Кентавры
Смешались в кучу кони, люди
М.Ю.Лермонтов «Бородино»
– Представляете, они пришили тело человека к ногам коня. Ха-ха-ха, вот умора! – в лаборатории смеялись до слез, Дмитрий Владимирович даже слег от смеха, и у него от конвульсий иногда дергались ручки и ножки.– Тело человека и задние ноги коня! Так смешно, что из ушей могут ссаки политься! – Он смеялся до слез. У лошади размер не тот, а жеребят резать обидно, кости еще некрепкие, хорошо брать уже старых лошадей, зрелых. Это будет как человек на ходулях. И даже таких делали. Козлы просто меньше. И ДНК лошади не очень подходила для пересадок.
Раньше в средние века многие солдаты становились козлами, поэтому козлы так легко приживались. – Это как похожая группа крови, – говорил мне Дмитрий Владимирович.
Сергей Витальевич говорил, что люди конями тоже бегали. Во времена Пушкина, например. Пили таблетки внешности и становились конями.
– Но у коня не тот размер… – возражал ему Дмитрий Владимирович.
– А ты попробуй! – настаивал Сергей Витальевич. Эта парочка, Сергей Витальевич и Дмитрий Владимирович, вечно друг над другом подшучивали и друг друга подзадоривали.
И Дмитрий Владимирович попробовал. Но тела не подходили друг другу по размеру и хуже прирастали.
Горные козлы были лучше коней, потому что они бегали по горам, у них задние ноги были намного сильнее передних, постав их тела был близок прямохождению человека.
А люди-кони могли ходить только на четырех ногах, на двух ногах, передних или задних, они просто не держались. И эти люди-кони назывались кентаврами.
Дмитрий Владимирович сделал двух кентавров. Кентавров делать было тяжело, тяжелее козлов, но после кентавра человек точно погибал, а после козла необязательно.
Когда делаешь кентавра – режешь позвоночник и переносишь его через живот, задевая желудок и кишечник, выбрасываешь внутренности. Потом их уже не вставить.
А чтобы сделать кентавра, нужны именно хорошие гены, которые ты похоронишь, или здоровый в пяти поколениях солдат, или богатырское здоровье.
Но полноценный кентавр не получался, сложно сделать единую выделительную систему. Кентавр в Лиане был только срощенный, отрезали человеку тело до гениталий и пришивали к лошади, оставив и желудок и кишечник. То есть у кентавра получилось два кишечника и желудка. Такие люди умирали или от обезвоживания и истощения – им не давали пить и есть, чтобы им нечем было ходить в туалет или от зашлакованности организма. Или им давали таблетки, и они не хотели есть. За кентавров обещали пески времени.
– Это не то, это банально, – говорил Дмитрий Владимирович. Но такого человека-коня они тоже поместили в комнату страха.
Потом Сергей Витальевич сказал, что в Японии якобы сделали настоящего кентавра, с общей половой и пищеварительной системой.
Дмитрию Владимировичу даже приносили настоящего кентавра из Японии – человека-коня, Дмитрий Владимирович его разрезал и смотрел, что и где у него находится. Нет, его делали, как и мы – просто сращивали два тела.
– Так вы так кентавра и не сделали что ли? – Сергей Витальевич засмеялся.
– Нет…
– Ну тогда будите Евгения Палыча. Он сделает… – Дмитрий Владимирович, видно, расстроился.
Евгений Палыч оказался маленьким, щуплый и очень подвижным. Он мало говорил и много работал. Ему тоже доставили лучший материал. Это был очень крупным мужчиной, и его сделали кентавром. Для сращивания кишечника и мочевого пузыря хирург использовал пластиковые прозрачные трубки – просто протянул их от человеческого тела через лошадиное к выводительной системе лошади. Он сохранил тело человека максимально, отрезал минимум – только ноги и пришил к телу коня, предварительно вычистив тело коня. Получился кентавр с длинным телом человека – но это был кентавр, он ходил в туалет как конь.
Вообще чаще всего люди-кентавры бегали лошадьми, потом умирали от отравления организма. Но их Георгий Владимирович вовремя разделял. Если бы делал операции только Дмитрий Владимирович, он бы их не разделял… Они бы просто умирали… Ему было все равно. А я не знала, как правильно. «Люди рождаются, люди умирают», как говорили в Лиане.
– Главное, их вовремя разделять, – говорил мне Георгий Владимирович.
– Неужели опять, – проснулся один солдат без ног… Но в этот раз проснулся Евгений Павлович и пришил его к заду коня с трубками. И он долго бегал конем по полям. Его даже поместили в ту комнату, как настоящего кентавра, и это был прорыв в науке! А потом Георгий Владимирович пришил тому солдату другие ноги от умершего солдата – ему очень повезло!
