Станция Северная

I

Всё множество интерпретаций мультивселенной не говорит о том, как найти путь к другому срезу реальности. Сама гипотеза мультивселенной, строго говоря, не является научной. Тем не менее, кое-какие материалы о путешествиях в другие пространства, с другими законами бытия, имеются в моём распоряжении – не вполне легально. И поскольку я уверен в способности компетентных ведомств проверять факты, я рассматриваю эти материалы как серьёзную подсказку для моих исследований.

Интересующие меня случаи – путешествия в миры, где жизнь имеет законы, подобные законам сна. Сон этот в том числе может стать осознанным и управляемым в достаточно широких границах.

В последнем случае из изученных мной было четыре субъекта, способных влиять на мир (в порядке возрастания силы влияния): девушка, детектив, писатель и иллюзионист. Возвращение троих из них было задокументировано, но разыскать из них впоследствии удалось только девушку.

Она – одна из немногих людей, которым удалось сохранить воспоминания о произошедшем, и единственная, чьё местоположение известно. Предыдущий подобный случай был двадцать пять лет назад, и субъект уже затерялся среди просторов и многолюдья нашей страны, да и жив ли он – неизвестно.

Я подумывал связаться с ней, но всё-таки решил, что риск слишком велик. Таким образом я мог раскрыть нелегальное владение секретными данными. К тому же, о девушке известно, что она не стремится возвращаться к этой теме и старается жить «сегодняшней реальностью, а не вчерашней иллюзией».

Думаю, подобные явления наблюдались и раньше. Но до популяризации фантастикой идеи параллельных миров люди объясняли это другими терминами. Возможно, кто-то попадал в реальность кошмарного сна и описывал её как ад, кто-то попадал в рай, валгаллу или другое определяемое культурой место.

Шаманы, будучи потомственными наркоманами, видели похожие картины под воздействием психоактивных веществ, но в данном случае невозможно отличить опыта галлюцинаций от опыта погружения в иной мир. Это направление я считаю совершенно бесперспективным.

Обобщение данных отчётов, а также легенд и мифов говорит так или иначе о важности изменённого состояния психики в момент погружения. При этом способ изменения сознания отличия. Кто-то перешагнул грань в состоянии сильнейшего стресса и деперсонализации, кто-то – во время медитации, кто-то – в глубокой задумчивости при работе над романом, а кто-то – на грани сна. Чаще всего в этот момент у субъекта имеется некая цель, некое стремление, которое накладывает отпечаток на опыт пребывания за гранью.

Для субъектов отчётов погружение получается неосознанно, даже неожиданно, но я убеждён, что можно достичь этого целенаправленно. В полученных мной документах, а также в мифах и легендах в потустороннем мире может возникнуть некий проводник, трезво оценивающий происходящее и помогающий субъекту пройти путь до выхода. По моей гипотезе это человек, который погружается осознанно, и он знаком с техниками противодействия затуманиванию разума, которое происходит за гранью у большинства – когда сливаются сознательное, личное и коллективное бессознательное.

Влияние географии не до конца изучено. У меня есть гипотеза, что точки входа и выхода должны быть увязаны с объектами реального мира. В остальном же пространства миров никак не связаны и могут даже иметь различные геометрии.

Думаю, я получил всю информацию, которую возможно при моих возможностях, и изучил её достаточно, чтобы начать опыты.

Я решил начать с осознанного сновидения. Этот способ хорош тем, что помимо практик осознанность сна можно включить с использованием электромагнитной стимуляции на частотах гамма-ритма мозга, соответствующего бодрствованию. Начинать с последнего я не решился, так как это требует вовлечения специалиста с необходимой аппаратурой, что может навлечь подозрения. Думаю, в случае неудачи с практиками я буду думать скорее о приобретении нужной аппаратуры и собственноручной её доработке.

Существуют люди, которым повезло, они от природы способны осознать себя во сне. Не все из них могут менять реальность сновидения, но для меня уже такой навык был бы хорошим подспорьем. Я никогда не был способен осознавать себя таким образом, да и запоминал происходящее во сне редко.

Наука обращает непростительно мало внимания на осознанные сновидения. Существует множество исследований температуры тела, артериального давления, движения глаз и прочих телесных проявлений во время сна и очень мало о том, как стать хозяином положения в сюжете, диктуемом бессознательным. Из полезной информации я разузнал только о возможности электромагнитной стимуляции мозга, но этот способ, как я уже говорил, был оставлен на крайний случай.

Что наука знает об опасностях осознанного сна? Разрушение сна и его последствия, бессонница, в редких случаях онейроидный синдром, при котором больной не может отличить сон от бодрствования. Я готов на эти риски ради своей цели.

За неимением точных научных данных, пришлось обратиться к сообществам в интернете. Что же нужно сделать?

Первый шаг: периодически спрашивать себя «сплю ли я?», рано или поздно это случится во сне. Второй шаг: если есть ощущение, что это сон – посмотреть на свои руки. На ранних стадиях сон может прерываться на этом моменте, но можно научиться зацепиться и поддаться, оставаясь управлять сном. В этом-то состоянии я и надеюсь найти дверь в другой мир или ключ к ней.

Сплю ли я? В данный момент нет.

После двух недель практики – первая удача. Я запомнил сон, где я спросил «сплю ли я?» Правда, я ответил себе «нет» и забыл посмотреть на руки. Во сне я сделал ряд записей, и конечно же, когда я проснулся, этих записей я не нашёл.

Сплю ли я? В данный момент точно нет, но как заставить себя ответить «да» и посмотреть на руки во сне?

Нужно совершенствовать методику. Попробую перед сном что-то вроде медитации. Мои познания в медитации крайне скудны, и изучению мешает большая эзотерическая нагрузка этой темы. Но в целом я понял, что нужно расслабиться и отключить внутренний комментарий, воспринимать события в чистом виде, без оценок и ассоциаций. Дыхание должно быть просто дыханием, не нужно оценивать его как спокойное или учащённое, не нужно пытаться корректировать – просто дыхание.

Думаю, в этой пустоте представлять образ, который будет входной точкой в новую реальность. В последнем из отчётов, попавших мне в руки, точкой выхода была железнодорожная станция «Южная». Пусть тогда входной будет станция «Северная».

