Почему я не еду сразу? Слишком высоко он взлетел, чтобы с двух дней понять, что не прав. И я была на мели – мне не дают работать, не дают выехать на время из страны, запугивая знакомых и родственников и терроризируя детей. Я только недавно была в Москве, и почему я должна тратить время и деньги на человека, который потерял, образно говоря, нюх? Первое заседание они обставили как мой уход с птичника, и я не имела желания сталкиваться с этими лицами, при посещении мощей Николая Чудотворца двумя месяцами ранее я отшатываюсь от полицейши, похожей на Г-ну – слишком свежа рана, и спокойно иду к парню, похожему на З-га, потому что страница этой юношеской (взаимной, кстати) любви давным-давно перевёрнута, и я если её вспоминаю, то со смехом. Я давно выросла и умею отрезать или накидывать узду на свои сердечные чувства. Я живая, но едва начинается игра погорелого театра, тут же чувства на замок, и смех, смех, смех. Как только скопилась лишняя копейка, я управилась со школьными заморочками, и стало понятно, что его дело покатилось по наклонной, я приехала.
Прогулка без наручников, отмена бессмысленной езды, наконец, освобождение из СИЗО Малобродского, да не просто под домашний арест, а даже под подписку о невыезде, поправившийся Кирилл – немного, но стало лучше. И ещё я пишу на кремлин.ру. Я пишу, слегка иронизируя, но как всегда чётко и аргументировано – нельзя преследовать уголовно даже за неоднозначное творчество, я не занимаю постов и должностей, но услышьте мнение той, которая там была. Пишу со своего электронного адреса kuznezovak90@gmail.com. Мне приходит ответ, что моё послание переадресовано в следственный комитет, далее я свой личный ящик там не смотрю. Открыв его ныне, обнаруживаю запись: такого пользователя не существует. Мне навязчиво предлагают поменять электронный адрес, намекая, что поднимут пенсвозраст чуть ли не до девяноста, даже старуха Алексеева как-то вовремя померла, но я спокойно реагирую на эти выверты, проверяю акк, у меня не синхронизируется календарь. Не синхронизируется, и хрен с ним, ответ, если он был, надо читать на этом адресе, мой предыдущий тоже взломан, смысла плодить электронные адреса нет никакого. Просто я пока не буду участвовать в рекламных акциях и посещать отживший свой век кремлёвский сайт.
Вся сущность этого индивида в том, что ему нужен образ врага, на которого можно гнать пургу. То он воротит морду лица от журналистов, то жалуется на альцгеймер матери, в мой первый приезд он проехался по Масляевой, вопрошая хорошо поставленным голосом: «Где она, почему её нет в этом здании?» Совершенно дурацкий вопрос, потому что заседание по Масляевой, выделенное в отдельное производство, прошло днём ранее и длилось несколько минут, после чего всё в очередной раз продлили, и на этом аллес капут. Но Кирилл умеет завладевать вниманием публики, все, кто там были, почувствовали невольную радость, что они здесь, их-то в образ Масляевой не нарядишь, а все, кто отсутствовал (Ларина в том числе, особенно она), потом долго доказывает, что это было адресовано не им. Хотя это было адресовано конкретно Масляевой, а попутно – Романовой и на самом деле Лариной, первая его мысленно посадила после майского обыска, вторая – защищая Малобродского. Может, он и ещё кого имел в виду, чувствуется, что Собчак не в своей тарелке до сих пор, как и протежируемая ею Товстоганова (от неё, Хаматовой, Евгения Миронова и Ф.Бондарчука, который «прибыл в шлёпанцах и ничего не понимает», от «Гоголь-центра», Серебренников сбежал к пожарищу. Потом он от них сбежал в Питер, там бесновался и хамил, и вот чем дело пока что закончилось). В какое-то заседание он радуется, что Юра (Итин) его не предал, и начинает, по-видимому, дёргаться Малобродский, потом сажают под домашний арест Софью Апфельбаум, которая начинает с того, что у неё профильное образование. А у режиссёра – ростовский факультет физики. И перебранка начинается уже внутри группы, плюс каким-то образом проходят заседания с Масляевой, про которую уже и забыли, да числится в розыске продюсер Екатерина Воронова, гм, так похожая на мою белгородскую подружку. Кирилл – большое дитя, как и Софья, их отпустили после первых допросов, и они числились