Эта история засела прочно в моей голове, хотя со дня описываемых событий прошло несколько … десятков (!) лет. Хотелось поделиться ею с кем-нибудь, но то ли не хватало смелости и уверенности в себе – в том, что сумею изложить её так, что читатели станут союзниками автора и примут информацию без иронических улыбок и саркастических реплик; то ли срабатывало возведённое в принцип моего самомнения: проза не для меня. На сколько факты могут разбавляться вымыслом, чтобы их художественная обработка не очень-то вредила документальности?
К какому жанру оно относится? Извините, не знаю. Не знаю потому, что, во-первых, совсем не ориентируюсь в теории прозы, а во-вторых, не знаю во что это произведение выльется. Последнее от того, что, пишу, как говорится, с листа, из головы, без предварительно подготовленного оглавления или содержания. Смутно представляю себе порядок событий, о которых хочу рассказать. И всё. Вспоминаю, представляю и пишу, пишу он-лайн. Использование слова «повесть» в названии совсем не определяет жанр произведения, а просто вызвано некоторыми ассоциациями автора. Конечно, в процессе написания и потом перечитаю материал неоднократно, появляются неизбежные правки.
Обращаюсь к читателям, знакомым с авторам лично: ни в коем случае не считайте эту повесть документальной историей жизни героя. Автор всё-таки стремился охудожественить жизненный материал.
Итак, в путь.
- Дорога к месту исполнения почётного долга каждого гражданина страны
Утром Георгий достал из почтового ящика открытку с официальным требованием быть через день в райвоенкомате, что называется, с вещами. Событие давно ожидаемое и потому неожиданное, как летняя метель. Были, конечно, предварительные вызовы в это заведение. Проходил медкомиссию, стыдливо прикрываясь от женщин-врачей. Давал подробные данные о своём «послужном списке». Естественно, скрыл, что после средней школы окончил в этом году строительный техникум и даже успел поработать пару месяцев мастером на стройке. Совсем не хотелось загреметь в стройбат.
Прощай первый курс заочного отделения института, прощай милая девушка, с которой дружил уже два года, а несколько дней назад случилась размолвка. Но последнее-то исправимо — можно позвонить ей на работу и оповестить о долгой разлуке. Это и было сделано из телефона-автомата, не откладывая в долгий ящик. Услышал, что она выехала по заданию своего начальства в один из райцентров ближнего Подмосковья. Выехала на два-три дня. Пришлось рассказать её сотруднице, снявшей трубку телефона, о предстоящем расставании с просьбой передать пламенный привет. Но сотрудница, к удивлению, восприняла эту информацию очень уж эмоционально, потребовала подробности о дате и времени, об адресе военкомата.
Ранним прохладным, но солнечным сентябрьским утром в день отъезда во дворе военкомата собралась кодла молодых людей, человек двадцать. Кодла потому, что по одёжке они не очень-то отличались от так привычного ныне нам облика БОМЖей. Зачем одеваться изысканно, если скоро всё равно переоденут в солдатскую робу, а свою гражданскую одёжку либо сам уничтожишь, либо кое-что выберут и заберут себе дембеля? Вот и герой наш был одет в довольно поношенную, но опрятную черную вельветовую курточку, широкие, не по тогдашней моде, не первой свежести тёмно-серые брюки, обут в черные полуботинки со сбитыми каблуками. И, конечно, на процедуре прощания присутствовали близкие и родные призывников, а также друзья, не отошедшие ещё от многочисленных прощальных тостов этой ночью. Георгия провожали мать, отец и Тина – любимая девушка, примчавшаяся на проводы прямо с Павелецкого вокзала. Друзей среди провожавших не было, так как все они уже служили в армии – Георгий же призывался с отсрочкой в связи с учёбой в техникуме. Под слёзы мам и девушек ребят вместе с их рюкзаками и фибровыми чемоданчиками погрузили в открытый кузов грузовика. Автомобиль под звуки «Марша славянки» и прощальные крики провожающих выехал со двора и затерялся в путанице улиц Москвы.
