Строгинский бульвар. 1. Снова здесь

Шасси легко коснулись земли, и самолёт, весь дрожа и сотрясаясь, с бешеной скоростью помчался по бетонной полосе. Катя, отвернувшись к иллюминатору, украдкой вытерла глаза:  почему-то ей не удаётся удержаться от слёз, когда самолёт садится. Наверное, это просто разрядка многочасового напряжения.  Весь полёт, все долгие девять часов  она не может ни спать, ни смотреть кино, как другие пассажиры. Её самообладания хватает лишь на то, чтоб листать толстые иллюстрированные журналы, тогда как мысли постоянно возвращаются к одному:  «Каково там пилотам? Ведь я здесь просто сижу, и то душа не на месте, а на них вся ответственность за всю эту махину, которая несётся на высоте десять километров  над землей, и за две сотни пассажиров на борту»  Ох, ну и трусиха же она!  Ведь летает с трёх лет.  Сколько было уже этих взлётов и посадок…  А ещё мечтала в детстве  стать стюардессой:  они такие красивые всегда, эти неземные создания…   Ну, если бы стала, так не трусила бы так:  им бояться некогда, каждую минуту заняты,  порхают по салону, а ты тут сидишь, как истукан, в кресле, ещё и пристёгнутый ремнём безопасности.   А вообще-то, если по правде, эти её слезы – они не совсем  от страха, скорее – от восхищения человеческой смелостью и его способностью летать.

«Уважаемые пассажиры! Наш самолёт совершил посадку в аэропорту Шереметьево  города Москвы.  Местное время пятнадцать  часов двадцать две минуты. Температура воздуха плюс двадцать один градус.  Просьба оставаться на своих местах во время руления самолёта вплоть до полной его остановки. Спасибо за то, что выбрали нашу авиакомпанию.  До новых встреч!»

 

Катя осторожно спускалась по трапу.  Ох, какой ветер всегда на лётном поле, аж дух захватывает!  Растрепал волосы,  рвёт из рук шёлковую косынку, которую она на ходу пытается повязать на голову…  Но даже сквозь этот ветер уже чувствуется, что воздух здесь совсем другой, чем дома, – он по-другому пахнет.  В каждом городе воздух пахнет по-своему, особо… Недаром ведь во французском языке слово «город» – женского рода.  Города и впрямь – как женщины:  у каждой  свой неповторимый аромат, свой характер, свой стиль,   свои секреты и свои способы обольщения.  Город, как женщина, может  увлечь, вскружить голову,  заставить непрестанно думать о себе, но может и разонравиться, разочаровать, надоесть до чёртиков и однажды подтолкнуть к тайному бегству.    Так и Москва. Катя впервые увидела столицу в пять лет, правда тогда ничего, кроме Красной Площади и Зоопарка на Баррикадной она не запомнила.  Несколько лет спустя  Москва поразила её своим величием и масштабами, но  показалась серой, строгой и даже немного суровой.   Когда Катя приехала сюда снова  в студенческие годы, то словно увидела совсем другими глазами и….влюбилась без памяти.  Именно тогда, в юности, она впервые почувствовала этот особенный аромат столицы,  разглядела её светлое, с широко распахнутыми голубыми глазами  лицо русской красавицы… Белостенные,  с золотыми куполами храмы  и  крылатые высотки,   широкие проспекты и узкие старинные улочки в тёплых объятиях   Садового кольца,  стройный силуэт  Останкинской башни,  гламурный лоск Нового и лукавые  улыбки Старого Арбата, великолепие старинных станций метро,  роскошь музеев и галерей… Катя с жадностью и восторгом проглатывала все эти приворотные зелья столичного города. Всё казалось потрясающе красивым, невероятно значительным и важным, и в то же время таким «своим», «родным», необходимым.   Катя впервые тогда наткнулась на Цветаевские строки:

«Москва! Какой огромный

Странноприимный дом!

Всяк на Руси бездомный,

Мы все к тебе придём!»

И решила для себя, что лучшего места на земле ей и не найти.  Через год она приехала сюда снова. Потом, ещё, и ещё раз.  И вдруг поняла, что охладела.  При более близком знакомстве величавая  русская красавица оказалась недалёкой,  суетливой,  меркантильной и показушной деревенской бабой.  Катя не жалела теперь, что не поддалась первому порыву и не переехала сюда жить.  И потом, слишком многие сюда переезжали,  а Катю никогда не тянуло делать то, что делают многие. Даже наоборот.

 

И в то же время, она по-прежнему любит приезжать в Москву, потому что в Москве живут очень близкие и дорогие для неё люди, давние-давние друзья их семьи.  Катина мама познакомилась с ними до её рождения, и получается, они знали друг друга уже около сорока лет – почти полжизни!  А Катя знает их всю жизнь.  Тётя Нина, дядя Коля, Валера и Алексей –  все они для неё, как родные.   Даже с родственниками, которые живут с ними в одном городе, у Катиной семьи не такие тёплые и искренние отношения, как с этими, казалось бы, совсем чужими людьми, живущими за девять тысяч километров, на противоположном конце страны.