свидетелями, думали, обойдётся. А Воронова сразу уехала и сейчас пребывает в относительном комфорте, её, как я поняла, за границей никто не ловит. И вот этот поиск врага – далее то минкультуры, то дочки Масляевой, и она сама, то ещё кто-нибудь – в каждом выступлении есть некто, на кого нацелено острие атаки, этот необходимый образ врага, это такой скверный атрибут и мерзкий признак большевистской жизненной линии. Всё понятно, напортачили, но мне не близко такое его мировоззрение, я не могу его в этом поддержать, это оскорбляет мои нравственные установки. Как легко, оказывается, писать «сталин – палач и людоед» в фейсбуке и разговаривать об этом на площадях и не подтвердить своей жизненной установки на практике, ударившись в гэбизм сначала в легкомысленных соцсетях, а потом в ещё более отвратительной форме – потеряв свободу. Я не могу поддерживать бесчеловечные установки, я женщина, я должна смягчать. Поэтому я не он, он не я, но у нас туда-сюда повторяются жизненные ситуации, в этом смысл, а не в том, что мы изобретаем средний пол или ещё какую чепуху. Одних я высмеиваю, других пестую, третьих ободряю, четвёртым пеняю, за пятых прячусь, шестым шепчу на ухо, седьмые посланы на йух категорично и бесповоротно – с ними общение продолжают совсем другие люди. Переворачивать мои слова на меня же смешно – много ли чести справиться с мамашкой трёх маленьких девочек, которая вся и есть зелёные глаза да нога 36 размера? Если при всех своих регалиях, званиях и бабках – это большая честь, то я в шоке, дорогие товарищи, от собственной значимости. В шоке-то в шоке, но как-то нужно продолжать жить дальше. В опасные моменты я обращаюсь к определённому лицу (не чужим) и прошу поддержать детей, если меня убьют, ведь столько раз пытались. Моментов таких было несколько, люди всякий раз разные, в зависимости от ситуации, потом напряжение сходило потихоньку, и нужда в просьбе отпадает. Время собирать камни – это не про меня.
Всё это время – с осени пятнадцатого года – у него идёт перетягивание каната с Прилепиным, я этого не знала, но отсмотрела, прокрутив ленты соцсетей. Поэтому Прилепин будет и дальше пописывать ободряющие статейки в мк, называть его другом et setera, et setera, но в Мещанский он не поедет, ясно выложив фотку с Наумовой, которая позже в видео ясно указывает на полицию. Полиция у него нашла пакет с травой при первом обыске на Пречистинке? Что у них там творится, я не понимаю, солиста «Би-2» Лёву с похожей приблудой они отпустили, выписав штраф в три тысячи рублей, а этого как котёнка по траве валяют. Ты виноват, что захотел моё – вот и весь сказ. А я и не знала, что я чьё-то, Прилепина, похоже, спасает его омоновское прошлое и то, что я не поехала на их концерт в «Чернозёме», он ждал меня там, но меня пасли все соседи плюс неожиданно начались «дни», а самое главное – меня взбесила картинка со львами, где он уже разрисовал всё в красках, что там случится, и жену приплёл, поэтому я не поехала. 24 сентября я ехала в Москву, и он препинался со мной в фейсбуке по поводу чиновников, которые нам не с Марса упали, а из самого что ни на есть советского совка. Никаких встреч у меня с ним не было. В октябре я ездила в Тамбов. Прилепин и Мартиросян орали на весь фейсбук, какая я подлая и коварная негодяйка, но мне было не до них. Льстит ли мне такое прошлое? Льстит. Не последние ж люди в мире – да, да, даже не в стране, а в мире. Из их компании тот же лгун Бабченко, который намекал, что на Театральной я с ним была. Глупости, о существовании Бабченко я узнала после придурка Косова, которому я не понравилась с первых секунд, и который потом бегал за мной по всем моим местам на птичнике, пока я не сбежала от него совсем. Влюбился что ли, не знаю. А как наряжался! У меня сложилось впечатление, что там до меня работала кто-то похожий, почему-то они без конца меня спрашивали, работала ли я у них ранее, а может, дело лишь в том, что мне много рассказывали, что творится на этой птицефабрике, и они боялись наезда силовиков. У них было несколько несчастных случаев на производстве – кто утоп в зерне, кого убило током, при мне был несчастный случай на сгп. Считаю, сделали это специально из-за землянских хохлов.