Привезли новобранцев на какую-то грузовую железнодорожную станцию со множеством тупиковых путей в районе Хорошевского шоссе. Выгрузили из грузовиков, а их там оказалось не мало — из всех районов города, пересчитали по головам и загнали в товарные вагоны, прозванные в народе телятниками. Справа и слева от сдвижной широкой двери вагона располагались в три яруса дощатые полати на всю ширину вагона.
В каждом вагоне сопровождающий, он же охранник и блюститель порядка в форме сержантского состава. На настойчивые вопросы новобранцев о пункте назначения и роде войск сержант в конце концов вынужден был процедить сквозь зубы: «Львов. Авиация». Ответ не очень убедительный, так как погоны у сержанта не голубые, как у солдат ВВС, а чёрные, с эмблемами в виде перекрещённых молний. Но народ всё-таки как-то приуныл – ещё бы, служить в авиации предстоит четыре года, а не три, как во всех сухопутных войсках. Георгий быстренько вырвал из маленького блокнотика листок. Написал на нём два этих слова и номер телефона, по которому их следовало назвать. Потом он высмотрел проходившую вдоль состава женщину вполне цивильного вида, бросил ей эту записку с просьбой позвонить по указанному телефону. Значительно позже, уже при регулярной переписке с родителями Георгий узнал, что женщина честно исполнила его просьбу.
До Львова ехали четверо суток. Поезд часто останавливался на разъездах, пропуская скоростные и даже пассажирские поезда. А куда торопиться-то: поезд ползёт, а служба идёт. Было совсем не скучно. Нашёлся гитарист с инструментом и исполнитель современных популярных и малоизвестных песен, в основном, конечно, блатных или приблатнённых. Но некоторые песни, услышанные Георгием впервые, глубоко запали в душу и память ребят. Например, спел парень песню, написанную, по его словам, другом. Её никто из присутствующих ещё не слышал, всем очень понравилась. Она сопровождала потом ребят все три года службы. А название-то её «Серебряный туман»! И это в 1958 году!!! Через несколько лет, уже после демобилизации Георгий услышал исполнение этой песни перед сеансом в кинотеатре «Россия». Очень удивили и огорчили слова конферансье, который назвал её авторами знаменитых советских композитора и поэта. Ну что ж, бывает у нас такое, и, говорят, не редко.
По дороге поезд останавливался на станциях, но, как правило, где-то на грузовых задворках. Остановки использовались и для посещения общественных туалетов, и для приёма пищи. Её разносили в бачках солдаты (как потом выяснилось, из хозяйственного взвода воинской части – нашего предстоящего места службы) из вагона с походной солдатской кухней. Ребята выскакивали из вагонов, чтобы размять ноги, иногда беззлобно похулиганить, например, позвонить в станционный колокол. Желающим удавалось на свои шмотки выменивать что-нибудь из съестного (как добавка к постоянным кашам), а иногда и из спиртного. Первым подкармливали и сержанта, последнее высасывалось в тайне от него. За дорогу одежды на ребятах здорово поубавилось. Приятель Георгия и его земляк по району проживания, «загнал» свои ботинки за бутылку самогонки и поношенные галоши громадного размера. Так и шёл он потом до самой части в этих галошах, подвязанных носовыми платками.
Оказалось, что Львов — не конечный пункт поездки. После него проехали ещё порядка семидесяти километров и окончательно расстались с обжитыми уже телятниками в небольшом райцентре Прикарпатья.
- Салага
Построили в колонну по четыре. Четыреста человек, все москвичи. И эта впечатляющая своей разнопёристостью колонна с громкими и невнятными слоганами, без понятия строя и основ марширования двинулась по привокзальному парку и старинным улочкам в прошлом польского города в его противоположный конец. Благо, город-то небольшой, всего двадцать тысяч жителей. Впоследствии Георгий узнавал свою колонну в некоторых фильмах про анархистов и «зелёных». Обгонявшие колонну повозки сразу заполнялись тряпьём к радости, а иногда к испугу, «водителей кобыл». Автомобили как-то не встречались. Похоже, они были в распоряжении только многочисленных воинских частей, расквартированных в городе. Нечастые прохожие останавливались на тротуарах и с неподдельным любопытством, смешанным с ужасом, наблюдали эту дикую картину.
