Из Валахии — с любовью!..

Добавлено в закладки: 0

Из Валахии — с любовью!

Рассказ.

 

Леди Игнельда ну никак не производила впечатления аристократки в двенадцатом поколении.

Каштановые волосы свободно, словно водопад, струились по загорелым плечам, когда она легко и просто сбежала по ступеням ему навстречу, а открытая улыбка сразу заставила забыть о напыщенно-помпезных официозных фразах, которые Билли заранее тщательно продумал, и лишь секунду назад действительно собирался произнести.

Да и вся фигура хозяйки — ладная, грациозная, как и невероятно энергичная походка, которой она быстро шла ему навстречу, позволили вздохнуть (Мысленно!) и расслабиться: обладательница древнего титула явно не намеревалась строить из себя чопорную недотрогу и гордячку. И плаванием в бассейне, видневшемся за домом, уж точно не пренебрегала.

— Здравствуйте! Я — леди Игнельда. — голос оказался приятным меццо-сопрано (Уж Билли-то разбирался!). А рука, протянутая ему, выделялась ухоженной гладкой кожей с превосходным (Ещё бы! Бассейн!..) загаром, и крепостью рукопожатия:

— Вы, наверное, Билли? Билли Шрифт?

Билли поспешил заверить, что так и есть.

— Невероятно! Вы ещё так молоды… И в жизни вы куда симпатичней, чем на фотографии!

Билли смущённо покашлял, прикрыв рот ладонью – на такие замечания никогда не знаешь, что ответить. Потому что непонятно – то ли собеседник шутит, то ли…

Пытается завязать «романчик».

— Пока оставьте свою сумку здесь, о ней позаботится Мэрдок. — действительно, серьёзный до ужаса дворецкий во фраке и лакированных туфлях уже приближался из тёмной глубины дверного проёма, вышагивая, если уместно так сказать, торжественно, как на похоронах. Билли подумал, что дворецкий, пожалуй, переигрывает — контраст с хозяйкой уж слишком… Впрочем, может, так и задумано? Чтоб произвести впечатление на гостя?

И, похоже, это удалось.

— Билли! Это Мэрдок! — пожилой, явно за семьдесят, мужчина, так и не изменивший каменного выражения на лице, церемонно отвесил полупоклон.

— Мэрдок! Это Билл Шрифт, наш новый эксперт-оценщик. Позаботься о его вещах!

Теперь уже Билли, вежливо, и еле сдерживая ехидную улыбку, поклонился.

Леди Игнельда, убедившись, что спортивная сумка Билли в надёжных руках блюстителя Церемониалов и Этикета, проследовала в дом, подхватила самого Билли под руку, причём сделала это так непринуждённо, что тот даже растеряться или смутиться не успел:

— Идёмте, уважаемый мистер эксперт! Впрочем, прошу меня извинить, что я вот так, сразу, пытаюсь ввести вас в курс дела… Быть может, вы хотите отдохнуть с дороги? Ну там — душ, аперитив, переодеться в рабочий комбинезон?.. Или вы носите халат?

— Что вы, что вы, леди Игнельда! Разумеется, я хотел бы вначале ознакомиться, хотя бы в общих чертах, с фронтом, так сказать, работы! Ну, чтоб хотя бы ориентировочно знать, сколько мне может понадобиться времени на…

— Точную оценку? Ха-ха-ха!.. — смех у неё приятный. Прямо — серебряные колокольчики. (Билли почему-то подумалось, что она наверняка репетирует перед зеркалом…) Между тем леди Игнельда уже мягко, и в то же время властно, влекла его от заднего крыльца, куда они попали, пройдя под помпезной парадной лестницей, дальше — несколько вбок от задней стороны особняка, — Тогда идёмте! Галерея у нас в старом крыле!

Завернув за угол, Билли на секунду даже потерял дар речи. Вот это да!

«Старое крыло» в глубине имения, затенённое плотно обступавшими его высоченными дубами и вязами, являло разительный контраст с ультрасовременным трёхэтажным особняком, к парадному подъезду которого его доставило такси. Он невольно оглянулся.

Вот уж эта, оставшаяся сейчас сзади бетонно-алюминиево-стеклянная громада поражала и панорамным окном во всю стенку веранды, и могучим скосом крыши, единым крылом венчавшей строение, плавно переходя в пристройки гаража — не меньше, чем на три машины. Он снова взглянул вперёд.

Нет, в старом крыле ничем таким ультрадизайнерским и не пахло: никаких трёх спутниковых «тарелок» и Японского Сада. (Уж ландшафтный дизайн перед особняком Билли не спутал бы с какой-нибудь жалкой самодеятельностью! Не-е-ет — здесь поработали профессионалы. Его уважение к нанимателям невольно возросло ещё больше.)

А здесь…

Словно оказался перед островком позапозапрошлого века — сохранившегося не то чудом… Но скорее всё же — именно умышленно оставленным в некоей первозданности, и «стильной» лёгкой запущенности.

Они прошли по вымощенной щербатым кирпичом дорожке. Леди Игнельда пока помалкивала, с любопытством поглядывая на него: похоже, ждала реакции. Но Билли решил пока тоже помолчать, стараясь лишь не хмурить брови — вряд ли картины в этаком сарае хранятся в надлежащих условиях…

Картинная галерея представляла собой низкое и длинное строение из тёмно-серого, почти почерневшего от времени кирпича, крытое настоящей (!) черепицей.

Окна напоминали бойницы, настолько узкими и высокими они оказались. Да и вообще: больше всего здание напоминало старинную церковь, какие строили в Нормандии в пятнадцатых-шестнадцатых  веках — только что в дальнем конце не высилась традиционная колокольня.

