Это вам не Агата Кристи!..

– Продуктов и воды нам хватит на шестьдесят дней. – в голосе лейтенанта Олега Назарова не было слышно ноток отчаяния, или напряжения, но он понимал, что все люди, сидящие сейчас напротив него в тесной кабине спасательного модуля прекрасно ощущают, что он нервничает. Поскольку и сами наверняка испытывают растерянность, страх и отчаяние, – И кислорода у нас на три месяца. Но проблема не в этом.

Лейтенант замолчал, обведя всех суровым взором из-под кустистых бровей. В тесном пространстве единственной каюты, а, вернее, жилого отсека спасательного модуля, похожем, скорее, на маленький кусок салона древнего самолёта, имелось двенадцать кресел. Располагались они по четыре в ряд, разделённые посередине узким проходом. А всего рядов имелось три. Но сейчас занятыми были лишь десять сидений, так как сам командир стоял. Во время катастрофы ещё трое членов экипажа, приписанных по штатному расписанию к их модулю, просто не успели до него добраться.

Назаров заметил, что, очевидно, лучше всех понимая, что начальство ждёт «наводящих» вопросов, самый опытный член экипажа, трюмный старшина Диего Санчес, решил задать их – глаза старшины расширились, и рот приоткрылся. Да, всё верно – от кого же лейтенанту ожидать поддержки, как не от своих. Профессиональных космонавтов. Поскольку от штатского состава спасшихся с «Дональда Трампа» помощи даже в этом ждать явно не стоило.

Они не пытались помочь и когда происходила эвакуация, и позже никак не помогали работе членов экипажа. И сейчас сидят молча. Ни во что не вмешиваются. И только моргают.

Да, собственно, и как бы они могли помочь?!..

Они же – не специалисты по вождению, ремонту, и эксплуатации космических кораблей. Вон они: замерли в напряжённых позах, переглядываются, хмурясь, стискивая челюсти, или грызя губы: пятеро обычных рабочих буровой платформы, сменившихся с полугодичной вахты, да два точно таких же сменных учёных-зоолога, изучавших биосферу чёртова Ареса по программе от какого-то там государственного Университета. Выделившего на это дело очень даже приличный грант. Настолько приличный, что учёные решились на полгода отрешиться от благ цивилизации…

– Вы позволите, командир, сэр? – Санчес, заметив, как командир кивнул ему, опустил руку, и встал сам.

Слова трюмный старшина старался выговаривать чётко. Потому что из-за выбитых в прошлом году в драке в баре Немезиды зубов никак не мог привыкнуть к новой челюсти, и знал, что говорит не всегда разборчиво. Особенно волнуясь. А сейчас он, вероятно, готов был буквально на стену лезть от этого самого, мягко говоря, волнения. Поскольку уже хотя бы примерно представлял, о чём идёт речь:

– Вы уже что-то говорили про позитронную эмиссию. Но к моему великому сожалению я не физик. И не совсем понимаю, что это такое, и чем может нам грозить.

– Да. – Назаров кивнул, секунду помолчав. Он сильно жалел, что штатный командир этого спасательного модуля, первый помощник капитана Дэвид Лэмпард, не успел добраться до спасательного кораблика. А следующим по старшинству был он, по сути, обычный завхоз. А ещё Назаров подумал, что в сорок лет уже можно бы привыкнуть к начальственной должности. И к тому, что на нём всегда лежит ответственность не только за продукты, запчасти и комплектующие, но и за жизни подчинённых.

Но всё никак не привыкалось оно, и в таких вот критических случаях он особо остро ощущал всю степень своей беспомощности, и недостаток образования и практики.

В руководстве.

– Поясню. Как бы это попроще… Нейтринно-позитронная эмиссия – это то, что происходит с железом или сталью, когда их какое-то время облучали мощным излучением соответствующего типа. Например, от нейтринной звезды. Вот только наш модуль облучала не звезда, а вспышка от взрыва «Дональда Трампа». Это новое горючее, конечно, и экономично и эффективно. Но! При неуправляемом взрыве девяносто процентов энергии оно излучает в виде светового, нейтринного, и позитронного импульса. И он был… э-э… чрезвычайно мощным, хоть и кратковременным. Просто мы находились ещё слишком близко. Реакция началась.

Вот вкратце её суть: под действием как раз такого излучения из атомной решётки железа выбиваются, утрачивая стабильные в обычных условиях связи, атомы этой самой стали. А оставшаяся кристаллическая решётка приобретает… Хм. Словом, она становится похожа на кусок льда, на который с одной его стороны всё время льют кипяток.

То есть – разрыхляется. И разрушается. Реакция эта, хоть и достаточно медленная, но – самоподдерживающаяся. И с помощью имеющихся в нашем распоряжении приборов и средств ни остановить её, ни обратить вспять, невозможно.

И поскольку корпус нашего модуля состоит практически из одной стали, и в кормовой части верхний её слой облучён и уже отслаивается и отваливается, у нас есть примерно десять дней на то, чтоб долететь до какой-нибудь пригодной для нашего обитания планеты… Или хотя бы до корабля, который спас бы нас! Времени нам осталось очень мало. Через каких-то десять-одиннадцать дней воздух из кабины начнёт весьма быстро, капельками и струйками, а потом и Ниагарским водопадом, утекать. Через дырочки, а затем и дырищи того решета, в которое превратится кормовая несущая переборка нашего кораблика!

– И что там с этим, сэр? – это спросил Энди Галопан, двадцатипятилетний парень, младший техник по обслуживанию водопроводной системы транспортного корабля третьего класса, в который переделали после списания из состава Флота гордый когда-то эсминец «Дональд Трамп», – В-смысле, с планетами и кораблями?

– А ничего, капрал. И хотя я думаю, что Бэкхем всё же успел послать СОС, вряд ли кто его услышал. Поскольку сделал он это, скорее всего, уже после выхода нашего корабля из подпространства. И даже если б он успел сделать это ещё в подпространстве, едва ли кто этот СОС поймает и идентифицирует – особенно после вспышки чёртового реактора: широкополосное излучение взрыва забивает весь диапазон частот. А в обычном пространстве радиосигнал будет идти долго. Очень долго. До ближайшей населённой планеты – тринадцать световых лет. До оживлённой трассы – два световых месяца.

Разумеется, выждав час, чтоб с гарантией утихла электронная буря в эфире, мы послали и свой СОС. И посылаем его каждый час.

Но передатчик модуля маломощный. Да и наружную антенну тоже сорвало взрывом. И наш сигнал сейчас транслируют только обрывки кабелей, подводивших сигналы к антенне. И никаких шансов, что нас услышат те, кто находится дальше, чем в паре световых недель, нет. Но даже и туда наш сигнал дойдёт слишком поздно.

Так что рассчитывать приходится только на свои возможности и силы. Но!

Прошу не забывать: мы сейчас – в обычном пространстве. И преобразователей Вайля у нас на модуле, разумеется, нет. Так что всё, что эта посудина может развить – ноль три световой. Что, конечно, тоже неплохо… Будь мы в какой-нибудь галактике, а не между ними.

И нет сейчас в пределах досягаемости ни планетных систем, ни наших кораблей.

Напомню: мы возвращались с Ареса. А этим маршрутом кроме транспортников вроде «Дональда» и частных разведчиков, никто не летает. А полномасштабно разведывать, как и торговать, как и вывозить природные ископаемые, отсюда пока не начали. В связи с отсутствием как туземцев, так и потенциально экономически выгодных месторождений чего бы то ни было. Поэтому следующий корабль в этом направлении вылетит не раньше, чем через полгода. Привезёт смену вашим коллегам, – лейтенант кивнул бурильщикам и учёным, – И даже если мы вылетим на наших ноль трёх к ближайшей оживлённой трассе, прибудем туда в лучшем случае через полгода. А у нас в распоряжении – максимум одиннадцать дней!

– Ну а, спасательных бакенов тут поблизости ещё нигде не устанавливали? – это снова спросил Санчес. Хотя командир был уверен: в свои-то пятьдесят старшина про отсутствие бакенов знает отлично, и сейчас просто даёт возможность прочувствовать всю безысходность их положения и штатскому составу.

– Нет, старшина. Смысла в них пока нет. И экономически невыгодно. Один такой бакен стоит дороже, чем две таких допотопных посудины, как наш «Дональд».

– Но, может, обломки нашего взорвавшегося корабля кто-нибудь найдёт?

– Вряд ли, старшина. Потому что ранее, чем через полгода, никто нашим маршрутом не полетит. А позитронная эмиссия к этому времени прикончит то немногое, что от «Дональда» осталось.

– Ну а всё-таки, сэр. Сколько до ближайшей солнечной системы? – это наконец решил вступить в беседу и Анджей Полонски, начальник сменной бригады, и сейчас старший по должности в группе буровиков. Он задавал вопрос вежливо, и сильно подавленным или расстроенным не выглядел. Только что не улыбался. Не без раздражения лейтенант подумал, что, похоже, переоценил он понятливость спасшихся. Не все на модуле имеют достаточно мозгов, чтоб адекватно оценить обстановку. То есть – понять неизбежность скорой мучительной смерти.

Ну, или фаталисты. И верят, что всё, что ни делается – к лучшему.

– До ближайшей системы с планетами семь месяцев полёта. Точнее, это – при скорости ноль три световой. К сожалению, планет, пригодных для жизни людей там, в этой системе, нет. Ну, во-всяком случае, так указано в лоции. А составляли её всего шесть лет назад, когда открыли систему Каппа Медузы. Где и находится наш любимый Арес.

– Значит, ситуация однозначная, сэр? – тон Полонски нисколько не изменился, – Мы все через максимум одиннадцать дней умрём? В муках?

Назаров позволил себе кривовато усмехнуться:

– Нет. На такой случай в аптечке модуля имеются капсулы с цианистым калием. Так что мучений мы, возможно, избежим. Однако желательно к этому моменту всё же найти какие-нибудь… Пути к спасению.

– Но – какие, сэр? Если вокруг – пустота, и нет ни пригодных планет, ни спасательных бакенов… Да и кораблей в ближайшее время не предвидится?

– Вот! Для этого я и созвал это маленькое экстренное совещание, позволив себе разбудить тех, кто спал, или отдыхал. – лейтенант тяжко вздохнул. Но подумал, что деваться всё равно некуда. И что надежды на спасение фактически нет. И помощи ждать неоткуда! И в их ситуации каждый должен знать, что они со штурманом Ксю Хваном обнаружили.

Ведь эта находка – хоть какой-то шанс!

– Мы с младшим лейтенантом Ксю Хваном обнаружили поблизости… Как бы это поточней сформулировать… Нечто, похожее на искусственное небесное тело.

Проще говоря – корабль!

– Да-а?! А что за корабль? Наш?

– Да вот в том-то всё и дело. Вряд ли – наш. Но точно мы не знаем! Поскольку бортовой компьютер нашего спасательного модуля сгорел от ЭМИ при взрыве «Дональда». И посрывало взрывной волной наши видеокамеры наружного обзора. Так что ни обработать изображение, ни идентифицировать его мы не можем. Сказать пока можно только одно. Корабль – или мёртв, или покинут. До него всего восемнадцать световых секунд, и наш сигнал точно – туда доходит, но… Никто не отвечает на наши запросы. И вообще никак не реагирует. И объект и сам ничего не излучает. И летит эта штука явно по инерции. Впрочем, правильней было бы сказать, что она не летит, а дрейфует – относительно окружающих галактик скорость практически нулевая.

– Простите, лейтенант, сэр. – впервые в тоне Полонски прорезалось что-то кроме спокойствия. А именно – сомнение, – А это – точно корабль?

– Вероятность этого не менее девяноста пяти процентов. Спектрометр показывает почти чистое железо. Метеоритов или астероидов с таким составом не бывает. Правда, он очень велик. Не менее четырёхсот пятидесяти тысяч тонн. Это почти в сто раз больше, чем было водоизмещение даже «Дональда Трампа». Не говоря уж о нашей скорлупке на сто двадцать тонн. И – главное! – это единственное небесное тело, имеющееся в пределах наших сегодняшних возможностей. И если он, как и большинство привычных кораблей, построен из стандартных блоков или секций, мы, вероятно, сможем внутри разместиться!

То есть – для нас в данном случае было бы проще и лучше, если б корабль и правда – был давно покинут. Потому что тогда мы, ни у кого не спрашивая, смогли бы оборудовать там для себя какие-то временные помещения, и перетащить туда все свои запасы! Поскольку предотвратить разрушение нашего модуля мы не в состоянии.

В этом случае наши шансы на спасение существенно повысились бы. Поскольку мы смогли бы, соорудив какую-нибудь временную антенну, и регулярно посылая свой СОС, относительно спокойно ждать спасателей. Уже будучи уверенными, что не умрём от разгерметизации. И что наш новый сигнал уж точно – дошёл.

И ждать мы смогли бы гораздо дольше, даже только с нашими бортовыми запасами: месяца три. Спасательный модуль как раз для таких случаев и оснащён. А если б на обнаруженном корабле нашлись и запасы кислорода и воды – так и вообще: мы продержались бы ещё несколько месяцев! Или даже лет, если б нашлась и возможность добыть электрическую энергию.

Другое дело, если там есть хозяева. Тогда нас могут просто к себе не подпустить. Или не впустить. Чего не хотелось бы.

– Позвольте спросить ещё, сэр. – Назаров кивнул, и Полонски продолжил, – Вы уже видели, как выглядит этот корабль?

– Нет, Анджей. Он пока слишком далеко. Виден, как простая точка в пространстве. Его, если честно, засёк портативный детектор метеоритов. – Назаров с любовью оглянулся на рубку, где под его командирским креслом и покоился названный прибор, – А бортовой анализатор показал, что состоит обнаруженный объект как раз из железа. Мы сейчас летим к нему со всем возможным для наших движков ускорением. Полтора «жэ». Пользуемся, так сказать, тем, что до внутренней поверхности сопел движков позитронная коррозия ещё не добралась. И примерно через восемь часов нам нужно будет сделать разворот, чтоб тормозить эффективно: маршевыми двигателями.

Так что через какой-то двадцать один час мы этот объект увидим. Разумеется, развернувшись снова передом. Потому что, напоминаю, взрывом нам сорвало и все наружные обзорные камеры. И «изучать» всё нам теперь придётся только визуально. Даже без зума. Через носовой иллюминатор, – лейтенант кивнул себе за спину, где за переборкой с открытой сейчас дверью, в узком, но развёрнутом на всю носовую часть модуля панорамном бронированном стекле, виднелось несколько дохленьких тусклых звёздочек: при аварии «Дональд Трамп» вынырнул из подпространства в промежутке между галактиками. И с этими самыми звёздами дело здесь явно обстояло туговато.

– Ясно, сэр. И что мы сейчас будем делать?

– А ничего. Так как до того, как мы увидим сам корабль, и поймём, сможем ли мы как-то использовать его, заняться нам абсолютно нечем. Поскольку все запасы и оборудование модуля проверялось и подзаряжалось всего неделю назад, перед стартом с Ареса, чинить или доделывать здесь и сейчас нам ничего не надо. Просто мы с членами экипажа посчитали, что нужно, чтоб вы все были в курсе наших возможностей. И действий. И настроились на то, что нам всем вскоре может предстоять работа. Тяжёлая и кропотливая. По переоборудованию чужака под наши цели. Портативные сварочные агрегаты, резаки, конвертер, трубы, автоматическая система рекуперации воздуха, и прочие нужные автоматы, комплектующие и инструменты, у нас есть.

– Понятно, сэр. – Полонски дёрнул щекой, – Насчёт переоборудования вот только… А вдруг корабль окажется настолько чужим, что оно окажется невозможным?

– Не думаю. Кем бы ни были те, кто его построил, тот факт, что они применяли сталь или железо, сильно ограничивает возможные конструктивные решения. И наверняка он спроектирован в соответствии с основными принципами, общими для всех устройств из этого материала. И требованиям к безопасному проживанию там живых существ.

То есть – небольшие (Ну, сравнительно!) отдельные помещения, и обязательные несущие переборки для придания прочности, должны иметься и там. А раз так, мы можем постараться найти хотя бы несколько помещений, не слишком сильно пострадавших от времени, и возможной катастрофы. Изолировать эти помещения от остального, явно немаленького, пространства чужого корабля. И оборудовать там с помощью наших приборов и устройств по возможности удобное временное жильё. Ещё вопросы?

Теперь руку поднял Гуннар Расмуссен, угрюмого вида швед с окладистой бородой. (Которую он, по слухам, сбривал только когда оказывался дома – в родном Кунбергене. Такая вот «примета».) Тон шестидесятилетнего ветерана был откровенно ироничным:

– Насколько я понял, дела у нас – швах. Оказались мы в настоящей космической заднице. Проще говоря – …опе! Дыре. И сейчас чешем, поджав хвост, и надеясь на чудо, к первому попавшемуся куску железа, который весит в сто раз больше, чем эсминец Флота. И вероятно является потерпевшим крушение кораблём. Но даже если и так! Кто сказал, что он потерпел крушение?! И если и не отвечает на сигналы, и не включает движки, так, может, просто от того, что не считает нужным? И его экипаж вовсе не будет рад, если мы подлетим, причалим, нагло влезем, и начнём орудовать в его помещениях?!

– Разумеется, Гуннар, всё может оказаться и так. Но вы верно подметили. Нам просто некуда деваться. И если мы хотим выжить, то должны хотя бы постараться сделать то, что мы и собираемся сделать! И попробовать договориться с чужаками. – Назаров старался отвечать спокойно и рассудительно, но видел, что бурильщик с сорокалетним стажем всё так же хмурится, – Всё-таки оказание помощи терпящим бедствие – прямой долг любых разумных существ! Или…

Вас что-то ещё беспокоит? – Назаров видел, как сопит пожилой швед, и раздуваются его ноздри, – Так спрашивайте!

– Беспокоит… Ха!.. Беспокоить-то оно беспокоит… Только вот вряд ли вы сможете на это ответить. Кажется мне – вот такая у меня вредная и подозрительная натура! – что неспроста взорвался наш «Дональд Трамп»! Причём – именно здесь, в месте, где вокруг на десятки парсеков – пустота! Посудина-то наша повидала, как говорится, виды, а уж про реактор военного корабля и говорить нечего! Никогда он сам не взорвался бы ни с того, ни с сего! Там же – сотня систем для подстраховки и сигнализации!

Ветеран замолчал, отдуваясь, но Назаров решил прояснить ситуацию до конца:

– У вас только подозрения… Или вы имеете в виду что-то конкретное, Гуннар?

– Да, если уж на то пошло, сэр, имею! Конкретное. Хоть и выглядит, как параноидальный бред. Ну, или шиза. Я… – Гуннар сглотнул, затем моргнул. Прищурился, – Слышал голоса. Тут. – теперь седовласый ветеран постучал себя скрюченным указательным пальцем по виску, – И один из голосов приказывал выдвинуть из активной зоны защитные стержни. А другой – это был находящийся тогда на вахте в реакторном отсеке Ларс Паульссон! – отказывался, орал, матерился. Потом – выл. И плакал. И наконец вынужден был уступить… Похоже, ему кто-то сделал очень больно!

Вот я и думаю: или я – псих…

Или там, на этом чёртовом куске железа, к которому мы летим, сидит какая-то тварь, которая может посылать команды людям прямо в мозг!

И это она взорвала на самом деле нашего «Дональда»! Пусть и руками Ларса!

– Хм-м… Интересная теория. Тварь, говорите? С телепатическими способностями? Приказала взорвать. Но для чего бы ей это было нужно?

– А для того, лейтенант, чтоб воспользоваться вот этим! – Гуннар поднял кверху заскорузлые большие ладони в синих прожилках, – Потому что она, похоже, не может что-то механическое делать сама! И ей для этого нужны рабочие. Нет, не так! Рабы!

– Но почему же она тогда раньше не делала ничего такого? В-смысле, не трогала пролетавшие мимо корабли?!

– А это просто, командир. Вы же сами сказали: здесь никто не летает.

– Хм… Да. Но для чего ей могли понадобиться… рабы? Обладающие… руками?

– А вот тут я знаю не больше вашего, молодой человек. Хотя догадаться нетрудно. Она хочет свалить отсюда к … матери! Потому что уж слишком похоже это место на самую банальную… Тюрьму!

– Интересная теория. – Назаров вынужден был, повторив, прикусить губу, и приложить максимум усилий, чтоб не…

Рассмеяться!

Надо же! Космическая паранойя зацепила и всегда трезвомыслящего и прагматичного ветерана! Циника и реалиста до мозга костей. И вот он несёт заведомый бред! Если б всё обстояло не столь трагично, можно было бы действительно – посмеяться. Но сейчас…

Сейчас это может создать им проблемы. Особенно, если Гуннар начнёт упорствовать, или протестовать против того, чтоб они летели к чужому кораблю… Может, изолировать его? (Вот только где?!) Или хотя бы… Усыпить? Снотворное в аптечке, вроде, есть? Но пока что нужно мысль докончить:

– Но пока, к счастью, не доказанная.

– Ага. Пока. И если вы сейчас, лейтенант, думаете, что у меня космическая паранойя, вы не так уж далеки от истины. И мне сейчас не просто страшно, а чертовски страшно! – по расширенным зрачкам, дрожащим рукам и учащённому дыханию Назаров видел, что пожилой швед не лжёт, – И я сам, добровольно, предлагаю вам дать мне снотворного. Да побольше! И знаете почему?

Потому что даже сейчас слышу я там, – Гуннар вновь постучал себе по виску пальцем, – Шёпот, который не утихает… И хоть сейчас он и не говорит понятных мне слов, и не отдаёт приказов, а просто бубнит, как бы беседуя сам с собой…

От этого мне ничуть не менее страшно!

– Хм-м… Странно. Впрочем, катастрофа, стресс от неё, и тесное пространство нашего модуля могут стимулировать… воображение, и вызывать ещё и не такие галлюцинации. В истории космоплавания такие случаи не редкость. Внимание, экипаж и господа рабочие и учёные. Кто-нибудь слышит… Нечто подобное? – лейтенант обвёл настороженным взором всех присутствующих.

Все дружно покачали головами.

Ну, слава Богу! Галлюцинации посетили только старика. Похоже, на почве, вот именно, нервного перенапряжения. Из-за аварии. И безысходности – потому что люди не дураки, и за последние несколько часов успели просечь, что шансов у них в этой космической «дыре» и правда – ноль целых хрен десятых.

Назаров сказал:

– Я рад, что больше никто не… пострадал. И вот ещё что.

Пожалуй, вы правы, Гуннар. Сон вам, да и всем остальным, не повредит. Расслабиться и отойти от стресса он всегда помогает лучше, чем любые лекарства. И слова.

И поскольку заняться нам всем, в-принципе, пока нечем, предлагаю и всем не занятым на вахте лечь досыпать! До полной остановки модуля у чужого корабля, чем бы он ни оказался, у нас почти двадцать часов. Будем, следовательно, отдыхать и набираться сил.

Вопросы?

Вопрос нашёлся у Петра Моммсена, молодого, всего двадцатисемилетнего, бурильщика:

– Сэр… Я вот по поводу гальюна. Мы его сможем перетащить на чужой корабль, или… Придётся здесь оставить? А то он – как раз в кормовой части!

Назаров подумал, что вот так и выясняется, у кого какие в жизни приоритеты.

Да, Моммсен проводил в туалете больше всех времени. И неизвестно, чем он там на самом деле занимается. Может, конечно, ещё на «Дональде» съел чего не надо. Или от стресса у него развилась «медвежья болезнь». Ну, или просто человек уходит туда уединиться. Чтоб, например, заняться самоудовлетворением с помощью руки…

Неважно. Вопрос актуальный:

– Да, гальюн в кормовой части модуля. И от двигательного отсека его отделяет лишь тонкая переборка. И сохранить его на модуле – не удастся. Поскольку и сам модуль будет неизбежно полностью изъеден эмиссией и коррозией. Поэтому, вероятно, первое, чем мы займёмся, проведя разведку, и выбрав подходящее место в корпусе чужого корабля – как раз переоборудованием какого-либо неповреждённого помещения под жильё. Куда перенесём и туалет. Ну, и, разумеется, займёмся переносом в другие целые или отремонтированные помещения чужака всех наших запасов, инструментов, и оборудования.

Ещё вопросы?

Больше вопросов не нашлось, и Назаров не без облегчения объявил:

– В таком случае, прошу вас продолжить прерванный сон. Гуннар. Подойдите ко мне, я сейчас достану вам из аптечки снотворное. Может, ещё кому-то нужно?

Нужно оказалось и обеим учёным, так за всё время совещания не сказавшим ни слова. (Вероятно, потому, что они оба были специалистами узкого профиля – ксенозоологи! И ничего не понимали в астронавигации, ремонте, и прочих технических вопросах.) Но без проблем заснуть пожелавшим.

После того, как все добровольцы проглотили свои капсулы, (А Гуннар – сразу две!) запив скупыми глоточками воды из общего титана, Назаров пожелал всем спокойной ночи, и они с Хваном удалились к себе в рубку, прикрыв за собой дверь.

Биолог доктор Джонотан Хейдигер, всё время разговора державший за руку своего коллегу, доктора Эрика Валкеса, сейчас, проглотив капсулу, и снова усевшись в кресло рядом с ним, доверительно наклонился к его уху:

– Может, если командир прав, и тот корабль действительно настолько большой, нам удастся наконец получить и персональную каюту?

Эрик, который хоть и был на год младше, и на три дюйма ниже, но играл в их тандеме доминирующую роль, покачал головой. Ответил тоже вполголоса:

– Знаешь, мой дорогой, до этого ещё дожить надо. Не будем торопить события.

– Ах вот так?! – Джонотан не мог не нахмурить брови, тон стал сердитым, – Ты, похоже, только рад, что мы сейчас – ничего не можем? Или… А-а, вот оно как! Я понял. Я же видел, свинья ты похотливая, как ты посматривал на этого чёртова Томера?! Ну погоди – вот останемся наедине – я тебе всю морду твою противную расцарапаю!

– Что за бред! – Эрик, привыкший относиться к угрозам своего коллеги и приятеля серьёзно, вынужден был тем не менее перейти вообще на шёпот, – Тебя, похоже, тоже слегка того!.. Повредило! Стрессом. Несёшь чушь ещё похлеще Гуннара!

– А-а, так я, по-твоему, приход словил?! Ну точно. – в ответном шёпоте Джонотана явственно проступала теперь истерика и обида, – Я всё понял. Я просто надоел тебе. Ты хотел как можно скорее вернуться на Землю, чтоб послать меня куда подальше, а себе найти кого помоложе! И посимпатичней! И ты, конечно, жутко зол, что теперь этот момент откладывается! Вот и хочешь найти любой предлог, чтоб поругаться со мной, порвать наши отношения, и свалить!

Хотя бы к этому вонючему качку!

– Идиот! Никуда я «свалить» не хочу! И вообще – хватит пристёбываться! На нас уже оглядываются. – и точно, Гуннар, сидевший в кресле по другую сторону прохода, сердито зыркнул на зоологов, и даже сидящий рядом с ним, и как всегда молчавший Пьер Огюстен, покосился в их сторону и вздохнул, – Останемся наедине – тогда и выскажешь свои «Фи!» И получишь за них! Всё, что причитается глупому и непослушному мальчику!..

– Ах! Жду не дождусь! – Джонотан сжал, так, что даже костяшки побелели, кисть Эрика, – Мечтаю об этом! А то из-за этой идиотской аварии – никакой личной жизни!

– Да уж… – понять по тону Эрика радуется ли он предстоящей «встрече», или сердится, было абсолютно невозможно. Научился он ставить Хейдигера в тупик, – Никакой. Ладно, подождём, посмотрим. А пока – хватить ворчать. Давай укладываться.