II

Три дня практики не давали результата, и вот, на четвёртый можно зафиксировать шаг к успеху. Засыпая, я представлял себе перегон между станциями «Северная» и «Южная», в голове не было ничего кроме этого образа и телесных ощущений.

Во сне я был в здании школы, где мы учились когда-то. Недалеко от школы была железная дорога, я понимал, что там и находится станция «Северная».

«Сплю ли я?» – спросил я себя.

«Нет», – ответил я сам себе. Этот способ не работает, нужно заменить его.

Было время урока, но я находился в пустом кабинете. Нужно было найти свой класс, но я понятия не имел, где должно проходить занятие. Я чувствовал себя виноватым, что не принёс учебников и даже не интересовался расписанием. К счастью, я помнил, где расписание находится – на втором этаже, в левом крыле, около кабинета директора.

Я вышел из кабинета. Это был кабинет 314, правое крыло третьего этажа. Коридоры были пусты. Я направился к лестнице, которая находилась в центральной части между крыльями здания.

На месте двери в центральную часть оказалась сложная конструкция, напоминающая проигрыватель виниловых пластинок, положенный набок. Нечто круглое, поверх – стрелка звукоснимателя, в середине – выступающий шпиндель, и под всем этим – дека, собранная как будто из частей деревянной двери, которая и должна быть на этом месте.

Некоторое время я размышлял, как же пройти, и понял, что не хочу, чтобы эта конструкция мешала мне. Я попытался силой воли продвинуться в пространстве сквозь неё, но у меня не вышло. Сзади раздались тяжёлые шаги.

Я ударился в этот «проигрыватель» и оказался около кабинета директора. Я посмотрел расписание. Припоминаю, что состояло оно из значков неизвестного алфавита, расположенных в хаотичном порядке, я долго силился понять, что это и, приложив усилия, всё же смог извлечь из этих каракулей информацию – мне нужен кабинет 101, этаж 1.

До первого этажа я решил спуститься по боковой лестнице, доверия к центральной больше не было. Спустился я в воду – первый этаж оказался наполовину затопленным. Преодолевая сопротивление воды, я зашёл в кабинет 101, где одноклассники готовились к уроку. Они выглядели взрослыми, да и, по правде говоря, это были совсем не те люди, с которыми я учился в школе. Я узнал соседа по лестничной клетке, женщину, которую часто вижу на остановке автобуса №20 и бывшего преподавателя из университета. Они обернулись ко мне, когда я вошёл и посмотрели, как будто со злобой, которой я не замечал за ними в реальной жизни.

– Садимся и делаем записи, – прозвучал голос учительницы. Она была совершенно незнакомой.

Одноклассники сели, их головы оказались под водой, что не мешало им – они спокойно делали свои записи в тетрадях.

Я решил попробовать сделать так же. Задержав дыхание, я погрузился под воду. Мне приходилось удерживать на месте тетрадь, которая всё время норовила всплыть, и как только я расправлял её и был готов записать свои мысли, мне переставало хватать воздуха – приходилось подняться и отдышаться.

Я повозился так некоторое время и вдруг осознал: записи мне делать не нужно. Они не попадут в реальную жизнь, потому что я сплю. Это был несомненный шаг к успеху. Я нашёл проверку реальности, которая работала.

В коридоре раздались тяжёлые шаги. Я понял, кто шагает, это бронзовая статуя. Она несла неизвестную, но совершенно точно значительную угрозу, и нужно было как-то защититься.

Я подбежал к двери и схватился за ручку, чтобы удержать её закрытой. Дверь дёрнулась первый раз, я смог удержать её. Раздался металлический голос, который чеканил быстро «Статуя-статуя-статуя-статуя».

Дверь дёрнулась сильнее, я вылетел в коридор и проснулся.

Я не мог пошевелиться, дышать было тяжело. Это бронзовая рука статуи лежала у меня на груди и невыносимо сильно давила. Я даже смог рассмотреть силуэт статуи в темноте спальни. Но после нескольких секунд ужаса всё прошло.

Я встал с кровати и сделал эту запись. Делать её имело смысл, потому что это уже не сон.

III

Я смог найти тест на реальность, это несомненно было шагом к успеху. Также я смог преодолеть препятствие, в которое превратилась дверь на лестницу, правда, не осознавая свой сон.

Пробуждение было не из лёгких. Я испытал сонный паралич и галлюцинации между сном и бодрствованием (в состоянии гипнагогии). Но думаю, с практикой это уйдёт.

Возможно, усилить контроль за сном получится, если приготовления делать не в начале ночи, а ближе к REM-фазе или к быстрому сну, когда сновидения наиболее яркие.

В идеальном случае нужно проснуться, провести мою медитацию с образом станции «Северная» и сразу попасть в REM-фазу. Это представляется невозможным, но по статистике быстрая фаза занимает больше времени под утро, можно попытаться воспользоваться этим фактом.

Буду ложиться спать как обычно, поставлю будильник на 4:30, после пробуждения буду проводить процедуру подготовки и засыпать снова.

С некоторыми поправками это начало работать. Нужно лечь спать, проснуться в 4:30, до 5:00 читать секретные отчёты, строго в бумажном виде, в 5:00 начать подготовку и засыпать.

Теперь я всегда ношу с собой блокнот и ручку в кармане. Если записи делать незачем – я нахожусь во сне.

В случае успешного осознанного сновидения я попадаю в школу, где-то рядом – станция «Северная». Нужно найти к ней путь.

В школе обитает Статуя. Она изображает женщину – обнажённую, но без деталей, ростом больше двух метров. Черты лица – рубленные, видимо, в каком-то авангардном стиле. На руках, судя по всему, перчатки до локтя, это единственная деталь одежды, изображённая скульптором. Статуя несёт некую абстрактную опасность, приближение которой заставляет проснуться.

Но я уже близок к цели. Нужно практиковаться дальше.

IV

Снова находясь в школе, в кабинете 101 я заметил, что здесь будет урок чужого класса. Ровный пол ушёл вниз под уклон, внизу расположилась кафедра – тут совершенно точно будет экономика онтологии. Мне нужно было найти, где будет урок моего коллектива.

