Сашка Широбоков последние лет пятнадцать жил на Урале, но летом в отпуск, если получалось, ездил исключительно на родину в Удмуртию, в Родниковый край, как принято называть этот уголок в народе.
Сначала он заезжал к себе в родное село, чтобы повидаться с матерью и дать ей вволю потискать внуков, и лишь потом летел к теще в Вавожский район, на другой конец республики. Конечно, «летел» – это громко сказано, так как по таким убитым местным дорогам только и можно было, что трястись и играть с детьми в их любимую игру «Отец-заика» – это когда, двигаясь на средней скорости, ты включаешь местную радиоволну и подхватываешь с лёту только что произнесенную диктором фразу.
– Гажаса отиськом, джещь бурещь гожанэ ишь ес, – нарочито на смешной манер, заикаясь, произносил Александр и получал одобрительную улыбку рядом сидящей супруги.
Дети, конечно, катались со смеху, потому что язык и произношение сами по себе были непривычными, а кроме этого отца трясло на ухабах так, что он напоминал какого-то заправского алкоголика, который то и дело подпрыгивал в водительском кресле.
– Ну, где с утра-то успел набраться?! – шуточным втыком Нина заставляла рассыпаться еще сильнее сыновей от смеха, которые ехали на заднем сидении «японца».
– Мама, ну хватит! – просил старший сын, жадно глотая воздух, откашливаясь и стараясь отпить из пластиковой бутылки уже давно не газированную воду.
– Есё, есё! – с щенячьим азартом в глазах настойчиво требовал младший.
– Мон танэ яратисько! – также заикаясь, но уже чуть нараспев произносил отец.
Было уже не так смешно, как несколько минут назад, но семья сохраняла веселую атмосферу.
Из-за поворота навстречу неожиданно появилась вереница легковых машин, волоча за собой парашют из пыли.
– Так, пацаны, задраиваем люки! – скомандовал отец.
Мальчишки поспешно выполнили просьбу. Автомобили промчались так же быстро, как и появились.
– Паром пришёл! – пояснила Нина мальчуганам, не успевшим еще загореть на летнем солнце.
– Надо успеть! – уже всерьез сказал водитель и поддал газу.
Красное авто с пробуксовкой добавило ходу, то и дело выбрасывая из-под колес мелкую гальку на обочину.
Заезжая в родительское село супруги, Сашка сбавил ход возле старинной церкви и кинул привычный для семьи крест из трех пальцев. Именно в этом храме Вознесения Господня он крестил младшего сына, а также освящал любимую «Субару». Даже батюшка, который совершал обряд, был приятно удивлен выдвижным из панели автомобиля экраном на японском языке.
Приятные сердцу воспоминания пришлись по душе отцу семейства, как хмельная рука по двухрядке, из-за чего наш герой забыл включить левый поворотник и свернул по главной к дому, где их уже ждали.
Семья еще из автомобиля заприметила вдалеке на пригорке две до боли знакомые фигуры, спускающиеся вниз на дорогу, по которой и ехали Широбоковы. Когда редко бываешь у родителей, то видишь, как бежит необузданное время, и всегда ловишь себя на мысли, что надо бы чаще видеться с этими людьми.
Были приятные семейные хлопоты: богатый стол, который возглавило любимое всеми блюдо – перепечи, обмен подарками, экскурсия по хозяйству тестя, баня с холодным квасом в предбаннике, долгие разговоры за полночь.
Когда все легли спать, то последним с прогулки пришел Саша. Он любил перед сном нагнать дремоту, шастая по большому хозяйству родителей, в частности , по огороду, который выходил в лес. Он не стеснялся шуметь в сенях, так как им с Ниной, как обычно, стелили на веранде. Поэтому все это возюканье не было слышно в избе, как иногда думал Александр, скидывая отцовскую штормовку и татарские калоши.
Санька прошел в сени и лег на краю старого советского дивана.
– Опять думу думал, гулёна! – произнесла супруга. По голосу было ясно, что человек не спал, но был близок к этому процессу.
– Да, разгуляешься у вас тут в отцовских труселях-то! – ответил в свое оправдание Сашок немного в сторону.
– Ну-ка, муженёк, дыхни! – Нина почуяла запах браги, которую тщательно где-то скрывали на пару отец и муж.
– Товарищ инспектор! – шуточно, выпрямившись в полный рост, начал рапортовать «опоздун».
