1. «NO!»

 

Прежде чем начать, капитан Пауэлл дал присутствующим снова вволю проникнуться, если можно это так назвать, мрачным смыслом, имевшимся в огромных буквах на центральном мониторе. Проникнуться окончательно и бесповоротно. Уложить в сознание и усвоить. Хотя он не сомневался, что видели все его подчинённые эту лаконичную надпись уже много, много раз. Не говоря уж о том, что наверняка достаточно долго и эмоционально между собой обсуждали.

Но одно дело – обсуждать и высказывать разные версии…

И совсем другое – выслушать наконец официальную позицию руководства  экспедиции. Предопределяющую их дальнейшие действия!

Поэтому сейчас, перед началом давно назревшего и явно неприятного и напряжённого разговора, надпись казалась особенно зловещей, и не могла не угнетать и не заставлять: кого-то – вздыхать, кого-то – чесать затылок, а кого-то и скрежетать зубами.

В заполненной фактически под завязку кают-компании стояла почти абсолютная тишина, если не считать пощёлкивания реле калорифера, шелеста воздуха, поступавшего из системы кондиционирования, и мерного басовитого гула из-под пола: работали неутомимые насосы, прогонявшие жизненно важные жидкости по системам охлаждения, жизнеобеспечения и водоснабжения. В воздухе, как всегда, стоял слабый запах озона, подаваемый автоматами в помещения, где собралось много людей. Дезинфекция…

Капитан поджал губы: пожалуй, достаточно держать людей в напряжении – пора приступать к разговору. Потому что никто уже не смотрел на надпись, а все собравшиеся офицеры и специалисты, электрики, компьютерщики, техники, физики, криотехники, нанокибернетики, врачи, биологи, и все остальные, переглядывались, или молча смотрели на него. И взгляды эти казались довольно мрачными.

Всё верно. Давно пора ситуацию – обсудить. Потому что дурацкие слухи и толки о его возможных решениях, и способах выхода из неё, уже поползли по экипажу.

Поэтому капитан Сигурд Пауэлл щёлкнул переключателем, и планета, как бы отъехав, вернулась к своему более привычному виду: уютный и приветливый отсюда, с высоты полутора тысяч километров, вожделённый, но оказавшийся недоступным, словно локоть для укуса, шарик. С широкими синими пространствами-океанами, светло-рыжими пятнами островов, и полосами коричневой от почвы или песка, и зелёной от растительности, суши континентов. И невесомой пеленой ватно-белых облачков, закрывавших поверхность в некоторых районах у полюсов и на экваторе.

В просторном помещении находились, конечно, не все члены экипажа. Но дежурная вахта в машинном отделении, на мостике, в зале реактора,в  трюме, и на насосной станции, в составе лейтенанта Джека Коллинза, сержанта Соломона Дрейка, второго помощника – старшего лейтенанта Алекса Харпера, инженеров Збигнева Честны и Владимира Якушева, и техника Малькольма Шмутца, могла следить за происходящим в кают-компании через имеющиеся там мониторы. И, разумеется, слушать через динамики. При необходимости отвечая или спрашивая через стационарные микрофоны.

Капитан Пауэлл сказал:

– Я собрал вас здесь, как вы уже, разумеется, догадались, чтоб прояснить для всех членов экипажа сложившуюся ситуацию, и озвучить официальную позицию руководства экспедиции. То есть – мою и офицерского корпуса. И раскрыть, наконец, неприятную правду о перспективах нашего возвращения домой. На планету Земля. О которой, не сомневаюсь, многие уже догадались. А сейчас эти догадки подтверждены фактами. Предварительная разведка закончена, и мы перепроверили результаты. Сделали выводы. Но!

Они не окончательны.

Зонды, летавшие к поверхности, я на борт не вернул. Они так и висят там, снаружи «Пронзающего». В десяти милях от корабля. И вы все наверняка прекрасно понимаете, почему я теперь опасаюсь возвращать их в ангар. Доктор, прошу вас. – он обвёл сидевших перед ним специалистов и офицеров тяжёлым взором. Сел.

Неприятную обязанность подвести основные итоги «разведки» и изложить их, пришлось взять на себя со вздохом поднявшемуся криптозоологу, биологу, а по совместительству и главному координатору научных исследований экспедиции, доктору Йошидо Кимуро, делавшему анализ изображений, переданных зондами:

– Приветствую, капитан, приветствую, господа. – доктор невольно прокашлялся, стараясь, чтоб голос звучал громко и разборчиво, – В результате наших исследований статус биосферы планеты прояснён однозначно. Имеем мы там, внизу, на поверхности и в атмосфере, бактериальное, вирусное, и ещё какое-то заражение. Генно модифицированными вирусами, похожими на Ковид – девятьсот двенадцать. С очень высокой долей вероятности, при попадании в макроорганизмы, действующими как генетическое оружие.

Все эти, явно искусственно выведенные, вирусы, бациллы и бактерии однозначно создают смертельную угрозу для жизни любых существ крупнее амёбы. Собственно, там, внизу, не осталось ни единого живого, вот именно – макроорганизма, кроме тех же вирусов, бацилл и бактерий. Нет даже насекомых.

А что самое, на мой взгляд, страшное, так это то, что вирусы эти до сих пор живы-здоровы, и никакого стремления исчезнуть, умереть, или мутировать в безопасные формы и штаммы, не проявляют. И на борту нашего корабля нет средств для борьбы с ними.

У меня – всё.

Коротко глянув на Сигурда Пауэлла, Кимуро сел.

– Благодарю вас, профессор. – капитан, встав, снова обвёл всех тяжёлым взглядом, – Итак, жизни в привычном понимании этого слова на нашей родной планете не осталось. Бактериальное, вирусологическое, генетическое, и прочая и прочая, заражение сомнений не вызывает. Анализ, проведённый с помощью аппаратуры зондов, показал, что необычные виды вирусов, бактерий, бацилл и прочих микробов в атмосфере имеются. В больших концентрациях. Причём даже в самых верхних её слоях. Не говоря уже о том, что на поверхности всего этого добра – мягко говоря, полным-полно. А учитывая то, что возможности нашей лаборатории ни в какое сравнение не идут с тем, чем располагали земные специализированные лаборатории и ведущие специалисты крупнейших исследовательских Центров, думаю, вряд ли нам удастся вот так, сходу, выяснить. Что именно из всего этого безобразия убило всех, и людей, и животных, и даже насекомых, там, на поверхности планеты.

И пока я приказал не впускать на борт зонды с отобранными там, внизу, пробами, потому что….

Просто боюсь!

И тоже полагаю, что наших средств дезинфекции их наружной оболочки может оказаться, как справедливо указал уважаемый профессор, недостаточно, чтоб гарантированно уничтожить всю эту заразу. Наверняка им, этим специализированным супер-мутантам, и вакуум, и космический холод, и жёсткое излучение солнца – нипочём.

Такие… Хм-м… Устойчивые штаммы были известны, ещё когда мы улетали. Их, собственно, с таким прицелом и вывели – сделав суперприспособляемыми и суперживучими. И способными, мутировав – подстроиться к заражению любых существ, и обходить защиту, и оставаться невосприимчивыми к любым вакцинам, антителам, и лекарствам.

Пауэлл снова замолчал, ещё раз обведя всех тяжёлым взглядом. Руку поднял старпом. Капитан кивнул: уж на его поддержку и понимание ситуации он рассчитывать мог:

– Прошу, первый помощник.

– Думаю, в данной ситуации это – единственно верное решение, капитан, сэр. И предусмотрительное. Двумя зондами можно и просто пожертвовать – у нас на борту ещё восемь хранятся. – старший лейтенант Эндрю Гопкинс, первый помощник, ведавший заодно и всеми материальными ресурсами экспедиции, говорил спокойно, но голос его чуть подрагивал, – Ведь не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтоб догадаться: раз нет следов применения апокалипсического, то есть, сверхразрушительного, оружия, вроде ядерного, термоядерного, или субмолекулярного, и никакой ядерной зимы не наблюдается, следовательно все живые существа на планете уничтожены именно особо специализированным биологическим компонентом. Ну, или химическим. Или ещё каким, но схожего действия. Убивающим только все живые существа. Но не оставляющим разрушений.

– Ну, не совсем всё же так. – доктор Йошидо моргнул, не вставая обернувшись к помощнику, – Растения, то есть, деревья, трава, фитопланктон, там, в океанах – тоже ведь принадлежат к живым организмам. А они остались практически незатронутыми пандемией. И уже успели неплохо потрудиться в плане уничтожения всякой техногенной дряни, вроде токсичных выбросов ТЭС, или заводов. Воздух чист. Я бы даже сказал – кристально чист: ни сажи, ни токсичных выхлопов. Ну, если не считать, вот именно – биологической составляющей в виде бацилл, вирусов, и микробов. Большую часть из которых я просто не могу идентифицировать. Не было их в природе, когда мы улетали!

Собравшиеся в кают-компании отреагировали на эти общие, логически следовавшие из ситуации, и наверняка много раз обсуждавшиеся за время подлёта и выхода на орбиту, факты, по разному: инженеры Ташизаки и Мастерс переглянулись, иронически  улыбаясь друг другу, техник по холодильному оборудованию Джон Картрайт остался как всегда сидеть с непроницаемым лицом игрока в покер, старший по реакторному отсеку, техник Рашид Дассаев, почесал в затылке, ядерщик Хуан Санчес нарочито громко хмыкнул, ещё кое-кто покивал. Общее мнение высказал лейтенант Макс Иверсен, штурман:

– Позволите, сэр? Мы… понимаем сложность ситуации, сэр. Но что бы ни произошло там, на поверхности, за те восемьдесят восемь лет, пока нас не было, что-то же вначале случилось! Что привело вот… К этому! Глобально-летальному безобразию!

В результате которого население наверняка отлично поняло и осознало, что никто из них там, внизу, не выживет. И ещё, к нашему счастью, кто-то умный понимал, что кто бы ни вернулся сюда из отправленных незадолго до катастрофы в дальнюю разведку экспедиций, справиться с созданной здесь сверх-убийственной заразой этим экипажам будет не под силу. Раз уж с ней не справились земные, вот именно – самые продвинутые и искушённые в этом плане, учёные.

Поэтому о нас и позаботились. Сделали надпись.

Кстати, сэр. Как именно она сделана?

– Да, верно. Я не сказал. Спешу исправить эту оплошность, – Пауэлл кивнул, – Зонды отсняли всё вблизи. Сделана надпись очень трудоёмким способом. Зато – очень долговечным, как показывает пример тех же Египетских пирамид. Нет никаких сомнений в том, что сделали её роботы и роботехника – погрузчики, бульдозеры и самосвалы с автопилотами на борту. Сами буквы имеют в длину более ста метров, ширину – двадцать, высоту – десять. И состоят из гравия, галечника, и крупных скальных обломков. Сверху выкрашенных белой краской.

Впрочем, для выяснения этого не обязательно было посылать зонды: всё видно и так, с нашей теперешней орбиты. На то и существует компьютерная обработка. – капитан вернул надпись на экран, укрупнив буквы ещё больше, и огромное предупреждение «NO!» вновь возникло в центре экрана, – А поскольку в пустыне Наска никогда не бывает дождей, или песчаных бурь, и облачность в этом районе крайне редка, останется эта надпись там… Неограниченно долго. И видно её даже с орбиты будет отлично. И пусть краска и сотрётся со временем, но не заметить такую масштабную постройку даже с не столь «продвинутой» оптикой, как у нас, просто невозможно!

Стало заметно, что белые буквы, постепенно приближавшиеся к зрителям, и выделявшиеся на фоне буро-серой поверхности отлично, и правда – сделаны из отдельных каменных блоков и кусков неправильной формы, насыпанных высоченными грудами-холмами, и покрыты чем-то белым, пока ещё действительно не стёртым с поверхности камней неумолимыми ветрами высокогорного плато. Рядом с буквами застыли, словно стражи в вечном карауле, титанических размеров механизмы: погрузчики, бульдозера… Самосвалы. Похожие на карьерные – грузоподъёмностью не менее пятисот тонн.

– Высока, как мне кажется, вероятность того, что хотя бы в первое время кто-то за этими масштабнейшими работами присматривал. – голос подал заведующий компьютерным блоком, и главный расчётчик параметров полёта и орбит, Натан Ашкензон, программист высшей категории, – Иначе даже роботы, или ИИ могли бы чего упороть. Ведь нужно было всё предусмотреть, наладить добычу обломков из взрываемых окрестных скал, их погрузку, вывоз, формирование букв. Логистика должна быть просто дикой! И такие дела нельзя распланировать и задать какой-то универсальной программой, жёстко и сразу! Это действительно говорит о том, что умерли они все, всё же, не внезапно. А по-крайней мере за несколько… Дней? И, вероятней всего, к тому моменту уже и правда – отлично понимали, что справиться с проблемой вымирания всего населения не смогут.

– Да, похоже, именно так всё и обстояло. – вставший доктор Йошидо Кимуро моргнул, других проявлений эмоций на его плоском и как обычно невыразительном лице не отразилось, – Смерть всех этих заражённых действительно не была внезапной. Или для них неожиданной. Иначе скелеты валялись бы буквально везде. Но они находятся преимущественно в своих квартирах и домах. То есть, погибшие отлично понимали, что они неизбежно умрут. И умирают. И надеяться не на что. Следовательно, ещё какое-то время после заражения… Или отравления – оставались работоспособны. И могли мыслить.

В-принципе, примерно такая же ситуация имелась лет сто семьдесят назад, при вспышке самой первой модификации коронавируса. Но тогда создать лекарство, и разработать вакцину, к счастью, успели. Да и летальные исходы составляли не более трёх процентов от числа заражённых.

– Капитан, сэр! – ожил динамик трансляции: это голос подал сержант Соломон  Дрейк, начальник бригады мотористов, – А как же Станция на Луне? Ведь чем бы не отравились… Ну, или не заразились те бедняги, что покоятся – мир их праху! – сейчас внизу, эта зараза… Или токсин – не могли ведь распространиться через вакуум! Значит…

– Ничего это не значит, Соломон. – на вопрос ответил младший лейтенант Кейт Астон, главный связист и радиотехник, –  Иначе они ответили бы на наши запросы. Но все три дня, пока мы подлетали, в радиоэфире царило… не сказать, что полное молчание… Ретрансляционные спутники несущую волну поддерживают. Только…

Никаких сообщений или ответов от живых не было. Сплошная автоматика. Со спутников непрерывно транслируются данные о погоде, навигационные сигналы систем Джипиэс, несущая частота для трансляции телевизионных каналов. Вот только исходящей картинки телецентров нет. С поверхности не передаётся ни-че-го. Это я про Землю. А с Луны вообще нет никаких, в том числе даже автоматических, сигналов.

– Более того. – Пауэлл нашёл нужным окончательно расстроить несбыточные мечты, – Если вспомнить, Станция на Луне и при нас целиком и полностью зависела от поставок с Земли. Кислород, вода, пища… Насколько я помню, когда мы улетали, у них ещё не было даже оранжереи, или помещений для нашей любимой хлореллы. Своя у них имелась только электроэнергия – солнечные батареи и миниреактор. И, тем не менее, это – вот именно, наша последняя надежда. И возможность.

Узнать, что там, дома, произошло. – он заставил себя перестать играть желваками на скулах, – Не сомневаюсь, что какое-то время они, то есть, дежурная смена учёных на Станции, поддерживали связь с… э-э… погибающими. И прожили после Катастрофы достаточно долго, чтоб принять какие-то… Решения. И записать всё происходившее. Хотя бы в вахтенный журнал. И внести в память компьютеров.

Потому что запасов кислорода, насколько я знаю, на Станции имелось максимум на два года. И продуктов – на год.

– Ну, продукты-то можно, при разумной экономии, растянуть, сэр, – это, как всегда немного растягивая слова, высказался сержант Лютер Вайс, кок-диетолог, – Но вот кислород… Его ведь можно, вроде, добывать и из воды, сэр? Электролизом. Раз электроэнергия есть. А вода… Я слышал, имелась и там, на Луне? Где-то под почвой?

– Верно, сержант Вайс, вода там кое-где имелась. Но – не в районе Станции. Её ведь поэтому так и строили – на монолитном базальтовом плато, чтоб случайно не разрушили никакие лунотрясения, или просадки сыпучих грунтов. Так что с водой… Впрочем, зачем гадать. Зонды номер три и четыре показали чётко и однозначно: лунная Станция находится там же, где находилась, когда мы улетали. И внешне выглядит… Неповреждённой. – капитан вывел нажатием кнопки изображение Станции на главный экран, – Во-всяком случае, с высоты километра. Но и – абсолютно необитаемой. Нет даже навигационных огней. Молчат и радиомаяки для автонаведения грузовых и пассажирских ракет.

Следовательно, прежде чем окончательно что-то по поводу нашего статуса и дальнейших действий решать, нам в любом случае придётся посетить это последнее прибежище человечества. Ознакомиться с тем материалом, который наверняка поступал к ним в процессе… э-э… агонии нашей цивилизации. Нам нужно узнать. Точно узнать.

Сможем ли мы вернуться на родину…

Хоть когда-нибудь!

 

Збигнев Честны, главный инженер технических коммуникаций, не пошёл в свою каюту после окончания вахты, практически совпавшего с завершением расширенной чрезвычайной планёрки, как это дело обозначил до её начала капитан Сигурд Пауэлл. Вместо этого Збигнев направился в тренажёрный зал. Однако спокойно, в гордом одиночестве, «покачать железо», как он было собирался, чтоб успокоить взвинченные нервы, не получилось: туда же заявился и младший лейтенант Джером Гастингс, третий пилот.

– Привет, Збигнев.

– Здравствуй, Джи.

После привычного обмена приветствиями они расселись и разлеглись на выбранных снарядах: Честны собирался качать дельтавидные мышцы, Джером – икры.

Минут пять царило напряжённое молчание, если не считать усиленного сопения, скрипа блоков, и рычания: профессионалы предавались работе с максимальной отдачей. Первым остановился Джером. Дождался, пока закончит и Збигнев. После чего сказал:

– Херня всё это. Мне кажется, капитан специально сильно преувеличивает опасность. И если не посылает вниз, на Землю, челнок с первой партией учёных и техников, так не из боязни их заражения. А по каким-то другим причинам.

Ну не могла тут вся эта понасозданная хрень давным-давно не сдохнуть! Или попросту – не испариться, если это были яды! За восемьдесят-то лет!..

Збигнев отвечать не торопился. Вместо этого, отдуваясь, некоторое время делал вид, что старательно закрепляет на тренажёре для пресса дополнительный блин. Тон его, когда всё же ответил, оптимизмом не лучился:

– Хрень запросто могла не сдохнуть. Может, конечно, я не Йошидо, но кое-что в биологии понимаю. Есть такие организмы – ну, микроорганизмы! – которые и в виде спор, и в виде цист, да и в нормальном состоянии могут запросто жить, что в жерлах подводных вулканов, при температуре плюс четыреста, что в космическом вакууме, при минус двухста: в далёком двадцать первом веке такие сверхустойчивые штаммы впервые обнаружили на наружной поверхности какой-то там орбитальной космической станции. И они там вполне себе процветали. Так что в этом пункте я с капитаном согласен. Поскольку при нормальной-то, комнатной, температуре выжить всему этому дерьму – как два пальца обо…ать!.. Что же до ядов…

Они, конечно, могли и испариться, и разложиться…

Что не гарантирует поступления их новой порции из какой-нибудь хитрой автоматической ловушки, когда какой-нибудь идиот спустится и попробует пошарить по опустевшим улицам! Система «мёртвая рука»!

Так что нефига нам туда, вниз, соваться, пока точно не будем знать, что там произошло. Или у тебя просто руки чешутся подержаться за штурвал посадочного модуля? – Честны наконец посмотрел в глаза Джерома. Убеждённость в своих словах там определённо имелась. Джером, дёрнув щекой, буркнул:

– Да, я про такое дело тоже слышал. Ну, минимум-то знаний по биологии… И тактике партизанской войны, и систем адекватного ответа на нападение, впихивают и в нас, вояк. Но ты не останавливайся – я же вижу, что ты не закончил мысль.

– Верно. Не закончил. Вот что значит жить тесной замкнутой кучкой целых восемнадцать лет. – Збигнев невольно усмехнулся, пожав плечами, – Я хотел сказать и вот ещё что. Неприятное и фатальное.

Как мне лично представляется, самое страшное – так это то, что прервётся на нас… Ну, и тех бедолагах, что прилетят сюда через десять, пятнадцать, сорок два, и сколько там им ещё положено, лет, Род Людской. Если только не найдём каких выживших из наших где-то тут, в космосе… Ну, или не обнаружим какой спутник… Или корабль – с Хранилищем зародышей людей. Или эмбрионов в анабиозе. Здесь же. В космосе.

Потому что нет и у нас, и у тех, кто вернётся позже нас, никаких средств… да и просто – знаний, чтоб побороть ту наверняка специфическую и крайне стойкую мерзость, что понавыдумывали тут проклятые яйцеголовые в белых халатах!

– То есть, ты считаешь…

– Я абсолютно уверен. Что заказан нам путь домой. Навсегда.

И всё, что нам остаётся – это или заселить снова Станцию на Луне, перевезя туда наши запасы кислорода и всего прочего… И оборудовав там теплицы с баками хлореллы.

Ну, или просто жить (А, вернее – доживать!) здесь, на «Пронзающем Бесконечность». Ничего никуда не перевозя. И не переоборудуя. Наслаждаясь сравнительно комфортными условиями. И надеясь, что наши машины проработают ещё какое-то время…

Но!

Только пока, вот именно, не перемрём от старости. Или не погибнем при очередной аварии. И, как я это уже сказал, завершим собой человеческий Род. Поскольку оставить-то после себя детей… Мы не сможем! Не с кем нам их зачинать. И некому их нам родить! И оборудования для клонирования у нас нет. Как и хранилища зародышей или эмбрионов. (Не предусматривалось такового на нашей посудине!) Как не было его, насколько я знаю, и на Лунной Станции. (Да и с какой бы стати оно там было?!)

А уж сколько мы проживём – неважно. Но умрём мы точно не от удушья. Поскольку наших запасов кислорода теперь, после того, как погибли Стравинский, Сэрсо и Кадышев, хватит ещё на примерно сто пять лет.

– Но… Погоди-ка. Как-то уж больно глобально ты подходишь. «Хранилище эмбрионов»! Как бы они его создали и запустили на орбиту – если уже все и всё было заражено?! – Джером нахмурился, и теперь даже не пытался делать вид, что собирается качать бёдра, – Ладно – «Пронзающий»! Согласен, его снаряжали и оснащали не для колонизации других планет. Но ведь там, на Станции, насколько я помню, должны были быть какие-то… Женщины! Ну, учёные! Им же – разрешалось?!.. Луна же?!

– Всё верно. Женщины там наверняка имелись. (Даже при нашем отлёте!) Но поскольку прошло по объективному местному времени не менее восьмидесяти лет, даже если б таковые женщины и выжили… Они уже наверняка прошли бы через менопаузу. И были бы дряхлыми старухами.

То есть – зачать и родить так и так не смогли бы.

Но все эти рассуждения не имеют смысла. Хотя бы потому, что, вот именно – не имелось там, на Станции, сколько-нибудь существенных запасов кислорода.

– Но кок Лютер говорил про воду и электролиз…

– Ага, говорил. Но ты же помнишь, что ответил Пауэлл? А, кроме того, во льду, если б его даже удалось добыть где-то вдали от Станции, наверняка содержались бы какие-нибудь включения других элементов и веществ. Или газов. Которые запросто могли бы быть радиоактивны – вспомни пресловутый гелий-три! – или просто токсичны.