Они всегда были рады их приезду. Всегда окружали заботой, но без навязчивости. Были внимательны, но  не любопытны. Искренни, но при этом очень тактичны.  Редкое сочетание качеств, редкие люди.  Катя, как и её мама, по-настоящему полюбила их.  Письма, поздравления со всеми праздниками, междугородние телефонные звонки, – всё это было само собой разумеющимся, более того, это было необходимым, так как позволяло постоянно чувствовать присутствие друзей, несмотря на разделяющие их тысячи километров и годы, пролетающие от одной встречи до другой…

Когда Катя приезжала сюда с родителями, Долгушевы всегда встречали их в аэропорту. Сначала – дядя Коля на своём красном «жигулёнке».  Потом – старший сын Валера. Последние два-три раза их встречал Алексей, – Лёшка, как привыкла называть его Катя.  Сейчас она впервые приехала сюда одна. И она знала, что её обязательно встретят.

 

Пришлось долго ждать получения багажа,  и поймав, наконец, свой чемодан на быстро бегущей ленте транспортёра,  Катя заторопилась к выходу.  Её взгляд быстро скользил по лицам встречающих.  Тот, кто её ждал, наверняка, тоже с беспокойством вглядывался в лица прибывших пассажиров.  Ох! Катино сердце радостно подпрыгнуло за сотую долю секунды до того, как мозг осознал, что это именно Алексей шагнул ей навстречу из пёстрой взволнованной толпы.

– Лёшка!

–  Катя, привет!  – лицо, которое только что выражало озабоченность и тревогу, просияло.

Такое знакомое, почти родное лицо.  Загорелое, огрубевшее от солнца и ветра, изборождённое ранними морщинами, – но всё-таки по-прежнему по-мальчишечьи открытое, наивное, доброе лицо. И в сорок, и в пятьдесят лет он останется для неё тем же Лёшкой, которого она знала с детства.

Одной рукой он отобрал у неё чемодан, а другой легко приобнял за плечи.

– Слава Богу,  ты здесь!  А то меня уже начали терзать сомнения…. – Лёшка, очевидно, приехал не просто вовремя, а заранее.

– Выдачу багажа что-то задержали, я уже тоже переживала, что заставляю тебя ждать, – оправдывалась Катя.

– Ну, а теперь – всё? Можно ехать?

– Можно!

 

 

Лёшка осторожно, словно хрустальный,  положил её чемодан в багажник,  открыл перед Катей дверцу  авто, потом легко прыгнул  на своё место, повернул ключ зажигания и нацепил  очки-авиаторы с зеркальными стеклами.   Катя улыбнулась:

– Ну, ты прямо Шумахер!

– А то! …Ну, как вы там поживаете-то, у океана?

– Да нормально поживаем.

– Нормально?  Или хорошо? – Лёшка аккуратно выруливал с парковки.

–  Отлично.

–  Ну, рад слышать. – Он протянул руку к приёмнику и включил музыку. – Не помешает?

– Нет, что ты… А я рада тебя видеть. Очень.

Катя умолкла. Она видела в зеркале только часть Лёшкиного лица, но всё же заметила, а скорее, почувствовала, как он собрался, ушёл в себя, сосредоточив всё внимание на дороге.

Когда они выехали на МКАД,  солнце вдруг спряталось, небо потемнело и начал накрапывать мелкий дождик.  Такая изменчивость московской погоды всегда удивляла и немного раздражала Катю.   Дома, во Владивостоке, если уж небо затянуло, и пошёл дождь, то будьте уверены, что зарядит на три-четыре дня, да без остановки. А если уж солнце, то солнце, и на небе ни облачка. Тут же вечно по небу носятся какие-то подозрительные тучи, и того и гляди какая-нибудь из них надумает расплакаться.   Лёшка включил дворники.

– Сегодня грозу обещали, похоже, угадали, – заметил он.

– Может быть, обойдётся?

– Всё может быть…

Катя рассеянно смотрела на проносившийся мимо пейзаж, стараясь побороть усталость.  Ровное, почти бесшумное движение автомобиля и негромкая музыка в салоне убаюкивали,  а если учесть, что в её городе уже поздний вечер, неудивительно, что глаза у неё начинают слипаться. Катя зевнула, прикрыв рот рукой, но Лёшка всё равно заметил, хоть и смотрел, казалось,  только на дорогу.

– Спать хочешь?

– Угу, –  она взглянула на часы, которые ещё не успела перевести. – По-нашему уже почти полночь,  а я в самолёте совсем не спала.

– Ничего, уже скоро приедем.  Хорошо, что сегодня суббота – пробок почти нет.

– Разве на кольцевой бывают пробки? – удивилась Катя.

– Ещё какие!

– С ума сойти!

– Да уж… Пора сваливать отсюда…

– Куда же сваливать?

