Строгинский бульвар. 3. Разговоры за чаем

Возвратившись с прогулки к заводи, Нина Михайловна с Катей сели на кухне пить чай.  Дядя Коля, который устроился в гамаке «полежать» после обеда, крепко спал, надвинув панамку на лицо.

– Тёть Нин, да вы сидите, я сама чай принесу. – Катя легко вскочила с места и сняла с плиты кипящий чайник.

– Спасибо, мой хороший.

– Так,  смотрите, сколько вам заварки?  Сахар нужно?

– Сахар мне врач запретил в чай класть. Но, так и быть, сыпани ложечку. Да ты сама уж садись, Катюш. …Давно за мной так никто не ухаживал. Даже неловко как-то.

– Вы, тёть Нин, просто немножко избаловали всех. Все привыкли, что вы о них заботитесь, обо всех беспокоитесь,  всё всем подаёте…  Люди очень быстро к этому привыкают  и принимают, как должное…

Нина Михайловна задумчиво помешивала серебряной ложечкой в чашке с чаем. Она как-то расслабилась и взгляд её, всегда такой зоркий и напряжённый, затуманился, глаза повлажнели.

– Да-а…Всё обо всех  заботилась, всё суетилась. Двоих сыновей вырастила, потом внуки пошли. Работу давно уже оставила, ещё Лёшенька маленький был. Денег хватало, а вот времени не стало хватать на всё: убрать, приготовить, мужа да мальчишек обстирать, да ещё мама тогда лежала больная, да сад-огород…

Она отхлебнула чай. Нетронутый кусок пирога остывал на тарелке.  Катя слушала, затаив дыхание:  тётя Нина почти никогда не говорила о себе, о своей жизни.  Такой мягкий, тёплый,  с детства знакомый голос, неторопливая, отрывистая речь коренной москвички.

–  Всё вот праздники…дни рождения,  свадьбы, юбилеи… И всё у нас собирались,  всегда у нас.   Не помню, чтобы мы к кому-то в гости ходили.  Готовишь два дня, потом – едят, пьют, гуляют…. Разъедутся – и всё это убираешь, посуды – горы…  А через неделю-другую – снова какой-нибудь праздник, снова гости. Вот так и жизнь прошла… –  тётя Нина вздохнула, подперев щёку ладонью.   Натруженные большие руки.  Тёплые заботливые руки жены, матери, бабушки, хлебосольной хозяйки гостеприимного дома.

 

–  А на работе мне нравилось, очень. Я в заводской столовой работала, старшим поваром. Огромный завод,  рабочих много,  инженеры.. .  Пообедают и подходят, зовут меня с кухни: «Спасибо, Нина Михайловна, никогда такого вкусного борща не ели!».  Грамоты к праздникам вручали, благодарности.  Приятно. И так радостно, что ты людям пользу приносишь, что они тебе благодарны.  А коллектив какой хороший был! Девчата. До сих пор жалею, что ушла.  Ну, что ж… Дом, семью выбрала, на первое место поставила.

–  Но это ведь тоже важно, – негромко отозвалась Катя. – У меня вот есть работа, любимая, интересная,  и хобби всякие,  а вот семьи,  своей семьи  – нет.  Тоже как-то…

–  Да-а-а… Но знаешь, Катюш… Я всё думаю… Вот с некоторых пор стала думать. Дом, семья  – а обязательно ли это нужно?  И всем ли это нужно?  – В её голосе звучало сомнение  и, возможно, она стала бы говорить и дальше,  говорить о человеческом счастье,  что для всех оно заключается  в разном,  и о смысле жизни… Но она не привыкла много говорить,  не умела.  Умолкла. Привычно-заботливо взглянула на Катину тарелку.

– Катюш, ты что это?  Бери ещё кусок пирога!

– Спасибо, тёть Нин, я уже наелась.  Да и Лёше надо оставить, он ведь обещал заехать сегодня.

– Перебьётся твой Лёша! – возразила тётя Нина. – Пусть Катерина ему пироги печёт!  А я для тебя стряпала. Ешь. Клубника хорошая, сладкая, уродила в этом году.

И Нина Михайловна снова заговорила о самом привычном и близком: о своём огороде, о плодовых деревьях  и новых сортах цветов…

 

***

Около пяти часов приехал Лёшка.  Заскочил на кухню, обнял мать за плечи.

– Здорово, Михална!  Кать, привет!

– Здорово, здорово.  Мадам-то твоя где? – тётя Нина глядела на сына с притворной суровостью.

– Дома, где ещё.  У нее там – сериал.

– Сериал и здесь могла бы посмотреть. Поссорились, что ль?

– С чего ты взяла? Нет. Ух ты, у вас тут пирог! – он уселся за стол, потирая ладони, тут же вскочил снова, потянулся в буфет за своей кружкой.

– Чего ты скачешь! Сядь уже, угомонись.

– Михална, ты чего? Чаю  налей.

– Вот и налей сам, без рук, что ли?

Лёшка засмеялся, хватил чайник. Катя инстинктивно чуть отодвинулась, прикрыла колени краем скатерти.  Всегда он такой резкий, порывистый за столом, совсем не то, что в машине. Катя положила Лёшке на тарелку кусок пирога, пододвинула сахарницу. Он замер на стуле, сложив руки на коленях, как ребенок,  и внимательно следил за Катиными движениями.

– Благодарствую! – сказал он, не глядя Кате в лицо и ткнул пальцем в румяную корочку. – Подгорел у вас пирог-то, Михална!

– Что ты сочиняешь? Не нравится – домой иди! – прикрикнула Нина Миайловна, еле сдерживая улыбку.  В её светло-карих глазах прыгали весёлые золотые искорки.

– Ладно, ладно…Пошутил.