– Я бы с удовольствием. Да не успел из-за тебя, паршивца занудного, в гальюн сходить. Теперь так и так придётся ждать, когда скотина Моммсен вытащит оттуда свой тощий зад. Никак, опять пошёл ублажать своего одинокого друга…

На это Эрик только фыркнул, опустив спинку кресла, и подтыкая под спину плед.

– Ну так ты не забудь. Когда прилетим и обустроимся. Ты обещал!..

Тут наконец к ним обернулся предмет их раздора, делящий переднюю пару кресел как раз с вышеназванным Моммсеном, тридцатилетний бурильщик Томер Франкель, с фигурой атлета и пристрастием к качанию железа в спортзалах, и битью морд в барах всех планет Содружества. И посмотрел долгим и пристальным взглядом на обеих. Эрику пришло в голову, что он свободно мог расслышать их разговор несмотря на жужжание систем климатизатора и басовитое гудение маршевых двигателей.

Томер ничего не сказал, но оба учёных как-то сразу утратили желание продолжать пререкания.

 

Когда исполняющий обязанности командира модуля старший лейтенант Олег Назаров и помощник штурмана младший лейтенант Ксю Хван, закрыв за собой дверь командирского отсека, опустились в кресла пилота и штурмана, хитрые щёлочки морщинистых глаз сорокавосьмилетнего китайца обратились к командиру:

– Неплохо прошло, а, сэр?

– Ну, в принципе, да. Могло быть гораздо хуже.

– Оно и верно. Похоже, главных наших проблем пока никто не осознаёт. Но если то, что сказал Гуннар хотя бы на вот столько, – помощник штурмана показал кончик ногтя, – правда, то мы – в глубокой, как говорят русские, …опе!

– Мы в ней и так, Ксю. – Назаров криво усмехнулся, – потому что то, что сказал чёртов Гуннар – слишком похоже на правду. И если даже кроме него этих «голосов» никто не слышал, и не услышит, это вовсе не значит, что на чужаке и правда – никого нет живого! Да ещё и враждебного.

Потому что в одном этот старик стопроцентно прав.

Похоже это «уединённое место» на точку для принудительной изоляции!

– То есть, вы, сэр, хотите сказать, что вы тоже?..

– Нет, конечно, лейтенант. – обращаясь к товарищу по званию, и глядя на него посерьёзневшими глазами, переставший улыбаться Олег как бы хотел сказать, что он всё-таки сохраняет трезвость мышления и реалистично оценивает ситуацию, – Я так не думаю. Тюрьмы обычно стараются устроить там, где можно выгодно использовать дармовой труд заключённых. То есть – на планетах или астероидах с каким-нибудь сырьём… Чтоб и осуждённые не скучали, и бизнес шёл своим чередом. Всё должно приносить выгоду! Основной экономический Закон Содружества. Ну а про приоритеты чужих рас…

Ничего сказать не могу.

Что же до того, что бедолага Гуннар якобы «услышал»…

Сейчас, когда мы только вдвоём, я могу смело сказать: в такую чушь, как телепатия, я просто не верю.

Человечество семьсот лет как вышло в космос, и триста лет как мы летаем в соседние галактики – спасибо Вайлю. Но ещё ни разу нам не встречалась раса, умеющая читать мысли другой, чуждой,  расы. Да что там – чуждой! Хотя бы – своей!..

Зато всегда возникали проблемы при программировании чёртовых портативных автопереводчиков. А представьте, насколько было бы всё проще, если и переводить бы ничего не надо было: непосредственно, без слов, а только понятия: так сказать, из мозга, – Олег повторил жест бурильщика, постучав согнутым пальцем по виску, – в мозг!

– Согласен. Это позволило бы избежать кучи проблем. Я хоть сам и не застал, но отлично помню конфликтик на Рашпере. Когда слово «танньген» ошибочно перевели как «недостаточная цена». А оно на самом деле значило – «священный». Вот и перестреляли несколько десятков первобытно-общинных аборигенов, которые остервенело защищали расхищение склада с тем, что наши приняли за еду…

– Всё верно. Последствия, насколько помню, пришлось расхлёбывать десять лет… Но здесь, как мне кажется, проблем с «населением» корабля не будет. Я специально не стал говорить, но вы-то знаете. Что анализатор выдал и предполагаемый возраст чужой посудины. Сто восемьдесят лет. За такое время она уж точно могла прибыть в порт приписки. Или, там, в пункт назначения, где бы они ни находились. И даже если бы они потерпели крушение, выжившие могли бы за такое-то время – восстановить корабль. Или хотя бы послать тот же СОС. И их непременно отбуксировали бы до ближайшей базы. Четыреста с лишним тысяч тонн железа, да ещё и выведенные в космос, не должны просто так пропадать без дела! Это уж слишком…

Расточительно!

Значит, скорее всего, нет там никого живого.

– Звучит логично. И поскольку мы с вами, лейтенант, не верим, что какое бы то ни было живое существо может протянуть почти двести лет, можно считать предположения Гуннара действительно – старческим маразмом. Или, что куда вероятней, космической паранойей. Вызванной, вот именно, сильным стрессом.

Ну что, попробуем тоже поспать?

– Попробуем, Ксю. Тем более, что автопилот у нас, к счастью, тоже портативный. – Назаров скосил глаза на стоящий между ними здоровенный чемодан, – Защищён тройным кожухом. Поэтому и не сгорел. В отличии от центрального компьютера модуля.

– Ну, тут уж, как говорится, без вариантов, сэр. Кто мог предполагать, что реактор, вот именно – армейский, то есть – с пятикратной защитой, вдруг взорвётся! Это так же вероятно, как и встреча в космосе с Микки Маусом… С другой стороны – ставить на компьютерный блок модуля свинцовый экран – лишние полторы тонны. Нереально. Но…

Если честно, командир, даже если б центральный компьютер не сгорел, вряд ли это нам хоть что-то дало.

– Почему вы так думаете, Ксю?

– Да потому, что не встречалось нам ещё в космосе кораблей массивней тридцати тысяч тонн. Их, насколько я помню выкладки наших чёртовых экономистов, попросту невыгодно строить и эксплуатировать. Слишком много энергии уходит на разгон и торможение, и слишком сложными и толстыми должны быть несущие конструкции. Или броня. Много лишнего веса. Так что вряд ли та штука, к которой мы летим – корабль. Скорее уж – стационарная космическая Станция. Но – не орбитальная, а именно – для работы в абсолютно открытом космосе.

Так сказать, уединённо и очень отдалённо. – Ксю печально вздохнул.

– То есть? – Назаров уже и сам догадался, к чему помощник штурмана клонит, но хотел услышать это именно из его уст.

– То есть, лейтенант, – Ксю тоже употребил звание, ещё и посмотрев на командира долгим взором, – скорее всего это – лаборатория. Секретная. Для разработки оружия. Жутко опасного, и смертоносного. И поскольку она уже двести лет как дрейфует в пучинах, как выразился наш старший товарищ, «дыры», сильно мы рискуем. Нарваться.

Назаров раздумчиво покивал:

– Согласен. И поскольку эта мысль кажется наиболее вероятной и мне, будем исходить в первую очередь именно из опасности заражения. Потому что, как известно – самое дешёвое, простое, и летальное оружие против любых живых существ – биологическое. А самые живучие и стойкие живые организмы – бактерии, бациллы и вирусы. И для них пережить двести лет, пусть и при абсолютном нуле и в вакууме – раз плюнуть.

– Так – что? Может, когда прилетим и осмотрим – подключим для анализа внутренностей Станции наших любимых учёных? Биологи всё-таки?

– Там видно будет, Ксю. Да и вообще – чего зря суетиться? Может, это всё-таки исключительно большой астероид. Металлический.

– Вы и сами в это не верите, Олег.

– Верно. Мы с вами перестали верить в чудеса и сказки ещё до того, как пошли в школу. Потому что мечтатели и романтики не проходят отбор на профессиональных космонавтов… Так что просто попробуйте пока поспать, а я подежурю первые восемь часов.

– Спасибо, командир. Попробую. Только придётся и мне слопать две капсулы снотворного. А то возбудилось что-то излишне сильно…

Моё воображение.

 

Двадцать два часа полёта и финального маневрирования прошли благополучно.

За это время все успели дважды пообедать, и дважды поспать. Поскольку особых развлечений на борту модуля, конструктивно представлявшего собой по сути почти точную копию древних шаттлов, с голыми стальными стенами, и стандартными самолётными сиденьями, не имелось. Как не имелось в пассажирском, верхнем, сегменте цилиндра, и иллюминаторов: проектировщики не без оснований посчитали, что незачем ослаблять прочность корпуса. Равно как и нервировать взгляды выживших видами пучин негостеприимного космоса.

Зато всё необходимое для собственно выживания как раз имелось: в нижнем, грузовом, отсеке, под полом салона для спасшихся. Большие запасы кислорода, воды, пищи, топлива для манёвров. И ещё НЗ различных приборов и средств для выживания в любых условиях. И мощные аккумуляторы. Портативные и стационарные.

И поскольку силу тяжести на их крошечной посудине создавала только тяга маршевых двигателей, сейчас внутри модуля царила невесомость. Что позволяло всем одиннадцати спасшимся без проблем разместиться в крошечной рубке, буквально плавая в воздухе, рядом друг с другом. И рассматривать без помех оказавшуюся перед носовым иллюминатором модуля странную конструкцию.

Вернее – почти без помех, поскольку иногда мягкие рывки подруливающей системы автопилота, стабилизировавшего положение модуля, заставляли людей хвататься друг за друга и поручни, имевшиеся внутри рубки, чтоб не падать на потолок или стены.

Рассматривать было интересно.

Имевшаяся перед их взорами космическая Станция больше всего походила на взорванное изнутри соцветие одуванчика, не успевшее разлететься до конца, и в таком положении кем-то зафиксированное, словно кадр, или декорация из фантастического фильма.

Разбросанные во все стороны от центра отдельные крупные части удерживались лишь на тоненьких связях: переходных коридорах.

Конструкция была огромна: на добрых три километра влево, вправо, вниз, вверх, и в глубину пространства уходили небольшие, как казалось отсюда, с расстояния десяти километров, шары, из потускневшего металла. А потускнел и стал матовым он явно от долгой «обработки» свободными электронами, молекулярным водородом, и космическим излучением, и какими-то ещё частицами, и межгалактическим мусором. И ещё странное ощущение нереальности происходящего возникало от того, что в свете носового прожектора модуля искорками поблёскивали иллюминаторы в трубочках непропорционально малой толщины. И довольно много их, этих иллюминаторов, имелось в соединявших шары, когда-то круглых и прямых, а сейчас скрюченных и изогнутых наподобии спятивших змей, погнутых и перекореженных длинных цилиндрах переходных тоннелей-коридоров.

Собственно, вернее было бы сказать, что это раньше более крупные конструкции были шарами. А сейчас даже отсюда отлично было видно, что некоторые сферы, особенно из тех, что располагались ближе к центру, сплющены почти в лепёшки – словно по ним ударила чудовищная кувалда. А в других имеются громадные дыры-проломы, и обломки корпуса торчат наружу: так, словно они наоборот – взорвались изнутри. А от тоннелей-переходников ко многим шарам оставались подсоединены лишь жалкие их обрывки – всё остальное, похоже, было унесено прочь чудовищным взрывом. Или – взрывами.

Глядя на весь этот хаос, не верилось, что внутри могло сохраниться хоть что-то живое…

Или хотя бы – целое.

Назаров сказал:

– Это – несомненно величайшее открытие для человечества. Нет, мы, конечно, встречали другие расы, но ни одна из них к моменту нашего знакомства не освоила космонавтики. А чтоб вот так, чисто случайно, впервые за восемь веков встретить равных, или даже превосходящих нас по уровню технологии… Жаль, что мы в столь бедственном положении. И не можем изучить тут всё, как положено.

– Простите, сэр, как мне представляется, изучить тут – на годы хватит и специализированной экспедиции. Но ведь чужак – погиб?

– Похоже на то, Энди. И вон там, ближе к центру, раньше имелся какой-то главный, крупный, блок. Вероятно, энергопитающий. – он указал туда пальцем, – Или для руководства всем этим безобразием. И сейчас всё выглядит так, словно это он и взорвался. Разлетевшись на кусочки не крупнее конфетти. И повредив всё, что располагалось в непосредственной близости. А вся остальная конструкция не распалась на куски и фрагментики, и не разлетелась по всему космосу только потому, что удержались соединительные тоннели на дальнем периметре. – он снова показал рукой, проведя по всей немаленькой окружности покорёженного и деформированного «одуванчика».

– Да, командир, похоже на это. – теперь рукой указал Диего Санчес, – А не разлетелись те, которым перебило эти самые тоннели, только потому, что сами шары между собой соединяли ещё и страховочные тросы. Сверхпрочные, надо полагать. Вон они! Выглядят как белые ниточки – спасибо нашему прожектору, высветил их. И взрывной волной эти тросы не перебило только потому, что рассеялась она в вакууме! Так что что бы это ни было за сооружение, живучесть у него – будь здоров!

– Ответ отрицательный. – это с невозмутимым выражением лица возразил снова Энди Галопан, – Командир сказал, что этой штуке почти двести лет. И если б тут кто-то выжил, они бы свою махину починили. Ну, или их боссы её хотя бы утилизировали. Металл же! Да ещё выведенный в космос! Деньги! И, судя по масштабу – огромные!

– Следовательно, – Назаров, не без удовлетворения констатировавший, что почти все здравомыслящие космонавты рассуждают примерно одинаково, и сам старался говорить спокойно и раздумчиво, – хозяева этой странной Станции погибли и сами. Или по каким-то, пока непонятным нам, причинам не захотели «утилизировать» её.

– Ну ясное дело. «Не захотели!..» Скажите лучше – побоялись, сэр!  – это снова высказался Санчес, – Только совсем уж идиот не поймёт, что это – специализированная научно-исследовательская Станция. С независимыми, и легко отсоединяемыми, или блокируемыми от остальных помещений, секциями-отсеками. То есть – вон теми всеми сферами. Идеальный вариант для надёжной изоляции при аварии. Или утечке. В отдельных лабораториях. А что можно создавать на такой Станции?

Вот именно! Только бактериологическое оружие! Ну, или генетическое. Избирательно действующее на «низшие» расы. Или неугодные нации.

– Похоже на правду, старшина. И вариантов у нас, собственно, не так много. Потому что раз не «утилизировали» столь большое количество металла, значит, или, вот именно – погибли все его «хозяева», причём как раз от результатов воздействия того, что здесь понаразрабатывали… Или сами же и взорвали всю эту штуковину. Во избежание.

Ну, или это сделали их противники. Уже – из мести.

– Да, похоже, что так, командир, сэр. – это высказался штурман, – И поскольку эта, как вы выразились, «штука» летит, пусть и очень медленно, вон оттуда – вон туда, можно предположить, что её как раз в пучины пустого пространства и направили именно для этого. Во избежание, так сказать, соблазна. И попыток воспользоваться ещё раз. Тем, что они тут разработали.

– Это не радует. – голос лейтенанта не дрожал, но сам он спокойным себя не чувствовал. Как тут быть спокойным, если подтвердились самые худшие подозрения? – Поскольку, какое из помещений там мы не захотели бы обследовать, риск подцепить чрезвычайно смертоносную заразу очень велик.

Но и отсидеться на модуле не удастся!

Следовательно: нам срочно нужно решить, где мы будем «парковаться». А затем – и базироваться.

То есть – определить, в каком из этих шаров меньше вероятность наткнуться на лаборатории по синтезу и производству биозаразы. Потому что не может такого быть, чтоб вот прямо во всех производили бактериологическое оружие. Или генетическое. Должны быть и так называемые технические блоки. С реактором, аппаратурой для производства пищи, рекуперации воздуха, хранения запасов воды, аккумуляторов, и так далее.

– Разрешите, командир, сэр? – это на Олега взглянул как ни странно, Эрик Валкес.

– Да, доктор Валкес.

– Мне кажется, (Ну, как специалисту, весьма близко связанному как раз с биологией!) что таких узкоспециализированных, так сказать, хозяйственных, секций, там, на Станции, может и не быть вовсе. Потому что наверняка предусматривалась возможность – что является стандартным требованием для такого рода сооружений! – длительной изоляции каждой из таких секций-сфер. И, соответственно, их полной автономии. Поэтому и аккумуляторы с аварийным запасом энергии, и запасы пищи, воды и воздуха, должны иметься во всех этих шарах! Только в этом случае персонал такой секции-сферы имел бы возможность отсидеться, или продолжить работу, или постараться самостоятельно устранить последствия, если…

Что-либо выходило из-под контроля!

– Вот уж точно! – тон Энди Галопана был весьма категоричен, – Вряд ли кто захотел бы сунуться к придуркам, у которых из пробирок сбежала пара сотен миллиардов смертоноснейших бацилл! Я скорее поверю, что такие секции-шары местные начальники просто… Дистанционно разгерметизировали бы, да и «продезинфицировали», принудительно впустив внутрь любимый вакуум!

– И вряд ли это помогло бы. – это снова высказался Эрик Валкес, покачавший головой, – Ещё восемьсот лет назад примитивной тогда земной науке были известны супер-устойчивые штаммы простейших, прекрасно выживавших и в вакууме, и в холоде космического пространства. И квартировавшие, кстати, и даже плодившиеся, на наружной поверхности тогдашних орбитальных станций!

– Хм-м… Я не настаиваю на своей версии. – Галопан дёрнул плечом, – Тем более, что она уж слишком… Кровожадная! И подлая.

– Ну, слишком, или не слишком – это смотря на чей вкус. Может, местных учёных держали в узде с помощью каких-нибудь других рычагов. Не обязательно – страха. А, скорее всего, всё было как обычно: огромные зарплаты, ранняя пенсия, шикарный коттедж для проживания всей семьи… Ну и так далее. Всё, что угодно, в обмен на особое рвение при создании универсальных крошечных убийц!

– Вы правы, штурман. Рычагов и стимулов воздействия много. Но в их действенности сомневаться не приходится: вон, шаров-секций не менее двухсот по самому скромному подсчёту. И наверняка в каждом работали и жили люди. Много людей. Потому что кроме учёных для обслуживания всего этого сложного хозяйства нужны и техники, и кондиционерщики, и электрики, и компьютерщики… И так далее. И всем нужно платить.

С другой стороны, мы не можем не прислушаться к мнению специалиста, – Назаров кивнул Эрику. Тот кивнул в ответ, – Если каждый шар-секция и правда – абсолютно автономен, нам нужно выбрать: во-первых, наименее повреждённый. И во-вторых, всё-таки, такой, чтоб риск заражения был поменьше.

И тут в дело вступаете вы, доктор Валкес, и вы, доктор Хейдигер.

Когда мы со штурманом осуществим стыковку с подходящим на наш взгляд шаром, на вас ляжет обязанность взять пробу из отверстия, которое мы пробурим или прорежем в корпусе сферы-секции. Исследовать её. И рекомендовать нам наши дальнейшие действия.

И если в пробе будут иметься опасные микроорганизмы, с которыми нашими крайне сейчас скудными средствами не справиться, или какие-то биореагенты, предположительно влияющие на гены живых существ, нам придётся просто… Перебраться на следующий шар-секцию. И исследовать его внутреннюю атмосферу. И так далее. Но!

Не дольше шести дней. Столько наша многострадальная корма продержится.

– Не скажу, командир, что мы в восторге… Да и в открытом космосе мы с коллегой… э-э… Скажем так: работали крайне редко. Но мы понимаем всю сложность ситуации. И постараемся оправдать ваши надежды. – Эрик коротко глянул на Джонотана. Тот скривился, словно задел языком за обнажённый нерв в больном зубе, но промолчал, – Тем более, что от оперативности работы и достоверности анализов зависят и наши жизни!

 

По мере того, как выбранная для первого обследования сфера-шар надвигалась на спасательный модуль, становилось заметно, что она на самом деле – поистине чудовищных размеров. Серовато-стальная поверхность не отблёскивала, как это было бы, будь она новой, в свете носовых прожекторов модуля, а казалась шершаво-матовой. Назаров уже объяснил бурильщикам и учёным, что вызвано это, скорее всего, работой потоков молекулярного водорода, и мелкой пыли, встречавшихся в виде облаков даже в абсолютно пустых пространствах между галактиками.

Зато порадовало то, что почти нигде на наружных шарах, расположенных по внешнему периметру Станции, практически не имелось проломов, вмятин, и дыр. Следовательно, метеоритов тут практически нет, и все разрушения, которые нанёс взрыв, или взрывы тем шарам, что располагались ближе к центру и середине сооружения, периметра не коснулись. Приняли внутренние сферы, стало быть, весь удар на себя, закрыв своими корпусами остальные лаборатории. Пусть их при этом и разорвало и перекорёжило…

Но вот уже чужая Станция оказалась настолько близко, что шары справа, слева, снизу и сверху скрылись из виду – слишком маленьким был панорамный иллюминатор пилотской кабины. Кто-то из бурильщиков вздохнул: «Ну и здоровая, зар-раза! Просто обалдеть!».

Всё верно – масштабы хоть и разрушенного, но от этого не менее колоссального сооружения, подавляли. Олегу, ещё в Учебном довольно усердно изучавшему историю космонавтики и кораблестроения, казалось, что их крохотный модуль приближается сейчас к одной из тех гигантских Станций, которые строили на заре освоения околоземного пространства – тех, где искусственное тяготение создавали ещё за счёт вращения чудовищно громадного колеса из жилых и исследовательских модулей. Но здесь «вращения» явно не требовалось. Следовательно, строителям были известны гравитаторы.

Все спасшиеся с «Дональда» всё ещё находились в отсеке управления, поскольку Назаров посчитал разумным, чтоб все «прониклись» соответствующим настроением. И увидели и изучили запутанный лабиринт из гроздьев шаров и переплетения труб-тоннелей сами, так сказать – воочию. Он считал, и не без оснований, что только так можно дать людям проникнуться нужным настроением. И осознать масштабы стоящей перед ними задачи.

Первым в затылке почесал Анджей Полонски:

– Послушайте, командир! Да ведь каждый отдельный «шарик» – просто гигантский! Метров сто?

– Нет, Анджей. Диаметр каждой сферы – восемьдесят девять метров. Масса – чуть меньше двух тысяч тонн. Примерный внутренний объём – под сто тысяч кубических метров. Станция производит впечатление построенного действительно капитально сооружения. И рассчитана явно даже не на десятилетия, а на века. Солидная и наверняка прекрасно продуманная и добросовестно построенная конструкция. И автономные, изолированные, блоки-сферы наверняка имеют отличную защиту. И броню.

– Но зачем им настолько большие лаборатории?

– Ну, размеры, естественно, обусловлены спецификой. Собственно, доктор Валкес уже объяснял нам. Для нормальной работы профессионально организованной научно-исследовательской лаборатории в космосе нужна в первую очередь – энергия. Причём – независимый источник. Следовательно – миниреактор. Со всеми соответствующими обслуживающими агрегатами: то есть, генератор, конденсор, насосы, система паро- и водопроводных труб. Далее – гравитаторы. Оранжерея для выращивания свежих овощей-фруктов. Система кондиционирования воздуха. Канализация, водоснабжение. Ну, и плюс жилые каюты. И, конечно, помещения для собственно – работы. Отделённые от остального пространства такого шара надёжной системой переборок и шлюзов.

– Вы так уверенно говорите, командир, как будто уже побывали внутри.

– Нет, разумеется. Но в одном я железобетонно уверен: все корабли или сооружения для человекообразных существ должны быть устроены примерно одинаково. По типовой, так сказать, схеме. Она применялась и на «Дональде». И, если вспомните, собственно жилое пространство занимало там чертовски мало места. По сравнению с агрегатами для обеспечения функционирования внутреннего хозяйства. Здесь-то, конечно, будет немного по-другому. Потому что у них не было маршевых двигателей и преобразователей Вайля! А, следовательно, и машинного отсека, и цистерн с топливом. И лобовой брони.

– Ладно, с этим понятно. Но почему вы так уверены, что существа были – именно «человекообразные»?

Командир помолчал, поскольку в этот момент они со штурманом производили тонкие и сложные манипуляции с джойстиками управления. Затем всё же ответил:

– Это как раз никаких сомнений не вызывает. Вот, взгляните сами, – он ткнул пальцем в начавший уходить влево огромный шар, на поверхности которого сейчас, когда до него оставалось не больше двадцати метров, видна была каждая заклёпка и шов, – Отверстие входного шлюза рассчитано на существ не выше обычного человека. А конкретно – два метра на три четверти метра. А для причаливания ракет и транспортных челноков – вот. Стыковочный узел с кессоном. Практически такой же, как имелся на «Дональде». И даже рукоятки затворов сделаны словно под руку в перчатке.

– Хм-м… Надеюсь, командир, что вы правы, – Полонски покивал, – Тогда нам будет вполне комфортно внутри. Особенно, если там найдутся кровати!

– Даже если они там найдутся, – Ксю приподнялся из кресла штурмана, чтоб лучше проконтролировать разворот модуля, щёлкнул парой тумблеров над головой. Ремни вернули его назад, – воспользоваться вряд ли удастся. Потому что наверняка там не будет электроэнергии. И даже если мы сможем найти их гравитаторы, нет гарантии, что сможем восстановить подачу этой самой электроэнергии. На них. Да и вообще – в сам шар.

Потому что топливо реактора, каким бы оно ни было, за эти двести лет наверняка распалось. А подключать наши аккумуляторы к их гравитаторам – себе дороже выйдет. Эти штуки жрут энергию, как свиньи. А она, электроэнергия, нам понадобится. Так что придётся, скорее всего, не ходить, а летать. И спать – пристегнувшись к постелям. Если они там найдутся. Ну, или просто – к палубе.

– Ну, – оборвал интересную дискуссию Назаров, – ничего страшного, если и так. Самое главное – чтоб мы смогли попасть внутрь. А для этого нам в первую очередь нужно убедиться, что там нас не ждут сюрпризы из смертоносных бактерий и бацилл.

И хорошо бы, чтоб внутри сферы имелся и воздух.

А совсем уж замечательно было бы, если б этот воздух подходил по составу и нам.

Так что вся надежда на вас, уважаемые господа биологи!

Доктора Хейдигер и Валкес переглянулись. Валкес, тяжко вздохнув, постарался изобразить бодро-оптимистичную улыбку. Он уже был в скафандре, поскольку первую смену предстояло отработать ему. И сейчас он, и ещё трое тех, кто должен был заняться непосредственно бурением и анализом, только и ждали, пока командир причалит, и отдаст команду надеть шлемы. Назаров сказал:

– Минутная готовность. Сейчас завершим разворот, и выпустим причальные захваты. Одеть шлемы.

Хейдигер, кусая губы, утирая пот с побледневшего лица, и стараясь тем не менее не выглядеть напуганным, проворчал:

– Ну, удачи вам, господа разведчики.

Валкес, волновавшийся как ни странно, казалось, куда меньше, усмехнулся:

– Спасибо. И вам тут – не скучать!

Остальные члены разведгруппы промолчали. Вероятно, не хотели проявлять своих подлинных чувств.

Или им просто были неприятны взаимоотношения двух партнёров. И нервировала показушная, или пусть даже подлинная «трогательная»  забота зоологов друг о друге.

 

Опуститься днищем грузового отсека, в котором и располагался шлюз модуля, на первый из намеченных для обследования шаров, оказалось нетрудно. И причалить тоже, поскольку магнитные тросы с фиксаторами сработали штатно. Металл же!

Благодаря чему и магнитные подошвы скафандров позволяли хотя бы ходить по наружной поверхности сферы уверенно.

Зато вот от бурения почти сразу пришлось отказаться: после пяти долгих минут сверления наружного стального слоя портативным ручным станком с алмазоборовым сверлом, из-под него полезла герметизирующая мастика. Галлопан проворчал:

– Смотри-ка, гадина такая. Двести лет – а она всё как новенькая…

Назаров сказал:

– Отставить сверление. Приступайте к прожигу.

