кто пытается, заранее объявлены сумасшедшими…
Сказанное отчасти отозвалось. Я бы даже сказал, нашло понимание. Словно почувствовав, собеседник вкрадчиво произнёс:
– Небеса создали лучшее из творений, но, увидев результат…
– Лучшее? – перебил я.
– Лучшее, – мягко подытожил он. – Лучшие всегда и во всём виноваты! Их вина, что не такие как все. Ты по-прежнему полон сомнений, но вдумайся: его проступок – иметь собственное мнение. Не это ли та самая вожделенная свобода, которой вам недостаёт? Впрочем, никто не желает свободы больше, нежели рабы.
– Тебя послушать, так сатана – ангел, – возразил я.
– Так и есть. Падший, только. Странно, вы популяризируете миф, причём самым действенным способом. Рекламируете запрет. Если дьявол враг, забудьте о нём, забвение – лучшее наказание!
Его логика была безупречна, и он добавил:
– Не сердись. Рабу пристало скрывать эмоции.
От обиды потемнело в глазах, но возразить было нечего! Оставалось только слушать и пытаться понять что-же всё-таки происходит?
Выждав паузу, собеседник примирительно сказал:
– Напрасно ты обиделся. Ведь вы по доброй воле, считаете себя рабами.
Не дожидаясь ответа, он принялся рассуждать:
– Сделай милость, скажи, почему, считая себя рабами, вы называете Бога Отцом?
Я вздохнул, и тогда он закончил мысль:
– Будь хотя-бы честен, называй его не отцом, а, как и пристало рабу – хозяином!
Чувствуя, что нахожусь на пределе, собеседник мягко произнёс:
– Ещё немного – и догма отпустит тебя.
Сопротивляясь мыслям, я переспросил:
– Отпустит?
– Израсходовав доводы, самое лучшее – разозлиться! Злость – испытанное временем средство. Человек не слышит аргументы, когда зол.
– Как я устал, – мелькнула мысль.
– Давай сменим тему. Отрицания и так достаточно в вашей жизни, – миролюбиво предложил он.
– Отрицания? – удивился я.
– Религия – это отрицание жизни земной во имя загробной. Этому, кажется, вас учат? Но ты не согласен, хотя и не можешь доказать обратного, – резюмировал голос.
Тяжкое бремя
Странное дело, в нашем общении я уже не пытался ничего контролировать, а просто брёл, словно бык на заклание. Незримый собеседник обладал удивительным свойством ненавязчиво предлагать свою точку зрения. И это работало! Вот и теперь, предоставив мне возможность передохнуть, он продолжил:
– Знакомо тебе выражение «Вселенский Разум»?
Я давно превратился в беспомощную губку и молча продолжал впитывать.
– Вы – мельчайшие частицы организма, масштаб, которого не в состоянии осознать!
По-прежнему чувствуя недоверие, он усилил давление:
– Ваши познания достойны похвал, но в следствии чего?
Я осторожно включился в беседу:
– Человеческий интеллект…
– Да ну, – тут же отреагировал голос, – а может наркотики?
– Причём здесь наркотики? – резкие перемены, путали и раздражали.
– Почему эта зависимость так устойчива? – продолжал допытываться он.
Я пробормотал:
– Наверное потому, что наркомания – это болезнь…
Он не стал насмехаться, а заработал как хорошо отлаженный механизм:
– Наркомания – это состояние, при котором потребность отключает самоконтроль. Но причина, почему вы ей подвержены, отчасти таится в эпифизе…
– Знакомое слово… – припомнилось мне.
– Ты путаешь с гипофизом, – поправил собеседник. – Эпифиз вырабатывает серотонин. В природе он встречается в смоле диких фиг, в тех самых смоковницах, под которыми испытывали озарение древние пророки. Под такой смоковницей и Будда познал истину. Упоминание о ней встречается и в Библии: «… и увидел издалека смоковницу, покрытую листьями, пошёл, не найдёт ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашёл, кроме листьев, ибо ещё не время было собирания смокв. Но нигде не говорится, как называлось древо познания добра и зла. Меж тем, из Библии следует: «…И увидела жена, что дерево хорошо для пищи и что оно приятно для глаз и вожделенно, потому что даёт знание: и взяла плодов его, и ела, и дала также мужу своему, и он ел. И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания…»
Я по-прежнему не понимал к чему он клонит. Тогда голос повторил:
– И открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги, и сшили смоковные листья, и сделали себе опоясания.