– Пошутил он,  шутник! – Тётя Нина замахнулась на Лёшку полотенцем.

Катя  прыснула со смеху.  Она не раз была свидетельницей таких вот шутливых перепалок между матерью и сыном,  и каждый раз веселилась от всей души.

–  Да, Лёша наш всегда любил пошутить, – сказала она, ещё смеясь. – А некоторые его шуточки я до сих пор помню.

Лёшка отвлёкся от пирога и вопросительно взглянул на Катю.

 

-Как ты  меня с крапивой обманул, помнишь?

Лёшка – весь внимание,  слушает, вспоминает, аж мозги скрипят.

– Я ведь барышня городская совсем, неопытная,  но в книжках читала, что крапива жжётся. А ты стал меня уверять: молодая, мол, совсем не жжётся –  у неё  ещё «колючки» не выросли. Вот, возьми, сорви и сама увидишь.  Я и сорвала!  Завыла, из глаз – слёзы градом,  руки сразу волдырями пошли,  а ты хохочешь –  смешно!

–  Это когда было-то?… – недоверчиво спрашивает тётя Нина.

–  Мне шесть лет было, а Лёшке, значит, девять.  Ты разве не помнишь, Лёш?

– Нет, не помню…

– Ну и как ты на меня Тишку натравливал, тоже не помнишь, конечно!

– Тишку? – Лёшка наморщил лоб.

– Ну да.  Был у вас такой щенок. Тишка.  Тихон Хренников   вы его звали,  помнишь?

– Точно, был.  Ну ничего у себе у тебя память, Кать!…

– Да не жалуюсь.  Я на качелях у вас во дворе каталась,  а ты привёл его и начал команды отдавать: взять! взять!  Тишка прыгает вокруг качели, лает, а я – визжу, как резаная.  Тебе, конечно, весело.

– Кажется, помню… – Лёшка опустил глаза, и по его лицу будто тень пробежала.

– Это он, Катюш, так с тобой заигрывал тогда,  – подмигнула тётя Нина Кате.

–  Ну, не знаю уж… Такое себе заигрывание, скажу я вам, хахаха… Зато потом, позже, такой джентльмен стал…

–  Почему это джентльмен? – Лёшка искренне удивляется,  а уши развесил – кажется, до утра сидел бы слушал.

–  А помнишь, как мы у вас в Строгино ночевали, когда возвращались из Таллина? Это зимой было, почти перед самым Новым годом…

– Да, это хорошо помню, – Лёшка расплывается в улыбке.

– Родители наши в гостиной сидели, разговаривали, а ты пригласил меня в свою комнату, усадил за письменный стол,  вытащил чистый альбом,  карандаши, фломастеры… Спросил, удобно ли мне сидеть.  Знаешь, это было так неожиданно и приятно.

–  Да-а… –  Лёшка снова опустил глаза, задумался о чём-то.

–  Я раньше никогда не хотела старшего брата, а тогда вдруг подумала – как это здорово, когда есть такой брат, как ты… –  она помолчала. –  Ты же мне как брат, Лёш… Я  ведь даже – никто не поверит! – твои ползунки и распашонки донашивала: они тогда в дефиците были, и тётя Нина твои, из которых ты давно вырос, моей маме по почте присылала.   Они у нас, кстати, до сих пор хранятся.

Алексей вопросительно взглянул на мать. Нина Михайловна вздохнула:

– Да, всё так и было, Лёшенька.

 

У Лёшки зазвонил телефон. Он быстро ответил и засобирался домой, к жене.

– Побеж-а-ал, –  тётя Нина с трудом сдерживала раздражение, – боится, как бы мадам его не заругалась.

– Наверное, любая жена была бы недовольна, – сказала Катя, удивляясь её реакции:  тётя Нина никогда раньше не говорила  в таком тоне о своих невестках.  В  отличие от большинства свекровей  она всегда занимала сторону снохи  и  была довольна выбором сыновей.

–  Да уж, если б только это одно! – женщина с досадой махнула рукой.

– А ведь она вам нравилась, тёть Нин…

– Нравилась… Притворялась она хорошо. Артистка.  А теперь вот лежит целыми днями на диване – то голова у неё болит, то ещё что…аллергия на всё.  Зато как покурить или выпить – никакой аллергии.

–  Она выпивает?

– Когда повод есть – хорошо закладывает. А повод есть всегда –  стресс снять.

– Зато, наверное, дядя Коля доволен. –  Засмеялась Катя. –  Помните, он всё злился на меня, ругался, что я не пью совсем…компанию за столом не могу составить.

–  Да нет, он не злился… Это он так, шутил.   Но Катерина ему, действительно, по-прежнему нравится.

– А как дети Лёшины?  – поспешила перевести разговор на другую тему Катя. – Данилу уже сколько – шесть?

– Да, в апреле исполнилось.

– В школу скоро….

– Ой, Кать, не говори. Страшно подумать даже, про школу-то.

– Почему?

– Да бандитничает, гад. В саду детей бьёт – только вой стоит! Уж сколько раз Алексея к заведующей вызывали, грозились исключить.  Что будет в школе – не представляю. И в  кого  он такой? У меня с мальчишками никогда таких проблем не было…

–  Сочувствую… – Катя не знала, что ещё  можно сказать.  –  Но, может быть, это пройдёт со временем.  К психологу обращались?

– Да, Лёшка водил его раз. Но Катерина сказала, что всё это ерунда и нечего деньги зря выбрасывать.

– Понятно. Хотя, я думаю, хороший психолог мог бы помочь… Правда, всё это не очень быстро,  и менять своё поведение прежде всего родителям нужно

 

Нина Михайловна понимающе и устало кивала в ответ на Катины слова.