Безотцовщина (отрывок)

Пролог.

Высоко-высоко, в звездном бездонье Вселенной, Вечное Небо бережно зачерпнуло ладонью-облачком одно из многих порхающих в прозрачной невесомости эфемерных существ – легкий подрагивающий светлячок, и нежно прошептало ему: «Я подарю тебе жизнь, ты, маленькая искорка, на Земле будь Человеком. Посмотри, как сияет к востоку от солнца голубым светом звезда. Это планета Земля, мое драгоценное Создание. Тысячелетия-вечности небеса посылают на эту Обитель новые и новые Жизни, бесконечно любя их, и каждый раз бесконечно надеясь на совершенство своего Творения.

Ты полюбишь Землю – ведь она прекрасна, чиста, гармонична и разумна. Там всё для твоей Жизни: Солнце и Луна тепло и нежно ласкают вершины гор, зеленые долины, изумрудные леса, ромашковые луга. В голубой прохладе морей и океанов плещутся чудной красоты рыбки, дельфины… Весной звенит капель, расцветают деревья и цветы, там дожди летние стекают по перламутровой радуге, щебечут, поют птицы, полны сладких осенних даров леса и сады.

Много чудесного увидишь и полюбишь ты – и даже ослепительно-серебристые снежные зимы.

Полетим поближе. Видишь: огромное покрывало снегов, словно белая лебедь раскинула необъятные крылья вдоль ледяных морей, – это север России, моей любимой обители. А вот к востоку меж Волгой-рекой и Уральскими горами раскинулись леса и луга – твоя колыбель, малая Родина.

Свободолюбивый и мирный народ трудится там неустанно: сдержанно-скромны их мужчины, сильны духом и кротки нравом их женщины.

Нелегкие времена переживает Россия. Семь лет как закончилась разорительная безумная война. Треть мирно живущего народа погубил враг: разрушил города, спалил нивы, опустошил селенья, осиротил детей. До твоей Родины не пустил сильный народ разрушителя, но много воинов не вернулось к своим семьям. Ждут они крепких и здоровых детей – продолжателей рода.

Жизнь тебе подарит молодая женщина – Надежда. Не ведает она, лесная голубка, о своей нелегкой судьбе: на войне погиб ее суженый. Не в моих силах что-либо изменить – сии печальные повести не на небесах пишутся. Когда она родилась, я завещал ей долгую счастливую жизнь – не вышло… Ты нужна ей, будь сильной…, помни… Лети!»

Должно быть, я очень спешила, не дослушала до конца завораживающее повествование. Выскользнула – выпорхнула из ладони маленькой звездочкой, скатилась по серебристому Млечному пути и очутилась вдруг в лесной избушке, где в объятьях безусого мужчины затихла, дрожа, и никак не могла согреться моя мама – я ее сразу узнала.

Было тихо, потрескивала железная печка, огонек жмурился, прыгал золотистыми бликами на бревенчатой темной стене…

Целый день моя Голубка срубала топором ветки на поваленных разлапистых елях, утопая по колени в сугробах, – колхоз отправил деревенскую молодежь на лесозаготовки.

За окошком порхали легкие снежинки; февральская ночь – волчица осторожно пробиралась меж сваленного в кучу елового лапника, распиленных бревен, жадно вдыхала сладкий аромат смолы и хвои, стирала хвостищем чуждые запахи человеческого пота и крупки желтоватых опилок на растоптанном снегу.

Земля.

Она красная, как копнешь большой лопатой, или как сейчас, – рыжеватой масти лошадка Верная пройдет с плугом, скрипя постромками, срежет стальным блестящим лемехом бурую корку дерна, обнажив ее нутро – избуро-красную ровную, словно пласт шоколадного масла, борозду, с внезапным запахом пожухлой листвы, весеннего тающего снега и еще чего-то горьковатого – полыни, что ли.

Я, разинув рот, стою у борозды и пялюсь вслед лошади. Она проходит мимо, шумно и потно дыша, и, кажется мне, из последних сил, напрягаясь впалыми мокрыми боками и беспрерывно кланяясь повисшей головой ненавистной пашне, тащит плуг. Гулко опадают ноги в вывороченную канавку, цепко хватаются подковами в красную глину, словно Верная все время прислушивается к себе и боится, вдруг убежит  из-под ее ног эта ненадежная твердь, и она не дойдет, не успеет, упадет.

Звонко чихнув от защекотавшего ноздри кисло-сладкого дыхания лошади, я закрываю рот рукавом фуфайки, тру зачесавшийся нос, поправляю сбившийся клетчатый платок, завязанный вокруг шеи, хватаю ведерко с резаной картошкой и бросаюсь в борозду. Моя задача: быстро двигаться и втыкать в уклон канавки картошины на расстоянии с локоток друг от друга, причем не бросать их как попало, а класть бочком, чтобы бурые пупырышки ростков глядели «и в землю, и на солнышко – тогда будут и клубни, и ботва»  – так Тася сказала, старшая сестра. Мой участок шагов в 15, и надо успеть  заполнить борозду до возвращения Верной.

– Один, два, три, глазками вбок, ровненько, чтоб картошечка росла и выросла большая-пребольшая, вкусная-превкусная.

В левой руке ведерко, правая – челнок, быстро снует от ведра к борозде; шаг вперед – клубень послушно ложится, другой, пятый, двадцатый –  и вот рука сестры встречается с моей.

Скрип ремней, знакомое дыхание, фырканье – я отскакиваю, вытягиваюсь в струнку; от печально-скосившегося влажного взгляда лошади тоже фыркаю, кряхчу, впрягаюсь, кажется мне, в оглобли, поднатуживаюсь, поджимая плечи, и тяну рядом с Верной стальной плуг, разрезая на волны красную глину, – так хочется думать, что вдвоем будет легче.

– Давай, дочка, не зевай, – это рулевой плуга, сосед Миклай агай, окликает, – бери вилы.

Ах да, теперь двурогой палкой нужно пихать в свежую борозду разбросанный по ниве прелый навоз. Не очень получается: палка крутится, не слушается; помогаю ногами в резиновых сапогах, пинаю, пихаю, верчусь – аж жарко становится. На помощь подбегает Тася с вилами, ловко сбрасывает в канавку влажные комья.

Как хорошо, что у меня есть старшая сестра. Она закончила четвертый класс, и теперь будет учиться в другой школе и в другой деревне – та еще подальше, чем начальная в соседней. Хорошо, что там у нас есть родственники, и зимой в холода Тася будет жить у них.

Я, наконец, тоже буду учиться. Школу уже видела, в прошлом году первого сентября собрала котомку и пошла с подругой Ритой учиться. Но меня не взяли. Я даже плакала, ходила вокруг деревянного здания, пытаясь заглянуть в окно, с кем же сидит за партой моя подруга, как она там без меня.

– Тебе не хватило парты, – посмеялись мальчишки, а учительница пожалела меня, подошла и вытерла слезы. Объяснила, что, действительно, детей нынче много, класс полон: «А ты хоть и читать уже умеешь, маловата еще, семь лет будет только в ноябре, так, да? Читать сестра, небось, научила?»