Коридор был заполнен незнакомыми людьми, их лица я не мог разглядеть, хотя они явно присутствовали. Я снова осознал, что ни учебника, ни тетради у меня нет, и расписания я не знаю. Нужно было идти к кабинету директора.

На лестнице было людно, ученики потоками шли как вверх, так и вниз, но я не мог решиться воспользоваться этой лестницей. Остальные легко ходили через это нагромождение досок, металлических труб и колючей проволоки, но я не мог понять, как мне сделать то же, что они.

Я вспомнил про блокнот в кармане. Я достал его и был уже готов выразить своё отчаяние в стихах, как осознал, что делать это незачем – стихи не проникнут в реальный мир, потому что я сплю.

Преграды не исчезли, но раз уж это сон, и другие ученики могут ходить тут, будто путь свободен, я тоже смогу так.

Я начал подниматься по лестнице, и все эти доски, трубы и колючки стали расступаться передо мной. Это был триумф осознанного сновидения.

Около расписания меня ждала учительница, стоя ко мне спиной. У неё было какое-то важное сообщение для меня.

Воздух стал тягучим, мне стало тяжело продвигаться, с большим трудом переставляя ноги, я всё-таки добрался до неё и тронул за плечо.

Она резко развернулась – лицо её было исчерчено линиями чёрной краски. Почему-то от рисунка на её лице меня обожгло ледяным страхом ужаса. И взглянув в её глаза, очерченные чёрными кругами, я проснулся.

Проснулся в кабинете 314.

Я осторожно выглянул за дверь. Коридор был пуст, в воздухе стояла мёртвая тишина.

Нужно ли сделать записи? Нет, это не принесёт пользы, я во сне.

Нужно попробовать выйти из школы. На этот раз дверь в центральную секцию была самой обыкновенной, лестница была на месте.

Я изобрёл способ быстро спускаться по лестнице. Нужно схватиться за перила, оттолкнуться ногами и, не отпуская руки, допрыгнуть до следующей лестничной площадки. Там можно, не касаясь ногами пола, сделать разворот и преодолеть в воздухе следующий пролёт.

Так я спускался, пока не осознал, что преодолел уже этажей шестнадцать из необходимых трёх, и оказался около раздевалки. Чтобы выйти на улицу, нужно было обязательно переобуться. Идти в сменной обуви было никак нельзя.

Нужно ли сделать записи? Думаю, это имеет смысл. Я достал блокнот и записал глубокую мысль. Я посмотрел на россыпь значков на странице блокнота, удовлетворённо кивнул и убрал его в карман. После этого я понял, что делать запись не имело смысла, ведь я сплю, и запись не сохранится.

В раздевалке я забрал пакет с уличной обувью. Вахтёрша, следившая здесь за порядком, подгоняла тех, кто переодевался слишком медленно. Мне не хотелось попасть в их число, но ботинки, которые я достал из пакета, оба оказались левыми.

Я слишком долго размышлял над тем, как надеть их. Вахтёрша выбрала меня основной целью и кричала:

– Что ты так медленно?

– Что ты как маленький?

– Быстрее давай! Почему так туго соображаешь?

– С меня хватит! Вот я тебе покажу!..

И как-то незаметно для меня она вызвала Статую. Статуя, пригнувшись, вошла в дверь и остановилась в паре метров от меня.

Я лихорадочно пытался надеть ботинки, чтобы убежать, но теперь оба они были правыми и, вместе с тем, не налезали даже на предназначенную для них ногу.

Мои глаза встретились с глазами Статуи, её лицо внезапно оказалось в десяти сантиметрах от моего, и я проснулся – уже в своей спальне.

V

Моя методика дала небольшой сбой. Я не сразу определил с помощью блокнота, что нахожусь во сне. Но не это меня волновало. Запись, которую я сделал, я вижу в блокноте. В данный момент я совершенно точно не сплю. Смотрю на руки, делаю новые записи – совершенно точно не сплю.

В блокноте я вижу бессмысленные значки, которые выражают какую-то глубокую мысль из сна.

Что это, сомнамбулизм?

Я заказал видеокамеру, буду записывать себя во сне. Доставка будет через несколько дней, но я не вижу причин останавливать попытки.

Что означает образ Статуи, которая преследует меня, какую тревогу он выражает? Это женщина – точнее, образ женщины, каким его увидел неизвестный скульптор. Она как бы превосходит меня – она сильно выше, сильнее и быстрее. Я боюсь её, но она пока не принесла мне никакого вреда – она только смотрела. Пока неясно, что хочет сказать мне подсознание. Но сегодня я собираюсь решить проблему Статуи.

VI

Школа изменилась – теперь это башня с единственной лестницей, на которой обитает Статуя. Я нахожусь на шестнадцатом этаже, в кабинете 314, а станция «Северная» всё также близко, на улице – я слышу звуки железной дороги за окном.

Нужно ли мне сделать записи? Пожалуй, нет – это сон.

Я вышел из кабинета в тамбур и оттуда – на скудно освещённую лестничную площадку. Откуда доносились тяжёлый шаги, разобрать я не смог. Они так гулко отдавались в пространстве, что не удавалось понять, сверху они или снизу. Я заглянул в пропасть между лестницами – ряды перил терялись в бесконечности.

Я сделал прыжок на два пролёта ниже, но не стал торопиться скакать дальше – прислушался. Шаги как будто стали громче, значит, Статуя ходит где-то внизу. Я снова глянул вниз. Где-то далеко бронзовая рука хваталась за перила, сопровождая движения то вниз, то вверх.

Я прыгнул на 3 этажа вниз – рука всё ещё далеко.

Ещё 3 этажа вниз.

Да, кажется, она патрулирует лестницу между 3 и 4 этажами. Между нами было 6 этажей. Я осторожно двинулся вниз, стараясь ступать бесшумно.

Где-то через 2 этажа я наступил на зеркало, которое неожиданно оказалось на ступеньке. Раздался хруст, тяжёлые шаги смолкли.

Несколько минут мы оба, я и Статуя, стояли в полной тишине, после чего бронзовые ноги быстро загрохотали в мою сторону.

Нужно ли сделать записи? Нет, это определённо сон.

Я спустился вниз до лестничной площадки. Я решил встретиться со страхом и посмотреть ему в глаза.

