Декабрьские причуды. 

Декабрьские причуды. 

 

Пушистые облака. 

 

Вот тебе и слабо освящённая уже. Рубашка этой лужайки. И всё живое ложится спать на люли-люли. А среди ночной подушки сири начинает новое Трали-Вали. И пошёл в разнос сгусток ветровых колебаний. И спустя несколько минут отражается в абажуре ночных ламп беготня нежных светлячков. Они, словно Пушистые облачка, лавирующие кто куда.

Элегантно и грациозно засвечивают пространство спящих долин. На лысую макушку дерева примерят белый парик. На кочках грязи забелят своим ковром. Тысячи тысяч, а то и миллионы миллионов. Снежной моли. Они шёлковыми и хлопковыми прядями. Генерирующие глоток свежести мира.

 

Ветровая паутина паука с колючими опечатками его пальцев. 

 

Оле – оп} и властелин Сири опять нагнал на всех свою невидимую тоску. С утрячка, при тёплой нагрузке, она заполонила всех проходящих зрителей в свой кокон. Пауку по вкусу аудитория здешней дачи. Есть где разгуляться своей ветровой паутине. Своими колючими опечатками пальцев на всём.

У хозяина воздуха своя игра с дичью и свои правила игры. Где только местным остается лишь озираться, чтоб не получить стылых лещей в лицо. Из паучьей струи. В прощупывании его паучьих лап у прохожих медленно, но верно сужаются сосуды в холодную структуру. А также не думай, что этот паук – плод твоего воображения.

Всё-таки его невидимые следы догонят тебя с немыслимой быстротой движения. Словно по щелчку пальца всё буйство этого паука испарилось после обеда в один миг. Как вроде ничего и не было в этот день с тобой.

 

Невидимый кувырок. 

 

У неба. Пункт управления загудел в ночной час кувырком. Давая распространятся незримой лестнице с предбанника Сери и до снежной подстилки. Ты как попал в полутёмную комнату с чёрным котом. Который мечется возле тебя там и сям. Блистая своим ускользающим голосом по всей знакомой тебе равнине. И ты, как очевидец, услышишь эту сущность. Однако она где-то рядом, кашляет на тебя навзрыд игольчатой спесью.

Туда и сюда от кашля чёрного кота. Множество различных деревьев остолбенели контрастом стекловаты. Надо приноровиться пешком идти по тропе, как в езде с препятствиями, по облизанному им своим морозным языком. Раньше это пришелец лишь перешёптывался со всеми по округе. Самого утра и до обеда. Потом влажный голос дикаря стал до заката животным криком. Он словно натягивал тетиву. А деревья были его резиновые стрелы.

 

И уже нежданный посетитель гоняет свое мысли по потеплевшему пространству. 

 

Вдруг с утра на градуснике ставни температуры приоткрылись вверх. И уже нежданный посетитель гоняет свое мысли по потеплевшему пространству. Развивая при этом несметную скорость по всем закоулкам и проулкам Стеклянного царства. Где от ревуна воротилы колотит каждую стеклянную мозаику. В Которую объяты полностью все деревья.

Лишь трескотня стеклянного цемента под действием взрывателя ветра. Который сыпется своими леденцами на головы прохожим. Как только разморозилась стеклянная мозаика. Тут же, в потаённей силе молотилки, ночью открылась новая завеса.

И пошло она сразу по разным улицам глотку драть. Напором мокрой взвеси по кругу. Как рисуя каждый уголочек и кусочек живого предмета во влажную иллюстрацию. И всё пространство сразу засырело затхлым воздухом.

 

В ночи. Бесцветный лак тумана. 

 

Как будто местность долины для глаза. Расплылось своим изображением в мире прозрачных иллюзий. Текут, словно свечки, фонари в завоздушенной слякоти. Они только через прорези ночной дымки полощутся Пересветом, кактГолограммы. Словно ты на горе. И перед тобой встаёт панорама предгорья. В дыме сигарет.

Стёрся образ природных элементов невидимой кистью художника. Заплаканные деревья и кустарники после мороси в тепловом экстракте, как капли пота, блистающие круглыми жемчужинами в ночной дымке. Тени кронов деревьев облицовывались бесцветным лаком тумана.

 

Давеча завсегдатай на районе. Липкий пластырь. 

 

Давеча завсегдатай на районе Липкий пластырь. По вечерам и по ночам он шмыгает с бесформенным выражением лица. Хмарь. Каждый объект на своём пути. Спеленает в свои бинты, как мумию. Прядёт свой. Липкий морок на обширном пустыре. Где его отражение уже освещения марево. А деревца, считай, нет, оно утонуло разными частями на виду. Прижавшись к съеденному марью, к полустолбу. И абажуру лампы. Где глаза её ослеплены белой пудрой.

А ежели туманность отпирает для всего свои прочные засовы. То тогда на следующий день Серь со своим сердитым видом разошьёт водянистым контуром все берега. На два дня. Засиженные на всех лужайках и домах лязгали ливневые крошки.