«Вы можете устроить моё счастье! Не откажите в руке вашей…»

Молодой барон был, до неприличия, беден. Из полуподвального жилья он видел ноги прохожих: в туфельках, в лаптях, босые или в сапогах, громыхающих шпорами. Беспечально вздохнув и радуясь полноте счастья, он разрезал селёдку на две части: с головы съест сейчас, а с хвостом оставит на ужин…
Семья героя нашего повествования состояла из потомственных военных. Как это нередко бывает, фамилия была небогатой, хоть и родовитой. Его прапрадед был одним из известных деятелей Северной войны, был генерал-майором шведской службы. Отец был боевым генералом, воевал в Отечественной войне 1812 года. Портрет прославленного генерала занимает достойное место в галерее Зимнего дворца.
1830 год.
Героя этой загадки избрали «вольнослушателем» Академии художеств; по рисункам барона судили, что из него может со временем получиться недурной гравёр. Герой этой загадки попал в среду художников, ему близкую, хотя сами-то художники, разделённые по рангам, словно офицеры на вахтпараде, отводили барону место в последних шеренгах своего построения по чинам.
Увы, в искусстве, как и в жизни, существовала своего рода иерархия – кому быть выше, кому ниже, кому где стоять, кому кланяться нижайше, а кому хватит и едва приметного кивка головой.
Но герою нашего повествования всё было нипочём, он был влюблён, отчаянно и безответно. Набравшись смелости и почистив единственный сюртук, он пришёл в дом самого ректора художественной академии Мартоса. Прямо с порога рухнул на колени перед будущей тёщей, с великим смущением произнёс: «Вы можете устроить моё счастье! Не откажите в руке вашей Катеньки, уговорите и своего супруга, почтеннейшего Ивана Петровича».
На это ему было чётко и однозначно сказано:
– В уме ли Вы, барон? Как такое могло прийти в голову? Да разве дочь моя – ровня вам? Или решили, что одной селёдки на двоих хватит? Нет, голубчик, не там жену себе ищете… супруга своего я даже и волновать вашей просьбой не осмелюсь: он меня и Вас выгонит сразу!
– Вот если бы, скажем, моя дочь была мастерица на все руки да притом, ещё нищая, как Уленька Спиридонова, пригретая нами из милости, так я и мужа-то спрашивать не стала бы: берите хоть сейчас в жёны… два сапога пара!
В душе героя нашего повествования взыграла гордость вестфальских рыцарей, и он поднялся с колен, отряхнув с них пыль.
– Вот и отлично, добрейшая Авдотья Афанасьевна, – совершенно согласен, что два сапога – хорошая пара! Если Вы считаете свою дочь принцессой, так я согласен жениться на её домашней прислуге, какова и есть Уленька.
Утром, когда молодые проснулись, супруга спросила:
– Чай будем пить или кофий со сладким сахаром?
– Я бы и рад, да где взять? – отвечал барон.
Уленька, румяная после сна, не огорчилась:
– Нет, так нет. Водички из колодца попьём, можно и без кофию жить, лишь бы только любил ты меня.
Она стала перебирать бельё, подаренное ей Мартосами на свадьбу, и между простынями нашла серебряные рубли (таков был старинный обычай: класть деньги в бельё новобрачной).
– Со мною не пропадёшь, – повеселела молодая супруга. – Не было ни грошика, так сразу рубли завелись.
Отставной поручик, бедняк (даром что барон) в этом же году был зван на аудиенцию к самому императору! Как в сказке, успешно проходит царёво испытание: самоучка, всем на удивление, блестяще копирует немецкие эстампы. После чего высочайше рекомендован Академии художеств, взят под её покровительство. Жизнь его в одночасье введена в творческую колею: лекции в Академии, копирование в музеях и дворцах античных мраморов, новые знакомства… Но скульптура ещё «за горами», и наш герой по-прежнему режет свои игрушки – которые, впрочем, идут нарасхват.
Логика творческого поведения героя нашего повествования неизменно приводила его к успеху. Так, будучи ещё вольнослушателем Академии, он пошёл в ученики к лучшему русскому литейщику Василию Екимову. И, став уже именитым, не оставлял художественного литья, чтобы достоверно знать – что и как из вылепленного перейдёт в бронзу. В тот момент, когда первые модели были готовы к отливке, внезапно умер Екимов. И как единственному скульптору, в совершенстве овладевшему литьём, ему предложили не только самому одевать в бронзу свои изделия, но и возглавить весь Литейный Дом.
Царь вновь вызвал к себе нашего героя и сообщил: хочет де прославить его творения во всём мире. А для сего дарит уже отлитые скульптуры прусскому королю Фридриху Вильгельму IV, который от них без ума. Пришлось скульптору и литейщику самому ехать в Берлин с подарком.
Потомок иноземцев, он по своему духу, привычкам, пристрастиям был таким русским, что, находясь в Германии, ужасно тосковал по родине. Впрочем, «страдания» героя нашего повествования были вознаграждены: Фридрих Вильгельм пожаловал ему орден Красного Орла и бриллиантовую табакерку.
***
– Как твои ноги? – беспокоилась за него Уленька.
– Болят, – пожаловался он жене, – ходить трудно, а сидя надо что-то делать. Хоть сапожки внучатам…
Но милая, милая Уленька всё-таки опередила его. В 1859 году скончалась, и скульптор остался один.
Ноябрь 1867 года.
Он жил на даче в Халола, и внучка попросила дедушку вырезать ей игрушку.
Лицо его вдруг перекосилось, девочка закричала:
– Дедушка, не надо смешить меня своими гримасами!
Герой нашего повествования покачнулся и рухнул на пол.
***
Не счесть сокровищ искусств в Петербурге: гениальна улица Росси, великолепен Зимний дворец Растрелли, грандиозен Исаакий Монферрана… И всё же прав тот, кто сказал:
«Нет Петербурга без его творений!»
Дорогой читатель, давай назовём имя этого великого россиянина…
А подсказки? – Их две.
Первая − наша любимая сторублёвая купюра. Очень надеюсь, что она (и далеко не одна!) всегда наличествует в вашем кошельке!
Вторая, традиционная, одно из любимых блюд героя этой загадки.