Я не хочу больше ехать к Серебренникову, невозможно насильно спасти человека, он не наркоман, чтобы пристёгивать его к батарее наручниками и любить до полного прихождения в себя. Я прошу журналистов не морочить никому голову, они стушёвываются и пытаются найти ему любимую поближе. И тут мне на поездку присылают пять тысяч рублей. Я помню, что в прошлый раз меня хотели убить. Внутренне я подбираюсь, концентрируюсь и еду. Я заранее заказываю себе гостиницу, составляю маршруты, скриншочу логистику. Первое Уварово провожает меня жжёной травой, во втором Уварово к автобусу приходит молодёжь, молодые ребята, но я не выхожу из автобуса, мне не до них. В пути выхожу купить что-нибудь, в кафе мужчины – они холодны, это такие волки, они испытывают раздражение по отношению к моей родне, но меня не трогают, их что-то сдерживает. Некоторые показательно чистоплотны, подбирают за собой мусор, что меня умиляет, но мне опять же не до них. Я их не боюсь, они не испытывают ко мне мужского интереса, почти что деловые отношения. В Москве я попадаю на четвёртый этаж гостиницы «Останкино», номер приличный, мокну под душем и проваливаюсь в забытье. В районе четырёх я просыпаюсь, глазею в окошко, потихоньку собираюсь – у адвоката Горгадзе презентация книжки, о которой я ничего не знаю, но он адвокат, который строит из себя православного, и встреча на людях, центр города, «Библио-глобус», через дорогу – Детский мир, я еду засветиться. В магазине я покупаю мелкие подарочки, нахожу площадку и усаживаюсь в третий ряд. Постепенно собирается народ, приходит сам, он замечает меня, по глазам и некоторым движениям рук видно, что взволнован, глаза заблестели, встреча проходит вдохновенно, люди, сначала молчаливые, разговариваются, задают вопросы. Я изначально делаю установку, что вопросов задавать не намерена – у нас игра мужчины-женщины (он за лучший вопрос обещает два билета в Большой, я внутренне подкидываюсь, что это детская приманка, я приеду и оставлю его с носом), но после наездов некоторых пришедших, очень мне понравился вопрос какого-то серьёзного парня про то, что бывают адвокаты-врачеватели, а бывают и могильщики, мне захотелось тоже что-нибудь сказать. Мне дают микрофон, я начинаю говорить и с удивлением понимаю, что от волнения говорю с анжеликиными интонациями, но меня это мало смущает, если она кого обидела в Москве своей грубостью, то я заслоню этими словами весь негатив. Я желаю ему всего хорошего, хвалю как филолог лексику книги, текст читается легко, но это не бульварный роман, там есть претензия на философию, на глубину мысли (в ожидании презентации я пролистываю начало, и мне оно нравится, я решаю купить её на память). Он сообщает промежду прочим, что уезжает на следующий день, а завтра я иду на заседание по Серебренникову. На вопрос про Абхазию и Грузию мрачнеет, отвечает, что давно там не был после конфликта. Рядом с ним стоит какой-то симпатичный высокий мужик, тоже нерусский, и глазеет на меня. Передо мной сидит пожилой, тучный, опять же по-видимому, грузин и спрашивает у Горгадзе контакты. Я не реагирую. Я доехала, показала – вот есть человек, возможно, он тебе может чем помочь. «Помилуй его, помилуй». Я подхожу, чтобы подписать книжку, меня ослепляют вспышки, но я слабо реагирую, мне смешно, это не моя мечта. Он начинает выкаблучиваться, не жаль ли мне портить чистую страницу, но это жалкая попытка выгородить Воротнина, который прислал мне свою книгу без автографа. Я подхожу два раза, чтобы автограф был именной, и ухожу со встречи. Которая вся от начала до конца была речью в защиту моей собственности. На кассе девчонки сочувственно переговариваются «жизнь замечательных людей», я оплачиваю книжку и три пакета и сталкиваюсь взглядом с любителем баранок и самоваров. Он зазывал не меня, но девица зажалась и даже не завела акк в тви, а мне её судьба не интересна. Случайно ли он там был или специально заглянул, Бог весть, не моё дело.