Леди Игнельда, всё ещё с неприкрытым интересом наблюдавшая за его реакцией, наконец рассмеялась:

— Вижу-вижу! Вы уже догадались! Да, это когда-то и была церковь. Мой дед говорил, что ещё в девятнадцатом веке здесь проходили службы… А потом прадедушка лорда Игнельда построил большой Собор там, в деревне, и сюда люди перестали ходить. Вот его отец и перестроил тогда это здание: а что! Не пропадать же добру. Стены метровые — ещё хоть три века прослужат!

Билли, проезжая через деревню, действиельно видел новый Собор — монументальное и «продвинутое» здание в стиле Арт-деко, размером раз в восемь превосходившее то, что стояло (Правильней всё же охарактеризовать это словом  — «вросло». В землю.) сейчас перед ним.

Н-да, трудно обвинять, что прадедушку, что его потомков: кому же понравится, что службы ведутся на территории поместья, и толпы людей и орущих детишек нарезают круги по старинному парку — парк, кстати, сохранился отлично, и занимал акров десять, а Галерея как бы являла его неотъемлемую часть. Гармоничный ансамбль.

Некоторым деревьям — Билли готов был поспорить на свою месячную — немаленькую! — зарплату, не меньше двухсот лет! Он невольно почесал в затылке.

Леди Игнельда, явно довольная произведённым впечатлением, снова открыто и весело рассмеялась:

— Точно! Парк мы почти не трогаем уже лет сто! Ну, разве что поваленное ветром гнильё убираем… А насадил его наш далёкий-предалекий предок, приплывший чуть ли не с первыми колонистами! Новая Англия отлично ему подошла! Так с тех самых пор мы никуда и не двигались с этих земель. Вросли, так сказать. Пустили корни. Как эта цер… Галерея. Теперь это, — она махнула рукой на необъятную бетонно-стеклядную громаду за спиной. — наш дом. А это — «пережиток прошлых Эпох!» И вот наконец мы… Ну, вернее — я! — хочу знать, чем мы тут располагаем. В смысле фамильных сокровищ. Прошу!

За время разговора она успела отпереть амбарных размеров висячий замок, охранявший практически чёрные двустворчатые двери. Из дуба, как сразу определил Билли, да ещё окованные крест-накрест прочными медными или бронзовыми полосами, сейчас тёмно-зелёными от долгого воздействия дождя и влажного воздуха.

Билли помог хозяйке справиться с непослушными створками, нещадно тяжёлыми, и жутко заскрипевшими, когда удалось-таки одну из них сдвинуть.

Внутри царил полумрак, и неистребимый запах — так пахнет во всех склепах, или подвалах, которые не освещает живительный свет солнца, и которые долго не проветривают. Билли тщательно принюхался, поводя головой и раздувая ноздри…

Плохо. Микроклимат ужасен. Слишком большая влажность. (Недаром же явственно пахнет плесенью!) Совсем не то, что по правилам полагается для поддержания в нужных кондициях старинных полотен и прочих капризных раритетов.

А раритеты украшали все стены: тут и там, перекрещиваясь, висели, и стояли рядами, и алебарды, и палаши, и мушкеты с аркебузами — чёрт возьми!

Да тут только старинного оружия — минимум на полмиллиона! А в простенках ещё и висели картины: пейзажи, портреты, батальные сцены… Правда, изображения почти не видны: потемнели от долгого хранения краски, покрылись сеточкой неизбежной патины холсты, и совсем уж почернела позолота помпезно-монументальных резных рам.

Тридцать картин! По самым скромным оценкам — ещё миллиона полтора!

Он намётанным глазом сразу узнал старых голландских мастеров пейзажа. А вот те два — похоже, вообще сам Франц Хальс!.. О-о! А вот это — не иначе — Гольбейн!

Боже, Гольбейн…

Однако не будем спешить с выводами: он эксперт, а не восторженный мальчишка!

Вначале нужно расчистить хотя бы кусочек от окислившейся корочки, сделать анализ соскобов, просветить всё рентгеном — благо, установка сможет прибыть послезавтра, на грузовике его Галереи, нужно только позвонить профессору Аткинсону. Тогда и можно будет сказать, что это: то ли подлинник… То ли — стоящая жалких двести фунтов старинная подделка! Но всё же…

— Потрясающе! Леди Игнельда. Я в восторге! Да тут у вас настоящая сокровищница Тутанхамона! Нет, правда — пусть пока только по предварительным прикидкам, вы — обладательница крупнейшей и уникальнейшей в Орегоне… Впрочем, что там — Орегоне! — во всей северо-западной части США, частной коллекции. Таких картин… Нет даже в Национальной Галерее Лос-Анжелеса. Не побоюсь сказать: я потрясён!

— Я очень рада. В-смысле, рада энтузиазму, с которым вы оцениваете наше скромное семейное достояние! Ну… И сколько, по самым грубым, разумеется, и приблизительным предварительным оценкам — можно за всё это… Выручить?

— Хм… Не хочу показаться восторженным дилетантом, — (А поздновато он спохватился! Надо было не изображать щенячий восторг, а солидно и загадочно ухмыляться в усы. Которых, кстати, нет.) — но, по самым скромным предположениям, миллиона два.

— Это — в долларах?

— Нет, разумеется. В фунтах стерлингов. Если решитесь именно продавать, имеет смысл продавать коллекцию как таковую целиком, не разделяя на отдельные лоты. То есть, я имею в виду — только картины… По старинному оружию у нас специализируется док Левински. Простите — профессор Мэтт Лавински.