Вот и Статуя поднялась ко мне. Мы стояли и смотрели друг на друга.

– Ну и чего же я боялся всё это время? – спросил я её. – Чем ты можешь удивить меня?

Лицо Статуи внезапно оказалось прямо перед моим. Я подавил импульс и не отшатнулся. Мы долго смотрели в глаза друг другу – где-то минуту или даже полторы. После чего Статуя аккуратно взяла меня за талию обеими руками, распрямилась во весь рост, оторвав меня от земли, взглянула мне в глаза ещё раз и поцеловала в губы.

Ощущение было неожиданно тёплым, приятным, как будто это был настоящий человек. После этого она, как будто в стеснении, повернулась спиной и быстро побежала по лестнице вверх. Шаги всё удалялись и удалялись, и через несколько минут где-то на самом верху башни хлопнула дверь. Больше мы не встречались.

На улице было неожиданно светло. Я вышел из подъезда, с удовольствием вдохнул свежий воздух, но понял, что станция «Северная» не так близко, как ожидалось.

Достав блокнот, я внёс туда ряд значков.

Подъезд выходил на дорогу, за которой простиралось бескрайнее поле. Обойдя дом, я увидел с другой стороны такой же пейзаж. Я ходил вокруг дома, мучительно желая увидеть дорогу к станции, и вот, на третий раз вместо поля я увидел знакомый городской пейзаж, какой я вижу почти каждый день.

Я направился к соседним домам, прислушиваясь на ходу. Да, где-то там грохотали вагоны, там была железнодорожная станция.

Уже стемнело, когда я добрался до соседних домов. Нужно было срезать путь через дворы, пока станция не закрылась.

Между соседними домами царил запах как будто горелых волос. Двор, засаженный мёртвыми деревьями и жухлой травой, оказался тревожным местом. Качели сломаны, их металлические конструкции местами проржавели насквозь. Только один столик со скамейками оказался цел, остальные – яростно уничтожены и втоптаны в сухую потрескавшуюся землю.

За единственным целым столиком сидела компания из пяти местных молодых людей.

Нужно ли сделать записи? Нет, это определённо сон.

Местные обратили на меня внимание и поднялись с мест.

– Не найдётся закурить? – спросил главный из них, приближаясь.

Остальные также приблизились и окружили меня.

– Конечно, – ответил я и достал из-за пазухи пачку сигарет.

– Смотри-ка… А с какого района?

Мне было тревожно, но я не подавал вида. Пока я отвечал правильно, управлять сном удавалось идеально.

– Да местный я, спросите Гарика, если сомневаетесь, – ответил я.

Мимо скорым шагом прошёл Гарик и бросил: «Да, он местный, это Лёха».

Главный задумался.

– А хунхуз не нанайка? – спросил он.

И тут я понял, дальше это продолжаться не может. Мне нужно было избавиться от этой опасной компании. Нужно было оружие, но при себе у меня его не было. Я выставил левую руку с раскрытой ладонью и попросил у вселенной пистолет. Через несколько секунд он лёг в руку.

– Азбука! – почему-то сказал я и быстро сделал по выстрелу в каждого. Точнее, хотел сделать, быстро прощёлкал пистолетом, направляя его на каждого из шайки, но каждый раз в оружии как будто не сходились части механизма, и он щёлкал вхолостую.

После этого на меня обрушился град ударов, и я проснулся у себя в спальне.

VII

Прогресс налицо, но мне необходимо улучшить свой навык контроля сновидения до уровня полного преодоления препятствий, которые ставит на пути бессознательное. Я совсем утратил контроль в конце сюжета.

Также тревожным симптомом выглядит отодвигание цели. Станция «Северная» всегда была рядом со школой, но стоило мне выйти из здания – станция отдалилась. Так она может отдаляться бесконечно, нужно убедить в важности моей цели не только сознание, но и подсознание.

В бессознательную часть трудно проникнуть. Было время, когда её могли признать истинным центром личности, тогда сознание являлось бы только наблюдателем без права голоса. Эксперимент 1983 года, проведённый Бенджамином Либетом, показал, что между инициирующей движение активностью в мозге и осознанием желания сделать это движение проходит около секунды, что на 25 лет склонило чашу весов в сторону примата подсознания над сознанием.

Позже, в 2008 году эксперимент Джона-Дилана Хайнеса опроверг результаты Либета с помощью современного оборудования – задержка отсутствовала.

Тем не менее, по моему мнению, существует множество областей, где сознание только интерпретирует решения, принятые в подсознании. Почему на моём пути к цели появляются препятствия? Где-то там, за пределами осознаваемого, есть сопротивление, тревога о некоей опасности, которую несёт достижение цели.

Мне представляется такой путь решения этой проблемы: встретиться с подсознанием и узнать эту тайную тревогу. Попробовать проанализировать, погрузиться в неё и продумать тактику действий в случае реализации рисков. И убедить подсознание, что у меня всё под контролем.

Нужно придумать некий якорь для встречи во сне. Пусть это будет кабинет в школе. Как правило я начинаю в кабинете 314 – пусть это будет кабинет 313.

Заметки, сделанные мной во сне, в этот раз снова появились в блокноте. Пока не считаю нужным предпринимать что-либо по этому поводу, дождусь доставки камеры.

VIII

Я погрузился в беспокойный сон, горячечный бред на кровати в больничной палате. Вокруг крутились в колёсах незнакомые люди. Внутри меня тоже что-то как будто крутилось, но не слишком исправно. Нужно было понять, что это и как его починить. Так продолжалось несколько мучительных минут, после чего я проснулся.

Я лежал на парте в полутёмном кабинете 378, теперь в школе. Помещение вокруг завалено старой ненужной мебелью – шкафы, между ними пирамиды стульев, перевёрнутые парты. С трудом я перелезал через эти препятствия. Откуда-то из глубины помещения периодически визжал токарный станок, принесённый, видимо, из кабинета труда.

Дверь оказалась придавлена целым поездом шкафов, плотно упиравшихся в неё с одной стороны и в подоконник – с другой. Во всём кабинете нашлось лишь немного пространства, где можно свободно стоять – у доски.