– Хм-м… То есть – ты думаешь…

– Хотелось бы, конечно, верить, что ваша разведка на Станции хоть что-то да даст нам. Хотя бы надежду. Хоть на что-то. Когда, кстати, вылетаете?

– Капитан сказал, что через два дня. Второй челнок не использовали шесть лет. Нужно его подготовить. Зарядка аккумуляторов, смазка механизмов, и всё такое прочее. И, понятное дело, ни сам Пауэлл, как наш первый пилот, ни второй пилот, то есть – первый помощник Эндрю Гопкинс, челнок не поведут. Я его поведу. – Гастигнс фыркнул.

– Хорошо. Вот я и подожду два дня. И потом подожду ещё какое-то время – сколько вы там будете «разведывать». (Ждал же все эти чёртовы годы!) И уж потом решу.

По горло мы в дерьме…

Или уже ушли в чёрную вонючую глубину вместе с макушкой.

 

2. Пересуды

 

Заведующий оранжереей, доктор Эдди Маркс, кончиком толстенького мизинчика поправил съехавшие на кончик носа старинные очки в металлической оправе. Когда он потел, такое сползание по влажной и маслянистой поверхности происходило часто – буквально каждые пару минут. Но контактные линзы доктор не признавал принципиально: они, по его словам, царапали его роговицу! А глаза у него одни: запасных на складе не выдадут!.. Даже таком огромном и всеобъемлющем, как на «Пронзающем»!

Значит, так. Задачи ему и его подразделению поставлены вполне конкретные и чёткие. Пищевые ресурсы на корабле нужно срочно пополнить – а не рассчитывать, что они смогут подъесть тут всё, да и перейти на нормальное полноценное питание: уже там, на родной планете. Которая, ясное дело, не поскупится на деликатесы и витаминизированные фрукты-овощи «а ля натурель» для своих изголодавшихся даже по банальным «грунтовым» огурцам, покорителей космических пространств и их окрестностей.

Обломились их радужные надежды.

Да и с «висением» тут, на орбите, всё вполне ясно: в ближайшие сто лет спуск туда, к вожделённым ресурсам и закромам, отпадает. Отпадает на неопределённое время и возможность пополнить запасы расходуемых реагентов из баз родной планеты.

И придётся таким образом изыскивать скрытые резервы, и составлять самим необходимые смеси и компоненты для гидропонной установки здесь. На борту.

Собственно, ничего принципиально нового ему для этого выдумывать не придётся.

К счастью, их подразделение внесло необходимые поправки в организацию работы ещё пока их «Пронзающий» летел туда – к Тэте Лиры. Цикл практически замкнут. И все «отходы», что с камбуза, что из гальюнов, так и так попадают на переработку. Огромные чаны с дистиллятом пусть атмосферы корабля и не озонируют… Зато отлично позволяют отстояться и перебродить и перегнить всей той непрезентабельной массе, что создаёт в процессе жизнедеятельности функционирующий… Тьфу ты: живой человек.

А уж отстоянную массу, после того, как стекла в накопители и очистители жидкая фракция,  отлично перерабатывают в компост модифицированные и отобранные селекцией, и мутировавшие в необычайно эффективные орудия переработки, старые добрые калифорнийские черви. После которых этот компост полностью готов к употреблению.

Черви у них – самые, как говорится, лучшие. Надёжные. Отобранные тщательной селекцией. Способны переварить и переработать, кажется, и ржавые гвозди. Хе-хе.

Только вот нет у них на корабле ржавых гвоздей. Всё здесь максимально долговечное и надёжное. Нержавеюще-стальное, карбоновое, алюминиевое, и титановое.

И запас витаминов, микроэлементов, да и вообще – всего, что могло бы понадобиться для борьбы с цингой, аллергиями, авитаминозами, нарушениями веса или ещё какими проблемами – на борт был погружен. И доктора у них – профи! Не дадут болеть…

– Хван. – доктор обернулся к стоявшему позади него пожилому технику по гидропонным установкам, – Ты ведь слышал, что сказал капитан.

– Да, доктор, я всё слышал.

– Значит, мне не нужно ничего объяснять. Начинай процедуру номер девять.

– Хорошо, доктор. – немного припадая на правую ногу, техник двинулся к центральному помещению их отсека, окружённому со всех сторон теплицами и парниками, где в гидротрубах выращивались признанные необходимыми растения. И Маркс отлично знал, что техник там будет делать.

Распечатает предпоследнюю коробку с неприкосновенным запасом микроэлементов, и примется за их разведение. После чего выльет смесь в центральный рекуперационный бак. Откуда она попадёт во все трубы, подающие раствор к корневищам… А после этого – в дождевальную систему теплиц, и оранжереи, где как раз и растут растения, укоренённые в компосте. А тот получен из… В том числе – и трупов. То есть – тела несчастных, погибших в той страшной аварии с реактором – съедены членами экипажа «Пронзающего» как минимум – несколько десятков раз. «Замкнутый цикл», будь он неладен…

И пусть в первые дни после принятия Пауэллом «странного» решения, пусть умирающие и сами попросили об этом, предпочтя так продолжить существование, принеся пользу соратникам, чем быть погребёнными в пучинах космоса, все остальные и ершились, и ворчали, что «не по-людски», но сейчас-то, спустя десяток лет, все понимают: так было нужно.

Для выживания.

Проклятье. Вот так и подумаешь, что хоть что-то полезное имелось и в, как ни кощунственно это звучит, смерти тех троих бедолаг. Что принесли тогда, ремонтируя чёртов реактор, свои жизни фактически в жертву, и тела – в «расход»: чтоб остальные товарищи по полёту могли пожить…

Подольше.

А вот какие-то гнусные твари там, на Земле, наоборот – всё сделали для того, чтоб все их сограждане попередохли!.. И поселиться на родной планете не мог бы уже никто!

И хотя доктор Маркс был принципиально против ненормативной лексики, но не мог не сказать, пусть и про себя: «Ну не долбо…бы ли все эти начальственные гады»?!

 

Сайрус Хоппер открыл дверцу конвертера, и смачно туда плюнул.

Когда дверцу закрыл, изнутри послышалось привычное жужжание – сканнер. И вот уже его плевок изучен, оценена его масса, и манипулятор со скребком отправляет три грамма жидкости на переработку к анализаторам, поглотителям, и фильтрам…

Если б это не было так трагично, то можно было бы похихикать: его плевок в какой-то степени скоро окажется во всех оставшихся на «Пронзающем» членах экипажа: поскольку наверняка сейчас направится в бак отстойника, и вскоре снова будет дистилирован в дисцилированную воду. Снабжён необходимыми солями и минералами, и микроэлементами из кухни доктора Маркса. И попадёт в трубы питьевой воды.

Где его выпьет и он. И можно будет снова сплюнуть…

Невесёлые думы младшего техника, не мешавшие ему, впрочем, внимательно изучать привычные показания на приборах пульта, прервал приход начальства: в машинный зал заявился комендант корабля, старший лейтенант Станислав Яндринский.

– Здравия желаю, господин старший лейтенант, сэр. – техник поторопился встать, и вытянуться, – Вахту несёт сержант Хоппер. За время дежурства происшествий нет. Все показатели в норме.

– Вольно, сержант. – Яндринский поморщился, словно от зубной боли, но сержант знал, что никаких проблем с зубами у экипажа быть просто не может – заменили им всем зубы жевательными пластинами ещё двадцать лет назад, до вылета с Земли. При подготовке. Как, впрочем, заменяли и всем, кто должен был летать в космосе долго. Или периодически, но – на постоянной основе. То есть – работая здесь. В этом самом чёртовом космосе. Само-собой, удалили всем и аппендиксы, и подлатали внутренние органы: от печени до простаты, – Что там со вторым насосом оранжереи?

– Всё в порядке, сэр. После того, как поменяли пускатель, включается в штатном режиме. Вон: не далее, как пятнадцать минут назад док Маркс откачал из накопительного бака тридцать пять литров воды. Похоже, растворяет очередную партию… реагентов.

– Хорошо. – лейтенант чуть кивнул, – В следующий раз придётся пускатель уже чинить. Потому что это был предпоследний новый. Продолжайте контролировать.

Яндринский собирался уж было пройти дальше, по мрачному коридору, образованному огромными трубами, буквально пронизывающими всё пространство обширного помещения, но сержант приостановил его движение вопросом в спину:

– Лейтенант, сэр… Простите, что спрашиваю.

– Да, сержант Хоппер?

– Так что? Получается, спуститься на поверхность нам вообще не удастся?

– Нет, сержант. В ближайшие даже годы – точно нет.

– А… Когда?

– Боюсь, уверенно на этот вопрос не ответит даже доктор Йошидо. Потому как не попали ещё в его распоряжение бациллы или вирусы, что лютуют сейчас там, на поверхности планеты. Остались пробы всего этого в зондах, которые пока тоже там – снаружи. Доктору же пришлось довольствоваться только изображениями, полученными микроскопами зондов, и переданными их видеокамерами.

А до тех пор, пока эти пробы ему на непосредственное исследование не попадут… Ну, или мы не узнаем из архивов Лунной Станции, что это были за средства поражения, не получится и разработать методы адекватной борьбы с ними. Хотя…

Надежды на это, как сказали и доктор, и капитан, мало.

– Так – что?! Мы так навсегда и останемся гнить заживо здесь, в вонючем брюхе нашей чёртовой посудины?!

Лейтенант оценил и перекошенное побледневшее лицо, и судорожно сжатые кулаки, и неприкрытую злость в тоне. Перед лицом столь опасных тенденций он даже сделал несколько шагов к дежурному. Тяжело вздохнул. Глянул в глаза техника. Сержант первым отвёл глаза. Старший лейтенант сказал:

– Наша, как вы, сержант, выразились, «вонючая» посудина, спасала нам жизни уж не упомню сколько раз. Она отлично противостоит и облакам молекулярного водорода, и солнечному ветру, и космическим лучам. И прослужит она нам верой и правдой ещё по-крайней мере девяносто лет. Именно на столько хватит наших запасов. И никакой «внешний» враг нам не страшен. А только – внутренний! То есть – конфликты.

Которых всегда можно избежать путём простых переговоров.

Например, если у вас, или кого-то ещё из экипажа есть вот прямо – непреодолимое желание, спуститься вот прямо сейчас – туда, на поверхность, и лично проверить её пригодность для обитания, вы не стесняйтесь, скажите. А лучше подайте рапорт. Официально. В письменном виде.

Не сомневаюсь, что капитан Пауэлл с большим удовольствием погрузит всех таких недовольных, неверующих, и соскучившихся по не-замкнутому и «невонючему» пространству там, в трюме, в запасной челнок. Да и отпустит с Богом!

Потому что тогда всем остальным останется запасов гораздо больше.

А на возвращение уже не надейтесь – вас заразных мы на борт не впустим.

Так что – хотите подать рапорт?

– Н-никак нет, сэр! Простите. Это… Это был эмоциональный срыв!

– Хм. У доктора Людвига нахватались наукообразных словечек?

– Э-э… – Хоппер невесело усмехнулся, – Так точно, сэр.

– Понятно. – лейтенант коротко кивнул, – Не думайте, что у вас у одного слюнки текут, и ноги чешутся вновь побродить там, по вожделённой зелёной травке. И полежать, раскинув руки, и дыша не-кондиционированным воздухом, под голубым небом, где пели бы жаворонки, а вокруг стрекотали цикады и ласковый ветерок шевелил бы волосы на голове, и мягко шелестели бы эта самая травка и полевые цветочки…

Но пока мы не выясним точно, отчего умерли все наземные существа крупнее амёб, сунуться туда может только самоубийца. Или уж совсем закоренелый мазохист. Желающий несколько последних дней жизни провести в нечеловеческих мучениях!

– Да это-то ясно, сэр… Простите ещё раз, что… Не сдержался! Уж больно обидно!

– Считайте, что вы прощены, сержант. Поскольку отнюдь не первый, кто поднимает этот вопрос. Собственно, мне и самому в плане разумности и сдержанности поведения похвастать нечем: это я, не далее, как вчера, предлагал капитану спуститься на втором челноке, и попробовать походить там – хоть и в скафандрах…

На что он мне вполне спокойно и доходчиво объяснил. Что поскольку погибли все, следовательно, не существует пока надёжных средств и способов борьбы с этой зар-разой! Не создали этих средств даже самые супер-продвинутые и специализированные лаборатории земных учёных. И даже если мы не погибнем там сразу, вернуться, что на челнок, что на «Пронзающий», так, чтоб не поперезаразить всех, кто тут остался, мы не сможем!

Нечем у нас произвести должную дезинфекцию! Дегазацию. Стерилизацию. Ну, или что там положено провести. Чтоб гарантировано убить всю эту дрянь. Ну вот не догадались снабдить наш «Пронзающий» соответствующими реагентами и приборами те, кто его построил и оснастил. Да оно и понятно: кто же тогда предполагал, что самый страшный враг будет ждать нас не там, в пучинах дикого космоса, а – здесь!

Дома.

И враг это будет невидим, неощутим, и жутко живуч и смертоносен.

– Понял, сэр. – Хоппер поджал губы, очевидно, переваривая полученную информацию. Но переварил он её быстро, – Получается, хорошо, сэр, что капитан у нас такой занудный и дотошный!

– Он – не занудный, сержант. – лейтенант невольно дёрнул плечом, – Он педантичный. И спокойный. И просто может лучше нас сдерживать свои эмоции и контролировать желания. Вроде такого, например, как побыстрее спуститься туда.

На неповреждённую внешне и безобидную с виду поверхность.

– Да, всё понятно, сэр. Разрешите продолжить несение вахты?

– Разрешаю, сержант. – Яндринский, снова кивнув, двинулся, куда собирался, по пути внимательно оглядывая стыки и соединения труб, и манометры. И проверяя датчики утечек.

Сержант почесал затылок.

Хорошо, получается, что он всё-таки спросил. Потому что теперь «хитрый» план трюмного старшины капрала Волонтира, и сержанта Йохана Похъёлы, заведующего складом оружия, можно смело… Засунуть им в задницы!

Не выгорит их дерзкая задумка похищения всеми недовольными членами экипажа второго челнока, или парочки спасательных капсул, и бегства с корабля туда – к вожделённой поверхности с пасторальными с виду пейзажами.

Потому что пасторальные-то они пасторальные…

Только вот пожить подольше, пусть и в «вонючей», и до чёртиков обрыдшей коробке «Пронзающего Пространство», пусть и глядя на все эти набившие оскомину физиономии, приборы и стальные серые стены, чертовски хочется!

 

В рубку радистов капитан явился лично.

Вскочивших и приветствовавших его офицеров усадил обратно на их рабочие места жестом руки:

– Вольно. Докладывать можете сидя.

Лейтенант Джастин Хьюз покачал головой:

– Нечего докладывать, сэр. Ни единого, даже самого слабого, сигнала. Только автоматы. Бакены, ретрансляторы. Промежуточные усилители. Навигационные спутники.

– Понятно. – капитан сам сел в пустое кресло третьего радиста. Помолчал. Лейтенант чувствовал, что капитан зашёл к ним неспроста, но спрашивать начальство не торопился. Прекрасно знал, что капитан и сам спросит о том, что его беспокоит. И точно:

– Лейтенант. Хочу спросить вас, как специалиста. Профессионала. Почему они, понимая, что погибнут, не наладили какую-нибудь автоматическую передачу? Чтоб мощная радиостанция там, на поверхности, просто годами передавала то, что они попытались довести до нас таким сложным и трудоёмким способом?

– Н-не знаю, сэр. – Хьюз хмурил кустистые брови, всё ещё сомневаясь, говорить ли о своих подозрениях и догадках, – Может быть, не успели?

– А построить огромные буквы успели. Нелогично. Ладно, вижу, что определённые версии у вас имеются. Имеются?

– Э-э… Так точно сэр. Имеются. Только…

– Да?

– Они чертовски пессимистичны.

– Ладно. Будем считать, что это – неофициальный вопрос. Не для протокола или вахтенного журнала. Выкладывайте.

– Мы считаем, сэр, – лейтенант переглянулся со вторым вахтенным, младшим лейтенантом Питером Бархузеном, тот ничего не сказал, но покивал, – Что все обычные радиостанции и их оборудование, там, на поверхности, приведены в негодность. И разрушены. И как раз из-за этого самого разрушения и могло случиться… То, что случилось.

– Ну-ка, поподробней, пожалуйста.

– Ну… Если, скажем, одна из противоборствующих сторон выпустила облако, или облака с микромикропами, и минидронами, и роботараканами, как раз и принявшихся за наружные, а потом и внутренние рабочие органы и приборы всяких там антенн и ретрансляторов, то вторая противоборствующая сторона, понимая, что её собираются оставить без связи, и таким образом лишить возможности координировать свои действия против последующих ударов, как раз и могла… Выпустить в воздух всю эту заразу!

Плюс, конечно, поторопилась уничтожить, уже своими микропами и дронами, аппаратуру противника! Возможно, микропы и дроны уничтожили не только наружные средства для радиопередач, типа начинки антенн и головок ретрансляторов, но и внутренние. Например, электронные схемы, источники питания, силовые кабели, аккумуляторы. И так далее. Сами знаете, сэр, когда мы улетали, вся эта вредоносно-диверсионная, автономно действующая дрянь уже имелась. И – вполне живучая и работоспособная!

– Звучит правдоподобно. Если принять за аксиому, что какая-то из сторон всё-таки решилась применить всё это дело. Но вот не верится, что – решился какой-нибудь начальственный идиот отдать такой приказ. Не мог он не понимать, что ему адекватно ответят!

– Так точно, сэр. Должен был он всё понимать.

Но всё ведь могло быть и по-другому. То есть, я хочу сказать – от желания каких-то президентов, лидеров, или начальников Штабов это могло и не зависеть! Это могло случиться и из-за приказа от ИИ. Ну, например, чьего-нибудь Центрального оборонного компьютера. Он мог, изучая обстановку, решить, что ему что-то угрожает… Или посчитать, что ситуация для нанесения превентивного удара максимально благоприятная…

Вспомните, сэр: на низшем исполнительном уровне, где счёт идёт на тысячные доли секунды, таким следящим системам уже даже при нас доверяли: например, самостоятельно сбивать ракеты вероятного противника. Или ремонтировать и заменять повреждённые цепи и кабели. Помните, инцидент с Тайваньским Боингом? Как следящий компьютер военной базы США на Цейлоне посчитал его небольшое отклонение от стандартного курса – потенциальной угрозой своей базе?

– Ещё бы не помнить. Но, по-моему, дело тогда закончилось просто выплатой компенсаций семьям погибших, и официальным извинением.

– Так точно, сэр. Но! Вряд ли в программу этого самого компьютера тогда внесли какие-то кардинальные изменения. А то – вдруг бы противник этим воспользовался?!

Пауэлл кивнул: всё верно. Замедлять скорость принятия решения, или глобально перепрограммировать такие следящие системы опасно. Эта хитро-мудро запрограммированная и обученная дрянь может тогда просто не среагировать в случае реальной угрозы. Вон, например: их автоматические противометеоритные пушки. Никого ни о чём не спрашивают, а прекрасно и эффективно работают! Молча паля во всё, что, по их мнению «плохо летит!» Но спросил капитан о другом:

– Если виноваты дроны и микропы, сможем ли мы найти какие-либо… Следы?

– Вряд ли, сэр. Зонды же наши ничего и никого не нашли? Хотя и искали… Слишком много времени прошло. И сами микропы и минидроны наверняка уже посдыхали, попадали на землю, и даже попросту исчезли. Сгнили. Разложились. Коррозия!

– И, вероятно, именно поэтому мы и не можем поймать ничего идущего с Земли. – это подал, наконец, голос лейтенант Бархузен, – Отсюда, с орбиты, видно только то, что сами несущие фермы и тарелки антенн выглядят целыми. Ну, почти. Если не считать обычной атмосферной коррозии. То есть – банально проржавели. А вот цела ли их внутренняя электроника или, проще говоря, начинка…

Выяснить можно было бы только диагностическими приборами. Там. На месте.

– Куда нам путь пока заказан. – капитан поднялся с кресла, – Ладно, собственно, что-то такое мы уже предполагали, и предчувствовали ещё до того, как я выслал зонды. Тарелки, астрономические телескопы, и прочие гигантские наружные устройства для приёма-передачи радиосигналов действительно на месте. Но вот их электроника вряд ли цела, даже если её никто и не «обрабатывал» специально. Та же коррозия, и разрушение подложек. Кремниевые матрицы тоже не вечны. Максимум – сто лет…

– Позволите, сэр? – это руку поднял Бархаузен.

– Да, лейтенант?

– Тут… Как бы это поточней сформулировать, есть и альтернативная гипотеза. Моя личная.

– Хорошо, говорите.

– Я допускаю, что такие автоматические устройства, транслировавшие бы в космос запись о том, что здесь произошло, могли и сознательно не создать и не запустить. По ещё одной причине.

Престиж.

– Что?

– Престиж, сэр. Ну, то есть – нашим боссам там, внизу, стало стыдно, что какие-нибудь инопланетяне, живущие в нескольких световых годах от Земли, могут поймать такую передачу. И узнать. Какие мы идиоты. И что планета – свободна. И можно прилетать, дезинфицировать, ну, или дегазировать, и – вселяться! Поскольку теперь никто их права на обладание уютным тёплым шариком оспорить не сможет! И даже межгалактической войны затевать не надо. Мы им её сами – на блюдечке!..

– Интересная теория. – Сигурд мысленно посмеялся. Но вслух сказал, – Однако уж слишком неправдоподобная. Думаю, о том, чтоб не ударить лицом в грязь перед какими-то там потенциальными пришельцами, что правительства, что специалисты думали в последнюю очередь. И всех куда больше беспокоил вопрос экстренной разработки вакцины или лекарства. Поэтому мне лично не слишком верится в теорию о войне с глобальным применением микродронов… Вызвавшую вот это.

А больше – в войну из-за ошибки, или сбоя, вот именно – оборонных компьютеров.

Ладно, продолжайте несение вахты.

– Есть, сэр!

– Есть, сэр.

Когда за капитаном закрылась дверь, лейтенант долгим взглядом посмотрел на своего младшего по званию помощника. Сказал:

– Прекрасно он обо всех этих микродронах, и «сбоях» догадывался и сам.

– А для чего тогда к нам заходил? Да ещё и «неофициально»?

– Во-первых, хотел услышать мнение «специалистов». Ну а во-вторых…

– Да?

– Капитан у нас – американец. И он пытался, и сейчас пытается найти способ доказать, что первый акт агрессии всё-таки произвели русские. Ну, или китайцы.

Наверняка не прошли даром годы, когда ему промывали мозги в Вест-Пойнте. Зомбируют они там, тьфу ты, – я хотел сказать, зомбировали в этой Высшей Академии, и запудривали мозги – капитально! Задавали, так сказать, на всю оставшуюся жизнь чёткие и конкретные установки. Так мол, и так: наша Америка – намбер уан. Светоч и оплот демократии. И у нас – самая передовая техника и технология. Наука! И гуманность. И никогда и ни на кого – мы первыми не…

Так что не верит он до сих пор, что его хренова родина первой напала. Или начала… Ну, или что это именно её «суперпродвинутые» оборонительные компьютерные системы, или свято верящие в свою непогрешимость и вседозволенность, и «технологическое превосходство», вояки, сами спровоцировали и запустили всё произошедшее.

Вернее, скажем лучше так: на уровне подсознания-то он в возможность, и весьма высокую, всего этого, верит… Но боится даже сам себе признаться.

– Чёрт. Когда ты так говоришь, у меня прямо мороз по коже. Не хотелось бы оказаться под руководством комплексующего, и отягощенного навязчивыми идеями расового превосходства, психа. И ведь не посоветуешь ему сходить к доку Людвигу!

– Не волнуйся. Капитан у нас не националист. А реалист. Что он, собственно, вполне успешно и доказал нам за эти годы.

