«А поутру они проснулись»
Спали они долго, почти до обеда. Проснувшись Наталья хотела сказать ему, что за ней идет ворох сплетен и что это неправда (большинство из них) и чтобы он не слушал их, никогда не слушал. Она думала плакать и божиться ему, как когда-то отцу, что чиста (или почти чиста). Потом надо сказать, что ее отец имеет высокий чин и может сделать его военным и дать ему пост. Но он почему-то сделал вид, что ничего не помнит. Как будто между ними ничего не было этой ночью. Он как-то скромно потупился и стал собирать вещи. – Мне надо идти, извини, – быстро сказал он. – Может, еще увидимся, – и он взял плащ и вышел… Наталья села на диван, уже собранный, где они сегодня занимались любовью, и расплакалась, она ожидала чего угодно, только не этого. – Видишь, какой он, – стала утешать ее хозяйка квартиры, жена майора, склонившись над ней – Он по-другому не мог. Зверь он. И страшный. Он в тайгу пошел… – Наталья ничего не поняла. – Домой я, – сказала она хозяйке…
А Алексей вышел из квартиры и выдохнул. Он не мог ей ничего объяснить, не сейчас. И об отце. И какой он может быть. После шестнадцати он стал вдруг покрываться шерстью и становиться Етти, что ли. Как снежный человек. Как оборотень, но прямоходящий… Его отец убил очень много на войне, он убивал и убивал, резал мечом и резал, всех подряд и не мог остановиться, и поэтому Алексей стал таким… Или это работорговля – отец поторговывал детьми, переправлял их в работорговые города. Он не мог остаться – он чувствовал, что скоро опять станет зверем, и руки уже покрывались шерстью.
Наталья почему-то думала, что никогда его не увидит. Кто-то из «завистливые кумушек» после сказал ей, что ему было семнадцать. Она тогда даже подавилась, связалась с несовершеннолетним и это уголовное преступление. «Он улетел, но обещал вернуться»…
***
После разговора с Москвой пыл генерала поутих – разговор был бурный, генерал был взволнован – нет, в Москве его точно не ждут. Конечно, его отправили сюда не медицинские эксперименты расследовать … и в Москве он больше не нужен. Эта сенсация никому не нужна. И меньше всего ему надо здесь лезть в дела врачей. И всем рассказывать об их экспериментах, а то он вполне может сойти за сумасшедшего. И лучше ему туда не звонить, даже решил он. Вообще после разговора Андрей Васильевич понял, что в Москве происходит крах империи, то есть крах союза, и сейчас точно не до него. Он в который раз поймал себя на мысли, что его отправили сюда умирать… Что он уже вряд ли вернется к власти. Как Наполеон на Эльбе. Он еще раз прокручивал в голове разговор с начальством и даже думал, что его отправили сюда подальше от Евгения Палыча, чтобы он отсиделся, переждал трудное время, а потом будут его возвращать с триумфом. Но кто будет его возвращать? Тем более с триумфом. Они сами там все на волоске. Но потом, вспомнив последний разговор с Василием Петровичем, отбросил эту мысль – он им точно уже не нужен. Новых героев наберут!
Евгений Палыч в это время висел в подвале Кремля в кандалах – его пытали люди Лиана, поднятые из зверей, которые еще даже не родились, они попали в Кремль через черные дыры. Так в подвалах один за одним выводили из игр ключевые политические фигуры 1990х годов, их пытали и убивали. Корщунскому еще повезло. Но эта история не о том…
Генерал Андрей Васильевич достал старую подзорную трубу – вспомнил свое военное походное прошлое в Казахстане – и стал из своего дома рассматривать окна больницы. Он уже понял, что здесь делали операции и приращивали органы животных, сращивали тела солдат, делали солдат-осьминогов с шестью руками т.д. И в одном из окон он увидел Нагорбова, он знал, что это контрабандист оружия. – А вот в чем дело, – сказал он себе. Теперь ему стало понятно… Он все думал, как это можно использовать в своих целях. И даже собирался поехать в Москву… И он решил смотреть за окнами больницы каждый день.
Днем он увидел дочь, она прошла в свою комнату усталая, даже не поздоровавшись, не сказав ему ни слова, и старого генерала стали занимать уже совсем другие мысли.