Я вышел к доске. Яркий свет ударил мне в глаза – как будто прожекторы светили мне в лицо. Где-то в темноте была невидимая для меня аудитория.

– Продемонстрируйте нам метод, – раздался голос учительницы, – которым из числа 378 получить число, которое я загадала.

Я исписал доску двойными интегралами, таблицами симплекс-метода и нарисовал пару геометрических фигур, но всё ещё не понимал, как сделать из числа 378 то, которое загадала учительница.

Нужно ли мне сделать записи? Нет, это сон.

Я осознал, что трудно определить, какой метод использовать, если не знаешь, какое именно число загадано.

– Как мне узнать, какое число вы загадали? – спросил я.

– Это совсем простая загадка. Сколько этажей в школе? Сколько учеников у доски? Сколько глаз у учителя?

«Ученик у доски один? – думал я. – Сколько этажей в школе? По лестнице спускаться этажей двадцать. Последние номера кабинетов заканчиваются на тройку. Начинается число на «31»?

– Это 312? – спросил я.

– Вы шутите? По-вашему, мне не хватает глаз?

Учительница появилась из темноты. Лицо её состояло как будто из двух разных лиц, одно из которых смещено влево. Она внимательно посмотрела на меня своими четырьмя глазами.

Меня прошиб пот, в страхе я отшатнулся и упёрся в доску спиной.

Я хотел бежать, но какие-то тростинки, растущие из рук учительницы, вонзились в стены и доску вокруг меня.

– Вы что же, хотите получить двойку в четверти? – спросила она. – А ведь так и будет, если вы не продемонстрируете нам метод.

Она медленно приближалась.

– Число 378 перевести в 314? – спросил я, задыхаясь.

– Ну не 313 же.

«Что это может быть? Другая система счисления? Если 314 в десятеричной системе, основание у 378 должно быть меньшим, но как минимум девять».

Я начал выписывать полином для перевода числа из девятеричной системы счисления  в десятеричную.

– Вы что, совсем не читали параграф 2? – учительница была уже совсем рядом.

Я судорожно стёр всё с доски и написал: «378 – 64 = 314».

– Ну наконец-то… – прошептала она мне на ухо и резко толкнула в стену. Я потерял равновесие и упал.

Поднялся на ноги я уже в кабинете 314.

Коридор за дверью больше был похож на площадку многоквартирного дома. Номер 314 был на одной стороне, 313 – на другой, между ними были номера 302 и 399.

Я сделал шаг в коридор и споткнулся на ровном месте.

Нужно ли сделать записи? Нет, это сон.

Я поднялся на ноги – пол был совершенно ровным. Я сделал ещё шаг и снова упал. Видимо, лучше было ползти. Я пополз к двери 313, но она как будто всё время отдалялась. И всё же я приближался.

Кажется, я прополз около километра, пока не достиг другого конца коридора. Я уже собирался подняться на ноги, когда пол начал оседать подо мной с явным намерением обрушиться. Я скорее схватился за дверную ручку, и опора под ногами исчезла.

Болтаясь на ручке, я кое-как нашёл ногами выступ, на который можно было встать, упёрся, открыл дверь и ввалился внутрь. Дверь за спиной с грохотом захлопнулась и исчезла.

Противоположная стена вся состояла из стекла. Наблюдая лунную ночь, в середине комнаты спиной ко мне стоял человек в старомодном плаще, вероятно, века XVIII.

– Я – граф Калиостро, – представился он, оборачиваясь, – алхимик и чародей. А вы – настойчивый молодой человек. Вы преодолели столько трудностей, чтобы добраться сюда. Вам непременно нужно знать, почему эти трудности лежат у на вашем пути? Я бы на вашем месте отступил. Оставил скрытой горькую тайну и жил счастливой жизнью.

– Я уже догадался, что есть часть меня, которая хочет провала. Если бы я был согласен с ней, я не тратил бы свои время и силы, – ответил я.

«Это было давно, это было давно,
В королевстве приморской земли:
Там жила и цвела та, что звалась всегда,
Называлася Аннабель-Ли,
Я любил, был любим, мы любили вдвоем,
Только этим мы жить и могли». – продекламировал граф.

Он подошёл к стене, на которую я не обращал внимания до этого момента. На стене висело нечто, скрытое покрывалом.

«С неба ветер повеял холодный из туч,

Он повеял на Аннабель-Ли;

И родные толпой многознатной сошлись

И ее от меня унесли,

Чтоб навеки ее положить в саркофаг,

В королевстве приморской земли».

Калиостро сдёрнул покрывало – под ним оказался портрет. Узнавание пришло в тот же миг – это её черты. После я осознал, что на портрете она была изображена взрослой – какой никогда так и не стала.

«И всегда луч луны навевает мне сны
О пленительной Аннабель-Ли:
И зажжется ль звезда, вижу очи всегда

Обольстительной Аннабель-Ли» – закончил граф.

– Вам знакомы эти строки? – спросил он.

– Нет, я не люблю стихи. И она не любила. Мы интересовались точными науками.

– Напрасно. С другой стороны, откуда тогда ваше столь сентиментальное, безумное стремление? Вы всегда отличались строгостью ума и должны понимать… Взгляните на этот портрет. Он выполнен великолепно, это прекрасное хранилище памяти об ушедшем и фантазия о не свершившемся. Вы хотите оживить фантазию. Осознаёте ли вы, что за этим последует?

– Да, я отлично всё осознаю. Она была не просто портретом, в её глазах был целый мир, целая вселенная, которую я так и не познал до конца.

– Вы жаждете познать эту вселенную? Думаете, вам это удастся?

– Совершенно точно удастся. Нам нужно только увидеться.

– Что ж, воля ваша… В этом случае вам нужно сделать запись. Я раскрою тайну, которая составляет часть ключа к столь желаемой вами цели.

– Не нужно делать записи, это сон.

– Я понимаю. И тем не менее, эту записать сделать необходимо, ведь иначе вы не получите ключа.

Я достал блокнот, ручку и приготовился записывать.

IX

Я проснулся со странным чувством. Я идентифицировал его как стыд, как будто я упрямо выставляю себя идиотом перед публикой, чей интеллектуальный уровень превосходит мой на порядки.

