1
Этому вечеру пора бы уже закончиться.
Диван на котором мы сидим старый и продавленный, нам обоим ужасно неудобно.
Мои колени упираются ему в живот, левая рука затекла, но я не могу пошевелиться.
Я до сих пор не знаю, его ли это квартира.
Потертые стены, белые офисные обои отстают по углам.
За окном темнеет и начинается дождь.
На эстакаде собралась пробка и огни от фар расплываются по стеклу.
Промозглая беспросветная середина октября.
Он дышит мне в шею.
Его ладони лежат на моих лопатках.
Я бы хотела знать о чем он думает сейчас.
Я хочу узнать чем он собирается заниматься завтра.
Я хочу чтобы он, наконец, дал мне ключ.
Я хочу спросить любит ли он меня.
Я готова прожить с ним вечность.
Я говорю ему: ”Вызови, пожалуйста, мне такси”.
2
Мой свитер колется и лоб чешется под шапкой.
Электричка битком, шумно и жарко.
Кругом лыжи, палки, ватрушки.
Мы сидим очень близко и постоянно касаемся друг друга.
Он смеется над тем, что я сделала всё не так.
Смеется над моим свитером и спрашивает, как вообще можно было додуматься его надеть, ведь на улице не минус 30.
Он сам сказал, что мы уедем в лес на целый день, а теперь натягивает шапку мне на нос.
Его пальцы теплые и влажные, он берет меня за руку.
Я уткнулась лбом в стекло и смотрю на пролетающие мимо деревья.
Я как-будто в огромном мягком шаре и прошу этот момент: запомнись.
Он трогает меня за плечо и я поворачиваюсь.
Он целует меня, его глаза смеются и я тоже смеюсь.
3
Мы виделись однажды и я боюсь встретить его еще раз.
– Ты работаешь в центре?
Я работаю в центре, на Большом Кисловском он в Никитском переулке.
Департамент строительства.
Пешком минута.
Утром я выхожу с “Арбатской”, вечером иду к “Площади революции”.
Он едет на машине, туда и обратно. Один и тот же маршрут.
– Тебе нравится Джармуш?
Он хочет казаться интеллектуалом.
Я не смогла досмотреть даже “Кофе и сигареты”: “Да, он очень самобытен”.
Я хочу понравиться.
В тот вечер я любила Джармуша, виски, сычуаньскую кухню, болела за “Ливерпуль”.
Я заранее знала, что ничего не выйдет.
– Тебя подвезти?
Нет, я доберусь сама.
Я иду к “Площади революции”, сажусь в полупустой вагон и покачиваюсь вместе в остальными.
Мне становится неловко и стыдно.
Как я могла быть такой тупой?
Зачем мне это нужно?
Зачем я вообще с ним куда-то пошла?
Он написал утром.
– Привет, красавица. Проснулась?
Дико и пошло, но я рада.
Потому что уже не ждала.
Я понравилась, или что это?
Мне обязательно отвечать?
Я хочу казаться оригинальной, дерзкой, остроумной.
– Может увидимся вечером?
И я думаю о том, что он старше почти на 20 лет.
4
Он пишет пьесы, плохие и вульгарные.
Съемная однушка, 1-я Останкинская, 14 этаж.
Он сидит за столом на кухне: клеенка, пепельница, дешевое вино, старый ноутбук.
Балкон завален пакетами и пластиковыми трубами.
Когда-нибудь пригодятся. Хозяйские вещи.
Я сижу на низкой разъехавшейся табуретке.
В моей руке мутный, заляпанный стакан.
Я думаю, какое у нас может быть будущее.
Я думаю, что лучше пересесть на пол.
Он читает: “Во мраке ходят люди-свечи”.
Я понимаю, что сейчас засмеюсь.
Я говорю: “Мне нужно в ванную, подожди”.
Я открываю кран и смотрю на себя в зеркало.
Тушь потекла и отпечаталось на веках, помада съехала за края губ.
Мне больше не смешно.
Я вспоминаю все места, где разложила свои вещи.
Я понимаю, что они мне не нужны.
Я прикидываю, что если выйду прямо сейчас, буду дома через 40 минут.
5
Он лохматый и рыжий, все лицо в веснушках.
Протягивает мне руку. Оранжевый пуховик, синяя лыжная перчатка.
Я только что распласталась посреди тротуара: скользкие ботинки, гололед.
В колене звенящая боль и кажется, что отдает даже в уши.
Он поднимает меня одним движением.
Я неловко болтаюсь на одной ноге и держусь за его предплечье.
От остановки отъезжает мой автобус, я смотрю, как он исчезает в утренней морозной темноте.
Он спрашивает, в порядке ли я.
Я спрашиваю, как ему не холодно без шапки.
Он не очень удачно отшучивается.
Щербинка между зубов.
Я хочу смотреть на него еще хотя бы полчаса.
Я говорю: “Идем пить кофе”.
Он спрашивает: “Когда?”
Я уже опоздала на работу и чувствую себя необычно смелой: “Сейчас”.
Он колеблется.
К остановке подъезжает следующий автобус, праздничный, светлый, теплый.
Я тороплю его мысленно: “Ну же!”
Начинает светлеть и там где проспект сливается с небом появляется красная полоса.
6
Одеяло сползло и я проснулась от холода.
Июнь, 3 утра.
Солнце вовсю лупит по прохладным веткам, плетеные цветы на тюле впились в мою спину и я выдираю его из-под себя.
Отталкиваю раму и она глухо захлопывается
Утрамбовываю тюль за синтетической занавеской: желто-коричневая, в цветочек.
Я поворачиваюсь и смотрю на него.
Из-под одеяла выглядывают плечо и ключица.
Мы приехали вчера вечером и долго не заходили в дом.
Бесконечные сумерки, комары, он щекочет мою спину травинкой.
Потом пили чай.
Чайник металлический, круглый, греется на газу.
Здесь баллон: сначала открыть вентиль, потом поджигать.
Кровать узкая, сделана как-будто из фанеры, стоит вплотную к стене, под окном.
Темная лестница, второй этаж.
Цикады трещат. Где-то справа, в ненастоящей летней темноте, квакают лягушки.
Он сказал, что проводил здесь каждое лето.
Речка, карьер, большой муравейник.
Как поместить в выходные всю эту жизнь?
Я тихонько толкаю его, он сонно мычит и открывает глаза.
Я целую его в переносицу и говорю: “Пойдем гулять”.
7
Он пришел домой чуть позже обычного и на мгновение впустил мороз с улицы.
Протягивает пакет – белый холодный пластик и говорит:
– Держи.
Внутри серебристые звонкие блистеры, стеклянный, темно-коричневый пузырек с бело-синей наклейкой.
Он говорит про кашель и про открытое горло, и начинает наматывать на меня шарф.
Я пытаюсь устроить шею удобнее и немного растягиваю шарф.
Весь мой сегодняшний день: салфетки, ингалятор, книжка.
Он приносит очень теплое, почти горячее молоко.
Он говорит:
– Пей.
Я пью.
На дне неразмешанный мед, сверху желтая пленка сливочного масла.
Я сижу румяная, под всеми моими слоями, на коже, появилась испарина.
Мне жарко.
На кухне открываются и закрываются шкафы, глухо хлопает дверь холодильника, пищит микроволновка, раскатываются вилки.
Он заглядывает в комнату:
– Идем ужинать. Ты вообще сегодня ела?
Я киваю.
Идём.