И только теперь до меня дошло, что, стоя возле дерева, проще всего – сорвать с него листья. А собеседник тем временем продолжал:
– Серотонин – наркотик, вырабатываемый организмом. Другое его производное имеется в структуре мухоморов. Сибирские шаманы называли их панк или банг – синоним иранского названия конопли. Когда-то древние варили из мухоморов напиток и пили перед битвой. Зелье превращало воинов в неистовых разрушителей – берсеркеров!
– Значит, наркотики используют давно? – я по-прежнему не понимал.
– Наркотики – всего лишь стимуляторы, как и многое другое. Религия, например, – произнося фразу, он внимательно наблюдал за моей реакцией.
Разумеется, я не мог этого видеть, но порой казалось, будто ощущаю его присутствие и знаю, чем он занят в настоящую минуту.
– Религия – это мировоззрение… – робко произнёс я.
– Да, но кто-то сказал: религия – это опиум для народа, – вставил он реплику.
– Но в религии нет зависимости, – запротестовал я.
– Мир, в котором нет зависимости, называется иллюзия. И со временем он станет грозной альтернативой реальности, – осадил голос, – Однако мир иллюзий существует только в воображении. Тем не менее, не будем отвлекаться, для чего вам религиозные учения?
– Как свод правил, которые нужно соблюдать, – его резкие скачки от одной мысли к другой, сбивали.
– А зачем? – продолжал он допытываться.
Я молчал.
– Когда откажешься от стереотипов, многое станет понятнее, потому что в вашем мире желания возникают спонтанны. Но не все свои желания вы можете осуществить. Вот тогда и грядёт разочарование, а там и до депрессии рукой подать. По этой причине вам требуется нечто, способное вывести из этого состояния. Верные средства – наркотики и алкоголь! Они стирают грани реальности. Но реальность возвращается, и либо принимай её, либо продолжай глушить себя дальше.
– Причём же здесь религия? – недоумевал я.
На это собеседник, ответил:
– Религия – борьба с искушениями. Но религиозные институты ветшают и виной тому, ваша неуёмная жадность.
– Как это? – я запутывался всё больше и просто тянул время.
Однако голос был беспощаден, и это случалось именно тогда, когда я больше всего нуждался в передышке. Словно не замечая моей усталости, он продолжал:
– Ваша жадность порождает потребности, не давая возможности их удовлетворить. В результате – депрессия, личность, не реализованная в реальности, убегает в мир иллюзий.
– Но не все подвержены иллюзиям, – неожиданно ум пришёл мне на выручку.
От удивления я отстранился и наблюдал за дискуссией со стороны.
– Все, – печально прозвучало в ответ. – Существуют даже иллюзии, обманывающие всё человечество. Поэтому, разочарование неизбежно.
– Какие? – я не нашёл чем возразить на это смелое утверждение.
Собеседник не стал тянуть с ответом:
– Свобода! Вы дали ей жизнь даже не подозревая, что это иллюзия. На её алтаре умерщвлены миллионы, а она по-прежнему для вас недоступна.
– Почему ты так считаешь? – вырвалось автоматически.
От удивления он устало прошептал:
– Мне становится досадно за напрасно потраченное время. Полагаешь, что живёшь в свободном мире? Это не так. Когда-то твои предки батрачили, и у них силой отбирали всё, оставляя крохи, лишь бы не умерли с голоду. Сегодня, обслуживая тех же феодалов, ты думаешь, тебе благоволят, обеспечивая тяжёлой работой? И ты боишься потерять работу, вот и тянешь лямку, поскольку запряжён законами. Твоя свобода – незнание причин, которым покоряешься. Вот только интересно, почему, с лёгкостью нарушая божьи заповеди, ты боишься нарушить написанное обычными смертными?
Он смолк, а я чувствовал себя перепаханным. Моей единственной опорой оставался ум. Маленькой надеждой проснуться пробирался он сквозь колючие заграждения, выстроенные эмоциями.
