Три дурацкие истории.

Три дурацкие истории.

Гротескная сюрреалистическая юмореска.

На этот раз Соня даже не дала себе труда скромно прикрыть лапкой ротик, и её заразительное и смачное зевание невольно вызвало отклик в и без того уставших от непрерывного потока вопросов, челюстях Алисы.

Шляпник, краем одного глаза наблюдавший за Зайцем, а другим глядящий – прямо Алисе в глаза, отчего его лицо выглядело, мягко говоря, странно, а если не мягко, то – глупо, решил дело просто:

– А давайте рассказывать коротенькие сказки. Кто расскажет самую короткую и страшную – тот и возьмёт себе чистую чашку! Да и съест всё, что осталось.

И поскольку он и сам в этот момент напоминал косого, Алиса невольно глянула тоже на Мартовского Зайца. Тот подкатил глазки к небу. Очевидно, ничего утешительного там не увидев, вздохнул. И вдруг сказал:

– Давайте. Только, чур, я первый!

– Не возражаю. – Шляпник невежливо пихнул локтём в бок снова было захрапевшую Соню. Та буркнула: «Конечно-конечно! Я с вами абсолютно согласна! Пусть Заяц будет первым».

– Ну, тогда хотя бы скажи, как называется твоя сказка! – Алисе нужно было всегда знать, как что называется. И для чего это делается.

– Называется сказка «Чем опасен пенсионный возраст». И, если честно, никакая это не сказка. А история. И услышал я её от одной сороки. А она залетала когда-то в одну из соседних стран, где всё это и произошло! Там у неё племянница жила. С детьми. Итак…

– А почему я раньше не знала, что ваша страна здесь – не «единственная и неповторимая»?! И ещё и окружена – соседними?

– Девочка. – Шляпник покачал головой, – Не…

– Меня, между прочим, зовут Алиса! Я вам представлялась!

– Вот-вот. Про это я и говорю, девочка. Не нужно перебивать рассказчика. Это невежливо. Так же, к примеру, как и называть тебя, зная твоё имя, «девочкой». Да и по отношению к остальным слушателям – перебивать непорядочно. Мы же – заинтригованы.

– «Чем это вы заинтригованы, если он ещё и не начинал?!» – очень хотелось спросить Алисе, но, вспомнив суть замечания, она промолчала. И хорошо. Потому что Шляпник сам ответил:

– Названием. Ну, уважаемый Мартовский, начинай. Публика ждёт.

– В одной дальней стране, назовём её для интриги «Зервиния» (Хотя на самом деле она называется «Жервиния»!), жили-были король с королевой и Главным Советником. Разумеется, жил там и народ. И всё в этой стране было организовано. Как и в других, соседних, странах. Где царила демократия и свобода. В Зервинии она тоже царила. В частности – кто не хотел, в школе там мог не учиться, кто не хотел – мог не работать, кто не хотел – мог не жениться. Ну, или не выходить замуж, – последнюю фразу Заяц сказал, взглянув на Алису, уже открывшую было рот, даже несмотря на выговор Шляпника.

– Так вот, не учиться любой полноправный и свободный гражданин мог потому, что в этой стране не было обязательного, даже минимального, образования. И прожить неучем было очень даже возможно. Так, скажем, для выпекания лепёшек или самсы (Это такие местные пирожки) вовсе не нужно быть грамотным. А достаточно слушать то, что скажет, покажет, и объяснит отец, перенявший своё дело от его отца. А тот – от своего. А тот – от…

– «Может хватит?!» – снова возмущённо подумала Алиса.

– Твоя правда: хватит. Ну, основную мысль вы уловили. – Заяц приосанился, и вдруг снова косо взглянул на Соню. Та, хоть и распласталась плашмя на залитой чаем из чашки Шляпника скатерти, очень даже вовремя проворчала, так и не открыв глаз: «Я вас слушаю очень внимательно! Учиться читать, стало быть, не нужно».