Капралу пришлось сверло извлечь, и переключиться на лазерный резак.

Дыра при этом варианте получилась, конечно, побольше. Зато мастика их неё не полезла, поскольку скоагулировала вокруг раскалённого отверстия.

На преодоление всех пяти слоёв защиты потребовалось двадцать секунд. Затем, словно маленький гейзер, из отверстия ударила струя газов, сделавшая поток из мгновенно застывших в снежинки и льдинки паров воды сразу похожим на крошечный волшебный фонтан! Эрик Валкес с помощью длинного держака-манипулятора засунул в струю у основания пробирку, которую почти сразу извлёк:

– Можно затыкать! И заваривать!

Капрал Галопан среагировал мгновенно: заткнул отверстие стальным колышком, который тоже держал в длинном держаке. После чего Санчес приложил по торцу пятидюймового металлического конуса большой кувалдой. Колышек погрузился почти заподлицо.

Санчес буркнул:

– Порядок. Давай агрегат!

Пётр Моммсен, которого, как самого молодого, определили в помощники при первой смене разведчиков, подал горелку, удерживая другой рукой баллоны и шланги.

Заварить удалось быстро: за каких-то сорок секунд. Санчес удовлетворённо кивнул, что было нелегко в скафандре:

– Обычная сталь, сэр. Правильно, значит, подобрали рабочую смесь и припой!

Тут в разговор включился и доктор Валкес, уже засунувший пробирку с заткнутой пробкой в портативный электронный микроскоп, и рассмотревший изображение:

– Отлично, сэр! В-смысле, всё отлично видно, я имел в виду. А вот результаты…

– Да, доктор?

– Э-э… Как бы это покультурней… Нет, никак. Хреновые, честно говоря, сэр. Ну, то есть, не совсем, конечно, хреновые – воздух вполне подошёл бы нам по составу: кислорода двадцать один, азот, пары воды. Но… Имеются тут в нём в большом количестве такие… Хм-м… неизвестные мне, но чертовски похожие на болезнетворные, бациллы. И бактерии. И ещё кое-кто особо противный. Похожий на вибрионы сибирской язвы.

– Та-ак… – в тоне Назарова всё же прорезалось разочарование, – Не порадовали, доктор. Но, собственно, мы и не могли рассчитывать сразу – на удачу. Ладно.

Выбрасывайте пробирку, и обрабатывайте держаки, и полость микроскопа. И свой скафандр. И скафандры экипажа обработать не забудьте.

Доктор действительно применил и гамма-излучатель, и тепловой пистолет, и ультрафиолетовый прожектор. Санчес, задравший вверх обе руки, проворчал, поворачиваясь на триста шестьдесят градусов:

– Брешут они всё…

– Что именно, старшина?

– Насчёт того, сэр, что не проникает вся эта фигня сквозь ткань скафандра.

– Вы – про бациллы?

– Нет. Я про наши «средства дезинфекции». Свербит у меня в носу от них, пальцы покалывает, и спина чешется – вот прямо спасу нет! И ещё щекотно.

– А-а, вот оно что… Не обращайте внимания, Диего. – Валкес позволил себе даже хихикнуть, – Это просто – нервное! Гамма-лучи не проникают в пластик глубже доли миллиметра.

– Ага. Точно. И ультрафиолет глаза не слепит!

– Слепит. А надо было прикрыть их.

– А вы не сказали, доктор!

– А вы могли бы и сами догадаться, техник – не мальчик, всё-таки!

– Ну-ка вы, двое уважаемых. – Назарова разбирал смех, хотя он и понимал, что он неуместен, и что всё это переругивание – действительно нервное у его людей, – Я понимаю, конечно, что вы просто не хотите молчать, но заканчивайте уже побыстрее, и залезайте в тамбур. Наружный люк закройте, но внутрь модуля пока не входите. И держитесь там покрепче за поручни. Нам пора лететь к следующему шару.

Санчес, обрабатывая самого доктора, тем не менее не удержался от шпильки:

– Вы ещё скажите доктор, что вам не щекотно!

– Щекотно, конечно. Правда, это от того, что меня за бока щекочет Энди!

Назаров, видевший через камеры скафандров разведчиков, что именно так всё и обстоит, невольно подкатил глаза к потолку, но постарался тон сделать посерьёзней:

– Отставить шуточки и приколы. Времени мало. Всем загрузиться в тамбур.

Видеокамера тамбура показала, что все вошедшие действительно ухватились за поручни и рукоятки. Командир отключил и втянул в их гнёзда магнитные присоски:

– Внимание! Мы отчалили. Я стартую.

На перелёт к соседнему шару и стыковку с его поверхностью ушло не более трёх минут. Практически столько же, сколько на «прожигание» отверстия и отбор пробы с помощью новой пробирки и обеззараженного держака. Ещё через минуту и это отверстие оказалось заткнуто очередной пробкой и заварено, а проба – исследована.

– Нет. Вход сюда нам тоже заказан. Какой-то штамм… вроде тифа. И бруциллёза.

На этот раз «дезинфекция» прошла без комментариев и шуточек.

Ещё два шара во внешнем «периметре» Станции пришлось пропустить – в них зияли дыры – или от осколков, или от метеоритов. И воздуха внутри, естественно, не имелось. Следовательно, рассчитывать в таких – на комфортное проживание, а, тем более, на их запасы воздуха, не приходилось.

Только через ещё семь обследованных шаров и два часа работы им «повезло».

Если везением можно назвать отсутствие во внутренней атмосфере девятого пробуренного шара патогенных или подозрительных микросуществ. Назаров видел, как треснулся перчаткой о затылочную часть шлема исследовавший очередную пробу Валкес, явно в попытке почесать густую шевелюру, отросшую за время «вахты». Кажется, учёный оказался в затруднении. Но голос его звучал достаточно уверенно:

– Похоже, командир, нам наконец попалась лаборатория, где нет болезнетворных бацилл, вирусов, и бактерий. Равно как и того, что можно было бы посчитать генным оружием. Возможно, потому, что здесь разрабатывали другое оружие. Как ни странно, более простое и не столь наукоёмкое.

– Это какое же?

– Химическое. Проще говоря: боевые отравляющие вещества. Его частиц, разумеется, в микроскоп не видно, но о присутствии молекул чрезвычайно ядовитых токсинов свидетельствуют масс-спектрометр, и газоанализатор.

– Вот как? И что же? Они… Необратимо отравили всё внутреннее пространство?

– Нет. Вернее, не так: они не столько отравили, сколько просто – присутствуют. В исключительно низкой концентрации. Могу сразу обрадовать: если мы проберёмся внутрь, и повыкидываем все ёмкости, где эта гадость хранится, и из которых, возможно, и происходит микроутечка, обработать пространство нашими реагентами, так, чтоб полностью нейтрализовать этот яд, мы сможем. Но на это уйдёт часов пять. Пространство уж больно большое, и закоулков там наверняка много. – тон был извиняющимся, но Назаров всё равно готов был расцеловать биолога: пять часов в их ситуации – ерунда! А после известия о том, что внутренний воздух по составу и здесь практически не отличается от земного, командир вообще готов был учёного задушить в объятиях!

Теперь у них есть где поселиться!

Не боясь смерти от удушья из-за неизбежной разгерметизации модуля!

И если удастся нагреть с помощью штатного конвертера хотя бы часть помещений, можно будет даже снять скафандры!

– Отлично, доктор Валкес. – Назаров говорил буднично, загнав подальше в глубину сознания нотки ликования. Рано ещё ликовать – вначале нужно устроиться! – Приступайте к усиленной обработке всех разведчиков. И вас тоже пусть тоже кто-нибудь получше обработает – с ног до головы. Не забудьте про подошвы. После чего входите все в шлюз. Поставьте режим обработки в нём на максимум – пусть его оборудование всех обработает и повторно. После чего ждём вас тут, внутри. Пора пообедать. А затем нужно выработать план…

Проникновения внутрь. Дегазации.

И освоения помещений этой сферы!

 

Энди Галопан не скрывал скепсиса в голосе:

– И вы хотите сказать, доктор, что сто с лишним тысяч кубических метров воздуха там, внутри, можно очистить с помощью вот этой фигнюшечки?

– Это действительно немаленькое пространство можно очистить и с помощью половины этой «фигнюшечки», – доктор Хейдигер криво усмехнулся, опустив руку с пробиркой, на дне которой плавала увесистая круглая капля – с миллилитр сиреневой жидкости, – Но нам же желательно – с гарантией. И – только после того, как повыкинем из их сейфов и автоклавов все запасы того, что они там понасинтезировали. Токсин реально – жуткий. Похож по составу на яд одного нашего земного членистоногого. То есть – тропического паучка, не помню точного названия. Но одного миллиграмма достаточно для убийства ста человек. Причём яду не обязательно попадать под, или даже – на кожу.

Достаточно и вдохнуть чуток паров!

– А умеете вы, доктор, вселить оптимизм. – Гуннар тоже усмехнулся, почесав затылок, и покачав седой головой, – И – что? Вот этот… реагент… Тоже надо будет внутри распылить? А сам-то он – не ядовитый?

– Что за вопрос! Ядовитый, конечно! Но! Он полностью распадается после контакта с воздухом. Через пять-шесть часов.

Так что чем раньше мы найдём и выкинем к такой-то матери все эти ёмкости с запасами токсина, тем быстрее можно будет начать обработку внутреннего пространства шара! То есть – действительно распылить раствор вот этой капли!

И, соответственно, тем раньше мы сможем вселиться.

– Понятно, доктор. Думаю, на вскрытие люков их шлюза уйдёт не менее часа. Однако сейчас кому-то из вас всё равно придётся идти с нами. Потому что после проникновения вовнутрь только ваш прибор сможет определить, в каких именно пробирках, или ретортах, или автоклавах, хранится эта гадость. Вы уже решили, кто пойдёт в этот раз?

– Да! Да. Пойду я. – в тоне доктора Хейдигера, разумеется, не слышалось особой радости по поводу предстоящей миссии, но он, похоже, отлично понимал, что отвертеться от этого не удастся. «Специалист» же!

– Вот и отлично. В таком случае прошу вторую группу влезть в скафандры и одеть шлемы. Выдвигаемся по готовности.

 

С наружным люком малого шлюза Галопан и Санчес справились за двадцать минут.

Разумеется, все его моторы и приводные механизмы заклинило, и космонавтам пришлось вначале отвинтить крышку служебного отсека на корпусе шара, чтоб до этих механизмов добраться. И как следует поработать маслёнкой с универсальной смазкой над всеми этими шестернями-рычагами-подшипниками. И пройтись шприцем с универсальным растворителем по кромке резинового уплотнителя по периметру створки люка.

Саму створку наружу открыли вручную. Поскольку аккумулятор с собой взяли лишь один. Для освещения внутренних помещений сферы.

Воздуха внутри почти не оказалось: как сказал Санчес, из-за того, что «посдыхали вот эти самые наружные прокладки».

Сам тамбур, или шлюз, действительно почти не отличался от такого рода помещений на земных звездолётах – клетушка два на два на пять, с переборками из потускневшей стали, и люком в дальнем торце. Галопан буркнул:

– Смотри-ка. И правда – как для людей…

Назаров, возглавлявший на этот раз лично маленькую экспедицию, сказал:

– Вносим оборудование, закрываем створку. Плевать на прокладки. Хоть что-то должно тут удержаться. Зря терять внутренний воздух незачем. Двадцать кубов, всё-таки.

Про себя же он благодарил судьбу за то, что кроме него хотя бы трое из состава экипажа успели тогда, при катастрофе, добежать до модуля. Потому что никогда бурильщики или учёные не разобрались бы со сложным механизмом двери. Оказавшимся, к счастью, вполне по силам профессиональным техникам.

Если блокировка внутреннего люка и существовала, подстраховка в виде закрытия наружного люка не помешала. На открывание ушло ещё десять минут. Санчес буркнул:

– Ох, чует моя задница, что не только пробирочки и колбочки нам придётся выкидывать в космос…

– Ты это про что? – Галопан кинул короткий взгляд на напарника, после чего прищурился на узкий тёмный коридор, открывшийся их взорам в свете его налобного фонаря.

– Про трупы, будь они неладны! Ой, пардон. (Прости меня Господи!) Я не хотел оскорбить память и души погибших. Но, думаю, что тела мы внутри найдём. И наверняка захотим избавиться и от них! Не оставлять же их тут!

– Не нужно торопить события, старшина. Очень даже могло случиться так, что весь персонал отсюда просто эвакуировали. Поскольку к бациллам-вирусам все они никакого отношения не имели. И даже практически не пострадали от основного взрыва. Мы же видели: шар снаружи не повреждён. И воздух тут сохранился. И ядов в нём – минимум.

– Да, командир. Простите. Просто…

– Да?

– Ну… Звучит глупо, конечно, но… Моя мама была католичкой. И в нашем интернате все дети, и воспитатели были католики. И наши наставники приучили нас опасаться тревожить покой и прах умерших! Так что я – сильно… э-э… нервничаю!

– Мы не собираемся «тревожить» ничей покой и прах, старшина. Пока, во-всяком случае. И если мы действительно найдём там тела умерших, мы очень бережно и аккуратно перенесём их в те отсеки или помещения, которые признаем пока не нужными нам. И оставим их там, в холоде, не тревожа, как говорится, напрасно, их души и тела.

Удовлетворены, Диего?

– Э-э… Да, сэр.

– Отлично. Подключили большой прожектор? Ну, вперёд! Доктор. Куда идти?

Доктор, так до сих пор не сказавший ни слова, и только напряжённо сопевший, кивнул. Выглядела его нескладная тощая фигура в скафандре, сейчас ярко освещённым мощным лучом их портативного прожектора, если честно, весьма гротескно. И сейчас, не отрываясь от экранчика портативного детектора, который держал в обеих руках, он, тоже молча, указал прибором: вперёд, в глубину коридора.

– Внимание! Выдвигаемся. Санчес – за вами фронт и правый фланг. Галопан – тыл и левый фланг. Я смотрю вниз и вверх, доктор указывает направление. Вопросы? – последний вопрос Олег задал, скорее, по привычке. Поскольку что и как делать, они определили заранее, ещё на модуле.

«Вопросов» не нашлось, и они, закрыв за собой и второй люк, медленно двинулись вперёд, освещая узкое пространство впереди налобными прожекторами шлемов, и большим прожектором, подключённым Санчесом к портативному аккумулятору. Который сейчас находился за спиной идущего позади всех Франкеля, наспех закреплённый там ремнями. Сам немаленький прожектор Томер нёс в руках – на предложение закрепить его на плечевом кронштейне он упёрся, сказав, что с него довольно и одного чемодана за плечами.

Входной коридор закончился, впрочем, быстро – всего через три поворота и примерно пятнадцать шагов.

– Ха! Кто бы сомневался. – Санчес снова достал со спины свою сумку с набором инструментов, и без дополнительного приказа принялся свинчивать очередную крышку с панели управления очередного люка в торцевой переборке, – А молодцы. Подстраховались.

– Ну и правильно. Если уж речь – о ядах, я бы тоже поставил сюда дополнительный люк. Подстраховочка, так сказать. Очень грамотные проектировщики.

– Грамотные-то они грамотные… – это в разговор вступил наконец доктор Хейдигер, – Вот только нас это задерживает. А нам ещё искать там, внутри, все эти лаборатории. И открывать их двери. И сколько уровней нам придётся облазать, даже не представляю. А всё это – время!

– Не волнуйтесь, доктор. – Назаров старался говорить уверенным и твёрдым тоном, – если схема внутреннего устройства этой сферы похожа на ту, что мы видели у развороченных взрывами шаров, то уровней не больше десяти. И запас времени у нас, собственно говоря, неплохой. В баллоны скафандров помещается кислорода на двенадцать часов работы. А если – в покое, так хватает на пятнадцать.

– Тогда лучше ориентироваться на режим «работы», – в тоне доктора как раз спокойствием не пахло, – Потому что я тоже жутко нервничаю. Нет, не так: я до у…ёру боюсь! И сам замечаю, что дышу часто, и так, словно бегу стометровку!

– Не вы один такой, доктор. – это в разговор вступил отмалчивавшийся до сих пор Франкель, – Жутко боюсь всего этого даже я. Хотя силой Господь, вроде, не обидел!

– Не в том сейчас дело, кто из нас сильнее и крепче, Томер, – Назаров позволил себе, оглянувшись, улыбнуться, – А в том, что мы здесь действительно найдём. Потому что неизвестная опасность всегда кажется и страшней, и больше, чем что-то привычное. И сейчас нам всем нужно просто собраться с духом… Быть максимально осторожными. И делать своё дело. А предаваться «ощущениям» можно будет и потом. В безопасности. Прошу простить меня, что говорю привычные и банальные вещи.

Но от этого они не становятся менее верными!

– Вот уж точно. Бережённого, как говорится… – Санчес фыркнул, выпрямившись, – Вроде, готово. Можно открывать, сэр.

– Открывайте. Капрал, помогите ему.

Этот люк, для разнообразия, открывался вовнутрь – на петлях. И откинуть его оказалось посложней – здесь воздух имелся, и сейчас он ворвался внутрь коридора тугой и упругой волной, заставив всех покачнуться. Но каблуки удержали. Санчес проворчал:

– Блин. Вот я старая балда. Забыл совсем про чёртовы переходники. А ведь – вот они, чёртовы трубки и вентили. Уравнял бы давление, не пришлось бы напрягаться…

Никто ему не ответил.

За люком оказалось нечто вроде приёмной или тамбура: высокие, в два человеческих роста, коридоры трёхметровой ширины уходили от квадратной комнатки влево, вправо, вперёд. И в простенках имелись ещё и лестничные марши, ведущие вверх и вниз. Трупов, к счастью, нигде видно не было. Назаров вздохнул:

– Диего. Закрывайте люк. Джонотан. Ведите нас.

Доктор Хейдигер поводил в разные стороны раструбом своего агрегата.

– Направо, сэр.

Поход по изгибающемуся по дуге коридору довольно быстро привёл их к мощному двустворчатому люку уже на внутренней его стене. Маленькие люки-двери обычных размеров, имевшиеся в правой, наружной стене, и ведущие, похоже, в личные каюты, судя по табличкам на лицевой стороне дверей, они попросту игнорировали, проходя мимо. Всё верно: сейчас главное – побыстрее найти и выбросить всё потенциально опасное!

Доктор сказал:

– А здесь концентрация повыше. Похоже, лаборатория как раз за этими створками.

– Понятно, доктор. – Назаров перевёл взгляд от доктора к Санчесу, – Старшина.

– Сейчас, командир. – Диего, коротко кивнув, почти привычными движениями принялся за крышку запорного устройства. Через пять минут упорного ковыряния в механизме, техник выдохнул, – Ну, вроде, должно открыться.

Однако двери не поддались их совместным с капралом усилиям. Так что пришлось и пазы, по которым скользили створки, смазать, и механизм автоблокировки найти и отключить.

– Подстраховались, гады. Впрочем, нет – не гады. Молодцы. Ага. – старшина удовлетворённо кивнул, – Вот теперь, вроде, должно.

Двери действительно разъехались, и взорам космонавтов предстал высокий но узкий коридор, идущий по кругу. А по внутренней его стороне – огромная лаборатория, занимавшая, похоже, всю центральную часть шара. Вся она располагалась за гигантским панорамным стеклом, и полы и потолки и стены её оказались сделаны из толстого, и, очевидно, бронебойного, стекла. Армированного тонкой, но явно очень прочной стальной сеткой. Просматривалось огромное внутреннее пространство лаборатории неплохо.

– А умно. – Олег покивал, – сразу видно, как кто работает, и не пытается ли чего утаить. Или вместо работы поиграться в игры. Объём большой. Четыре уровня. И размеры тридцать на тридцать. Похоже, здесь могло разместиться человек сто. Двадцать тысяч кубометров, не меньше. Неплохо для чисто рабочего пространства.

– Ну, не знаю, командир. Лично мне было бы непривычно работать так, чтоб я видел подошвы тех, кто работает надо мной. И головы тех, кто – ниже. И ходить, словно по воздуху. Так можно и головокружение заработать. Хроническое.

– Похоже, доктор, они здесь привыкли к этому. Возможно, со временем привыкли бы и вы. Но где их хранилище? Откуда вся эта гадость… пахнет?

– А вон там оно. Прямо за этой переборкой и вон той прозрачной стеной. Во-он, видите? Кажется, это – сейф. Многосекционный. С индивидуальными ячейками. И системой поддержания температуры и влажности. Почти такие же применяются для этого дела и у нас. Весит, конечно, прилично, но в условиях невесомости перенести и выбросить в космос можно будет без проблем. Если отвинтим от пола.

Главное – добраться до него!

 

Чтоб добраться до сейфа, пришлось повозиться.

Стеклянные переборки никак не желали открываться, поскольку их приводные механизмы оказались искусно спрятаны где-то в недрах служебных уровней.

После примерно получаса возни Назаров решил проблему просто:

– Доктор. Вы уверены, что все образцы – именно в этом сейфе?

– Ну… Скажем так: на девяносто процентов. Потому что часть материалов могла иметься и на каждом рабочем месте! Но – очень незначительная. Буквально – миллиграммы! Проверить будет нетрудно. Только бы нам попасть внутрь!

– В таком случае мы не станем продолжать попытки открыть створку. Капрал. Доставайте большой резак. Вырежьте прямоугольник – такой, чтоб вон тот сейф свободно прошёл. – Олег пальцем наметил будущие контуры отверстия, – Вырезанный кусок сохраните по возможности целым. Мы потом вварим его обратно.

Галопан кивнул, и, прикинув место, встал ногами попрочней. Магниты подошв работали как надо. Но Галопан всё равно  оглянулся на Санчеса. Тот, кивнув, подошёл и взял капрала за пояс, чтоб удерживать от отдачи. Энди поднял резак. Ослепительная струя большого лазера ударила в переднюю стену, разлетевшись крошечными искрами расплавленного стекла – поверхность поддавалась!

Вырезать пришлось и отверстие во второй стене – двери внутреннего хранилища тоже никак не желали сдаваться усилиям Санчеса. Зато после того, как второй кусок двухдюймового сверхпрочного стекла аккуратно уложили на палубу подальше от проёма, проникнуть внутрь камеры, и обследовать её анализатором удалось без труда.

– Нам повезло, командир. – доктор Хейдигер не скрывал облегчения в голосе, – Похоже, тут эвакуация проходила честь по чести. В-смысле, в штатном режиме. Поэтому на рабочих столах порядок – ну, относительный! – и никаких реактивов или веществ. И кроме сейфа опасности нигде нет.

– Это отличная новость. – Назаров тоже не скрывал облегчения. – А теперь Томер. Развернитесь. Пусть кто-нибудь отвяжет от вас этот аккумулятор. И вы сгрузите его прямо здесь. Оставьте и прожектор. И помогите капралу Галопану и старшине Санчесу доставить чёртов шкаф к выходному люку. Где вы втроём придадите ему максимально возможное ускорение, направив в пучины пространства космоса. Задача ясна? Вперёд.

А мы с вами, доктор, за это время осмотрим тут всё. И выясним, нет ли в нашем шарике ещё каких сюрпризов!

 

Пыхтение в наушниках и ругательства наглядно демонстрировали, что транспортировать немаленький сейф к выходному люку всё же весьма непросто. Пусть он действительно почти ничего не весил в условиях отсутствия тяготения, но чудовищная инерция никуда не делась! Однако его размеры, к счастью, позволили легко пронести его во все порталы люков, и вытащить, наконец, на наружную поверхность сферы.

Ушло на это не менее получаса – поскольку пришлось снова открывать и закрывать за собой все створки люков, и выравнивать давление. Санчес воспользовался возможностью, чтоб продемонстрировать своё умение, и учительские навыки:

– Доктор, Энди. Внимательно следите, как и что буду делать. Пригодится потом – когда сами будете здесь ходить. Или водить кого-нибудь. Уже без меня.

Наконец довольные возгласы дали понять, что эвакуаторы снаружи.

– Мы выбрались на поверхность шара, командир. Запускать?

– Да. Если получится, после броска проводите его. Разгоняясь с помощью ранца. Чтоб уж не вернулся! Нам ни к чему, чтоб у нас появился такой спутник.

– Ну, летать в космосе – моё самое любимое дело… – Санчес не скрывал радости в голосе. – Давайте, ребята! Подбросим эту штуку посильней! Упёрлись? Ну, раз, два, три!

Назаров представил себе эту картину: трое намаленьких космонавта, присев, и резко выпрямившись, изо всех сил подбрасывают от поверхности шара – наверх полутонный ящик из карбо-силикона…

– Хорошо пошёл! Ровно! А, нет, вращается-таки… Сейчас я догоню его и подправлю. – азарта в голосе старшины не уловил бы только стол, на котором стоял главный компьютер лаборатории, над которым сейчас колдовал доктор Хейдигер. Как ни странно, сумевший подключить его к их портативному аккумулятору. Однако доктор не порадовал:

– Нет, командир. Ничего сделать здесь не могу. Заклинило клавиатуру, да и флэш-память, похоже, накрылась. Почти двести лет, всё-таки. Но не всё так плохо. Если сейчас мы всё обработаем, и подождём часов семь, потом можно будет забрать его на модуль, и попробовать там. Без скафандра мне будет куда легче. И удобней. Потому что это – не пальцы, а сосиски какие-то. – доктор покрутил ими перед Назаровым, – Да и Валкес поможет. Он в компьютерах разбирается куда лучше.

– Хорошо, доктор. Уговорили. Начинайте обработку.

Но вставить ёмкость с разведённым реагентом в распылитель доктор не успел – по ушам вдруг ударил дикий крик, затем в наушниках возник чудовищный грохот, и треск!

Внезапно всё оборвалось. Но тут же последовали комментарии от Франкеля и Галопана:

– Ох! Гос-споди!..

– Твою ж мать!..

Назаров, уже примерно представляя, что случилось, заставил бешено колотившееся сердце перестать мешать ему, подавил дикое желание заорать благим матом, и спросил нарочито спокойно:

– Капрал. Что там у вас?

– У нас, сэр… Проблема! – чувствовалось, что и сам Галопан ужасно напуган, – Похоже, ракетный ранец скафандра Санчеса взорвался!

– Как это случилось?

– Не знаю, сэр! Вначале он разгонял этот сейф… Ранец-ускоритель работал, вроде, нормально, струя была… Ну, ровная, нормальная. Потом, вроде, Санчес оставил ящик, развернулся, и уже летел обратно. И вдруг!.. Его крик! И такая яркая вспышка! И он замолчал… Но его скафандр всё ещё движется. К нам.

Через минуту я смогу его… э-э… поймать. Ну, с помощью своего ранца.

Назаров закусил губы. Потом приказал:

– Двигайтесь исключительно осторожно. На самом малом ходу. Когда поймаете, поместите тело пока в шлюз челнока. Капрал. Вам придётся вернуться к нам, сюда. И на обратном пути показать – как, и закрыть за нами все люки. Томер. Оставайтесь пока там, в шлюзе. Ждите нас с доктором. Мы закончим через… Доктор?

– Через час. Ну, и плюс время на выход из шара на поверхность.

– Хорошо. – хотя что в этом хорошего, Назаров не знал. – Приказываю.  Капрал Галопан, Франкель. Поймайте тело. Поместите в шлюз. Франкель. В модуль не входите. Ждите нас в шлюзе. Энди – к нам. Доктор Хейдигер. Приступайте к обработке. Так. Всё.

Назаров поймал себя на том, что стал повторяться. Это плохо. Нужно собраться!

– Теперь вот ещё что. Гуннар. Вы нас слышите? – командир знал, что все, кто остался на модуле, напряжённо вслушиваются в их переговоры, сидя рядом, или повиснув перед интеркомом пульта управления, но не вмешиваясь, – Гуннар?