На улице тепло и накрапывает дождь. Я думаю, что Кирилл рядом, что он совсем рядом. И иду гулять через дорогу – Детский мир, Старый Арбат. Перехожу дорогу, там стоят гаишники, они что-то злобно бурчат мне вслед, но я не за рулём, что они мне могут сделать? Пшик. В «Детском мире» шатание-брожение подзолочённых (франтовая молодёжь, но не та, не золотая, золотая бесилась, бренчала на чёрных тарантасах, когда я шла по набережной в толпе паломников годом ранее), я покупаю рожок с мороженым, делаю несколько фоток ради проформы и выхожу на улицу. Что в книжном, что в универмаге меня «абажает» охрана, рослые парни в белых рубашках и чёрных костюмах, впрочем, так же себя ведёт и простенькая охрана автовокзала – меня пропускают без досмотра или ради проформы махнут металлоискателем – и приставы в судах, чем не приминул язвительно попрекнуть злобный комсомолец Коц. Чем обязана, не знаю, но факт.
Пластиковые розовые деревья очень красивы в сумерках, я делаю несколько снимков, ещё немного перемещаюсь и возвращаюсь этой же дорогой к «Библио-глобусу» – ранее мною замечен троллейбус № 9, которым я добиралась от гостиницы до метро, и я решаю обратно ехать без пересадок. Рядом со мной толчётся мамаша с коляской, но она чудачески себя ведёт, я отодвигаюсь к зданию и дожидаюсь транспорт в одиночестве. Еду примерно час, разницы по времени с метро нету, но он мне кажется настолько длинным и унылым, что я еле высиживаю этот час. Люди ведут себя нехорошо, я глазею в окошко. Чуть позже девяти я выхожу на своей остановке, покупаю бутылку воды в «Магните» (через дорогу булочная, но что-то там мне не нравится) и какую-то сдобу в ларьке на улице и иду в номер. В гостинице сидит охранник, похожий на Бодрова, я ржу про себя – как они мне надоели с этим лицедейством, и иду ступеньками на свой этаж, хотя там есть и лифт. Номер трёхместный, кроме меня, судя по разбросанному барахлу, давнее время обитает средневозрастная блонда, которая пытается меня строить, но я устала и отмахиваюсь от неё. Снова душ, под огромным напором горячей воды я просто жмурюсь от удовольствия, основное моё впечатление от гостиницы – мощные струи расслабляющей воды и удобная постель. Товарка не препятствует, и я приоткрываю на ночь окно – пластик, и в комнате душно. Мне совсем не хочется есть, я только пью и грызу яблоки. Чем ближе время заседания, тем больше меня скручивает внутри. Едва въехав в Москву, я понимаю, что больше не приеду сюда, пока не закончится #театральноедело, иначе со мной приключится какой-нибудь инфаркт. Блонда намекает мне, что она ведёт съёмки каких-то передач с китайцами, начинает среди ночи гладить вещи, но я утомлена и мысленно ненавижу эту женщину, она мешает мне спать. За полночь угоманивается даже молодёжь за стенкой, и я вырубаюсь.
Рано утром я на ногах. Снова душ, снова фен, я собираю вещи, чтобы ничего не забыть – выехать нужно до двенадцати, – беру сумочку и выхожу на улицу. На улице мелкий дождь, я в синем платье и синих башмачках (как и в дороге), зонтик дома, поэтому накидываю на волосы цветастый палантин (который носила на птичнике), задаю в интернете маршрут и топаю вниз по Ботанической улице. Люди идут и едут на работу, мне нравится этот район – Марфино, очень уютный, рядом телевышка, центр, но я понимаю, что переезд сюда мне одной не поднять. Хотя мне нравится.