И, разумеется, как наша Галерея и предупреждала, вам лучше всего обратиться сразу к Аукциону «Сотбис». Они, конечно, берут приличные комиссионные, но уж с ними можно быть спокойными: на вашу коллекцию будут, так сказать, точить зубы и драться за неё, самые прожжённые и заинтересованные дельцы, художественные Галереи, и коллекционеры!

Разумеется, после подтверждения их экспертами подлинности всего этого.

— Вы имеете в виду, они тоже будут всё это… Обследовать — уже после вас?

— Само-собой, леди Игнельда! Само-собой… — он постарался говорить веско и в то же время вежливо, — Они ведь — асы. И поскольку они отвечают за «качество товара» перед «акулами» от Искусства, они в любом случае проведут независимую экспертизу.

И, как вы, я думаю, знаете, её оплата входит в их немаленькие комиссионные… Но уж так заведено. И я, как специалист, порекомендую то же, что и мистер Салливан — продавать только через «Сотбис». Предварительную же оценку и каталог я смогу вам представить… Ну, скажем, через месяц-полтора.

— То есть, если я правильно поняла, вы целый месяц будете… Обследовать и изучать картины… Прямо здесь? — показалось ли ему, или пока хозяйка элегантной ручки обводила ею похожее на полуподвал помещение, её лучезарная улыбка несколько поблёкла?

— Ну… Если честно, мне бы больше подошло какое-нибудь… Не столь мрачное и плохо освещённое помещение. Да и рентгеновскую установку нужно будет подключать к сети. То есть — лучше бы всё же носить картины в какую-нибудь комнату в самом доме.

— О, отлично! Я так сразу и подумала… Билл выделил вам две комнаты на первом этаже — они гостевые, и сейчас там как раз никто не живёт. Вот и будете одну — ту, что побольше! — использовать как мастерскую, а в другой — жить.

Билли замялся — перспектива жить в таком доме его не могла не напрячь. Всё-таки — аристократы… Мало ли. А у него нет даже смокинга — достойно поучаствовать, скажем, в Ужине… Хм-м…

— Прошу прощения, леди Игнельда… Мне, право, неловко смущать вас — может быть в гостинице было бы…

— Вот уж — ничуть не удобней! Бросьте вы, честное слово, изображать ворчливого старичка-затворника, милый Билли! Я вас не съем! И лорд Игнельда тоже!

И, кстати, зовите меня просто — Дорис. А то «леди Игнельда» уж слишком отдаёт вот тем самым, чем пахнет здесь — пылью и плесенью веков! — она снова обвела рукой стены, и скрывавшиеся в полумраке своды, — Можно подумать, я не живая женщина — а экспонат на старинной витрине! Да и глупо будет каждый день ездить сюда на такси!

Ну уж в том, что она живая… И ещё какая привлекательная женщина, Билли и не сомневался: жизнь и сексуальность буквально фонтаном били из каждой поры кожи, каждого крошечного волоска на теле ослепительной хозяйки!.. Однако он придержал свои комплименты при себе: у «Дорис» есть законный муж, с которым, насколько ему известно, она уже лет двенадцать состоит во вполне благополучном браке. Однако насчёт такси она права. Глупо.

— Благодарю вас… э-э… Дорис. Мне, право, неловко, но… Я с удовольствием, конечно, останусь. Вы правы —  работать так будет куда удобней!

— Ну вот и отлично. А сейчас вернёмся в дом — Мэрдок покажет вам ваши комнаты, и позовёт на ланч. Мы обычно едим в десять, и в два. А в семь — ужин, он же — обед! — она выделила это слово, — Его лорд Игнельда традиционно предпочитает проводить по старинке. В соответствии с «заветами Предков».

То есть — в Гостиной, и за фамильным столом!

Она заперла дверь, створку которой Билли опять еле сдвинул, и он вдруг ощутил прижавшуюся к его ляжке мускулистую тёплую ногу… А она, разгорячённая, весело на него поглядывала, поправляя изящной ладошкой выбившуюся прядку роскошных волос:

— Прошу вас, мистер Шрифт! Вот — ключи! Теперь вы сможете работать даже сверхурочно! — голос медоточивый, словно у сирены. Возбуждающий. А ещё…

Только сейчас Билли обратил внимание на её платье. Боже!

Оно же абсолютно просвечивает! И как он, болван, не заметил, что его спутница совершенно… Обнажена — если абстрагироваться от лёгкой и шелковистой материи!

Стоп! Нужно… Взять себя в руки. Он — эксперт. А вовсе не…

Кому он голову морочит — он, вчерашний выпускник Йеля, и самый молодой доктор наук, имеет научный стаж всего три года. И выглядит на двадцать пять. А ему — примерно столько и есть. И отказаться признать, что восхитительные формы «Дорис» чертовски… сбивают его с рабочего настроя — значит бы нагло покривить душой!

— Идёмте же! — Дорис или сделала вид, или и правда, не заметила его смущения.

Возвращение к дому заняло не больше минуты. Они просто вошли в незапертую заднюю дверь, разумеется, не встречаемые никаким дворецким. Но Дорис схватила с трюмо колокольчик, и мелодичный звон разнёсся на весь этаж.

Тут же из коридора донёсся звук шагов, и как по волшебству возник дворецкий.

— Мэрдок! Будь любезен — проводи мистера Шрифта в его комнаты. И не забудь позвать на ланч! Ну, отдыхайте, Билли, и привыкайте! Раз вы говорите — месяц, значит — месяц! — понять, чего в её улыбке было больше — загадки, или обещания, Билли так и не смог. Сдержано поблагодарив, он, глупо помаргивающий, и обуреваемый противоречивыми чувствами, прошёл за Мэрдоком в «свои» комнаты.

 

А что — отличные оказались комнаты!