Но голос не унимался, стальные нотки, зазвенев, превращали слова в удары молотом. Громом среди ясного неба он крушил последнее сопротивление:
– Ваша жизнь подчинена единственной цели – выжить! Но накапливая благосостояние, вы идёте у него на поводу, потому что чем больше удовлетворяете, тем больше от вас требуется. Вы жаждете свободы, а закованы в кандалы общественного мнения. Именно вы породили систему, в основе которой страх! Наркотики – попытка убежать от вашей системы. Они временно делают вас свободными…
По ту сторону
Я решил во что бы то ни стало избавиться от него и заметался по квартире. С невероятной скоростью перемещаясь по периметру жилья, пытался выбраться за пределы. В уме творилось невообразимое! Он отказался повиноваться. В очередной раз приближаясь к двери, я с изумлением взирал на неё, не понимая, что происходит. Мои перемещения напоминали беспорядочный полёт каучукового мяча. Брошенный сильной рукой, он отскакивает от стен, меняя траекторию.
Неожиданно траектория направила к окну. Приближаясь к манящей свежести, я наполовину оказался снаружи. Внезапно ум включил желание покинуть жильё, но сработал инстинкт самосохранения! Почти вываливаясь, я ухватился за подоконник и рывком вернул тело обратно. Падая на пол, провалился в забытьё…
Очнулся от монотонного шума. За окном хлестал дождь, я сильно продрог. Пробуя повернуться, застонал. Тело саднило, хотелось пить и с трудом поднявшись я побрёл в спальню, где стоял графин с водой. Там утолил жажду, после чего направился в гостиную. По пути валялись предметы, будто кто-то устроил погром.
Войдя в комнату, я задёрнул занавески и включил музыку. Голова была пуста, музыкальная композиция увлекала сюжетом.
– Нравится? – почему-то не стал нервничать, услышав собеседника. – Позволь представить Музыку, как один из самых мощнейших стимуляторов.
– Музыка – дитя времени, – у меня не было сил спорить.
Показалось, будто он улыбнулся.
– Музыка, всего лишь отражает ритм. Сравни с биением сердца, – внезапно предложил он.
Воображение послушно перенесло в старинную залу, где я оказался в окружении блистательных дам и галантных кавалеров. В центре стоял клавесин. Хрупкое создание, затянутое в корсет грациозными движениями извлекало чарующие звуки из громоздкого инструмента. Эти звуки несли покой и умиротворение…
– А теперь, – он бесцеремонно погрузил меня во мглу.
Мгновение – и засверкали слепящие вспышки! Разрывая барабанные перепонки, динамики извергли чудовищные децибелы. Я оказался посреди зала, а несколько десятков изуродованных этими звуками тел бесновалось вокруг. Жутко заболела голова. Ещё мгновение – и вновь я на диване. Правда, головная боль не проходила.
Собеседник вежливо предложил вернуться к предыдущей теме:
– Так почему наркомания стала массовой именно теперь?
Я по-прежнему не понимал, причём здесь наркомания? Тогда он сам ответил:
– Население земли зябнет от одиночества. Живёт, словно роботы, от рассвета до заката. Но не все выдерживают монотонность, оттого и пытаются разными способами «расширить сознание». Однако мир иллюзий пуст! Зияющая бездна за пёстрым фасадом воспалённого воображения.
Я механически возразил:
– Но люди иногда бывают счастливы.
Он рассмеялся:
– Представь, что мозг ребёнка, развиваясь во чреве, фиксирует всплески эмоционального состояния матери. И радуясь или огорчаясь, она во время беременности формирует его наклонности.
– Это лишь слова, – я отмахивался как мог.
– Это данность, – проговорил он. – И сразу после рождения, оставшись без подпитки в лице матери, мозг начинает жить самостоятельно. Иными словами, чувства, закреплённые во время беременности, проецирует на ребёнка. Свой основной источник питания.
– Бред какой-то, – я пробормотал практически шёпотом.
Собеседник продолжал гнуть своё:
– Вместе с тем, ребёнок набирается опыта. Он изучает мир и обязательно сделает то, за что накажут. В этот момент мозг зафиксирует давление. В следующий раз он обязательно вынудит ребенка сделать тоже самое, и получит свою порцию…
– Значит, мозг питается… – я попытался разобраться.