В это время в избе старались уснуть родители.
– Как ты думаешь, третий внук или внучка будет? – обратился вполголоса тесть к тёще.
– Вечно ты с этой темой. Спи, давай! – шепотом буркнула женщина. Через некоторое время она продолжила начатое.
– Ты мне скажи лучше, где ты там это пойло прячешь? На сеновале? – чуть привстав на локоть, спросила теперь тёща.
– Спокойной ночи! – ответил мужской голос, и перед тёщиным лицом появилась огромная мужская спина.
Женщина поджала губы и нехотя закрыла глаза, с силой сдёрнув одеяло с мужа.
Луна заливала своей белой тоской всю ветхую веранду. Хотелось жутко уснуть, да не получалось. Привыкший спать за звуконепроницаемыми окнами в городе, Сашка не мог свыкнуться с этим ночным деревенским концертом. На дальнем дворе лаял кобель. Чуть ближе, где-то в сарае, стоял кошачий ор, но большего всего добивала капель из незакрытого летника и предательский стук от играющей на ветру двери.
– Нет, ну мы будем сегодня спать, товарищи?! – по-доброму и в то же время раздражительно кинул себе под нос Сашка и врезал по и так взбитой подушке из гусиного пуха.
Лай пса на дальнем дворе становился активней, к его гавканью добавилась уже сдавленная хрипотца, но и это стерпел наш – городской – житель. Контрольным выстрелом послужил поздно возвращающийся с полей то ли комбайн, то ли трактор, который почему-то ночью решил въехать в село, да еще так медленно, будто бы водитель знал, что вот в этом доме на улице Коммунальной на веранде Толи Вахрушева не спит зять, и ему вредно спать вообще в принципе.
– Фашисты! – вскрикнул с дивана Сашка.
– Так даже в коллекторских компаниях не поступают!.. – бубнил он себе под нос.
Накинув на плечи ту же отцовскую куртку, в которой совершал ночной променад некоторое время назад, и натянув холодные калоши, он побежал в сторону ворот, которые вели на единственную улицу, по которой катила неугомонная и шумная техника.
– Ну,стервец, щас я тя кувыркну!.. – спокойно, словно молитву, произнес Чернышёв ускорив шаг.
Как бы не щурился и не пригибал голову в ночи, он всё равно налетел на разбросанные кирпичи. Крепко ударившись ногой, полуночник матюкнулся и замедлил ход. Доковыляв к воротам вплотную, он долго возился с засовом, жалея, что не взял с собой фонарь, стоявший в сенях на случай, если кто-то ночью пойдет в сортир.
Тяжёлая техника отъехала недалеко. Конечно же, пришлось бы бежать за ней в одних трусах метров сто или около того. На это Саша не отважился, так как не хотел, чтобы потом про зятя Толи Вахрушева в гараже или где-то еще плохо говорили.
– Вот ведь, мол, не успел приехать, а уже выгнали обратно в Свердловск, да еще голышом! – эта мысль всплывала в голове нашего героя и не давала покоя.
Возвращаясь с досадой обратно, Саша по-прежнему слышал уже очень громкий захлёбистый собачий лай с дальнего двора.
– Ты-то хоть не барахли! – выругался потерпевший. Подходя к крыльцу, он перешагнул через злосчастные кирпичи и даже попытался сложить их, но сердце его ёкнуло, и всё тело замерло…
На крыльце стоял кто-то в белом… И лишь потом потерпевший разглядел тёщу – Галину Николаевну.
– Картина маслом «Теща в ночи»! – постарался пошутить зять и вслед за этим увидел в ее руках топор. Воцарилась очередная неловкая пауза, которую нарушал прежний и беспощадный лай пса.
– Саша, дети вошкаются. Сходи, Грома угомони! – сказала женщина в белом и протянула топор.
– Мам, не понял… – произнёс совсем потерянный и потерявший всякую надежду на сон зять.
– Отцу рано с утра в рейс, так я не стала его тревожить, – так же спокойно и негромко сказала тёща, подняв руку совсем потерянного молодого человека, и вложила в нее топор.
Сашка вспомнил Раскольникова из школьной программы, и ему сделалось еще хуже на душе.
– Да иди уже, шугани там кого! Может, кто забрался?
После этих слов наш герой облегчённо выдохнул и опустил голову. Было видно, что он начал выходить из этого замешательства.