– Да, командир. Я вас слышу.

– Вы должны отбросить стеснение. И честно сказать: что там с голосами у вас в… мозгу?

– Да, сэр. Есть, сказать честно. Если совсем уж честно, то никаких голосов, после того, как я поспал тогда, в самый первый раз, я больше не слышу! Получается, что я…

Паникёр и маразматик. Старый идиот. – горечь в голосе сказала Назарову, что пожилому бурильщику и стыдно и больно.

– Нет, Гуннар. Вы не идиот. И рассказали вы тогда всё о своих опасениях и ощущениях абсолютно правильно. Мы сейчас не в таком положении, чтобы пренебрегать любыми предупреждениями и игнорировать даже гипотетические и малореальные угрозы и опасности. И – главное! – нужно сейчас быть предельно осторожными, что бы мы ни делали. И – бдительными. Поэтому. Прошу всех, кому хоть что-то, хоть в малейшей степени, покажется подозрительным или странным – хотя бы намёк! – немедленно сообщайте мне. Или лейтенанту Хвану, если я буду занят. Или буду спать. Всем всё понятно?

– Да, командир.

– Да, командир.

Подтвердили готовность к рассказу обо всём подозрительном и странном все. Но сейчас, после шока от жуткой трагедии, желающих что-либо сказать прямо сейчас не нашлось. Собственно, Олег и не ждал, что вот прямо сходу на него посыплется поток сомнений, домыслов, сплетен и предупреждений.

Ведь здесь – только мужчины. А не женщины.

Доктор Хейдигер, справившийся, наконец, заметно трясущимися руками с насадкой своего странного агрегата, выпустил облако аэрозоля, медленно поворачиваясь вокруг своей оси, и целясь во все четыре угла комнаты. Назарова покоробило, что магнитные подошвы почти не держат на стекле, и доктора разворачивает, и отталкивает назад даже той жалкой отдачей, что имеется у агрегата. Он пришёл на помощь: встал позади биолога, и удерживал того за пояс. Хейдигер буркнул:

– Спасибо, сэр. Здесь – всё. Идёмте дальше.

Назаров заставил своё тело всё делать спокойно и чётко, понимая, что должен подавать пример собранности и деловитости и доктору, и тем, кто сейчас напряжённо следил за их работой и переговорами. Доктор не подвёл: тоже всё делал спокойно и чётко.

На обработку практически всех помещений шара ушло и правда – чуть больше часа. Каюты или помещения, которые оказались заперты, лейтенант, не церемонясь, вскрывал простым вращением луча из лазерного пистолета, вырезая дверные замки. Правда, таких запертых нашлось немного: всего пять или шесть кают – одна из них явно принадлежала начальнику лаборатории, поскольку оказалась состоящей из целых трёх комнат.

Всего на корабле-сфере они насчитали действительно – десять жилых уровней, и двести семьдесят помещений. В самые маленькие доктор даже не входил, просто «опыляя» их прямо с порога. Три технических уровня они посетили. Их огромное пространство обрабатывали, даже не заходя в глубину. Остальные восемь технических уровней опыляли ещё проще: через технические же люки на жилых уровнях, не заморачиваясь даже входом внутрь запутанных и загромождённых оборудованием и техникой пространств.

Когда они всё закончили, Назаров сказал:

– Возвращаемся в главную лабораторию. Потому что я хочу забрать их компьютер с собой прямо сейчас.

Доктор кинул взгляд на хронометр на наружной поверхности левого рукава:

– Да, уже можно. Но… А-а, ничего страшного: наш реагент выветрится в вакууме!

 

Лицо Санчеса сохранилось, как ни странно, хорошо.

Вот только смотреть на застывшее на нём выражение дикой боли и отчаяния было совершенно невозможно. Поэтому Назаров снова перевернул тело на сто восемьдесят градусов. Зрелище развороченного затылка с торчащими из него кусками баллонов и разорванных трубок вызывало холодок внизу живота и рвотные порывы. Но он заставил себя прикусить губы, и осмотреть всё тщательно. И только затем взяться за изучение того, что осталось от ракетного ранца.

– Капрал. Вы с Франкелем ничего тут не трогали?

– Н-нет, сэр!

– Франкель. А вы?

– Нет! Нет. Да я ни за какие сокровища снова!.. – тон Томера выдавал крайний испуг, несмотря даже на то, что с трупом товарища он в шлюзе уже провел более полутора часов, – Я и смотреть-то на него не мог! Уж больно жуткое выражение у него на…

Назаров, кивнув, подвёл тело старшины под лампу, имевшуюся в центре потолка шлюза, и заставил себя быть предельно внимательным.

Если что-то со смертью несчастного не было следствием какой-то аварии или механической поломки, он должен это обнаружить. Специалист, всё-таки. Хотя…

Не хотелось бы думать, что кто-то (Или – что-то!) мог приложить к этому руку. Или щупальце.

Но вот «объект для изучения» и перед ним. Так, что тут?

Шлем расколот, в пазах торчат лишь жалкие осколочки толстого пластика. Залитые кровью. Затылок старшины напоминает кровавое месиво: именно в него полетели осколки баллонов и регуляторов. От двух, если честно, мало что осталось. Только то, что накрепко засело в черепе несчастного. Но отчего взорвались сами эти баллоны?

Вот: похоже, первым взорвался левый баллон с кислородом. Его верхняя часть осталась в своих креплениях, даже вместе с вентилем и трубкой подачи. Взорвался этот баллон почти по центру, и почему-то – со стороны спины, задев при взрыве осколками и левый баллон со старинным жидкостным горючим, от которого сейчас остались лишь жалкие обломочки. Если корабли космофлота летали на новом горючем, то здесь, в индивидуальных ранцах, всё ещё применялось старое, допотопное. С другой стороны, руководство справедливо поопасалось заменять горючее и здесь, в ракетных движках скафандров, в связи как раз с его особой разрушительной силой.

Правый баллон с кислородом почему-то не пострадал.

Но вот сейчас перед его лицом доказательства того, что и старое горючее, считавшееся инертным… Убийственно. Если вдруг взорвётся.

Но почему оно взорвалось? Только ли из-за осколков кислородного баллона?

А почему всё-таки взорвался кислородный баллон?

Неисправности тут не должно было быть никакой – лишь десять дней назад он лично, как главный ответственный, возглавлял стандартную ревизию всего оборудования, в том числе они тогда проверяли и скафандры модулей: давление в баллонах, работа клапанов, герметичность корпуса и уплотнителей, заряд горючего, заряд аккумуляторов…

Назаров осмотрел ещё раз место, где баллон с кислородом раскололся. Он буквально до пары дюймов приблизил лицо к месту разрыва. Так, вроде – по шву. Сварочному. Но такие швы на заводах десять раз проверяют! И они зачастую прочнее, чем сам материал! А материал – отличная сталь! Или… Можно ли вот эти крошечные зарубки-бороздки на наружной стороне баллона, возле шва, считать следами того, что кто-то…

Чёрт возьми! Паранойя?! Но…

Не мог же импульс от взрыва реактора «Дональда Трампа» добраться и сюда?.. Но ведь скафандры были внутри модуля! В их штатной крошечной каморке! Подключённые к дозаправочной системе! И никто их не…

Но что-то ведь ослабило чёртов сварной шов!..

Пытаясь понять причины взрыва, командир перевернул скафандр и ранец днищем к себе. Отодвинул дно ранца, чтоб взглянуть в торец сохранившемуся баллону. Вот: дата изготовления.

Хм-м…

Двадцать пять лет назад. Даже двадцать шесть. Предел, конечно. Изготовитель как раз на двадцать пять и даёт гарантию. А не заменили баллоны, очевидно, потому, что уж больно это хлопотная задача: заменять в скафандре, который и сам-то рассчитан всего на сорок лет, баллоны – возни много! Тут и инжекторы, и трубки, и новая калибровка клапанов… Вот кто-то и посчитал там, на базе, что раз прослужили баллоны двадцать пять лет, ещё пару-тройку уж как-нибудь протерпят… Да и пользуются космонавты скафандрами, если честно – раз в пару лет. Понадеялась, стало быть, на «авось» земная инспекция. Получается, причина трагедии  – халатность. Ну, или бережливость: замена стоит немало…

Преступные действия. Со стороны Администрации космофлота Содружества. Или – конкретных исполнителей? Кем-то проинструктированных насчёт необходимости строжайшей экономии…

Выяснить, кто отвечал за ревизию и оснащение скафандров там, дома – нетрудно. Нужно лишь добраться до этого самого дома. Что сейчас – больной вопрос. Ну а пока…

Вот именно. Нужно что-то сказать напуганным людям. Что-то такое, чтоб не пугать их. Так что про кое-какие детали, которые он обнаружил, придётся просто умолчать…

– У этих баллонов превышен срок службы. Им двадцать шесть лет. Гарантия кончилась. Так что тут вина не производителя. А того, кто не заменил их новыми. Там, на базе. Перед рейсом.

– Так что, командир? Получается, взрыв произошёл… От «естественных» причин?!

– Да, капрал. Можно это и так сформулировать. От старости, усталости металла, высокого давления, и долгого нахождения при низких температурах вакуума, один баллон с кислородом лопнул по шву. Вот тут, в центре. Место взрыва оказалось расположено…

Крайне неудачно. И осколки повредили баллон с горючим. Он тоже лопнул, а вернее – взорвался, разлетевшись уже на мелкие осколки. Санчес погиб почти мгновенно – кусками баллонов и трубопроводов ему разбило шлем и пробило затылок.

– И… Что мы теперь будем делать? Ну, в-смысле – с телом?

– Мы вынесем его снова наружу. И прикрепим тросом к кронштейну на шасси нашего модуля. Вакуум ему уже не повредит, напротив – отлично законсервирует тело. Которое после нашего спасенья в любом случае нужно будет подвергнуть экспертизе. Как и оборудование его скафандра. Преступная халатность тех, кто отвечал за своевременную замену баллонов не должна остаться безнаказанной. А внутрь его заносить незачем. Поскольку помочь мы ему уже ничем не можем. А он… Внутри модуля мешал бы нам.

Комментариев не последовало ни от находившихся в шлюзе, ни от тех, кто оставался внутри модуля, и Назаров с Галопаном вынесли тело наружу. И действительно привязали тросом к кронштейну передней стойки шасси своего кораблика.

После чего все участники экспедиции внутрь сферы провели на всякий случай дезинфекцию, и вернулись наконец в уютное тепло спасательного модуля.

 

После обеда все вынуждены были просмотреть видео, которое снял с помощью своей бортовой видеокамеры сам Назаров. У неё было самое высокое разрешение, псевдообъёмная картинка, и все детали внутреннего интерьера шара видно было так, словно они и сами внутри чужого сооружения. Лейтенант давал пояснения:

– Вот в этом крыле явно жил научный персонал. Во-первых, в каютах много старинных, бумажных, книг, похожих на самые обычные справочники, груды книг на флэш-носителях, и тетрадей для записей и расчётов, а во-вторых в каждой комнате стоит компьютер. Зато никаких пробирок, реактивов, и микроскопов. Только стандартное, так сказать, оснащение личных кают. Судя по кроватям, столам, и стульям, от нормальных людей обитатели шара мало чем отличались. Жаль, нет ни одного изображения, или хотя бы фотографии тех, кто здесь… Жил и работал. Похоже, все личные вещи эвакуированные успели забрать. Следовательно, собирались они не в спешке.

Да и внутри шара ничего не повреждено. Просто выключено, или законсервировано. И это хорошо. Потому что вселиться нам будет легко. Трудно будет только подать электричество и тепло вот в этот блок, – теперь Назаров показывал пальцем на изображение на мониторе своего персонального мини-компьютера-телефона, где по данным видеосъёмки микропроцессор уже воссоздал модель устройства шара голубыми голографическими контурами.

Сегмент примерно в одну восьмую внутреннего объёма компьютер расцветил жёлтым: предполагаемая жилая зона. Все молча рассматривали медленно поворачивающуюся модель. Однако никто не спешил задавать вопросы, или протестовать. Олег продолжил:

– Нашу задачу облегчает, собственно, устройство самого шара. Вот эти мощные диаметральные переборки несут основную нагрузку от разрывающих сферу усилий. А давление воздуха там почти такое же, как у нас: ноль девяносто семь сотых атмосферы. Конструкция переборок такова, что наш выбранный сегмент представляет собой как бы дольку апельсина, разрезанного двумя вертикальными и одной горизонтальной плоскостью, перпендикулярными друг другу. То есть – почти одна восьмая общего объёма сферы. (Разумеется, тот огромный отсек в центре, где располагается стеклянная часть, мы попросту заизолируем. Поскольку нагревать лабораторный блок вовсе незачем.)

Пространство, которое таким образом поступит в наше распоряжение – примерно десять тысяч кубометров. Обживаться будет проще и легче. Потому что из десяти основных уровней нам достаётся только пять. В высоту они по три с небольшим метра, и ещё разделены относительно высокими, по три метра, техническими уровнями – с проводкой, трубами и коробами для обслуживания жилых уровней и помещений, и механизмами.

Если заварим вот эти люки в этих переборках, получим надёжно защищённый и герметичный блок помещений, с общим количеством комнат около сорока. Плюс подвал, и четыре технических уровня. Минус лаборатория. Гравитатор, машинный зал, и вспомогательные помещения с насосами, генератором, аккумуляторами, и прочими агрегатами, к нам в сектор не попадают, поскольку остаются в районе макушки шара, вот тут и тут. И занимают они весьма солидное пространство там, на условном чердаке, вне нашего сегмента. Таким образом, без них нам достаётся гораздо больше полезного пространства.

Единственная проблема.

Никакого реактора мы там, внутри, к сожалению, не нашли. Похоже, и электричество, и всё остальное, нужное для жизни, они всё же получали по кабелям, магистралям и трубопроводам, проложенных по соединительным рукавам-коридорам. Оттуда, из центра. Ну, или, если угодно, из взорвавшегося административно-командного блока.

– Значит, рассчитывать на то, что у них на борту остались какие-то заряженные аккумуляторы, баки с водой, или баллоны с кислородом – не приходится?

– На заряженные аккумуляторы – точно нет. Заряд не сохранился. А вот что касается баков и баллонов – этого добра хватает! Как раз поэтому мы и выбрали себе именно «нижний» сегмент. Вот взгляните. – Назаров вернул назад изображение на мониторе, укрупнив его, переместил, – Здесь. Так сказать, у днища сферы. Отсек неудобной формы, явно исключительно технический. Мы условно назвали его подвалом. Отсюда и идут, собственно, внутрь всей сферы все обслуживающие трубопроводы и короба. На небольшом сравнительно пространстве мы имеем массу баллонов и ёмкостей. Вот только что в них – пока неизвестно.

Там вполне может храниться и вода, и кислород, и азот, и ещё какие-нибудь полезные нам газы и вещества. Но из-за того, что нам… э-э… помешали чрезвычайные обстоятельства, мы не смогли в этот раз обследовать всё это дело досконально. В любом случае, наших запасов кислорода, если благополучно перенесём баллоны туда, хватит минимум на три месяца. Поскольку… Хм!

Командир не докончил мысль, но все и так поняли, что он имел в виду.

Что их теперь – меньше.

Следовательно, и запасов хватит на более долгий срок.

И поскольку повисшее тяжёлое молчание прерывать никто не собирался, командиру пришлось окончить собрание самому:

– Нам в любом случае нужно выждать семь… Уже шесть часов. Пока реагенты докторов Хейдигера и Валкеса сделают своё дело. Поэтому сейчас – внеплановый ужин, и всем – лечь спать. Ну, или отдыхать.

Потому что сколько продлится наша следующая вахта, никому не известно. Переносить придётся много чего. Равно как и заваривать, и перекрывать, и подсоединять. Там, на Станции. И сделать это нам, как вы прекрасно понимаете, нужно побыстрей.

 

Выудить что-либо полезное, да и просто – хоть что-то из системного блока компа чужих не удалось. Собственно, Назарову оставалось только пожать плечами: не это сейчас было главным.

Работа по переносу вещей, инструментов, аппаратов, оборудования и всего прочего действительно заняла много времени и сил. Как и герметизация намеченного сегмента.

Пока Назаров со штурманом и Галопаном заваривали все люки и отверстия по намеченному плану, и изолировали от остальных девяти десятых объёма сферы жилые и технические уровни выбранного сегмента, остальные во главе с Франкелем, как почти «ветераном», уже знакомым с устройством шлюза Станции, и её внутренней планировкой, перетаскивали со спасательного модуля всё, что возможно было перетащить. Учёные стаскивали в шлюз модуля всё, что заранее отвинтили и отсоединили от трубопроводов и электроцепей члены экипажа, и всё то, что хранилось в огромном техническом отсеке спасательного модуля. Бурильщики же доставляли всё это в шлюз Станции, а затем, когда он заполнялся под потолок, и в её внутренние помещения. Воздух сферы старались из неё лишний раз не выпускать: берегли его. Работали сосредоточенно, и исключительно аккуратно, потому что не хотели ничего по оплошности повредить. Всё делали почти молча. Переговариваясь лишь по делу.

Собственно, и говорить никому не хотелось, поскольку всех до сих пор угнетала странная смерть старшины, сейчас словно с немым укором взиравшего от стойки шасси на их мирскую суету. И у каждого «суетящегося» невольно возникали мысли о том, что вот Санчесу уже ничего этого не нужно… Как и тем восемнадцати бедолагам, что не успели покинуть «Дональда Трампа» на их, и втором спасательном модуле.

За семнадцать часов однако управились со всем.

Назаров и Хван, справившиеся с завариванием и герметизацией своих переборок раньше Галопана, помогли и ему докончить его участок. Теперь все отверстия и проёмы в трёх перпендикулярных несущих стенах, делящих Станцию на сегменты, были наглухо заделаны, и ничего не пропускали. Что же до изоляции лабораторного блока – его изолировали и до них. Предусмотрительные проектировщики и методичные строители. И Назаров их предусмотрительность и добросовестность мог только приветствовать.

После окончания работ, уставшие, но довольные члены экипажа отправились вниз, в «подвал», как все его теперь и называли.

Как ни странно, но вентили имевшихся там баллонов и цистерн оказалось возможным открутить, и даже исследовать анализатором то, что внутри содержалось.

В трёх ёмкостях не оказалось ничего – то есть, их уже опустошили до прибытия землян. Ещё в двух оказался азот. В одной, из бронированного стекла, армированного мощной сеткой из стали – водород. (Собственно, они ещё до обследования догадались об этом – в стальных баллонах водород хранить нельзя!) Ещё в одной – метан. И в двух шарообразных толстостенных стальных ёмкостях, объёмом каждая – в добрый кубометр – драгоценный кислород. Чистый.

Назаров невольно с облегчением вздохнул: теперь-то они точно – спасены!

В относительно тонкостенном баке ёмкостью на три тонны оказалась вода. Вполне питьевая, хоть и менее солёная, чем привыкли люди: как сказал вызванный для такой цели вниз доктор Валкес – почти дистиллированная. Но, главное – пить её всё равно было можно. Назаров, зная, что его прекрасно слышат через интерком модуля и микрофоны скафандров все оставшиеся в живых, удовлетворённо констатировал:

– Порядок. Продукты мы растянем месяца на три. При условии, если будем двигаться поменьше – и на четыре. А кислорода и воды нам теперь хватит года на два. Даже без экономии.

– Эх, нам бы ещё еды какой, кроме уже осточертевших пресных пайков! И водки! И сигарет. – в тоне Франкеля сквозила надежда, – И вообще можно было бы тут расположиться, совсем как на курорте там, дома!

– Ага. Может, тебе ещё и девочек? И какой-нибудь бар с музыкой? – ехидства в голосе Гунара Расмуссена не услышал бы только пингвин. Если б он тут был.

– Я бы не отказался, Гуннар. Хотя… И так грех жаловаться. Всё-таки – четыре месяца, а тем более – два года – это вам не девять дней!

– Да, верно. Нам, можно сказать, невероятно повезло. – Назаров пытался в голос подбавить оптимизма. Ни фига он туда не подбавлялся, – Судьба послала нам эту разрушенную и покинутую Станцию, да ещё и с пригодными для жизни помещениями, и запасами кислорода и воды.

Мы уже отделили себе зону для жилья. Теперь нужно нагреть эти самые помещения. Хотя бы до такой температуры, чтоб мы не превращались в сосульки, сняв скафандры. А то сейчас тут – минус сто десять Цельсия.

– А почему так мало?

– Ха! – лейтенант покачал головой, – Томер. Странный вопрос. Правильней было бы спросить, почему так много. То, что за двести лет тут температура упала всего на сто пятьдесят градусов, и не опустилась до температуры окружающего пространства – это, несомненно, заслуга проектировщиков и строителей. Отличные, стало быть, утеплительные слои во внешней обшивке они тут предусмотрели. Излучение тепла в пространство – минимально!

Поддерживать температуру будет, насколько я понял, нетрудно. Осталось лишь нашу жилую зону нагреть. И сделать ещё и предохранительный клапан в остальное пространство сферы. Чтоб восполнять, если что, нашу потерю воздуха. Ну, того, что всё равно улетучивается пока через шлюз шара.

– А как это сделать, командир? В-смысле, нагреть жилую зону?

– Да просто, Анджей. Процедура, в-принципе, стандартная, неоднократно выполнялась потерпевшими бедствие экипажами, и предусмотрена инструкциями на такой случай. Есть у нас и все необходимые механизмы и оборудование. Мы демонтируем баки с топливом с нашего модуля, и затащим внутрь нашей секции шара. После чего нужно будет подключить к бакам конвертер – он хранился в трюме модуля, в герметичных ящиках, и вы уже доставили их сюда.

Но придётся немного повозиться: нужно будет вначале вывести наружу «выхлопные» трубы. И приварить заглушку к корпусу Станции – так, чтоб шов был герметичным. Но поскольку наружный слой из стали, с этим проблем не будет. Мы должны обеспечить выпуск отработанных газов – наружу. То есть, в космос. А когда мы будем выключать конверторы, обратный клапан заглушки не даст вакууму проникнуть в систему.

Думаю, за пару недель конвертер нагреет даже такой большой объём где-то до плюс десяти. А в помещениях в непосредственной близости к конвертеру – и за пару дней. И – до двадцати. Можно будет жить с комфортом: почти как на спасательном модуле.

– Так это отлично, командир! Беру взад свои пожелания насчёт девиц и выпивки, и первым помогаю смонтировать чёртов конвертер и его трубы и заглушку! Даёшь тропический рай!

– Договорились, Томер. Тем более, что ты ведь умеешь работать со сварочным аппаратом. Но!

Займёмся всем этим уже завтра, с утра. А сейчас мы все буквально с ног валимся от усталости, даже несмотря на невесомость! А уж про то, что руки болят, и пальцы не гнутся, я и не говорю. Поэтому давайте вернёмся на модуль, и проведём там нашу последнюю ночь в «земных» условиях.

 

Ночь прошла беспокойно.

Вначале всех разбудил полузадушенный крик Моммсена – ему приснился кошмар. Примерно час ушёл у Назарова, чтоб снова успокоиться и задремать. Однако блаженствовал в забытьи он недолго. Потому что что-то звонко щёлкнуло в корме, да так, что корпус дёрнулся, и кабину наполнили испуганные возгласы и крики.

Назаров приказал всем замолчать, и лично провёл проверку всех систем.

Но оказалось, что непосредственной опасности нет – это отскочила одна из боковых подруливающих кормовых дюз: коррозия съела её трубопроводы и кронштейны. Лейтенант мысленно отметил себе, что резервуары с топливом нужно переправить в сферу в первую очередь.

Во время завтрака все торопились проглотить содержимое своих пищевых туб побыстрее. Но Пьер Огюстен не удержался, чтоб не спросить:

– Командир! Извините, что лезу не в своё дело… Но почему нужно было обрабатывать весь объём сферы, если мы будем жить всего в одной восьмой? Вернее – даже десятой? Ведь можно было сразу отделить будущую жилую зону, и обработать только её?

– Верно, Пьер. Можно было сделать и так. Но! Если бы вдруг возникла протечка в каком-то из наших швов, нам уже вряд ли удалось обнаружить это – потому что умерли бы мы раньше, чем догадались, что умираем. Ну, и – главный аргумент. В случае крайней необходимости мы сможем теперь воспользоваться запасами воздуха и в той, оставшейся, части шара. Открыв запирающий клапан. И можно будет и запасы воздуха пополнять, и давление выравнивать – пока Галопан не сменит прокладки шлюза, воздух из нашей части постепенно всё равно утекает. И проблем никаких не будет, поскольку воздух из оставшихся частей сферы уже пригоден для дыхания! Убедил я вас?

– Ну… Убедили! Лучше, как говорится, сто раз перестраховаться, чем один – недостраховаться!

– Вот именно. Ну а сейчас, если все закончили завтрак – за работу. Дел много.

Дел и правда оставалось много. Извлечь из заводской упаковки и расконсервировать конвертер оказалось куда проще, чем вывести наружу «дымоходные» трубы от него, и всё состыковать, закрепить, и приварить. Запорный клапан, похожий, если честно, на самую банальную бочку с дымовой трубой, ещё и с конусом-навершием, торчавший теперь на наружной поверхности сферы, словно создавал некий уют, ощущение, что всё это – уже не чужеродная Станция, погибшая и покинутая сотни лет назад, а вполне мирная и спокойная обитель космонавтов с земли. Привычная и обжитая.

После того, как командир лично проверил детектором утечек все соединения и сварочные швы, настал и момент истины.

Назаров, пытаясь поднять настроение озабоченных до дрожи людей, сказал:

– Ну, если кто знает какие молитвы, самое время. Включаю.

Манометр трубопровода, подающего топливо к катализаторам и хитрой системе змеевиков и рёбер радиаторов, расположенных в его утробе, подпрыгнул вверх. Олег поспешил подрегулировать вентиль: входное должно быть не более ноль три атмосферы!

Все с замиранием сердца глядели на начавшие наливаться сиреневым, а затем и тёмно-вишнёвым цветом спирали, лежащие, как и положено по инструкции, на не проводящих тепло кронштейнах, входивших в комплект. Вдалеке что-то глухо бухнуло. Доктор Хейдигер нервно схватил доктора Валкеса за руку, но Назаров поспешил всех успокоить:

– Это открылся запорный клапан. Выхлоп, стало быть, в норме.

Франкель протянул к спиралям руки:

– Чтоб мне лопнуть! Готов поспорить, что уже чувствую, прямо через перчатки – они потеплели! Да нет – они горячие! Так и пышут!

– Оно и верно. – Ксю держал наведённым на спирали раструб болометра, – Нагрелись до ста восьмидесяти градусов Цельсия. И температура растёт.

– Скажете, когда достигнет трёхсот, Ксю. Я отрегулирую давление топлива.

– Да, командир.

– Командир. Если нагреется комната – можно будет… Раздеться?! – в голосе Джонотана Хейдигера явственно слышалось волнение. Да и все, если честно, выглядели взволнованными и радостными: ну как же! Работает конвертер! И хотя мало кому из присутствующих (А, вернее, Назаров готов был поспорить, что – никому!) не приходилось пользоваться этой невероятно надёжной, эффективной и полезной системой, все с огромным энтузиазмом её по достоинству оценили!

– Ну, не так быстро. Вначале должна нагреться хотя бы эта комната. Хотя бы до двадцати градусов того же Цельсия. А скафандры мы снимем не раньше, чем приемлемая температура установится и в шести соседних. Справа, слева, сверху, снизу, и – спереди и сзади. То есть – тех, где мы будем жить. Поэтому.

Для ускорения этого процесса предлагаю первым делом прорезать переборки между этой и двумя соседними комнатами. Теми, что слева и справа. Тогда жить можно будет пока хотя бы в трёх. С гарантией.