Вот уж не думал он, глядя снаружи на чудо Дизайна и «продвинутости», что здесь где-то могут оказаться нормальные помещения…

Первой шла спальня в нежно-жёлтых тонах, с огромной двуспальной (Он сразу почувствовал, как сердце забилось быстрее!) кроватью, столом, тремя стульями, и встроенным шкафом для одежды. Его вечерний костюм, прихваченный Билли на всякий случай, уже висел в его недрах. Как и аккуратно развешенные рубашки.

Неплохо, чёрт его задери.

«Рабочий кабинет» оказался ещё больше, и его весь заливали потоки яркого солнца, проникавшие через огромные окна, выходившие на юг. Вот уж в создании условий для работы эксперта-оценщика леди Игнельда разбирается. Или это — лорд?..

— Ланч будет подан в малой буфетной. Это — по коридору налево от вашей двери. Мьюриэл накрывает в два. Мне зайти за вами? — пока Билли, словно мальчишка, ходил от шкафа к окну, Мэрдок невозмутимо наблюдал за ним от двери.

— Нет-нет, благодарю, Мэрдок. Спасибо.

— Вам что-нибудь ещё нужно, мистер Шрифт?

— Благодарю, — он покачал головой, всё ещё оглядываясь, и запоздало пытаясь сообразить — уместно ли будет дать пожилому представителю столь почётной профессии на чай, — Ничего больше не нужно.

— Тогда — желаю приятного отдыха. — Мэрдок удалился, мягко прикрыв за собой дверь, прежде, чем Билли успел на что-то решиться и сунуть руку в карман за деньгами.

Ладно — вопрос решён. Неуместно. (Ну в самом деле: не давать же чаевые — весь месяц!) Будем, значит, пока «отдыхать с дороги».

Ролекс «Омега» (Ну, нужно же «соответствовать», мать их!..) показывал полпервого.

Можно помыться.

Билли скинул одежду, аккуратно развесив её на резной спинке древнего стула, оставив только трусы. Прошёл в ванную комнату. Тут он поразился крошечной напольной ванне — скорее уж, поддону! — что не помешало минут пять нежиться под тугими струями душа, с наслаждением чуя, как уходит усталость и пот. Он, конечно, и хотел бы пожить здесь, и…

И всё же — что-то удерживало его от слишком бурных восторгов.

Что-то всё-таки не так с этой леди Игнельдой… С Дорис.

Дорис.

Почему, несмотря на то, что выглядит она, словно богиня, (Или «мисс Америка»!) и на лучащийся взгляд в комплекте с пресловутым «животным магнетизмом», что-то всё же удержало его руку, уже готовую лечь на чувственно-точёную талию?!..

Да, леди красива, спору нет. Молода. Насколько он знал из досье, муж на десять лет старше. Детей нет. Связей на стороне ни у неё, ни у мужа, впрочем, замечено не было. Может, лорд вполне состоятелен как мужчина, но… Бесплоден? Или бесплодна — она?

Э-э, не его это собачье дело. Его дело — работа!

Вот только… Почему она сказала тогда, в самом начале (А он, балда такая, только сейчас задумался!) — «наш новый эксперт-оценщик»?

Он что — не первый?..

Похоже.

А чем же тогда не угодил первый?..

Билли вытерся, одел махровый халат из шкафа в ванной, и занялся разборкой содержимого сумки.

Он не любил чемоданов, хоть и знал, что сумка выглядит несолидно. Плевать: зато в неё замечательно укладываются все нужные ему инструменты, и вся справочная литература. Да-да, Билли предпочитал книги, а не использование сверхпродвинутого планшета с сотней справочников в памяти, для уточнения деталей и нюансов. Вот такой уж он. Юный консерватор. «Старик-затворник». Ха!..

На рабочем столе в кабинете отлично разместился его «малый джентльменский набор»: лупы, лезвия, заточенные острей бритвы, лопаточки, пинцеты, тампоны, баночки с реактивами, микроскоп… Справочники он поставил стопкой на полку. Порядок!

Ого! Три минуты третьего. Невежливо заставлять себя ждать!

Он поспешил переодеться, и двинулся в малую буфетную.

Хм. Можно было и не торопиться так. Хозяйки нет.

Мьюриэл, приятная на вид (пухленькая и улыбчивая) девушка, похоже, ирландка, ожидала в углу, сложив крепкие загорелые ручки на животе:

— Здравствуйте! Вы — мистер Шрифт?

— Да. А вы — Мьюриэл? — она покивала:

— Да! Очень приятно. Прошу вас, мистер Шрифт! У нас на Ланч всегда шведский стол. Каждый берёт, что хочет, — она показала на Бар, — и присаживается сюда — она показала на монументальную громадину размером с добрый теннисный корт, заменявшую обеденный стол, — Или уносит еду к себе. Как кому удобно. Приятного аппетита!

Действительно, на стойке, как у самого обычного бара, стояло несколько дымящихся подносов, набор посуды и столовых приборов. Билли подошёл. Осмотрел. Принюхался.

Господи, и выглядит и пахнет — восхитительно!

Он не спеша наполнил себе тарелку, подсел к столу, (Незачем ему сорить там, в комнатах, крошками!) и с отменным аппетитом уничтожил подчистую все те вкусности, что приготовил повар леди Игнельды.

И печень трески, и винегрет, и жаренная ножка (Скорее уж — ножища: не иначе — гуся!), и многое другое, чего он до этого не пробовал, и поэтому не решился наложить побольше, исчезли в молодом и просящем ещё, желудке. Глаза так и тянуло посмотреть в сторону бара, а ноги… Норовили как бы сами поднести его туда снова.