***
«До XVIII века кухня богатых людей отличалась от кухни бедных только качеством употребляемых продуктов. Набор блюд и способов приготовления был одним и тем же. Русская кухня почти не знала жарения (за исключением блинов и блюд, приготавливаемых на вертелах). Блюда обычно варились, тушились и томились в русской печке. Распространённым кулинарным приемом было оставить блюдо (например, гречневую кашу или щи) в остывающей печи на всю ночь.
Основу питания составляли блюда из местных продуктов: ржаной хлеб и другие изделия из ржаной муки (иногда с примесью пшеничной, ячневой или гречневой муки), из толокна, разнообразные квашеные и солёные овощи (время, позволявшее полакомиться свежими овощами, фруктами и ягодами, было очень коротко), дичь, рыбу. Солёные овощи могли употребляться в супах, которые и назывались рассольниками. Из пшеничной муки пекли просфоры и калачи, они являлись лакомством для праздничных дней. Мясо на столе появлялось сравнительно редко, так как скот в основном содержался ради молока или шерсти. Резали скотину осенью или перед Рождеством: мясо (свиней) солили впрок, а губы, уши, сердце, ноги, печень и языки шли на студень или подавались с кашами и взварами[1].»

Итак, сегодня готовим ВЗВАР из сухофруктов.
(по материалам интернета)
НАМ ПОТРЕБУЕТСЯ:
1) Груши сушёные 100 грамм
2) Яблоки сушёные 100 грамм
3) Грамм Чернослив 100 грамм
4) Вода − 2,5 литра
5) Сахар, мёд – по вкусу
ГОТОВИМ:
Для начала необходимо перебрать наши сухофрукты, очистить их от мусора.
Главная особенность приготовления взвара:
сухофрукты необходимо залить водой и оставить на ночь!
Утром следующего дня ставим кастрюлю на плиту и доводим до кипения на медленном огне!
Ставим таймер на 15 минут, но только после закипания!
Пробуем на вкус, если есть желание – добавляем сахар или мёд. Я так никогда не делаю. И без того, вкус очень приятный!
Затем снимаем кастрюлю с огня и ставим остывать при комнатной температуре. Таймер на три часа. Только после этого наш взвар приобретёт нужный вкус.
Процеживаем, и перелив в красивый кувшин, подаём на стол!

[1]− ВикиЧтение. «Петербургские женщины XVIII века»
Первушина Елена Владимировна. https://history.wikireading.ru/182556?ysclid=ljjxnq4tff473894732