И к доку сходит сам.

 

Капитан Пауэлл привычным жестом пригласил офицеров сесть, после чего сел и сам во главе небольшого стола, всё равно занимавшего добрую половину передней комнаты его капитанской каюты. Офицеры расселись, поглядывая и на него, и друг на друга.

Пауэлл перешёл сразу к делу:

– Господа офицеры. Сегодняшняя планёрка у нас посвящена несколько… Необычной проблеме. А именно – национальному вопросу.

Поясню. Ранее этот вопрос практически никогда не вставал, но сейчас он может возникнуть, и создать нам… Существенные проблемы.

Экипаж у нас, как вы прекрасно знаете, многонациональный. Учёные, поскольку они на момент формирования состава экспедиции отбирались из самых лучших и опытных, представляют преимущественно Европу и восточную Азию. Техники и инженеры – из Индии, России, и Латинской Америки. Наш, то есть – офицерский, корпус – в основном профессионалы из США, Китая, и России. А всего у нас на «Пронзающем» имеются представители двенадцати стран и четырёх континентов. И трёх конфессий.

За всё время полёта практически никогда, – капитан незаметно для всех постучал костяшками пальцев по нижней кромке столешницы, – у нас на корабле не возникало вопросов, связанных с разделением людей не по профессиональным и человеческим качествам, а по принадлежности к той или иной конфессии, расе, или национальности. Прошли, к счастью, к моменту нашего вылета, времена, когда одна или несколько рас или наций провозглашались «высшими», или какие-то нации позиционировались как низшие, тупые, ленивые, или просто недостойные. И всех нас воспитывали в обществе, в социуме, где все люди изначально равны в своих правах и способностях. И это правильно.

Но!

Завтра нам предстоит отправить разведочную партию на Лунную Станцию. И я не знаю, что они смогут выяснить из местного архива о причинах возникновения конфликта там, на планете. И в чём состояла суть произошедшего конфликта.

И если таковые сведения там сохранились, и в них недвусмысленно будет указано, и найдутся реальные доказательства, что боевые действия развязали какие-то конкретные страны, или нации, и к тому же руководствуясь подобными… Расовыми, или националистическими, либо религиозными нормами и приоритетами, у нас на корабле могут начаться, вот именно – проблемы.

Наверняка тогда представителям таких конфессий, наций, или стран не избежать обвинений в произошедшем. Что само по-себе, разумеется, было бы и дико, и глупо, и несправедливо. Но!

К сожалению – весьма вероятно.

Поскольку не все наши члены экипажа при выборе линии поведения руководствуются разумом и логикой, а, в силу того, что они – просто люди, и – эмоциями.

Не буду указывать вам на возможные ужасные последствия таких обвинений.

Мы все прекрасно понимаем, что те, кто летал с нами все эти годы – отличные специалисты, верные друзья, и выдержанные и мужественные соратники. Стойко переносившие тяготы длительного пребывания в тесном замкнутом пространстве, и космосе. И даже жертвовавшие жизнями для спасения остальных. Царствие небесное нашим погибшим!

Однако сейчас терпение оставшихся в живых людей подвергается огромному испытанию. А психика – стрессу. И естественное раздражение, недовольство, злость и даже истерия, могут проявиться в самых… Крайних формах. Не сомневаюсь, что многие из вас, как, во-первых, умные люди, а во-вторых – ответственные за жизнь и безопасность экипажа руководители, не могли уже не размышлять над этой проблемой.

Для этого я и собрал вас сегодня здесь. Чтоб узнать ваше мнение, и выслушать предложения по возможным нашим действиям. По предотвращению возникновения бунтов, обвинений, и межнациональных или межконфессиональных «разборок». Начнём по порядку, – капитан кивнул сидящему от него справа первому помощнику:

– Прошу вас, старший лейтенант Гопкинс.

Со вздохом первый помощник Гопкинс поднялся. Видно было, что тема ему неприятна. Но на то они – и офицеры, чтоб подумать, как сохранить здоровье – и физическое и духовное! – своего экипажа!..

 

3. «Чудесная» находка.

 

 

Младший техник Малькольм Шмутц знал только один приемлемый способ снятия нервного напряжения. Ну, или проще говоря – подавления очередного приступа отчаяния и лютой злобы.

Злобы на всё: на идиота-капитана, на козлов-учёных, на врачей, на баранов-сменщиков, на кока-дебила. Кормящего обрыдшей безвкусной баландой. И на неприятности и проблемы, которые они все вечно старались ему создать.

Вот как сейчас.

Неужели все остальные, кто слушал тупые рассусоливания в кают-кампании, и помалкивал в тряпочку, пока Пауэлл со своими приспешниками – ближайшим окружением! –  как по нотам разыгрывали этот сволочной спектакль, хоть на секунду им поверили?!

Что, дескать, раз погибли все там, на поверхности, ещё восемьдесят лет назад, так и им, почти двадцать лет по корабельному времени не ступавшим на землю родной планеты, спускаться на «заражённую» поверхность нельзя?!

Чушь какая. Бред! Понятно одно: капитан и его банда не хотят выпускать их из этой вонючей консервной банки – «Пронзающего бесконечность»! И осталось выяснить только одно: почему?! Что там они себе задумали такого, чтоб сделать это руками многострадального экипажа?! Из-за чего этот самый экипаж нельзя выпускать на «свободу»…

От мыслей буквально пухла голова, скрипели стиснутые зубы, играли на скулах желваки, и сводило, скрючивало трясущиеся пальцы, пока доставал Белинду из ящика. Сопя и матерясь вполголоса.

Но когда привязал её как обычно, за запястья и щиколотки, распяв на жёсткой кровати животом книзу, с широко раскинутыми руками и ногами, от вида беззащитно-доступного прекрасного тела с милыми округлостями, его немного отпустило. Ф-фу-у…

Попалась, голубка. Никуда не денешься!.. Супер она у него! Сейчас он её сзади… А в следующий раз – уж лёжа на спине. Но вот так – его заводит больше!

Встав над чёртовой электронной куклой, он уже не задыхался от злости, а вожделенно сопел, невольно водя взглядом от доступных в таком ракурсе изящных маленьких ступней с нежно-розовой кожей подошв, до аккуратных пикантных ямочек над ягодицами, и выше – по стройной и гладкой спине. Любовался и профилем прелестно-нежного лица… Нет, не зря он заказал себе блонду: светлые волосы делают как бы – кожу – нежней, а личико – ещё миловидней!

Тем хуже для неё.

Наконец, налюбовавшись, он прикрыл обнажённое туловище синтетической простынёй. Для его кратковременной памяти материала достаточно – теперь все «достоинства» его партнёрши обозначены лишь выпуклостями на белой тонкой поверхности, что заставляет вступать в дело уже – воображение!.. А оно у него – хо-хо!

Зато так нежная и мягкая псевдокожа уж точно не порвётся!

Плётка-нагайка у него за эти двадцать лет поизносилась, конечно… Но он отлично справляется с её ремонтом. Так что сила удара и зона поражения остались прежними.

Ну, пора.

Он щёлкнул выключателем.

Чуть дёрнулась простыня на спине – включились симуляторы дыхания. Открылись василькового цвета огромные глаза, сразу скосившиеся на него. Изо рта донёсся сдавленный вздох, сразу перешедший в стон, когда его подопечная поняла, что снова «распята». Умоляющий взор обратился к нему, пухлые губы еле слышно прошептали:

– По… Пожалуйста! Господин! Не надо! Я всё сделаю, что прикажете! Пощадите!..

Вот. Этого он и ждал. Чтоб она умоляла, и плакала…

Поэтому с тех самых пор, как флотское руководство выделило ему для личного пользования эту пластиковую шлюху, выбранную им по стандартному Каталогу, и штатный флотский программист настроил её на режим полного подчинения, Малькольм и не сменил ни разу выставленный двадцать лет назад режим!

Возбуждает потому что! Дико возбуждает!!! До сих пор.

Вон: естество зашевелилось!

Но с некоторых пор он приспособился к новым ролевым играм. Он – палач. Агент гестапо. Инквизитор. Сутенёр. Плантатор, наказывающий за неповиновение строптивую рабыню. Грубый и жестокий самец! Животное! Так что незачем ждать чего-то ещё. Словарный запас у куклы весьма ограничен, и когда из её чувственного ротика несутся просто стоны и междометия, ему гораздо…

Приятней.

Ну всё: сегодня он в роли… Инквизитора:

– Н-ну, признавайся, ведьма! Где научилась колдовству?!

– Что вы такое говорите, господин?! Я никогда… Пожалуйста, не надо! А-ах!

Тварь съёжилась ещё до того, как он нанёс удар. Он, посмеявшись, и остановив руку, убедился, что электронная шлюха теперь закусила губки – понимает, что он играет с ней. Как кот с мышкой!.. И она боится его. И неважно, что там она сейчас бормочет.

И пусть это только программа, (Хоть и отлично кем-то прописанная!) но ему достаточно и этого ощущения от её «стандартных» реакций – передано такое «поведение» создателями этой дряни чертовски реалистично!

– Говори! Это ты – заколдовала всю чёртову Землю?!

А истово она всё отрицает – можно заподозрить, что и правда… Без неё тут не обошлось! (Интересно: можно ли научить такую куклу и правда – колдовать?!..)

Но эти «посторонние» мысли – отвлекают! Сбивают с настроя!

Наконец он ударил её – сразу сильно и хлёстко.

Белинда дёрнулась. Застонала, замычала. Затем – завопила.

Как хорошо, что он навсегда выставил ей голосовую мощность в три процента – так и его соседи за стенами не слышат, как он её «обрабатывает», и он отлично различает всё, что там сейчас лепечет чувственный ротик с пухленькими губками!

Кровожадно ухмыльнувшись в широко раскрытые косящиеся на него умоляющие глаза, он удовлетворённо выдохнул, и нанёс очередной удар. А приятно смотреть, как она извивается, словно и правда, ощущает невыносимые страдания! Ах ты ж сучка!.. Ну погоди! Сейчас он тебе!.. Прикидываешься, мразь?! Ну так получай! Вот тебе! Вот!..

И только когда пот стал заливать глаза, а там, внизу, всё напряглось и затвердело так, что, казалось, вот-вот зазвенит, он отбросил плётку, и принялся дрожащими теперь от вожделения пальцами расстёгивать форменные штаны. Скинул на пол и простыню…

Когда забрался на сотрясающуюся от почти беззвучных рыданий гадину, удовлетворённо выдохнул: не так важно то краткое мгновение между тем, как он вставит своего красноголового воина туда, куда надо вставить, и финишем, как важно ощущение.

Это волшебное чувство: что он – господин и властелин! Большой Босс! И повелевает своей рабыней уверенной и не знающей пощады рукой!.. Ну, и другими местами…

Вот что значит – правильная подготовка! Он почти приехал ещё до того, как закончил экзекуцию. Поэтому когда через пару минут угар буйства плоти закончился, и всё, что требовало выхода наружу, из его чресел вышло, он сполз с до сих пор слабо подёргивающегося от традиционных рыданий тела на постель. Выдохнув, и закусив, как недавно и его жертва, губы.

Обман. Всё – обман. И самообман.

Не чувствуют стандартные пластиковые куклы для секса, которыми снабжён в соответствии с Уставом весь экипаж, никакой боли. Не говоря уж о сексуальном удовлетворении. Нет у них в теле никаких рецепторов! Не смогли ни инженеры, ни врачи создать хоть сколько-нибудь приемлемых вариантов… Ну, во-всяком случае, так было, когда они улетали.

А теперь, похоже, так и придётся до конца жизни «наслаждаться» этой вонючей пластиковой мерзавкой. Зная, что на самом деле она абсолютно бесчувственна, и если и плачет, или даже стонет от наслаждения – делает это только из-за того, что в её процессор загружена такая программа…

Как обозначено в Инструкции пользователя – «покорная жертва».

Да и хрен с ним! Пока у него, как говорится, работает, вполне его этот режим устраивает. А вот режим, когда уже кукла трахала бы – Его. Или его мозги! – никоим образом ему не подошёл бы! Не нужна ему «сильная и самодостаточная, независимая» партнёрша. Которую ещё нужно было бы уговаривать. Или вести с ней «интеллектуальные беседы».

Тьфу, идиотизм!.. Такое – для тех, кому поговорить хочется. Учёным, офицерам…

А он – простой техник!

Мысленно выругавшись, он протянул руку, и отключил лежащее рядом устройство, призванное поддерживать в «рабочем состоянии» членов экипажа. Мужчин.

Логичное решение, что с точки зрения психологов, что с точки зрения физиологов. Здоровые и половозрелые самцы должны… Выпускать пары. Избавляться от накопившегося в организме семени. Ну, заодно и предотвращать гомосексуальные поползновения и извращённые настроения, могущие возникнуть в сугубо мужском коллективе, когда там совершенно нет женщин!

Вероятно, да что там вероятно – наверняка! – всё это просчитано и проверено на «добровольцах» штатными флотскими специалистами-психологами, тысячи раз.

И ведь – работает!

Он удовлетворён. И успокоился. Ну, почти…

Теперь только извлечь блок семяприёмника, и промыть и продезинфицировать…

Но этим он займётся позже. Потому что сейчас устал. И хочет отдохнуть.

Развязав руки и ноги бессловестной Белинды, он просто спихнул её с кровати на коврик, куда она упала с глухим стуком – словно скинул мешок муки с плеч на палубу камбуза. Он сладко потянулся, криво ухмыляясь. Ну, спокойной ночи, Малькольм!

Спокойной ночи, милый доморощенный садист-затейник.

 

Джером Гастингс щёлкнул переключателем на пульте посадочного модуля, проинформировав остальных:

– Перехожу на ручное. Попытаюсь призем… Тьфу ты – прилуниться не слишком далеко от купола со входом. Всем пристегнуться. – этого можно было и не говорить, все и так пристёгнуты! – Ускорения будут… До двух с половиной «же». Я должен экономить горючее. И не забудьте проверить ремни и крепления гранатомётов и плазменных излучателей – мне вовсе ни к чему, чтоб они в самый неподходящий момент порхали по кабине.

– Не волнуйтесь, пилот. Всё под контролем. – голос первого помощника оставался как всегда сух и спокоен.

Гастингс криво усмехнулся:

– Главное – ничего из барахлишка не забудьте, когда двинетесь. Вдруг там засели злобные чужие. Готовые оборонять стратегический объект!

– Ваша ирония, лейтенант, неуместна.

– Понял, сэр. Простите. Это я… Пытаюсь поднять нам всем «боевой дух».

На это замечание первый помощник, вопреки прогнозам Гастингса всё же полетевший с ними, промолчал.

Про себя Гастингс подумал, что, собственно, не должен отчитываться, и стараться «поднять боевой дух» двум врачам-биологам, пяти армейским техникам с оружием, инструментами и различным оборудованием для проникновения и ремонта. И трём сосредоточенно-озабоченным инженерам. Информация о том, что он должен беречь горючее – им всем до лампочки. Как и его домыслы и «юморение» про «чужих». А первый помощник Эндрю Гопкинс, возглавляющий эту маленькую экспедицию, знает об экономии и сам. Что же до пристёгивания барахлишка, и людей…

Пристёгнуты и люди и их весьма богатый арсенал. Поскольку после отделения от корабля исчезло действие гравитаторов, и в челноке царит лишь та сила тяжести, что создают двигатели – своим ускорением… Ну, или невесомость, когда они выключены.

Но не молчать же, поскольку и так достаточно тоскливое настроение царит у них на борту с того момента, как капитан разрешил в случае крайней необходимости входной люк попросту взломать!

То есть, Пауэлл заведомо уверен, что никому там, в помещениях Базы, разгерметизация уже не нанесёт вреда. И не рассчитывает, что механизмы и приводы двери центрального шлюза остаются в рабочем состоянии.

Методичная и аккуратная работа по регулировке вектора тяги и одновременная коррекция места посадки заняли его внимание на целых (!) пять минут. Касание поверхности прошло незамеченным на фоне действительно немаленьких ускорений при торможении и манёврах. Гастингс удовлетворённо вздохнул:

– Посадка произведена, сэр. До Лунной Станции по дальномеру триста пять метров. Однако на автобусы я бы не рассчитывал – вам придётся идти пешком. Прошу пассажиров проследовать к выходу. Виртуальные стюардессы помогут вам вскрыть их. Надеюсь, вам понравилось летать космолиниями «Пронзающего бесконечность»!

– А можно всё-таки без неуместного чёрного юмора, лейтенант? – Джером буквально затылком чуял, как первый помощник морщит лоб в недовольной гримасе, и поджимает губы.

– Так точно, сэр, можно. Но если по Уставу – оно уж так тоскливо…

– И тем не менее. Прошу придерживаться стандартной процедуры.

– Есть, сэр. – Джером усмехнулся в усы, и показал язык центральному обзорному иллюминатору, поскольку знал, что никто его лица не видит, – Докладывает третий пилот Джером Гастингс. Командир, сэр. Посадка произведена.

– Отлично, лейтенант. Потрудитесь оставаться на месте, пока разведочная партия не вернётся на борт. Ваша задача: держать модуль в полной готовности к взлёту на случай экстренной эвакуации.

– Есть, держать в готовности, сэр. – Гастингс уже спрятал свою кривую ухмылочку туда же: в холёные усы. Эвакуация, как же! Чёрта с два тут есть в ней смысл.

Поскольку наверняка внутри команду исследователей ждут только трупы.

И прекрасно все они это понимают.

Он невольно посерьёзнел и передёрнул плечами.

Не хотелось бы, вот именно, идти с ними…

 

Капралы Карпов и Дзорба поставили огромный блок портативного аккумулятора у пакетника входного шлюза с заметным облегчением: пусть и при ноль пятнадцати нормальной силы тяжести нести громоздкий и чертовски неудобный ящик было нелегко, и, вот именно – неудобно. Нет, весил он, конечно, не сто сорок килограмм, как там, на «Пронзающем», или на Земле, но огромная инерция, приличный размер, и острые жёсткие углы-рёбра никуда не делись.

Первый помощник скомандовал:

– Техник Ходжес. Займитесь пакетником.

– Есть, сэр. – техник, произведённый за заслуги и профессионализм в капралы здесь же, на корабле, ловко справился с крышкой пакетника, и принялся что-то мурлыкать себе под нос, придирчиво обозревая начинку коробки.

Всё как обычно. Не по Уставу. Но первый помощник знал, что делать замечания не надо – иначе работа профессионала с вокальными причудами замедлится раза в три. Так что пусть работает, как привык. И плевать, как говорит (Или думает!) пилот Гастингс, на Устав: время сейчас дороже. Кислород в баллонах их скафандров лучше использовать на осмотр, а не на ожидание…

Минут десять, пока ловкие даже в скафандре пальцы пристраивали щупы и клеммы к цепям и деталям в сложной электрике наружного щита электрораспределителя шлюза, царило весьма напряжённое молчание: техник сосредоточенно работал, дыша, как ни странно, абсолютно бесшумно. Зато наполняя радиоэфир немузыкальным мурлыканьем. Остальные только переглядывались, да тихо вздыхали, не нарушая «процесс» приколами, соображениями, или комментариями: а чего говорить, когда уже всё сказано, и варианты обсуждены. И никто не сомневается в том, что они лезут в могильник…

Ходжес наконец откинулся назад, пропев несколько тактов из победного марша из «Аиды». Буркнув: «враг сопротивлялся изо всех сил, но победили сильнейшие!», обернулся на первого помощника:

– Вроде, готово, сэр. Включать? Надеюсь, конечно, что смазка не успела совсем уж закаменеть. Но на всякий случай пусть кто-нибудь поможет мне сдвинуть бронеплиту.

– Карпов, Дзорба. Помогите технику. Включайте, Ходжес.

Под совместными усилиями техника и других двух капралов броневая плита, перегораживавшая отверстие четыре на два, посопротивлявшись с десяток секунд пыхтящим и сопящим, и трясущим и раскачивающим её мужчинам, вдруг легко и плавно откатилась вбок, открыв тёмную утробу большого грузового шлюза. Космонавты еле удержались на ногах. Ходжес буркнул:

– Чёрт. Открылась-таки!

– Можно подумать, техник, мы сомневались в ваших способностях! – Гопкинс казался довольным.

Изнутри вырвалось небольшое облачко снежной пыли, ясно указывая, что хотя бы какая-то часть атмосферы там, в помещениях Станции, сохранялась.

– Заносите. И входите. – первый помощник не стал пояснять, поскольку все и так отлично знали, что делать. Доктор Йошидо, оставшийся пока за порогом, хмыкнул, заглядывая в глубину тёмного помещения из-за спин бойцов:

– А почему этот шлюз такой… длинный?

– Он – технический. – голос первого помощника звучал теперь снова нарочито спокойно. Волнуется тоже, стало быть, даже этот пятидесятилетний ветеран, – И ведёт прямо в ангары. Откуда на поверхность выезжали разведочные и бурильные луноходы. А длина стандартной буровой мачты доходит до десяти метров. А нам этот шлюз подходит больше обычного шлюза потому, что мы с нашим немаленьким хозяйством легко можем тут разместиться. – помощник указал рукой на пять солидных ящиков и три незачехлённых агрегата, которые уже втаскивали внутрь помещения техники и бойцы.

Убедившись, что все оказались внутри, Эндрю Гопкинс скомандовал:

– Капрал Ходжес. Закрывайте наружный, и принимайтесь за внутренний.

 

Терапевт широчайшего профиля, а по совместительству и штатный хирург доктор Людвиг попытался привычным движением поправить остатки роскошной когда-то шевелюры на затылке. А когда из-за обнаружения преграды в виде затылочной части шлема скафандра это не удалось, вполголоса буркнул «блин». После чего констатировал представшее перед ними зрелище следующим образом:

– Как профессионал-патологоанатом с тридцатипятилетним стажем работы могу констатировать, что пострадавший погиб от удара топором.

Первый помощник, невольно дёрнув щекой, и заставив себя оторвать взор от распростёртого на животе скелета с торчащим из спины, из области сердца, топором, поспешил внести ясность в ситуацию:

– При всём уважении, доктор. Сговорились вы с третьим пилотом, что ли? Ваш с ним неподражаемый чёрный юмор в данной ситуации несколько… Угнетает.

– Хм-м… Согласен. Приношу извинения. Это… От нервов.

– Верю. Потому что мы все на взводе. Но картина… Удручает.

– Вот именно. Потому что все мы понимаем, что такой удар он при всём желании не мог нанести себе сам. Следовательно…

– Следовательно здесь имела место некая конфронтация. А говоря проще – гражданская война. Думаю, мы найдём ещё трупы. Капрал Ходжес. Подключайте аккумулятор к местной резервной сети. Пусть заработает хотя бы аварийное освещение.

– Есть, сэр.

 

Трупы нашлись.

Собственно, их и искать особо не пришлось: некоторые коридоры ближе к центру управления были буквально завалены скелетами в истлевшей одежде. В тускло-красном свете аварийного потолочного освещения все тени казались словно чёрно-кровавыми, и зловещая тишина больно давила на уши и нервы. Иногда даже казалось, что трупы шевелятся, хотя первый помощник отлично понимал, что это просто тени от движения налобных прожекторов его подчинённых. Мрачной атмосферы не могли рассеять ни преувеличенно бодрые команды старпома, кому какой коридор осматривать, ни комментарии доктора:

– А у этого – рана в височной области черепа. Сквозная. Следовательно, тоже – никаких «естественных» причин.