– Тёща ты, тёща! Ты бы ещё ружьё вынесла! Я-то уж подумал… – мгновенно выпалил зять.
– Что? – переспросила женщина.
– Я говорю, фонарь где? – уже на ходу, отдаляясь, крикнул Сашка через спину.
– Ох уж этот Вахрушев!.. Вечно поставит его … А мне потом ищи-свищи! – сердилась Галина Николаевна.
На дальнем дворе разворачивалась следующая картина. Огромный цепной пёс по кличке Гром никак не унимался. Он всё больше на кого-то напирал и уже не лаял, а больше скулил, вертелся на месте, ложился на брюхо и снова резко вскакивал – и по новой начинал собачью серенаду…
Тёща старалась держать крикуна за ошейник и в крайнем случае готова была спустить его. На полусогнутых ногах зять ходил с фонарём в глубокой борозде, то и дело размахивая топором, ожидая встретиться с хулиганами. Чем больше он ожидал с ними увидеться, тем громче становилась песня, которую зять напевал себе под нос. Сане было не столько страшно, сколько непонятно всё происходящее. Кому понадобилось ночью рыскать в огороде Вахрушевых?.. Может, хотели картошки подкопнуть, так она еще не созрела. Если понадобился бензин или соляра, так Анатолий Александрович и так может угостить. Тревожила Сашку неизвестность, от чего сердце колотилось намного сильнее обычного.
– Ох я кого-то найду…ох я на ком-то высплюсь!.. – подбадривал себя зятек, то и дело подтягивая сползающие труселя.
Неожиданно за Галиной Николаевной послышались спешные шаги и вспыхнул фонарь. Она аж вздрогнула, и от расстройства у неё зашумел живот. Пёс перестал лаять, лег на брюхо и во всю ивановскую начал наяривать хвостом. Даже немного обрадовавшись, что хоть кто-то появился, зять побежал навстречу к незнакомцу, распевая и перепрыгивая через борозды, при это крепко сжимая в руке топор. Но чем ближе он приближался к этому человеку, тем отчетливее в лунном свете проглядывалась фигура тестя.
– Тьфу ты, батя! Да что за ночь такая?!.. – выругался зять.
После того как Гром поприветствовал главного человека в своей жизни, он с новыми силами пустился лаять. Анатолий Александрович бегло прошарил лучом фонарика все потаённые углы и лишь только потом направил туда, куда устремлялось внимание пса.
– Гром, фу! – скомандовал тесть. Сторож покорно замолчал и сел на задние лапы, хотя плохо скрытое, недовольное рычание исходило из могучей груди овчарки.
Сделав пару шагов в сторону, семья повстречалась с незваным гостем.
– Да твою ж мать!.. – на выдохе произнес Саша, не отрывая взгляда от того, кто вроде бы еще недавно хотел поживиться солярой Александровича, и присел на корточки.
Вскоре все трое сидели во дворе на завалинке. Молчали. Рядом, в глубоком баке из нержавейки, возле блюдца с молоком ползал ежик. В доме слышалась детская беготня. Нина безуспешно воевала и пыталась уложить спать проснувшихся ребятишек.
Как было хорошо на душе, по-настоящему хорошо и больно!.. Хотелось смеяться и плакать. Непонятное чувство тревоги охватило Александра, и чтобы не выдать свое внутренне состояние, он постарался переключиться и тихонько затянул старую песню, которую слышал в детстве от своего деда.
Ох, бывает, подойдет
И застрянет в горле.
В душу влезет, запоет
О житейском горе.
Ах, тоска моя, тоска!
Выплеснись, излейся!
На помине ты легка,
Глубока, как песня.
Эх, рубаху садануть
На груди гармошкой!
Разорвать с распятьем грудь
С золотой цепочкой!
Мне с креста прольется свет,
Душу прополощет.
Эх, Тарасовский хребет
С ерниковой рощей.
Все это напоминало минуты после застолья, когда гости уже разошлись, а ты остаешься, хмельной, один на один с тишиной и думаешь.
– Господи, как быстро несется необузданное время! Надо бы чаще вырываться к родителям из этой городской суеты.Хорошо здесь.Непривычно.
22 апреля 2015г.
Перепечи — это удмуртское национальное блюдо. Подается в горячем виде. Начинки к перепечам самые разнообразные: мясо, жареные свежие грибы…
Тарасовский хребет – Тарасовские горы – эти горы являются “хвостом” Уральских гор.
Автор публикации