***
Возлюбленный Натальи отправился в бега – периодически он превращался в дикого зверя, зарастал шерстью и жил в тайге. Он бился головой о стены и ему постоянно были нужны «успокоительные» препараты.
Сначала Наталья решила, что не будет из-за него расстраиваться совсем. Все-таки кто он – обычный студент (хоть не школьник!), а она дочь генерала. Но через три недели она сделала тест на беременность, и он был положительный.
Отец говорил ей, что ей лучше все забыть. Она то помнила, то нет, как сошлась с Алексеем. Просто однажды проснулась беременной, отец держал ее дома, она все время спала и была инкубатором для ребенка. Генерал, влиятельный человек, проматывал время и держал беременную дочь на препаратах. Потом он повзрослил внука сразу до двух лет. Мальчика назвали в честь отца Алексеем. Мне было пять, ему два. И генерал сразу как будто подобрел, стал дедушкой. Теперь генерал Корщунский с гордостью гулял по Лиану с коляской, не обращая внимания на всяких крикунов. И уже меньше возмущался, что его отправили в Лиан.
Наталья то вспоминала все, то забывала. Она то помнила, что кормила младенца, то сразу гуляла с годовалым сыном. Она то вспоминала эксперименты врачей Лиана, то забывала опять. Генерал ставил черные дыры…
Наталья то ждала Алексея, то нет… Мальчик только родился… А ее Леша все ждал препараты и жил в лесах зверем. А Наталья опять заглядывала в лаборатории.
Фавн
Там на неведомых дорожках
Следы невиданных зверей;
А.С. Пушкин «Руслан и Людмила»
Сатира сделал Моро, вспомнив все, что знал о древности, – у него было козлиное лицо грубо еврейского типа, неприятный блеющий голос и ноги, какие принято изображать у черта. Когда мы проходили мимо, он глотал какие-то стручки.
Г.Уэллс «Остров доктора Моро»
– Не обращайте на нее внимание, – говорил всем Геннадий Иванович обо мне. – Она здесь по предписанию.
– Юрий Владимирович подтвердил?
– Да…
Юрий Владимирович – это был наш оракл. Оракл больницы.
Потом мне дали белый халатик, если сидеть в больнице, то в соответствующей одежде.
Георгий Васильевич был уже другой, но выглядел также. Он выпил таблетку и стал как изобретатель огнеупорного плаща. А настоящего Георгия Васильевича, который был и белочкой, и зайчиком в лесу и описывал жизнь животных, уснул, усыпили и его медсестру Марину Владимировну. Новый Георгий Васильевич был ключник, принудительный трансвестит. У него даже была веселая фамилия Шмонов, и она ему очень подходила. Он возмущался по любому поводу. Он принял дела. Врачи иногда менялись, но некоторые пили таблетки и выглядели одинаково.
Георгий Васильевич, уже новый, мне рассказал: – В средние века часто пришивали солдатам лапы других животных. Но тогда считали, что при этом человек теряет что-то человеческое и становится больше похож на животного, чьи органы ему пересадили. Если одному человеку пришивали руку или ногу другого, то в нем потом «просыпался» хозяин руки или ноги, и два человека жили в одном теле. Дмитрий Павлович хотел доказать, что другой человек возникать не должен. Все решает голова. Пересаживают же сердца, почки и легкие без раздвоения личности. Тогда боялись Франкенштейнов – людей собранны их других… И эти суеверия не искоренили до сих пор… – он тоже был добрый старичок.
Дмитрий Владимирович решил сделать фавна, не просто человека с головой козла, а именно фавна, человека с ногами барана, копытами, покрытыми шерстью. В Лиане говорили, что трупы врачи сжигали в печи, а солдаты пропадали без вести.
Все, что ниже пояса, у этого человека-козла было от козла, и это были тяжелые операции, сначала их делали с одинаковыми группами крови – всем солдатам делали одну группу крови, первую или вторую. Козлу переливали кровь солдата, к которому собирались пришивать его ноги. Потом такие операции стали делать с разными группами крови, это было намного сложнее, тела не приживались. – И это вызов, – говорил Дмитрий Владимирович.