Что же до прогревания остального пространства нашего сегмента… Боюсь, нам придётся ограничиться примерно двумя-тремя тысячами кубометров из наших десяти. Это примерно десять комнат в непосредственной близости к этой. В них возможно воздух нагреть до плюсовых температур. А вот в помещениях подальше, и на технических уровнях  всё ещё будет ноль или минус.

– Да и плевать на них! – Моммсен только что не подпрыгивал от энтузиазма, – десять комнат! Рай! Дворец! Роскошные апартаменты люкс! Можно будет хотя бы побыть в одиночестве. И не нюхать постоянно чёртовы носки чёртова Франкеля.

Франкель, судя по тону, обиделся:

– Это… Клевета! Я носки регулярно стираю! Каждый день!

– Э-э, так то было раньше, до того, как мы отчалили с Ареса. А здесь-то ты их не стирал!

– Ну… Согласен. Возможности не было. Ладно, если я тебе так противен, можешь жить по ту сторону от этой комнаты, а я буду – по эту. – Франкель махнул рукой.

Моммсен хохотнул:

– Да нет, не противен, конечно. Но и особой любовью к тебе я не пылаю. Как, скажем, тот же Эрик.

Назаров, видящий, что разговорились не на шутку на опасные темы его люди, почувствовавшие ослабление давления обстоятельств и предвкушающие недалёкую почти свободу и комфортные условия, поспешил взять вожжи в свои руки:

– Внимание, спасшиеся. – он решил недвусмысленно дать понять, что все они сейчас в одной лодке, – Приказываю прекратить оскорбительное и глупое «юморение». Как бы не сложились условия нашего проживания, недопустимо оскорблять, даже в виде шутки, наших коллег и товарищей по несчастью! Нам ещё жить здесь… Неизвестно сколько!

– Э-э… согласен, командир. – впрочем, несмотря на слова, особой убедительности в тоне Моммсена не слышалось, – Извините, доктор Валкес. И ты, Франкель. Это я от предчувствия почти шикарной жизни слегка – того… Словом, занесло меня!

– Ладно, я не в претензии. А носки… Я и сам не в восторге от них. И постираю, как только будет тепло, и появится «техническая» вода.

Назаров отметил, что доктор Валкес предпочёл ничего не ответить, просто кивнув. А посмотрев краем глаза на шлем доктора Хейдигера, командир заметил, что лицо того покраснело, словно панцирь у варёного рака.

Чёрт бы их побрал!

Похоже, с оборудованием нормального жилья, и возвратом к нормальному существованию, то есть – без скафандров, проблем у него не убавится, а, скорее, наоборот.

И проблем не технических, а – социальных. Связанных с отношениями между его людьми. Ну, с другой стороны – это естественно. Они же – люди.

И пусть они все – мужчины, и все – профессионалы, пусть только в своей области, но с точки зрения совместимости… Они и правда – такие все разные!

Экипаж – Ксю, Галопан и он сам – космонавты. То есть – специалисты широчайшего профиля, опытные и умелые. Технари. Учёные – это понятно, узкие специалисты. Ну, плюс ещё доктор Валкес заодно исполняет работу штатного врача их смены. (Немного, правда, до сей поры у него было проблем с «пациентами». Поскольку в космос больных и слабых просто не берут! А разные аппендиксы, больные зубы, плохую печень, и прочее в таком же роде удаляют или лечат заранее!) Ну а бурильщики…

Бурильщики – они просто крепкие и здоровые парни. Сильные и выносливые. Умеющие работать, и обслуживать буровое оборудование. Ну и спецы в области геологии. Но в плане кругозора и интеллекта, наверное, один лишь Анджей Полонски хоть чего-то стоит. Ну, может, ещё Гуннар. А остальные…

Мягко говоря – ниже среднего.

То есть – как раз тот тип людей, которые любят в свободное от вахты время «расслабиться» – а именно – покутить, подраться, потрахаться… Затем – отоспаться и отожраться, лёжа перед стереовизором… И не особенно много размышляют о жизни вообще и своём будущем в частности. Потому что зарплаты хорошие. Как и пенсионные отчисления. Безбедную старость обеспечивают.

Так что надеяться, при разборке наверняка последующих столкновений и ссор, можно будет только на Ксю и Галопана.

Словом, «повезло» ему.

И надо же так случиться, что именно сейчас должно было произойти такое несчастье с Санчесом… Чтоб тому мудаку, который не поменял вовремя в скафандрах баллоны, член защемило в автомясорубке!..

Нет, стоп. Так нельзя. А то он уж слишком поддаётся эмоциям. А он должен сохранять ясный ум и трезвый рассудок. Он – командир.

Значит, отвечает за их жизни.

Похоже, люди слишком рано прониклись необоснованным оптимизмом. Поскольку шансы на спасение существенно повысились. Не висит дамокловым мечом опасность задохнуться в дырявом крошечном мирке модуля. И поэтому они просто расслабились.

А раз так, нужно занять всех общественно полезным трудом. Пока будут что-то делать – некогда будет переругиваться. Да и сил, если уж на то пошло, не останется.

– Послушайте меня. Это важно. То, что мы нашли жильё, и сможем протянуть дольше, не означает, что уже можно расслабиться, и валять дурака. Мы фактически не обследовали даже отделённую себе часть сферы. Мало ли что нам здесь может угрожать!

Значит – разведка. И не поверхностная, а  – доскональная.

Далее. Обустройство не закончено. И работы предстоит ещё много. Нам надо переоборудовать каюты живших здесь под свои нужды. Но! С учётом специфики нашего размещения. Тепло у нас идёт только от конвертера. Следовательно, жить без скафандров… Ну, или шуб, можно будет только поблизости от него. Согласно опыту и практике проживания экипажей на кораблях, отапливаемых по такой схеме, то есть – конвертером, выработаны определённые стандартные решения. Которые закреплены в Правилах. Вкратце суть их проста и логична.

Экипаж размещается в отсеке, где непосредственно установлен отопительный прибор, и во всех отсеках, непосредственно контактирующих с отсеком с прибором, – Назаров не постеснялся указать пальцем, – То есть – над нами, под нами, справа и слева, и – спереди и сзади. Итого, как я уже сказал – шесть отсеков возле того, где стоит конвертер.

Во все эти помещения нам нужно прорезать соединительные отверстия. Широкие, чтоб можно было в случае чего и пройти, и теплый воздух легко заходил. А в верхний и нижний – вообще провести широкие трубы сквозь толщу технических этажей. Только при этих условиях за двое суток эти отсеки нагреются. Остальные каюты и помещения нас пока не интересуют. Ими можно будет заняться, если возникнет такая необходимость, и желание, и позже. То есть – когда мы тут всё оборудуем, убедимся, что всё безопасно, соорудим временную антенну, и передадим СОС ещё раз.

Теперь о конкретных работах.

Вы, Ксю и вы, Энди. Занимаетесь прорезанием отверстий в соответствии с инструкцией, – Назаров потряс тоненькой брошюркой, зажатой в руке, – Кстати: не могу не восхититься предусмотрительностью тех, кто проектировал модуль и составлял список его оснащения. Это – бумага! А то, что «надёжно» хранилось в центральном компе модуля – сейчас в… Сами знаете, где. Далее. Господа бурильщики. На вас перетаскивание из намеченных для нашего проживания помещений – в самый дальний отсек всего, без чего наши шесть кают могут обойтись спокойно: здешние сдохшие компьютеры, столы, шкафы с коробками флэш-памяти, книги тех, кто здесь жил. И многое другое. Чем меньше будет в каютах лишнего барахла, тем легче будет нашему отопителю всё здесь нагреть. Да и размещаться будет удобней. Теперь вы, уважаемые учёные. Вам я поручаю самое важное.

В местном камбузе мы нашли что-то, очень похожее на… Мешки с крупами. По виду напоминающие наши рис, пшено, горох, овёс, и даже гречиху. В местных холодильниках остались и туши каких-то животных, и даже сыры и колбасы. Есть и порошки, похожие на соль, сахар, соду, муку, и так далее. Во-всяком случае, так они выглядят. Разумеется, нам как можно скорее нужно выяснить, что из них – что. И пригодны ли они нам в пищу! И если пригодны, то как их готовить. Или потреблять.

Задачи ясны?

Вопросы?

Вопрос нашёлся только один. У Моммсена:

– Мы когда будем наш гальюн сюда переносить?

Назаров криво усмехнулся:

– Когда воздух здесь нагреется до такой температуры, чтоб можно было снять скафандры. И, соответственно, и штаны, не боясь, что они примёрзнут к заднице. А она – к сиденью. А до этого, уж будьте добры – терпеть. И справлять нужду там. В модуле.

 

Соединить с нагреваемой конвертером каютой те две, что располагались справа и слева, получилось просто: переборки прорезали с помощью большого лазера. Те, что располагались над и под ней, тоже соединили с «нагревательной» сравнительно легко.

На технических этажах нашлось много вентиляционных коробов, изготовленных из тонкостенной нержавейки, или металла, ну очень на неё похожего. Их разъединили на стандартные секции, и подвели в те места, где отверстия в палубе и подволке будущих жилых кают открывались на технические уровни. Закрепили легко: с помощью сварки. Галопан покачал головой:

– Так тёплый воздух туда, конечно, пойдёт… Но как мы будем перекрывать эти трубы, если вдруг – разгерметизация?!

– Никак мы их перекрывать не будем. Потому что разгерметизация произойдёт только в том случае, если какая-нибудь сволочь пробьёт дыру в наружной поверхности сферы. А вероятность этого крайне мала: вспомни: даже взрыв центральной части Станции этот шар не повредил! Живучесть у этой конструкции на высоте. Убедил?

– Убедили, командир. – правда, особой убеждённости в тоне капрала не чувствовалось, – Но тогда есть другая проблема. Всё, что будет происходить в соседних жилых каютах, будет отлично слышно. И даже, при случае – и видно! Это… Не хорошо.

– Согласен. У каждого есть право на личное пространство, частную жизнь, и всё прочее в этом духе… Но мы сейчас не в том положении, что беспокоиться о таких, чисто бытовых, мелочах. Жили же все вместе в единственной каюте спасательного модуля! А то, что кто-то будет слышать, как я высморкался, или даже …ёрнул – меня лично не напрягает. Наша задача – выжить любой ценой до прибытия спасателей. А те условия, в которых мы оказались на модуле, были в сто раз хуже, чем те, которые мы создадим себе здесь. Потому что можно будет жить не всей толпой в одной крошечной каютке, а, например, по двое. И – в больших помещениях! У нас шесть кают на десять человек. Разберёмся уж как-нибудь. А когда нагреются и соседние каюты – так и вообще можно разбрестись и по одному! Если у кого вдруг – не дай Бог! – разовьётся социофобия.

Хотя правилами на такие случаи предусмотрено как раз проживание по двое. Для подстраховки, так сказать. Всё-таки мы – потерпели крушение. И находимся на чужой посудине. Мало ли какие сюрпризы могут нас ждать тут, когда помещения оттают!

Галопан попробовал почесать затылок. Как отметил Назаров – с тем же результатом, что и обычно. То есть – треснулся рукой о затылочную часть шлема. Но промолчал.

Зато в разговор вступил помалкивавший до этого Хван:

– Командир, сэр. Посмотрите-ка. Как мне кажется, из вот этой пустой цистерны запросто можно нарезать несколько треугольных секций. И из них сварить отражатель. Для наружной антенны.

– Да, мысль кажется удачной. А она точно – пустая?

– Разумеется. Я уже слазил наверх, и открыл крышку. Похоже, здесь когда-то хранили воду: на дне имеется какая-то наледь. Правда, пусть наши доктора её на всякий случай проверят – вдруг какая-нибудь ядовитая зараза.

– Мысль кажется ещё более удачной. Лучше сто раз перестраховаться, чем…

– Один раз недостраховаться, – в наушниках возник весьма довольный голос Эрика Валкеса. – Минуту, командир. Сейчас я подойду с газоанализатором. Антенна нам чертовски нужна! Без нашего СОС-а никто и не узнает, что нас нужно срочно спасать. И какую интересную штуку мы нашли! В абсолютно пустом пространстве пучин космоса!

Послышался недовольный шёпот:

– Скотина. Пользуешься любым случаем, чтоб сбежать от меня?! Ну пого…

– Доктор Хейдигер. Я вернусь так быстро, как только смогу. А чёртова крупа запросто сможет свариться в скороварке и без моего присутствия! О чём вам непримянёт сообщить автоматика! – нарочито нейтральный голос доктора Валкеса говорил о том, что он пытается напомнить «коллеге» о том, что они не одни!

На этот раз Валкеса не удостоили ответом, логично рассудив, что космос – не пространство модуля. И голос через трансляцию слышен абсолютно всем спасшимся.

 

Доктор Валкес к ним на технический уровень прилетел. Отталкиваясь от стен и подтягиваясь на трубах и скобах. Направляя тело вперёд уже вполне уверенно – так, словно всю жизнь только этим и занимался.

Теперь почти все они пользовались при первой же возможности этим простым и быстрым способом, решив отказаться от магнитных подошв.

На исследование льда на дне двухметровой в диаметре цистерны много времени не ушло – пара минут. Доктор перестал хмурить брови:

– Порядок. Но хранили здесь не воду. А воздух. Тот, что потом подавался в исследовательские боксы. Судя по объёму воды, они просто делали его максимально влажным. Вон они: форсунки-разбрызгиватели. Ну – стопроцентная, так сказать, насыщенность атмосферы водяными парами. Это бывает иногда нужно. Для исследования реакции токсинов на туман, или дождь. В-смысле – не выпадут ли они в осадок. А то и вовсе – нейтрализуются.

– Понял. Спасибо, доктор. Можете возвращаться. Кстати, хотел спросить: как там продвигается? С крупами?

– Сейчас варим в скороварке вторую. Первая сварилась за восемнадцать минут. Разбухла вдвое. И по консистенции напоминает папье-маше. Если только вам это сравнение хоть что-то говорит.

– Говорит, доктор. А как… На вкус?

– Не знаю. Попробовать можно будет не раньше, чем снимем скафандры. Но то, что она съедобна, стала мягкой, и съесть её будет легко – сомнений не вызывает. И её там – пять мешков. Мы специально начали с той, запасов которой больше всего. Вероятно, это – аналог нашей овсянки. То есть – очень полезная… Но, скорее всего, очень невкусная.

– Спасибо, доктор. Очень разумное решение – начать с той, запасы которой побольше. Теперь, если что, протянем до прилёта спасателей в нормальной форме, а не в виде ходячих скелетов. А что с мясом?

– Оно не ядовито. И, судя по анализам, тоже пригодно в пищу. Поскольку хранилось в герметичных холодильниках, и токсины внутрь не попадали.

– Отлично. Это просто отлично. Теперь мы запросто продержимся здесь, вот именно, года два.

– Знаете, командир, даже мне не хотелось бы, чтоб это продлилось столь долго… У меня там, дома, жена, дети, внуки… – лицо и голос Ксю как обычно ничего не выражали, но догадаться, что он (Как, впрочем, наверняка и все они!) не горит желанием торчать в чёртовой сфере столь долго, было не трудно!

– Согласен. Тянуть незачем. Значит, приступаем к разделке корпуса цистерны. Где резак? А, минуту! Я только что видел вон там, на стеллаже, что-то вроде куска мела. Сейчас я эту штуку размечу. Так оно, всё-таки, поаккуратней будет. Диаметр отражателя в метр, наверное, будет достаточен.

– Вероятно. Но думаю, командир, что два метра – всё же надёжней.

– Хм… Спорить не буду – металла хватит.

 

Как ни странно, но сварить двухметровый в диаметре «тазик», как его обозвал Галопан, отражателя антенны удалось быстро – за какой-то час. Назаров, лично приложивший к этому руку, ощущал законную гордость:

– Ну вот. Она даже больше, чем та, которую у нас срезало! Теперь только определить фокус, и закрепить на кронштейнах головку! Ну-ка, Энди, дай мне вон ту планку…

На эти операции ушло ещё полчаса. После чего здоровенный зонтик потащили в тамбур, и наружу. Закрепить его на корпусе модуля и подключить разъёмы к розеткам в аварийной нише у шлюза оказалось нетрудно. Тестер загорелся зелёным – есть подключение! К этому времени как раз подошло время очередной трапезы. Назаров приказал всем вернуться в модуль.

После еды, и «чая», который пришлось тоже употреблять из туб, лейтенант приказал всем час отдыхать. Они же с Хваном направились в рубку, и занялись антенной. Собственно, никаких проблем не оказалось, и СОС в направлении основной базы и оживлённых трасс удалось отправить быстро. И продублировать. Довольный собой и своей командой, Назаров вернулся в салон:

– Мы отправили сигнал бедствия. И обычный и для подпространства. Мощность и характеристики нашей самоделки – практически как у штатной антенны. Теперь на любом корабле, оказавшемся к нам ближе двух-трёх световых месяцев, сигнал примут. И это произойдёт, думаю, не позже, чем через, вот именно, пару месяцев. Оттуда его перешлют на нашу базу. Оттуда вышлют спасателей. Или прикажут какому-нибудь кораблю забрать нас по пути. Или уж, если никого поблизости не будет – с самой Базы. Так что переадресация, и подготовка спасательной экспедиции – ну, пара недель. И плюс ещё время на путь сюда. Словом, по самому оптимистичному прогнозу – месяца четыре.

– А по пессимистичному? – это спросил Гуннар.

– Полгода. Это в случае, если гиперсветовой сигнал не перехватят корабли, и он будет идти до ближайшего спасательного бакена.

– Понятно. Ну, столько-то мы теперь, надеюсь, продержимся?

– Да, Гуннар. Никакого сомнения. Так, вот ещё что. Доктор Валкес. Что там с крупами? И мясом?

– Всё в порядке. Первая, как уже говорил, сварилась за восемнадцать минут. Можно попробовать – вот. Мы с доктором Хейдигером принесли её с собой. В контейнере. Вторая… Ещё варится. Какая-то она оказалась… особо жёсткая. Поэтому портативная скороварка ещё работает. – доктор кивнул на прибор, похожий на большую кастрюлю с толстенным дном, в котором и располагались мощные аккумуляторы, отвечавшие за нагрев герметичной полости посудины.

– Хорошо. Давайте попробуем вашу первую крупу.

Назаров первым зачерпнул кончиком чайной ложки неаппетитной на вид серо-жёлтой бурды, которую доктора ещё там, в сфере, перегрузили из прибора в алюминиевый цилиндрик – контейнер для переноски в вакууме. Пока лейтенант жевал, и пытался понять, какова на вкус новая и чуждая пища, остальные с понятным волнением и даже страхом следили за его лицом. Олег не удержался. Вдруг перестал жевать. Открыл рот, выпучил, а затем и подкатил глаза. И захрипел, схватившись за горло.

Раздались испуганные выкрики и ругательства.

К лейтенанту тут же бросился доктор Валкес:

– Командир! Плюйте! Скорее! – после чего попытался и пальцами и ложкой достать изо рта лейтенанта прожёванную пищу. Олег вернул глаза на место, и рот закрыл.

– Нет, не настолько всё плохо. Это я пытался понять, удобно ли её глотать.

– Ф-фу… Это нечестно, сэр. И было совсем не смешно! – но тон Франкеля противоречил смыслу слов. А по лицу расплывалась широкая улыбка.

Гуннар криво усмехнулся, показав большой палец:

– Спасибо, сэр. После чёртовой трёхдневной нервотрёпки – хоть какой-то юмор! Мне… Полегчало. А то – сплошные проблемы да неприятности. Тут забудешь, как нужно улыбаться, не то, что – смеяться!

Остальные тоже повздыхали, пофыркали и похихикали, правда, несколько нервно. Но потом Моммсен всё же спросил:

– Ну как, сэр? В-смысле, жра… э-э… Простите: кушать эту штуку можно?

– Кушать её можно. Хотя на вкус, если честно, действительно напоминает то самое папье-маше. Этакая смесь хвойных опилок, газетной бумаги и муки… Бр-р! Проглотил, если честно, с трудом. Но если посолить, добавить масла, то… Есть будет вполне можно.

Только вот не знаю, не пробьёт ли у меня кишечник на диарею.

Но если верить доктору Валкесу, не должно. Да и гальюн мы пока не перенесли.

– Вот! И я об этом же, сэр! Как мы будем пользоваться, если там, в сфере, нет такой системы отсоса, как здесь, на модуле?

– Ну, это просто. Перенесём всё в комплекте. Тем более, что такой вариант проектировщиками предусмотрен. А также перенесём и всю радиоаппаратуру, и кабель протянем: от новой антенны до помещения внутри, где мы всё электрооборудование и радио установим. Придётся только ещё одну дыру в корпусе шара проплавить. И после проводки кабеля загерметизировать.

– Ну, с этим-то как-нибудь справимся, сэр. – Хван говорил как всегда спокойно и рассудительно, – Только вот зря вы так рисковали, и пробовали эту крупу сами. Нужно было, чтоб этот опыт проделал тот, кто её варил и исследовал. Потому что только он смог бы описать те ощущения… Что возникнут при переваривании. И дефекации. Врач же! Так что вторая крупа – на совести и кишках доктора Валкеса!

Назаров посмотрел в лицо Ксю. Ехидные искорки в уголках чуть морщинистых глаз сказали ему, что случилось небывалое: штурман пошутил!

Однако доктор Хейдигер шутки не оценил:

– Ну вот ещё! Если доктор Валкес засядет в сортире, кто мне поможет продолжить исследования пищевых продуктов?!

– Я помогу. – это внезапно Томер Франкель пришёл на помощь командиру, не знавшему, как потактичней сказать, что это тоже была шутка, – Я с большим удовольствием поработаю лабораторной крысой. Особенно, когда дело дойдёт до бифштексов! – плотоядный взор и шевеление смоляными бровями сказали Назарову, что если Томер и играет на публику, то делает это от души! – Поскольку стоит мне уже поперёк горла наш пресно-казённый рацион! А тут… Всё-таки хоть что-то новенькое. Оригинальное. И неядовитое. Вроде.

Назарову пришлось срочно встрять. Потому что лицо доктора Валкеса вспыхнуло, словно сверхновая, хоть тот и промолчал:

– Никто ничего пробовать не будет. Как минимум ещё двое суток. То есть – пока мы точно не выясним, что мне… Не повредило. Что же до желания Томера стать, так сказать, штатным подопытным…

– Нет уж! Незачем ему так рисковать! Я и сам прекрасно… Поработаю «грибным человеком»! – тон доктора Валкеса был весьма категоричен, а взгляд – красноречив. Похоже, биолог не на шутку опасался за чувства своего партнёра.

– Грибной человек – это что такое? – вопрос задал до этого как обычно не встревавший, и только помаргивающий на всех Пьер Огюстен.

– А-а, вы не в курсе… – протянул доктор Хейдигер, – Это есть такое старинное кино. Там про период, когда ещё было рабство. В Мексике один богатый плантатор владел огромными пастбищами. Прериями. И всегда держал в клетке одного раба. И когда его люди, ну, пастухи, находили по весне, после ливней, в прерии какие-то новые грибы, на этом рабе их и испытывали. Чтоб потом хозяин мог и лично продегустировать деликатес.

– Ха! Вот это прикол! А если раб травился? И умирал?!

– Ну, считали грибы не подходящими для стола хозяина. И в клетку сажали нового раба!

– Вот это порядочки! – Анджей Полонски только что не брызгал слюной, – А куда смотрела полиция?!

– Анджей. – Олег решил влезть в дискуссию, – Полиции тогда не существовало. Да и рабов эти хозяева не считали за людей. Это сейчас у всех права равные. А тогда…

Про себя лейтенант подумал, что, похоже, зря в Европе отменили курс общей истории. Поэтому и не слышали, и не знают они там подлинной правды про рабство, которое ещё девятьсот лет назад было в той же Америке нормой. И о чём все америкосы до сих пор предпочитают помалкивать. Похоже, стране, провозгласившей себя «светочем демократии», до сих пор стыдно…

– Прикольно. Похоже, их уже тогда доставала проблема перенаселённости – так что одним рабом больше, одним меньше – всё жить посвободней. Так сказать, меньше народа – больше кислорода.

– Нет, Томер, это гораздо позже встала проблема перенаселения – в двадцать первом – двадцать втором. Тогда рабства уже не было. Зато, действительно, имелось двадцать два миллиарда, которых нужно было где-то разместить, и чем-то накормить. А в двадцать четвёртом веке как раз и изобрели преобразователи Вайля. Поэтому и стали активно осваивать космос, искать колонии, расселяться, а на Земле отменили квоты на рождаемость.

– Ну и ладно. Сейчас-то, как посмотрю, так и так не больно-то много желающих «размножиться». Все предпочитают пожить для себя. А дети – это такая… Мягко говоря – головная боль! Вонища. И ответственность.

– Вот именно. Поэтому до восьмидесяти процентов младенцев рождаются в Инкубаториях. И сто процентов – воспитываются в интернатах. Живут в казармах. Встают по звонку, ложатся по звонку. Э-э, да что я рассказываю – как будто вы сами не оттуда! А, говорят, раньше всех воспитывали мать и отец. И это было весело. А не как в армии.

– Опять книжек начитался, Энди? – Расмуссен похлопал капрала по плечу, – Плюнь на эту чушь! Вот, посмотри: меня воспитала мать. И – что? Когда пошёл в начальное, меня там не лупил только ленивый! Потому что не привык я «воспитываться» в коллективе. Имел другие приоритеты. И никто меня за «своего» не принимал до третьего класса. Ну, потом вписался-таки… В социум. А когда учился в высшем – всё уже было чики-пики!

– Так, ладно. – Назаров отвёл взгляд от часов, – Мы поели, отдохнули. Теперь – снова за работу. Хорошо бы закончить всё до вечера. Тогда завтра с утра уже можно было бы вселиться. И снять скафандры.

Ну, хорошо. Фронт работ известен. Задачи всем поставлены. Вперёд, господа.

Теперь вы, Ксю. Мы с вами, как самые опытные, займёмся тем, что так любит и ценит наш уважаемый Пётр. То есть, туалетом. Нам нужно быть предельно аккуратными. Всё-таки – миллион восемьсот тысяч. И второго, или запасного, у нас нет.

– Ну, знаете, это было бы уж слишком шикарно – два туалета на модуле на четырнадцать человек!..

– А по-моему, это как раз было бы отлично. – Пётр насупился, из чего Назаров сделал вывод, что задел его-таки выпад командира, и поспешил поправиться:

– Приношу свои извинения, Пётр, за неуместную шутку. Вы абсолютно правильно наметили приоритеты: это именно то наше оборудование, которое придётся переносить в последнюю очередь, и – только тогда, когда воздух нагреется, и можно будет по шару ходить – тьфу ты – летать! – без скафандров. И главное сейчас – подготовить для него место. Обеспечить питание. И дополнительный поглотитель запахов установить. Стационарный. И пусть спасательные модули оснащают только старинными и простыми туалетами, практически такими, какими их спроектировали русские ещё в двадцатом веке, у них есть одно гигантское преимущество.

Они работают надёжно!

 

Ещё пять часов упорной работы, и Назаров с удовлетворением констатировал, что вселяться действительно можно: всё у них готово. Осталось только поужинать, переночевать, и перенести, вот именно, туалет.

Модуль во время ужина наполняли радостные возгласы и бодрые и оптимистичные прогнозы: кое-кто из бурильщиков считал даже, что за ними могут прилететь и раньше четырёх месяцев: через три с половиной. Олег высказался в том смысле, что был бы только рад этому, но он реалист. А поэтому рассчитывать лучше – не на то, что поблизости окажется случайный корабль-разведчик, а на то, что их сигналы уловит корабль, следующий по оживлённой штатной трассе. И предложил лейтенанту Хвану на всякий случай настроить аппаратуру так, чтоб наплевав на расход энергии бортовых стационарных аккумуляторов модуля, сигналы транслировались каждые полчаса. Штурман согласился, что это грамотно, поскольку перетащить в шар эти аккумуляторы всё равно не удастся: для этого пришлось бы вскрыть броневые переборки днища, и выпотрошить модуль, как консервную банку.