– Ну а работать там приходилось только тому, кто, так сказать, вырос взрослым, и его отец, до этого и кормивший всю семью в целом и великовозрастного оболтуса в частности, умер. И таким образом у нашего героя имелось два основных выхода: или продолжить фамильное дело, или же – плюнуть на него, и пойти побираться. А поскольку официально нищенство было запрещено Законом, придуманном Главным Советником, такой бездельник сразу попадал в Государственную тюрьму. Где его уже насильно заставляли работать: мостить дороги, валить лес, лепить кирпичи, или ещё чего нужного и полезного. И всё это – по десять часов в день. И – за миску похлёбки. Полная демократия, словом.

На это у Алисы, да и остальных, не нашлось что возразить. Заяц, снова победоносно оглядев аудиторию, гордо продолжил:

– Ну а не жениться можно было потому, что чтобы сделать это, нужно было заработать достаточно денег, чтобы заплатить Гос. Пошлину. Ну, или налоговый сбор. И ведь находились идиоты, которые готовы были даже работать, на своём ли фамильном поприще, или даже нанимаясь к кому-нибудь, чтоб только взять в жёны девушку, в которую, якобы, влюбились! А когда вожделенный брак был заключён, пахать приходилось и мужу и жене! Поскольку за «приличным» содержанием детей наблюдали специальные Инспектора! – тут Заяц обвёл всех таким свирепым взором, словно ожидал возражений по поводу человеческой глупости в виде конкретно – Любви.

Но и на этот раз никто не возразил. Алиса про «любовь» пока только слышала – как ради неё люди готовы и не на такие глупости и подвиги. Шляпник, если и любил когда, очень удачно это скрывал. И только Соня во сне пожала, иронично вздохнув, плечами: дескать, бывает и такое!

– Ну так вот. Только благодаря таким вот «жертвам любви» и держалось на плаву то государство. Зервиния. И такой порядок в нём царил до начала правления Мухортия Пятого. Тот решил, что в его стране слишком много стариков. Которые уже ничего делать не могут, и только сидят на шее у своих работающих детей. И внуков.

И нужно бы «омолодить» Общество – красивыми и молодыми людьми. А то даже при встречах послов или королей соседних стран некого поставить вдоль парадной улицы – махать шапками и выкрикивать приветствия.

Вот он сам, без помощи Советника, и ввёл новый Указ.

Чтоб тех, кто достиг шестидесяти лет, убивали.

Не нужно возражать, – Заяц поднял руку, словно пресекая возражения, хотя таковых вовсе не наблюдалось, – Он – властелин своей страны, и мог делать что хотел! А он ещё и объяснил (Хотя и не обязан был – Хозяин же!) своё решение. Дескать, старики в этом возрасте приносить пользу, даже в тюрьме, не могут, детей, и даже внуков, присматривать не могут, продолжать фамильное дело тоже не могут.

Балласт, одним словом.

И на всех площадях всех городов и сёл воздвигли эшафоты. И как только какому-нибудь старику или старухе исполнялось шестьдесят лет, (Действительно очень древний возраст, даже по нашим меркам. Дряхлость, бессилие, и маразм имелись почти у всех таких людей!) их и казнили. Публично. Чтоб другим неповадно было.

– Чего – чтоб «неповадно» было?! – не выдержала Алиса.

– Не скажу вот теперь. Потому что не надо было меня перебивать!

– Ну, извините, уважаемый Заяц. Я сорвалась. Больше так делать не буду! Правда-правда! – Алисе ну очень хотелось знать, чем кончилась история про такую странную и жестокую страну.

– Неповадно было доживать до такого возраста, чтоб их кормили и за ними ухаживали, словно за малыми детьми. Будто у их детей других, более важных и интересных дел, нету! – продолжил Заяц, словно и не останавливался только что. И поскольку он надолго замолчал, влез Шляпник:

– Это и вся история?

– Ну да. А чего ж вам ещё?

– Как – чего? Хотя бы – что было с теми, кто не хотел, чтоб его казнили!