На каком-то перекрёстке я спутываю направление и утыкаюсь в московскую школу с четырёхзначным номером. Мальчики-школьники так одеты и с такими квадратными ранцами, как солдаты Первой Мировой войны. Они недобро шипят на меня: «Совсем голая», но мне эти бзики по боку, я не даю навальнятам буянить, они в ответ окрысиваются совсем ожидаемо. Возвращаюсь на перекрёсток, иду уже правильной дорогой и вот он справа – вход в телецентр. Слева какой-то то ли парк, то ли сад. Я иду по деревянному настилу, нет, нет. Дохожу до красивого старого, красного кирпича, храма. Храм Живоначальной Троицы, я пришла на Литургию.
Людей немного, храм очень красивый, хор мужской. Я коротко исповедываюсь – в окошке пруд и телевышка, спрашиваю благословения на поездку в суд – «поддержать» – и становлюсь с левого края в уголочке. Служба красивая, ведёт то ли архиепископ, то ли епископ Солнцевский (усмехаюсь, до этого я слышала только про солнцевскую братву), у него облачение, как у снежной королевы. Рядом со мной становится группа людей с претензией, мужчина похож лицом на губернатора Подмосковья Воробьёва, но моложе, они в костюмах и светлых рубашках, женщины – в лёгкой одёжке и на каблуках. Один из них – молодой, в белой рубашке, становится сзади меня, я краснею, начинается утро в деревне, я вообще-то причащаться пришла в храм, а не женихов клеить. Переминаюсь, впереди у подсвечника пожилая женщина, похожая на старушку из девятой квартиры моего дома, но мне надоело, я не реагирую, я пою, что помню из службы, в храм входит мужчина с седой бородкой, в сером костюме, он ходит туда-сюда как хозяин, со священниками под руку, парня как ветром сдувает. Но меня с кем-то путают – я. пришла. причащаться. В храме параллельны людской спектакль и служба, я мысленно откидываю этих людей и концентрируюсь на пении. Причастие. Меня бьёт мелкая дрожь, я давно не причащалась, потому что в уваровский храм ходить невозможно по причине таких же спектаклей. Я немножечко счастлива и мыслями уже у дверей Басманного суда. Люди выходят в предбанник, а я слушаю молитвы по Святом Причастии – мне некогда их читать самой, а голоса здесь изумительные. Священник удивлён, что я стою, какое-то у них неправильное понимание меня, возможно, путают с сестрой. Она к этим действам равнодушна. Всё, Литургия окончена, я иду к выходу – те самые расселись по лавкам и будто чего-то ждут, но уже будто и обескуражены, один как про между прочим, вскользь, говорит: «Как же у вас долго-то». Да, у нас долго, у нас заново начало, а может быть, и конец. Я накидываю палантин, застёгиваю куртку и выхожу под проливной дождь. Ощущение от всего увиденного – ребята ратуют за изживание криминала. Бог в помощь, мне до ваших дел нет никакого дела.
На улице ливень, я быстро иду в гостиницу, на дороге визжат иномарки, проезжает серая полицейская «девятка». Я сворачиваю на Ботаническую, дорога уже знакомая, в городе кипит жизнь. У какого-то яркого здания я читаю вывеску театрального института, щёлкаю на телефон, иду дальше. Через дорогу пробегает средних размеров крыса, снуют обычные простые люди, мало высоток, старый район, немного напоминает У-во, молодая женщина лукаво произносит, проходя рядом: «Где тебе больше нравится, там или здесь?» Я улыбаюсь одними глазами, одна с тремя малышами не потяну, но район милый.
