Мое собеседование проходило в пятницу. В понедельник вывешивали списки, а в лагерь мы выезжали в следующую пятницу утром.
Эдам для лагеря устраивал серьезный отбор. Уровень владения языком – не ниже pre-intermediate. Все желающие должны были пройти собеседование. Было три потока: в горы ездили три уикенда подряд. Я хотела попасть во второй поток – он мне больше подходил по расписанию экзаменов.
Отбор в лагерь проводили Эдам и Морген.
Собеседование было в общежитии для иностранцев, где жили недавно приехавшие американцы. Но не в своих комнатах, а в пустующей комнате недалеко от лестницы, которую им предоставил для собеседований комендант этого общежития. В комнате стоял небольшой открытый шкаф для книг со стеклянными верхними дверьми, стол и пара стульев для Морган и Эдама и несколько стульев у стен. В шкафу было только несколько книг за стеклом, что меня удивило: шкаф был не полностью забит книгами, как обычно бывало. Собеседование проводили по потокам, в каждый поток отбирали примерно по пятнадцать человек.
Я подошла к назначенному времени. Сначала мне дали тест на знание английского на листах формата «а-четыре», который я заполнила в коридоре, пока Эдам и Морген опрашивали прибывшего до меня. Я бы сказала, что уровень теста был не pre-intermediate — ниже среднего, а скорее advanced-продвинутый. Потом Эдам и Морген пригласили меня в комнату и стали задавать вопросы. Морген сидел за столом, светло-желтом, невысоком, деревянном, как учительская парта. Я села на низком деревянном стульчике без стола в центре практически пустой комнаты и чувствовала себя психологически достаточно неуверенно. Если бы рядом стояли другие столы или стулья, то я могла бы прятаться за ними, они бы создавали своеобразную защиту, скрывали меня от посторонних проницательных глаз Эдама и подобострастных глаз Морген, которая, как мне казалось, находилась под сильным влиянием мужа, что было заметно. Хотя, наверное, мы все находились под влиянием священника Эдама… Я сидела на стульчике в полупустой комнате, и была полностью на виду. Эдам и Морген бегло проверили мой тест и сказали, что моего языка вполне достаточно:
– Ну, мы знаем, что ты хорошо говоришь по-английски! Тест ты прошла! – сказал мне Эдам, махнув рукой, мельком пробежав глазами по тесту и сверив ответы… — Свободна ли ты в следующие выходные… — Эдам смотрел в свои бумаги.
– Да, конечно,.. – уверенно, охотно и радостно кивнула я. Вряд ли я бы стала подавать в лагерь в выходные, в которые была несвободна. Но спросить все равно стоило. Список вопросов Эдама предполагал такой вопрос.
-У меня же есть спортивная форма? – Да, конечно!
— А спальный мешок? – Я могу найти — мешок я брала у тети.
– Какой у меня уровень физической подготовки… – Спецгруппа по физкультуре в школе…
Эдам держал черную доску-планшет с прижимом, на которой были прикреплены несколько листов с вопросами, и переворачивал листы по ходу интервью, то пролистывал на пару листов вперед, то возвращался назад. Вопросов наверняка было не так много, и мне показалось, что он слишком часто, излишне листал страницы, как будто на каждом листе у него было только по одному-два вопроса, создавая тем самым видимость занятости и морально подавляя собеседуемого…
– Нет ли у меня ограничений по здоровью? – Вроде нет… Только плохое зрение, минус четыре с половиной и тахикардия…
Эдам посмотрел на мои длинные ногти – тогда они росли лучше, чем сейчас… Я всегда любила длинные ногти и красила их в яркие цвета. Сейчас мои ногти были синие.
– Все в порядке, – сказала Морген, поймав взгляд мужа и тоже остановив свой на моих ногтях. Для американцев, видно, ногти – показатель физического здоровья.
Я заметила, что Морген во всем слушалась Эдама . Я смотрела на их пару и думала, что ей с ним очень повезло… Тогда я еще не знала о работорговле и контрабанде оружия…
– Есть ли у меня теплые вещи? В горах ночью холодно.– Да, конечно.
Потом Эдам и Морген начали задавать мне вопросы о моей вере. И мои ответы на эти вопросы им не понравились.
– Верите ли Вы в Бога? – Да, конечно.
– Что значит Христос в Вашей жизни? – Я больше верю в триединого Бога… Я православная…
Мой ответ вызвал недоумение, как будто до этого Эдам и Морген не знали, какой я веры.
– По сути, мы верим в одно и то же, – сказала я словами Джессики, видя замешательство четы Хейсон. – И не собираюсь отказываться от религии моей семьи, – сказала я уже менее уверенно…
– Да, — ответила мне Морген. – Но… – Ее интонация подразумевала, что она недовольна моим ответом. Она как будто в растерянности стала просматривать дальнейшие вопросы анкеты, тоже переворачивая листы на своей темно-синей доске-планшете. Ее вопросы повторяли вопросы Эдама. У них у каждого был свой картонный планшет-доска. Как я поняла, все дальнейшие вопросы на собеседовании были о вере протестантов или Иисусе Христе и мне не подойдут.
Эдам тоже бегло посмотрел следующие вопросы на своей черной лаковой твердой картонке, пролистал две страницы вперед, потом отмотал эти же страницы назад и… закончил интервью:
– Ну, тогда все! Интервью окончено… – сказал он и встал со стула, как будто со мной больше нечего было обсуждать и интервью я не прошла. Но кто возьмет меня такую «неверующую» в лагерь лидеров? Я спокойно вышла.
А в соседней комнате второй Эдам договаривался о поставке Калашниковых с тринадцатилетней Мариной Шайн, чья бабушка была известной контрабандисткой этих автоматов…
После собеседования я была уверена на сто процентов, что в лагерь меня не возьмут, и это было для меня шоком. В полном коматозе я приехала на трамвае домой… Хотя в объявлении не говорилось, что лагерь христианский и туда едут только верующие баптисты. В объявлении говорилось только о лидерстве и лагере для молодых лидеров.
Я помню, как я тогда была обескуражена после собеседования. Что не прошла… Почему-то мне показалось, что жизнь кончилась… Как будто от этого лагеря зависела моя жизнь…
Собеседование проходило в пятницу, все выходные я была уверена, что меня не возьмут. За выходные в принципе смирилась. Почему-то дедушка был уверен, что я пройду. Но в понедельник Эдам вывесил списки принятых, и мое имя в списке, конечно же, было…
И много лет спустя я думаю, как было бы хорошо, если бы меня в этот лагерь все-таки не взяли. Сложилась ли моя жизнь лучше? Несомненно!