Сказка о Мурри́ и Тимурри́

 

В вечерних сумерках, под треск цикад,

Спит безмятежно яблоневый сад.

В него распахнуто твоё окно,

а в комнате уютно и темно.

Блаженство летом — лёгкий ветерок,

когда очередной прошёл денёк,

наполненный жарой и духотой.

И хочется истории простой.

А может и загадочной немножко…

её сейчас расскажут кот и кошка…

 

Давным-давно, в сказочной стране Лямуррии, столицей которой является славный город Киттириж (да-да, тот самый, со знаменитой на весь кошачий мир Муррфелевой башней), в маленькой промяуванской деревушке Синекотц, жили-были Мурри́ и Тимурри́. Душа в душу жили, песни мурчали, кошачий вальс играли, кошачье танго танцевали.

И работали сообща — варили знаменитый промяуванский сыр, по секретным бабушкиным-дедушкиным рецептам. Но зависть чёрная стелилась по славным улочкам Синекотца. Дело в том, что все жители деревушки были чистокровной синей муррбританской породы, а белая и пушистая Мурри́ — приезжей. Многим матронам перебежала она дорожку, заполучив знатного кавалера Тимурри́, оставив ни с чем их незамужних синешёрстных дочек.

И однажды, под покровом ночи, из одного домишки выскочила чья-то хвостатая фигура, побежав в сторону Кацваальдского леса. Там, в избушке на пёсьих ножках жила страшная колдунья Кисса́н Муррга́. Приняла она узелок с подарком от неизвестной завистницы и принялась за дело своё тёмное. А наутро Тимурри́ как подменили — тоска его грызть стала, хворь навалилась непонятная, да соседская облезлая куцехвостая Масси́н в снах являться. Опечалилась Мурри́, не знает, что и делать с бедой такой. Разлюбил её, видать, суженый.

Вышла Мурри́ за калиточку, села на лавочку в раздумиях. Мимо шла, ковыляя на левую заднюю лапку, старая котушка Лисса́н.

— Что ты плачешь, Мурри́, что горюешь?

— Как же мне не горевать, котаушка, разлюбил меня мой Тимурри́…

— Не грусти, бела котица, это Кисса́н Муррга́ твоего суженного околдовала. Иди к ней, может смилостивится. Али дар ей, поболее соседкиного, приподнеси.

Поблагодарила котица котаушку Лисса́н, угостила её сыром, да призадумалась. Нечего ей было предложить Кисса́н Муррга́. Вспомнила она про заветный сундучок, в котором лежали Котленбургский пуховый платок, фарфоровая статуэтка Жоан Муарк, и рецепт промяуванского сыра (но последним делиться было нельзя — как потом в глаза Тимурри́ смотреть?!). Завернула Мурри́ статуэтку в платок, глянула на спящего любимого, и отправилась в Кацваальдский лес.

Нашла котица избушку колдуньи.

Вышла к ней Кисса́ Муррга́, замяукала насмешливо:

— Знаю, зачем пришла ты, бела котица. Так уж и быть, оставь здесь и платок котленбургский, и статуэтку Жоан Муарк — как задаток. Перестанет Тимурри́ во снах видеть Масси́н, облезлую и куцехвостую. А чтоб я порчу сняла — добудь мне молоко молодильное из-под чёрной коровы ведьмы Ахыг-Ахыг, коттедж которой в Кальпах.

И отправилась Мурри́ в Кальпийские горы. Немало дорожек избегала, но нашла заветный коттедж. А рядом паслись тучные чёрные коровы. Грозные и рогатые.

Не подступиться к таким. Ахыг-Ахыг пасёт их. Увидела ведьма Мурри́, мявкнула грозно:

— Зачем ты явилась сюда, бела котица?!

Рассказала Мурри́ о беде своей. Пожалела Ахыг-Ахыг котицу, молвила:

— Коли сумеешь молоко добыть — бери.

Пошла котушка к коровушкам, а они врассыпную. Один раз, два, три, пыталась поймать их, но не получалось.

