Загадка черного озера Глава 7

Глава 7

 

Герман сидел за рулем, но не спешил заводить автомобиль. Разговор с Миленом еще не был закончен.

– Оптическая иллюзия? Игра светотеней? – на этот раз ученый совсем не выглядел убежденным словами Чернова. – Тогда почему же мне ничего подобного не померещилось на озере?

– Возможно, дело в определенном ракурсе, – терпеливо гнул свою линию Герман.

– Там совершенно точно что-то произошло. И ты мне не договариваешь что, – Милен взглянул на журналиста почти умоляюще. – Я отключился ни с того ни с сего, ты увидел фантомную лодку, и всё это в один момент. Теперь мы находим запись в дневнике, на секундочку датируемую семьдесят девятым годом, и в ней тоже упоминают лодку на небезызвестном нам с тобой озере. А ты мне про светотени втираешь?

– Всего лишь накидываю варианты, – флегматично пожал плечами Герман. – Возможно, это вообще была галлюцинация. И байки про биохимические лаборатории вовсе не байки.

– Тогда почему в мой первый визит туда не было никаких галлюцинаций ни у меня, ни у других ребят? Почему с кем-то на озере не происходит ничего странного, а кому-то мерещится хтонь всякая, а кто-то вообще на этом озере пропадает?

– Возможно, дело в определенной цикличности выбросов токсичных отходов, – осторожно заметил Чернов, посматривая на ученого, у которого на лице отображался весь мыслительный процесс и сопутствующие тому эмоции. – Надо проверять.

– Стоп… во-первых, галлюцинация – это плод субъективного восприятия реальности, – справедливо заметил Милен. – Она не может повторяться у двух разных людей. Во-вторых, какие еще к черту выбросы? Кто это может делать? Не то, что в близи озера… на всем этом полуострове нет никаких лабораторий, мы же проверяли.

– Можно проверить еще раз, чтоб наверняка, – с расстановкой проговорил Герман. Ему не очень нравилось, во что скатывался разговор. Отсутствие логических объяснений тем или иным явлениям он ощущал, как свое личное упущение. – И, кстати, ты про массовые галлюцинации слышал?

– Так и знал, что ты за это зацепишься, – раздраженно пробормотал Милен. – Слышал. Но только про те случи, когда люди видели их в одно время и в одном месте. А так, чтобы в одном месте, но с разницей более, чем сорок лет… и один – в реальности, а другой – во сне… это впервые, знаешь ли.

– Хорошо, – с легкостью сдался Чернов. – Какие у тебя есть версии? Только предположения не должны быть лишены логики, хорошо? Мы же с тобой адекватные люди и понимаем, что за любым преступлением стоит человек или группа реальных людей из плоти и крови, а не какие-то сверхъестественные силы.

Вербицкий глянул на него беспомощно и нервно постучал пальцами по дневнику лесника, который покоился все это время на коленях.

– Может это все же какая-то природная аномалия? – предположил он робко. – Может стоит взять пробы воды из озера? Вдруг там водоросли какие-то токсичные растут. А для живых существ они становятся опасными, например, во время цветения или размножения. Это как раз объяснило бы цикличность выбросов токсинов.

Результаты проб из озера были приложены к делу Майи Воронцовой. Вода, как вода. Никаких патогенных организмов не обнаружено.

– А это идея, знаешь, – Чернов сделал вид, что призадумался. – Нужно разузнать, если следствие не догадалось взять пробы, то можно самостоятельно этим заняться, – затем глянул на ученого. – И вообще, мы даже не уверены про то ли озеро идет речь в дневнике. Пропал-то он на том самом, которое в ущелье, а присниться ему могло какое угодно.

– И то верно.

Милен выдохнул и будто бы немного успокоился. Герман его понимал. Когда есть хоть какой-то план, то на душе спокойнее. Сам он терялся в догадках и нисколько, на самом деле, не сомневался в том, что видел тогда на озере. Он не первый год служил в ФСБ и имел стойкий иммунитет к всякого рода психотропным веществам, поэтому проклятую лодку видел совершенно точно. Но объяснений этому явлению не находил. Нужны были новые улики.

Чернов уже собирался завести машину, но взгляд упал на дневник лесника.

– Взглянешь на последние записи? – спросил он, намеренно отвлекая ученого от головоломки с озером.

