…Маша… …Маша… Мария! И комок слёз застревает в горле… Я спрашиваю: «За что?» И не нахожу ответа… Маша… Мария…
Я увидела её случайно на улице под ручку с мамой, в форме дворника, удивилась, подумала о случайности…
– Привет, помнишь, мы учились вместе в музыкальной школе? – я подошла к ним.
Я привыкла, что Маша быстро отвечает и сразу же задает следующий вопрос. Мы как будто перебрасываем небольшой мячик. Но в этот раз она на меня долго смотрит, улыбается, отворачивается и начинает что-то говорить самой себе.
– Привет, мы вместе учились в музыкальной школе несколько лет, – повторяю я вопрос, удивленная ее реакцией.
Она не узнаёт меня. Не реагирует на мои вопросы и громко разговаривает сама с собой. Потом она смотрит на меня, неадекватно смеется и отворачивается. Я в шоке, не верю своим глазам…
– Маша… – Я пытаюсь дотронуться до ее руки.
Она не понимает, что я спрашиваю. Говорит что-то невразумительное, то отворачивается, то опять поворачивается ко мне и постоянно громко разговаривает сама с собой… Господи, что же это? Господи, что же?..
Потом она опять смеется.
Этого не может быть. Просто не может быть.
Она неадекватна, не реагирует на чужую речь. Кажется, ничего не слышит и не понимает. Она больная.
Мама Маши, крупная, дорого одетая брюнетка, объяснила мне, что Маша сильно переболела менингитом…
Я увидела Машу в первый раз в музыкальной школе. Высокая, выше меня брюнетка с большими голубыми глазами, с двумя хвостиками и пышными белыми бантами. Из благополучной обеспеченной семьи. Тогда все хотели казаться старше, а Маша ходила как школьница начальных классов с пышными бантиками. Мы вместе играли в народном оркестре. Я играла на балалайке приме, Маша на альте. Маша была отличницей и старостой класса. Её обожали все одноклассники. Наверное, ее обожали все, кто знал. А у нее все быстро получалось: «Легко», – обычно говорила она. Я начала играть на балалайке на несколько лет раньше, но уже через год она играла не хуже меня. Мне, чтобы получалось тремоло, нужно было каждый день по два часа практиковаться на инструменте. Она уже через месяц выдавало тремоло, которое мне и не снилось. Я с десяти лет занималась с репетитором по английскому и все равно путалась в грамматике. Она занималась меньше года и уже говорила лучше меня…
Мы играли в трио балалаечников.
Мы вместе ездили на море в летний лагерь. Мне нравился Саша, кудрявый симпатичный, загорелый из трио балалаечников. Саше нравилась Маша. Он приглашал ее на медленные танцы. И я тихо умирала от ревности в сторонке, глядя, как они обнимаются. Однажды Маша просто спросила:
– Тебе нравится Саша?
Я что-то промычала. У меня затряслись поджилки, подкосились ноги, мгновенно пересохло во рту и потемнело в глазах. Я думала, что сейчас упаду в обморок. Маша узнала мою тайну, которую я прятала от всех, от себя самой. Хранила в самой глубине детского сердца и постоянно надеялась ничем себя не выдать.
– Не переживай. Я никому не скажу и больше не буду с ним танцевать… Он для меня маленький… Мне нравятся мальчики постарше.
– Спасибо… Почему ты помогаешь мне?
– Просто так…
Сейчас эта влюбленность кажется мне незначительной и смешной, но в двенадцать лет раскрытие моего детского увлечения приравнивалось к катастрофе мирового масштаба. К концу света. Что будет, если все узнают, что он мне нравится? Что будет, если он узнает? Как же я буду жить? Как я буду смотреть ему в глаза. Как я буду себя с ним вести? Как я буду дальше играть на балалайке в оркестре? Как я буду дальше играть в трио? Как вообще я буду ходить в музыкальную школу?
Маша узнала мой секрет, но она никогда меня не выдала. Она никогда не смеялась надо мной. Никогда не шутила над моими чувствами. Мы никогда больше это не обсуждали. Она ни разу не смутила меня ни одним словом или взглядом. Она вела себя так, как будто этого разговора никогда не было. Как будто она ничего не знает. Она просто перестала с ним заигрывать и танцевать медленные танцы… А в последний день лагеря попросила Сашу потанцевать со мной…
Как я ее уважала! Как я ей восхищалась. Сейчас мне тридцать три, и я могу сказать, что за всю мою жизнь такое уважение я испытывала только к нескольким людям… Я хотела ровняться на нее. Я считала ее в разы лучше себя и мечтала быть на нее похожей. Хотя бы немного.
Маша с пониманием отнеслась ко мне, практически меня не зная – девочек в оркестре было не менее десяти. Она поступила так просто и естественно по отношению ко мне… Как я это ценила…
Мы никогда не были подругами, просто общались. Очень легко разговаривали.
Потом наши пути разошлись, я потеряла ее из виду. Знаю, что она бросила музыку, увлеклась баскетболом и влюбилась в старшеклассника-баскетболиста, друга брата. А я перешла в другую музыкальную школу.
Я один раз случайно увидела ее, она гуляла со своим мальчиком, он на голову выше, симпатичный блондин. Они выглядели очень счастливыми.
Маша окончила школу с серебряной медалью. Потом поступила в аграрный университет на экономический факультет. Собиралась замуж за этого мальчика. А потом заболела… Теперь она работает дворником и разговаривает сама с собой на улице. Ничего не понимает и никого не узнает…
Я смотрю на нее и испытываю чувство грусти и непоправимой утраты. Она бы сделала в жизни много хорошего… Она была для многих примером, ее многие спустя годы вспоминают с восхищением. Она могла сделать этот мир лучше… Могла…
Я хочу запомнить её такой, какой она была двадцать лет назад в музыкальной школе и летнем лагере.
Маша мечтала стать учительницей по русскому языку и родить двух дочек. А теперь она двух слов связать не может. Почему эта коварная болезнь выбирает лучших из нас? Она была лучшей… Была…Что же происходит в этом мире? Что же с этим миром не так?..
Я навещаю ее иногда, рассказываю о своей жизни, смотрю в пустые глаза, слушаю бессмысленную речь. Я говорю, она слушает, бормочет что-то свое невпопад. И я повторяю, что мне жаль. Что я могу еще сказать? И вспоминаю ее, какой она была и уже никогда не будет. С двумя белыми бантиками: «Почему ты помогаешь мне? – Просто так»…
Автор публикации
