Пельмени

     Нет повести печальнее на свете, чем базироваться на чужом соединении вдали от своей родной базы. Наш ракетный крейсер «Севастополь» волею рока в виде приказа Главкома ВМФ был переведен из 10 Оперативной эскадры (Владивосток) на Камчатскую военную флотилию. Предварительно мы произвели ремонт в Дальзаводе, и, с первыми желтыми листиками, вышли из него испытывать механизмы и сплачивать экипаж после ремонта, который, как известно, морскую практику изрядно портит.

     И тут начались наши мытарства между Владивостоком и Шкотово-17 (ныне поселок Фокино) залив Стрелок Корабль между выходами в море на отработку задач гоняли от пирса к пирсу, меняли чуть ли не каждый день места стоянки, а то и бросали на рейде. Матросам – бесплатный морской круиз с красивыми видами на сопки, а офицерам – невозможность похлебать домашнего борща и получить порцию женской ласки. Но ничего, на носу уже Новый год, а там окончательный переход на Камчатку, где в поселке Завойко ждет персональный пирс и новопостроенная девятиэтажка для семей.

     Пока мы болтались по приморским окрестностям, успели совершить пару подвигов: первый описан в рассказе «Первый выход», а второй – зенитно-ракетная стрельба на приз Главкома с оценкой «отлично». В обоих подвигах отличился мой хороший товарищ командир носовой батареи ЗРК, на то время старший лейтенант, Володя Трантин.

     И вот, видимо в награду за это, на Новый год поставили нас к парадному 33-му причалу Владивостока. Причал этот известен тем, что находится в центре города, под окнами «Пентагона» – здания Штаба КТОФ. Параднее места не придумать, а корабль должен сиять, как золотой червонец, начищенный пастой ГОИ.

     31 декабря, время к обеду, на корабле своим чередом исполняется недельный план мероприятий, а напротив, в Штабе флота исполняется план мероприятий праздничный. Столы накрыты дарами моря, по графинам разлито корабельное шило (по мнению некоторых штабных, корабли существуют именно для снабжения штабов этой живительной влагой). Коньяк тоже в наличии, но он больше для девушек, ну а девушки, как известно, – потом. Уж не знаю, по первой там адмиралы, во главе с Комфлота приняли, или по второй, как вдруг…

     На верхней палубе, в корму от дымовой трубы, хранились деревянные ящики с дипольными отражателями. Это такие ленты, похожие на новогодний дождик, который раз в году употребляют внутрь все уважающие себя коты. В нужный момент, дипольные отражатели закидываются в трубу и рассеиваются в синем небе, надежно укрывая корабль от радаров противника. Вот эти ящики по причине раздолбайства (иной причины я не усматриваю, девиз военморов «что не утопим, то сожжем» в действии) полыхнули синим пламенем и густой шапкой черного дыма. Напоминаю: 31 декабря, под окнами Командующего флотом!

     Реальная причина для беспокойства была. Все помнят, как в 1982 году сгорел британский эсминец «Шеффилд» от попадания аргентинской ракеты, которая даже не взорвалась. Его надстройки были изготовлены из алюминиевого сплава, дающего термитную смесь, потушить которую невозможно. Наши корабли в то время строились по тому же принципу: «не ссы, войны не будет!». Бодро сыграли аварийную тревогу, справились сами и быстро. Аварийные партии с соседних кораблей прискакали, продемонстрировали готовность и ускакали в теплые недра родного железа.

     Но сразу после них на борту высадился десант посерьезнее. Комфлота, бывший командующий Камчатской флотилией, наблюдая из окон все это непотребство на борту будущего флагмана Камчатской флотилии, послал от обильного стола своего на мороз двух адмиралов, видимо залетчиков, кого же еще посылать? Ну а залетчики любого ранга всегда в широком ассортименте у правильного военачальника.

     Вице-адмирал (с двумя лохматыми звездами) и контр-адмирал (с одной) приказали построить экипаж по большому сбору и дрючили поникших Командира и Старпома на глазах у экипажа. Почему они выбрали именно такой неуставной способ – мне не понять, видимо, потому я и не стал адмиралом. Похоже, досада от прерванного застолья и неудовольствия Комфлота затмила на время светлые вице- и контр-адмиральские умы. Представить речевые обороты, которыми выразил свое мнение Командующий, заслуженный адмирал с очень русской фамилией, несложно.

     Почему-то, процесс адмиральской порки наших Первого и Второго после Бога (видимо, это были законные представители Бога) происходил не на командирском месте – у флагштока, а на противоположной стороне юта, ближе к носу, – у ворот вертолетного ангара. И вот тут-то волшебным образом возникла вишенка на тортике, красивый эндшпиль партии гроссмейстеров, пафосный эпилог оперы Большого театра!

     Мощно разрезая стылые воды бухты Золотой рог и распугивая бакланов, по акватории (помните из мультика – «эта территория зовется…») на всех парах несся спасательных буксир. Вектор его движения был направлен перпендикулярно нашему борту и впивался аккурат напротив лобного места с адмиралами и их жертвами. Дистанция стремительно сокращалась, скорость буксира не уменьшалась, призраки японских камикадзе вставали из своих хладных могил и маячили перед глазами военморов.

     Надо отметить, что ровно половина этих военморов пребывала в счастливом неведении, стоя по левому борту спиной к неумолимой стихии. Но я принадлежал к другой половине и проклятые призраки замаячили и в моей голове. В общей тишине возникла воистину МХАТовская пауза, заставившая всесоюзно известного баклана с театрального занавеса застыть в священном ужасе.