Ну, нет! Толстеть вовсе не входит в его планы! Поскольку он взял с собой только трое брюк! Так что заставив себя пройти мимо стойки без добавки, он мило улыбнулся:

— Спасибо, Мьюриэл! И — передайте огромное спасибо шеф-повару! Вот уж отменно приготовлено! Причём — всё!

Мьюриэл, лицо которой расплылось в довольной улыбке, сделала книксен:

— Благодарю. Обязательно передам!

 

Полежав на роскошной кровати, Билли достал-таки один из своих фолиантов — про старую голландскую школу. Больше всего — шесть! — он заметил именно пейзажей конца семнадцатого — начала восемнадцатого веков. Вот и славно. Его любимый период. И вообще: фламандская живопись — тема его диссертации. Не иначе, как леди Игнельда позаботилась предварительно выяснить и это.

Но что же значат её странные недомолвки? Взгляды? Прикосновения, словно случившиеся невзначай? Хм-хм…

Не-е-ет, она вовсе не так проста и дружелюбна, как кажется. Таится где-то там, в глубине, подспудно чуемое, некое… Второе дно. Вот не сходить ему с этого места!

Кстати — сойти-то как раз придётся. Он должен выбрать картину на завтра — и подготовить всё. Предварительный осмотр. Перед основным.

Створка склепа подалась уже куда легче: нужно сказать Мэрдоку, чтобы попросту смазали петли. Раз есть машины — наверняка есть и машинное масло.

Вот! Эту он на завтра и возьмёт!

Снял небольшое полотно со стены Билли, только тщательно убедившись, что его ничто, кроме огромного гвоздя — скорее уж, костыля, к которому коня бы привязывать, а не картины вешать! — не удерживает.

А обратная-то сторона… Сохранилась неплохо. Странно — в такой сырости…

Он вытащил картину наружу, прислонил к стене. Запер дверь, и аккуратно, стараясь не спешить и не спотыкаться, потащил «добычу» к себе.

Переодел халат. Пристроил на лоб ободок с поворотной лупой и зеркальцем.

Ну вот картина и водружена на походный складной мольберт. И свет падает именно так, как он хотел. Итак, во-первых — точная дата замеса красок.

Замерев на мгновение перед холстом, Билли только что не облизнулся. В кончиках чутких пальцев он ощущал привычный зуд!

Тщательно выбрав место, он отобрал крохотный соскоб.

Где его микроскоп?..

 

В дверь постучали.

Чё-ё-ёрт!

Он и не заметил, что уже десять минут восьмого! Мало того — он прозевал и тот момент, когда ему пришлось включить верхний свет, поскольку солнце давно скрылось за верхушками деревьев сада. Ну и баран! Нет — скорее — маньяк-трудоголик!

Билли с чувством вины открыл дверь, и попросил извинения у невозмутимого Мэрдока, оказавшегося за ней:

— Прошу прощения, Мэрдок, у вас, и у лорда и леди Игнельда! Я… заработался. — он оглянулся через плечо на ярко горящие лампы в «мастерской». — Через минуту буду.

— Очень хорошо, мистер Шрифт. Я передам лорду и леди Игнельда ваши извинения. Гостиная чуть подальше буфетной — налево по коридору, и затем — ещё раз налево!

Лорд Игнельда, которому Дорис с подобающими реверансами представила Билли, внешне ничем выдающимся не впечатлял. Странно. Аристократ в каком-то там колене. А рост — средний, телосложение — среднее, лицо… Тоже среднее. Незапоминающееся и невыразительное. Словно усреднённый фоторобот — Билли как-то пришлось поработать и на полицию.

Звали его, кстати, тоже Билл. Вот уж странное совпадение.

Лорд и леди сидели в узких торцах длиннющего стола, так сказать, визави. Для Билли накрыли примерно посередине одной из боковых сторон — очевидно, как бы намекалось, что он может и должен поддерживать разговор с обеими хозяевами…

Ну, Билли и старался.

После того, как с неизменным супом, жарким, и пудингом было покончено, и лорд деликатно промокнул тонкие губы салфеточкой с изящной монограммой, разговор, естественно зашёл о коллекции. Билли не стал скрывать своего неподдельного энтузиазма:

— …восхитительно! Полотна самого Франца Хальса! А то, которое я выбрал первым — ВанБюйтенса. Это самый конец семнадцатого века. Классическая школа старых фламандцев! Вы даже и представить не можете… Нет — это я представить не мог, что где-то здесь, в Штатах, имеется в наличии столь хорошо — да, хорошо! — сохранившаяся подборка именно этого периода! Я позволил себе уже… — Билли пораспространялся насчёт своих стараний по расчистке кусочка, и датировке.

Лорд Игнельда если и порадовался «кладу, столь успешно скрываемому от широкой публики и специалистов», особо этого никак не проявлял. Нет, он и правда — вёл себя как-то даже уж слишком сдержанно. Чтобы не сказать — равнодушно. Спросил лишь:

— Мистер Шрифт, скажите… Если делать полную реставрацию, сколько времени, по вашим предположениям, это займёт?

— Ну… Зависит от того, сколько специалистов вы решите задействовать. Нужной квалификацией обладают здесь, на Западном побережье, не более шести-семи человек. Если нанять их всех, на собственно работу уйдёт не более двух-трёх лет.

— Понятно. — теперь лорд взглянул прямо Билли в глаза. Странно. Когда они пожимали друг другу руки, Билли мог бы поспорить, что зрачки лорда тёмно-карие, почти чёрные. А сейчас — голубые — как у него самого! — Ну а если не реставрировать, то их цена, как я понимаю, окажется… ниже. Значительно ниже?..