Хорошо, когда пришивали ноги умерших, потому что могли пришивать ноги и живых, отрезали ноги у одного – пришили к другому! Эдакое перераспределение органов! – А что делать с солдатом, чьи ноги отрезали? – спрашивала Дмитрий Владимировича его медсестра. – Пришить еще чьи-нибудь! – И так дойти до какого-нибудь трупа. Типа «Какой ты хочешь размер обуви, такие ноги и пришей себе!» И это хорошо, если группы крови совпадали. Хорошо было пришивать ноги стариков – потом они как бы обновлялись, через двадцать лет. Но Георгий Владимирович говорил, что в Лиане это было в принципе возможно, а в остальном мире уже нет. Многие врачи говорили, что это беспредел, но большинство их не слушало, это было время экспериментов.
Мы сращивали швы желтой лампочкой, и шва не оставалось… Даже намека на шов.
– Евгений Палыч заснул. Его уже не разбудят. Теперь все будет, как раньше. Никаких сюрпризов, – сказал мне Георгий Васильевич вздохнув. Он был печален по этому поводу и раздосадован.
Этот Георгий Васильевич как будто знал нас. Папа говорил, что ему пересадили память про нас.
Новаторство Евгений Палыча заключалось в том, что он использовал в теле существ пластиковые шланги, не резиновые, из тонкого прозрачного пластика. Можно было использовать донорские органы. Органы тоже пробовали, но шланги были лучше, не надо было сверять группу крови и резус-фактор – шланг подходил всем. От них не было отторжения и воспаления.
Один хирург тоже так делал. Он просто отрезал у солдата ноги, оставив пенис, и пришил ноги коня, а потом сзади его остальное тело. Пока зашив анальное отверстие. Но потом он вывел с помощью пластиковой трубочки анальное отверстие вниз и немного вбок тела, а у коня все зашил и убрал… И сделали такую же девочку. Получившиеся кентавры могли долго бегать и радоваться. Они оба были инвалидами детства и не могли ходить, поэтому нормально. Они даже так могли размножаться. Но у девушки должны были идти месячные, Евгений Палыч знал об этом эксперименте, вспомнил его и пошел дальше, сделал полноценного кентавра.
Эту парочку кентавров из инвалидов отправили из Лиана, и они еще семь лет жили подальше от людских глаз. У них даже были дети – обычные дети, не жеребята и не кентавры. Но они были срощенными… Их убили через семь лет, но дети остались и их отправили в детдом. Могли поднять кого-то из хирургов Лиана, Чтобы их разделили и пришили новые ноги. Но это уже было запрещено…
Потом Евгений Палыч узнал, что мы работаем не с инвалидами, а с солдатами, и он очень грустил… Он даже пошел к генералу Дмитрию Львовичу, ответственному за Лиан, очень ругался и кричал, что он не будет работать с солдатами и пусть ищут другого… Потом его сильно били плеткой по спине и даже по лицу, мы думали, его даже убьют. Но Дмитрий Львович смотрел на свой планшет, где видел жизненный пусть каждого из нас мигающей точкой и видел, что Евгения Палыча нельзя убить. Его было запрещено убивать… Меня тоже. Кого-то из нас могли даже убить, но не его… Дмитрий Львович иногда бил врачей плеткой. А Марина Владимировна раньше говорила: – Мы люди подневольные, мы ничего не решаем… – Они сначала все думали, что работают с инвалидами. А с солдатами работать отказывались… Но нельзя было отказываться… Сейчас нельзя. Не здесь.
– Надо работать и просто работать, – говорил Дмитрий Владимирович и точил свои ножи, свои пилы и лезвия для пересадок.
Потом Евгений Палыч сильно болел, но Георгий Васильевич налил на его спину живой воды, и все прошло… Потом Евгению Палычу дали забвение и дальше он просто работал. И не задумывался. Такие эксперименты тоже нужны были военным. И говорили, что какой-то военный жил в уединении с ногами коня – свои ноги ему оторвало в войну. И он так жил и никто ему не мешал.
Но в больнице опять разделяли кентавров, отдельно держали верхи людей и низы коней, чтобы не тратить людей и коней понапрасну, коней было сложно достать…. Людей тоже… Тогда Владимир Нагорбов пригнал табун коней для опытов – он двигал медицину. И врачам это понравилось.
Кого могли, старались восстанавливать. Но не всех и не всегда. Иногда не успевали. Георгий Васильевич старался. Иногда не хотели – им оракл говорил, кого не спасать. – Вот тебя бы точно спасли, – говорил мне Дмитрий Павлович. Он опять сильно пил, что-то праздновал. Он пил до самозабвения, до помешательства. И поэтому его решили опять усыпить, а потом, если надо, опять разбудить. Но Георгий Васильевич говорил, что он очень хороший врач.