Затем по этой же теме возникла и ещё дискуссия: штурман предлагал отрезать всю поражённую облучением часть кормы – чтоб предотвратить разъедание всего корпуса модуля. А отрезанную часть выкинуть в космос. Назаров, у которого «выкидывание» невольно ассоциировалось с трагическим происшествием с Санчесом, сомневался в смысле такого действия:

– Мы сами всё равно не сможем воспользоваться нашим модулем. А те, кто прилетит за нами, вряд ли захотят забрать его на борт, чтоб потом восстановить утраченные части в доке: это экономически невыгодно. Никто на заводах ведь не производит готовую кормовую часть!

– Да, командир. Вы абсолютно правы. Это невыгодно. Но попытаться спасти хотя бы часть нашего кораблика мы, как мне кажется, должны. Хотя бы из элементарного чувства благодарности. Ведь это он доставил нас сюда! Да и мало ли! Вдруг что-то оттуда нам понадобится? А так мы точно будем знать, что он не прогниёт до носа! И – главное! – не будет вероятности того, что коррозия как-то переберётся с него – на наш шар!

– Хм-м… Пожалуй, убедили вы меня, Ксю. Завтра с утра и займёмся.

Разумеется, предварительно убедившись, что каюты на шаре прогрелись, и готовы к нашему вселению.

 

Каюты прогрелись.

В той, где располагался конвертер, теперь, в рабочем режиме, имевший температуру в триста двадцать Цельсия, вообще стояла почти «тропическая» жара: двадцать восемь градусов! Назаров, лично обошедший – а, вернее – облетевший все свои новые владения, дал приказ эвакуироваться с модуля, и вселяться согласно намеченному плану, в шесть кают по периметру от центральной, воздух в которых уже нагрелся до плюс пятнадцати. А вот в центральной вряд ли кто захотел бы жить, поскольку теоретически через неделю там стояло бы плюс тридцать девять.

Из момента, когда доктор Валкес первым решил снять скафандр в этой каюте, чтоб лично убедиться в пригодности атмосферы для житья, Франкель пытался сделать праздник: изобразил голосом фанфары и даже кричал «Ура нашим храбрым первопроходцам!». Но доктор быстро унял чересчур ретивые восторги, сообщив, что дышать, конечно, можно, но… Жутко воняет аммиаком и горелой пластмассой.

Сняв шлем, Назаров убедился, что доктор не преувеличил: воняло прилично. Мягко говоря. Но командир оставил комментарии при себе, буркнув вполголоса:

– Дышать всё-таки можно. Правда, давление низковато: словно мы на высокогорном плато. Ну ничего: климатизатор подправит. И запахи отфильтрует.

Общее мнение отразил Расмуссен:

– Ничего. Всё нормально. Пусть низковато. И пованивает. Всё-таки – не носками. Главное – мы можем тут жить без этих мягких гробов! – говоря это, Гуннар блаженно улыбался, разминая загрубевшими пальцами истосковавшееся по свободе движений тело, особо налегая на крестец, – А на местный запах, давление и холодрыгу – плевать! Тем более, что на буровой нам приходилось нюхать и мёрзнуть и похлеще! А уж на модуле!.. Хо-хо! Говорю же – то ещё амбре.

Назаров мысленно не мог не согласиться: действительно, когда в тесном помещении десять здоровых мужчин несколько дней не моются, не чистят зубы, и не стирают чёртовы носки, дышать… Проблематично. Но теперь им всем будет легче.

Каюты распределили так: Доктор Валкес живёт с доктором Хейдегером (Ну, кто бы сомневался!). Моммсен, Полонски и Огюстен выразили желание жить вместе, и явно никто из них не испытывал смущения или стеснения. Назаров и Хван решили жить вдвоём. Томер Франкель захотел жить один. Энди Галопан, повздыхав, – тоже. Гуннар, подумав, и почесав в затылке, поддержал начинания, как это дело обозначил Моммсен, «индивидуалистов».

Туалет перенесли за пару часов: благо, проектировщики предусмотрели возможность быстрой замены этого штатного узла. И в люк шлюза чужака кабина вписалась без проблем. Установили в коридоре, поближе к тамбуру: поскольку смену наполнившихся кассет предстояло проводить не реже чем через день. А выкидывать наполненные можно было только через всё тот же шлюз. Поскольку специальное устройство, как на модуле, сразу выбрасывавшее всё в космос, установить тут, в пятнадцати метрах от наружной поверхности корпуса, не представлялось возможным.

Единственное, что напрягало, так это температура: в коридоре она ещё не поднялась выше плюс восьми.

– Ничего, – как высказался по этому поводу доктор Валкес, не без хитринки поглядывавший на Моммсена, – лишь бы задница не примерзала к сиденью!

Ещё подключили один из запасных аккумуляторов к системе насосов тамбура: бережливая душа Хвана не могла смириться с тем, что при каждом выходе в космос туда же улетучивается и драгоценный воздух. Так что теперь кропотливо отлаженные и тщательно смазанные механизмы самого шара исправно откачивали внутрь пространства жилой зоны всё то, что раньше просто уносилось в пространство, и за дальнейшее падение давления в отделённой людьми секции можно было не опасаться. Назаров не постеснялся при всех от души поблагодарить штурмана: после трагической гибели Санчеса Хван лучше всех разбирался в технике.

Самому же Олегу, как он прекрасно понимал, до пожилого профи было далеко. Потому что одно дело – когда тебя всему, вроде, научили… И совсем другое – огромный личный опыт!

Кормовую часть спасательного модуля отрезали на следующий день после вселения. В космос её выбрасывали вдвоём: лично командир, и штурман. «Провожать» отрезанный кусочек для придания дополнительного ускорения лейтенант запретил. Как запретил и вообще – пользоваться ракетными ускорителями скафандров. Бережённого, как говориться… Собственно, находиться снаружи, в космосе, теперь никакой нужды и не было: всё нужное, и обеспечивающее выживание, теперь находилось внутри сферы. В тепле.

На очередном обеде, когда каждому оказалось возможным выделить и по две столовых ложки неаппетитной бурды, как обозначил «овсянку» чужих Томер Франкель, царило тем не менее приподнятое настроение. Моммсен завёл традиционную бодягу про то, что он надеется на три с половиной месяца, а Хван и Назаров вяло протестовали: не хотелось портить общий настрой команды. Полонски высказался в том смысле, что поскольку каша из запасов шара наверняка, судя по отвратному вкусу, чрезвычайно полезна, и содержит всякие там нужные микроэлементы, чтоб её всем в ежедневный рацион добавляли в обязательном порядке. Чтоб не случилось какой цинги только от штатного питания. Которое таким образом можно будет сэкономить.

– Мысль хорошая. Правда, в наш рацион с НЗ тоже добавлены все нужные микроэлементы и витамины, но на вкус он, если уж совсем честно, ничуть не лучше. И быстро приедается. А тут – хоть какое-то разнообразие. Доктор. Позаботьтесь.

– Слушаю, командир. Но она – сырая крупа. А варить её можно только в нашей скороварке. – доктор Валкес явно был не в восторге, что, похоже, на него пытаются навесить новую обязанность, и говорил сдержано, – А в ней не настолько ёмкий аккумулятор. Вот если бы её можно было подключить к одному из наших стационарных… – тут он выжидательно посмотрел на лейтенанта.

Тот посчитал предложение разумным:

– Согласен. И насчёт «сырости», и насчёт подключения. Энди – поручаю вам.

Тут, как ни странно, инициативу проявил и Гуннар:

– Командир, сэр. Как мне кажется, незачем наваливать на нашего уважаемого доктора однообразную ежедневную обузу: готовить кашу. Предлагаю поэтому делать эту работу по очереди – каждому! Поскольку нам всем довольно быстро станет тут попросту… Скучно! А так – хоть какие-то обязанности!

– Вы абсолютно правы, Гуннар. Проблема свободного времени у нас наверняка возникнет. Как и куда более страшная проблема.

Атрофия мышц.

И поскольку кроме членов экипажа с ней наверняка никто вплотную не сталкивался, поясню. На планетах сила тяготения в той или иной степени всегда имеется. Как и на Земле. Как и во время перелётов, благодаря гравитаторам. Ну, и тренажёры там обычно есть – для любителей покачаться. Поэтому с тонусом мышц опорно-двигательного аппарата обычно всё в порядке. Однако!

Как показал опыт первых космонавтов, летавших ещё без гравитаторов, если полгода провести в состоянии невесомости, и не нагружать мышцы работой, по прилёте на Землю человек просто не сможет встать! А если и сможет – у него тут же попереломаются кости ног и таза. Потому что без нагрузки они истончаются, так как нет движения, и, следовательно, регулярного притока свежей крови, несущей строительные материалы для костей, и питательные вещества. Человеческий организм – штука ленивая и рациональная. Без использования чего-бы-то ни было, оно очень быстро… Отмирает. Ну, как отмер в своё время наш хвост. Это к примеру. А говорю я вам все эти нудные и непривычные вещи для того, чтоб мы все подумали.

Из чего и как можно соорудить хотя бы беговую дорожку. Или велотренажёр. Или ещё что-то: только бы наши мышцы, желательно – все, на этой штуке были загружены! И я лично прослежу, чтоб каждый отрабатывал хотя бы час в день. А то к прилёту спасателей мы и ходить-то как люди не сможем!

– А ничего нам не надо выдумывать, сэр, – это оказался, как ни странно, Огюстен, – Вы же показывали нам видеозапись самой первой разведки? Ну так вот: может, кто и не обратил внимания, а я сразу увидал на одном из служебных, технических, уровней – как раз что-то вроде такой, беговой, дорожки. Единственная проблема – она стояла на боку, и явно давно не использовалась. Вероятно, сломана. Вот я и думаю: может, проще починить уже кем-то сделанную, чем мучиться, и сооружать из всякого подручного барахла кустарную новую?

– Разумно. Спасибо за вашу наблюдательность, Пьер. Мы сегодня же с капралом и штурманом займёмся этой дорожкой. Но вначале вы, Энди, подключите «кашеварку» доктора к нашему аккумулятору. Тому, запасному. Который сейчас подаёт аварийное освещение во все жилые каюты. Думаю, светодиоды его не сильно разряжают, и мощности хватит надолго.

Теперь вы, доктор Валкес. Поручаю вам после отдыха собрать всех остальных членов экипажа, и научить обращаться с вашим прибором. Поскольку предложение Гуннара я нахожу вполне разумным. Будет справедливо, если каждый из нас по очереди будет вносить вклад в общее дело. Да и полезному действию научится заодно.

– Слушаю, командир. – Эрик явно был не в восторге от идеи передать любимый агрегат в чужие руки, пусть и на время, но деваться ему было некуда: права и обязанности у всех должны быть равны!

Как и физическая форма.

 

Беговая дорожка действительно оказалась именно беговой дорожкой.

Разобраться в её устройстве, и заменить изношенный вспомогательно-опорный вал с развалившимися подшипниками оказалось нетрудно, поскольку на огромном стеллаже того же технического уровня Хван без проблем отыскал точно такой же запасной. Кроме этого вала каких только запчастей и деталей на нём не хранилось – похоже, всё действительно было подготовлено для длительного автономного существования шара с химической лабораторией.

– Странно только, что они его сами не заменили. – Назаров пожал плечами, переводя взгляд на старый вал и новоустановленный. Ушло на это – буквально несколько минут.

На этот раз чесать в затылке Галопану ничто не мешало, и он самозабвенно этому делу предавался. Грива капрала казалась непривычно густой – они не стриглись весь рейс, то есть, почти три месяца. Назаров подумал, что вши на космическом корабле, конечно, невозможны, следовательно – нужно устроить банный день. Люди не мылись уже дней шесть, и наверняка страдают от пота и грязи на телах. И головах. Хван сказал:

– Да ничего странного. Потому что я отлично помню: когда работала наша беговая, и кто-то из геологов по ней топал, подобно слону в брачный период, так, что слышно было по всему кораблю, я и сам сколько раз мечтал, чтоб там что-то сломалось, и мы убрали бы её наконец в грузовой трюм!

Поскольку все теперь были без скафандров, можно было смело говорить всё, что угодно, не боясь, что это услышат все десять спасшихся. Олег подумал, что, похоже, переоценил терпимость пожилого штурмана к бурильщикам – тот их явно недолюбливает. Может, и презирает. Что неудивительно – специалисты широкого профиля, потратившие годы и годы на обучение и практику, всегда несколько свысока поглядывают на тех, кто умеет только что-то одно! И не стремится расширить свой кругозор, ограничивая его выпивкой, женщинами, и тупыми комедиями. Ну, может ещё азартными играми.

– Ничего, Ксю. У нас здесь – невесомость. Ну, почти. И топать вряд ли удастся. Хотя… Так и так придётся организовать систему каких-нибудь удерживающих ремней – чтоб отдачей от полотна не отбрасывало. Главное другое. Подключить-то удастся?

– Да. Запросто. Нужен только переходной адаптор. Понижающий. А то у них тут бортовое напряжение было, насколько могу судить, десять вольт. Против наших двенадцати. Не хотелось бы, чтоб эта чёртова топталка сгорела от перенапряжения. А, да. Нужно её смазать нашим смазочным. А то когда оттает – заклинит. Да, вот ещё что, сэр. Тут есть и станок для качания мышц: в самой дальней большой комнате второго уровня. На противовесах. Мы будем его переносить поближе к нашей печке?

– Хм-м… – Назаров пошкрёб подбородок, действительно размышляя над предложением штурмана, – Наверное, всё же – нет. В условиях невесомости особого смысла в таком оборудовании не вижу. Грузы же и разновесы – ничего не весят. Вот если б на пружинах… Так что пусть пока будет – только дорожка. А там – посмотрим. Нам сейчас важнее другое. Кислорода у нас теперь много. А вот электричества – мало. Только то, что в аккумуляторах. Но если мы воспользуемся водородом, тем, что в стеклянном баллоне, и пожертвуем один из здешних баков с кислородом, можно будет подключить наш топливный элемент! Он, хоть и старинный, отлично производит из водорода и кислорода – электроэнергию, и старую добрую воду!

– Да никаких проблем, командир. Система там простая, и подключить – раз плюнуть. Когда освободимся от дорожки – как раз и займёмся. Наши сгрузили топливный элемент, насколько помню, в каюте рядом с гальюном.

 

Работа по дооборудованию шара чужих проходила пусть медленно, но уверенно.

Это Назаров с удовольствием констатировал, выслушав перед ужином доклады тех, кто как раз над этим и работал. И пусть ни столовую ни библиотеку по прямому назначению пока использовать и не удастся, ничего страшного: инвентаризация и выяснение всех запасов и приборов на борту чужака им не повредит. Они должны хотя бы примерно представлять, что тут и как. И в каком количестве.

И хоть бортовой компьютер модуля и повреждён, его малый, в личном планшетнике, работает. Так что загрузить в него словарный запас из местных книг нетрудно. Уж его мощности хватит, чтоб дешифровать тексты, и составить словарь местного языка. Хотя бы для того, чтоб прочесть те пластиковые книги, что нашлись в огромном хранилище на третьем уровне.  Да и местную душевую нужно бы приспособить: подключить пусть и пока к одной секции – водонагреватели и отсос. Подав питание пока опять-таки от привезённых аккумуляторов. Аккумуляторы…

Вообще-то аккумуляторы являлись больным местом Назарова.

Он прекрасно представлял, что больше, чем на два месяца, при даже самом экономном режиме их эксплуатации, ни одного из них не хватит – поскольку их попросту не отчего подзарядить! А сидеть несколько месяцев без света и энергии – весьма тяжко. Мягко говоря. Поэтому первым делом они должны установить где-нибудь в подвале тот же топливный элемент. И наладить альтернативное освещение. А то светодиоды всё-таки жрут его, как, пусть не свиньи, но – поросята. Но не пользоваться же, в самом деле, коптилками на масле, как уже предложил Галопан! Они и гореть-то не будут: поскольку нет силы тяжести, и не будет подниматься вверх нагретый воздух, создавая тягу, и обеспечивая приток кислорода к пламени!

Зато то, что предложил Хван, казалось куда разумней и проще: прорезать ещё одну дыру в корпусе шара, и протащить через неё уже силовой кабель. Подключённый к бортовым, неизвлекаемым, аккумуляторам их модуля. Поскольку ни летать, ни жить им на этом самом модуле уже точно не светит! А насчёт отверстия в шаре – «дырой больше, дырой меньше – какая разница!», как высказался по этому поводу Галопан.

Вполне довольный, заев невкусную кашу, приготовленную Гуннаром, остатками «жаренной курицы» из штатной тубы, Халед приказал всем разойтись по каютам – отдыхать и спать. Завтра в восемь по бортовому времени предстояло снова позавтракать, и приступить к работе. По инвентаризации и дальнейшему обустройству. Душевой, дыры для кабеля, топливного элемента, и так далее по всему списку.

Перед сном, поправляя ремни, которые прикрепляли его к койке, Олег немного попереговаривался с Ксю. Тот считал необходимым в первую очередь всё-таки дать людям возможность помыться.

– А то, командир, шуточки и приколы на эту тему уже отдают не юмором, а, скорее, желчью!

– Согласен, Ксю. Пусть мы и расселили по разным местам наиболее ершистых и непримиримых «шутников», и их жертвы, от этого их тела не стали чище. И запахи через прорезанные дыры проникают, пусть и вместе с теплом. Да и не только это сейчас меня беспокоит, если честно.

– А что же тогда, командир?

– Звучит глупо, Ксю, но в первую очередь – сексуальная неудовлетворённость.

Поясню. Мы все – мужчины. Половозрелые, и вполне здоровые. Физически и психически. Следовательно, как уже рассчитали профессиональные психологи, должны вести и регулярную половую жизнь. Для сброса, так сказать, нервного напряжения и поднятия иммунитета.

Как раз для этого на корабле у каждого имелась с собой – искусственная женщина. Ну, кроме наших учёных. У тех в декларации грузов в багаже таковых кукол обозначено не было. А поскольку при экстренной эвакуации никто, разумеется, ни одной куклы с собой захватить не успел, имеем мы сейчас в активе нас троих, экипаж, и четырёх озабоченных отсутствием привычной половой жизни здоровых мужчин. Плюс одного Гуннара. Который, кстати, женщину с собой тоже возил. Вот только не знаю, пользовался ли. Но, вероятно, пользовался – ведь за лишний вес багажа Компания берёт нехилые деньги.

– Мысль понятна. – Ксю позволил себе хмыкнуть, – То есть, вы боитесь, сэр, что успокоившись сейчас, после обустройства, наши «половозрелые» и «сексуально озабоченные» бурильщики… рано или поздно начнут оказывать знаки внимания доктору Хейдигеру?

– Ну, можно это и так обозначить. А правильней сказать – боюсь, как бы они попросту не захотели набить морду доктору Валкесу, и изнасиловать его спутника. И постоянного партнёра. Уж больно его фигура напоминает женскую!

– Хм… Согласен: широкие бёдра, пухлые губы. Да и ужимки…

Пожалуй, вы мыслите более здраво, чем я, сэр. Опасность этого и правда – существует. Достаточно вспомнить подколочки в их адрес от Моммсена. И откровенно плотоядные взгляды от Франкеля. Пусть пока – только показушные, чтоб позлить доктора Хейдигера. И пусть нам не все они заметны, поскольку мы сейчас работали отдельно, но уж тот, кому они предназначены, и его ревнивый напарник их наверняка ловят – все.

– Вот-вот, и я о том же. После того, как мы обустроимся, и у всех возникнет свободное время, и будут оставаться силы, вся сексуальная энергия будет направлена в эту сторону. Поскольку альтернативы руке, как предпочитает делать Моммсен, нет. Кроме того… э-э… места, которое использует доктор Валкес.

– Вы правы, сэр. Но я вот о чём подумал. Мы ведь осмотрели далеко не все каюты отделённой нами для себя секции. Не говоря уж о всём шаре. Может, нам стоит поискать получше? Вдруг оснащение этой лаборатории и вправду было – полным? Ну, то есть – у каждого желающего или половозрелого мужчины здесь, на Станции, тоже имелись собственные пластиковые куклы? И если постараемся – найдём? И приспособим? Может, они даже окажутся посимпатичней и посексапильней наших женщин? И пластиковых, и обычных.

Олег хмыкнул. Невольно улыбнулся предположению Хвана. Потом вынужден был признать, что в гипотезе штурмана есть рациональное зерно:

– Да, это вполне возможно. Потому что и правда – никаких следов присутствия здесь живых женщин мы не нашли. Ну, пока, во-всяком случае. Суровый, так сказать, мир суровых учёных. А главное – требования к абсолютной секретности миссий, и безопасности. Поэтому ни о каких семьях, или «натуральных» женщинах здесь наверняка речи не шло.

Только вот думаю, что при эвакуации они всё же имели возможность забрать своих пластиковых «любимых» с собой. Потому что во-первых, такие персональные куклы стоят дорого, а во-вторых, улетали они отсюда явно не в спешке.

– Да, такой вариант тоже возможен. Но ведь не узнаем, пока не обыщем! Хотя бы более-менее нагревшиеся помещения. Ну а вдруг всё-таки кто-то решил, что с него хватит? И проще купить новую, оставив надоевшую игрушку – здесь, в шкафу? Или кто-то стал слишком стар для таких игрищ? Как, скажем, тот же Гуннар… Или… Да мало ли!

– Хм… Возможно, возможно. В любом случае занять наших людей чем-то надо. А если они и правда что-то найдут – так и вообще замечательно! Единственное, с чем в этом случае могут быть проблемы – с установлением очерёдности, и дезинфекцией… дамы! Или дам, если найдём несколько.

– Ну, тут проблем быть не должно. Очерёдность разыграем по жребию, а дезинфицирующего раствора в баках тамбура нашего модуля – предостаточно.

– Да. Верно. Однако мы что-то принялись делить, как это говорится в старой поговорке, «шкуру неубитого медведя». Найдём – подумаем, что и как. А сейчас, – Назаров подавил очередной зевок, – что-то спать хочется. Даже сильнее обычного. Ну что – отбой?

– Отбой, командир. Спать, если честно, я и сам хочу. Похоже, устал.

– И я. Ну, спокойной ночи.

– Спокойной ночи, сэр.

 

Проснулся Назаров от жуткого крика.

Кричал мужчина, и явно немаленький – басовитые нотки в голосе, впрочем, не убирали из его тона отчаяния и боли! Олег понял, что отвратительный сон, который практически сразу вылетел у него из памяти, похоже, имел реальные предпосылки! Ну, если принимать в расчёт дурацкие раскладки астрологов, что судьба человека и будущее – «предопределены», и иногда человек может их увидеть и предчувствовать. Как раз во сне.

Он поспешил отстегнуть удерживавшие его ремни, и переглянуться с уже севшим на постели штурманом. Тот сосредоточенно кивнул:

– Похоже, Полонски: это у него мощный и «поставленный» «командный» голос!

Назаров поспешил выскочить из койки, полетев в сторону не двери из каюты, а – соединительного отверстия: через центральную каюту с конвертером попасть в любую из их «жилых» комнат было куда быстрее и проще!

Однако он тут же заставил себя задержаться, и метнуться назад: к койке Хвана:

– Лейтенант! Я прошу вас сделать кое-что для меня!..

Когда Назаров влетел в обжигающе-жаркую атмосферу центральной каюты, крик раздался снова: ага! Из комнаты учёных! Правда, на этот раз крик сопровождался и крепкими словами, и проклятьями, поэтому на источник звука плыть было уже несложно.

Влетев в комнату доктора Валкеса и доктора Хейдигера, лейтенант невольно затормозил руками о кромку дыры. Поэтому когда ему в подошвы ткнулись ладони летевшего позади Галопана, буркнув «минуту, капрал», Назаров поспешил освободить проход.

Зрелище, открывшееся их взорам, действительно могло вызвать и шок, и ужас, и заставить кричать.

Между стоявших у противоположных стен коек, на палубе навзничь лежало тело Томера Франкеля. В центре груди торчала рукоятка большого кухонного ножа, одного из тех, что взял себе на заметку, невольно подумав, что это – опасная штука, и может запросто использоваться как оружие, лейтенант при обследовании местного камбуза.

Крови под телом натекло немного, похоже, сыграло свою роль отсутствие силы тяжести. Вернее, если уж быть совсем точным, она внутри шара имелась, пусть и минимальная, и направлена была к центру сферы – с учётом этой особенности они и располагали при переоборудовании помещений все койки… Для чего пришлось даже отвинчивать их от «бывших» полов, и снова привинчивать к новым.

Тело Франкеля, похоже, давно остыло. Да и по выпученным, и устремлённым в вечность остекленевшим глазам было понятно, что крупный и сильный мужчина мёртв: как говорится, мертвей мёртвого!

Предсмертная гримаса искажала полуоткрытый рот, бледные пальцы походили на скрюченные когти какой-нибудь хищной птицы. В правой ладони что-то чернело.

Но не на это сейчас оказался устремлён взор Олега, а на остальные, распростёртые по кроватям, тела.

Тело доктора Валкеса казалось расслабленным и словно растекшимся по матрацу – словно из него через огромную обугленную по краям дыру в грудной клетке вышла не только кровь, но и воздух. Выражение на лице казалось скорее, умиротворённым и благостным, руки свободно лежали вдоль туловища.

Лицо доктора Хейдигера, напротив, выглядело сосредоточенным и хмурым. Тело казалось неповреждённым, но в причине смерти сомневаться не приходилось: из откинутой в сторону руки на пол выпал лазерный пистолет, в обеих висках имелось по обуглившемуся отверстию. Без всяких приборов становилось понятно, что рана в черепе сквозная.

– Посмотрите, командир. – возникший сзади, словно ниоткуда, штурман медленно подплыл к расположившимся рядом, у коек, Анджею, Галопану, и Олегу, показывая что-то чёрное. Назаров перевёл взгляд. В руке Хвана имелся маленький кусочек рубахи. По цвету очень похожей на ту, что была одета на докторе Хейдигере. Ксю продолжил, – Я уже прикинул. Он как раз подойдёт вон туда.

Действительно, от одного из нагрудных карманов доктора Хейдигера, похоже, приложив немалую силу, кто-то вырвал этот самый треугольный клочок. Впрочем, почему – кто-то? Ясно же – кто! Тот, у кого в кисти он и был зажат!..

Назаров спросил у так и не отводящего взгляда от трупов, и словно застывшего в трансе Полонски:

– Как вы обнаружили их? И когда?

Ему пришлось повторить вопрос, и даже взять Анджея за плечо, чуть встряхнув, чтоб привлечь, наконец, внимание начальника бурильщиков к себе.

– Я… Я… – мужчине пришлось сглотнуть и облизать губы, прежде чем он смог продолжить, – Э-э… Я встал, чтоб воспользоваться нашим любимым гальюном – вчера выпил слишком много воды. Дорвался, как говорится… Ну, и, возвращаясь, невольно заглянул через отопительную дыру в каюту к этим, – Полонски тоже явно презирал учёных, потому что грубо ткнул в них мощным пальцем, – Их-то сначала не увидал: кровати стоят далеко от дыры. Увидал зато Томера. Подумал, конечно, а какого … он здесь делает?! Ну и вплыл. А тогда уже увидел и нож…

– Вы здесь ничего не трогали, Анджей?

– Нет. Нет! Я не… А… Что?! – по виду Полонски сразу стало понятно, что он поражён вопросом, и если считал раньше само-собой разумеющимся, что здесь произошло два убийства и самоубийство, то сейчас шокирован мыслью, что кто-то может полагать, что всё может оказаться и не так!