– Вообще, я в лагере хотел посмотреть, но, честно говоря, самому не терпится, – признался ученый. – Смотри, что я еще заметил.

Он открыл первые записи, а потом перелистнул на последние. И Герман понял, что имел ввиду Вербицкий. В начале почерк у автора был близок к каллиграфическому, буква к букве, мысли стройные, а слог выдавал начитанного и творческого человека. Но в конце будто писал кто-то другой: неразборчиво, где-то слова пропущены, или буквы поменяны местами, как у дислексика, а где-то и вовсе предложения не закончены. Словно автор находился в горячке, когда делал эти записи.

Предпоследняя была совсем короткая и Герман даже частично разобрал, о чем там шла речь. Милен прочел вслух:

– Так много было написано здесь…. О моих кошмарах…. О моих переживаниях. А сейчас листаю страницы… ничего из этого нет. Стерли? А писал ли я вообще?

Вербицкий вопросительно глянул на журналиста. Тот в ответ вздохнул и устало протер лицо ладонью:

– Давай дальше.

Мысленно он уже прикидывал объемы отборного бреда, рожденного больным сознанием лесника, которые необходимо будет проработать. И скорее всего впустую. Но на безрыбье, как говорится…. Даже крупица полезной информации по озеру была бы бесценна. Он не имел права игнорировать сведения из этого дневника, будь они хоть трижды нелепы.

Милен хмурился, силясь разобрать каракули предыдущей записи, ее еще местами размыло и это затрудняло расшифровку.

– «…я не плыву… я словно летаю под водой… мне сверху видно ровное как шахматное поле дно…. Я легко, подобно перышку, опускаюсь между воинами…. Они в доспехах с тонкими длинным копьями… стоят на коленях, головы их опущены…. В такой позе они выглядят поверженными…. Их много, десятки, а может сотни…. Застывшие, словно в оцепенении, словно каменные изваяния, они стоят ровными рядами и не шелохнутся…. Но выглядят при этом так величественно и устрашающе в своих почерневших доспехах, покрытых илом… что кажется, будто в любую минуту могут пробудиться, подняться с колен и дать отпор противнику…». Подписано датой 3 февраля 1979 года.

– Очевидно, это очередной его параноидальный сон, – едко прокомментировал Герман. – Что там дальше?

Милен пролистнул назад пару страниц, на которых из-за размытых чернил невозможно было что-то разобрать, лишь даты, 16 и 24 декабря 1978 года. А вот следующая запись сохранилась хорошо, но была такой же неразборчивой, как и предыдущие. Зато ученый щелкал их, как семечки. Чернов аж позавидовал его умениям.

– «Лежу на спине, открываю глаза… надо мной бесконечное просторное море. Я вижу силуэты рыб, и дно лодки, покачивающейся на волнах…. Некогда лежать, нужно спешить! Я поднимаюсь… на дне морском меня окружают бедные домишки, безжизненные, почерневшие… окруженные тенями громадных дворцов… но эти тени – лишь отголоски прошлого…. В безлюдном поселке, я брожу по улицам, ищу…. На пути моем вдруг возникает глыба… нашел! Пытаюсь сдвинуть ее, но тщетно… начинаю захлебываться…. Просыпаюсь в своей хижине… во рту вкус тины…». Дата не указана.

Вербицкий взглянул на Германа и наткнулся на абсолютно кислое выражение лица. Разочарованно качнув головой, тот молча завел машину.

– Продолжать?

– Ну продолжай.

Милен снова закопался в записи. Судя по неравнодушному выражению лица, ему как раз было искренне интересно. Впрочем, сам Герман тоже не мог не отметить богатство воображения автора. Только делу об исчезновениях на озере оно никак не помогало.

– «Я иду по узкой тропе в ущелье… мне жарко, хоть я и в тенистом лесу. Снимаю куртку, снимаю сапоги и продолжаю путь босиком… земля под ногами сухая и теплая…. Лес чужой, ни единой ели, сосенки или березки… вокруг лишь лиственные гиганты, заросли из диких роз и лиан… все чужое…. Я вижу тени чего-то величественного впереди, а позади слышу шум стремительно приближающейся воды…. Я оборачиваюсь, и меня накрывает волной… я не дошел до цели несколько шагов. Я просыпаюсь…».

Повисло молчание. Они уже проехали дачный поселок. Перед глазами замаячили знакомые очертания Озерного.