– Кровью, – дополнил он, – но негативные эмоции быстрее запоминаются, потому что набираясь опыта, вы обретаете страх.
– Почему страх? – у меня не было сил возражать.
– Потому что на страх опирается опыт! В Писании, которое, судя по всему, тебя убеждает, сказано: ваш отец Диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего. Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нём истины. Когда говорит он ложь, говорит своё, ибо он лжец и отец лжи.
– Ну и? – я продолжал не понимая спрашивать.
Тогда голос ответил вопросом на вопрос:
– Что рождает ложь?
И, помедлив, произнёс:
– Страх…
Не зная, что сказать, я обратился сначала к интуиции, затем к уму. Интуиция советовала согласиться с доводами собеседника. Я спросил ум. Он не мешкая указал на состояние дискомфорта, которое всё время меня преследовало. В отличие от интуиции, его советы не были категоричны. Память услужливо напомнила: не так давно голос утверждал – позиция, основанная на эмоциях, ведёт к поражению. Помедлив, я решил прислушаться к уму.
Впервые стало легко, будто справился с невероятно сложной задачей! Однако собеседник, мгновенно отреагировал:
– Так что важнее – ум или чувства?
Моё настроение развеялось. Не ожидая ничего хорошего, я приготовился, и как оказалось, не зря.
– Полезней знать другое, – голос был верен себе. – В момент принятия решения вы сталкиваетесь с выбором, порождая нечто, способное замучить и более совершенное существо. На свет появляется Сомнение.
Всё ещё продолжая сопротивляться, я услышал вопрос:
– За что, по-твоему, Бог наказал Адама?
– Наверное за ослушание, – ожидая иронии, я напрягся. Но голос был милостив.
– Нет! Он не потерпел сомнения. Ибо только засомневавшись, Адам отведал плодов. «…И заповедал Господь Бог человеку, говоря: от всякого дерева в саду ты будешь есть, а от дерева познания добра и зла не ешь от него, ибо в день, в который вкусишь от него, смертью умрёшь…»
Выждав паузу, он продолжил:
– Сила сомнения велика! Едва зародившись, оно превращается в чудище, терзая того, кто оказался в его власти.
Чувствуя, что я на пределе, собеседник сделал паузу. Она продлилась недолго. После чего подытожил:
– Быть может, я – тёмная сторона Бога? И если меня не существует, как прикажешь быть с Богом?
Терпение
Прошло несколько дней. Пребывая в одиночестве, я рано ложился и поздно вставал. Но как-то проснулся в тревоге и едва открыв глаза посмотрел в окно. Солнышко светило вовсю, но вставать мне не хотелось. Продолжая нежиться в постели, я ждал появления голоса, однако того слышно не было. Нехотя поднявшись, побрёл в кухню.
Давненько на меня не нападал такой аппетит! Я с надеждой заглянул в холодильник, но он был пуст. Хлебница также ничем не порадовала. Побродив по кухне, случайно взглянул на дверь ведущую в чуланчик, и обрадовался, обнаружив там банку прошлогоднего мёда. С удовольствием подкрепившись, задумался. Голос по-прежнему не подавал признаков жизни, и я собрался на базар – пополнить запасы продуктов.
Выходя на улицу, зажмурил глаза от яркого солнца. От слабости кружилась голова. Не рискуя садиться за руль, я поймал такси и добрался до центрального рынка.
Базар встретил оживлением! Его разноголосый хор разносился на всю округу. Я побрёл вдоль прилавков, не зная, на чём остановить выбор. Обходительные торговцы, скалясь белозубыми улыбками весело нахваливали товар. Взяв немного зелени и фрукты, двинулся к цветочному павильону поздороваться с дядей Фимой.
Дядя Фима был старинным приятелем отца. Ещё мальчишкой, во время эвакуации, он оказался в Азии. С тех пор работал грузчиком, а затем и продавцом цветов. Радостно меня встречая, он спросил, куда это я пропал? Ответив, что приболел, мне ничего не оставалось, как отвернуться. К счастью, добрые лучики морщинок его глаз не превратили взгляд в сочувствие. Не задавая больше никаких вопросов, дядя Фима указал напарнику на прилавок, приглашая меня в свою каморку.