– Ну,  километров за сто…

– За сто?  А может быть, за девять тысяч?  – усмехнулась Катя.

– Да…куда уж там…-  рассеянно пробормотал Лёшка и снова умолк.

За рулём он был – весь внимание и машину водил отлично, впрочем, как и его отец, и старший брат.   Катя всё-таки задремала, а когда открыла глаза, они уже подъехали к зданию гостиницы.

– Ну, вот и на месте! Скоро сможешь лечь спать!

Катя сонно вздохнула.

– В Троицкое завтра поедешь?

– Да, конечно.

– Родители тебя очень ждут.

– Да, я знаю. Я тоже очень хочу их увидеть.

– Только…-  Лёшка замялся, – я, наверное, не смогу тебя завтра отвезти, потому что…

– Лёш, да о чём разговор!  Я сама прекрасно доберусь.

Он закивал, виновато улыбаясь.

– Я, в общем-то, и мог бы, я в отпуске сейчас.  Но Катерине моей завтра куда-то нужно ехать с утра, а когда управимся, не знаю.

– Лёш, не беспокойся. Что я, маленькая?   Спасибо тебе огромное, что встретил. Вот сегодня мне и вправду было бы трудно самой доехать – голова ещё дурная после перелёта. Спасибо!

– Да не за что, Кать.

Он донёс её чемодан до стойки администратора, подождал, пока она оформится, проводил до двери номера, но входить не стал. Деликатность тоже была у всех Долгушевых в крови.

– Ну всё, Кать, отдыхай. Я завтра тоже к родителям заскочу вечерком. – Он отсалютовал Кате и умчался.

Скинув туфли, Катя устало осмотрелась в номере, подошла к окну. Лёшкин тёмно-синий Volvo медленно выезжал с парковки.   Дождь усилился, тяжелые капли барабанили по жестяному карнизу.  Катя повернулась, посмотрела на картину, что висела на стене над кроватью.  Ещё один шедевр  интерьерного дизайна в стиле абстрактной живописи. Но, по крайней мере, понятно, где у птицы клюв, а где хвост…Зато солнце – в лучших традициях – синее.  Ну и пусть. В  остальном, номер очень уютный, даже какой-то домашний. Всё подобрано с большим вкусом,  без излишеств и  показной роскоши. Катя любила гостиницы.  Потому что гостиница – одно из немногих мест, где чувствуешь себя абсолютно свободным.  Заплатив за несколько дней вперёд, ты остаёшься наедине с собой, и никому нет до тебя дела. Свобода и покой – главные составляющие счастья в её понимании.

 

Раньше  они всегда останавливались у Долгушевых, в их пустующей летом городской квартире в Строгино.  Но с тех пор, как Лёшка женился, об этом не могло быть и речи. Новая хозяйка не скрывала своего нежелания принимать гостей, более того, она даже не пыталась вежливо замаскировать свою неприязнь к Кате и к её маме заодно.

Когда тётя Нина  сказала, что Лёшкина жена – стюардесса,  Катя сразу представила открытую, обаятельную, приветливую, улыбчивую девушку.   Конечно, Лёшка сделал правильный выбор, и…наверное, права была мама, утверждая, что Лёшку всегда отпугивала Катина застенчивость и мрачноватость.  Но куда уж было её «мрачноватости» до той грозовой  мрачности, с которой впервые встретила их Лёшкина жена!  Когда она открыла дверь и, оглядев гостий в головы до ног, процедила сквозь зубы: «Вам кого?», Кате на мгновение показалось, что они, наверное, ошиблись этажом или подъездом.  Потому что не могла эта угрюмая, несимпатичная женщина быть Лёшкиной женой!  Но потом она протянула: «А-а-а, это вы-ы» и сделала шаг назад,  исподлобья наблюдая, как они робко переступают порог квартиры.  Лёшки дома не было, а его молодая жена всё время их визита простояла, прислонившись косяку двери в гостиную. Её улыбки Катя так и не увидела. О чае нечего было и думать,  хотя они принесли в подарок большую коробку конфет,  но даже если бы Катерина и предложила, они с мамой отказались бы,  настолько явно на лице хозяйки читалось желание поскорее выставить их за дверь.   Присмотревшись повнимательнее, Катя отметила про себя, что Катерина довольно миловидная:  у неё волнистые рыжеватые волосы, голубые глаза и вздернутый нос типичной представительницы среднерусской возвышенности.  И с Лёшкой она разговаривает, наверняка, совсем по-другому.  Да и тётя Нина хорошо о ней отзывалась: мол, она покладистая, домовитая  и спокойная.   А эта неприветливость по отношению к ним вполне объяснима: ну, скажите, какой молодой жене понравится, что из другого города приехала девушка, с которой у её мужа когда-то что-то было? В то, что никогда и ничего у Лёшки с Катей не было, его супруга, судя по всему, не верила.  Наверное, в это действительно было трудно поверить.  Да и каждый ведь по себе судит,  правильно  говорят.   И собственно, каждый получает в жизни  именно то, что заслуживает.