– Ты уверен, что это дневник? – не выдержал Герман. – Может это сонник вообще?

Милен усмехнулся и, бережно закрыв тетрадь, устремил на собеседника взгляд:

– Сонником он стал под конец, а в начале – обычный дневник. Я мельком пробежался глазами, там воспоминания о Великой Отечественной были. Про лесничество еще писал. Вроде встречались упоминания о сыновьях.

– Ну что ж, – вздохнул Чернов, – почитаю на досуге.

– Если хочешь, я могу изучить записи… – начал было Вербицкий, но Герман перебил.

– Не стоит, правда, – твердо произнес он, не отрывая взгляд от дороги. – У тебя своих хлопот хватает. Сам справлюсь. Если вдруг вычитаю что-то стоящее, то поделюсь с тобой.

Милен не стал спорить. Дальнейший путь до импровизированной лесной парковки они провели в безмолвии, каждый думая о своем.

 

Они едва поспели к ужину. Паша в этот раз приготовил кашу с мясными консервами, один лишь запах которой вернул Германа в далекие времена армейской службы, а также отменный салат из запеченных овощей. Все уминали ужин за обе щеки. И только Милен, растревоженный насыщенными событиями дня, нервно ковырял еду в тарелке и ерзал на скамье, не находя себе место.

– Как съездили? – спросила Лада, уже несколько минут наблюдавшая за метаниями коллеги.

Вербицкий поднял на нее мрачный взгляд. Остальные замолчали в ожидании ответа.

– Честно говоря, я в смятении, – проронил ученый и перевел взгляд на Алиму. – Ты знала, что на озере и раньше пропадали люди?

Алима удивленно покосилась на него. Герман в это время внимательно наблюдал за ее реакцией:

– Тетя Дуня рассказать тебе? Мне ничего не говорить за это. Кто?

– Лесник – Павел Степанович и девушка из Озерного – Варвара.

– Озерный, я жить там много лет, не знать Варвара и Павел… – запротестовала Алима, – такая не жить в Озерный. Я бы знать.

Если она действительно переехала в эти края пятнадцать лет назад, то это было в начале двухтысячных, а девчонка пропала гораздо раньше. Про лесника Алима и подавно могла не знать. Видимо, знахарка не любила лишний раз затрагивать тему исчезновений, даже в компании приятельниц. Герман ловко отправил пустую тарелку и приборы в мусорный пакет и отхлебнул горячего чая, погладывая на беседующих.

В целом, новость всех заинтересовала, но, вопреки опасениям Вербицкого, никого не напугала. Коллектив несерьезно отнесся к предложению прервать рабочий контракт и покинуть потенциально опасные для жизни места. Возможно, потому что от них утаили дневник сумасшедшего лесника с описанием его психоделических снов и загадочную историю о лодке-фантоме. Герман настоятельно попросил ученого и тот согласился об этом никому не рассказывать.

После ужина Чернов ушел в палатку. Изучать дневник Павла Степановича он начал с самой первой записи. Автобиографии было ничтожно мало. Из того, что удалось выяснить: родом он был из Санкт-Петербурга, выходцем из зажиточной интеллигентной семьи, у которой была возможность иммигрировать во время революции, но они предпочли остаться на Родине, правда лишились своих богатств. Выучился Павел на геодезиста. Женился на некой Ниночке, в браке родилось двое сыновей. Прошел всю войну, старший сын погиб на фронте, младший вместе с женой умерли от голода во время блокады Ленинграда. Убитый горем, он решил не возвращаться после войны домой, а схорониться в дебрях тайги, подальше от крупных городов и людей.

В основном, он действительно много писал о своей работе, делал художественные зарисовки о природе: в прозе и даже в стихах. Казалось бы, ничего не предвещало того сюрреализма, которым оказались насквозь пропитаны его последние записи. Хотя, с первых строк он складывал о себе впечатление человека тонкого, творческого. Мог ли он всё-таки не справится с тяготами судьбы и повредиться рассудком? Мог. Объяснило бы это сон про лодку? Нет. Как там прочел Милен: «большая, черная, страшная… словно опасный зверь, которого кто-то из глубины озера сдерживает цепями…». Эта формулировка была очень схожа с тем, что видел и чувствовал тогда Чернов. Пугало ли это? Пожалуй, да. Пугало, что малые подвижки в деле не разоблачали природу необъяснимых явлений, а только уводили в потусторонние дебри еще дальше.