Определить, от чего умерло большинство пострадавших, проблемы как правило не представляло: у кого-то огромная дыра в одежде указывала на лом или остриё багра, зачастую валявшихся тут же, у кого-то череп оказывался расколот – наверняка тем же топором. Ещё кто-то буквально плавал в лужах крови, сейчас, разумеется, высохшей, и превратившейся в отвратительно шелушащееся чёрное пятно на полу. У некоторых трупов из спины, или груди торчало что-то вроде рукояток от кухонных ножей. Из чего нетрудно было сделать вывод, что всё огнестрельное оружие кто-то предусмотрительно запер. Или ликвидировал. Впрочем, первый помощник мысленно сам себя поправил: не имелось на Станции никакого огнестрельного оружия! К моменту её открытия никто уже не верил в нападение «агрессивно настроенных» пришельцев. Или террористов.

Поскольку последние ещё не вышли в космос…

Доктор Людвиг подвёл мрачный итог:

– Лично у меня не осталось сомнений. Никаких «внешних» врагов. То есть – «зелёных человечков». Никаких болезней. Никакой смерти от старости или голода, или отсутствия воздуха из-за разгерметизации… Они перебили себя сами. Вон: в руках вон того и вон того до сих пор зажаты кухонные ножи, а под вон тем трупом – ломик с пожарного щита. А вон и кирка. Всё верно, сэр. Гражданская война.

– Интересно, почему они не пользовались лазерами, ракетницами, и гарпунами.

– А очень просто. Не хотели повреждать стены и двери, и нарушать таким образом герметичности Станции. – это высказался второй учёный, доктор Йошидо.

– Но… с чего бы это им так заботиться о герметичности Станции, если они всё равно перебили друг друга?

– Не знаю, сэр. Но могу догадаться. Наверняка так происходило оттого, что что-то… А вернее – кого-то они хотели сохранить во что бы то ни стало.

Несмотря даже на «гражданскую войну»!

– Но… Кого?

– Вероятней всего ответ на этот вопрос мы получим на пятом, самом нижнем этаже Станции. Где самые «надёжно» защищённые помещения. Да и Командный Центр располагался именно там.

 

Ответ на предположение доктора Йошидо и правда нашёлся именно в Командном Центре.

Прямо посередине обширного, хоть и несколько низковатого помещения, по периметру сплошь заставленному шкафами с документами, приборами, и компьютерным оборудованием, высился огромный ящик. Монументальный. Со всех сторон опутанный шлангами, проводами, и обвешанный приборами.

Саркофаг.

Две жёлтых лампочки на его передней панели до сих пор тускло светились, и от металлической коробки полтора на полтора на три метра исходило слабое гудение. Правда, ощутить это удалось лишь тогда, когда Гопкинс коснулся объекта рукой в перчатке: в ушах возник тихий равномерный гул. Первый помощник скомандовал:

– Доктор. Похоже, вы не ошиблись. Кого-то они тут сохранить пытались. И поскольку то, что имеется внутри – наверняка по вашей части, прошу вас.

Но Йошидо и сам уже заставил себя преодолеть странную скованность, и подойти поближе к агрегату. Счистить слой неизменной пыли с передней части иллюминатора на его верхней стороне. И заглянуть в расчищенное окошко.

Чтоб ответить, ему пришлось сглотнуть, и даже прочистить горло:

– Гхм-гм… Тэкс. Поистине, чудесная находка. Имеем одного погружённого в гиперсон пациента, сэр. Предположительно вполне живого. Данные приборов, – он поспешил повторно взглянуть на блёкло-зелёные цифры, выведенные проектором прямо на стекло иллюминатора, – говорят о… Нормальном состоянии.

К этому моменту и первый помощник подошёл и встал рядом с доктором. Однако при всём своём самообладании он не смог сдержать удивлённого возгласа:

– Чёрт!.. Это же – женщина!

– Вот именно, сэр, вот именно. И я даже боюсь предположить, какие трудности и проблемы нам эта находка создаст!

– В-смысле – проблемы?

– Ну как же! Если (Если!) нам удастся благополучно вывести её из гиперсна и оживить, и она действительно придёт в себя…

Мы ведь были в полёте почти двадцать лет! А мы – мужчины! В большинстве своём здоровые и сильные. И естественным желанием любого из нас будет в первую очередь – секс!.. С последней представительницей женского пола!  И удержать многих из команды будет… Весьма затруднительно.

А у этой женщины сейчас в первую очередь должна быть другая функция.

Возродить вновь столь глупо вымеревшее человечество. То есть – никакого, вот именно, «беспорядочного» секса! А – только с теми, кого мы выберем для этой почётной и ответственной роли! То есть – умными и здоровыми!

Так что мы должны поберечь нашу единственную…

Еву!

– Разумеется, доктор. Вы абсолютно правы. Эта… женщина представляет сейчас поистине колоссальную ценность. И мы не можем допустить, чтоб члены нашей команды… – первый помощник прикусил язык, понимая, что его сейчас слышат все, кто задействован в операции, и те, кто остался на корабле, в рубке, – Э-э… Использовали её не по так чётко сформулированному вами «главному назначению». Хотя…

Она не кажется слишком уж привлекательной. Лицо не назовёшь миловидным.

– Думаю, сэр, в нашем случае это не будет иметь никакого значения.

– Согласен. Но в любом случае, все вопросы, связанные с её воскрешением и дальнейшим… Функционированием будет решать капитан.

– Господин старший лейтенант, – доктор Йошидо позволил себе криво усмехнуться про себя, но в его голосе это никак не проявилось, – Не нужно ставить вопрос так. Она – к сожалению! – не оборудование, которое должно, как вы выразились, «функционировать». И с «предназначением», которое мы собираемся ей предложить, а вернее – навязать, может не пожелать согласиться.

Ведь она – женщина!!!

Конечно, в её колоссальной ценности, что для нас, что для человечества у меня сомнений нет. Но с другой стороны было бы… Нетактично решать всё за неё. И сводить её роль к функции «человекоматки». Ведь она – тоже личность. Обладающая определёнными правами и в первую очередь – правом на свободу. Решений. Ведь мы – как ни крути, а члены – Социума! И подчиняемся Законам и нормам поведения. И у нас – демократия!

Поэтому мы ничего не можем ей навязать вопреки её воле! И она должна сама выбрать и принять то, что ей, вероятней всего, предстоит делать. И делать довольно долго.

Фактически – до конца её репродуктивного возраста.

– Хм-м… Согласен, доктор. Но не рано ли мы заговорили о её «решениях» и «правах»? В первую очередь нужно всё-таки воскресить её. И убедиться в том, что сейчас она способна зачать и выносить. И родить. Здоровое полноценное потомство. Все проблемы, связанные с её «решениями» и «правами» встанут только в этом случае!

Да и то – если она не очнётся полной идиоткой, или не сойдёт с ума, как иногда случается при выводе из гиперсна!

– Разумеется. В первую очередь – оживить. Это – важнее всего. Сохранив все функции организма.

И я, как специалист, предвижу здесь определённые проблемы. В частности, что энергопитание этого автоклава в настоящее время явно в критическом режиме. И нужно срочно подключить наши аккумуляторы к его цепям. Потому что несмотря на то, что лампочки и надписи – ещё жёлтые, и зелёные, горят они в полсилы. Или даже, скорее, в четверть накала. То есть – похоже, солнечные батареи и местные аккумуляторы уже не в состоянии поддерживать нормальное функционирование систем жизнеобеспечения. И резервное питание нужно подать как можно быстрее!

Первый помощник тоже треснулся рукой в перчатке о затылочную часть шлема. Затем глянул на техника:

– Капрал. Вы слышали доктора. Найдите здесь, на приборном щитке этого автоклава, выводные клеммы для подключения наших резервных аккумуляторов. И немедленно подключите к ним наш третий резервный блок. Ни при каких обстоятельствах энергопитание этого… устройства не должно прерываться! Карпов, Дзорба! Принесите сюда этот блок из входного коридора.

Капралы отправились наверх, перенести тяжеленный кожух третьего резервного аккумулятора от входного тамбура, возле которого его, как и большую часть доставленного на Станцию оборудования, маленький отряд оставил пока – за ненадобностью. Техник с кряхтением опустился на колени, и принялся копаться, и тыкать щупами тестера, в щитке на боковой панели автоклава. Первый помощник неторопливо двинулся вокруг гудящего ящика, внимательно осматривая его кожух и периметр комнаты.

Внезапно он с возгласом удивления наклонился, подняв с пола покрытый инеем листок бумаги. Впрочем, при внимательном рассмотрении это оказалась не бумага, а кусок толстого картона, покрытый словами, написанными с большим нажимом обычной шариковой ручкой. Некоторое время Гопкинс хмурил брови, читая. Сказал:

– Доктор! Подойдите. – первый помощник говорил нарочито небрежно, но никого го предательски подрагивающий голос не обманул. Все сразу поняли, что Гопкинс нашёл что-то очень важное. Наверняка имеющее отношение и к усыплённой женщине и к катастрофе на Станции.

 

4. Завещание

 

Доктор Йошидо прочёл текст очень быстро, буквально за несколько секунд. Отреагировал весьма эмоционально:

– О-о! Вот как… Хм-м… Н-да. Думаю, мы можем смело зачитать это послание и остальным… нашим людям. Раз уж они уже узнали о найденной. Так, как мне представляется, будет честнее.

– Да, пожалуй. Тем более, что… Капитан, сэр! – первый помощник теперь обращался непосредственно к Пауэллу, который присутствовал, конечно, в рубке «Пронзающего», но до сих пор не вмешивался в действия своего подчинённого и первого заместителя, логично полагая, что тому на месте и виднее и сподручней принимать конкретные решения. – Прошу вашего разрешения огласить это… Завещание! Насколько я могу судить, оно… Важно. Особенно в контексте того разговора, который мы… – помощник не договорил, но не сомневался, что Пауэлл и так всё понял.

На некоторое время капитан взял паузу. Но прочтя текст, который Гопкинс поднёс к своей наплечной камере, согласился:

– Зачитывайте.

– Есть, сэр. Вот этот текст, уважаемые… э-э… соратники:

«Обращаюсь к нашим выжившим потомкам, или тем представителям Человечества, кто вернётся из экспедиций к звёздам. Ну, или к инопланетным существам, которые прилетят сюда, в солнечную систему.

Виновных в том, что вирус «Ковид-193» вырвался на свободу, в результате ли преступной халатности, или был применён сознательно, там, на Земле, найти так и не смогли. Бессмысленные и злобные обвинения со стороны правительств разных стран в адрес вероятных виновных подтвердить конкретными и неопровержимыми фактами и доказательствами не удалось. И все дни перед тем, как прекратились последние радиопередачи с Земли, на нашей родной планете царил вопиющий информационный хаос.

Однако беспочвенные домыслы и попытки прояснения этого вопроса послужили причиной возникновения конфликта и на нашей международной Станции.

В результате этого конфликта в живых остался только я, заместитель начальника Станции, профессор Каин Харак, и физик-ядерщик Нелли МакГоннегал. Однако в связи со вспыхнувшей и между нами ссорой, я взял на себя смелость принять следующее решение.

Первое. Усыпить с помощью снотворного Нелли МакГоннегал. И поместить её в саркофаг для гиперсна, как потенциальную продолжательницу человеческого рода.

Второе. Уничтожить все имеющиеся в моём распоряжении материалы, полученные нами с Земли в период с начала катастрофы, по сей день, и касающиеся попыток выяснения, кто виновен в произошедшей трагедии. Я посчитал, что эта крайне противоречивая и предвзятая информация ничего не проясняет, а только позорит так называемое Человечество. В глазах что его сыновей, отправившихся к звёздам во имя Блага этого самого Человечества, что инопланетян, прилетевших бы и пожелавших восстановить последовательность событий и причины чудовищной трагедии.

Третье. Перевести всё энергопитание Станции на поддержание функционирования автоклава с усыплённой.

Четвёртое, и последнее. Принять дозу цианистого калия, чтоб сэкономить энергию и кислород на моё, бессмысленное теперь, проживание здесь. Поскольку сам я уже не в состоянии «продолжить человеческий род». В связи с преклонным возрастом и климаксом.

Прощайте.

Надеюсь, вам с принятием решений будет легче.

Каин Харак.»

 

Некоторое, и довольно продолжительное, время после того, как стих чёткий и подчёркнуто нейтральный голос первого помощника, царила тишина.

Затем капитан Пауэлл сказал:

– Не могу не поразиться мужеству и рационализму заместителя начальника Лунной Станции. Он, несмотря на чудовищные трудности, и преклонный возраст, сделал то, что должен был сделать настоящий Человек с большой буквы. То есть – не стал вмешиваться в «разборки» тут, на Станции. И, загрузив женщину в саркофаг, самоустранился, завершив все дела, чтоб не… Потреблять лишний кислород и электроэнергию. И сохранил для нас возможность попытаться восстановить род человеческий.

И постарался предотвратить наши, или чьи-либо ещё попытки выяснить, кто виновен в произошедшей катастрофе. Сняв тем самым массу щекотливых вопросов, которые, и правда, могли бы возникнуть у членов нашей экспедиции. И частично нейтрализовал возникновение презрительного к нашей расе отношения, если бы сюда первыми добрались действительно – какие-нибудь инопланетяне. Но где он сам?

– Боюсь, сэр, что он – в своей каюте. Я нашёл его, просто проходя мимо, чисто случайно, поскольку именно его имя значилось на дверной табличке. Сама дверь была распахнута настежь. А тело лежало на кровати. Без видимых следов насильственной смерти. Да и лицо… Выглядело как бы… Умиротворённым!

– Ясно, старший техник Дассаев. Кстати, что там с их реактором?

– С реактором проблема, сэр. Но не техническая. Оборудование, насколько могу судить, не повреждено. Все механизмы и трубы в хорошем состоянии. Просто полностью «выгорело» ядерное топливо: стронций-234.

– То есть, если бы мы загрузили из наших запасов, реактор снова можно было бы запустить?

– В-принципе, оно бы так и было, сэр. – старший специалист по реактору не скрывал в тоне иронии, – Проблема только в том, что у нас, на борту «Пронзающего», нет этого самого стронция. А из того, что есть, синтезировать его невозможно. А применено здесь, в их миниреакторе, именно это редкое топливо, насколько я понял, для того, чтоб при любых обстоятельствах избежать возможности сляпать из него бомбу!

– Хм-м… – но первый помощник думал недолго, – Следовательно, восстановить энергоснабжение Станции в полном объёме не удастся в любом случае?

– Так точно, сэр. Реактор пуст, как бутылка из-под шампанского после Нового Года. Местные же аккумуляторы имеют заряд на пределе их живучести: ноль шестьдесят пять сотых процента. А то, что сейчас способны выдать солнечные батареи Станции, составляет не более чем четыре десятые процента от их изначальной мощности. Саморазрушение, сэр. Ну, и плюс пыль на наружных поверхностях. С вероятностью девяносто процентов через пару лет тут так и так обесточилось бы всё. Включая… э-э… саркофаг.

Следовательно, мы успели. Вскочить в последний вагон уходящего поезда.

– Да, это радует. Но непонятно, почему этот… Харак… Не предусмотрел такого?

– Осмелюсь предположить, сэр, что он не был специалистом ни по реакторам, ни по солнечным батареям, ни по автоматике. – это весьма сердитым тоном влез в разговор техник Ходжес, который всё ещё стоял на коленях перед панелью управления автоклава, продолжая что-то там замерять и переподключать, вполголоса ругаясь, – Да и по электричеству, если уж на то пошло, он специалистом не был! Он тут такого наподсоединял!..

Удивительно, как чёртов автоклав попросту не сгорел за все эти годы! Но сейчас всё в порядке. Всё будет работать ещё как минимум пятьсот дней. На столько нашей запасной батареи хватит. Ну-ка, чтоб я не вставал, кто-нибудь: посмотрите: нормально ли горят цифры?

– Отлично горят. Ярко и чётко. Спасибо, техник. Благодарю вас за оперативное устранение… Проблемы. И пусть мы пока не знаем, как нам оживить эту… усыплённую, в любом случае хотелось бы пока хотя бы – сохранить её. В целости.

– Согласен с вами, первый помощник, – в голосе капитана наконец прорезался начальственный тон. – И в связи с этим приказываю: доктор Кимуро и доктор Людвиг. Произведите, насколько возможно, тщательный осмотр тела усыплённой. Изучите все физиологические показатели. Разработайте и предложите как можно более безопасный способ её выведения из гиперсна. Такой, чтоб гарантировать… Хм. Нормальное «функционирование» её организма, как это обозначил уважаемый лейтенант Гопкинс.

– Есть, сэр. – доктор Людвиг, давно вошедший в Командный пункт Станции, но так и не взглянувший ни разу на женщину в стальном коробе, покачал головой, – Но какой бы план оживления мы, сэр, не предложили, одно могу сказать точно: оживлять её придётся здесь! На Станции. Потому что транспортировать этот саркофаг к нам на «Пронзающий» не удастся. Он просто не поместится в трюм посадочного модуля.

Следовательно, нужно будет обеспечить сюда и электропитание в нормальном объёме, и восстановить, хотя бы на этом Уровне Станции, нормальное атмосферное давление, комнатную температуру, да и кислород подвести. Ну, и так далее. Доктор Йошидо?

Доктор поспешил подтвердить выводы коллеги:

– Совершенно с вами согласен, доктор. Выбора у нас, собственно говоря, нет, сэр. Саркофаг не то, что в трюм модуля не войдёт, он и в эту дверь-то не пролезет! Оживлять её действительно придётся здесь. А для этого нужно, вот именно – обеспечить на этом Уровне нормальные бытовые и производственные условия. То есть, проще говоря, сделать всё, как на «Пронзающем» – и тепло, и воздух, и электричество, и всё остальное.

Капитан Пауэлл не колебался ни секунды:

– Внимание. Вот мой официальный приказ. Старший лейтенант Гопкинс. На вас, как на моего первого помощника, я возлагаю все работы по приведению нижнего и по возможности и двух ближайших Уровней Лунной Станции в условия штатного функционирования. Берите на борту нашего корабля любое необходимое для этого оборудование, подключайте всех нужных специалистов, и как можно быстрее приступайте. Организуйте все работы так, чтоб после «оживления» объекта мы могли забрать назад все наши механизмы, запасы, и оборудование. Плюс то, что наши инженеры найдут необходимым демонтировать и эвакуировать на корабль – уже со Станции.

Те, кто не занят непосредственно в этой операции, в частности, учёные и доктора, могут пока вернуться на борт «Пронзающего». Но только до того момента, когда все работы на Станции по её обустройству будут завершены. С этого времени вам, доктор Кимуро, и вам, доктор Людвиг, придётся неотлучно находиться именно там, возле саркофага. Вплоть до того момента, как операция по оживлению женщины будет успешно завершена.

Вопросы?

Вопрос нашёлся только у техника Ходжеса:

– Где моя крестовая отвёртка, чёрт бы её побрал?! А-а, вот она: пардон! Оказывается, я на ней сижу…

 

В тренажёрном зале сегодня почему-то было оживлённей, чем обычно.

Мастерсу даже пришлось выстоять маленькую очередь в два человека, прежде чем он попал на тренажёр для икроножных мышц. Лейтенант Макс Иверсен, оказавшийся на соседнем тренажёре, весело бросил:

– Что, Джон, тоже стараешься привести себя в форму?

– В-смысле – в форму?

– Ну как же! Пф-пф… У всех наших только и разговоров, что об этой… найденной! Какая она красавица, и как бы ей понравится… Пф-пф… В-смысле – произвести неотразимое впечатление своими… Физическими кондициями! Чтоб именно с ним эта дама захотела зачать потомство!

Мастерс рассмеялся – вначале весело. Но потом до него дошло, что штурман и не думает шутить:

– Чёрт побери!.. А я-то думаю, чего это сегодня здесь народу, как сельдей в бочке! Вот уж не собирался. Участвовать. В кастинге на призового производителя!

– А зря. – было непонятно, шутит штурман, или говорит серьёзно, – Наш капитан славится своей «правильностью» и… Пф-пф… демократизмом. Вот все и вычислили, что он, разумеется, предоставит даме самой выбрать, с кем она захочет… Ну, то, что положено захотеть сделать для зачатия!

– Ага. Не сомневаюсь. Да, производитель для такого случая, конечно, должен быть призовой. С кубиками на прессе, и фигурой как у заправского культуриста… Но у меня есть два вопроса: первый – куда девать некрасивую морду такого качка, и его тупые мозги. И второй – удастся ли эту козу вот именно – воскресить. Как я понял из разговоров наших медиков, с этим проблемы.

– Да нет с этим никаких проблем. – это влез уже закончивший качать железо инженер Владимир Якушев, – Док Йошидо сказал, что автоклав в приличном состоянии, и тело тоже. Закачаны в неё всякие положенные криопротекторы, и всё такое прочее. Так что как только подведут ток, и воздух, и нагреют помещения – можно будет приступать.

К собственно оживлению.

– Блинн… – Джон невольно сглотнул, – Не знаю, как вы, а я так предвижу проблемы. Как бы наши особо молодые и рьяные не передрались. Как на рыцарском турнире в честь благородной незнакомки. Может, она как раз чего-нибудь такого и захочет! Типа, чтоб победил – сильнейший. И благороднейший! Достойнейший самец!

– Ха-ха! – Макс Иверсен наконец закончил, и повернулся лицом к нему, – Ты юморист, как погляжу. Где это ты нашёл у нас – «молодых и рьяных»?! Всем – минимум по сорок пять! Да и готов поспорить на свою еженедельную рюмку водки против поломанной зубочистки, что если эту леди действительно оживят, и дело дойдёт до драки, никаким «рыцарством» пахнуть не будет! Ребята будут готовы уложить противника любым способом. Хоть самым подлым и коварным! Ну как же!

Настоящая женщина – после двадцати лет с резиновой куклой!..

Это вам не хухры-мухры!

– Н-да, проблемы с методикой отбора первого «осеменителя» наверняка будут… – Джон, раздумавший качаться, слез с тренажёра, – И бедолаге Пауэллу придётся наверняка солоно. Не хотел бы я быть на его месте.

– А я, раз уж речь зашла об этом, не хотел бы быть на месте этой «леди». Представь, если с десяток наших особо озабоченных говнюков сговорятся, да и вломятся к ней.

Групповое изнасилование в этом случае гарантировано!

А уж какие от такого действа получатся дети – можете представить сами!..

 

Капитан Пауэлл вынул наушник из уха. Побарабанил пальцами правой руки по столешнице рабочего стола своей каюты, поёрзав на табурете.

С одной стороны он не пользовался системой прослушки, имевшейся на «Пронзающем», уже добрых десять лет: команда практически не давала ему поводов подозревать её членов в неповиновении, или «агрессивных» настроениях… (Тьфу-тьфу!)

С другой – хорошо, что всё-таки не приказал демонтировать. Потому что каких только возможных вариантов поведения запертых в течении двадцати лет в замкнутом пространстве половозрелых мужчин он сегодня не услыхал… И все они имели определённую долю вероятности своего воплощения в жизнь. Включая даже столь глупый план, как похищение оживлённой, и бегство с ней на втором челноке на поверхность планеты.

Не-ет, простыми решениями тут не пахнет. Все слишком возбуждены. И так просто его людей с бойцовского настроя не сбить… Нужно что-то глобальное, радикальное, чтоб команда угомонилась. Отвлеклась. И сексуальные потребности отошли, хотя бы на время, на второй план. Говорят, в таких случаях хорошо помогает какая-нибудь…

Катастрофа!

При которой, разумеется, никто не должен пострадать. И тем более – погибнуть!

Ну и, разумеется, не должно безвозвратно пропасть никаких ценных ресурсов – таких, как кислород, топливо, вода… Но!

На устранение последствий которой можно было бы направить все силы!

Придётся, следовательно, поднапрячь воображение.

 

Доктор Эдди Маркс только-только забрался в бассейн с восхитительно тёплой водой, расположенный на заднем дворе его шикарной виллы на лазурном берегу, как вдруг в ушах возник оглушительный гул и грохот! Оглянувшись, он понял, что взорвался вулкан, находящийся в десятке километров от его виллы! Да что же это за?!..