— Н-нет. Нет. Если в процентном отношении — то всего на несколько процентов от их продажной цены. То есть — отсутствие должной реставрации практически не снижает их рыночной стоимости. Лишь мешает визуальному восприятию. И то — для неспециалиста.

А в глазах как раз экспертов именно это — потускневшие старинные краски уникальных рецептов, сеточка патины, налёт флёра ностальгии! — и делает их столь… Привлекательными. Как правило, собственно реставрацией занимаются уже те, кто приобрёл такие полотна: Галереи искусств, или частные коллекционеры. И то: многие предпочитают ничего не трогать!

— Благодарю, мистер Шрифт, за исчерпывающий ответ. Вы столь… поэтично охарактеризовали… Специфику реализации старинной живописи. То есть, вы советуете — не реставрировать?

— Да. Я бы посоветовал лишь побыстрее установить в цер… э-э… В помещении, где сейчас хранятся картины, кондиционер. И автомат-регулятор влажности. Влажность почти вдвое превышает норму, а температура — выше допустимой на три-пять градусов…

Разумеется, если вы не решите перенести картины в другое, более подходящее, помещение!

— Ясно. — лорд снова сдержанно чуть кивнул, — Благодарю ещё раз. А теперь прошу меня извинить — мне нужно сделать несколько звонков.

Лорд удалился. Билли и Дорис, не сговариваясь, вздохнули.

Странно — вроде, ничего особенного лорд не делал, вёл себя корректно и вежливо, почти не разговаривал…

А всё равно Билли испытывал — а ещё он мог бы поспорить, что и Дорис до сих пор испытывает! — стеснение. Смущение. Неудобство. Как же назвать-то это странное, словно подвешенное, состояние?! Когда кажется, что твоё присутствие и поведение совершенно неуместно — ну, как если бы громко пустил ветры на собрании членов Академии!..

— Прошу прощения, леди Игнельда… Надеюсь я… Не нарушил никаких традиций, позволив себе без разрешения Лорда Игнельда забрать картину в свою мастерскую? — он боялся поднять на неё взгляд, чувствуя, как краска желания каждый раз заливает лоб и шею, и только коротко глянул в её сторону… Ничего не скажешь: ослепительна!

— Нет-нет! Не смущайтесь так, милый Билли! Лорд Игнельда всегда столь же… Неразговорчив. Наоборот, сегодня он ещё, если можно так сказать, потрясающе красноречив. Обычно из него слова не вытянешь — разве что клещами!

Они позволили себе поулыбаться друг другу. Затем Билли перевёл разговор на сад.

Сад, который правильней всё же было называть лесом, и радовал, и стеснял Дорис. С одной стороны, там можно было замечательно проводить время летними днями. С другой — более тоскливого зрелища зимой просто невозможно себе представить.

Вот уж это Билли мог понять: ему тоже казалось, что нет ничего более печального и безысходного, чем раскачивающиеся на пронзительном ветру голые ветви, чернеющие на фоне окружающего белого безмолвия тусклого зимнего неба. А когда ещё и идёт снег, и буран бросает горсти белых, словно ватных, комьев в окна, и вьюга завывает, словно стая волков, так, наверное, вообще — тоска зелёная…

Впрочем, на его вопрос Дорис рассказала, что иногда на зиму они отправляются в Швейцарию — кататься на лыжах, (Вот чего Билли никогда не смог бы представить — так это лорда Игнельда — в кричаще-ярком анораке, и — на лыжах!) и загорать.

Ну, с этим ещё — туда-сюда… Уж леди-то – точно есть что показать болванам-туристам!

Обнаружив, что Мьюриэл и Мэрдок, неслышными тенями обслуживающие их и маячившие где-то сзади, с уходом хозяина тоже удалились, Билли решил, что для первого вечера хватит разговоров — неудобно. Может, хозяйка устала, и хочет тоже удалиться, но ей неловко оставить гостя в одиночестве.

Он извинился, пожелал Дорис спокойной ночи, и ушёл к себе. Хозяйка, как ни странно, осталась за столом. Почему бы это?..

 

Войдя в комнату, Билли инстинктивно почуял опасность.

Однако среагировать не успел — только он начал отодвигать голову, как на неё обрушился не иначе — Эмпайр Стэйтс Билдинг! В глазах потемнело, ноги подкосились.

Следующее туманное воспоминание — как его куда-то несут на могучем плече…

Ага, кажется гараж. Потому что вон — стоят три машины, и пахнет… Бензином, машинным маслом, и шинами. Затем послышался скрип каких-то несмазанных петель, и голос Дорис: «Сюда, Ханс! Давай его сразу на самый нижний!» Грохнула крышка — словно отвалили какой-то люк.

Билли понимал, что сейчас с ним будут делать что-то явно нехорошее. Особенно если спустят на «самый нижний», где кричи — не кричи: наверняка никто не услышит! Однако пошевелиться не удалось — он только заметил, как его начали спускать по крутым ступенькам куда-то под бетонный пол гаража, по узкому бетонированному лазу, конец которого терялся в слепящем свете ламп…

И снова уплыл в небытие.

 

Более-менее очнулся Билли уже лёжа на спине, в большой, пустой и гулкой комнате с бетонными стенами. Кое-где на них даже виднелись следы опалубки — похоже, здесь никто не живёт, раз не позаботились об отделке или мебели.

Сверху прямо в глаза светила мощная лампа без признаков абажура, а оглядевшись, он действительно не увидел ни мебели, ни вообще хоть чего-то. Только ещё три двери.

Да, комната была абсолютно пуста, и только он, баран беспечный, лежал в её центре неподвижной колодой, раскинувшись, словно морская звезда.

Попытавшись встать, он обнаружил, что дело дрянь.

