Концлагерь Саласпилс.
Сеть уничтожения зверями жителей.
Многонациональной страны. И их жизни. Умертвителей.
Яма в чистом поле, в морозной земле.
Во рвы закапывали вместе, как в семье.
Скелеты, умершие до сотни в день.
Еле передвигались по степи. Тень.
Загребались, обогрев своим телом.
Вши и болезни ели убийственным делом.
Костру не подойти, проволокой до смерти удар.
Автомат пулями прострочит. Последнего вздоха пар.
В летних шинелях, в жуткий мороз.
Всё тело замерзало, даже нос.
Зубами от голода сгрызли всю кору.
Прятали еду, как зайчики в нору.
Стройка бараков руками пленных.
Триста тридцать тремя тысячами положенных сил смертных.
Погонка обессилевших людей в морозной воде.
Доставать бревна обезвоженных, без жизни в сне.
Упал наземь – удары или расстрел.
Бьют, чтоб встал, а солдат аж лицом посинел.
Потом в два или три километра марш-бросок.
Тащат брёвна босыми ногами до пилорамы сток.
Хочешь отдышаться – плетью, розгами подгон.
Нет сил идти. Упал – собак порвать в догон.
Или сами тебя до полу смерти изувечат.
Или очередь одной прибьют.
Обед – вода, похлёбка из гнилых овощей.
Без нормальной еды обезумевшие.
Резали брёвна на доски, о смерти думавшие.
Подгоняли ударами без перерыва. Работать как недолюдей.
Строили здания свои, положили жизни.
Они знали, что умрут без задней мысли?
Их катовали, закатывали трупы в ямы.
Своих мёртвых таскали туда сами.
Тысячами сжигали на поле или в печах.
Только стоны протяжного крика в последних речах.
Была фабрика крови из детей.
Выкачивали тоннами для своих вермахта людей.
Без имён на шее только информации жетон.
Разных возрастов и национальностей. Детского плача стон.
Сверка на плацу номеров.
Голодных детей в шеренге столбов.
В бараках на столы уложили бессилых.
И оторвали из рук матерей, сынов и дочек милых.
Знали звери: не будут кричать или пищать.
Сил нет даже рыдать.
Руку протянули они держат.
Или за руки, или за ноги.
И выкачивают кровь, считая, что они боги.
Бессилье. С пола стать под плечи и на стол.
А потом беспощадно высасывали кровь кровопивцев Щегол.
Выносили безжизненное тело.
И больше не видели этого ребёнка.
Потом закопали в огромным ров с другими, как котёнка.
Или в печах сожгли до пепла прах.
Так скрывали свои злодеяния в войны порах.
Заходит надзирательница в пилотке.
С издевательством в резиновой плётке.
Спрашивает: что хочешь, чёрного или белого хлеба?
Если что скажешь, тащит за ноги фашистское семя.
И так отходит тебя: ни седеть, ни стоять, ни лежать три дня.
Ни спать. Тело ломит от побоев, нацистского гнилья.
Сколько угробили девять тысяч жизней: чьих-то сыновей или дочерей?
Издевались голодом, выкачивали кровь в сараях для свиней.