Его каморка была чистой и опрятной. Ничего лишнего, но по-домашнему. Заваривая крепкий зелёный чай, он протянул пиалу. Понемногу я оттаял. Движения дяди Фимы убаюкивали. В отличие от меня, он был счастлив, причём счастье заключалось в чём-то невероятно простом. Чего я никак не мог понять.
Словно читая мысли, дядя Фима предложил отобедать. Я отказался. В ответ он огорчённо развёл руками. Провожая, стоял возле каморки, почёсывая темя.
Я свернул за угол и прошёл мимо чайханы. Её мангалы дымились, источая аромат жареного мяса. Казаны с пловом приглашали к трапезе. Суетливые чайханщики разносили дымящейся шашлык. На топчанах, благостно отдуваясь, пили чай разомлевшие гости.
Миновав уютный уголок чревоугодия, я побрёл вдоль чинар. Прохожие, оживлённым потоком, обходили справа и слева. Мне пришлось сделать крюк, обходя рытвины в переулке чтобы выйти к дороге. Уже там поймал такси и загрузив в багажник пакеты с продуктами, задумался. Машина, плавно качаясь на поворотах, убаюкивала. В такт её движениям в голове роились мысли. Прошлого не существовало, будущее скрыто за дымкой, а в душе росла уверенность, что настоящее продлится вечно!
Почему-то подумал о смерти. Её мрачный образ значительно посветлел. Я больше не видел проблемы в том, что могу умереть. Наоборот, это подстёгивало желание жить как можно полнее. Словно в подтвержденье, словоохотливость водителя скрашивала путь.
Однако неподалёку от центра машина притормозила. Причиной остановки стала митингующая толпа. Я вышел взглянуть что случилось и сразу превратился в заложника её озлобленного настроения. Десятки голосов, раздаваясь одновременно, долетали обрывками фраз. Судя по всему, все чего-то ждали.
Внезапно, толпа зашевелилась! Ожесточённые тычки стали злее и болезненнее. Завидев кого-то, она издала гул одобрения. Прокатившись по рядам, он, обрушился на седовласого старца, которого вели под руки. С трудом добравшись до трибуны, старик поднял слабеющую руку. Толпа смолкла.
– Дети мои, – произнёс он неожиданно сильным голосом, – вы напуганы и перестали радоваться жизни. Ваши матери доживают в нищете, а отцы спиваются…
Старик сделал паузу, но через секунду продолжил:
– Вас обрекли на вымирание…
Толпа слушала, затаив дыхание. Единодушие витало в воздухе. Я поспешил выбраться.
Когда отошёл на приличное расстояние, толпа превратилась в угрожающую стихию. Старик словно невидимыми нитями управлял ею. Раздувая ненависть, он в какой-то момент почувствовал, как теряет власть, но было уже поздно. Так любопытный ребёнок, забавляясь со спичками, не замечает, как маленький и слабый огонёк становится бушующим пламенем, уничтожая всё на пути.
Толпа обратила затуманенный ненавистью взор на машины, стоявшие вдоль тротуаров, и принялась их крушить. Камни полетели в окна квартир, обитатели которых со страхом ожидали, чем закончится митинг. Прохожие разбегались, спасая свою жизнь. Облако тёмного цвета нависло над толпой…
Происходящее не находило во мне одобрения, как вдруг на пути людского потока возник грузовик. Спешно выгружаясь, бойцы перекрыли улицу. Моложавый полковник выстроил взвод и приблизившись на расстояние, с которого было слышно, твёрдо произнёс:
– Предлагаю немедленно разойтись.
Озлобленная, безликая масса замерла, но расходиться не торопилась. Она жадно следила за офицером, надеясь отыскать слабину. Но полковник был спокоен. В его жилах текла овеянная громкими победами гордая кровь славян. Уверенность слов обезоружила толпу.
Всё это время Сомнение молча наблюдало за поединком. Почувствовав своё семя в толпе, оно в считанные мгновения расчленило то, что ещё недавно представляло грозную силу. Задние ряды рассеялись в улочках. Положив начало, Сомнение отсекло центр от авангарда. Почему-то мне вспомнился сон…
Обедня
Очень часто мне снится пустыня – царство мёртвого времени. Твари земные, коих Господь осудил мучиться в этом аду, спасаются от гибельных лучей. Раскалённый песок молит о пощаде, а расплавленный воздух обжигает гортань.