Руки и ноги оказались прочно закованы в кандалы, а загремевшие оглушительно в тишине подвала толстые цепи крепили эти чёртовы стальные зажимы к штырям-костылям — таким же монументально несокрушимым, как в церкви.

Он принюхался. Да — ему не показалось! Пахло мочой, кровью и… чем-то звериным.

Шерстью? Пожалуй, нет. Скорее, просто гниющими отбросами. Словно тут, в подвале, держат волков. Или медведей. Или ещё каких крупных хищников… Зоопарк?!

Что за дьявольщина?

Куда это его угораздило… Вляпаться? Угрожает ли что-то его жизни?!

Но ведь на дворе — двадцать первый век! Время фанатиков, и жестокого средневековья, с пытками-кандалами-ведьмами, и кровожадной Святой Инквизицией давно прошло. Да и он — достаточно заметная фигура, чтоб его можно было вот так, нагло и безнаказанно… пытать?

Убить?..

Что же это за?..

Больше подумать он ничего не успел — одна из дверей открылась, и вошла… Дорис.

Что-то в ней изменилось.

А, ну да — ярче чёртовой лампы горят глаза: в них словно… Не то — фанатизм, не то — дикая радость. Предвкушение. Вот чуяла его задница: что-то не так с этой женщиной!!!

— Привет, Билли. Очнулся? — тон лёгкой иронии. Отлично — он попробует поддержать эту игру.

— Да, очнулся. Дорис… Может быть, вы освободите меня, и мы предадим забвению этот… Досадный инцидент? — ну а вдруг?! Может, она лишь хотела попугать его? Или это — месть за… Непроявленные «знаки внимания»?! И непонимание «тонких» намёков?

— Нет. — в голосе сталь и… Точно — предвкушение! — Не для того мы столько готовились, чтобы теперь всё отменить. Да и Билл уже уехал.

— Уехал… Куда же?

— В гостиницу. Ну, ты же, — О! Она уже перешла на ты! — собирался устроиться в гостинице? Вот Мэрдок и собрал снова в сумку все твои вещи. А Билл от твоего имени вызвал такси, и номер заказал. И сейчас его увезли, и он устроится там под твоим именем. Переночует. А завтра — отправится назад в Лос-Анжелес. А, да — забыла сказать, — видя недоумённо хлопавшие глаза Билли, она издевательски усмехнувшись, уточнила, — Отправится — в твоём обличьи! И с твоими вещами и документами!

— То есть… Как это — в моём обличии?! — Билли уже кое о чём догадался, и на душе скребли не то, что кошки — тигры!

— Ну, видите ли в чём дело, мистер Шрифт… — она картинно порисовалась перед ним, потянувшись стройным телом, словно кошка, и выдержав драматическую паузу.

— Драконы-оборотни могут принимать вид любого существа, с которым вступали в тактильный контакт!.. Обратите внимание, господин эксперт, как я изящно излагаю! Вот что значит — двенадцать лет практики… Словом, достаточно было Биллу пожать вам руку и услышать голос — и пожалуйста: он сможет воспроизвести ваше тело, лицо, речь… Да что там: даже состав пота! Ни один человек… Да и собака — не сможет отличить.

Ну, конечно, мы можем не всё — вот отпечатки пальцев до сих пор не научились повторять. Впрочем, это нисколько делу не мешает.

Так что завтра вы, мистер Шрифт, «отбудете» назад, в свой отдел при Галерее, и вас там даже увидят. Поговорят. Выяснят, что вы и хозяева — ну, то есть — мы! — не сошлись в цене. После чего вы уедете в свою квартиру, покажетесь соседям. и… Пропадёте. Исчезнете, проще говоря.

А Билл вернётся домой. Поездом. Уже в собственном обличье. Или, как он делает обычно — в виде того человека, которого посчитает подходящим.

Билли поёжился — и правда, рукопожатие тогда показалось ему… Странным.

Слишком крепким и… Горячим. Да, сильная ладонь лорда показалась ему излишне горячей. Но…

— Постойте-постойте… Я не понял. Что за ерунду вы мне наплели, дорогая Дорис!.. — он принуждённо посмеялся, — Знаете что, для розыгрыша этот фарс зашёл что-то уж слишком далеко!

Ладно! Я признаю: вам удалось до полусмерти напугать меня! — на самом-то деле Билли испытывал не страх. Он испытывал дикий, всепоглощающий ужас! И удерживался от панических воплей и попыток сломать кандалы только на пределе самообладания!

Словно сбывались самые страшные из его кошмаров: и вот-вот его проглотит злой Бука, вылезавший каждую ночь из чулана к беспомощному мальчику Билли-бою… Спасавшемуся только под одеялом — накрывшись с головой!

А сейчас ему — не спрятаться!

Он попробовал снова, сглотнув, и изо всех сил сдерживая дрожь в голосе:

— Дорис! Мы с вами взрослые и цивилизованные люди! У каждой шутки должны быть разумные границы! Что за пародию на фильм ужасов вы здесь разыгрываете?!

— Билли! Ах, милый Билли! — теперь её голос выражал лишь лёгкое сожаление. — Если бы речь шла о шутке! Нет, речь идёт о выживании. Знаете, как трудно предкам мужа приходилось там, на родине?! Особенно, когда началась эта глупая истерия по поводу оборотней и вампиров? И пусть их не существует — тупому и суеверному крестьянскому быдлу этого не докажешь! Так что нам — ну, вернее, нашим предкам! — пришлось уносить ноги, буквально не захватив даже смены белья! И уже на корабле искать, в кого бы…

Преобразоваться!

Благо, здесь прародители нашли себе подходящий климат, и закрепились.

