Ветер, расстегнутый наизнанку,
светел,
гуляет до полуночи в парке,
утопленный в междометиях.
Весел
багряный лист,
оторванный от почерневшего дерева
рукою актрисы,
выбежавшей из передней.
Не далеко до парка
от моего квартала.
Только на балконе
застрял я,
вдыхая шум осени:
шелест листьев и асфальта
под колесами
зимними.
Мама со своими вопросами.
И отец, ничего не видящий,
и никогда ничего не знающий.
Это какая-то тайна,
когда близкие, как чужие.
И качается бестолковым маятником
помесь лицемерия и ужимок.
Выскакивает пружиной
гнев на любой поступок.
И вместо понимания –
тупость, обыкновенная людская тупость.
Это даже не больно.
А если да, то не очень сильно.
И потребность в алкоголе,
и, особенно, в спирте
не всегда ощутима.
Былью
растаяли космы русые
на любые вопросы
распятые
прогоркшим искусством
и чаем с мятой.
Посредине ландшафта
унд майн гешефта,
как поперек горла,
застряла православная церковь,
уткнувшись крестом в небо,
и стала свинцово-алой.
И льется из неба свободно
кровь, как вода из Мосводоканала.
По дорогам и тротуарам,
по площадям, проникая в стоки,
льется кровь обыкновенная
из живой, как молитва, плоти.
Автор публикации
