Таджик.

Этот, казалось бы, рядовой случай произошёл около трёх лет назад. Но почему-то он всё отчётливее проявляется на пленке моих воспоминаний, и, чувствую, пришло время приобрести ему форму рассказа.
Весной 2017 года мы с супругом возвращались из Башкирии. В поезд «Уфа-Москва» сели ночью, где-то часу во втором по башкирскому времени. Нам достались боковые места в плацкартном вагоне. Попутно познакомились с общительным мужчиной лет шестидесяти. Он пожаловался нам на древнего старика-мусульманина, видом похожего на бомжа, занявшего место напротив нас и рядом с ним. Нам также этот странный старик совсем не понравился. От него так сильно воняло, что мы стали думать, как же мы будем спать всю ночь, вдыхая весь этот «аромат»?
Амир, наш новый знакомый, крепкий, коренастый, чуть ниже среднего роста, моложавый для своих лет мужчина, внешне совсем не похожий на башкира, голубоглазый и светлорусый, попросил у проводницы разрешения пересесть хотя бы на время на другое место, чтобы нормально выспаться перед приездом в Москву. Как рассказал Амир, сразу по приезде, он идёт на работу, а работа прораба ответственная. Мы ещё немного посетовали на старика, пожаловались проводнице, на что она ответила, что не имеет права высаживать пожилого человека с билетом и в трезвом состоянии.
Поезд тронулся, ускоряя ход, а мы, косясь и морщась в сторону старика, вполголоса втроём продолжали дорожную беседу. Минут через тридцать нас, то одного, то другого, стало клонить в сон.
Часов в семь утра меня разбудил резкий характерный стариковский запах, я открыла глаза.
– Дощка, а дощка… менэ в туалет нада… Правади пажалста… Меня стало немного подташнивать. Едва проснувшись, я не совсем поняла просьбу этого дряхлого субъекта и потянулась за бутылкой с водой.
– Сам одын.. нэ магу… ноги… пажалста…Тут я полностью осознала его просьбу и свою участь. Туалет оказался в другом конце вагона. Но, посмотрев в изрезанное морщинами смуглое старческое лицо, не смогла отказать.
Вагон спал. Поезд сбавил скорость. Видимо, какая-то станция… Некоторые готовились к выходу. Я мужественно, виновато улыбаясь проснувшимся пассажирам, провожала дедая до места назначения и обратно, принимая все недовольные, недоумённые, сочувствующие и даже сердитые взгляды.
Наконец я довела деда до его места. Амир тихо посапывал на верхней полке в соседнем купе. Сгорбленный худощавый старик в затёртой тюбетейке сидел один. Все места около него были свободны. Бабай скрюченными узловатыми пальцами пытался что-то отыскать под изношенным, как и он сам, азиатским халатом.
С трудом он достал из-под халата кожаный, засаленный от времени неопределённого цвета кошелёк и, глядя в мою сторону, достал из него деньги.
– Дощка, пажалста, чай менэ купи, – протягивая мне сотню рублей, попросил старик.
Я прошла к проводнице и попросила её подойти к пассажиру. Проводница обслужила его.
Старик, причмокивая, потягивал чай с печеньем и глядел в окно . Я старалась не смотреть в его сторону, но навязчивые вопросы не давали покоя. Кто он? Почему в таком виде? И что заставило его больного в преклонном возрасте куда-то ехать?
– Доброе утро, – отвлёк меня от моих мыслей супруг, спускаясь с верхней полки.
– Кофе надо бы, взбодриться… Остановка скоро?
– Доброе утро, – поздоровался с нами Амир. – Как спалось?
– Нормально, – ответил супруг.
На боковых местах, в следующем за нами купе, спали молодые люди, то ли киргизы, то ли как и этот дед, той же национальности.
Муж посмотрел в сторону старика и спросил проходящую мимо проводницу:
– Скажите, когда следующая остановка и как долго будем стоять?