– Нет, ничего. Но будет лучше, если мы будем придерживаться официальных инструкций на такие случаи. – и, обращаясь к начавшим вплывать в каюту остальным бурильщикам и Галопану, Назаров продолжил, – Пожалуйста, господа. Прошу вас ближе, чем на три метра не подходить. Вернее – не приближаться. Мы с лейтенантом Хваном должны всё тщательно осмотреть, чтоб составить официальный рапорт. Смотреть, разумеется, можете. Но – издали.

Удивлённые и испуганные возгласы затихли очень быстро. Всех невольно угнетала и подавляла представшая перед их глазами мрачная и трагическая картина. Пока Олег и Ксю действительно самым тщательным образом снимали на видео, и осматривали все три тела, расположившиеся в каюте по её периметру пять человек только переглядывались. Спросить отважился только Энди:

– Сэр. Этих мы тоже… Вынесем наружу?

– Да, капрал. Нам нужно законсервировать и их. Для осмотра специалистами. Полицией и криминалистами.

– Так вы полагаете, сэр, что они… Что их!..

– Не нужно дурацких домыслов, капрал. Наша задача – всё тщательно осмотреть, заснять, запротоколировать, произвести первичный опрос, и передать это дело в руки профессионалов. Там, дома, расследования нам так и так не избежать. Поэтому сейчас, после осмотра, я, как командир, вынужден буду для соблюдения формальностей допросить вас всех. По одному. Неприятно, мерзко, да. Ваши чувства я вполне понимаю.

Но, надеюсь, что и вы понимаете, что отвечать со всей возможной правдивостью – в ваших интересах. Мы должны исключить малейшие подозрения в наш адрес!

Гуннар проворчал:

– Вот уж точно. Не хотелось бы мне на старости лет быть подозреваемым в убийстве! Хотя, если уж совсем честно, иногда очень хотелось это сделать.

В-смысле, пристукнуть проклятых …расов! А то они в последние дни всякий стыд потеряли!..

Бедный Томер.

– Я попросил бы вас прекратить обсуждения, разговоры, и комментарии. И разойтись по каютам. Обсуждать произошедшее вы сможете потом. Уже после допроса. А сейчас мне крайне важно, чтоб вы не обменивались друг с другом никакой информацией.

Поэтому.

Анджей. До допроса вы будете находиться в нашей с лейтенантом Хваном каюте. – лейтенант недвусмысленно указал в её направлении рукой, – Вы, Огюстэн – в той, где вы ночевали. Гуннар. Вам придётся подождать допроса в каюте Томера. Вас это не сильно напряжёт? Отлично. Энди. Ты подожди у себя. Пётр. Вас я попрошу остаться здесь. Вы поможете нам перенести тела в коридор к тамбуру, после того, как мы тут всё осмотрим.

Все молча разошлись – а, вернее, разлетелись – по указанным каютам. Сопящий Моммсен забрался в угол, где потел, грыз ногти, и мрачнел, но помалкивал.

Назаров некоторое время повисел над телом Томера. Потом опустился перед ним на колени, придерживаясь за остатки ворса привинченного к палубе синтетического ковра, покрывавшего весь пол каюты. В первую очередь он тщательно обнюхал рот и нос бурильщика. Нет. Никаких подозрительных запахов. Да и не было у команды шансов протащить на «Дональда Трампа» наркотики или ещё какую психотропную гадость. Лицо мужчины уже начало синеть, но пока казалось  просто очень бледным.

Теперь – руки. Странно. Назаров отлично помнил, что обрывок находился в правой кисти, но пальцы… Не были сильно скрючены, и сведены в кулак, или плотный захват. Непонятно, как он смог вырвать кусок кармана – сил для такого действия явно нужно приложить немало, и предсмертная судорога свела бы пальцы – как раз в крепчайший захват!.. А что самое странное – так это почему карман порвался именно так, а просто не оторвался по швам, весь, целиком!

Олег аккуратно отогнул пальцы Франкеля по одному, и тщательнейшим образом осмотрел ногти. Нет, ни малейших следов крови! Впрочем, и ниток или краски тоже.

Теперь грудь.

Удар ножом оказался нанесён, если можно так сказать, профессионально.

Проникающее на большую глубину ранение, остриё направлено так, чтоб прошло по нижней кромке рёбер, не касаясь их, и – вверх! Как раз туда, где по центру грудины располагается сердце! Человек, вонзивший нож именно так и сюда, наверняка отлично разбирается в анатомии. И понимает, что его сил может не хватить, чтоб пробиться напрямую, через кости грудной клетки, да и всегда есть риск, что остриё упрётся в ребро…

Собственно, описание подходит к доктору Хейдигеру – он и не очень силён физически, и анатомию, как специалист, наверняка знает – тьфу ты – знал! – превосходно…

С тяжёлым сердцем лейтенант перебрался к доктору Валкесу.

Тут сомнений никаких быть не могло: дыра от лазера в центре груди оказалась широкой и сквозной. Заглянув под матрац, Назаров обнаружил обгоревшее отверстие, попахивавшее горелой пластмассой, диаметром побольше дюйма, и приличных размеров дыру в ковре и пластиковом покрытии пола каюты. Весь ковёр возле дыры насквозь пропитался вытекшей кровью, образовав пятно в добрых полтора фута в диаметре. Значит, кровь из тела вытекла почти вся. Не менее трёх-четырёх литров… Заглянув сверху, лейтенант легко подтвердил свои предположения: оси всех отверстий совпадали, и то, что доктора Валкеса убили именно там, где он сейчас находится, сомнений не вызывает.

Сомнения и подозрения вызывает только расслабленно-счастливое выражение на его лице. Так могло получиться, если б убиваемый не понимал, что с ним происходит. Ну, или не чувствовал этого! То есть – или одурманен какими-либо вот именно – психотропными… Или просто – спал?! Спал так крепко, что ничего вокруг не видел и не слышал?!

И даже – не чувствовал?..

Осмотр тела доктора Хейдигера много времени не занял.

И хотя отверстие в голове не позволяло глядеть насквозь, никаких сомнений в том, что оно сделано из одной позиции, не имелось: на стене каюты, напротив дыр в голове, имелось и небольшое выплавленное отверстие – от прошедшего насквозь через череп луча лазера. Назаров повернулся к штурману. Вполголоса, так, чтоб уж точно никто вне комнаты его не расслышал, сказал:

– Очень странно, Ксю.

– Что именно, командир? – штурман и сам перешёл на полушёпот.

– Я… – тут Олег подумал, что вовсе незачем им разговаривать на столь важную тему при свидетеле, и поспешил поправиться, – Всегда считал, что человек не может удерживать лазер достаточно долго, если стреляет в себя. Особенно в кость. Боль ведь – адская! Это – не пистолет, пуля из которого пробивает всё мгновенно, тут нужно – ждать. А у доктора – прожжены обе височных, и даже переборка у кровати повреждена, а лазер из руки – не выпал! Или рука конвульсивно не отдёрнулась!

– Действительно, странно, командир. – Хван, повернувшись к лейтенанту, нагло подмигнул, – Но, похоже, тут свою роль сыграла как раз невесомость. Она могла удерживать руку в нужном положении даже без участия отключившихся мышц.

Назаров «тонкий» намёк понял, и, кивнув в ответ, закрыл и эту тему. Зато повернулся к Моммсену:

– Пётр. Я попрошу вас никому ничего из того, что вы только что услышали, не говорить. И ни с кем никакими своими мыслями не делиться.

Под взглядом командира мужчина поёжился, отведя взгляд на пару секунд в сторону. Но потом снова посмотрел в глаза лейтенанту:

– Разумеется, командир, сэр. Я и сам прекрасно всё понял. Незачем убийце знать, что его коварный план раскрыт!

– План ещё не раскрыт. И убийца ещё не то, что не найден – но и не заподозрен!

У нас пока нет никаких фактов, только смутные подозрения! Как нарочно, вся аппаратура, которая могла бы нам сейчас помочь, погибла вместе с «Дональдом». Ни снять отпечатки пальцев, ни сделать баллистическую экспертизу, ни «унюхать» посторонние запахи мы не можем… Как и найти микрочастицы, скажем, кожи под ногтями… А можем мы рассчитывать только на свои глаза, и вот это! – Назаров постучал себя по виску согнутым пальцем, – Так что, ещё раз прошу вас – никому ни слова!

– Хорошо, командир… – заметно было, что Моммсен мнётся и стесняется. Открывает, и снова закрывает рот, смотрит то в угол, то на трупы. И явно хочет что-то спросить.

– Ну? – Назаров вздохнул, – Давайте уже, что там у вас?

– Командир, сэр… А почему вы из всех оставили здесь именно меня?

– Хм-м… Хороший вопрос. Прямой. И я отвечу на него честно и прямо: вы, Пётр, последний, кого я заподозрил бы. В убийстве.

– Спасибо, конечно, сэр… – заметно было, что Моммсен и польщён и обижен одновременно, – А почему? Вы думаете, у меня бы на такое… Пороху не хватило?

– Вот уж нет. Пороху как раз хватило бы. Но! Без обид, Пётр. Я просматривал, конечно, вашу личную анкету. У вас Ай Кью – восемьдесят девять. И очень развито чувство ответственности. Отмечена и склонность к педантичности. Что косвенно свидетельствует о некоей вязкости мышления. Так что вам и в голову не пришло бы убить сразу троих, не говоря уж о том, что просто не хватило бы воображения и предусмотрительности всё это вот так – организовать. Вы если бы и надумали кого-то лишить жизни – не стали бы ходить вокруг да около, а убили бы! Просто и конкретно. Если это можно так назвать – бесхитростно. То есть – скорее всего просто придушили бы. Ну, или сломали шею. Этому человеку. А не – троим!

А тут – не-ет. Придумано и сделано, должен сказать, как раз очень хитро и тонко. И все наши, кроме, понятное дело, убийцы, скорее всего, так и посчитали бы: что ревнивый доктор Хейдигер в состоянии аффекта вначале убил конкурента-соблазнителя, а затем и противного партнёра-изменщика. После чего успокоился, трезво всё обдумал, и в отчаянии и раскаянии покончил и с собой.

Наша главная сейчас задача – допросить всех по горячим, так сказать, следам, и постараться вычислить преступника. Изолировать. Чтоб обезопасить от него всех остальных.

Поэтому сейчас вы поможете нам перенести тела к шлюзу, и останетесь там, рядом с ними. Одев скафандр. И ожидая нас. Мы прибудем, как только закончим. Опрос. А вернее – допрос.

И самое главное – никому ни слова не говорите о том, что я вам только что здесь сказал!

 

Допрос капрала Галопана, как и следовало ожидать, ничего в плане разъяснения ситуации не дал. Ну, спал человек, ну проснулся от вопля, ну прилетел… И увидел. Лейтенант, собственно, ничего другого и не ожидал, к допросу отнесясь, скорее, формально. Поскольку не видел у Энди никаких мотивов. Поэтому окончив задавать содержащиеся в стандартном Протоколе вопросы, он выключил диктофон, и вздохнул. Присутствовавший при допросе штурман выключил и свой диктофон, но промолчал. Назаров подумал, что эта работёнка потяжелее, чем переоборудование сферы.

– Хорошо. Мы закончили. До особых распоряжений, капрал, вы не должны ни с кем обсуждать то, о чём мы с вами только что беседовали. А сейчас будьте добры, оставайтесь здесь. До особого распоряжения никуда, даже в туалет, не выходите.

Выплыв снова в каюту с конвертером, Олег подплыл вплотную к Ксю. Прошептал на ухо:

– Я стопроцентно уверен: в Энди, и в вас, лейтенант. Нам абсолютно незачем было убивать их всех. А ещё я абсолютно уверен, что главное всё же – мотив! Если мы выясним, у кого был мотив уничтожить именно их – мы поймём, и кто убийца!

– Так вы считаете, командир, что на этом убийства у нас на борту закончатся?

Назаров, хоть и сам имел определённые подозрения на этот счёт, тем не менее почувствовал себя так, словно его огрели пыльным мешком по голове.

Оказывается, не он один здесь – параноик!

Он поморгал, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Заставил себя глубоко вдохнуть. Выдохнуть. Посчитать про себя до десяти:

– А вы думаете, Ксю, что это – ещё не всё?!

– Не знаю я, что думать, командир. Вы говорите – мотив. Но если абстрагироваться, и посмотреть непредвзято… У любого из них мог быть мотив. Повод. Причина. Хотя бы для того, чтоб отделаться от лишних ртов. И лёгких, потребляющих драгоценный кислород.

И – свидетелей.

Вспомните: мы до сих пор точно не знаем, отчего взорвался надёжнейший реактор «Дональда». И один из тех людей, кто сейчас с нами, очень даже может оказаться тем, кто приложил к этому руку!

Назаров снова вынужден был стиснуть зубы. Подумать. Затем сказать:

– Вы сейчас, штурман, очень чётко сформулировали и обосновали наши подозрения в адрес Гуннара Расмуссена. Это ведь он задвинул нам бредовую байку про «голоса». Которые, якобы, приказали вахтенному офицеру вынуть стержни и отключить защиту реактора. Единственное возражение – не мог Гуннар ничего сделать с Ларсом Паульссоном. И даже если б тот и сам захотел пустить его внутрь – ничего у них не вышло бы. Поскольку на время вахты двери всех люков реакторного зала блокируются. Открыть их могут только одновременно, и – двое. Офицер, заступающий на вахту, и офицер её сдающий. И проникнуть внутрь, а, тем более, что-то сделать с реактором, будучи неспециалистом – нереально. Невозможно. Да и…

– Да?

– Главное возражение всё-таки – интеллектуальный потенциал. Чтоб придумать такой… странный план – взорвать корабль! – нужно во-первых, пройти специальное обучение. Чтоб уметь. А во-вторых – нужно иметь возможность безопасно сбежать из зала реактора. Уже всё сделав. И оставив себе время на экстренную эвакуацию. И – главное! –быть стопроцентно уверенным, что в этой точке пространства есть покинутая Станция, где можно спастись!

А этой Станции нет даже в последней Лоции.

Так вот. Я, как уже говорил, отлично знаком с анкетами всех наших людей. Не было у Расмуссена доступа к столь специфичному документу, как звёздные лоции и карты. И Ай Кью у Гуннара – не выше девяносто семи. И образование – только специальное. Бурильщик третьей категории. Даже не четвёртой.

И если б у него были способности, желание и потенциал – не засиделся бы он на такой заштатной должности. А возглавлял бы сейчас эту бригаду – вместо Полонски. У которого, кстати, всего сто двенадцать. Но – амбиции.

– Но может, наш старичок как раз и сделал всё это – по злобе? От зависти? Что вот он, такой весь добросовестный и исполнительный, и опытный, а его всё не повышают и не повышают? Обидно же!

– Пожалуй. Но! Мёртв в этом случае был бы Анджей. Что же до сдерживающей узды в виде страха перед законом, и совести… Не знаю. Душа каждого – потёмки.

С другой стороны, если такие мысли у него и были – так лет тридцать назад. А к сорока он уже наверняка всё про себя отлично понял. И угомонился. Хотя… Конечно, чувства обиды, зависти, и жажды мести хоть кому-то где-то в глубине души носил.

Так – что? Попытаемся надавить на него?

– Лучше пока не надо, командир. – Ксю говорил спокойно, но за этим спокойствием Назаров чувствовал сомнения и определённую растерянность. Похоже, штурман и сам пока не знает, что им делать, и какую линию расследования проводить, – Потому что всё это пока – вот  именно, на уровне наших домыслов. А факты?

Да и повод, если честно, притянут за уши. Зачем бы ему взрывать корабль, отлично понимая, что в межгалактической пустоте мы все, скорее всего, просто умрём от голода и нехватки кислорода… А ему до пенсии – вот именно, каких-то два года. Зачем так рисковать, когда впереди – безбедные и спокойные лет сорок? С гарантированно большой пенсией и государственным жильём.

Да и с местом взрыва… Не мог он и правда – знать, что здесь, вот так, очень кстати, окажется чужак. Да ещё столь подходящий. Мы и сами-то не знали! Шансов на это – даже не один на миллиард. А, скорее, один на миллиард миллиардов.

– Звучит разумно. И вот ещё что. – Олег криво усмехнулся, – По законам детективного жанра, как  раз первый, на кого самым естественным образом падает подозрение, обычно оказывается не при чём.

– Вот это уж точно. – Ксю и сам не мог не дёрнуть щекой, – Классика жанра, так сказать!

Поэтому давайте-ка, сэр, если вы не против, приступим к допросам. А то даже те, кто не при чём, невольно начнут нервничать, ожидая. Потеть и сердиться. Тем самым навлекая на себя наши беспочвенные подозрения.

– Звучит логично. С кого начнём?

– Может, с Полонски? Он ведь первым обнаружил тела?

– Разумно. Ну, с Полонски так с Полонски.

 

– Конечно, я понимаю, что раз это я нашёл тела, на меня в первую очередь и падают подозрения! – по тому, как крошечные брызги слюны вылетали из нервно подёргивавшегося рта, действительно легко было понять, что пребывание в одиночестве, и возникающие в связи с этим мысли заставляют начальника бурильщиков нервничать, – Но на кой … бы мне их убивать?! А если б убил – кричать об этом?!

Назаров, сдерживаясь, заставлял себя однако задавать неудобные вопросы снова, повторяясь: ему важно было зафиксировать и интонации, и совпадение фактов в ответах:

– Вовсе нет. То, что вы их обнаружили первым, отнюдь не делает вас и подозреваемым номер один. И вы напрасно сердитесь, Анджей. В настоящее время никто у нас никого ни в чём не обвиняет. Напоминаю: мы просто проводим так называемое первичное дознание. Положенное по инструкции. А уж нормальные допросы, и расследование будут вести профессионалы. Уже там, дома. Когда мы вернёмся, и они изучат тела. И видеозаписи, – Назаров постучал себя по ободку на голове, на котором была закреплена видеокамера. – И наши протоколы. И уж поверьте: наше дознание – цветочки по сравнению с тем, что вам, да и всем нам, предстоит пережить. Не исключая и меня.

Причём меня как раз – в первую очередь. Как облажавшегося командира.

Поэтому просто повторите то, что вы нам рассказали. С самого начала.

– Чёрт вас возьми, лейтенант! Да я вам уже три раза всё рассказал! И с начала, и с конца, и с середины! Думаете, я совсем тупой, и не знаю, как проводятся допросы? Вы специально повторяете одни и те же вопросы, думая, что если это я их грохнул, рано или поздно я понервничаю, запутаюсь, и в чём-то ошибусь! И начну сам своим показаниям и противоречить! Нет уж. Я скажу то, что и сказал в самом начале: встал чтоб по…ать, увидал на обратном пути через дыру – Томера. У …едиков. Удивился, вплыл к ним… Вот и всё. Да и если бы это я их – за…бенил! – на кой бы … мне орать?!

От излишней хитро…опости?!

Назаров позволил себе чуть усмехнуться:

– На самом деле то, что вы нервничаете, Анджей, и даже пропотели насквозь свою рубаху – как раз может говорить в вашу пользу. Потому что убийца вёл бы себя совсем не так. Он бы нас на … не посылал, а наоборот: скрупулёзно и последовательно, терпеливо и спокойно, одними и теми же словами повторял одно и то же. Как бы давая этим понять, что уж ему-то по этому поводу беспокоиться и нервничать, точно – незачем!

– Ну, спасибо, прямо гора с плеч! – иронии и желчи в тоне начальника бурильщиков не заметил бы только стул, на котором он сейчас сидел, ухватившись обеими ладонями за боковины сиденья, – Так, значит, я не убийца? Вот уж потрясающая для меня новость! А то я сам её не знал!

– Вот уж нет. Я вам ничего такого не сказал. В-смысле – что вы – не убийца.

Я просто сообщил, что ваша реакция на допрос не такая, как могла бы быть у вероятного преступника. И вся ваша злость и бравада может быть просто, вот именно – признаком хитро…опости, как вы изволили выразиться. Да и вспотеть не так уж и трудно, напрягая мышцы, и подделав таким образом и моторику тела. Так что подозрения с вас не сняты. Хотя допрос на настоящий момент и окончен. И я официально запрещаю вам говорить с остальными людьми о том, о чём мы беседовали с вами. И прошу пока оставаться здесь, до того момента, как мы закончим беседовать со всеми. – Назаров щёлкнул кнопкой диктофона, через секунду услышал и второй щелчок: штурман тоже выключил свой.

Командир сказал:

– Не для протокола. Не злитесь, Анджей. Вы отлично понимаете, что до выяснения всех обстоятельств самоубийства и убийств моя обязанность – подозревать всех.

После гнетущей паузы Анджей словно очнулся. Покачал головой:

– Ладно, сэр, проехали. Я понимаю: работа такая. И я не в претензии. – он первым протянул руку. Назаров пожал её.

 

– Нет, ничего такого «особенного» в их поведении… И взаимоотношениях я не замечал в последнее время. Только разве что… Ну, как только они поняли, что скоро смогут… Ну, это… Предаваться своим утехам снова, наедине, совсем распоясались! Уж и посматривали друг на друга, и за ручку нежно так придерживали, и глядели… Сволочи. – чувства в голосе Гуннара не позволяли усомниться в его подлинных чувствах к «семье» учёных, – Простите, сэр: нельзя так о мёртвых. А вот Томера жаль. Да только сам он – баран! Не …рена было прикалываться, и плотоядно поглядывать на этого идиота Валкеса.

Ещё и подмигивая!

– Так вы считаете, что это именно Томер своим необдуманным и вызывающим поведением спровоцировал то, что произошло?

– Ну… Утверждать вот так, совсем уж категорично, я бы не стал, конечно… Но то, что он и сам нарывался, и козла Валкеса подставлял – так это сто процентов! Думаю, он получал с этого, ну, с того, как бесится доктор Хейдигер, реальный кайф!

– Как вы думаете, для чего он всё же делал это?

– Ну… – пожилой бурильщик пошкрёб подбородок, на котором имелась чрезвычайно густая и курчавая седоватая – он не красил её принципиально! – борода, – Думаю, что всё же не для того, чтоб и правда – отбить этого козла у этого козла. А типа – для развлечения. Всё равно заняться-то у нас в последнее время было особо нечем! В качалке не покачаешься, в телезале не посидишь… Не  корабль же! А тут… Всё работа, да работа. Пусть и по обустройству… Э-эх… Но мы ведь уже почти закончили с этим, сэр?

– Да, Гуннар. Почти закончили. И теперь, ваша правда, времени у нас будет куда больше. Вот и прошу вас: и сами не занимайтесь такого рода «развлечениями», и своих младших коллег постарайтесь отговорить. Мы все видели, к чему это может привести. При всей кажущейся «невинности».

– Да, командир, сэр. Вижу. Уж не сомневайтесь: я так дурить не буду. И ребятам скажу.

– Вот и отлично. А сейчас хочу вам напомнить, что о нашем разговоре вы никому не… – Назаров повторил то, что уже сказал Галопану и Полонски, про себя думая, что ну вот не подкопаешься к старику. Ведёт себя в меру спокойно, и в меру волнуясь. Руками, сложенными на коленях, как бы нервно перебирает, и стряхивает несуществующие пылинки и соринки со штанин. Словом, старается и следствию помочь, и на себя подозрения не наводить. На одни и те же вопросы отвечает одно и то же. Хоть и разными словами. Но – не сбивается, и не пузырится, как Анджей, вероятно, считающий себя частично ответственным за произошедшее: ну как же – не уследил! Это его человек позволил себе… Злую шутку.

А с Расмуссеном… Тупик.

И пусть показания интеллекта у старика не слишком, но хитрости и «жизненного коварства» на чисто бытовом уровне это вовсе не исключает!

Так что от подозрений в адрес изобретателя «голосов» вредная и дотошная натура лейтенанта не избавилась. Но позволить им взять верх над доводами логики и рассудка нельзя. А сейчас нужно снова сосредоточиться и постараться быть нейтральным и спокойным.

Впереди ещё один допрос.

 

Допрос Огюстена, если честно, дал ещё меньше, чем Гуннара.

Сорокалетний бурильщик, ровесник самого Назарова, отвечал спокойно, собранно. Лишних слов не употреблял, всё говорил по делу. Руки, опущенные тоже на колени, держал в волейбольном замке, не потел. И вообще своё волнение никак не показывал. Олег подумал, что если опять-таки следовать законам детективного жанра, так Пьер – идеальный убийца. Фигура стандартная, рост – средний, лицо невыразительное. Неразговорчив, незаметен. Классический типаж «секретного агента»: ничем не запоминается и не выделяется. Никто его ни в чём «странном» или предосудительном не замечал, говорит он реально мало, и всё больше по делу, а с «семьёй» учёных вообще не общался.

Однако после того, как со всеми формальностями было покончено, и ответы на типовые вопросы получены, и Назаров, стараясь скрыть разочарование, собрался уже щёлкнуть выключателем диктофона, Огюстен жестом остановил его:

– Ещё минуту, командир.

– Да, Пьер?

– Хочу сказать кое-что. Сам. Конечно, непосредственного отношения к трагедии оно не имеет… Но может иметь значение в контексте прояснения реальных взаимоотношений у нас, здесь. Среди спасшихся и выживших.

– Я вас внимательно слушаю, Пьер.

Огюстен нагнулся чуть ближе к Олегу, и жестом предложил тому поднести диктофон поближе к его лицу. После чего заговорил вполголоса:

– Если честно, я вначале был просто убит, буквально потрясён до глубины души: у нас – и такая трагедия! Мне не верилось, что простые подколки, пусть и весьма ехидные, могут довести ревнивца до вот такого! Но до того, как вы выгнали всех из каюты с трупами, я кое-что всё же заметить успел.

Так вот. Лазер якобы выпал из руки доктора Хейдигера после того, как он совершил самоубийство. – бурильщик взял паузу, и Назарову пришлось чуть подогнать его:

– И – что?

– Да то, что это – полная чушь! Не стал бы Хейдигер убивать себя. Во-всяком случае – так! Потому что он – левша! А лазер выпал – из правой!

И вот ещё что. Оно представляется мне даже более существенным, чем ошибочка с рукой. На лице у доктора Валкеса застыло выражение… ну, блаженства, что ли. И там совсем не видно было, что ему больно, или он предчувствует свою смерть! А такое может быть, только если он… Находился под кайфом. Ну, или очень крепко спал! То есть – я так предполагаю! – что кто-то дал ему лошадиную дозу снотворного! – Огюстен замолчал.

Назаров помолчал, глядя в широко раскрытые глаза бурильщика. Спросил:

– Так вы полагаете, что это – убийство?

– Конечно! А что же ещё, сэр?! Какая-то сволочь очень расчетливо решила воспользоваться сложившейся у нас ситуацией. Напряжённостью между людьми. Ведь этот идиот Томер нагло и неприкрыто подначивал доктора Хейдигера, и подмигивал при всех этому… Валкесу. Ну вот кто-то и подстроил всё так, чтоб выглядело, как будто Хейдигер приревновал своего партнёра, убил его в запале чувств, и его будущего любовничка заодно! Ну а потом, якобы устыдившись, и раскаявшись, покончил и с собой!

– Интересная теория. – поняв, что Пьер продолжать не собирается, Назаров решил внести ясность, – И некоторые факты, вроде, действительно свидетельствуют в пользу вашей теории. Я знаю, что доктор Хейдигер был левшой. И предсмертную «улыбку» доктора Валкеса  так возможно объяснить. Но вот какая проблема.

Всегда для столь серьёзных нарушений Закона нужен какой-нибудь очень убедительный мотив. Повод. Ведь никто просто так убийства не совершает! И что же, и у кого, по вашему мнению, могло иметься этакого для совершения столь тяжкого преступления?