Но шум и грохот в ушах всё усиливался и усиливался, заставляя уже зажимать уши ладонями, и даже открыть рот и заорать во всё горло. Чтоб уберечь барабанные перепонки от повреждения, а разум – от обморока!

Доктор обнаружил, что голова, оказывается, лежит на насквозь промокшей от его же пота подушке, а уши он и правда – зажимает!

Потому что с подволка неистово орёт сирена тревоги!

Пришлось вскочить, и ринуться со всей возможной скоростью к шкафчику с личной одеждой. Скафандр для внутренних работ сейчас как раз должен подойти – он и не такой громоздкий, как тот, для наружных, и влезть в него куда быстрее и проще! А поскольку гнусный голос автомата аварийной сигнализации не твердит «Разгерметизация корабля!», то можно и немного успокоиться, одевшись. И проследовав на штатное место своего расположения при тревоге. То есть – в шлюз номер А-2, у входа во второй спасательный модуль.

Поскольку доктор Маркс не имеет отношения к ремонту систем жизнеобеспечения корабля, и его двигательным установкам, он должен, согласно штатному расписанию, просто «не создавать помех техническому персоналу, непосредственно занимающемуся аварийным ремонтом, и одновременно быть готовым к экстренной эвакуации».

Внутри шлюза уже стоял доктор Кимуро, сержант Лютер Вайс, он же – кок, а сразу за Марксом в шлюз вошёл и младший лейтенант Джером Гастингс, в обязанности которого как раз и входило пилотирование второго спасательного модуля-челнока, если бы в этом возникла необходимость.

Лейтенант первым делом протиснулся к дальней стене шлюза, и глянул в иллюминатор, имевшийся в торцевой двери, на трюм номер два.

– Слава Богу, наш спасательный модуль цел! Во-всяком случае, выглядит неповреждённым. Снаружи. – пилот утёр со лба крупные капли пота, – Проклятье! А вот про модуль номер один так при всём желании не скажешь!

– А… Что с ним, лейтенант? – у Маркса по позвоночнику пробежали мурашки, и голос как-то сразу охрип. Вероятно, от дурных предчувствий.

– Что с ним, что с ним… Взорвалась дюза его чёртова маршевого движка, будь она неладна! Разворотило всю корму, и вся палуба трюма в обломках и мусоре!

Слава Богу, цистерны с топливом и окислителем, вроде, не пострадали. А то мы так легко не отделались бы – выбило бы наружную переборку, и в трюме имелся бы чёртов вакуум! Хорошо что перегородка кормовой части модуля бронированная. Как и стены первого трюма – утечки кислорода, вроде, нет. Хоть в чём-то повезло!

– Вы всё это сами видели, лейтенант?

– Да уж конечно – через центральный монитор нашей рубки! Так получилось, что была моя вахта, и пока в камеру внутреннего обзора трюма не угодил какой-то осколочек, размером с добрый кирпич, чёртов взрыв я пронаблюдал во всей, как говорится, красе!.. Так что сейчас у нашего «технического персонала» будет масса проблем и хлопот! Уборочкой придётся заняться капитально! А вот насчёт отремонтировать… Ну, запасной-то маршевый движок на складе есть. Поскольку дюза уж точно ремонту не подлежит…

Но вот расчистка и установка… Минимум – неделя!

Доктор Йошидо посмотрел на доктора Маркса. И у того сразу возникло подозрение, что и в его голове промелькнула молнией та же самая мысль: «Уж больно «вовремя» взорвался этот самый первый модуль»! Именно он был постоянно «на ходу». И именно его рабочее состояние систематически поддерживали технические службы и специалисты «Пронзающего».

И на чём же теперь прикажете лететь специалистам по «оживлению» на Лунную Станцию?! Ведь чтобы полностью «технически обслужить» и привести в рабочее состояние пусть и целый, и проверенный второй модуль, тоже понадобится – не менее двух суток! Не говоря уж о том, что на устранение того безобразия, что сейчас царит в трюме номер один, и установку нового маршевого движка уйдёт как минимум втрое больше времени! Хорошо хоть, что трюмы отделены друг от друга, от жилой зоны корабля, и от космоса – броневыми переборками…

Но почему?!

Почему отлично подготовленный, аккуратно «обслуживаемый», и часто использовавшийся движок модуля вдруг взорвался?!

Случайность… Или диверсия?!

Но кому такая диверсия могла понадобиться?! И – главное! – для чего?

Впрочем, долго мудрить над ответом доктору Марксу не пришлось. Правда вот, никому не скажешь о мысли, в первую очередь проникшей в голову.

Капитану это выгодно!

Чтоб до чёртовой «оживляемой» как можно дольше никто не мог добраться!

С другой стороны, какой бы смысл всем этим озабоченным кобелям до неё сейчас добираться – ведь она ещё заморожена, похлеще какой-нибудь жабы в сибирской вечной мерзлоте? Да и когда её за пару-тройку суток (Так обещает док Людвиг!) разморозят, понадобится как минимум ещё дней пять, чтоб все «функции её организма» пришли в надлежащую, стабильную, форму. То есть – сама по-себе разморозка – тот ещё стресс. Как для тела, так и для психики «воскрешаемого». А уж для женщины – и подавно! Так что команда не может не понимать, что минимум неделю после начала операции контактировать, не говоря уж о «заниматься сексом» с дамой будет категорически нельзя.

Что не отменяет, конечно, «очень хочется!» Все половозрелые кобели их экипажа сейчас напоминают ему вожделённо облизывающихся котов, наматывающих круги вокруг банки со сметаной! Накрытой пока стеклянным колпаком.

Сирена наконец заткнулась. Зашипела внутренняя трансляция, и капитан Пауэлл сообщил:

– Капитан в рубке. Согласно приборам, непосредственной угрозы жизни экипажа нет. Однако! Тот факт, что нас… э-э… подвёл, да ещё в столь важный момент, маршевый двигатель нашего дежурного челнока, заставляет обеспокоиться. И задуматься.

Над надёжностью и нормальной работой всего нашего оборудования!

И если раньше мы могли руководствоваться мыслями такого плана, что «вот долетим до дома, а там уж техники и инженеры доков Истсайда подлатают наш «Пронзающий» капитально, и заменят все выработавшие свой ресурс механизмы и коммуникации», теперь такими приоритетами руководствоваться нельзя!

Потому что нам предстоит жить здесь. И, вероятней всего, хотя бы первые годы выращивать наше потомство здесь же. На нашем корабле.

И всё здесь мы должны отремонтировать, и подготовить к новым, гораздо более продолжительным, условиям работы! Потому что ни на какие другие помещения или места обитания нам надеяться смысла нет. Станция на Луне тоже отпадает – там нет электричества. И тяготение в ноль восемнадцать от стандартного приведёт наши мышцы в такой тонус, что планеты нам станут недоступны! Из-за банальной атрофии этих самых мышц.

И – главное.

Мы не можем допустить, чтоб жизни женщины, которую мы планируем, разморозив, перевести сюда, угрожала даже малейшая опасность. Поэтому: приказываю.

Первое. Всем, кто отвечает за непосредственное техническое обслуживание первого посадочного модуля и его дока, немедленно приступить к его ремонту, и уборке помещения. Желательно закончить работы по монтажу нового маршевого двигателя в течении недели. Второе. Всем остальным. Приступить к самому тщательному осмотру вверенных их заботам участков, и имеющихся на них механизмов и агрегатов. Заменить все ненадёжные детали на новые. С целью предотвращения возможных отказов и поломок. Тщательно отремонтировать старые, демонтированные ранее, детали. В настоящее время хранящиеся на складе. Мы должны, повторяю, предотвратить даже намёки на возможные неисправности на нашем «Пронзающем»! Всё должно работать, как швейцарские часы!

Потому что, повторяю в третий раз, именно здесь нам предстоит жить весьма долго. И растить наших детей. И, вероятней всего, детей их детей. И учить их. Ремонту корабля. Ну, и всему, что знаем.

Приступить к выполнению.

Докладывать по мере выполнения всех операций по ремонту и техобслуживанию.

 

5. Технические проблемы

 

Техник по системам охлаждения и криооборудованию Джон Картрайт матерился уже вслух.

С охлаждающими установками чёртова реактора, да и, если уж на то пошло, холодильниками камбуза всегда были проблемы. А теперь получается, всё это жутко ненадёжное, и на пределе живучести работающее барахло, придётся уговаривать, чтоб оно проработало ещё хотя бы как минимум столько же лет, сколько уже продержалось!

Это вообще – нереально! Что бы там не думал капитан.

Поэтому вытерев руки о стоящую колом от долгого использования масляную тряпку, в которую превратился за двадцать лет фартук с карманами для инструментов, Джон направился прямиком к каюте Пауэлла.

На его аккуратный стук изнутри послышалось:

– Войдите!

– Здравия желаю, капитан, сэр!

– Здравия желаю, техник. Проходите, садитесь.

Сам Пауэлл, вставший из-за стола, тоже опустился на стул во главе этого самого стола для планёрок. Картрайт, пройдя к первому креслу справа от капитана, опустился на него:

– Капитан, сэр. У моего подразделения проблемы.

– Я внимательно слушаю вас, техник.

– Мы со старшим техником Дассаевым и капралом Гринвичем долго совещались. И пришли к неутешительному выводу. Охлаждение реактора не продержится дольше пяти лет. Сгнили, из-за аварии, в которой тогда погибли наши люди, и от действия охлаждающего раствора, трубы второго контура. Их стенки сейчас по данным ультразвукового сканнера, не толще пяти миллиметров. А были – двадцать!

А у нас на складе этих труб больше нет!

И ещё. Холодильные камеры камбуза примерно в таком же паршивом состоянии. А к ним запасных контуров или змеевиков даже нет на складе. Не предусмотрено. Потому что умники из проектного отдела рассчитали, что тридцать-то лет они прослужат. А затем их просто заменят. В доках, при капремонте корабля.

– Тэк-с… – Пауэлл побарабанил, как он это всегда делал в случаях затруднений, пальцами по столешнице, – Ваши предложения? Ведь я правильно понял – вы что-то придумали? Иначе не пришли бы?

– Э-э… Совершенно верно, сэр. Придумали. Вернее, это Дассаев придумал. Он предложил снять трубы с контуров охлаждения Лунной Станции, и перетащить к нам. Выкинуть наши, а поставить станционные. Поскольку реактор Лунной Станции мы уж точно запустить не сможем, там эти трубы теперь не понадобятся! А нам они позволят прожить более-менее спокойно ещё как минимум тридцать лет! Их состояние, по оценке техника Дассаева, удовлетворительное!

– Хорошее предложение. Действительно, лучше заменить изношенные и корродировавшие трубы на те, что ещё в рабочем состоянии. Но… Подойдут ли они для нашего реактора? Ведь на Станции – миниреактор?

– Подойдут, сэр. Реакторы практически однотипны, только размер и горючее рабочей зоны другое. Эти реакторы строили фактически одновременно, и большая часть конструктивных решений, и технических характеристик, и даже основные габариты для условий Космоса у этих моделей – типовые. То есть – стандартизированные. Так делали, именно, как раз для того, чтоб при случае – заменять детали, узлы, или даже целые блоки. Только вот…

– Да, Картрайт?

– Только вот на время такого ремонта нам придётся останавливать наш реактор минимум на трое суток, и спускать из системы всю циркулирующую там сейчас кипящую жидкость! А без реактора нам придётся сидеть только на аварийном освещении. Ну а с ремонтом холодильников камбуза… Проблем не будет. Заменим на то, что добудем на Лунной Станции. Постепенно. По очереди.

– Понятно. – капитан кивнул, нахмуренные брови сказали Джону, что проблемку он подбросил начальству ту ещё, – И сколько времени уйдёт на демонтаж и транспортировку запасных труб со Станции? И демонтаж наших, и установку добытых?

– Ну, поскольку их реактор холодный, и сохранять жидкость не нужно, думаю, если у нас будет человек пять помощников, управимся за пару суток. Ну, плюс ещё несколько часов на погрузку и перелёты. И, как я уже доложил – три дня на установку на наш.

– Удовлетворительно. Что ж. Приступайте к подготовке. Грузите на борт второго челнока все необходимые инструменты и оборудование. Я скажу первому помощнику, чтоб выделил вашей группе ещё пятерых человек для оказания непосредственной, так сказать, и чисто физической, помощи. Там, на Станции. И здесь.

Скажу и о том, что вашей работе придаётся первостепенное значение. Потому что без электричества, которое даёт наш реактор, «Пронзающий» – просто кусок металла, летящий по орбите. Но!

Как я уже говорил, сделать всё это нужно будет до того, как наши доктора разморозят и переправят к нам на борт эту женщину. То есть – как только будет закончен профилактика и расконсервация второго челнока – сразу и вылетайте. Думаю, за ближайшие двенадцать часов вы успеете погрузить в его трюм всё, что понадобится для демонтажа.

Да, техник! Заодно посмотрите на их складе – если найдёте что-то, что будет нужно вашему, или другому техническому подразделению – тоже грузите! Да вообще – всё грузите и демонтируйте, что покажется вам полезным и необходимым! Ну а кроме того, вы – не первый, кто приходит ко мне с подобными проблемами. Так что представители других подразделений тоже будут помогать вам… Очищать склад Станции. Подчистую.

И это разумное и правильное решение.

Потому что на Лунную Станцию мы вряд ли вернёмся.

Но кроме деталей и механизмов забрать оттуда нам ничего не удастся.

Потому что профессор Харак уничтожил не только матричные платы всех компьютеров, но и запасные платы, и флэш-носители. Даже на складе.

Так что будем беречь как зеницу ока наш центральный Компьютер.

Для него запчастей нет!

 

Доктор Эдди Маркс хмурился.

От этого чёртовы очки сползали на кончик носа ещё чаще, чем обычно, но он поправлял их уже автоматически – не задумываясь. Поскольку было не до них!

Вот уж задачку поставил перед ним капитан!

Обеспечить «размороженную» полноценной, и обогащённой витаминами

едой!

А где прикажете её взять – эту самую «витаминизированную» еду?! Впрочем…

Он подошёл к коммуникатору, и позвонил прямо капитану. В его каюту.

– Капитан слушает.

– Это доктор Маркс, сэр. Вы приказали обеспечить размораживаемую витаминами… Мне вот кое-что пришло в голову.

– Да, доктор?

– Из наших запасов не осталось ничего: мы надеялись на ресурсы Земли. Но!

У нас в холодильниках имеются запасы зерна. На случай, если б мы нашли подходящую планету, и попробовали вырастить земные растения в новой почве. А поскольку такой планеты мы не нашли, эти запасы нетронуты. Вы не будете возражать, если я попробую прорастить семена имеющейся там пшеницы, да и скормить нашей… э-э… подопечной эти ростки? Согласно заверениям учёных, как раз в таких молодых ростках очень много витаминов! Можно будет сделать из них нечто вроде… Салата.

– Хм-м… Не возражаю. Сколько там зерна?

– Около килограмма, сэр.

– Хорошо. Попробуйте для начала прорастить грамм двести. Прорастите и ещё каких-нибудь зёрен. Скажем, овса. Столько же.

– Есть, сэр. Тогда… У меня всё.

– Хорошо. Отбой. – капитан повесил трубку. Доктор Маркс тоже.

Так, нашёл он себе работёнку. Теперь нужно найти широкую плоскую кювету, и насыпать на дно немного перегноя. И высадить чёртовы семена. А они двадцать лет лежали в холодильниках. Прорастут ли?.. И как их поливать? И сколько держать под лампами? И сколько ждать, пока пустят ростки? И до какой высоты дать им дорасти, прежде чем срезать?

Вот заботу он себе нашёл!

Но чего не сделаешь ради… Женщины!

 

Техник Ходжес во второй прилёт на Луну чувствовал себя почти как дома.

Двери внешнего шлюза открылись легко, а на нижнем уровне Станции калориферы нагрели запущенный в рубку из баллонов воздух почти до ноля градусов. Единственная проблема – пришлось повозиться и с внутренними, межуровневыми, шлюзами, и «техобслужить» и их – чтоб драгоценный воздух не выходил из помещения с саркофагом.

Пока оба доктора, Кимуро и Людвиг, совещались, тыкая пальцами в цифры на передней панели саркофага, и в тело своей подопечной, Ходжес решил переговорить с группой, направленной на демонтаж труб местного реактора:

– Алло, здесь техник Ходжес. Вызываю старшего техника Дассаева. Как у вас там дела? – в наушнике щёлкнуло, и зазвучал слегка задыхающийся, вероятно, от усилий, голос Рашида Дассаева:

– Нормально дела, спасибо. Как движется разморозка?

– Спасибо, тоже неплохо. Наши доктора уже потыкали в даму пальцами, и даже сошлись на том, что её возраст, вероятно, позволит ей родить не менее десяти раз.

– Отлично! Будем надеяться, что капитан всё же решит разыгрывать очерёдность оплодотворения по жребию. Тогда и у меня есть шансы. – на это замечание Ходжес успел только пару раз хихикнуть, поскольку прыщавая физиономия старшего по обслуживанию реактора специалиста уже стала притчей во языцех, но вдруг в их разговор вклинился доктор Кимуро:

– Уважаемый техник Ходжес. Вы позволите оторвать вас от содержательнейшего разговора с вашим коллегой? И пригласить к пульту управления этого автоклава. Потому что настало время начать, собственно, разморозку!

Вздохнув, Ходжес подошёл к панели. Опустился на колени. Сказал:

– Разумеется, позволю. Приношу извинения за то, что отвлекал вас досужими разговорами. Мне просто хотелось узнать, как там обстоит дело с демонтажем труб реактора.

– Нормально оно обстоит, Ходжес. – Дассаев тоже посмеивался, – но всё это фигня по сравнению с вашей с уважаемыми докторами работёнкой! Готов поспорить на дохлого таракана против канистры спирта, что и все ребята, кто сейчас с нами, и те, кто потрошит местный склад, даже дыхание затаили, только б не упустить ни одной детали из предстоящего вам… Действия!

Потому что если что-то пойдёт не так, накроются медным тазом все наши страдания, старания и заботы! И поглотит великий Космос навсегда цивилизацию жалких людишек с планеты Земля!.. А тогда смысл наше…

Старшего техника прервал весьма сердитый голос первого помощника, стоявшего возле саркофага, но ни во что пока не вмешивающегося, и осуществлявшего «общее руководство операцией»:

– Уважаемые коллеги. Считаю плоский юмор и беспредметные разговоры неуместными в данной ситуации. Поэтому приказываю. Прекратить разговоры, не относящиеся непосредственно к делам, которыми занят каждый специалист. И заняться, вот именно – делами.

– Есть, сэр!

– Есть, сэр!

 

Разморозить девушку, как её называл доктор Кимуро, удалось пусть не за два-три, но за четыре дня. Всё это время оба доктора и техник неотступно находились в рубке Станции, и спали посменно. Сама Лунная Станция в это время медленно но верно превращалась в гулкое, и пустое от механизмов, коммуникаций, и запчастей, пространство. А вернее – в саркофаг. Потому что все тела и скелеты капитан приказал отнести в местный спортзал. Поскольку только оттуда было нечего забрать.

Переносить эти тела на «Пронзающий» Пауэлл посчитал бессмысленным, поскольку предать их, как положено, земле, наверняка не удалось бы. После того, как оказались окончены все работы по демонтажу-переносу, первый помощник лично провёл символический обряд погребения. Прочтя над телами молитву, и отдав честь.

– Ну, если теперь что здесь, на Станции, и сохранится лучше всего, так это – как раз эти скелеты. Поскольку кости в вакууме не гниют.

– Не нужно иронизировать, сержант Дрейк. Раз поверхность планеты нам заказана, лучшего места последнего упокоения, чем эта Станция, для них не найти!

– Да, сэр. – сержант покивал. Затем сказал, – Мы перенесли её койку и все остальные личные вещи из её каюты. Может, ей понадобится ещё какая-нибудь одежда? Или бумажные книги? Или, может, картины, или фотографии какие. Разных мест. Тут, в-принципе, остались. В других каютах.

– Хм-м… Правильная, как мне представляется, мысль. Перенесите все книги, какие найдёте. Пусть они и дублируют нашу электронную библиотеку, но… Некоторые люди до сих пор предпочитают их. И читать, и просто ощущать в руках. Действуйте.

– Есть, сэр.

Сержант ушёл, Гопкинс направился в рубку.

Момент, который он там застал, принято называть решающим.

Техник Ходжес, лицо которого стало почему-то красным, как у варёного рака, во все глаза пялился на нагую до пояса сидящую на кромке ящика фигуру, которую с обеих сторон поддерживали под руки оба доктора, а глаза на сером и влажном от пота лице оживляемой как раз открылись. Словно два раскалённых гвоздя они впились в глаза первого помощника.

Женщина открыла рот. Но голос отказался ей повиноваться. Она сглотнула. Сердито что-то промычала. Снова открыла словно сведённый судорогой рот. Голос, скорее, не звучал, а шипел. Но тон оказался весьма злобным и с налётом горечи.

Но фраза, прозвучавшая очень тихо, оказалась тем не менее очень разборчива:

– Мне плевать на мой «долг перед всеми людьми»!

И ни с кем я трахаться для «продолжения рода» не буду!!!

 

Челюсть у лейтенанта Гопкинса отпала до груди как-то сама-собой. Глаза выпучились. А слова буквально застряли в горле. (забыл он как-то о своём «самообладании офицера») Похоже, ступор охватил и обеих, тоже пооткрывавших рты, докторов. В отличии от техника Ходжеса, «просёкшем» юмор ситуации:

– Вот уж сказано от души, и чертовски конкретно! Уважаю! Ну, с добрым утром, леди! – техник не придумал ничего лучше, как не вставая с колен, помахать даме ручкой.

– Здравствуй… те. Кх-кх. Вы – кх…то? – она снова сглотнула, голос постепенно набирал силу и звучал громче.

– Я – техник Иезекия Ходжес. Это – первый помощник нашего капитана, старший лейтенант Эндрю Гопкинс. А те двое мужчин, что вас сейчас поддерживают – доктор Ганс Людвиг, и доктор Йошидо Кимуро. Именно их стараниям вы и обязаны своему успешному воскрешению!

 

6. Пробуждение

 

 

– Что ж. За ваши «старания», вам, конечно, спасибо… – дама по очереди бросила взгляд на одного и другого докторов. Правда, особой благодарностью её взгляд отнюдь не пылал, – Значит, это всё же произошло… – теперь тон был задумчивым, голос звучал чуть громче, – И – сколько?

– Что – сколько?

– Сколько я… спала?

– Вы, уважаемая Нелли, спали около семидесяти пяти лет. – в диалог вступил наконец и первый помощник, – Но наши уважаемые доктора заверяют, что ваш возраст практически не изменился от того, в котором вы были, когда вас… э-э… усыпили.

– Сволочь! – на лице женщины снова прорезалась целая гамма эмоций, – Вот ведь гад! Мерзкий ублюдок!

– Простите, мисс, я вам, вроде, ничего плохого пока не…

– Да это я не о вас, лейтенант. – она досадливо махнула ручкой, дёрнув бледным плечом, – Не помню вашего имени. А про этого старого козла – Харака! Тварь. Он, значит, подсыпал-таки мне снотворного! И изнасиловал!

– Прошу прощения, милая леди, но это нереально. – это вклинился доктор Йошидо, – Вы ведь в курсе, сколько ему было тогда лет?

– Ну… да. Семьдесят один.

– Вот-вот, и я о том же. У него давно наступил климакс. Ну, если верить его завещанию. А у нас нет оснований ему не верить.

– Что ещё за завещание?