Коварные тягучие пески, захватив огромные территории не смогли удушить оазис, что лежит в самом сердце пустыни. Невысокие деревья – единственная преграда для песков, обступивших со всех сторон, – скрывают родник. Его прохлада – редкое проявление милосердия, и нет большей радости, нежели, утоляя жажду, возвращать силы, а вместе с ними жизнь.
Могучий лев отдыхал в тени деревьев, наслаждаясь прохладой родника. Пристально вглядываясь в обожжённую солнцем даль, он заметил силуэт, устало бредущий в сторону оазиса. Выждав мгновенье, хищник поднялся и двинулся навстречу путнику.
Утомлённый путник желал только одного – добрести до оазиса, чудом возникшего на пути. Ветер рвал повязку со смуглого лица. Усталость, эта верная спутница, навалилась и давила всей тяжестью. Путник, сгибаемый ветром, монотонно брёл, глядя себе под ноги.
Внезапно охватившая тревога заставила поднять глаза! Заметив царственную поступь, он стал испуганно озираться. Надежду на спасение подарило высохшее дерево, стоявшее неподалёку. Опасность вернула силы, и путник помчался, бросая на бегу посох и котомку. Достигнув дерева, проворно забрался на безопасную высоту.
Огромными прыжками лев попытался настигнуть будущую жертву, но путник был так резв, что ничего не вышло. Неудача привела хищника в бешенство, и он прыгнул, пытаясь достать насмерть испуганного человека. Тот от ужаса захотел забраться выше, но, сорвался…
Глухо стукнувшись оземь, путник замер. Хищник не стал мешкать. Кинувшись на беспомощное тело, разорвал его. Насладившись обедом, лев развалился на песке и принялся вылизывать лапы. Пустынный ветер лениво трепал седую гриву.
Искупление
Дорога домой заняла немало времени. По улицам, словно волчьи стаи бродили разъярённые толпы. Высадив меня у дома, таксист стремительно укатил. Солнце клонилось к закату. Непривычное безлюдье бросилось в глаза. Скамейки были пусты, и только прохладный ветерок гнал по тротуарам сухие листья.
Я торопливо вошёл в подъезд. Состояние такое, будто во сне и всё в этом сне мне удивительно знакомо. Когда-то я так же нёсся по ступенькам, так же облегчённо вздыхал, захлопнув за собой дверь, и также пытался связать происходящее в единую картину. Однако мозаика не складывалось! Я не мог поверить, что увиденное – плод воображения. Всё было слишком реально.
Вместе с тем, образовалась жуткая проблема! Она выползла оттуда, откуда не ждал. Появился страх! Словно охотник, он подстерегал везде. Бесшумной поступью его тень преследовала, превращая ночи в мучительный кошмар. Размышления о смерти, ранее знакомые, стали невыносимы. В одну из таких ночей меня навестил собеседник.
– Страх – мощный стимулятор, – задумчиво произнёс он. – Особенно страх смерти.
Я молчал.
– Кто научился смерти – разучился быть её рабом…
Неожиданно всплыло: и познаете истину, и истина сделает вас свободными.
Он оставил меня. Я стал размышлять над услышанным, но, главное страх отступил, причём внезапно, как и появился. Было отрадно, что мысли, будто чувствуя за собой вину, подчинялись с особым усердием. Прекратив всяческое сопротивление, они внесли в мою жизнь спокойствие, отдававшее плесенью. Но, так или иначе пришлось искать ответы на вопросы. В особенности почему болезнь остановила выбор на мне?
И как-то, за этим занятием застал собеседник. Вместо приветствия он сразу спросил:
– Ты хочешь знать почему?
– Да, – голос приучил отвечать кратко, по сути.
– Может, из-за переживаний?
– Диагноз другой, – отреагировал я.
– Диагноз — всего лишь следствие, а долгое время размышляя о случившемся, ты находился на опасной грани. Именно это будоражило эмоции! Но прошло время, и они угасли. И теперь ты поневоле был вынужден переживать, доставляя ему необходимый объём.