– Следующая будет через десять минут. Стоянка пять минут. – Ответила проводница.
Амир пил чай в соседнем купе и пригласил нас на освободившиеся места скоротать время, пообщаться . Мы пересели.
– Интересно, а до какой станции он едет? – спросил Амир, кивая на купе старика.
– Сколько ещё времени терпеть его вонь?
– Мы почти привыкли, – с иронией сказала я. Я даже успела послужить ему.
Мужчины удивлённо посмотрели на меня.
– Ну да! Не могла же я его оставить сделать его неотложные дела и гигиену прямо здесь? Он попросил помочь, вот…
Амир с сочувствием посмотрел на меня.
– А почему меня не разбудила? – с лёгким укором спросил меня супруг. – Я бы это… Это было бы правильней…
– Да ладно, Серёж, я сама ничего не поняла спросонья, – с улыбкой сказала я.
Поезд заскрежетал тормозами. Люди скопились у выхода.
– Станция Нурлат! Стоянка пять минут! – объявила проводница.
– Наконец-то, хоть подышим свежим воздухом, – вздохнул Амир, проходя ближе к двери.
Прохладный утренний майский ветерок обнял нас до мурашек. Сонные молодые парни-азиаты тоже вышли просвежиться. Амир и супруг обсуждали новости и российскую политику.
Старик в окне вагона казался нарисованным. ” Хоттабыч…”, – подумалось мне. Он поднял глаза вверх и закрыл лицо ладонями и тут же опустил их, шевеля губами.
Парни-азиаты закурили и тоже смотрели на “Хоттабыча”, общаясь между собой на своём языке.
– Стоянка заканчивается, заходим! – строго скомандовала проводница.
– Хоть бы кондиционер включили, запах как в туалете! – Возмутилась вошедшая высокая и полная пассажирка средних лет.
– Кондиционер работает, – обречённо ответил Амир.
Не обращая внимания на ответ, женщина прошла дальше, таща за собой увесистый чемодан. Поезд тронулся. Муж и Амир, расположившись на свободных местах в соседнем купе, разгадывали кроссворд. Молодые азиаты оживлённо беседовали, тыкая пальцами в свои смартфоны. Вагон ритмично покачивался, живописные весенние пейзажи за окном сменялись то поселковыми и деревенскими видами, то снова поля, леса, холмы и пригорки как будто бежали наперегонки с поездом. Я полистала интернет в телефоне, отметила забавные фото моих виртуальных друзей, попыталась почитать беллетристику. Глаза смыкались…
– Дощка, пажалста… правади менэ в туалет.
Я очнулась. На меня сквозь морщинистые щелки умоляюще смотрели глубокие стариковские глаза. Я взглянула на соседнее купе. Амир и супруг спали. Близилось время обеда. Парней-азиатов на месте не оказалось. По-видимому, они ушли в вагон-ресторан.
Вздохнув, я встала. Смуглая, натруженная, сухая рука, словно ветвь векового большого дерева, грузно оперлась на тонкую, сравнительно молодую и относительно сильную и упругую мою ладонь.
Вагон был почти пуст. Постепенно, с небольшими передышками, мы дошли до туалета и обратно. Чувство раздражения и брезгливости у меня необъяснимо сменилось сочувствием к этому истрёпанному долгой и трудной жизнью человеку.
После двухминутной остановки состав резко дёрнулся, разбудив Амира и супруга.
– Серёжа, может, пообедаем?
– Можно, – присев на своё место, ответил мне муж, глядя на старика.
– Скоро Ульяновск, там долго стоять будем, минут тридцать, – подходя к нам с брикетиком сухой лапши, сообщил Амир.
– Дощка… На, купи менэ такой, с водой сделай, – показывая на пачку лапши в руках Амира и протягивая мне 50 рублей, попросил старик.
– Бабай, откуда будешь? – спросил Амир.