Привели колонну без потерь личного состава и без заметного ущерба для окружающей среды в военный городок на окраине города, диаметрально противоположной вокзалу. Высокая кирпичная оштукатуренная и покрашенная в серый цвет ограда скрывала два четырёхэтажных кирпичных здания того же серого цвета, симпатичный клуб в окружении тополей и акаций, небольшой магазинчик, солидный по размерам строевой плац, скромную спортивную площадку с баскетбольными щитами, стойками для волейбольной сетки и основными гимнастическими снарядами, красивую аллею, ведущую к большому туалету в самом конце территории этого военного городка. Вдоль аллеи установлены плакаты с портретами выдающихся военачальников Советской Армии.
Одно из зданий было занято штабом полка Прикарпатского военного округа, второе — школой младших военных специалистов, входящей в состав полка. В эту-то школу и привезли всю московскую братию. В нём, этом здании, теперь предстоит и жить, и учиться, и нести различную службу вновь прибывшим, в том числе и нашему герою. Так что, оказался Георгий не в авиации, а в войсках противовоздушной обороны — ПВО. Это, пожалуй, один из лучших вариантов срочной военной службы. Не даром эти войска называют воинской интеллигенцией. Раньше они назывались войсками наблюдения, оповещения и связи — ВНОС, что остряки расшифровывали: «выспался, наелся и опять спать» или ещё «война нас обошла стороной». Трудности службы, конечно, были (о них напишу, может быть, в другой раз), но их не сравнишь с той же пехотой, морской службой. Новобранцев учили на операторов радиолокационных станций (РЛС), электромехаников РЛС, мотористов дизельных электростанций РЛС. Георгий попал в один из двух взводов операторов, где учились десять месяцев и выпускались с двумя лычками на погонах, то есть в звании младшего сержанта. Остальные специалисты готовились шесть месяцев и выпускались ефрейторами.
Служба началась с бани, стрижки и переодевания. В зеркало смотреть на себя было жутко и комично одновременно. Уши торчали из-под пилоток, нелепо напяленных на остриженные наголо головы. Гимнастёрки пузырились и горбатились, из голенищ кирзовых сапог торчали углы кое как намотанных портянок. Глядя друг на друга, обхохотались.
Началась тягостная текучка этапа, называемого курсом молодого бойца и заканчивающегося принятием воинской присяги. Изучение в классных комнатах уставов воинской службы, а их с полдесятка. Постижение с умным видом электрических схем РЛС, а каждая схема имеет размер приблизительно пять на два метра. Кому как, а Георгию все эти термины и обозначения электроники были равнопонятны и равноусвояемы китайскому языку. Ежедневные многочасовые занятия строевой подготовкой на плацу с одновременным изучением и спевкой взводной строевой песни. Регулярные марш-броски с полной выкладкой, кроме оружия. А это значит, что бежишь в сапогах, пилотка просунута под погон, гимнастёрка выдернута из-под ремня, наискосок через плечо надета скатка — туго свёрнутая в кольцевую «колбасу» шинель. Этот бег совершается, конечно, вне города, по загородным просёлочным дорогам и тропам. И так километров пять-десять. Сержант подгоняет отстающих. Иногда подобный кросс совершается с надетыми противогазами, зато без скаток и покороче. А командиру взвода и сержанту добавляется забота следить, чтобы «спортсмены» не оттягивали на щеке край противогаза или не отвинчивали шланг маски от коробки фильтра. Воздуха для учащённого дыхания очень уж не хватало. И так ежедневно, невзирая на погоду и самочувствие, без праздничных и выходных дней в течение двух месяцев.
А вечером, перед построением на «отбой» свободное время — часа полтора. В своей казарме, размером с классную комнату городской средней школы и с двухъярусными железными кроватями, солдаты сидят на прикроватных табуретках, подшивают свежие подворотнички, наяривают асидольной щёточкой пуговицы и бляхи, драют до блеска сапоги, пишут письма. И, конечно, несмолкаемый разговор. О девушках (женатые и опытные холостяки — о женщинах) с изрядной долей цинизма, хвастовства и «клубнички». В 22.оо отбой. При отсутствии сержанта, который «квартируется» вместе со своим взводом, продолжается болтовня, заглушаемая храпом тех, кто сон предпочитает сексуальным картинам.