Герман продолжал внимательно просматривать записи в поисках упоминаний озера, периодически отвлекаясь на собственные размышления о прочитанном. Но тщетно. Впрочем, изучить он успел пока только первые годы лесничества Павла Степановича.

Внезапно снаружи донесся едва уловимый звук мотора. Чернов спрятал дневник и вышел наружу. В этот же момент из лаборатории показалась Алима. Шум нарастал, а через несколько секунд, в течении которых Герман неспешно спустился со своего пригорка к беседке, между деревьев замелькал свет от фар. Алима поспешно спряталась за шторками, видимо, чтобы предупредить начальство о прибывшем госте. И правда, из лаборатории тут же вышел Милен.

Гостем оказался егерь, с которым накануне по телефону общался Вербицкий. Он подъехал на квадроцикле к беседке, после чего заглушил мотор.

– Здравия желаю! – бодро поприветствовал встречающих низким хриплым голосом и спрыгнул со своего железного коня.

– Здравствуйте, Семен, – Милен первым протянул ладонь для рукопожатия. – Спасибо, что заехали!

– Давно надо было, – он с готовностью пожал руку сначала ему, потом Герману. – Все никак вы у меня в рабочий маршрут не встраивались. Это ж надо, в такие дебри забраться!

На вид Семену было около пятидесяти. Худой, долговязый с маленькими прищуренными глазами и широкими бровями с проседью, которые частично прикрывал козырек от кепки. Взгляд у него был цепкий, а рукопожатие – крепкое.

– Пойдемте в шатер, – пригласил Вербицкий. – Коллеги как раз чайник поставили греться.

Немного погодя, все уже сидели вокруг рабочего стола археологов, грелись горячими напитками и оживленно дискутировали. Лишь Алима тихонько сидела в сторонке на своем излюбленном месте возле печи, внимательно вслушиваясь в каждое слово. Чернов, вальяжно откинувшись на спинку стула, тоже больше наблюдал за диалогом.

– Ехать в эти края – сплошное наказание, – жаловался Семен, сняв кепку и определив ее на краю стола подле себя. Он провел ладонью по ежику густых волос, тронутых сединой. – Скалы и болота… никакой транспорт не пройдет. А пешком разве обойдешь это всё? Ног не хватит. Тем более, у нас – егерей – тут хлопот не много. Да и штат маловат, если уж по правде. Раньше-то людей не хватало, а сейчас еще и сокращать планируют.

– А кто ж за лесом присматривать будет? – Милен посмотрел на него недоуменно.

– Эти… как их там… коптеры обещают завезти, – без энтузиазма ответил егерь. – Как раз недавно на собрании рассказывали: теперича в этих местах будут туризм развивать, строить… эти… транспортные маршруты к вашей деревне. А нас техникой всякой напичкают, будем сидеть за компьютером и по камерам на лес смотреть.

Герман ощутил, что настроение за столом мгновенно изменилось. Вербицкий будто бы даже побледнел слегка. По лицу Лады ничего нельзя было прочесть, и лишь застывшая поза с сцепленными в замок пальцами выдавала ее напряжение.

– Не понимаю вашего скепсиса, – Чернов подался вперед, упершись локтями в стол. – Коптеры, между прочим, прекрасные помощники. Пожар могут засечь на ранней стадии. И браконьеров секут, и нелегальную вырубку леса. Что ж в этом плохого?

– Да то, что людей заменяют машинами, – не скрывая возмущения, разъяснил Семен. – У нас ребята помоложе тоже не нарадуются. А что хорошего? Вместо свежего воздуха – четыре стены и монитор.

– Действительно, тоска. – Милен сделал большой глоток чая и с громким стуком поставил стакан на стол.

– Ну… плюсы, конечно, есть, – уже спокойнее продолжил егерь. – Можно будет западные участки полуострова контролировать, даже непроходимые, где нога человека еще не ступала. Для этих летающих каракатиц не бывает тайных местечек. А когда болотоходы завезут… а нам обещали завезти!.. то и мы, наконец, сможем патрулировать эти дебри. С другой стороны, на кого смотреть в этой нежилой зоне? Тут даже насекомые не водятся.

– А есть догадки, почему не водятся? –  Лада опередила Германа с таким же вопросом.