Не зная, верить ли услышанному, я обратился к интуиции, и только затем к уму. Они единодушно твердили, что происходящее – сон, и вскоре он закончится.
– Интуиция? – голос будто сидел в засаде. Выжидая мысли, мгновенно на них набрасывался. – Интересно откуда берётся желание поступить так, а не иначе?
Отчего-то вспомнилась фраза, с которой началось наше знакомство. Однажды собеседник спросил: почему не отдаться на волю чувств? Возникло забытое ощущение, но по какой-то причине всё вокруг стало превращаться в унылую, безрадостную массу. Реальность и вымысел сливались, наслаивались друг на друга. Я погружался в утомление…
…Свинцовые тучи медленно ползли по тёмному небу. Усталое, оно в изнеможении нависло над землёй. В воздухе, пропитанном влагой, томилось ожидание. И только одинокий странник ветер рвал лохмотья, сваленные у подножий крестов. Всё слишком походило на сон, но реальность терпким запахом конского пота развеивала иллюзии.
Возвышавшиеся на холме кресты давили обыденностью. Почерневшие брёвна, на которых умирали несчастные, пропитало страдание. Вкруг крестов сгрудилась толпа. Хлеба и зрелищ – этот вечный закон правил ею во все времена! Тыча пальцами, чернь скалила зубы и смеялась, услышав предсмертный стон. Каждый сгибался под тяжестью собственного креста, но видеть мог только чужие.
Глухо ворча, стража ударами копий отгоняла тех, кто осмеливался подойти. Опершись на щиты, легионеры презрительно взирали на толпу. И только один, с креста, расположенного посредине, видел скрытое от взоров остальных.
Его затуманенный болью взгляд остановился на всаднице, безучастно наблюдавшей происходящее. Тело всей тяжестью повисло на кистях, большими гвоздями приколоченных к сырой древесине. Когда он падал в темноту, всадница сливалась с поверхностью, но с болью сознание возвращалось, и она неизменно была перед взором.
Её белокурые волосы стягивал на затылке тугой хвост. Тонкие, нервные руки крепко сжимали поводья. Стальные пластины, скреплённые изящными кольцами, надёжно защищали запястья. Потемневший от пыльных дорог плащ прикрывал могучий круп коня. Зелёные глаза внимательно изучали Распятого. При виде венца из шипов вокруг рта обозначилась складка. Сколько раз она корила судьбу, выбравшую ей эту работу.
Оглянувшись, словно посылая молчаливый упрёк, всадница пришпорила коня. Послушный воле хозяйки конь оказался возле крестов. Натянув удила, она выпрямилась в стременах осторожно снимая терновый венец. Поднимая отёкшие веки, Распятый улыбнулся…
Внезапно небо лопнуло, и сквозь разорванные тучи на землю обрушился поток. Смывая грязь с её истерзанного тела. Земля покрылась мутным, клокочущим слоем воды. Люди разбегались в поисках укрытий. На холме оставалась только стража.
Всадница, кинув прощальный взгляд на то, что длится мгновение, застывая в веках, мягким галопом понеслась в бесконечность…
В сумраке надежды
Всплыв из оцепенения, я с трудом осознал, где нахожусь. За окном смеркалось. Пугливое солнце зашло за горные хребты. Но невзирая на сумрак я решил проведать приятеля. Однако по дороге заехал в церковь, стоявшую неподалёку от его дома. Войдя внутрь, неловко остановился, не зная как себя вести.
На вечерней службе было немного прихожан. В основной массе старушки и люди почтенного возраста. Величавый батюшка проникновенно читал молитву, а слабеющий хор нестройно пытался её подхватить. Монотонность умиротворяла. Мои веки опустились, и я оказался среди воинов, облачённых в латы…
Держа в руках тяжёлые шлемы, витязи загородили алтарь. Бряцанье мечей и звон кольчуг были непривычны для моего слуха. Внезапно, позади что-то громыхнуло. Это упал один из щитов, оставленный у входа. Но никто не шелохнулся. Седой как лунь священник не прерываясь читал молитву.
Чувство неловкости понемногу улетучилось. Его сменило желание высвободить душу и впервые в жизни захотелось исповедоваться. Желая выговориться, я не заметил, как служба подошла к завершению. Ратники один за другим подходили и прикладывались к кресту.