– А, это. – Заяц небрежно отмахнулся, словно от мухи, – Такие обычно не дожидаясь прихода Государственной стражи вешались или топились сами. Чтоб с родных и близких не сдирали Налоговый сбор за оплату казённого палача. Ну, а совсем уж глупые старались сбежать в соседние страны.

Но поскольку они обычно не владели тамошними языками, да и работать уже действительно не могли, там их презирали и гнобили. И они просто умирали с голоду. В какой-нибудь канаве. Или под мостом. Или – в уже местной тюрьме. Это – если решали свершить и в чужой стране какое-нибудь преступление. Типа кражи. Тогда такие работали и на тамошнее Правительство. Пока всё равно – не умирали. И тогда их хоронили за Государственный счёт. Чужбины.

Впрочем, так похоронили бы их и дома. Ну и что они выигрывали? Пару-тройку месяцев? А-а, ну ещё – неуплату Налога за свою казнь. Родственничками… Фи! Не стоила овчинка выделки.

Тут все надолго замолчали. Алиса обдумывала, что это за странное такое Государство, и как там действительно – можно было прожить… Получалось, что прирост населения достигался только за счёт тех, кто оказывался настолько влюблён, что готов был и работать, и содержать – и Семью, и Налоговую Инспекцию… Вот уж поистине – великое и всесокрушающее чувство! Не дай, получается, Господь – испытать!.. Ну, живя в Жервинии…

Хотя и в её стране про эту самую любовь столько романов, трагедий, и драм написано… Поневоле призадумаешься! Стоит ли влюбляться.

И ещё её мучила мысль: по сколько же детей нужно было рожать таким «любящим» семьям? По пять? По десять?..

Её раздумья были прерваны самым прозаическим образом. Шляпник снова ткнул ойкнувшую Соню локтем в бок:

– Ну-ка! Теперь твоя очередь!

– Да-да, одну минуту! История называется, «Как я ходила за грибами». – Соня словно была готова к такому повороту. Правда, она и глаз не открыла, но голос звучал отчётливо, и фразы она строила вполне осознанно, – Полтора года назад моя мама послала меня к дедушке. А он жил в самой непроходимой чаще Завороженного бора.

Алисе невольно вспомнилась сказка про Красную Шапочку. Только тут – «дедушка». И «за грибами». Но… Неужели – плагиат?! Послушаем.

– А я тогда была молоденькая и хорошенькая. – при этих словах Шляпник подкатил глаза к небу, как только что Мартовский Заяц, но ответа там не увидел и он, – Ну и глупая. В меру. Иду себе этак наивно и весело, травка вокруг такая зелёная, птички опять же поют, на небе – облачка кудрявые, навроде барашков…

Ну, по дороге, чтоб я не бездельничала, мать приказала мне собирать грибы. И корзинку дала. Ну, я грибов не помню сколько набрала – потому что примерно в самой середине чащи, где и солнечный свет сквозь листья и хвою почти не проникал, встретился мне Серый Волк.

Наученная горьким опытом Алиса терпеливо молчала, хотя Соня замолчала надолго. Но вот пауза и закончилась так же неожиданно, как и начиналась:

– Он мне и говорит: «Здравствуй, милая Соня! А чего это ты здесь делаешь совсем одна?»

А я отвечаю: «Здравствуйте, господин Серый Волк. Я иду к дедушке. А по дороге, чтоб я не скучала, мама поручила мне набрать грибов».

А он говорит:

– Хорошо. Понятно. А почему это ты сегодня такая красивая?

А я отвечаю:

– А это, наверное, потому, что мама сделала мне новую причёску! И платьишко выстирала!

А он говорит:

– А ты умничка. А ну-ка, отставь корзинку вон на тот пригорок. И я научу тебя ещё одной интересной игре!

Я корзинку отставила, а он говорит:

– А сними-ка твои трусики. Я хочу посмотреть, какие на них кружавчики!

Дальше, если честно, я не помню, что было. Но похоже, он так долго рассматривал трусики, что я заснула. А когда проснулась, Волка уже не было, а корзинка была доверху наполнена грибами.