Сегодня пришла камера, я установил её в спальне так, чтобы была видна кровать. Странным является факт, что блокнот, в котором я вижу записи, сделанные во сне, на кадрах, снятых камерой, выглядел поначалу пустым.

Я внимательно осмотрел блокнот, потрогал страницы – они выглядели и ощущались, как бумага, по которой водили пишущей ручкой. После этого письмена в блокноте стали видны и на видео. У меня нет объяснения этому явлению.

Граф зачитывал стихи во сне. Я уверен, что их никогда не учил наизусть, мог разве что слышать мельком. Могут ли услышанные вскользь стихи в таком объёме сохраниться в памяти подсознания? На этот вопрос я также не могу ответить. Поиск показал, что это перевод поэмы Эдгара Алана По «Аннабель-Ли». Нет, не помню, чтобы раньше знал о ней.

Аннабель – красивое имя. Возможно, буду использовать его в своих записях. Что же до ключа, который он мне дал, это была следующая строка: «Лунная сырость». Написано русским языком, твёрдой рукой, не значками, как прежние записи.

Я всё ещё размышляю над увиденным. Думаю, это можно интерпретировать как успешных контакт с бессознательным, но послание его остаётся туманным. Возможно, его можно описать фразой «остерегайтесь своих желаний, они могут исполниться». Но разве не для исполнения желаний я ввязался в это рискованное дело?

Также интересна фраза, а также само название «часть ключа». Значит, должна быть вторая часть или множество частей. Также неизвестно, где они находятся и где замок, который они открывают.

Думаю, нужно продолжать исследования сновидений, только теперь сосредоточиться не на станции «Северная», а на ключе.

Поиск по фразу «Лунная сырость» говорит, что это раннее название повести Алексея Толстого «Граф Калиостро», где граф прибывает в Россию и оживляет девушку с портрета для дворянина, влюблённого в её образ. Заканчивается это предприятие печально, таковы уж законы жанра. Возможно, когда-то я читал эту повесть – возможно, в школе. Но не помню деталей, как и деталей биографии Калиостро.

X

Уснуть я не мог долго. В нервозном состоянии я лежал и готовил себя к осознанному сновидению, уже не оставалось времени на сон в два этапа, и будильник я выключил. Наконец, мне это удалось, и без подготовки я попал в школу, в какой-то незнакомый маленький кабинет. Моя кровать стояла у стены, через узкий проход от неё бушевал пожар. За пламенем невозможно было что-либо разглядеть.

Я быстро встал на кровати, слез через изголовье и покинул кабинет. Поначалу мне показалось, что на нём нет номера, но всё же, через какое-то время я смог разглядеть, что это кабинет 208.

Коридор приобрёл незнакомые черты лабиринта. Я долго слонялся по нему, попадая в тупики, пока не вышел к запертой двери. Она не представляла особых проблем, закрытой её держал только замок, и с этой стороны он отпиралась без ключа.

Дверь вела в следующий коридор с дверьми других кабинетов, все они забыли заперты. Не запертой оказалась только дверь на лестницу.

Открытый мной способ быстрого перемещения по лестницам использовать не пришлось, так как в школе появился лифт. Я поездил на нём по этажам, но не нашёл открытых дверей. В данный момент я сосредоточил мысли на поисках ключа, и не ощущаю никаких сигналов от подсознания, что мне нужно преодолевать препятствия. Думаю, в этом случае следует пойти открытой дорогой.

Я поднялся на верхний этаж, двери в кабинеты там были также закрыты, но я обнаружил странную решётчатую дверь. Судя по всему, лестница за ней вела туда, куда мне нужно – рядом с дверью маркером был нарисован паровоз, к которому были пририсованы разного вида вагоны – разными маркерами, а иногда и просто нацарапаны на краске стены. Сверху была надпись, но прочитать её я не смог, буквы как будто убегали из-под взгляда.

Решётчатая дверь была закрыта на замок, но замок был ржавый, старый. Я попробовал дёрнуть его правой рукой – он не поддался. Я дёрнул сильнее обеими руками, и ещё сильнее, и наконец он раскрылся, и я смог вынуть его из петель.

Дверь вела на крышу. В школе всегда была двускатная крыша, но теперь она сделалась плоской. Лунная ночь хорошо освещала округу. Я обошёл площадку, постоял на самом краю.

Нужно ли сделать записи? Нет, это сон.

Что, если прыгнуть с крыши сейчас? Никогда я не пробовал этого, и впервые оказался на высоте в осознанном сновидении. Я проснусь или, может быть, смогу летать или безопасно испытать опыт смерти?

Нет, сейчас мне нужно получить ключ. Идея испытания полёта не выглядела верной с точки зрения моей цели.

Калиостро смотрел на лунную ночь за окном при нашей встрече – как раз такую как сейчас. Луна была полной, огромной, на ней отчётливо виден лунный заяц, который толчёт в ступе снадобье бессмертия. Иногда казалось, что заяц немного двинулся, и чем дольше я рассматривал луну, тем более явными были его движения. Он толок своё снадобье в ступе всё быстрее и быстрее, и лунный свет как будто начал прорисовывать дорожку от низа лунного диска до края крыши. Какая-то фигура показалась среди свечения. Я приглядывался, фигура становилась всё чётче, как и дорожка. И когда дорожка была уже настолько яркой, что выглядела реальной, я понял, что фигура спускается ко мне.

Я испытал какую-то торжественную тревогу. Никогда я не видел ничего подобного во снах, и с каждой секундой тревога усиливалась. Я чувствовал, что вот сейчас это свершится – я получу настоящий ключ.

Это была она – совсем как на портрете. Взрослая, моя ровесница, но с теми самыми узнаваемыми чертами.

И вот, мы стояли друг напротив друга. Она была заметно выше меня и немного свысока смотрела мне в глаза. На моих глазах были слёзы, она смотрела печально и спокойно. Она всегда была более твёрдой.

– Я… Я так давно мечтал увидеть тебя, – сказал я и, разрыдавшись, взял её за руку и уткнулся ей в плечо.

– Вот мы и увиделись, – ответила она спокойно. – Я тоже рада. Но сейчас не время плакать, мне нужно узнать у тебя пароль.