Но фавн не получался. Дмитрий Владимирович резал тела, сращивал их, но они не приживались. Это был уже третий фавн, хирург злился, сжигал тела козлов, и все даже боялись подумать, могли ли врачи сжигать тела людей…
Мария Дмитриевна все переживала, что он брал почти здоровых солдат и пришивал им ноги козлов. Их после операций не всегда можно было вылечить. Зачастую их просто потом сжигали. Дмитрий Владимирович нервничал, злился… Некоторые врачи старались обратно сращивать солдат, чтобы оставались только небольшие шрамы в виде растяжек, но Дмитрий Владимирович не старался…
Врачей в лаборатории работало много… Одни засыпали, другие просыпались. Я чаще всего работала с Георгием Васильевичем и Дмитрием Палычем.
– Нет, рога уже не могу, пусть дают таблетку, – возмущался Дмитрий Владимирович, когда у него получился мало-мальски приличный фавн.
– А вот Сергей Витальевич бы смог… – раззадоривали его.
– Ну посмотрим, – это был еще один вызов для Дмитрия Владимировича.
Сергей Витальевич делал рога из спинно-мозговой жидкости, и у него на самом деле получилось. Он через позвоночник вывел спинной мозг в голову. И кормил подопытного солдата орехами, чтобы у него были подходящие минеральные вещества в организме. Солдат ел орехи сутками, и скоро у него выросли рожки. Потом ему стали пришивать ноги козла и делать фавном.
– Нет, я скажу вам это один раз, и больше от меня вы этого не услышите, но вы самый лучший врач, которого я когда-либо встречал! Вы просто лучший! – говорил Сергей Витальевич Дмитрию Владимировичу, и все в Лиане тогда хлопали, а Дмитрий Владимирович так расчувствовался, что даже расплакался…
Но больше его не хвалили, и папа говорил, что чтобы сделать того фавна, он убил солдата, почти здорового, который мог уйти из больницы на своих ногах.
Дмитрий Васильевич прирастил одному солдату ногу козла: – Иди-ходи, пока ногу человека не подберут! – И солдат пошел жить с ногой козла, пока не подберут подходящую ногу человека! Не знаю, подобрали ему ногу человека или нет.
Дмитрий Васильевич даже пересаживал сначала сердца диких козлов людям, и они приживались. – Все дело в прямохождении, – говорил Дмитрий Васильевич. – У диких козлов сердце устроено правильно, как у человека, наподобие. – Потом в лаборатории пересаживали и другие органы; почки, легкие, даже печень у людей и животных из одной местности иногда приживалась. – Надо проверять печеночные пробы, – говорила нам Дмитрий Васильевич, а он разбирался.
Потом одному солдату без ноги Георгий Васильевич пришил ногу козла… И он еще долго жил с такой ногой. Георгий Васильевич сказал: – Выбирай! Или жить без ноги или с ногой козла! У тебя редкая группа крови, и тебе ногу не подберут! – И он согласился жить с ногой козла и еще семь лет жил в уединении, чтобы его никто не видел – подальше от посторонних глаз. Потом, говорили, ему отрежут эту ногу, и он будет жить инвалидом без ноги. И врачи тогда будут бороться за обрезь – сколько сантиметров ноги козла в таком случае можно оставить человеку, чтобы не было отторжение и перемешивалась ДНК.
Георгий Васильевич говорил, что фавн был важнее кентавра, потому что он имел практическое применение! И люди, пока ждали свои органы, могли жить с ногами козлов. Или жить всегда с ними, но так не получалось! Общество не принимало.
– Люди еще так незрелы… – говорил мне Дмитрий Павлович и опять пил… Он пил, потому что думал, что эти люди могли жить здоровыми, если бы не война… Потому что врачи калечили здоровых людей. Ради науки, опытов и экспериментов. Но это система, и по-другому нельзя. Он просто пил, чтобы не помнить. Чтобы забыть и никогда не вспоминать!
– Душа у меня болит, болит и все! А это медицина! – и он рвал на себе рубашку и опять пил и засыпал в забытьи на столе…
Дмитрий Васильевич никогда не пил и очень на него ругался. Сильно ругался.
А Мария Дмитриевна говорила, что плохо брать здоровых и калечить. А врачи говорили: – Один раз живем! Когда еще такое будет?
роман ЗАТО Лиан
Автор публикации