– Таджикистон… Ленинабад… Худжанд стал. – ответил дед.
– Сколько вам лет? – с нескрываемым любопытством поинтересовался муж.
– Менэ … девяносто три. Старый уже… – задумчиво произнёс старик.
Мы с удивлением переглянулись.
– Что же вы в таком почтенном возрасте без сопровождения, совсем один, ездите? – спросила я, поставив перед ним разбавленную кипятком лапшу быстрого приготовления.
– У менэ никого нэт.
Молодые парни-азиаты, сидящие на боковых местах соседнего купе, прислушивались к нашему разговору.
– Совсем нет родственников? А жена, дети? – удивился Амир.
Старик молчал.
За окном вагона проносились кипенно-белые кудри цветущих садов. Майский день был солнечный. Безоблачное синее небо казалось настолько синим, что если смотреть в него долго – дух захватывало от этой глубокой синевы.
Один из парней задал вопрос старику на таджикском языке.
Тот ответил молодому человеку. Молодой таджик задал ему ещё пару вопросов.
– Нет у менэ никого. Жена зимой умерла. Два сына было. В Афганистане погибли… два… – сказал по-русски старик.
– А куда же ты едешь, бабай? – спросил Амир.
– Каждый год я приезжаю в Россию на День Победы. Встрещаю этот балшой святой Праздник с друзьями однополчанами. У менэ друзей много здесь. Было…
Мы… Мир принесли… Это наша балшой страна… Советский союз. Родина. Я не понимаю, зачем так сделали… По-другому…
Старик отвернулся. Мы молчали.
Подошла проводница:
– Хадитула Рахмонович, через полчаса Ульяновск, ваша станция. Подготовьтесь к выходу.
– Еду в последний раз… К другу Николай. Коля… Он ждёт менэ… В последний раз… Я знаю.
Старик грустно улыбнулся, как будто вспомнил что-то давнее и доброе.
– Дощка, скоро выходить, менэ в туалет правади…
– Сиди, – сказал мне Амир.
– Пойдём, отец, я провожу.
– Он – герой войны. Ветеран. Брест защищал, – с гордостью в голосе сказал молодой таджик.
Сейчас едет в Ульяновск, его там друг ждёт.
– Девяносто три года!.. – медленно по слогам произнёс супруг.
Я молчала, смотрела в окно и думала. Пыталась понять что-то важное, очень важное, но главная мысль как будто ускользала от меня.
Старик и Амир вернулись на место.
Поезд сбавил скорость и постепенно остановился.
– Щас выходить менэ нада. Дощка, помоги халат снять.
Под халатом у старого таджика оказался военный китель. На груди поблёскивали два ордена славы, медаль за отвагу и ещё несколько наград.
В вагон вошли двое молодых людей в праздничной военной форме.
– Здравия желаем, товарищ капитан! Разрешите помочь.
У входа нашего вагона стояло ещё несколько молодых солдат. Отдав честь по всей форме, они поприветствовали ветерана. Двое из них подкатили инвалидную коляску и заботливо усадили его.
Мы вышли на улицу.
– Прости нас, отец… если что … –
с плохо скрываемым чувством вины сказал Амир. Мы… Я это …не со зла, если что…
– Человек… как брат должен … Не надо воевать. Мир вам… – посмотрел на нас с усталой улыбкой ветеран.
– Спасибо … здоровья вам, – пробормотала я.
Ребята-таджики тепло попрощались с дедом.
Мы вернулись в вагон.
Вошла высокая стройная девушка лет двадцати пяти, испортившая свою природную красоту татуажными бровями, и села на место старика. За ней вошли ещё несколько человек и заняли остальные места.
– Фу-у, чем это так воняет? Как в коровнике,- брезгливо поморщилась светловолосая красавица.
– Человеком пахнет. Судьбой его, долгой и тяжёлой.
Неожиданно для себя вслух произнесла я, глядя в окно.