     Сверху, на открытой части ходового мостика означенного плавсредства, каменела мощная фигура в расстегнутом нараспашку альпаке, над лицом, высеченным из красного гранита, вместо пиратской треуголки высилась фуражка-авианосец, огромные кулаки цвета лица его сжимали леера (ограждение мостика), ставшие зубочистками от такого соседства.

     Призраки камикадзе зря вставали из своих хладных могил, МХАТовский баклан напрасно замирал от ужаса: примерно в паре десятков метров от нашего борта каменные уста разверзлись и издали боевой клич орков: «Э, бляяя!». Повинуясь волшебному слову, буксир апокалипсиса дал «полный назад», чуток шевельнул рулем и нежно коснулся крейсера покрышкой от КаМАЗа, принайтовленной к монументальному форштевню. Ракетный крейсер, как огромный кит, даже не вздрогнул от этого касания к своей шкуре.

     На нас, не мигая, глядели стальные глаза из-под авианосца, стволы многоатмосферных пожарных гидрантов были направлены нам в душу, за ними в полной готовности исполнить свой долг, маячили пираты-канониры, такие же свирепые и краснорожие, как и их предводитель. Пауза затягивалась, МХАТовский баклан выпускал тягучую струю, Станиславский, Немирович и Данченко, все втроем, топали ногами и кричали: «Верю, е-мое!».

     Согласно Уставу, первыми в себя пришли флотоводцы. Не в силах произнести ни звука, они оба, как-то не по-уставному, замахали руками (злые языки утверждали потом, что по-бабьи, но я разглядел в этом указующий жест дирижера) и бухту вторично огласил боевой клич «Э, бляя!». Клич этот эхом отразился от серых бортов боевых кораблей, от здания Штаба КТОФ, от застывших на вечной стоянке легендарных сторожевика «Красный вымпел» и подводной лодки С-56, видевших и слышавших и не такое за многотрудную жизнь свою…

     Команда пиратского рейдера, в отличии от нас, различавшая все 50 оттенков боевого  клича, отвалила от нашего левого борта, сделала лихой полицейский разворот на мизерном пятачке, не зацепив адмиральские катера, стоящие неподалеку, и растаяла в синей дымке любимого города нести нелегкую новогоднюю службу брандвахты, часто припадая к канистре со спасительной влагой.

     Адмиралы, отдав последние руководящие указания, самым полным ходом убыли в расположение Штаба КТОФ, докладывать Комфлота о двукратном героическом спасении боевой единицы советского ВМФ и лечиться от стресса. Последние руководящие указания заключались в отправке нас в ссылку с парадного причала с глаз долой, в тьмутаракань, на дальний пирс на выходе из Золотого рога, который отличался угрюмостью, тяжким мазутным духом и отсутствием берегового электропитания и пара.

     Это, по задумке командования,  должно вразумить мятежный дух непредсказуемого крейсера и взбодрить новогодней прохладой его неразумный экипаж. А также обезопасить продолжение банкета от прочих неуставных выходок. До Нового 1986 года оставалось … часов….

     «Учебная тревога! Корабль экстренно к бою и походу приготовить! Баковым на бак, ютовым на ют. По правому борту с кранцами стоять!» – протрубила иерихонская труба корабельной трансляции, пресекая всякие брожения в умах и направляя молодые организмы в правильном направлении. Тяготы и лишения? Это не про нас!

     Ну а где же пельмени? – спросит нетерпеливый читатель, и будет прав. Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять и оценить всею мощь тактического гения нашего Старпома, способного превратить любое поражение в победу добра над злом.

     Получив «добро» от Командира (подозреваю, и поправив здоровье в своей каюте полстаканом шила), он отдал боевой приказ помощнику по снабжению. Пока мы занимались недлинным переходом и швартовкой на новом месте (я получал удовольствие от созерцания новогоднего Владивостока в иллюминатор ходового мостика с правого борта, лицо ловило легкое тепло от стекла с подогревом, а руки совершали привычные манипуляции вне зависимости от сознания), снабженцы трудились не покладая этих самых рук.

     И вот прозвучала внезапная для всех (кроме снабженцев) команда: «Отбой учебной тревоги! От мест отойти. Команде лепить пельмени!». Братцы мои! Подобной команды я до этого никогда не слышал, и больше, увы, уже не услышу!

     От представителей кубриков выстроились очереди: на камбузе – за фаршем, к хлебопеку – за тестом. Степень здорового возбуждения военморов была повышена, но не превышала уставные пределы. Были мгновенно созданы инициативные группы, из ниоткуда возникли средства труда, боцмана раскатали на полубаке новые чехлы, куда выносились свежеслепленные пельмени, выставлена вахта во избежание непонимания и эксцессов. Для кают компаний офицеров и мичманов трудились снабженцы и соответствующие вестовые.

     В этом и заключалась вся гениальность идеи Старпома: раскладывать на черненой палубе белую мозаику пельменей на виду окон штаба и всего города – занятие невозможное, но тут, на отшибе цивилизации, – это самое логичное решение! Любовно слепленные фигурки (каждый кубрик отличался свои стилем) в свете прожектора схватывались морозом, потом варились, наполняя корабль ароматом дома и создавая атмосферу волшебного праздника.

     В этот раз меню кают компаний и кубриков ничем не отличалось, ну, разве что офицерам было разрешено по пять капель, а в своих каютах они уже потом добавили по десять. Но не в ущерб дежурно-вахтенной службе, которая в ту ночь замечаний вообще не имела, хотя Старпом бдил неусыпно и беспробудно. Ни у кого не возникло даже поползновения его подвести.

     Наутро нас ждал новый день Нового года, скорый переход на неведомую, но уже родную Камчатку, и проснулись мы совершенно другими людьми: это был заключительный аккорд подготовки экипажа к морской службе, сплочении его из индивидуумов в единый и мощный организм. А походов и разных задач нам предстояло немало.