– Пароль? – чувства захватили меня, я не понимал, какой может быть пароль в такую минуту.

– Да. Для того, чтобы тебе прийти к цели, нужен ключ. Он у меня есть, но тебе нужно сообщить мне пароль.

– Пароль… – повторил я, собираясь с мыслями. – лунная… сырость. Лунная сырость.

– Ха, это похоже на правду, – с полуулыбкой ответила она. – Хотя на Луне и до предела сухо, но так холодно, как будто промок до нитки поздней осенью.

В её руке появились какие-то бумаги.

– Всё должно происходить так же, как и сегодня, – объяснила она. – Вот карта, а это – билет, с ним нужно отправиться со станции.

– Давай побудем вместе… – умолял я её.

– Нет, – отвечала она. – Всему своё время. Мне ещё нужно закончить дела. До встречи.

Она развернулась и начала восхождение обратно. У неё всегда были свои дела, встречу нужно было ещё заслужить.

XI

Я всё-таки заработал онейроидный синдром. Судя по камере, я покинул спальню и вернулся через час с небольшим.

Пальцы на руках болели – видимо, последствия взлома замка. Не до конца понятно, как мне удалось сделать это голыми руками.

Пребывание на крыше было крайне опасным в данной ситуации, но анализ видений (не могу назвать их галлюцинациями) говорит, что опыт должен быть повторён, так как Аннабель сказала «всё должно происходить так же, как и сегодня».

Я не могу назвать виденное мной галлюцинациями, так как я принёс с собой карту и билет.

Карта выглядела старой, как будто напечатанной лет тридцать назад, но она была актуальной. Путь на ней проходил странным образом – он делал петлю, в одном месте проходил сквозь здания. Приводил он к станции «Никольское». Билет выглядел как обычный напечатанный на билетном принтере бумажный прямоугольник со штрихкодом.

Я испытывал волнение – что-то близилось. Я не представлял, как это произойдёт, но жаждал этого всей душой.

Две одинаковых общих тетради и две одинаковых ручки я купил, чтобы попытаться передавать сообщения с той стороны. Один комплект я возьму с собой, второй – оставлю здесь. Возможно, сработает как с блокнотами. Один из блокнотов я также возьму с собой.

Нужно ли как-то готовиться ко сну? Не уверен. Видимо, нужно просто лечь на кровать и ждать. Разве что одеться лучше по погоде.

XII

Это сон? Это онейроидное состояние? Нужно ли мне сделать записи? Не знаю.

Я вышел во двор и сверился с картой. Станция «Никольское» на северо-западе от меня, но начать путь нужно было с отрезка на юг, к Никольскому кладбищу. Идти следовало не самых простым из путей, без дорог.

Ночь была лунной, было светло, почти как днём.

В том месте, где на карте следовало пересечь речку Чечёра, располагался самодельный деревянный мост. Он скрипел и прогибался под ногами, перил сделано не было, продвигаться было страшно. Главное не думать о том, как бы хорошо было во сне прыгнуть в воду.

Вот и черта кладбища. До сих пор мне не приходилось встречаться с людьми, только пару человек я видел сегодня издалека, но в том месте, где мне следовало пересечь ограду, как назло, стоял какой-то старик в старом пальто. Он грустно оглядывал могилы через решётку забора.

«Эх, друзья мои, товарищи. Мои современники. Куда же вы ушли? С кем же мне поговорить теперь? С кем обсудить безумие этой жизни?» – причитал он.

Когда я проходил мимо, и даже когда перелезал через забор, он не обратил на меня ни малейшего внимания. Смотрел сквозь меня, как будто меня нет сейчас прямо перед ним.

Кладбище выглядело как плотная матрица могил. Они располагались одна к одной – мёртвым не нужно много земли, особенно если она так дорого стоит. Пробираясь между ними, я осматривался в поисках точки, в которой мне необходимо было развернуться и пойти обратно.

Лунный свет казался ярче в небольшой окрестности одной из могил. Я добрался до неё и осмотрел памятник. Это была могила Аннабель. Так мало она прожила на свете…

Я боролся со слезами, и почти уже смог их подавить, когда кто-то тронул меня за руку. Я повернулся и увидел её. Такую, какой я видел её последний раз наяву – девочкой-подростком. Тут я не удержался и расплакался.

– Привет… – сказал я сквозь слёзы. – Так давно я тебя не видел…

– Привет, – ответила она, глядя на меня с любопытством. – Почему ты плачешь?

– Да ничего… Скоро мы снова с тобой увидимся…

– Мы и сейчас вроде как увиделись. С прошлого раза должно было пройти много лет, но для меня это как будто вчера. Ты первый раз меня навестил. Почему ты не приходил?

– Я не хотел видеть тебя… так. Я хотел снова увидеть тебя как прежде.

– Понимаю. Но всё поменялось, как прежде уже не получится.

– Думаю, у нас получится не хуже, чем раньше, – я начал успокаиваться.

– Где же мы встретимся как раньше? – спросила она.

– Думаю, мы встретимся на станции Северная. Я построю дом рядом, мы сможем проводить вместе столько времени, сколько захотим.

– Я не смогу туда пойти, – она покачала головой. – Теперь мой дом в другом месте.

– Но я видел тебя вчера, ты сказала, что мы сможем увидеться там, – удивился я.

– Вчера?.. – она как будто силилась вспомнить что-то. – Не могу вспомнить. Я обещала такое?

– Да… Но там была взрослая ты.

– Я хотела бы стать такой же взрослой, как ты, и поговорить с тобой о чём-то умном, но у меня уже никогда этого не получится. Я навсегда останусь ребёнком.

– Но я видел тебя, – настаивал я.

– Возможно… Тут всё так странно, иногда видишь невозможные вещи. А ты надолго зашёл?

– Я хотел бы остаться с тобой навсегда… Но сейчас мне нужно идти дальше по маршруту. И после мы увидимся, и проведём вместе всё время этой вселенной.

– Ну… Давай… – сказала она неуверенно. – Возвращайся потом, ещё поболтаем.

– До встречи… – Я был уверен, что скоро мы увидимся снова – на той стороне.

Аннабель помахала рукой и растаяла в воздухе.

Я отправился назад. Забор следовало перелезть в том же месте. Старика там уже не было, это радовало, не хотелось видеться с кем-либо.