Врачи стали делать кентавров без половой системы – кентавры не должны были размножаться. Но Евгений Павлович сделал одного с половой – и у него получилось!
Иногда солдат зашивать мешал Нагорбов – это были его свидетели, и на этой войне и в Лиане он рассчитывал многих похоронить. Он делал так, что их специально отправляли на войну, калечили и отвозили в Лиан. Он сам воровал их тела из лаборатории, из хранилища, их замороженные органы и сам их уничтожал. А если врачи мешали ему, то он бил и врачей.
В лаборатории экспериментировали, пришивали новые тела коней к старикам и молодым тела старых животных – но все-таки решили, что биологический возраст коней и людей должен соответствовать. Лучше пришивать молодым молодое животное, а старым старое. Но не обязательно, главное, чтобы не было резус-конфликта.
Всем солдатам брали группу крови, и если у солдата была редкая и нужна была именно она, то солдат умирал… И неважно, здоровый он был или больной… Если редкая и такая была нужна, то он умирал, и Мария Дмитриевна говорила, что это плохо. А потом Марию Дмитриевну, как и ее Георгия Васильевича когда-то, тоже усыпили. И были разные медсестры, и я их не запоминала. Только врачей. Вообще врачи Лиана часто менялись и работали группами.
А Георгий Васильевич говорил, что Дмитрий Владимирович просто мясник. И папа так говорил, и дедушка Игорь…
Как я снова была лошадкой
После кентавров мне опять захотелось побегать лошадкой, и мне дали таблеточку внешности.
Было солнечно, и я бегала по полям Лиана и почему-то вспоминала Георгия Васильевича еще первого и его животных. Я была полноценной лошадкой, молодым жеребенком. Помню, как весело, когда быстро бежишь, и ветерок развивает гриву. Я почему-то именно Георгия Васильевича запомнила лучше всех. Наверное, потому что больше года крутилась у него в лаборатории. Вспоминала его зверюшек. Как он держал их в клетках. А потом пришла в лабораторию и спросила у Анны Алексеевны, где его животные в клетках, белочки, зайчики и рыбки. Она сказала, что выпустила их в лес. Но на следующий день отвела меня в давно позабытую всеми лабораторию Георгия Васильевича на отшибе и показала его зверюшек – они были заморожены что ли.
– Они сейчас как мамонты. Но их можно оживить, – сказала мне Анна Алексеевна. И мы разморозили всех зверюшек Георгия Васильевича и отпустили в лес.
И все врачи Лиана еще долго вспоминали Георгия Васильевича и его жизнь в лесу и разговоры с животными. Как он приращивал пальчики белочкам и зайчикам и узнавал у них, со сколькими пальчиками им удобнее, с тремя, четырьмя или пятью. И белочки говорили, что им удобнее с четырьмя, чем с тремя, и с пятью, чем с четырьмя. С шестью он не пробовал. Для зверушек это было уже слишком.
А я опять думала, как хорошо быть лошадкой. И я еще попросила таблетку внешности, чтобы побегать коником, но мне уже не дали. А потом дали, но у меня были блохи, и я все время чесалась – у меня чесались ушки и пузико. И я все чесалась и чесалась, и мне совсем не хотелось бегать по лугам. А потом врачи сказали, что раз лошади носят грузы, то мне опять надо поносить грузы. Носить грузы мне совсем не понравилось. Ты хочешь просто бегать, а тебе надо тащить что-то тяжелое. Нет-нет, коняшкой я больше не хотела быть, как и пони. Только не конем, лучше зайчиком. А врачи хотели, чтобы я поняла, как хорошо быть человеком!
Катя тоже бегала лошадкой и тоже блохастой. И тоже чесалась. И могла быть блохастой лошадкой и чесаться и все равно бегать. А я не хотела. Я лучше зайчиком. И она даже возила на себе Дмитрия Павловича. А мама говорила, что я ревную…
Катя была смуглым кучерявым чудом. Моя ровесница. Она ходила с хвостиком. Я была с коротенькими жиденькими волосами в каре, белокожей и коричневоволосой. Семья Кати переехала в наш дом, и Катя тоже оказалась в лаборатории, но мы с ней обычно крутились около разных врачей. Если я была из семьи офицеров, то Катя, наоборот, из убийц и преступников. Катя должна была вырасти и стать «чикотилой» – убивать и расчленять людей. Ее папа был из убийц. Контингент в больнице был разный. Мы уже жили в Лиане два года, когда появилась семья Кати Араповой.
роман ЗАТО Лиан
Автор публикации