– Мы его вам обязательно покажем, уважаемая Нелли. Когда перевезём к нам на корабль.

– Меня зовут не Нелли. И больше не называйте меня так.

– Извините. Но именно это имя значится в ваших доку…

– Я знаю, что там значится! – перебила первого помощника уже вполне громко говорившая женщина, – Но это – для официальных документов. А зовут меня – Наиля.

– Хорошо, уважаемая Наиля. Мы будем называть вас так, как вам угодно.

– Вот именно. И делать вы тоже будете всё, как мне угодно. Если, разумеется, желаете, чтоб я действительно выполнила. Ту идиотскую «функцию», про которую мне постоянно талдычил этот старый козёл!.. Думаю, от неё мне не отвертеться, как ни крути… Вы ведь – экипаж вернувшегося со звёзд космолёта?

– Да, леди. Наш корабль называется «Пронзающий Бесконечность».

– Ага. Помню. Я застала ваш старт. Ладно, где моё полотенце? – никакого перехода или изменения тона при смене темы никто из мужчин не заметил. Да её, похоже, и не было. Женщина сделала попытку самостоятельно вылезти из саркофага, но ничего у неё не вышло: мышцы ещё не держали туловище. Наиля еле слышно матюкнулась.

– Вот оно. – Гопкинс снял требуемое средство гигиены со стула, на котором оно висело, и подошёл к саркофагу.

– Ну и чего вы мне его тычете?! Лучше помогите вылезти из этого чёртового гроба!

– Минуту. – Гопкинс перекинул полотенце через плечо, чтоб освободить руки, и, схватив ту за талию, действительно помог Наиле выбраться из саркофага, и слезть на пол, воспользовавшись и помощью обеих докторов. Впрочем, угодить на даму оказалось не просто:

– Уберите ваши холодные руки! Ай! Да вы что тут, совсем все ополоумели?! Могли бы хоть коврик какой подстелить! А вдруг я простыну – пол же стальной!

– Коврик, уважаемая Наиля, остался с другой стороны саркофага. Сейчас мы вам его… – но техник Ходжес уже переправил требуемое оборудование к ногам обхватившей себя руками женщины. Она только буркнула: «Спасибо», встав на него ступнями.

Как ни странно, попытки первого помощника помочь ей в обтирании розовым махровым полотенцем дама пресечь не пыталась. Зато когда тело оказалось вытертым и слегка покрасневшим от интенсивного растирания, Наиля отыгралась:

– Почему тут так холодно?! – оба доктора только переглянулись: в помещении, согласно их указаниям стояло плюс двадцать восемь по Цельсию! – А где мой комбез? Нет, не этот! И не этот. Что, трудно было принести все вещи, которые были в моём шкафчике?!

Техник Ходжес, криво усмехаясь, подтащил к саркофагу большую картонную коробку, стоявшую в углу:

– Вот, уважаемая Наиля. Тут всё, что имелось в вашем шкафчике. И чемодане.

Женщина, завернувшаяся в полотенце, заглянула внутрь:

– Вы – что?! И правда – с ума все посходили что ли?! Почему мои трусики лежат вперемешку с комбинезонами и косметикой?! О-о! Тут же – и книги! Всё же испачкается!

– Приношу извинения за то, что они лежат так. – это снова вступил лейтенант Гопкинс, – Но насчёт «испачкаться» можете не волноваться: мы тщательно протёрли от пыли и всего прочего ваши вещи, и выстирали и продезинфицировали их все!

– Да как вы посмели?! Ненавижу!!! Терпеть не могу, когда кто-то ковыряется в моих личных вещах! Особенно – в нижнем белье! – глаза у Наили снова горели, как у дикой кошки, а рот буквально брызгал слюной.

– Можете не сомневаться: всё абсолютно стерильно, и не повреждено!

– Да я не об этом, лейтенант! Какой вы тупой! Я – в принципе против того, чтоб мои вещи лапали и осматривали посторонние! Тем более – мужчины! Это – интимные предметы туалета! Какое вы имели право ковыряться в них?! Пусть и продезинфицированными руками.

На это замечание довольно долгое время никто не мог ничего ответить – поскольку никому просто ничего достойного в голову не приходило. Затем техник Ходжес сказал:

– Мадам! Если вам от этого станет спокойней, могу сообщить: все ваши вещи выстирал, и выгладил вашим же утюгом лично я. Один. И никто другой в них не «шарил», не ковырялся, и не осматривал. И уж можете быть уверены: про такой «подвиг» я ни с кем особо распинался не…

– Вот как? Хм-м… – похоже было, что дама сменила гнев на милость, услышав подлинное раскаяние в голосе техника. Во всяком случае, она убрала свирепое выражение на лице, а головку вздёрнула, – В таком случае, спасибо ещё раз, техник. Только не считайте, что это накладывает на меня какие-то обязательства по отношению к вам! Ни в каком плане!

– Ну что вы, леди! Мне такое и в голову не приходило! – но взгляды, которыми техник награждал пробуждённую, пока первый помощник помогал ей вытереться, противоречили этим словам, и женщина не могла, конечно, их не заметить.

– Ладно. Отвернитесь все! Мне нужно одеть… – тоненькие кружевные трусики, которые бледная рука достала из коробки не оставляли сомнения в том, чего именно дама собирается надеть, – Повернётесь, только когда разрешу!

– Уважаемая миссис МакГоннегал. – это влез наконец взявший себя в руки доктор Людвиг, – Позвольте всё же вам помочь. Хотя бы в плане способности стоять на ногах. Смотреть на вас мы не будем. А то вас всё ещё качает! А мы с доктором Кимуро – всё-таки вдвое старше вас! И как представители науки – выше этого!

– Ага – два раза выше! Ну и дела: прямо Сусанна и сладострастные старцы… – но криво усмехнувшись, Наиля всё же вздохнула. И соблаговолила внять уверениям, – Ладно, уважаемые доктора. Согласна. Колбасит пока действительно… Словно в штормовом море.

Оба доктора, бережно поддерживавшие даму за предплечья и талию, скромно отводили глаза к стенам рубки. Техник Ходжес и первый помощник отвернулись к выходному люку.

Некоторое – и довольно продолжительное! – время кроме сопения и тихих ругательств слышно ничего не было. Затем дама смилостивилась:

– Ладно уж. Разворачивайтесь!

Вот теперь Гопкинс смог наконец по-достоинству оценить сокровище, которое спас для них «сволочь» Харак.

Лицо – не сказать, что миловидное, но по-своему привлекательное. Правильные черты, смоляные брови, чётко очерченный волевой рот, большие, широко расставленные карие глаза. Очень живые и выразительные. Фигура… Пожалуй, её можно было бы назвать стройной. Или, скорее, спортивной. Голубой комбинезон, плотно облегая тело, не позволял усомниться, что перед ними – женщина: широкие бёдра, контрастная, хоть и не тонкая, талия, длинные ноги, изящные меленькие ступни. Которые Наиля почему-то не спешила спрятать в стандартные полусапоги, оставив те стоять рядом с ковриком.

Короткие прямые волосы странного коричневого оттенка женщина активно вытирала другим, голубым, полотенцем, взятым из всё той же коробки:

– Ну?! Как я вам? Только без вранья! Нравлюсь? – движения тела, заключённого в наряд, позволяющий теперь только по косвенным признакам судить об этом самом теле, как ни странно, производили куда более сильное впечатление, чем когда это самое тело было абсолютно обнажено и неподвижно. Первый помощник, прекрасно понимавший, что дело тут в воображении, всё равно невольно сглотнул. Доктора традиционно молчали, всё ещё поддерживая даму с обеих сторон.

Дело пришлось снова взять в свои руки Ходжесу. Иначе, как он понял, леди снова рассердится. На отсутствие адекватной оценки её прелестей:

– Супер! – техник не постеснялся плотоядно ухмыльнуться и поднять кверху большой палец, – Секси! Ва-аще класс! Богиня! Вы только оделись, а я уже снова хочу стриптиза! Чтоб мне лопнуть, если у меня уже не… Ну, это… Отреагировало!

– Техник, вы – хамло! Причём – редкостное! Да ещё и циник впридачу. – но по мило покрасневшему лицу было понятно, что пусть грубая, но лесть Ходжеса оказалась даме приятна, – Как вас только ваше начальство терпит!

Отреагировал и первый помощник:

– С трудом. Особенно его ненавязчивый и тупой юмор. Но… Леди Наиля! Вы прекрасны. Без дураков. И я очень рад, что к вам вернулось хорошее настроение.

– Ага – хорошее! Как же! Как ни вспомню, так!.. Сволочь этот Харак. Задолбал он меня, буквально весь мозг вынес. И затрахал своими моралистскими проповедями! О моей будущей «почётной обязанности», и «долге»! Перед чёртовым человечеством. Нет, я просто не могу, – она подкатила глаза к подволку, оскалившись мелкими белыми зубками, – спокойно вспоминать об этом! А если и здесь начнётся та же бодяга, я, я…

Поубиваю вас всех! Сама!

Вид у их подопечной при этом заявлении был такой, что и у докторов, и у помощника, и техника, да и у всех, кто наблюдал эту сцену через видеокамеры на борту «Пронзающего», не возникло ни тени сомнения, что уважаемая Наиля сможет это сделать!

Поэтому лейтенант Гопкинс поспешил увести разговор от щекотливой темы:

– Леди Наиля. Простите, только сейчас догадался спросить. Как вы себя чувствуете?

– Как, как… Хреново. Голова гудит, будто перепила. Алкоголя. Руки-ноги трясутся. Холодно до сих пор, хотя я вижу, что оба уважаемых доктора потеют – значит, здесь натоплено от души… Ну а в-принципе – жива. И, вроде, всё помню. Это – главное.

– Рад, что вы столь прагматично смотрите на это дело. И если вы чувствуете себя достаточно в силах, может, вы позволите проводить вас к нам на корабль? Там уже подготовлена удобная большая каюта, нагретая до комфортной температуры. Мы взяли на себя смелость принести для вас скафандр, более-менее подходящий по размеру. Потому что скафандры Станции кажутся нам из-за долгого хранения в ненадлежащих условиях – ненадёжными. Да и испорчены многие из них. Ну, вы, наверное, в курсе.

– Да уж! Эти идиоты просто поубивали друг друга, и рубя, и пронзая… И не глядя на то, кто – в скафандре, а кто – и без!

– Простите моё неуместное любопытство, леди. – это в разговор вступил доктор Кимуро, – А из-за чего, собственно, разгорелся конфликт?

– Не из-за меня, если вы об этом подумали. – желчного тона дама постаралась напустить побольше, – Я не настолько самовлюбленна, чтоб идти против фактов. Да и Марина Солнцева была всё же посимпатичней меня… Царствие ей Небесное.

Они перегрызлись из-за поиска виновных. В том, что там, на Земле, случилось.

– В-смысле – виновных? Ведь вряд ли кто из обитателей Станции на Луне мог оказать какое-то…

– Да нет, доктор, – видно было, что Наиля слегка раздражена на непонятливость врача, – разумеется, никто из здешних обитателей не виноват в том, что разразилось внизу! Просто… У них возник спор, кто, а вернее – какая страна первой применила. И почему. А из тех обрывочных и противоречивых сведений, которые доходили оттуда, снизу, конкретно понять ничего не удавалось. Потому что поднаторели во лжи все эти политики, обозреватели, и военные… Уж так друг друга обвиняли! Аргументировано. А кто сейчас отличит фейк – от правды?! Вот именно. Глобальная брехня, словом!

Ну вот и принялись наши балбесы ругаться, да обвинять друг друга. Словно те учёные и технический персонал, которые оказались здесь – и правда, несут какую-то ответственность за тех, оставшихся внизу, идиотов! А оружие в ход они пустили только потому, что единственный человек, который мог бы их как-то сдерживать и вразумлять, начальник нашей Станции, полковник Ян Паттерссон, в самый неподходящий, если можно так выразиться, момент, умер от сердечного приступа.

К сожалению, его смерть не вразумила, а просто дала возможность нашим самым ярым «националистам» обвинить в его смерти своих противников! Ну, и понеслась…

– Но как же вы выжили, леди? Ведь трупы остальных женщин, всех восьми, мы нашли? И скончались они все… От насильственной смерти.

– Дуры потому что были! Активно поддерживали! Того или другого. А уж как свои поганые рты открывали, защищая, или обвиняя… Вот и получили своё!

А я… Э-э, это было нетрудно. Я просто не вступала ни в какие «блоки», «союзы», «группировки», и не принимала ничью сторону. А заперлась в рубке. То есть – здесь.

На моё несчастье, этот тупой козёл, Харак, тоже был в это время здесь. Пытался с помощью трансляции вправить мозги всем воевавшим. А они чихали на его проповеди, морали, и призывы! Ну а пойти к ним и попытаться вразумить лично, он не пытался. Артрит не позволял. Он последние месяцы вообще старался ходить поменьше. Ноги болели.

– Но как же он сюда, на Станцию тогда попал? В космос же не берут…

– Верно. Но в его случае НАСА сделало исключение. Этот козёл был исключительно профессиональным специалистом по астрофизике. Что-то там глобальное и важное выявил в чужих галактиках пять лет назад. Получил и Нобелевскую. За это самое. Чего выяснил. Ну а если честно, то все, кто помимо него оказался на Станции, молодые и здоровые, отлично понимали, что еле живому калеке здесь не место. А уж тем более – нельзя назначать его зам. начальника Станции. Пусть и номинально. Но…

Мозги у него и правда работали. Как часы! Он даже здесь успел чего-то открыть.

– Понятно, леди. – лейтенант, помогавший всё это время Наиле залезать и запаковываться в скафандр, наконец вздохнул с облегчением, – Ну вот. Теперь можно и идти. Техник Ходжес захватит коробку с вашим… э-э… оборудованием.

– Хорошо, только пусть уж будет поосторожней с ним. Кстати! Мы что – сюда больше не вернёмся?

– Нет, уважаемая Наиля. Лунная Станция расконсервации уже не подлежит. Потому что уже нет самого главного, что нужно для жизни в космосе – электричества. Выгорело горючее в вашем реакторе. А солнечные батареи выработали ресурс, и окончательно испортятся года через два.

– Погодите-ка… Но как же тогда сохранился мой саркофаг?!

– На последних резервах аккумуляторов. И того мизера, что давали солнечные панели. Мы с нашими аккумуляторами успели сюда буквально в последний момент!

– Ага, понятно. – в скафандре трудно передёрнуть плечами, но Наиле это удалось, – Ладно. Одевайтесь, раз так, и сами. И ведите.

А то, несмотря на одну шестую чёртова «же», ноги не держат!

 

Капитан Пауэлл, предвидя трудности с адаптацией дамы, долгое время жившей при пониженной гравитации, да ещё и ослабленной после гиперсна, приказал сбросить силу тяжести на борту «Пронзающего» до ноль четырёх всё тех же «же».

Однако когда челнок причалил, и створка наружного люка «Пронзающего» закрылась, их подопечная не упустила случая поворчать:

– Вы что тут, хотите меня убить? Живёте при повышенной гравитации?

На это снова ответил техник Ходжес:

– А вы, уважаемая Наиля, сколько времени прожили на Луне?

– Четыре месяца. Буквально двух недель не дотянула до возвращения домой!

– Ну, тогда всё понятно. Мышцы адаптировались к пониженной нагрузке, и усохли. Больше нужно было времени уделять «лечебно-спортивным» мероприятиям в спортзале!

– Ну вы меня ещё поучите, техник! – дама сердито фыркнула, – Раз так нагло себя ведёте, ничего вам не дам!

Ходжес осклабился:

– Ой-ой, как мы заговорили! Подумаешь, испугала! Не больно-то и надо! Моя персональная кукла даже посимпатичней вас! А уж вежливая и безотказная – и не говорите!

Наиля взъерепенилась:

– Наглая скотина! Ваши пошлые шуточки, техник, засуньте себе в зад!!! Я, я… Пожалуюсь капитану!

– И – что? Он отберёт у меня мою Розамунду? Ничего не выйдет. Отбирать, даже на время, у членов экипажа средства личной гигиены и поддержания иммунитета запрещает Устав Космофлота!

Зашипела, открываясь, дверь модуля. За ней оказался лично сам Пауэлл, разумеется, слышавший весь диалог через наушник. Лицо капитана выражало сосредоточенную серьёзность. Хотя Ходжес видел, что Пауэлл еле удерживает… смех:

– Техник Ходжес. За пошлые шутки и неподобающее обращение к даме – два наряда вне очереди. На кухне.

– Есть, два наряда вне очереди, сэр! – но по лицу Ходжеса было видно, что он своей вины «не осознал». И вполне доволен.

 

7. Придирки, склоки, и качание прав начались!..

 

Но Наиля явно считала, что техник наказан недостаточно:

– Спасибо, конечно, сэр. Я ведь правильно понимаю – вы тут всем командуете? Ну так вот: скомандуйте, чтоб у этого доморощенного юмориста и наглого пошляка отобрали его чёртову Розамунду! Хотя бы на месяц!

– Сожалею, миссис МакГоннегал. Но я не могу нарушать Устав Космофлота. А там действительно чёрным по белому записано: «запрещается изымать или отбирать даже на короткое время средства личной гигиены членов экипажа, и оборудование для снятия нервного напряжения и повышения иммунитета!..» Ну и так далее.

– Ах, вот как. Ну хорошо. Тогда добавьте ему от меня лично ещё наряд на кухню!

– Техник Ходжес. Отбудете три наряда вне очереди.

– Есть три наряда, сэр. Можно вопрос?

– Задавайте.

– А с каких это пор у нас на «Пронзающем» сменился командир?

– С тех самых, как вы имели глупость привезти сюда меня!!! – глаза Наили снова метали молнии, и рот кривился от плохо сдерживаемого гнева, – И поскольку всем вам очень нужно восстановить чёртово человечество, а других «приспособлений» для этого вам Господь Бог не предоставил! Вот вам и придётся, техник, засунуть свой поганый язык в место, где солнце не светило, и следовать моим приказам! И выполнять мои «капризы»!

– При всём уважении, миссис МакГоннегал, ваши, как вы изволили выразиться, «приказы», экипаж будет выполнять лишь в том случае, если их одобрю я. И – если они не будут противоречить Уставу Космофлота, и банальному Земному законодательству.

– Опомнитесь, капитан! Какое – «Земное Законодательство»?! И Уставы?! Нет уже ни Земли, ни людей, кроме нас!

– Вот именно, миссис МакГоннегал. Мы – последний оплот Земной Цивилизации. И не должны превращаться в стадо неуправляемых скотов. Или озабоченных кобелей. Поэтому пока здесь, на «Пронзающем», жив хоть один член экипажа, все существующие Уставы и Законы будут соблюдаться!

– Вот повезло, так повезло! – Наиля фыркнула, – Опять попался бюрократ! И тоже – «правильный», прямо как мой «любимый» Харак! В таком случае, напоминаю вам, уважаемый, не знаю вашего имени…

– Капитан Сигурд Пауэлл. – впрочем, добавлять «к вашим услугам, миссис», капитан не спешил. Поскольку явно считал необходимым вновь восстановить свой авторитет в глазах команды.

– Вот-вот, капитан Пауэлл. Так вот: напоминаю вам, что мне вы – никакой не капитан, и не начальник! Мне начальник был полклвник Паттерсон, но он мёртв. Как и все, кто командовал в той или иной степени моей личностью и карьерой на Станции, или там, на Земле. И подчиняться вашим дурацким будущим приказам я не намерена!

– Очень жаль, уважаемая миссис МакГоннегал. Я имею в виду, мне жаль, что вы так плохо знаете Уставы и Законы. И Правила внутреннего распорядка. Что на космических Станциях, что на космических кораблях. В параграфе пять Устава, подпункты с первого по восьмой чётко прописано, что на время космического рейса, или вахты, весь экипаж безоговорочно подчиняется приказам начальника. Если это – Станция. Или капитана – на корабле. В той степени, в какой они не противоречат… Я уже говорил, чему.

Ну а все, кто спасены, в результате ли реагирования на SOS, или на другие… внештатные ситуации – с других кораблей или Станций, считаются временными членами экипажа спасшего их корабля, и тоже обязаны подчиняться всем положенным правилам внутреннего распорядка, и Законам, и приказам его командира.

– Говорю же: бюрократ! Ну и как вы собираетесь заставить меня выполнять то, чего я не захочу выполнять?!

– Никак. Поскольку никаких нарушающих Земные законы, или попирающих ваши конституционные права, приказов, я отдавать не собираюсь. Другое дело, если вы откажетесь выполнять мои приказы, соответствующие внутренним Правилам, Уставу, и Законодательству. В таком случае я имею право за неподчинение применить к вам любые стандартные, административные, или другие, санкции, которые предусмотрены этими документами для тех, кто не…

– Ой, хватит! Довольно! – Наиля скривилась, словно ей задели за обнажившийся в зубе нерв, – Зануда! Педант! Буквоед хренов! – Она замолкла на мгновение, поскольку, похоже, что до неё наконец дошёл смысл сказанного капитаном Пауэллом, – Впрочем… Если вы не будете заставлять меня заниматься сексом с целью продолжения так называемого «человеческого рода», меня вполне устраивают такие наши взаимоотношения!

– Леди. Заставлять вас выполнять то, что вы так охарактеризовали, повторяю, никто не собирается! Вы – абсолютно свободная личность, и, как я уже сказал,  все ваши конституционные и человеческие права мы будем скрупулёзно соблюдать.

– Ха! – леди Наиля, похоже, наконец, просекла ситуацию, потому что на её лице расплылась довольная улыбка, – А как же – «восстановление?!» Чёртова человечества?

– Восстановление, как вы изволили выразиться, человечества – слишком серьёзная задача, чтоб решать её силовыми методами. Или экспромтом. Да ещё в столь эмоционально окрашенных беседах. Мы с вами, миссис МакГоннегал, ещё вернёмся к этому вопросу, но гораздо позже. Скажем, когда вы подкрепите свои силы обедом, и соответствующим отдыхом. В своей каюте. Ну, или позже – когда вам будет удобно.

А сейчас, если не возражаете, старший лейтенант Харпер, и инженер Честны помогут вам добраться до этой каюты. И можете быть вполне спокойны: без вашего желания никто вам здесь навязывать даже самую почётную и нужную миссию не будет!

– Ага! – похоже было, что женщина всё ещё испытывает определённые сомнения в правдивости заверений капитана, но обнаруживать это, высказывая вслух, она не собирается, – Мысль понятна. Отдохнуть и пообедать, и правда, было бы неплохо. А то у меня, как говорят уважаемые доктора, семьдесят пять лет во рту маковой росинки не было!

Старший помощник, слова которого приписали уважаемым докторам, решил тем не менее не уточнять, кому именно принадлежало это высказывание. Вместо этого он с видимым облегчением передал свою подопечную, отпустив её предплечье, в слегка подрагивающие руки второго помощника, лейтенанта Алекса Харпера. С другой стороны Наилю аккуратно взял под локоток инженер Збигнев Честны.

– Ну, ведите! Помогите последней дочери Человечества добраться до её каюты! Вперёд, храбрые космонавты, гордо пронёсшие знамя человечества по Вселенной, и с чувством хорошо выполненного долга вернувшиеся на родину. Которая, к сожалению, не только не оценила ваш подвиг, но и всё сделала, чтоб вы осознали ничтожность своих жизней, и никчёмность своих усилий! Ну и кому теперь нужны добытые вами кровью, потом, и прочими лишениями, знания?!

Техник Ходжес, вполголоса, но уж так, чтоб всем присутствующим было отлично слышно, проворчал:

– Может, стоит и ей дать пару нарядов? А то её ирония и юмор ещё почище моих!