Ну, я встала с мягкой травки, где спала, одела снова трусики, которые висели на ручке корзинки, и пошла дальше – к дедушке!

«- А что – Волк?» – подумала Алиса.

– Не знаю. Я его больше никогда лицом к лицу не встречала. И он, по-моему, сам избегал встречи со мной. Как завидит, бывало, издалека, как я иду по лесу с корзинкой – так сразу: раз! И в кусты! И только слышно, как он сквозь них ломится, убегая прочь!

А через два месяца дедушка умер. И мы продали его избушку лесным соням-летягам. И больше я в тот бор не ходила.

Вот и вся история.

Шляпник буркнул:

– Бедный Волк! Не хотелось бы мне, чтоб моя девушка заснула, когда я признаюсь ей в любви!.. Да и во время… Хм! – тут Шляпник оборвал сам себя, очевидно вспомнив, что Алисе ещё не исполнилось и семи.

Затем он тяжко вздохнул. И сказал:

– Ну, ладно. Уговорили. Моя очередь.

История называется просто. «Мальчик и арбузное семечко».

Так вот. Однажды после обеда некая семья, назовём их Симмонсами, на десерт ела арбуз. И младший сын вдруг закашлялся, словно подавился! Но затем папа стукнул его по спине, и он смог дышать снова. Мама спросила:

– Что с тобой, Билли-бой?

А мальчик сказал:

– Мама, мама! Ведь это ничего, что я проглотил арбузную семечку?

– Ничего, малыш. Просто потом ты её… Ну, отправишь туда, куда отправляется и вся съеденная тобой пища!

– А оно… Не прорастёт там, внутри меня?

– Ну что ты! Ведь у нас в желудке и кишечнике очень едкая среда! Там не выживет никто!

Однако мама не знала, что это был особенный арбуз. И на базар он попал прямиком из секретного палисадника ведьмы Грендонии, которую ненавидели и боялись все дети городка. И правильно боялись: уж она не упускала случая подбросить на дорогу отравленных конфет, или фальшивых монеток – только чтоб у нашедших их животы заболели, или чтоб их родителей схватила стража, ищущая фальшивомонетчиков…

Так вот. Семечко внутри малыша Билла и не подумало раствориться или выйти оттуда, откуда выходила вся остальная съеденная и переваренная пища. Оно благополучно проросло, и вскоре полностью захватило контроль над телом и сознанием мальчика, а затем – и взрослого мужчины.

И этому семечку – а, вернее, уже – растению! – вскоре уже не хватало обычного человеческого питания. И вот что оно сделало. – говоря это, Шляпник стянул с правой ноги ботинок, а затем и полосатый дырявый носок. После чего воткнул, словно вкрутив, пятку в землю.

Пятка сразу же покрылась странными нитями, тянущимися к земле: словно Шляпник пускал в землю корни. Нити стали утолщаться и темнеть прямо на глазах! А само тело Шляпника вдруг тоже стало утолщаться и расти в вышину – словно он превращался в растение!

Одежда мгновенно лопнула, и теперь упала, или свешивалась вниз безобразными обрывками, но Шляпник всё рос и рос, пока в высоту не сравнялся с окружавшими сад и домик деревьями! Сверху, от крон деревьев, прозвучал его громоподобный голос:

– Он теперь может запросто закусывать людьми!!!

К столу метнулась огромная арбузообразная голова, круглая, и с гигантским ртом с белыми-белыми зубами! Алиса настолько испугалась, что и метнуться в сторону не успела! И оказалась, как и Соня, и Заяц, и даже стол, полностью захвачена чудовищной пастью! Пасть сомкнулась и глотнула.

Алиса почувствовала, как падает, падает…

Так она падала и в колодце, куда провалилась лишь недавно в погоне за Белым кроликом. Но только тут было совершенно темно!

А шлёпнувшись в гущу едкого желудочного сока, сразу начавшего растворять её одежду и плоть, и завопив от дикой боли, она поняла, что «хэппи энда» у этой истории не будет…