Запела тогда, замяукала Мурри́:

— Ой, вы, чёрные коровушки,

от меня не разбегайтеся,

молочка немного надо мне

для колдуньи Кисса́н Муррга́.

Как отдам его ей — с милого

снимет порчу, заживём опять

мы с любимым сладко, счастливо

Заслушались коровушки, подошли к Мурри́. Надоила она в ведёрко белоснежного молодильного молочка. Отнесла ведёрко ведьме Ахыг-Ахыг. Та бидончик молоком наполнила. Поблагодарила Мурри́ ведьму, и отправилась в обратный путь. Помогали ей коты да кошки добрые, подвозили на тележечках. Вернулась Мурри к Кисса́н Муррга́, и отдала молоко.

Улыбнулась старая колдунья, отхлебнула из бидона чуток, выгнула спинку.

Мяукнула:

— Хорошо, бела котица, сниму хворь с твоего Тимурри́. Но, чтоб тоска не грызла его, принесёшь мне листочек валериановый, растущий в саду у Грозного Барса.

— Да где же я сад тот найду, Кисса́н Муррга́?

— На острове Мяулия.

Загрустила Мурри́, пошла к Синему морю.

Увидела бела котица на берегу рыбаков и попросила доставить её на Мяулию. Не хотели рыбаки идти к Грозному Барсу, отговаривали котушку, а она им свою историю рассказала.

И вот, только самый старый рыбак Базиль решился отвезти котицу на остров.

Долго ли, коротко ли, бросало лодочку по волнам, да прибило к острову. Пообещал рыбак подождать котушку на берегу, а сам лодку втащил на песок и присел отдохнуть под пальмою.

А Мурри́ отправилась вглубь острова, и вскоре набрела на владения Грозного Барса. Огорожен высоким забором был дивныцй его сад. Ароматы оттуда неслись необыкновенные. Позвала котица хозяина, громко-громко, постучала в ворота. Но не слышал Барс этих писков и шебуршания.

Заплакала бела котица. Услышали её дикие кошки, живущие в джунглях, пришли и спросили о причине печали. Рассказала Мурри́ о своей беде. Замяукали хором дикие кошки, застучали вместе лапками по воротам. Вышел Грозный Барс, разогнал кошек.

Осталась одна Мурри́. Не испугалась грозного вида Барса, рассказала о своей беде. Усмехнулся в усы хозяин острова, впустил котицу, да сказал:

— Коли найдёшь среди разных кустов валерианы тот самый, можешь сорвать один единственный листочек. Но запомни – у тебя одна попытка.

Ходила котица по саду, нашла кусты валерианы, но не торопилась с выбором. Как вдруг увидела гусеницу — мерзкую и противную, грызущую листики. Миг — и гусеница превратилась в прекрасную бабочку.

Подивилась котушка такому преображению, да сорвала лист с того куста. Отпустил Мурри́ Барс, хоть и с сожалением. По нраву пришлась ему эта котица. А она, поблагодарив хозяина острова Мяулия, ушла.

На берегу Мурри́ встречал старый рыбак Базиль. Отбыли котица и кот обратно, в прибрежную деревушку Синекотц.

Заглянула Мурри́ домой, бросился к ней опечаленный Тимурри́, стал выспрашивать о том, где была. Отпускать не хотел. Но выскользнула котушка к Кисса́н Муррга́, отнесла лист валериановый.

А Кисса́н Муррга́, молодая уже, пожевала лист да красавицей стала. Замурчала:

— А что, Мурри́, может забрать себе твоего Тимурри́?

Кинулась на колдунью котица, чуть глаза не выцарапала.

Оттолкнула её колдунья, замяукала весело:

— Ступай домой, бела котица, к своему суженому.

А тут и суженый навстречу идёт, не утерпел.

— Куда ж ты бегаешь от меня, моя Мурри́? Вечно тебя дома нет! Али другого нашла?!.

Милые бранятся — только тешатся. И наши котики помирились. И живут они с тех пор душа в душу. Сыр промяуванский варят.

А Масси́н, соседская, куцехвостая и облезлая, да маманька её — как сквозь землю провалились.

Котец