– Ведите, джентльмены! А то мне может прийти в голову вернуться, и дать, наконец, этому нахалу по морде! – последнее замечание делано тяжко вздохнувшая дама тоже пробормотала вполголоса. Затем уже громко добавила, – Поддерживать и вожделеть моё божественное тело разрешаю! – и, поняв, что реагировать на её подколку никто из новых «поддерживальщиков» не собирается, дама смилостивилась, – Ну? Куда идти-то?

– Прямо, уважаемая миссис МакГоннегал. И по вон тому коридору – направо. – второй помощник старался соблюдать нейтралитет в голосе. Хотя по весело искрящимся глазам заметно было, что он наслаждается перепалкой и ситуацией вовсю. Збигнев же предпочёл поддерживать ершистую даму молча. И только очень тихо и печально вздыхал, поводя глазами.

В спину удалявшейся делегации прозвучал напутственный оклик от Ходжеса:

– Лейтенант, сэр, и вы, господин инженер! Вы там с ней – того! Поосторожней! Лучше, вот именно – помалкивайте в тряпочку, и только глазами моргайте! А то – схлопочете, как я, три наряда!

Ну, или уж – по морде!

Взгляд, брошенный на техника через плечо, красноречивей всяких слов сказал о том, что думает про его неподражаемый «юмор» воскрешённая дама. Но технику это явно было до лампочки. Поскольку он принадлежал к разряду людей, про которых говорят: «ради красного словца не пожалеет и отца!»:

– Ух ты! Вот-вот, и я про это! Если б не скафандр – так точно во мне уже дырку прожгли бы!

Обернуться ещё раз, на новое замечание, Наиля сочла ниже своего достоинства. Зато она отыгралась, так вильнув выдающимся во всех отношениях задом, что у всех видевших это не осталось тени сомнения, куда она засунула бы юмор техника.

Зато когда маленькая делегация скрылась за порогом входного люка, капитан, глаза которого тоже подозрительно искрились, счёл своим долгом сделать замечание уже от себя лично:

– Техник Ходжес. Я попрошу вас впредь свой неуместный юмор и комментарии придерживать при себе. И не усложнять ситуацию. Женщина нам попалась… Обидчивая.

– Это если мягко сказать, сэр! Уж больно много она на себя берёт! – Ходжес вздохнул, – Но вы правы. Незачем зря злить или дразнить её. Так что – есть, придерживать свой «тупой и плоский юмор» при себе!

А ей придержать её юмор запретить сможете, сэр? А то – обидно!

На это замечание капитан промолчал.

 

Оба основных блюда и компот, которые в каюту спасённой доставил лично шеф-повар Лютер Вайс, кое-как приспособившийся к царящим сейчас на корабле ноль четыре «же», дама поглотила с отменным аппетитом. Ела женщина аккуратно, неторопливо, старалась тщательно пережёвывать пищу. Компот пила, откинувшись на стуле. Когда закончила, помахала в сторону видеокамеры в углу каюты, которую, как понял капитан, теперь смотревший на неё через экраны рубки, сразу заметила:

– Можно забирать посуду!

Капитан щёлкнул переключателем селектора, подключающем к трансляции только камбуз:

– Сержант Вайс. Можете забирать пустую посуду от миссис МакГоннегал.

– Есть, сэр.

Следить, как кок направляется к каюте новоприбывшей, аккуратно стучит в дверь, и заходит, было скучно. Зато следить за последовавшей затем сценой – нет.

– Разрешите, миссис МакГоннегал? Посуду можно забрать?

– Да! Спасибо, было вкусно. На ужин я желаю отбивную котлету с картофельным пюре, борщ, и салат из свежего лука-порея. Ну, и штрудель на десерт.

– Извините, миссис МакГоннегал, выполнить ваш заказ я не смогу. Во-первых, у нас нет ни лука-порея, ни возможности достать свежее мясо. Во-вторых, из тех запасов, что остались на «Пронзающем», и даже из тех, что мы эвакуировали с вашей Станции, я могу готовить лишь стандартные рационы. Предусмотренные приложением два к Уставу Космофлота.

Так что, уж не обессудьте, на ужин вам будет то же, что и всем.

– Что?! И вы – туда же?! Да что же вы за кок такой?! Ни капли сострадания к столетней оголодавшей женщине! Вы – бюрократ почище вашего Пауэлса!

– Не «Пауэлса», мадам, а Пауэлла.

– Да мне до лампочки! И что бы там он не говорил о том, что я обязана подчиняться его приказам – это чушь! Никому я ничего не обязана! Потому что я – самостоятельная и самодостаточная женщина! И у меня есть права! Прописанные в Конституции!

– Ваших прав, мадам, – было видно, что кок чувствует себя стеснённо и не хочет грубить. С другой стороны, ему нельзя позволить наглой даме оскорблять капитана – это подорвёт авторитет как самого капитана, так и унизит в какой-то степени и его подчинённых, – никто ущемлять не собирается. Но капитан чётко объяснил вам ситуацию. Вы – спасённая. На нашем корабле вы – временный член экипажа. А, значит, обязаны соблюдать и внутренний распорядок, и дисциплину, и подчиняться приказам начальства! Если бы капитан посчитал, что вам нужна какая-то особая диета, или рацион – он бы отдал мне соответствующий приказ!

– Ах, вот как?! То есть – мне придётся жрать то, что жрут и остальные мужчины на вашей посудине?!

– Ну… До особого распоряжения – именно так, миссис МакГоннегал.

– В таком случае передайте капитану, что я объявляю голодовку! Я желаю питаться теми блюдами, и из тех продуктов, которые больше соответствуют моему полу. И моим потребностям, как женщины!

Кок позволил себе вежливо улыбнуться:

– При всём уважении, миссис МакГоннегал. Рационы для женского состава военных кораблей и космических станций ничем не отличаются от мужских! Чтоб не было даже намёков на «расовую дискриминацию», сексизм, и прочие нетолерантные взаимоотношения! Уж мне-то можете этого не объяснять – я в курсе всех Законов и Правил. Единственное исключение может быть сделано для больных и беременных! А констатировать факт болезни или беременности могут только наши доктора. Которые посчитали вас вполне здоровой. О чём и доложили капитану. А тот дал мне соответствующие указания о вашем рационе.

Или… Вы – беременны, мадам?

– Нет!

– В таком случае, не обессудьте – стандартный рацион. Ну, плюс витаминизированный салат, который специально для вас сейчас возделывает в теплице док Маркс.

– Вот как вы заговорили, кок. Что ж. В таком случае, пусть капитан распорядится, чтоб сюда пришёл кто-нибудь из докторов. И осмотрел меня. Мне нужна особая диета!

– Вас уже осматривали, мадам. Вы – здоровы.

– Ну так пусть осмотрят ещё раз! И выслушают! А то… У меня перед глазами мерцают этакие… Искрящиеся звёздочки! А это говорит о понижении гемоглобина!

Пауэлл понял, что поскольку пределы компетенции кока явно преодолены, тот в затруднении – что ответить. Но нашёлся сержант Вайс быстро:

– Я доложу о вашей проблеме моему начальству, мадам.

– Ну, спасибо и на этом, кок. Когда, кстати, ужин?

– Через пять часов, миссис МакГоннегал. В семь часов по корабельному времени, – кок указал рукой на круглый старинный электрический хронометр с настоящими стрелками, имеющийся над проёмом выходной двери.

– Ага. Хорошо. Ну, тогда до встречи. – как ни странно, но кока удостоили приветливой улыбки на прощанье. Похоже, про своё смелое заявление о голодовке леди забыла. Или сыграла отбой. Однако Вайс, лицо которого выдавало сильное внутреннее напряжение, больше ничего не сказав, поспешил убраться из каюты Наили. И щёлкнуть её замком, проверив, заперта ли дверь. В связи с этим фактом кок явно испытал большое облегчение. Оно читалось и в жесте, когда мужчина вытер выступивший на лбу пот рукавом белого халата, и в умоляющем взоре, который он кинул на видеокамеру на потолке коридора, тихо проворчав: «Ну, чует моя задница, она нам всем здесь даст про…раться!».

И уже вслух:

– Капитан, сэр! Вы же всё слышали и сами? И то, что я отвечал ей? Что мне делать?

– Вы всё правильно делали и отвечали, сержант. Спокойно возвращайтесь на камбуз, и занимайтесь своими обычными обязанностями. Ничего «особого» для нашей спасённой готовить не нужно. Разве что доктор Маркс успеет вырастить к ужину свою «витаминную» траву.

Но доктора Кимуро я к нашей даме всё равно направлю.

 

Второй помощник, старший лейтенант Алекс Харпер, войдя в свою каюту, выдохнул. Дверь запер.

Неторопливыми уверенными движениями снял форменный китель. Повесил его и брюки на стул. Прошёл в ванную. Скинул армейские, повидавшие виды, майку и трусы.

Стоял под струями обжигающего душа долго. Вымыл и голову. Ему нужно было прийти в себя.

Нет, не то, чтобы аккуратное поддерживание дамы под ручку, когда они со Збигневым вели её к её каюте, так уж сильно возбудило его… Хотя – да!!! Возбудило!

Эта нежная даже сквозь ткань комбинезона плоть, такая, кажется, податливая! И – тёплая! Без дураков тёплая! А не как у его персональной куклы – где просто пластик с подогревом… А тут…

Исходит от этой капризной зар-разы, и правда – какой-то животный магнетизм!

Это что же получается – разок потрогал, пусть только за ручку, и – всё?! Запала в душу навек?! И он уже – просто раб вредной злобной, но – сексапильнейшей козы?!

Не-ет, что-то у него воображение не на шутку расшалилось!

И сейчас ему явно придётся для снятия нервного напряжения…

Повязав полотенце вокруг чресел, он вышел из ванной.

Его куклу звали Ольга. Странное имя для него, уроженца солнечной Калифорнии, но когда впервые увидал её лицо во Флотском Каталоге, именно это имя первым, и как-то – само-собой, пришло на ум. Ну и ладно – он вполне доволен.

Поскольку выбрал режим для неё – «уважение и подчинение», Ольга его никогда не подводила. Вот и сейчас, стоило щёлкнуть тумблером, спросила:

– Милый! Ты в порядке? А то у тебя обеспокоенное выражение лица!

– Всё в порядке, солнышко моё. Но… От ласки и твоего внимания я бы сейчас не отказался!

– Так в чём дело, любимый? Я – вся в твоём распоряжении! Ну, иди сюда! – его дама прилегла на кровать, оставаясь милым личиком к нему, отработанным движением неторопливо приподнимая край подола платья, и обнажая пухленькие стройные ножки… Которые всегда так возбуждали помощника, несмотря даже на то, что прекрасно осознавал он, что всё это – Программа!.. Равно как шаблон – и платья, которыми «укомплектована» его девушка – типовые, но от этого всё равно не менее вызывающие, модели…

Но автоматика сработала и теперь. Или это его?.. Вот чёрт!

Проникая во влажные и упругие своды всё глубже, и работая всё яростней, Алекс Харпер отлично понимал: не свою «Ольгу» он сейчас наяривает, а…

Всё равно представляет и лицо, и тело чёртовой капризной и своевольной… Но от этого – и такой притягательной и возбуждающей Наили!!!

 

8. Подробности Биографии

 

Доктор Йошидо Кимуро чуть склонил голову к плечу. Да, он знал, что так становится похож, по словам некоторых членов экипажа, на экзотическую беззащитную птицу, но поделать с этой привычкой ничего не мог. Да и не считал, если честно, нужным: ему под семьдесят, а в его возрасте обычно привычек не меняют! Дама, расположившаяся за столом, соизволила встать со стула:

– Приветствую и вас, доктор. Так это вы столь опрометчиво заявили этому болвану капитану, что я здорова?

– Именно так, мадам, – доктор прочистил горло, – Как ни странно. Но на вашем состоянии практически никак не сказались ни семьдесят лет «спячки», ни почти полное отсутствие электропитания саркофага в последние годы. Вы – абсолютно здоровая, половозрелая, и самодостаточная представительница Хомо Сапиенс. Женского пола.

– Ну, вы ещё скажите – самка! – Наиля дёрнула плечиком, и сердито фыркнула, – И никакая я вам не – «абсолютно здоровая»! У меня по всему полю зрения плавают… Или летают – уж не знаю, как назвать – этакие блёстки! Ну, как маленькие искорки. Или звёздочки. Когда чихаю, или наклоняюсь.

– Да-да, я помню, миссис Наиля. Кок передал капитану Пауэллу, а тот сообщил об этих симптомах мне. Вывод, в-принципе, вы сделали правильный. Понижен уровень гемоглобина. Ничего страшного. Я принёс старинное надёжное и проверенное средство – вот. – худая, вся в коричневых старческих пятнах, рука достала из кармана халата и поставила на стол небольшой чёрный пузырёк из старинного стекла, – Желательно пить небольшими глоточками, каждые два-три часа. Запивая водой.

– А как же традиционное – «чайную ложку»?

– Насчёт чайной ложки, признаюсь, виноват. Не догадался захватить её из камбуза. Правда, не уверен, что мне бы её выделили. Потому что у нас на весь «Пронзающий» она такая одна. «Классическая». Кок Вайс что-то там ею отмеряет, когда стряпает. И носит всегда в кармане фартука.

– Э-э, ладно, шут с ней. Буду принимать «маленькими глотками». Кстати – что это?

– Это – гематоген. В-принципе, тоже – классический, но… Модифицированный и витаминизированный. Отлично повышает уровень, вот именно, гемоглобина. Впрочем… Показания, которые дал анализ вашей крови говорят, что вообще-то его уровень лишь слегка понижен. Так что восстановится нормальное его содержание быстро. За пару суток. Но приём этого лекарства, конечно, положительно скажется на динамике привыкания вашего организма к постепенно повышающейся гравитации.

– А сколько она сейчас?

– Ноль четыре «же». Капитан приказал выставить такой уровень. Чтоб вы легче адаптировались. Понемногу повышать планирует каждые два-три дня.

– Ага. Понятненько. Против этого не возражаю. Действительно, хотелось бы вернуться к нормальным условиям, и не какой-нибудь рохлей. – Кимуро невольно подумал, что вот уж на кого не похожа его вполне целеустремлённая и собранная подопечная, так как раз – на «рохлю», – Теперь вот ещё что, доктор. Цикл у меня – нормальный. Ну, был до того, как эта скотина упаковала меня в чёртов гроб. И по-идее у меня дней через пять-шесть должно начаться… Ну, вы понимаете, что? – на доктора выразительно посмотрели, – И кровопотерю нужно будет как-то восполнять, что бы там не задвигал ваш кок по поводу одинакового для всех рациона!

– Хм-м… Согласен, восполнять надо… – доктор нахмурился. Но нашёлся быстро, – Мы перевезли с вашей станции все тамошние запасы продуктов. У вас на кухонном складе оказался кагор. Думаю, как раз для женского состава экспедиции, и именно для таких случаев. Хотя, насколько я знаю, большинство космонавток предпочитают… Простите – предпочитали на время работы в космосе прерывать естественные Циклы с помощью… Медикаментозных средств. И поддерживать с их же помощью эту… Паузу.

– Да, пятеро из наших дур так и сделали. Ну а с остальными девочками мы регулярно распивали шикарное сладкое вино. Ещё и похабные песни орали, ходя в обнимку по коридорам! Слышно было на всю Станцию!

– Миссис МакГоннегал. При всём уважении. Не думаю, что всё было именно так.

– Экий вы чёрствый, доктор. И скучный. И правильный – почти как ваш капитан. Уж не дадите девушке пошутить и поприкалываться.

Доктор покачал седой головой. Чуть улыбнулся:

– Я согласен с использованием шуток, в том смысле, когда они позволяют членам экипажа снять стресс, расслабиться, или, вот именно – от души посмеяться. Но когда шутки, или так называемые «подколки» и «шпильки» используются для того, чтоб в той или иной степени унизить, или даже оскорбить объект таких шуток – я с ними не согласен.

– Ой, доктор, не берите в голову! Я тут пока ещё не взялась за это дело серьёзно, и никого ещё не «доставала», и уж тем более – не оскорбляла. И вообще – как я поняла из краткого общения с некоторыми «членами» – вы тут умеете за себя постоять!

Доктор криво усмехнулся:

– Согласен. Юморок техника Ходжеса иногда бывает… Утомителен.

– Утомителен?! Вы только этим слабым словом можете его обозначить?! Да дерьмо собачье этот ваш техник! Похоже, он развёлся там, дома, со своей женой, из-за своего сволочного характера, вот и отыгрывается теперь! Из-за комплексов!

– Это, конечно, не моё дело, миссис МакГоннегал, но техник Ходжес никогда не был женат. Он записался в наш экипаж сразу после курсов по подготовке лётного и технического персонала. И – профессионал высочайшего уровня в своём деле!

– А-а, понятно. Не женат поневоле! Стало быть, тут действует правило: «Конечно: кто ж выйдет замуж за такое говно»! Вот и пришлось переключиться на «профессию».

– При всём уважении, миссис Наиля. – доктор Кимуро понял, что не в первый раз вынужден повторить это выражение. – Но позвольте вопрос. Личного плана.

– Валяйте. Вы же – доктор! Вам можно!

– Миссис Наиля. Ваш лексикон.

– А что с ним?

– Он… Ну как бы это сказать… Не совсем обычен для, во-первых – члена научной экспедиции. А во-вторых, вот именно – взрослой женщины.

– А-а, вы тоже это подумали. Что у меня комплексы «ущемляемого подростка»? Пытающегося таким способом сойти за «крутого». Нет. Могу вас, доктор, заверить: я всегда так разговариваю. И разговаривала. Буквально с детства – сколько себя помню. Это привычка, привитая мне матерью. И она же дала мне и это имя.

– Татарское, насколько я понимаю.

– Верно!

– А фамилия? Ведь, если не ошибаюсь, она – шотландская?

– Точно. Рассказывать, не надейтесь, не буду, но вкратце… Извиняюсь, но будет похоже на легенду. Ну, или уж – на «любовную» драму. Книжками в розовых обложках, где таких историй пруд-пруди, и в моё время были забиты прилавки всех книжных!..

 

Натан Ашкерзон, программист высшей категории, осторожно, как всегда делал, работая со своим обширным компьютерным хозяйством, нажал на клавишу.

Порядок, материала вполне достаточно. Теперь его персональная программа сможет сделать с объёмной моделью женщины всё, что он захочет. Тот факт, что он наблюдал за их подопечной в обход капитанских приказов, и так, что его никак не отслеживали следящие системы Главного компьютера корабля, практически не вызывал никакого трепета, или, там, чувства беспокойства. А уж насчёт того, чтоб чувствовать себя «виноватым» – дудки вам! В том, чтоб отслеживать с помощью лишней пары внимательных глаз новоприбывшую, никакого криминала нет. Пусть уж будет лучше «под присмотром», чем «сама по себе»! Мало ли что этой хамке и нахалке может прийти в её взбалмошную головку!

Нажав ещё несколько кнопок, Натан пробежался пальцами по виртуальной клавиатуре перед собой. Кивнул сам себе. Вздохнул в предвкушении. Ну, сеанс начинается!..

Вот и нет в каюте Наили доктора Кимуро. А сама девушка на экране расчетливо неторопливым и грациозным движением встала. Двигаясь, словно манекенщица по подиуму, то есть – далеко занося одну ступню за другую, подошла к пилону, который Ашкерзон запрограммировал в центре её большой гостиной. Здесь ей – раздолье!

Правая ручка девушки грациозно обвилась вокруг блестящей железяки. Взор стал глубоким, интригующим, призывным…

А вот она и запрыгнула на шест! О-о! А она недаром спортивна на вид! Тьфу ты – это же программа… Но смотрится, да, смотрится!

А уж когда дама начала нарочито небрежными жестами избавляться от предметов одежды, программа «заработала» по полной: у программиста высшей категории зашевелилось, и налилось силой всё то, чему полагалось налиться! Искоса кинув взгляд на шкаф, где уже вторую неделю томилась невостребованная Анна, Ашкерзон удовлетворённо выдохнул: не зря копил силы и «экспириенс»! Сейчас что-то будет! Фейерверк!..

Расстегнув ширинку комбеза, он достал своего шаловливого проказника. Ух ты!..

Сплюнув на правую ладонь, он неторопливо провёл ею… А теперь – вот так… И – так… Восторг! О, богиня! Ну давай, давай, крутись!..

 

– «Один очень гордый но влюбчивый шотландский джентльмен» в своё время втюрился по уши в мою мать. Наплевал на родовые традиции, и протесты родственничков, и сделал ей предложение. А она имела глупость, подумав, согласиться. И какое-то время они даже пожили в его родовом имении. Там, в северной Шотландии. Ну а потом… – Наиля невесело усмехнулась, – Жизнь, как это пошло говорится, доказала, что нельзя в одну упряжку запрячь трепетную лань и коня-тяжеловоза. Только здесь – моя «правильная» и упёртая мамочка изображала тяжеловоза. Она всегда лучше всех знала, как всё «должно быть!» И что можно делать, а что – нет… Это я – про их взаимоотношения.

Ну а уж с общими «морально-традиционными установками» и мировоззрением…

Пипец!

Скажу конкретней: не устраивали её порядочки, царившие в западной Европе. А ещё конкретней – то, что мой отец хотел сделать из меня мальчика. Ну, вернее, чтоб я сама приняла такое решение, когда пришло бы предусмотренное для этого законодательством время. Отец считал, что все нужные задатки и склонности у меня есть, и пытался сделать так, чтоб я попеременно – то платье, то мальчиковские шортики и рубашечки… Как будто он даже говорил, что этот наряд и имидж идёт мне больше!

– Хм-м… Не могу не отметить, что определённая сермяжная правда в его рассуждениях имелась. Походочка у вас…

– Доктор! И вы туда же! Никакой я вам не «мальчик в глубине души»! Да, я умею за себя постоять! Что словом, что кулаком, – Наиля показала доктору весьма профессионально сложенное в боевой хват «орудие», –  И всегда старалась спуску никому не давать. И командовать мной я никому не позволю!

И если мой бывший так этого и не понял – это его проблема!

– Зато я понял, миссис МакГоннегал. Но вы не договорили про вашу мать.

– А, да. Отвлеклась на своего… Бывшего. Ещё одна скотина – и даже похлеще давешнего Харака! Ну, это я только позже поняла. Уж больно умело, гад, прикидывался. Хорошим. Добрым, мягким и пушистым. Хорошо хоть, на своей фамилии осталась… Так вот про мать. Собственно, рассказывать про неё, и наше житьё-бытьё, можно долго. Или уж – роман написать. Типа «Анны Карениной». Только там под паровоз бросили бы Вронского. Избитого. А старпёра Каренина – вообще удавили бы!.. Его же лосинами!

Словом, не сложилось у матери в Шотландии. Ну вот и пришлось ей вернуться в родную Уфу, и воспитывать меня в полном соответствии с её представлении о процессе воспитания самостоятельной, самодостаточной, гордой и независимой, и подкованной во всех науках и бытовых навыках, дочери! Так что умею и готовить, и ручки приборов крутить! И, вроде, неплохо, раз предложили работать на Станции. Тьфу, опять про Харака…

– Простите. Не хотел будить в вас неприятные воспоминания и ассоциации. – доктор явно сконфузился.

– Ай, бросьте вы! В конце-концов, вы – не психоаналитик, а я – не пациент. Тьфу ты – нет, я как раз пациент. Но воспоминания о детстве… Никакие они на самом деле не «неприятные»! Я даже папашку своего видала два раза. Он имел глупость приезжать, когда мне исполнилось пять, и девять.

Но мамашку вернуться не уговорил. Она, уже во второй его приезд, всё сказала, что думала, по поводу его спесивых родственничков, гендерном образовании, операции по смене пола, и мерзкой Шотландской погоды. И, как ни странно, как раз вот это, последнее, его и оскорбило до глубины души! Больше не приезжал. Но алименты присылал исправно. И письма мне писал. И я даже на них что-то отвечала… И рисуночки свои в письма вкладывала – всё по старинке, никакого интернета. Пока он не погиб через год.

