-Вы в этом точно уверены?
Смущенный усатый мужчина, прежде чем ответить на заданный вопрос, несколько секунд виновато сверлил глазами землю.
-Да, абсолютно. Результаты перепроверили миллион раз! – начал он возбужденно. – Вы бы видели это. Никогда не забуду, как добрые женщины из комиссий рыдали при очередном пересчете, как падали, хрестовенькие, в обморок от усталости или вновь шокируясь результатом голосования на участке. Мы… мы набрали менее трети голосов за поправки. Они не приняты…
По лицу уставшего, слегка полысевшего, человека пробежала тень недоверия, резко сменившаяся непонимающим ступором, а после оно озарилось блаженным принятием, свойственным лишь непомерно духовному человеку.
-Надо бы этим честным женщинам медаль какую учредить, типа “Ветеран выборов”, с выплатой, естественно, чтобы по совести, всё. – Он спрыгнул с вороного коня отточенным, почти акробатическим, движением, которое не свойственно мужчинам его уже весьма почтенного возраста. Подошвы армейских песочных ботфорт примяли молодую траву и она покорно простерлась перед спешившимся всадником, разбрызгивая мерцающие капельки росы по его камуфлированным штанам и крепкому молодецкому торсу.
Оба молчали. Усач робко потянулся и провел рукой по жесткой шерсти лошади, в этот момент жеребец нарушил окружающую тишину ударом копыт, издав при том звучное ржание. Лысеющий блондин одарил непокорного скакуна теплым, почти отеческим взглядом. На несколько мгновений он забыл о новости, обещавшей разрушить его двухдесятилетний, почти завершенный труд. Дело всей его жизни, состоявшей целиком из череды актов самопожертвования и ежесекундной нечеловеческой работы, было готово обернуться прахом. Его подарок этому миру, русскому миру, так и останется неврученным.
-Они сделали выбор, а я медлил, сам виноват. Главное, что все в рамках закона, – промолвил полушёпотом всадник.
Течение времени замедлилось. Компания стояла по среди зеленой поляны, местами утыканной скоплениями разноцветных полевых цветов. Аромат лета и самой природы, пышущей жизнью, обволакивал напряженного усатого мужчину в строгом костюме, вороную лошадь и лысеющего блондина, который, казалось, всегда был частью как этого места, так и всей невообразимо богатой, великой русской природы в ее божественном созвучии. И даже стоявший в пятидесяти метрах от них, крутивший черными лопастями, военный вертолет не мог нарушить ту опьяняющую гармонию, как и не могли ее нарушить два десятка гвардейцев, выстроенных рядом с ним в пару идеальных шеренг. К росе на лаковых туфлях строго одетого мужчины добавились новые сверкающие капли — это были слезы, обрушившиеся вниз с кончиков непослушных соломенных усов. Он не должен был проявить эту слабость, он просто не имел права на нее, только не при нем, однако, блестевшие глаза никак не хотели ему повиноваться.
-И что теперь? Ты так просто отступишь? – усатый человек надрывно взывал к умиротворенному мужчине с голым торсом. – Ты занимался этим целых два десятилетия, а то и больше! Осталось всего ничего, каких-то лет пять и простые люди наконец стали бы счастливы, каждый пенсионер и каждый ребенок были бы социально защищены! Нас ведь в воровстве обвиняли, а мы все доходы от нефти с газом с начала самого первого твоего срока пустили на этот проект, на это светлое завтра! – кричал дрожащим голосом мужчина, – Ты ведь с женой развелся ради блага простого народа!
Всадник, казалось, был глух. Он так и продолжал вглядываться в зеленеющую даль, а после подошел и по-ребячески, с наивной улыбкой, потрепал собеседника по копне соломенных волос. Сделал глубокий, размеренный вдох, он прижал истеричного друга к себе со всей доступной ему искренней братской любовью, ощутив шеей колкие, влажные от слез усы и неровное дыхание расстроенного товарища.
На несколько секунд вновь воцарилась тишина, унисонирующая с гулом вертолетных лопастей. Солнца луч слегка ослепил улыбающегося лысеющего блондина и заиграл сменяющимися бликами на капельках слез в соломенных усах его друга. Прямо над ними, в каких-то нескольких метрах, пролетало несколько молодых стерхов, рассекая теплое ясное небо сильными крыльями. – Будет кому небо родное оставить… – подумал зачарованный всадник. Товарищи молчаливо проводили птиц взглядом, и лысеющий блондин нарушил тишину: -А как там пенсионеры? А дети многодетных семей как? – спросил он с заботой. Усатый ответил лишь легкой, немного грустной, улыбкой.
Мужчина в камуфляжных штанах сел на землю, небрежно стянул с себя армейские ботинки, коснулся босыми ногами ковра из благоухающих трав и цветов, блаженно улыбнулся ощущая ступнями дыхание родной природы. Она будто бы приветствовала его, ликовала от его внимания. Лысеющий блондин знал каждый стебелек на родной земле, каждый листочек каждого кустарника в этом поле, помнил каждого жучка и каждую полевую мышь. Он встал во весь свой рост и пошел. Ноги медленно, размеривая и проживая каждый шаг, повели его в ближайший лесок под приветственное пение птиц. Казалось, будто бы все животные ждали его явления, нетерпеливо прячась за стволами деревьев и за кустарниками в россыпях алеющих ягод.
Мужчина в строгом костюме, оставшись позади, ощущал легкую дрожь во всем теле и почти нестерпимой она становилась на губах и все еще влажных усах. Он хотел вернуть удаляющегося друга, окликнуть его, нарушив своим криком величественные звуки матушки-природы и вертолетный гул. Был готов даже броситься вслед, но он просто не мог ничего сделать, он знал, что не имеет права вмешиваться в происходящее.
По лесу в одних камуфляжных штанах, словно древний, слегка полысевший, бог, шел рука об руку с природой и самим собой Человек. Он не понимал куда и зачем идет, но эти мысли не занимали его, он чувствовал, даже знал, каким-то своим внутренним высокодуховным естеством, что судьба сама подскажет путь. Казалось, будто для него это не впервой, одиноко брести, целыми годами, десятилетиями, не зная конечной точки своего пути и веря, что все, к чему он прикоснется должно ответить ему лишь благоговейной благодарностью. Звери и птицы, духи леса и земли выстилали его путь разнообразными грибами, плодами деревьев, ягодами и кореньями, он же принимал их дары, величественно ступал по созданной дорожке своими босыми ногами. Природа исполняла для него свои лучшие танцы, вальсировала ветром и листвой в остатках его светлых волос и вдруг лес разразился пением, будто бы природа хором во все свои голоса исполнила его самую любимую песню группы ЛЮБЭ:
Позови меня тихо по имени, ключевой водой напои меня.
Отзовется ли сердце безбрежное, несказанное, глупое, нежное.
Снова сумерки входят бессонные, снова застят мне стекла оконные.
Там кивает сирень и смородина, позови меня, тихая Родина!
Темнота. Будильник во всю прыть орет голосом Расторгуева, возвращая к реальности седого, практически лысого обитателя комнаты. Человек неловко поднялся на руках, слегка кряхтя, отчетливо ощущая старческую боль в изношенных суставах. Не без труда найденный будильник был выключен с третьей попытки, перекрыв раздражающие потоки когда-то давно любимой песни. В дверь постучали:
-Доброе утро, господин президент!
Автор публикации