Но вы не представляете, насколько осторожно нам теперь приходится действовать, чтобы дети получали все необходимые инстинкты. Ну, и, разумеется — микроэлементы, витамины, запахи и привкусы! Вот вы: доля семитской крови в вас — не более пятидесяти процентов! А нам нужно было – семьдесят пять! Ладно, так, в принципе, тоже неплохо. Ваш отец — македонец?

Билли не хотелось отвечать. Но его молчание вряд ли имеет смысл: похоже, его досье изучили куда более тщательно, чем он — хозяйское…

— Нет. Он наполовину македонец, наполовину — серб.

— Хм. Тоже неплохо. Ладно — детишки сжуют.

— Детишки?..

— Ну да. Вы же не думаете, что я, или Билл, будем лично есть вас? — она дёрнула точёным плечиком, — Нет, взрослый дракон-оборотень может питаться и говядиной и свининой… Это только на этапе формирования, так сказать, организма, и перестройке его, подготовке с взрослению, и обучению Преобразованию, нужны тела, и мясо людей. Вот поэтому вы и здесь. Не беспокойтесь — вас съедят быстро!

— Но… Э-э… Послушайте! «Меня съедят быстро!» — передразнил он игривый тон хозяйки. — Ведь это, наверное, больно?! Может, стоило бы меня… Ну, из банальной гуманности… усыпить? Вколоть обезболивающего? Или хоть… Треснуть по голове ещё раз — чтобы я отключился!

— Нет уж! Дети всегда воротят нос от транквилизаторов и снотворного! Нам нужен был как раз такой тип — здоровый, и не потребляющий алкоголя и никотина! — Билли передёрнуло! — А насчёт — стукнуть по голове… Тоже — нет! Дети должны ощущать ваше…

Сопротивление!

Ваш страх. Да что там страх — ужас!.. Отчаяние! Боль!

Иначе это будет не охота, и не воспитание инстинктов, а трупоедство.

Мы — не гиены, чтоб питаться падалью! — гордость и пафос прорезались в напыщенных фразах. Впрочем, она быстро взяла себя в руки:

— Ну, вспомните: лисы и волки дают детишкам полупридушенную жертву, чтобы те научились убивать!

Почувствовали! Вкус чужой смерти. Подготовились, словом, к взрослой, самостоятельной, жизни…

Впрочем, я что-то сегодня заболталась. Они уже достаточно ждали.

Прощайте, Билли! Нужно было вам пользоваться возможностью, когда она была! Хоть удовольствие бы получили перед смертью… — она демонстративно вильнула округлой попкой восхитительной формы, и подошла ко второй двери.

А ведь верно — из-за неё давно уже доносилось что-то вроде поскуливания, и кто-то, словно когтями, скрёб могучие дубовые доски изнутри…

Но — «драконы-оборотни»?!

Может, просто — какие-то хищники? Типа… Тигров, пум, росомахи, наконец? Или…

Шутка-розыгрыш всё ещё продолжается?!

То, что показалось из-за двери, когда Дорис отперла замок и распахнула её, показало, что, к сожалению, шуткой и не пахло… Эти ну никак на знакомых хищников не походили.

Впрочем…

Просматривалось, конечно, кое-что от комодских варанов. Лапы, когти… Серо-зелёная складчатая кожа. Но вот голова… Скорее, от тираннозавра!

Одно существо, побольше, размером, пожалуй, превосходило овчарку. Два других казались поменьше — размером со спаниэля и таксу. Только вот…

Только вот слюна с белых клиновидных клыков капала у всех, а звериный голод в круглых глазах с вертикальной щелью-зрачком заставлял сердце биться о рёбра, словно птицу в клетке, завидевшую приближение кота!..

Волосы на затылке Билли зашевелились, мочевой пузырь непроизвольно сработал, и он издал дикий вопль, сознавая, что уже сделать нельзя ничего! Он — принесён в жертву!

И сейчас его будут, вот так, буднично и просто…

ЕСТЬ!!!

Заходясь дикими криками, и отчаянно воя, он вынужден был смотреть, как острые, словно у леопарда, когти лап вспороли ткань рубахи, а затем и мышцы на животе…

А затем три омерзительные морды стали нырять ему в брюхо, возвращаясь с сизо-белёсыми гирляндами кишок, ярко-красной печенью, голубоватой селезёнкой в окровавленных пастях! Боль наполняла всё его тело, перед глазами плыли алые круги…

Но он пока не умер.

Не умер он и когда три омерзительных создания принялись грызть его рёбра, ноги и руки, пах, отрывая куски плоти прямо вместе с одеждой. Билли ещё мог рыдать и извиваться — понимая, что это ничем ему не поможет! Но — удержаться был не в состоянии!

Боль он испытывал поистине адскую! И твари явно понимали, как этого добиться!

Но хуже всего было видеть эти глаза: глаза леди Игнельды!

В них пылало ярче степного пожара, всё: и первобытная ярость, и ненависть, и нечто хищное, кровожадное, неописуемое! Эта застывшая судорога, исказившая такое, лишь недавно прелестное, лицо! Оскал острейших белых зубов — чёрт!

Они же во всём походили на зубы детей — и как это он, слепой «учёный» крот, не заметил этого за ужином!

Нет — сейчас всё в Леди Дракон казалось несовместимым с самой природой Человека! И — Боже! — как же она наслаждалась его страданиями!.. Или — радовалась за детей?..

Вот теперь Билли знал, что дьявол — существует!

И воплощён этот дьявол — только в женщинах!..

Впрочем, она не солгала — поедали его быстро.

Во всяком случае, кричать, сыпать проклятьями, и выть он мог до самого конца, когда «старшенький», похоже, вдоволь наигравшись с жертвой, перегрыз ему горло…