Какая-то неведомая сила увлекла меня к алтарю. Сам того не желая, я оказался перед священником и почтительно склоняясь внезапно увидал того, кого недавно распяли. Он смотрел и улыбался. Это было выше моих сил! Ноги подкосились, тело стало ватным, и я куда-то поплыл.
Не знаю, сколько прошло времени, только очнулся в беседке. Напротив сидел священник.
– Как вы себя чувствуете? – спросил он.
Впитавший атеизм с молоком матери, я напрягся, но голос обезоружил. Не желая отвечать, покачал головой. Священник кивнул, и мы погрузились каждый в свои мысли.
Отдыхая в беседке, я случайно зацепил взглядом несколько покосившихся крестов. Встав с места, осторожно к ним приблизился. Здесь покоились те, кто когда-то служил в этой церкви. Немало тому подивившись, услышал звон колокола, и миловидная женщина, пригласила отужинать. Я с благодарностью принял приглашение.
Церковная трапеза протекала чинно, но незамысловато. Наблюдая за прихожанами, я невольно привыкал к безропотному миру. Здесь никто не приставал с вопросами, каждый занимался своим делом. И когда ужин закончился, мне не хотелось покидать подворье. Вот почему прощаясь, испытал тоску, как от расставания с близкими мне людьми.
Неожиданно услышал голос, правда теперь не мог ему ответить. Неоднократно пытаясь пробиться сквозь завесу, вдруг понял, что не желаю оставаться один в этом мире, оказавшемся настолько хрупким, что стоило собеседнику покинуть меня и он сразу же начал рушиться. Ёжась от вечерней прохлады, я равнодушно смотрел на горы. Они больше не казались белоснежными. Снег, украшавший вершины, был серым и грязным.
С тех самых пор мои мысли были заняты другим. Потрясение, какое испытал, переживала вся страна. Привычный уклад жизни рушился. Засыпая в одном государстве, мы просыпались в разных. Наступили сумерки Империи, но голос всё это время настойчиво пытался что-то сказать.
И однажды, как в былые времена я окунулся в поток. Мысли растворились в этом бескрайнем океане. Я почувствовал, как информация ожила! Правда так и не смог с ней заговорить. Невозможно общаться с тем, кто, реально существуя, в то же время иллюзорен.
Однако, отвечая на вопрос: почему государство рушится, информация не пустилась в пространные рассуждения, а сразу обозначила как данность – существование социума, состоящего из традиций, верований и чувств. И что, развиваясь, этот социум трансформирует чувства и традиции, долгое время служившие опорой. Поневоле обрекая на забвение всё, что с ними так или иначе связано.
Правда забвение это начинается не в одночасье. Годами накопленное разочарование медленно разъедает устои, на которых держится общество. В результате здание, именуемое государством, рушится. Но ещё не осела пыль, а на дымящихся руинах апостолы новой веры воплощают свой замысел. Ещё вчера привычный ход вещей делается невероятным, непредсказуемым. Грядёт смута, когда в обществе воцарится Растерянность. Но, ненадолго! Тоска по сильной руке, не раз высказанная в пьяном бреду, станет явью. И в обществе вновь зародится Страх. Набирая силу, поставит власть перед выбором. Мужая, станет реальной угрозой.
Вместе с тем, недовольные нужны, без них общество неполноценно. Но бунтуя, они возродят Сомнение – результат несбывшихся надежд, облачённых в саван страха. И тогда его смирят калёным железом – действенным, но опасным способом, ведь опасность в ореоле мучеников, жаждущих славы. Их назойливое жужжание не представляет угрозы, если не идти к болоту. Туда, где их тьма, и топь очередной смуты поглотит без остатка…
Стоя у окна, я одиноко смотрел на звёзды. Они сияли и переливались. Не в силах оторвать взор от чарующей красоты, чувствовал, как подчиняюсь её мягкому диктату. Удивительное слияние со Вселенной наполняло надеждой. Звёзды осыпали воздушными поцелуями. Наша Галактика постоянно угрожающе менялась, но меня это не тревожило. Перемены – естественный ход бытия…
Невымышленные рассказы
Автор публикации