Подъём в семь ноль ноль. и через тридцать секунд должен стоять в строю в коридоре, почти полностью одетый (без пилотки и ремня). Не успел — снова ложишься в исподнем на постель под одеяло и для тебя повторяется команда «подъём». И очередной день снова повторяет все уже здесь прожитое.
Некоторое разнообразие в жизнь вносят дни, когда взвод несёт очередное дежурство по части. Все солдаты распределяются по разным направлениям работы: дневальные, работа в блоке питания, уборка территории и туалета, уборка учебных помещений. Позже, после принятия присяги, добавилось несение караульной службы. Как правило учитываются пожелания солдат. Например, Георгий предпочитал до принятия присяги чистить картошку, а после принятия – караульную службу. Тяжёлое и морально, и физически время. Когда думаешь о том, что это будет повторяться изо дня в день в течение трёх лет, поневоле закрадывается мысль о самоубийстве.
Особо запомнились самые чёрные дни периода «молодого бойца». Всем солдатам сделали уколы под лопатку каким-то комплексным снадобьем. Сделали сразу после завтрака и в этот день отменили все занятия. Было позволено и категорически рекомендовано заниматься спортом: волейбол, гимнастика на снарядах, штанга и гантели — кто во что горазд. Бегали, прыгали, бесились, но к вечеру все обмякли, посерели и улеглись в постели. Назавтра, как обычно, в 6.оо команда «подъём», но никто не в состоянии был пошевелиться. Под лопаткой громадная плюха, дотронуться до спины невозможно, температура под тридцать девять. Плевать. Всё равно подъём и построение. После завтрака погрузка в кузова грузовых автомобилей. Подтягивались одной рукой, подсаживали друг друга. Поехали. В части оставили только двоих, температура которых перевалила за сорок. Привезли в колхоз и сразу на поле – собирать сахарную свеклу. Наклоняться больно. Поэтому присаживаешься, хватаешься за ботву и встаёшь, выдирая плод из земли. Производительность, естественно, никудышная. Полевую кухню привезли на место работы. Кое-как сжевали миску каши, сидя на сырой целине с краю поля, и за работу.
Рядом с полем протекала небольшая речушка, или большой ручей. Один из солдат, чтобы хоть как-то отлынить от работы, свалился, якобы нечаянно, в воду. Это его не спасло. Он продолжил сбор свёклы мокрый до нитки. А на улице-то октябрь! Ночевали в небольшой классной комнате деревенской школы. Помещение было освобождено от парт, а пол застлан тонким слоем соломы. Лежали тесно, только на боку — лежать на спине невозможно – и из-за нехватки места, и из-за боли. Стоит только кому-то попытаться повернуться на другой бок, как раздавались стоны и ругань его соседей. Георгий не смог больше терпеть, встал как можно осторожнее и, переступая через тела коллег, вышел из помещения. Решил пройтись по ночной улице деревни, но тут же наткнулся на гуляющих сержантов. Они обвинили Георгия чуть ли не в дезертирстве и заставили вернуться в школу. Заходить в класс Георгий не стал. Сначала он сел на скамью вытащенной во двор парты, но скоро стал замерзать. Пришлось возвращаться в школьный дом и сесть на пол в прихожей, прислонившись здоровым боком к стене. Так и подремал немного.
Эта колхозная страда продолжалась четверо суток. Возвращались в часть ужасно грязные, измотанные, но почти выздоровевшие от уколов. Возобновлённые занятия в классах и на плацу теперь казались лёгкой забавой.
Справедливости ради нужно отметить, что никакой дедовщины в части не было. И это понятно. Старослужащих всего человек сорок. Это сержантский состав и хозяйственный взвод. А салаг-то четыреста! Попробуй только тронь кого-нибудь!
Таковы первые месяцы армейской службы Георгия. Теперь могу перейти и к основной нити повествования.
Повесть
Автор публикации
Интересно написано
Спасибо! Устанете читать ))).