– Ну… Тут я могу только предполагать, командир. Поскольку я – сравнительно новый человек в этой команде, и под руководством Полонски только первую смену-вахту. То есть – полгода. Почти никого достаточно хорошо не знаю, хоть мы все и жили в одном бараке. Про учёных же вообще сказать ничего не могу, кроме того, что в последнее время сильно раздражали. Своими «семейными» разборками, и идиотской ревностью!

– И всё же. Что вы предполагаете?

– Предполагать могу только одно, сэр. Что кто-то надумал избавиться от лишних и уже ненужных людей. Чтоб освободить побольше запасов кислорода и пищи.

– Постойте-ка… Что вы имеете в виду, употребив слова «уже ненужных»?

– А то и имею. Покуда были нужны профессиональные навыки трюмного старшины, то есть – для открывания всех шлюзов шара, и ремонта их механизмов – он жил. А как только он сделал всё, чтоб и любой мог пользоваться механикой шлюзов чужака – его и не стало. Покуда доктора не обеззаразили пространство сферы – их не трогали. И пока проверяли «съедобность» местных пищевых ресурсов – их тоже оставляли в живых. Но стоило им найти подходящие продукты – всё! Аста ла виста, бэйби! Что же до идиота Томера… Он любил подкалывать не только учёных. А и всех. Вряд ли кто сильно расстроится, что его не стало. Что же до его «помощи» в обустройстве – давайте не будем. Нулевая.

– Погодите-ка, Пьер. – Олег снова перевёл дух, – Значит, вы считаете, что таинственный некто планирует по мере нашего обустройства здесь избавиться и от всех, кто, по его мнению, для обеспечения стабильной и благополучной жизни здесь – уже не нужен?

– Да, командир, сэр. Именно так. Следующие на очереди – вероятно, вы. Со штурманом и капралом. Поскольку главное – сигнал СОС! – вы на базу уже отправили. И совершенно естественным образом из этой теории вытекает, что как только вы закончите дорожку, топливный элемент, и кое-какие ещё чисто технические мелочи, отделаются и от вас.

А что ещё интересней – от бурильщиков могут отделаться ещё раньше. В принципе – хоть сейчас. Поскольку они здесь, на борту чужака – балласт. Никчёмный и только потребляющий драгоценные ресурсы. В ожидании миссии спасателей.

Некоторое время в каюте царило молчание. Затем тишину нарушил штурман:

– Пьер. Ваши последние высказывания обусловлены какими-то конкретными фактами, или базируются на домыслах?

– По большей части – на домыслах. Но домыслы эти неизбежно возникнут у любого хоть сколько-нибудь мыслящего человека, если он увидит то, что увидели мы все. И трезво пораскинет этим самым. Мозгом.

– Хм-м… Не скажу, что меня вот прямо потрясла ваша теория, – Олег позволил себе похмурить кустистые брови, доставшиеся ему в наследство от дедушки по отцовской линии, завзятого сердцееда и призового жеребца и в шестьдесят, – Потому что как раз именно что-то такое и напрашивалось бы. Наблюдая произошедшее. Вначале – трагедия с Санчесом, когда взорвался стандартный баллон. Который, если честно, хоть и имеет гарантийный срок, но отлично служит обычно и ещё пару десятков лет…

Затем – убийства. Расчётливо-изощрённые. И – именно, как вы в-принципе верно подметили – после того, как специалисты выполнили свои… Функции. Но!

Особого смысла во всей получившейся «экономии» – нет.

Потому что до прибытия спасателей нам хватило бы всех ресурсов – с гарантией. Нам их, если честно, запросто хватит теперь и на год, и больше. Так что повод для убийства – притянут за уши. Поэтому. Я спрашиваю именно вас. Поскольку вы почти всегда молчите, ведёте себя раздумчиво и спокойно. И, следовательно, имеете возможность и наблюдать, и анализировать. Так вот: может быть, вы заметили хоть какой-нибудь ещё повод для… Убийства? Или – мотив?

Я имею в виду – какие-нибудь конфликты, обрывки разговоров, намёки?

– Нет, командир, сэр. Ничего такого я, если совсем уж честно, не замечал. Ну, кроме того, что касалось Томера и двух учёных. Но я не считал эти «игры» хоть сколько-нибудь серьёзными. И именно поэтому меня так и поразило то, что произошло сегодня.

– Хорошо. Понятно. Ладно. Будем в таком случае считать наш допрос оконченным, и постараемся… Повысить бдительность.

Потому что не хотелось бы «проснуться» так, как доктор Валкес!

 

Допросы, если честно, сильно вымотали Назарова.

Поэтому транспортировка и закрепление тел трёх погибших на кронштейнах обрезанного модуля происходила у него, скорее, на автомате. Над производимыми операциями по переносу и привязыванию стальными тросиками он почти не задумывался, предоставив рукам делать всё самим. Голова же в это время вовсю работала над полученными показаниями. Ксю, очевидно, поняв состояние командира, старался его ненужными разговорами не отвлекать. Моммсен тоже помалкивал. И только сопел.

Ну, к этому Олег успел привыкнуть.

Главная мысль, до которой лейтенант додумался, правда, уже выйдя из сферы в космическое пространство – что не мешало бы проверить аптечку! Потому что количество таблеток-капсул со снотворным, в-принципе, ограничено. И он прекрасно помнил, кому и сколько давал. И сколько должно оставаться от стандартной упаковки в сто штук.

Потому что чтобы добиться того «эффекта», о котором сказал Огюстен, и о котором он и сам догадывался, нужно капсул – не меньше пяти-шести. А от семи и более у особо «чувствительных» натур, или у тех, чья масса тела была бы ниже пятидесяти килограмм,  мог бы и вообще наступить полный коллапс. И потребовались бы усилия профессиональных врачей-реаниматологов, чтоб спасти такого пациента.

Так. Ну, хорошо – предположим, что доктора Валкеса усыпили. Но – как?!

Никто ведь, зная про свойства капсул из аварийной аптечки, не согласится добровольно проглотить их – столько?! Значит…

Значит, кто-то раздробил их, и подмешал в пищу!!!

И тут на сцену снова выходит «горячо любимый» Гуннар!

Поскольку именно он последним готовил чужеродную кашу. Раздавал её. И, разумеется, мог подсыпать снотворное и Валкесу, да и всем остальным, раз уж на то пошло! Потому что Назаров отлично помнил, что сонливость на него перед отбоем навалилась действительно необычная! Как раз такая, какая и бывает от снотворного! Да и Ксю сказал, что и он…

Ну, это сейчас он всё это понимает. Как говорится, задним-то умом все крепки!

Вот, значит, чем нужно срочно заняться. Во-первых, сразу по прибытии обратно, на борт – в первую очередь проверить аптечку. (Только вот кто и как мог добраться до неё?! Ведь она хранится в каюте Хвана и самого Назарова, в стенном шкафу!) Впрочем, добраться до неё, если уж на то пошло, легко мог любой. Запирающихся дверей в сфере нет, и можно было, к примеру, использовать тот момент, пока командир со штурманом занимались беговой дорожкой…

В шлюзе все они обменялись взглядами. Хван сказал:

– Хорошо, что все остальные нас пока не слышат. Поскольку не в скафандрах. А интеркомав шаре нет. Можем подвести итоги.

– Это вы о каких итогах, штурман?

– О печальных. Нас спаслось одиннадцать. А теперь в живых осталось лишь семь. Вопрос: как бы нам собрать в одно место и запереть понадёжней всё то оружие, и все те предметы, что можно как таковое использовать, затруднив нашему «другу» действия по нашему устранению!

– Ну, это-то как раз нетрудно. Лазеры отследить, даже если кто и спрячет их куда-нибудь, нетрудно с помощью портативного детектора. Проблема будет только с ножами и топорами. Там, на камбузе. Я, если честно, не помню, сколько их было.

– Я помню. – это, как ни странно, в разговор влез Моммсен, – Ножей: восемнадцать малых, бытовых. Три больших, разделочных. И два топора. Из обалденной стали. Я ещё подумал, что если нас спасут, непременно захвачу с собой тот, что побольше. И один нож.

– Спасибо, Пётр. Это нам хоть что-то даёт. Осталось найти место, где бы всё это запереть. Потому что чёртовы замки дверей комнат сферы до сих пор представляют для меня загадку. И ключей нет.

– А ничего удивительного. Замки, судя по прозрачной пластине сбоку, открывались по отпечаткам пальцев. Но сейчас они просто бесполезны: нет электричества в сети сферы. Так что придётся всё, что найдём, засунуть в какой-нибудь стальной ящик подходящего размера. И заварить его крышку тем лазерным пистолетом, который вы оставите себе.

– Спасибо, Ксю. Интересная мысль. Значит, как только прибываем в помещения, этим и займёмся. Ну, после того, как я проверю аптечку. Нужно выяснить – вдруг кто-то действительно воспользовался нашим снотворным.

– А не нужно её проверять, сэр. Я уже всё пересчитал. И память у меня в порядке: я помню, кому и сколько вы давали на борту модуля.

– И?..

– И не хватает тринадцати таблеток. То есть, как я предполагаю – пять-шесть – доктору Валкесу, и по штучке – остальным.

– Спасибо ещё раз, Ксю. Что и проверили… И никому об этом не сказали, пока мы не оказались в скафандрах!

– Не за что, командир. Это я должен извиниться.

Поскольку лажанулся я, если честно.

– В-смысле?

– В смысле – обнаружил-то недостачу таблеток я ещё вчера, перед отбоем. Но вам не сказал. Подумал, может, кто из наших взял. Себе и коллегам. Для того, чтоб лучше заснуть. Так что, получается, я и спровоцировал то, что произошло, посчитав преждевременным сообщить вам. Или потребовав немедленно прояснить этот вопрос…

И смерти людей на моей совести.

– Это – полная ерунда, Ксю. Потому что даже если б вы сказали про пропажу части таблеток, мне и в голову не могло прийти сделать обход всех, чтоб выяснить, кто это их взял. Ясно же – для чего. Для, вот именно, лучшего сна. Поскольку мы действительно в последнее время сильно… Нервничаем. И напрягаемся. Так что как раз в том, что кто-то взял себе таблеток, я не увидел бы ничего странного. Единственно, что могло бы удивить – что без спроса. Но и это объяснимо. Мы занимались дорожкой и антенной, и нас просто отвлекать не хотели… Но сейчас придётся попробовать. Выяснить.

– А хотите – поспорим? – это снова влез Моммсен, – Что теперь …рен кто сознается?

– Не нужно спорить. Я и сам так думаю. Но пузырёк со снотворным теперь мне придётся носить всегда с собой. В кармане. Ладно, заходим.

Починенные насосы справились с подачей воздуха в камеру шлюза, и командир кивнул Моммсену, чтоб тот помог ему отвалить крышку люка.

У выхода их никто не встречал. Что подразумевалось само собой: ведь Назаров сам приказал всем не двигаться с места до его особого распоряжения. Так что сняв и повесив в шкаф у тамбура скафандры, они полетели навестить остававшихся внутри своих кают Галопана, Полонски, Гуннара и Огюстена.

На повороте Олег оглянулся – ему почему-то показалось, что кто-то летит за ними, прячась за выступами стен. Но – нет. Никого видно не было. Он со злостью подумал, что, похоже, у него начинается на почве подозрительности ещё и мания преследования.

 

В каюте Полонски их ждал сюрприз.

Если можно так назвать опустившееся на палубу тело с развороченной грудной клеткой, с вытекшей до последней капли кровью.

Назаров, летевший первым, и автоматически застывший на пороге, схватившись за косяк, не сдержал вскрика:

– Чёрт!..

– Что там, командир?

– Секунду, Ксю. Сейчас я пройду – тьфу ты – пролечу! Внутрь.

Вплывя в каюту Анджея, все какое-то время хранили молчание. Дыра в груди начальника бурильщиков не была ровной, и вытаращенные глаза пылали ненавистью. Что говорило о том, что он хотя бы был в сознании, когда его убивали, и пытался двигаться, чтоб спастись.

Да только без толку.

Назаров сказал:

– Я идиот. Нельзя было оставлять их поодиночке. Потому что так хитро…опый сволочь запросто мог их по одному и перебить! Ведь это – не Земля! И не планеты.

– Но командир! Вы ведь поступили строго по инструкции! А там сказано, что до окончания дознания подозреваемые не должны общаться между собой. А дознание не окончено! Нам ведь ещё надо было…

Речь Ксю прервал странный звук: шипение и еле слышный выкрик изо рта Моммсена. Обернувшись, Назаров увидел, как по шее бурильщика проходит огненно-чёрная полоса, вызывая шипение и пар от вскипающей крови. Словно в чудовищном кошмаре осознавая, что человека на его глазах убивают, лейтенант услышал незнакомый голос:

– Ничего вам уже не надо. И дознание ваше окончено. – Назаров, ощущая себя пешкой, не способной никак и ничему помешать, застыл. Но его глаза помимо его желания продолжал наблюдать, как голова Петра отделяется от шеи, пускаясь в свободное плавание, потому что тело начало биться в конвульсиях.

Увидел он и как нить лазера мгновенно перескакивает на грудь застывшего рядом с ним Ксю! Прожигая в комбинезоне штурмана огромную рваную дыру: Хван тоже попытался в последний момент отскочить, вернее – отплыть с линии огня.

Но это не помогло несчастному.

И только когда лазер прошёлся по всей ширине груди, и клокотание вытекавшей кипящей крови прекратилось, а выпученные глаза Хвана закрылись, и тело расслабилось, Гуннар Расмуссен навёл лазер на командира, продолжая левой рукой надёжно удерживаться за косяк двери.

Рука его не дрожала, а голос показался Назарову совсем незнакомым: в тоне ощущалось куда больше металла, и никакого старческого дребезжания заметно не было.

– Прощайте, старший лейтенант Назаров. Можете опустить свой «коварно выхваченный» лазер: я ещё вчера вынул из него полную обойму. Когда забирал таблетки. Пока вы занимались дорожкой.

Заметно было, как бурильщик ёрничает, нагло усмехаясь в лицо космонавта:

– Не скажу, что горжусь нашим знакомством. Вы проявили себя на редкость тупым и зашоренным командиром. Приверженцем Инструкций с большой буквы. Даже у нашего Анджея было больше мозгов. И личного обаяния. Так что – прощайте.

– Прощайте, Гуннар. Полагаю, всех остальных вы уже…

– Да. Спасибо, кстати, что разъединили их по одному. Не переживайте: они почти не мучились. Я стрелял сразу на поражение. Поскольку не мог допустить, чтоб вы, вернувшись на борт, снова объединили, собрали в кучу их всех. А так, поодиночке, убить их не представляло труда.

– Ох. – Назаров покачал головой, – Не должно так было случиться. В детективах всё куда медленней. И с разными загадками и ложными версиями. А у нас оно всё как-то слишком быстро завертелось и понеслось…

– А чего ж вы хотите, командир? Это вам – не Агата Кристи. Это жизнь. А в жизни не бывает всяких там надуманных «интриг» и долгих и занудных рассусоливаний: кто, кого, зачем… Закончилась та эпоха, когда вместо ракет были дилижансы.

– Но откуда же вы взяли новый лазер?!

– Ха. Вот уж – не проблема. Вытащил из кобуры очередного скафандра. Вам же и в голову не пришло, что нужно всё оружие собрать сразу после убийства! Может, конечно, вы и подозревали, что тут, с докторами и Франкелем не всё чисто, но не захотели показывать всем, что опасаетесь новых убийств! А я уж взял на себя труд, закончив тут с делами, – Расмуссен обвёл пространство взглядом, – засунуть голову в шлем, и всё подслушать.

Так что в определённом смысле вы сами и вынудили меня форсировать убийства троих оставшихся. – Гуннар небрежно повёл рукой в сторону тел, – Вас.

Назаров, опустив голову к палубе, покачал ей. Гуннар сказал:

– Ладно, довольно разговоров. А то и правда, получается как в дешёвом детективе. Когда убийца на последних страницах рассказывает поймавшему его следователю, почему он всё это делал. И как.

– Кстати! Извините, Гуннар, что задерживаю вас с завершением миссии, но! – Назаров невольно сглотнул, потому что мимо как раз проплывало тело Моммсена, опускаясь на пол, тело же Ксю медленно дрейфовало к выходу за спиной Гуннара – похоже, его несло сквозняком, – Мне и правда очень хотелось бы знать.

Почему?!

– Не почему, а для чего. – Расмуссен улыбнулся одними губами, продемонстрировав отличные вставные челюсти, – Да, собственно, всё как всегда. Деньги!

– Что? Какие деньги? У нас на борту…

– Да не у нас. Если б вы получше изучали Кодекс, ну, тот, межгалактический, вы бы сейчас не спрашивали. А там, в параграфе пятьсот пять пункт один, сказано: «человек, или группа лиц, нашедшая в космическом пространстве объект внеземного происхождения, и своевременно сообщившая об этом в соответствующие инстанции, получает премиальное вознаграждение от правительства Содружества. В размере сорока процентов эквивалента стоимости веса металлолома обнаруженного объекта, по рыночным ценам на момент обнаружения». Ну, там ещё много чего сказано. Но главное – чужой корабль просто приравнивается к кладу.

Вот только никто до сих пор в космосе «внеземного» объекта, да ещё со столь большой массой, у нас в Содружестве не обнаруживал.

Я стану миллионером.

Разумеется, вначале уничтожив ваши чёртовы протоколы допросов, видеозаписи, и придумав какую-нибудь заковыристую историю. О том, как вы все в угаре алчности поубивали друг друга!

– А почему вы думаете, Гуннар, что вам поверят?

– А всё очень просто. Я выброшу в пучины пространства все ваши тела. Нагие. Вначале удалив из запястий чипы-идентификаторы. Чипы отдам спасателям – чтоб подтвердить вашу смерть! Шансов, что хоть когда-нибудь ваши тела хоть кто-нибудь в этой дыре обнаружит – ноль целых, …рен десятых.

После всего этого запишу свою придуманную историю на черновике. Проверю на нестыковки и неправдоподобие. И выучу её наизусть. До автоматизма. Чтоб, как говорится, от зубов отскакивала. Тогда ни одна сволочь, даже вооружённая детектором лжи, не поймает меня. А «психоскоп» мне уже не грозит.

Назаров невольно покивал: всё верно. Шансов на психоскопию никаких нет, поскольку Гуннар уже достаточно стар, а после сорока «в психике допрашиваемого могут возникнуть необратимые изменения». Это признают все специалисты. Ну а детектор лжи этот хитро…опый сволочь действительно – обманет легко.

Откровенно желая потянуть время, Олег, криво улыбнувшись, и дёрнув щекой, спросил:

– А вы-то откуда знаете про параграф пятьсот пять?

– Из одного старого фильма. Фантастического. Как раз про обнаружение корабля инопланетян. Но, к счастью для меня, этот фильм сняли с проката ещё лет тридцать назад. И про него реально мало кто помнит. А новых фильмов про такое не снимают. Не тот сейчас социальный заказ! И в последние годы наш Голливуд и прочие государственные компании предпочитают показывать бравадно-экзальтированные байки про трудовые будни счастливых колонистов! Сочиняя сказки о том, как те враз разбогатели, обнаружив какие-нибудь местные богатства! Минеральные. Или необыкновенно удачно торгуя выращенным урожаем …рен-его-знает-чего! Ну, или про то, как наши бравые вояки отбивают нападение коварных, но тупых инопланетных монстров.

Всё верно, подумалось Назарову, сейчас, на волне ажиотажа вокруг десятков новооткрытых миров главная задача земного Правительства – всячески стимулировать. Чёртову массовую эмиграцию туда. И службу в армии.

Так что никаких «загадочных» находок в космосе! Даёшь приключения и подвиги в девственной, и богатой на золото, нефть, уран, и алмазы, природе Терра Новых!.. Ну, или уж стрельбу в, вот именно, зелёных монстров…

Назаров сказал:

– Последний вопрос. Если, конечно, не затруднит, и вы не торопитесь.

– Ну, давайте. – Гуннар снова растянул губы в ироничной ухмылке волка, показывая, что оценил «юмор» командира.

– На кой … вам нужна была эта бодяга с… Голосами?

– Ха. Отвечу. Она здорово помогла мне отвлечь ваше внимание от того, что посудина – раз пуста – то принадлежит нам. А так – типа, кто-то злобный там сидит… Да и мне стало куда легче орудовать: лучше выглядеть маразматичным придурком-параноиком, словившим «приход», чем коварным убийцей!

– Ладно, Гуннар. – Олег снова опустил глаза к полу, – Спасибо, что просветили. А то этот вопрос так и остался бы без ответа. И ушёл бы в могилу вместе с вами. Давай!!!

Отплывшее за это время за спину старика «тело» штурмана чуть заметно кивнуло, и давно нацеленное в голову Расмуссена оружие ожило.

Ослепительный луч ударил Гуннару прямо в затылок, и при всей отнюдь не старческой реакции негодяя, даже попытавшегося повернуться, это ему не помогло.

Череп оказался прожжён огненной иглой, установленной на максимальную мощность, мгновенно. Злобный крик оборвался, захлебнувшись.

Но Ксю ещё пару секунд держал луч нацеленным в одну точку, вплоть до того момента, когда фонтан кровавых брызг не вылетел изо лба бурильщика.

– Порядок. Ты точно его прикончил. – Назаров чувствовал, как голос дрожит, но ничего не мог с собой поделать, – Давай скорее – раздевайся. Буду тебя перевязывать!

– А не надо меня перевязывать. – голос штурмана казался почти спокойным, – Придурок настолько был уверен в себе, что не стал даже «прожигать» меня насквозь!..

Ну, что могу сказать. Бронеплита в полдюйма отлично выдерживает попадание лазера. Только вот нагревается сильно. Её даже кровь из донорского контейнера из аптечки, уложенного на передней плоскости, не охладила. Еле сдерживался всё это время, чтоб не вопить от боли от ожога! И не отодвигать плиту от тела…

Назаров помог штурману стянуть прожжённый  комбинезон, под которым действительно обнаружилась толстая бронеплита – Олег лично снял её в своё время с наружного щитка, защищавшего распределительную коробку электроразъёмов спасательного модуля. Он тогда подумал, неся её в их каюту, что бронеплита может им пригодиться для каких-нибудь внутренних работ. Поскольку модулю-то она уже точно не понадобится.

И вот – он не ошибся!

– Ладно, мазь от ожогов в аптечке у нас тоже есть. Полетим прямо туда – так будет быстрее.

– Хорошо, Ксю. – Назаров быстро понёс, а, вернее, поплыл с морщившимся от боли  штурманом на буксире по коридорам, оглядываясь ежесекундно.

Штурман вздыхал, но молчал. Поэтому первым спросил лейтенант:

– Ну что? Не повредила наша маленькая предосторожность?

– Не повредила, чтоб мне лопнуть, не повредила. А я-то, старый придурок, не поверил вам тогда. Не хотел совать эту массивную …реновину под комбез. И контейнер с донорской кровью… Хорошо, что я худой. Получилось незаметно. Но – больно.

– Не могу не посочувствовать. Но хорошо, что всё-таки ты, – Назаров невольно перешёл на «ты», – послушался меня. А если б я слишком долго тебя уговаривал, это могло бы вызвать подозрения: почему это командир не спешит первым прилететь на крики о помощи?!

Да и задержался ты тогда совсем не на много!

– Вот и хорошо. Никто ничего не заподозрил. Особенно Гуннар. Что мы его «вычислили» ещё после случая с баллоном. – в голосе Хвана сквозила усталость.

– А ещё б не вычислить. Надпилы и насечки от надфиля всё равно остались заметны, несмотря на взрыв.

– А непривычная бороздка от рукоятки напильничка на его пальчиках выдала бы его и без следов опилок на его рукавах…

– Ну, я же говорил – Ай Кью – девяносто семь… Другое дело, что мы и подумать не могли, что он не остановится! И продолжит своё чёрное дело до окончания «обустройства». А он – форсировал… Странно. – Назаров, не жалея, выдавливал из горловины тюбика мазь прямо на огромное красное пятно, расползшееся по впалой груди штурмана, кивая и хмурясь, – Так. Теперь я разотру в тонкий слой. Постараюсь понежней.

– Да уж, командир. Хотелось бы понежней. Только ты, Олег, не подумай ничего такого. Я и без «предварительных ласок» достаточно впечатлён. Твоей предусмотрительностью и… Коварством!

– Да ладно тебе, Ксю. Просто после того, как погиб Санчес, и я нашёл предательские следы надпила на баллоне, я сразу продумал нашу линию поведения. Убить на борту можно либо лазером, либо холодным оружием. Бронеплита отлично защитила бы и от того, и от другого! Повезло, что он целился не в голову!

– Ха! Так я же был к нему лицом, а не спиной, как бедолага Пьер! Он понимал, что лицо убрать легче, чем туловище: инерция! А он – расчётливый, и делал всё – наверняка!

– Словом, той ещё тварью оказался наш Гуннар.

– Да уж. Ну а всё-таки, командир… – было заметно, что Ксю неудобно, но он всё же хочет выяснить, – Почему – сам не?!.. Мог же этот гад тебя – запросто?!..

– Не-ет, Ксю. Этот гад хотел меня оставить вот именно – напоследок. Покрасоваться передо мной. Показать, какой он умный, хитрый, и расчётливый. Сказать, как презирает меня. Насладиться моей беспомощностью… И своим триумфом. У него, похоже, с детства – жуткие комплексы. И зависть. И ненависть ко всем вообще.

И – самый страшный грех.

Тщеславие.

Желание так или иначе поиметь свою минуту славы! Чтоб хоть кто-то понял, что он – самый-самый!.. Умный, хитрый, предусмотрительный.

Ну а плиту, если честно, сам себе не засунул по очень простой причине.

Она мне мала. И всё равно не спасла бы в случае попадания! Грудь-то у меня – вон! – Назаров выпятил указанную часть торса, поводив ею из стороны в сторону перед лицом штурмана.

– Хвастун ты, Олег. – тот не удержался от ехидной ухмылки, – Но у Томера была всё равно больше!

– А вот и неправда! – Назаров сделал вид, что оскорблён до глубины души, – Просто у него кость широкая!

Оба пофыркали, затем не выдержали – рассмеялись.

И хотя Назаров понимал, что это – просто истерика, облегчение от того, что всё уже позади, вовсе не собирался себя или товарища останавливать.

Смех – тоже лекарство. Да и спасение от скуки и стресса.

А вот чего им в ближайшие четыре месяца желательно как раз избегать, так это – вот именно, скуки!

Поскольку остались они только вдвоём. И уж за четыре месяца «экзотическим приключением» «насладятся» по-полной. Правда, есть ещё угрызения совести по поводу смертей остальных… Что не предотвратил. И позже, он знал, навалятся эти переживания со всей силой. И не отделаться от них до…

Но это уже – на Базе. Или – на Земле. У психоаналитиков.

Но они со штурманом – профессионалы. Космонавты. А это значит, что вначале – дела, а уж потом – эмоции и переживания.

А вот снова летать в космосе уже после их спасения…

Слишком страшно. Да и не сможет он теперь спокойно смотреть в чёрные пучины пространства, памятуя о том, что те, кого их корабль перевозит туда или сюда, могут оказаться…

Гуннарами.

Не-ет, даёшь привычные и хорошо освоенные планеты, с атмосферой, силой тяжести, и тёплым солнышком!

Вот: кстати! Если премия за «металлолом» окажется и правда – столь большой, даже половины хватит, чтоб уже спокойно выйти в отставку, и небедно жить.

Ну а пока – насущные проблемы.

Вынести трупы, убраться. Конвертер перевести на эконом-режим, благо, им теперь и одной каюты хватит. И топливный элемент нужно побыстрее смонтировать…

Да и беговую дорожку доделать всё равно придётся!