Мост всё также неуверенно скрипел под ногами, но это было уже не так страшно. Теперь я был преисполнен желания скорее добраться до станции и наконец увидеть Аннабель, уже взрослую, равную мне.

По дороге к платформе мне нужно было ещё раз пересечь Чечёру. В нужном месте я снова увидел мост, построен он был как будто повторяя прошлый – казалось, строители старались передать размер и цвет каждой доски, каждый загнутый гвоздь, тон каждого скрипа.

Посёлок, лежащий между мной и платформой, мне следовало пройти по прямой, не обращая внимания на дома. Я понял, как это сделать – в начале посёлка расположилась лестница, которая поднималась высоко, на мост, какие бывают на железнодорожных станциях.

Подъём был как будто бесконечным. Лунная ночь уже сменялась рассветом, когда я добрался до вершины лестницы. К платформе как будто должен быть спуск, но она оказалась прямо впереди.

На перроне было пусто, на путях стоял поезд с закрытыми дверьми. Когда я приблизился к одной из них, она тут же разъехалась.

«Предъявите билет», – послышался приятный женский голос из-за двери.

Я пошарил по карманам и нашёл бумажный прямоугольник, врученный мне вчера ночью.

«Проходите», – сказал голос, но, когда я вошёл в вагон, я так никого и не увидел. Я был здесь совершенно один.

«Осторожно, – раздался бодрый мужской голос из динамиков. – Двери закрываются. Следующая станция – Северная».

Поезд тронулся. Пейзаж за окном погружался в дымку тем больше, чем дальше мы ехали, и вот в один момент стало совсем темно, как будто мы въехали в тоннель. В динамиках раздался скрежет, отголоски какой-то музыки, неразборчивые голоса, но, когда мы покинули тоннель, всё стихло. За окнами был такой туман, что невозможно было разглядеть даже столбы вдоль рельс.

Вот из тумана выплыл новый перрон. Я увидел табличку «Северная», на платформе не было ни души.

Поезд остановился.

«Станция Северная, – прозвучал голос из динамиков. – Конечная. При выходе из вагона не забывайте свои вещи».

Установилась гробовая тишина. Не слыша своих шагов, я вышел на улицу. Было прохладно и туманно. За забором кроме тумана как будто ничего и не было. Я взглянул наверх, поискал расплывчатое пятно солнца, и не смог его найти.

Я одиноко шагал по асфальту к выходу, когда услышал быстрые шаги за спиной. Я обернулся и увидел Аннабель.

Она улыбнулась, и мы обнялись. Наконец-то мы были вместе.

FIN

Жизнь здесь подобна осознанному сновидению. Поначалу мне нравилось это. Фантазируя, я придумывал, как подвинуть реальность, чтобы получить нужное. Я выстроил дом и наполнил округу развлечениями для нас двоих. Я собрал библиотеку, хотя и не уверен, что книги я получил идентичные реальным. Не уверен, например, что в «Преступлении и наказании» следователя звали Харлампий Петрович – кажется, имя должно быть другим.

Из детства я запомнил Аннабель девушкой, с которой я был счастлив, в глазах которой была целая вселенная, которая обладала феноменальными знаниями, и знала ответ на любой вопрос. По началу и здесь я ощущал её такой, только старше. Мы болтали днями и ночами, здесь мы впервые разделили постель.

Но всё больше я стал замечать, что мои, как и её, чувства угасают. Когда прошёл первый восторг, у неё появились свои дела, встречу с ней опять нужно было заслужить. Да и раньше, если вспомнить, так было. Нужно было точно знать, когда можно обратиться к ней, а когда вообще не напоминать о своём существовании. Разве такими были наши отношения в детстве? На самом деле… как будто да. Но я этого не вспоминал, видимо, не хотел помнить.

Когда мне захотелось обсудить с ней прочитанную недавно книгу – она ничего не знала о ней. Более пристрастное общение показало, что она может воспроизвести только прежние наши темы, не до конца понимает между ними связи, в её знаниях есть большие белые пятна.

Она как будто тоже это поняла. Мы начали отдаляться. Она проводила почти всё время в библиотеке или на прогулках по округе. Позже я обнаружил в округе места, которых никогда не видел. Значит, их создала она, а не я.

Она училась, но становилась совсем другой, её характер стал мне незнаком. И однажды она сказала мне твёрдо: «Я хочу уйти отсюда».

Я умолял её остаться, но она была непреклонна. Мы провели последнюю беседу по пути на станцию «Северная», неожиданно приятную беседу. Она взошла по лестнице и оставила меня в одиночестве. Куда поезд увёз её, я не знаю.

Мир вокруг сначала застыл, потом начал потихоньку ветшать, а я всё реже выходил из дома.

Однажды ко мне в дверь постучали. Это был Харлампий Ямский – такой, как описывала девушка Алиса в отчёте о станции «Южная».

– Не угодно ли вам, сударь, покинуть это скорбное место? – спросил он.

– Думаю, да, – неуверенно ответил я.

– А куда бы вы хотели? Чего бы вы хотели там достичь?

– Не знаю…

Он сказал, что, к сожалению, с таким настроем не получится прийти в определённое место, велел мне подумать над этим.

Он обещал вернуться через какое-то время, и вот, я думаю.

Почему никто не дал человеку смысла жизни? Природой дано только передавать свои гены дальше во времени. Важно жить до момента, когда сможешь размножиться, прожить этот миг и ещё немного времени, пока потомству нужна защита. Потом ты не интересен природе.

Смысл себе нужно придумывать самому. До этого он был у меня, но вёл ложной дорогой. Куда я пришёл в итоге? На что потратил годы? И, самое главное, что делать теперь?

Просто вернуться назад – это не смысл жизни. Это должно быть только первым шагом на пути к нему. А кроме жажды встречи с Аннабель я ничего и не знал. Я был ослеплён, не видел важного и жил в мире фантазий. Я так и не повзрослел.

Что ж, буду думать. Когда вернётся Харлампий Ямский, я должен буду обрести цель, ради которой нужно вернуться.

Наше время с Аннабель в прошлом, пусть так и останется. И я желаю ей счастья, где бы она ни находилась.