– Кто ж тебе скажет. Над этой задачкой не одно поколение лесников голову ломало. Так никто и не разобрался. Что-то в этих местах не нравится животным.

Герман снова откинулся на спинку стула и, сложив на груди руки, недовольно поджал губы. Радовало только, что не упомянули злых духов. В остальном, ничего нового и полезного озвучено пока не было.

– Ладно. И что? – Милен заерзал на стуле. – Когда вас обещают оснастить техникой?

– Не скоро, – отмахнулся Семен. – На следующий год только согласовали установку сотовых вышек. А уж в каком темпе дальше дело покатит, только Богу известно.

Вербицкий переглянулся с Ладой. Затем, почесав кончик носа, задумчиво уставился в чашку с чаем.

– Ты про поляну хотел спросить. – Напомнил Герман, сделав вид, что не заметил странного поведения.

– Ах да, точно! – Милен пружинисто поднялся и направился к своему рабочему месту.

Немного погодя, он вернулся и развернул перед Семеном карту:

– Взгляните, здесь, – ткнул указательным пальцем, – судя по всему, недавно была вырубка. А еще, вот здесь… мы нашли сгоревшую хижину. Не знаете случайно, кому она принадлежала? И вырубка была согласованна с администрацией?

Егерь склонился над картой, внимательно изучая объекты, на которые обратил его внимание ученый.

– Нет, ребятки, здесь никогда не было вырубки. Я помню эту поляну по аэрофотографиям. Еще глубоко советским. Она вообще не зарастает. Наверное, залежи известняка, – Семен поднял на Милена взгляд. – А про хижину знать не знаю. Не бывал в этих местах.

У Вербицкого от такого заявления вытянулось лицо. Залежи известняка такой ровной прямоугольной формы? Удивительно. Но вслух он ничего не сказал, видимо, посчитав это бессмысленным. Между тем, карта увлекла егеря, и он принялся расспрашивать ученого, по каким маршрутам тот ходил и что интересного видел. Разговор плавно ушел в мало актуальные для Чернова темы.

Разочарованно выдохнув, Герман обвел взглядом лабораторию, задержавшись несколько мгновений на Алиме: такого каменного выражения лица он еще ни разу у нее не видел. Лада тоже перестала вникать в диалог Милена и Семена, и задумчиво тарабанила пальцами по столу, изредка поглядывая на Алиму. Что стояло за подозрительными гляделками между этими тремя, Чернов не догадывался, и это бесило всё больше и больше.

Несколько минут спустя, в дверях показался Паша. Заметив за столом новое лицо, он не поленился зайти и поздороваться, пожав егерю руку. Потом оповестил коллег, что идет с Дашей топить баньку. И был таков.

Семен тоже вскоре засобирался, всё-таки время было позднее. Милен и Герман вызвались его проводить. Оставалось еще несколько насущных вопросов, которые Чернов не хотел задавать при дамах. Но, увы, его ждало очередное разочарование. О Майе Семен узнал в день ее исчезновения, поскольку был в смене, и вместе с напарником присоединился к поискам, которые, как известно, не увенчались успехом. Ничего подозрительного они тогда не видели и не слышали. Озеро впервые увидел тоже в день исчезновения Майи. А про Варвару и Павла Степаныча он ничего не знал, поскольку переехал в эти края в конце девяностых. Больше спрашивать было не о чем.

Егерь поблагодарил за чай, оседлал свой квадроцикл и, попрощавшись, уехал. А Герман снова остался ни с чем.

Уже в предбаннике во время традиционных посиделок он написал Стрижу с просьбой собрать полный список исчезнувших на полуострове за все годы учета. А потом, подумав, вдогонку попросил поискать случаи необычных смертей, например, на почве сумасшествия. Не сильно он надеялся на удачу, но других вариантов всё равно не было, а бездействовать просто не мог.

Связной взял задание в работу и известил, что собрал все имеющиеся сведения по полуострову. Досье на Алиму тоже было готово. Чернов загрузил на телефон документы, но не стал их просматривать при археологах. Сообщение Стрижа с ссылками на скачивание тут же исчезло.

И только некоторое спустя, уединившись в палатке, он открыл секретные документы. Файлы были запрограммированы на самоуничтожение, поэтому Герману оставались считанные минуты, чтобы ознакомиться с информацией.