На меже. Жизнь и смерть по бокам,
В головах же анестезиолог.
В вене шприц.
– Ты уснешь под наркозом.
Ну-ка вслух посчитай.
– Раз … два … т-три …
Под безоблачной синью небесной,
В свете солнечных ярких лучей
Я стою обнаженной натурой,
Безучастен, как сфинкс, одинок.
Под ногами бескрайность газона,
Нежный ворс изумрудной травы.
Только нет здесь дыхания жизни,
Давит на уши гнет тишины.
Здесь не слышно ни шелеста листьев,
Ни привычного гомона птиц.
Нет тепла от Земли и от Солнца.
Акварелью рисованный рай.
Вдруг резкий и сильный рывок –
Газон из-под ног словно коврик.
Я навзничь упал и застыл,
Подкошен неведомой силой.
Та сила меня понесла
Туда, в синеву, ближе к солнцу.
И вижу я тело свое –
Лежит на газоне недвижно,
А вкруг его скорбно стоят
Родные и близкие люди.
Бесстрастно на это гляжу
С холодным тупым безразличьем.
Черты все земные во мгле,
Как в буро-зеленом болоте.
И прошлое скрыл ржавый смог.
Все чище и звонче прозрачность,
Все ярче мерцание звезд
В густой синеве небосвода
И солнечный огненный шар
В дымящихся протуберанцах.
Путь в беспредельный простор
Прерван гигантской воронкой –
Входом, как в метротоннель,
Кварцевым светом слепящий.
Тут я впервые познал
Взглядом сторонним свой облик:
Молнии шар, как арбуз,
Сыплет бенгальские искры.
Шар – мое Эго, Душа,
Шар – это Я, что осталось.
Мчится он, свет обогнав,
Весь в ореоле искристом.
Матовый, мертвенный свет
Яркой утробы тоннеля.
Нет закоулков, теней.
Мельком летят серпантины.
Грохот и гул – словно стан
Листопрокатного цеха.
Этот тоннель как сосуд
Молоха миротворенья.
Роком начертанный путь,
Путь небытийности торя,
Тает в размере мой шар,
Брызгами искр исходит.
Вот он уже с апельсин,
Тает шагреневой кожей.
Тает Душа на глазах,
Я же смотрю отстраненно.
Скоро окончится. Все
Кончится вместе со мною.
Сразу закончится путь
Этого небытия.
Вдруг исчез этот яркий тоннель,
Нет ни искр, ни мощного гула.
Снова черный и звездный простор,
Снова в нем раскаленный диск Солнца.
Но теперь я не к Солнцу лечу,
От него совершаю паденье
В бездну, вниз, в беспроглядную мглу,
В сгусток ржаво-коричневой слизи.
Вот все ближе космический шлам.
Мчусь к нему. Мгла редеет, светлея,
Словно жиже становится слизь,
И цвета проступают иные.
В свете яркого солнца лучей
Голубеют края бурой массы,
Стала зелень пейзаж оживлять,
Добавляя все новые краски.
Вижу рек подсиненную чернь,
Облаков вереницы лебяжьи,
С желтизною песчаных пустынь
Контрастируют буйные джунгли.
Вот знакомый бескрайностью луг
С одинокой лежащей фигурой.
Я к нему устремлен, прямо к телу.
И два Я слились сразу в одно.
– Просыпайся, милок. Ты в палате, –
Слышу, чуя шлепки по щекам.
– Все в порядке, ты снова в кровати.
Небытийности путь завершен.
Философствуем
Автор публикации
💯👍👏
Спасибо!
Такое описание,что не пережив,так не напишешь. Очень реально получилось.
Да, всё пережил. Это мой первый и единственный белый стих, написанный по свежим следам. Спасибо, Аделина!
Мозг – сила. Такие картины рисует. Юрий, благодарю.
Спасибо, Анна!
Вспомнился мульт “Душа”.
Как ни интересно, все же страшновато такое переживать. Вы смелый человек.
Под общим наркозом ничего не страшно. Спасибо!
Прости, Юрий, но я не верю. Думаю, что придумал, начитавшись про жизнь после смерти. Да и длинно, и мало художественно. К тому же ритм сбивается.
Стихи, лишённые рифм, требуют особо сильной образности.
Это чистая правда, поверь. После операции я спросил у хирурга, были ли какие-нибудь особенности. Он ответил, что всё прошло стандартно. Что касается художественности, то она присутствует в описании моих ощущений (потому и длинно) и отсутствует в содержательного содержания текста. Ритм сбивается сознательно. Я поставил себе целью весь стих написать трёхсложными стопами, чередуя дактиль, амфибрахий и анапест, стараясь очерёдность их построить в соответствии с моим видением ощущений от каждой части стиха.