В гостиницу я возвращаюсь в начале двенадцати. Накануне, в прозе.ру, немного рассердившись на московских хамов, я написала довольно двусмысленную заметку, и народ среагировал. Когда они долго прячутся за меня, то начинают наглеть, пришлось окоротить язык. В двенадцать я забираю свои два пакета и сумку и еду на Красногвардейскую. Да-да, я еду на автовокзал – я снова доезжаю до метро на троллейбусе, спускаюсь под землю и еду. Люди напряжены, даже очень, даже боятся, но к концу поездки вроде бы настроение меняется. Я делаю крюк, чтобы сдать вещи в камеру хранения (не потащусь же я с кучей барахла тискаться в толпе, я в прошлый раз была налегке, и то было приключение с пакетом) и купить заранее билет. Управившись с вещами и билетом, еду к Красным воротам. На улице всё тот же дождь, миную пешеходный переход, и вот она, толпа. Заседание в 14:30, время два. Я кружу вокруг толпы, наконец, пристраиваюсь справа от крыльца. С крыши капает, рядом стоит полный интеллигентный мужчина под большим чёрным зонтом, я спрашиваю: «Можно с вами под зонтиком постоять?» Он очень благосклонно откликается, стоим, ждём. Лестницу за дверью держат свободной, запускают по четыре человека, рядом стоит женщина в возрасте и жалуется, что её не пускают по совсем другому делу. Приставы на входе – невысокий армянин, которого упоминали в ленте Басманного суда, и крупная молодая женщина, похожая на Казюльскую. Она очень нервничает и громко кричит на людей, так, что я начинаю переживать, попаду ли внутрь, людей много. Мы с дядечкой смещаемся в центр, и на третий заход он буквально впихивает меня в дверной проём: «Идите!». Он считал, что мне там нужно было быть. Я поднимаюсь по лестнице, кто записывал документы, не запоминаю, после едких заявлений Коца молодой высокий пристав, над которым шутила Собчак, чуть дольше орудует металлоискателем, и, когда я отхожу от стола к лестнице на второй этаж, громко произносит: «Проходят два человека!» Конечно, говорил он про кого-то другого, но, как всегда, прилипло ко мне. Что ж, жёлтые цветки – лучшее средство от куриной слепоты.
Я поднимаюсь наверх, у лестницы стоит толпа с камерами, у меня невозмутимое лицо, я не знаю, что заседание будет в зале слева, прохожу вправо, ем яблоко. Я ем красное яблоко, потому что взяла его с собой, и оно не помещается в сумку. Делаю несколько фотографий стоящих там людей, выкладываю в свой фейсбук: «Я успела» и инстаграм. Но лицо у меня всё же невесёлое. Во-первых, я опять застываю внутри, это не страх, это жуткое напряжение, хотя разумом и не совсем понятно, в чём оно заключается. Дело не касается лично моих активов, вроде я и не должна переживать – я не участник проекта, не свидетель следствия, я не родня седьмая вода на киселе. Но у меня перед глазами застыл предыдущий процесс, они прогоняют его как под копирку, знакомые лица совершенно чужих людей, моральный гнёт, эмоциональный концлагерь. Во-вторых, благодушное спокойствие фсиновцев. Чернявая, которая спрашивала «можно я?», она вроде как спрашивала разрешение на опеку этого ежонка, раз я не в их системе и вообще отсутствую в городе (в чём не моя вина – я пробовала найти приличный заработок в Москве, чтобы иметь возможность быть хотя бы рядом какое-то время и одновременно не забрасывать дом, но москвичи поступили так, как поступили, впрочем, их можно понять – я бы бегала на вечерние прогулки и заседания, и могли заинтересоваться моими работодателями, а кому нужно излишнее, не совсем понятное внимание), но после моего приезда он ещё больше начал скакать и выделываться, как муха на стекле. В феврале в питерском СИЗО при непонятных обстоятельствах погибает вполне здоровый предприниматель Валерий Пшеничный. Журналисты пишут, что его пытали и повесили. ССП начинает лихорадить проверками, я вообще какое-то время впадаю в столбняк, потому что этот человек похож на Юрия Итина (который, в свою очередь – на ведьмака кирсановского), а фамилию имеет блогера из фейсбука, который пытался легкомысленно играть моим именем в своей ленте. Шок этот – в совокупности с мартовской трагедией в Кемерово, где по инструкции сожгли живьём больше шестидесяти человек (по официальным данным – а по неофициальным в кинотеатры продано билетов больше, чем заявлено в итоге; и не смешите мои коленки, что люди просто отсутствовали, ибо сейчас можно выдумывать и экранизировать всё, что угодно, тогда ещё никто ничего не боялся, и все ходили, куда хотели) – длится очень долгое время, и в Москву я приезжаю закостеневшая. Характерны мои фотографии перед отъездом – я страхуюсь и делаю фотографию, передразнивая Кирилла. Он тогда выкладывал фотки, типа ведя диалог со мной, а я даже не смотрела его страницу. Но глаза мои никого не обманули, люди очень боятся этой моей фотографии.
Автор публикации