– Простите ещё раз. Мои самые искренние соболезнования!

– Э-э, бросьте, доктор. Я его почти не знала. Потому что когда ма уехала от него, мне было всего три.

– А от чего он… погиб?

– Банальнейшим образом. Играл в гольф, оступился. Упал в лужу. Вымок. А дул сильный ветер. Ну, вот и подхватил воспаление лёгких! Отягощенное каким-то очередным Ковидом, который как раз свирепствовал в тот год… Ну вот и умер.

– Мне очень жаль.

– Мне тоже. Мужик он, судя по письмам и поведению, был неплохой. Упёртый только очень. Впрочем, тут они с матерью друг друга достойны.

Может, а вернее – скорее всего, именно поэтому и не ужились.

– М-м… Пожалуй. Не даром же говорит народная японская мудрость: «два тигра на одной горе не живут».

– В точку! Но я, как уже сказала, против отца ничего не имею. На образование деньгами обеспечил. В завещании отписал мне энную сумму – с условием получения при наступлении совершеннолетия. Но что это мы всё обо мне и обо мне. Давайте уж про вас, доктор. Где родились, как жили? Как попали в вашу тухлую экспедицию к звёздам?

Доктор Кимуро заметно смутился:

– Миссис МакГоннегал. Право, моя жизнь вполне обычна, и с детства была спланирована родителями. И предсказуема. Отец – видный биохимик, доктор наук. Обеспечил мне и элитную специализированную школу, и университет. Но в свою лабораторию не взял. Поскольку я всё-таки специализировался больше по ксеноморфной флоре-фауне.

– Это – как? Земной науке же тогда, до вашего полёта, ни о какой-такой «инопланетной» флоре-фауне не было ничего известно!

– Ну, почему же? – доктор опять чуть нагнул голову к плечу, – Микроорганизмы, типа бацилл-вирусов, и даже бактериофагов, способных выживать на наружной поверхности космических Станций, и даже в хвостах комет, и на астероидах, были известны ещё в двадцатом веке… Ну вот я и заинтересовался. И – надолго, как можете видеть!

– А… Семья?

– Жена не возражала, чтоб я полетел. А дети… К тому времени выросли, и обзавелись своей семьёй. И им тем более было… То есть – они тоже – не возражали.

– Понятно. Извините. Всё верно: банально и предсказуемо. Но, раз вы – здесь, это говорит минимум о двух вещах. Во-первых, вы – выдающийся микробиолог.

– Благодарю. А во-вторых?

– А во-вторых, – было видно, что Наиля удержала-таки то, что рвалось на язык, и сказала вовсе не то, что собиралась, очевидно, пытаясь пощадить чувства пожилого доктора, – Смотрю, тяга к новым знаниям у вас сильнее, чем любовь к насиженному месту!

– Ну… Можно это и так назвать. Хотя зря вы щадите мои стариковские чувства. Это – вы правильно подумали! – из-за того, что я в сорок пять стал… Несостоятелен как мужчина, моя «продвинутая» жёнушка и сказала мне… Было и правда… Очень обидно.

Ну, что сказано, то сказано! Прошлого не воротишь!

– Блинн… Теперь я должна извиниться, доктор. Я знаю, что иногда жестока и несдержана. И порывиста. Но я – не нарочно. Не хотела заставлять вас страдать!

– Ничего, милая девушка. Всё это – дела давно минувших дней. Острова памяти, как говорится в нашей поэзии, поросли сорняками и мхом. Мне больше не больно.

– Вот и славно. Потому что поговорить с вами приятно. Не то, что с Пауэллом. Или этим козлом Ходжесом!

– Я смотрю, он-таки не оставил вас равнодушной.

– Ну, трудно быть равнодушной к такому заправскому хамлу!

 

Капитан Пауэлл оторвал взор от экрана, и вынул наушничек из уха. Посмотрел влево, на сидящего в напряжённой позе лейтенанта Джека Коллинза, командира третьей вахты. Вот уж завис мужчина, так завис! Словно детективный сериал смотрит. А всего-навсего слушает, как доктор и его подопечная обмениваются воспоминаниями…

– Лейтенант Коллинз.

– Да, сэр?

– Я – в столовую. Поужинаю и уйду в свою каюту. Если что – звоните прямо туда.

– Слушаюсь, сэр.

С ощущением, что они что-то упустили, несмотря на все свои планы и раскладки, капитан вышел из рубки. Он знал, что проводив взглядом его спину, лейтенант снова обратит внимание на тех двоих, что мирно беседуют сейчас в каюте выжившей.

Но поскольку от лейтенанта никогда практически не удавалось добиться какого-либо проявления тех или иных эмоций, Пауэлл немного беспокоился. Знать отношение Коллинза к ситуации хотелось бы.

А то, как говорится, «в тихом омуте…»

 

 

9. Организационные проблемы

 

Придя к себе, Сигурд Пауэлл закрыл дверь, и обвёл своё положенное по должности весьма обширное «жизненное пространство», весьма неприветливым взором.

В своей каюте, когда это касалось его «необходимого отдыха», Пауэлл не чувствовал себя сопричастным к происходящему на корабле. На его корабле. Ему казалось, что пока он будет рассиживаться, и, например, читать книгу, или смотреть видеофильм, или даже заниматься положенным сексом с Ленайной, может случиться что-то, что он мог бы предотвратить, если б не был занят, вот именно – «отдыхом».

Поэтому обычно он приходил сюда только для того, чтоб переночевать. Провести очередную планёрку. Или помыться. Вот и сейчас он снял верхнюю одежду, аккуратно повесил китель и рубаху на спинку стула, уложил на сиденье форменные брюки…

Стоя под душем он не мог отвлечься от беспокоящих его мыслей.

И не только, и не столько о женщине. В настоящее время – не она, пусть и со своим отвратительным характером, его головная боль.

А – корабль.

Конечно, «Пронзающий Бесконечность» строили с запасом. Каркас мог противостоять десятикратным ускорениям, а наружная броня – успешно сопротивляться едким облакам молекулярного водорода, и даже пылевым скоплениям. Движки тоже надёжны, и доказали, что не зря их части сделаны из самой прочной и износо- и огнеупорной стали.

Но вот – начинка…

Да, начинка корабля – подизносилась. И все трубопроводы, про которые ему говорили специалисты, обслуживающие реактор, и кондиционерщики, находятся на предпоследней стадии службы. И даже доктор Маркс внёс лепту беспокойства в душу капитана. «Гидропонные трубы», понимаешь, у него изношены, проседают, и уже начали трескаться «от времени»! Усталость, понимаешь ли, пластика!

Ну правильно: даже с учётом того, что они изготовлены из армированного кевларовой сеткой особо устойчивого к коррозии и свету мощных ламп, сверхлёгкого (Экономия веса!) пластика, рано или поздно любая пластмасса начинает становиться и ломкой, и хрупкой, и коробиться и деформироваться. И в данном случае не поможет ничто, поскольку и облучать растения светом, и подавать по трубам питательный раствор необходимо постоянно. Если, конечно, они не хотят остаться без свежих овощей, фруктов, и зелёного салата.

А что бывает из-за авитаминоза? Вот именно – цинга. Банальная, но от этого не менее страшная угроза, пусть выкашивающая людей не столь быстро, как какие-либо экзотические новомодные Свиные гриппы двенадцатого поколения, Ковиды – сто тридцатого, и Эболы-сорок, но столь же гарантировано. И – весьма мучительно.

А чтоб получать эти самые фрукты-овощи, придётся, значит, пожертвовать магистральными трубопроводами, которые они сняли с Лунной Станции. Пусть они и стальные, и тяжеленные, но зато – из молибденистой нержавейки. И пусть специалисты водопроводной и охлаждающей систем и целились на них, придётся им найти что-то другое для своих любимых агрегатов и систем. Потому что без новых труб все эти системы протянут ещё лет тридцать, а вот экипаж без свежих овощей – максимум – год! Персонал доктора Маркса уже использовал все возможные доступные материалы и средства, чтоб банально подложить под провисающие, трескающиеся, и дающие течи трубопроводы…

Да и вообще, если честно, Пауэлл, как главный «потребитель», компетентный во всех тонкостях устройства и эксплуатации «Пронзающего», был очень недоволен тем, как спроектирован и построен его корабль. Жаль только, что это выяснилось только сейчас, спустя двадцать лет. (Интересно, как там с этими проблемами справляются экипажи ещё трёх построенных по этой же, типовой, схеме, космолётов, ещё не вернувшихся?)

Да, некоторые, главные, системы, механизмы, и контура, и особо надёжны, и многократно дублированы… Но зато есть целая куча других, так называемых вспомогательных, явно рассчитанных только на двадцать лет полёта! И – всё!

О чём думали проектировщики и строители?!

Что «Пронзающий» вернётся, и всё это хрупкое и износившееся добро можно будет спокойно заменить в Земных доках?! При «капремонте»? Как на тюненгуемых автомобилях? Когда выбрасывают всю начинку, оставляя только красивый «старинный» и стильный корпус?!

Нет, ясное дело, что грузить в трюмы и на склады корабля все возможные запчасти и детали, из которых состоят его системы жизнеобеспечения и энергоснабжения – нереально. Вес! Пришлось бы соответственно увеличивать и прочность корпуса, и его объём, а это – дополнительные элементы каркаса, и броня, и всё прочее. И целое море дополнительного горючего! Но и строить расчёты на том, что всё износившееся легко и дёшево можно будет заменить дома, по возвращении – по меньшей мере наивно. Недальновидно.

Ну вот нет у них теперь этого самого Дома!..

И что прикажете делать?!

Сложить лапки, как та крыса в крынке с молоком, и умереть?

Он, как капитан, лучше остальных видел сейчас общую картину! И если во время полёта все уповали на то, что «вот долетим – и тогда уже заменим! Ну, или починим основательно! А сейчас – только дотянуть бы!», накрылась медным тазом такая философия!

Потому что – вот и дотянули. И – шишь! Проклятье!

Он прекрасно понимал, что даже самое упорное и долгое «бултыхание» в крынке не собьёт того спасительного кома масла… Так как не молоко у них тут, а банальная вода!

Невозможно вечно сохранять работоспособность их посудины! Всё будет «уставать», и приходить в негодность, и ломаться. И что бы там ни писали чёртовы фантасты про гигантские корабли-города, могущие почти вечно странствовать меж звёзд, самостоятельно, с помощью «умных» компьютерных Систем и роботов поддерживая жизнь своего экипажа, нагло и глупо скатившегося до состояния первобытной дикости, всё это – только красивая сказка. Ни чуточки не похожая на грубую и жестокую реальность!

Невозможно сейчас пополнить запасы материалов и запчастей там, внизу. Не говоря уж о – «жить на поверхности». А с Лунной Станции они забрали всё, что можно было. И даже – нельзя. Вплоть до поплавков в бачках в гальюне.

Вопросов назрело много. Но главный, всё-таки сейчас – живучесть и надёжность их корабля.

Поэтому вытеревшись, и вновь одевшись, Пауэлл вернулся к столу для планёрок. Щёлкнул клавишу селектора:

– Внимание всем офицерам, не занятым на вахте. Через пять минут пройти ко мне в каюту. На внеплановую планёрку.

 

По мере того, как подходили и рассаживались по местам его «надежда и опора» – офицерский корпус, Пауэлл как бы новыми глазами рассматривал их. Нет, он, конечно, знал их неплохо, да и невозможно не узнать человека, если двадцать лет заперт с ним в консервной банке размером с древний линкор… Но всё-таки…

Первый помощник Эндрю Гопкинс. Честный и прямой служака. Пусть без особого воображения, как говорится, звёзд с неба не хватающий, зато – спокойный и методичный. Почти как он сам. Второй помощник, Александр Харпер, конечно, пожиже будет в плане энциклопедических знаний, зато очень находчив. И не зашорен, как первый, диктатом Уставов и Правил. Если вынудит ситуация – наплюёт на «как положено», а прикажет сделать так, чтоб все остались живы. И целы. Что он и доказал, когда у них случилась девять лет назад та авария… Пусть и унесшая жизни троих замечательных парней.

Старший лейтенант Яндринский, он же – завхоз. Или комендант. Скрупулёзный в мелочах, он иногда за ними не видел общей картины. То есть – человек, как говорится, с ограниченным кругозором. Пусть и ограниченным – своей должностью и обязанностями, которые она накладывает. Считать каждый гвоздь, и каждый кусок мыла… Зато – спокойный и порядочный. «Правильный», как и сам Пауэлл. Такой не подведёт.

Отсутствующий лейтенант Джек Коллинз, находящийся сейчас на вахте, вызывал у Пауэлла определённые сомнения. Нет, не потому, что противился приказам, или не проявлял должного рвения при их исполнении. Как раз здесь всё было в порядке. Но вот подсознательно казалось Пауэллу, что именно в той ситуации, которую им сейчас предстоит решить, третий помощник может как раз и проявить… Неповиновение.

Уж больно он скрытный и замкнутый человек. Себе, как говорится, на уме.

Но вот они все, его генералитет, и собрались. И расселись. Тянуть смысла нет.

– Господа офицеры. Я собрал вас здесь, чтоб сообщить о нашей старой, но от этого не менее насущной проблеме. И обсудить возможные её решения. А принимать их нужно быстро. И, приняв, придерживаться упорно и последовательно.

Вы все знаете, что многие системы на нашем корабле не предназначались для долгой службы – то есть, рассчитаны не более чем на двадцать пять лет. И даже с учётом тех труб, механизмов и запчастей, что мы сняли с Лунной Станции, многие наши коммуникации, системы, и механизмы не протянут более пяти-шести лет. Это очень плохо.

Потому что обойтись без них мы не сможем. А заменить их – нечем. А нам предстоит, вероятно, ещё какое-то, и весьма продолжительное время, жить. Хотя бы для того, чтоб вырастить, воспитать, и обучить хоть чему-то наших детей.

И вот какие мысли возникли по этому поводу у меня.

Дать в полном объёме всю необходимую для ремонта и эксплуатации нашего корабля информацию мы не сможем нашим потомкам чисто физически. У нас нет ни учебников, ни пособий, ни макетов для тренировок. Практиковаться же с нашими, работающими, устройствами и механизмами – значит не желать себе добра. «Пронзающий» у нас один, почти всё держится на «честном слове», и в случае «незачёта» повторить запоротый учеником тест будет просто невозможно.

Далее. Через те самые пять-шесть лет начнутся регулярные системные отказы и поломки. Мы сможем их чинить и устранять, только пока, вот именно – живы. Потому что хорошо представляем, какие замены и ремонт возможны, а какие – нет. А что достанется на долю наших детей?! И где прикажете брать запчасти, механизмы и даже элементарно – новые трубы? Не говоря уж о том, что доктор Маркс распаковал предпоследнюю упаковку микроминералов.

Жить на Земле, «долго и счастливо», уйдя в заслуженную отставку, как мы планировали, вернувшись, не удастся. Это однозначно, и никаких сомнений в этом у нас благодаря повторным исследованиям проб, оставшихся на зондах, ни у кого из вас нет.

С имеющимися в нашем распоряжении силами и средствами мы уж точно за какой-то реальный и обозримый промежуток времени создать универсальное средство для зачистки всей поверхности от супер-заразы не сможем. И тянуть время, просто оставаясь на орбите, и наблюдая за планетой, смысла никакого нет.

Следовательно, выход у нас один.

А именно – отправиться назад, в космос, и обследовать другие, наиболее перспективные, системы с планетами, которые могли бы оказаться приемлемыми для нашего на них проживания. Потому что горючего у нас осталось более сорока процентов изначального объёма. А в самом крайнем случае, если так ничего подходящего и не найдём, мы можем оставить неприкосновенный запас горючего, чтоб добраться до третьей планеты системы Каппы Лиры. Вы наверняка помните, что там почти пригодные для нас условия. Если не считать, что среднегодовые температуры даже на экваторе ниже плюс двух по Цельсию, и половина поверхности суши покрыта трёхкилометровым ледником, а остальная – километровым. Но на экваторе…

В-принципе, колонию можно было бы основать. Пусть и там ледник, но можно было бы прокопать его до поверхности, и оборудовать там пещеры. Где и можно было бы построить парники и теплицы.

Там даже есть животные – в крайнем случае, если доктор Маркс насчёт планеты прав, и земледелие окажется всё же невозможным даже в подземных пещерах и парниках, можно какое-то время продержаться только за счёт охоты.

Моё мнение – нужно вылетать немедленно.

А сейчас прошу высказывать возражения и предложения.

– Капитан, позволите, сэр? – ну, кто бы сомневался: конечно, это первый помощник.

– Прошу, лейтенант Гопкинс.

– По поводу «надёжности» наших как основных, так и вспомогательных механизмов и систем. Я, как и вы, сэр, регулярно делаю обход всего нашего хозяйства. И поэтому прекрасно знаю, что практически любая авария может случиться практически в любой момент! Изжили себя многие устройства и коммуникации, просто в силу того, что превышен их расчетный срок службы. И вы правильно сказали: нельзя же было загрузить на корабль все необходимые, могущие понадобиться, запчасти, механизмы, и трубопроводы!

Мы бы тогда просто не полетели бы никуда! Поскольку больше массы – больше горючего! Больше горючего – тяжелей каркас и броня! Ну и так далее – замкнутый круг! Но мы должны были вернуться не сейчас, а три года назад! Нас сильно задержали аварии, в том числе и реактора, и то, что мы всеми силами экономили наше любимое горючее. Как чуяли, что оно может ещё понадобиться. А не потому, что за сэкономленное нам дали бы премиальные.

И именно поэтому мы и пожинаем, так сказать, плоды наших стараний. Вернее – можем пожать. Если что-то, вот именно, подходящее для нашей жизни, найдём!

А по поводу возможностей «долгой» жизни на «Пронзающем» лично у меня сомнений нет. Не сможем мы вечно латать и «уговаривать» его начинку поработать ещё немного. Значит, если хотим и сами ещё пожить, и детей наших вырастить и сохранить, нужно, вот именно – отчаливать. Поскольку, уж простите, ловить здесь нечего!

– Так. Ваше мнение понятно, лейтенант. Кто ещё?

Руку поднял штурман, лейтенант Марк Иверсен.

– Прошу, лейтенант.

– Ну, предположим, сэр, что я даже проложу курс к наиболее «перспективным» системам с планетами. И мы даже долетим. Проведя в пути как минимум ещё восемь-девять лет. Но что будет, если мы там ничего так и не найдём? Ведь все вы помните, что из сорока трёх обнаруженных нами в пяти обследованных Системах планет более-менее земного, то есть, твёрдого, типа, лишь одна оказалась потенциально пригодной для жизни человека? Да и то – в экстремальных… А вернее – в сверх-экстремальных условиях!

– Вот именно, лейтенант. У вас как раз и будет – самая сложная и каверзная задача. Так спланировать наш полёт, чтоб в самом крайнем случае, если, вот именно, ничего более подходящего не найдём, мы могли бы в конце пути оказаться поближе к Каппе Лиры, и могли спуститься на обеих челноках на её третью, замёрзшую, планету. Оставив горючего на несколько их ходок – чтоб спустить всё нужное для выживания.

– Ха! Вот это задачка! – штурман почесал в затылке, крякнув. – Ну, в-принципе, ничего как раз особо сложного здесь нет. У нас – отличный автонавигатор. Главное – правильно поставить ему цели и задачи.

– Хорошо. Так вы – за полёт?

– Да, капитан, сэр. Я – за! Ведь другого, более реального, выхода-то – нет!

– Отлично. Кто ещё?

– Позволите, сэр? – руку поднял старший лейтенант Яндринский.

– Да, лейтенант.

– Как коменданту и фактическому завхозу всего этого сложного хозяйства, что мы называем нашим кораблём, мне отлично известны и все наши проблемы, и потребности. Так вот. Запасных моторов, насосов, реле, распределительных блоков и прочей важной и сложной механики и электроники, обеспечивающих нормальную работу двигателей и систем подачи топлива, на складе больше нет. Те, которые мне вернули, как нерабочие, в большинстве своём ремонту не подлежат. А на время полёта нам они будут всё время нужны. И без них, таких, вроде, простых и нетребовательных, никуда мы не полетим. Или, если полетим – так уж на инерционном полёте, без работающих движков. Как быть с этим, сэр?

– С этим, согласен, проблема. Однако она, как мне кажется, решаема. Ведь сейчас, – капитан выделил тоном это слово, – у нас имеются замечательные во всех отношениях, и знающие наш корабль, специалисты. Вроде того же техника Ходжеса. За долгие годы практики многие из наших людей (И это – радует!) почти сроднились с нашим кораблём. С его сердцем, мышцами, лёгкими, и кишечником, если мне позволительно обозначить этими терминами всю начинку нашего «Пронзающего». Мы можем, освободив от рутинной обычной работы, срочно перенаправить весь более-менее свободный и компетентный технический персонал на восстановление агрегатов и узлов, необходимых для работы маршевых двигателей в штатном режиме. А вот обучить наших детей такому мы вряд ли… Но это я уже говорил.

– Хм-м… Ну, если удастся восстановить те узлы, которые наверняка понадобятся в ближайшем же будущем, я не возражаю. Полететь.

– Хорошо. Составьте список агрегатов и узлов, которые нужно в первую…

– Вот он. – лейтенант протянул через стол список из двух машинописных листков.

– Отлично. Кто ещё?

Оставшиеся за столом пятеро невысказавшихся мужчин, переглянулись. С тяжким вздохом руку поднял лейтенант Джастин Хьюз:

– Позволите, сэр?

– Прошу.

– Мы сейчас, получается, свернёмся и отчалим в неизвестном направлении. Забрав с собой нашу последнюю надежду – женщину продуктивного возраста. А на что же рассчитывать тогда экипажам тех космолётов, которые вернутся из своих экспедиций после нас? Они-то, получается – не будут иметь никаких шансов?

– Что вы пытаетесь сказать, лейтенант? Что нам нужно остаться здесь минимум ещё на три, десять, и двадцать лет, чтоб решить проблему «дележа» нашей единственной женщины с теми, кто прилетит сюда позже? – взявший слово первый помощник сердито фыркнул, – А ну – как они просто – не прилетят?! Ведь их корабли – однотипны с нашим! И возможностей рассыпаться по космосу в виде кусочков не крупнее конфетти у них тоже наверняка было предостаточно!..

– Дело не в том, Гопкинс, что они могут и не прилететь, – капитан посчитал взять инициативу в свои руки, поскольку первый помощник, похоже, сердился всерьёз: даже покраснел! – А в том, что: как вы себе это представляете, лейтенант Хьюз?

Разыграем даму по жребию? Или введём дежурства: эти три дня она находится на «Пронзающем», а следующие – на другом корабле? Или – по её выбору? Но! Кто поручится за то, что заполучив к себе на корабль нашу драгоценную находку, наши бывшие сопланетники просто не попытаются сбежать от нас с ней в пучины пространства?!

– Э-э… Простите, сэр. Об этом я не подумал. Я… Снимаю свои возражения.

– В таком случае – голосуем. Кто за – полёт?

Четыре руки поднялись сразу. Три – ещё через какое-то время. Одна не поднялась.

– Лейтенант Астон. Вы – воздерживаетесь? Или против?

– Да нет, я – за. Просто…

– Да?

– Как связист и электронщик хочу обратить ваше внимание, сэр, что мы двенадцать лет назад дали задний ход, и не обследовали систему Гаммы Тукана. По той причине, что оттуда поступали радиосигналы – похожие на сигналы разумного происхождения. Следовательно, там имеется жизнь. А почему бы нам, сэр, не полететь туда, и не попробовать обосноваться на каком-нибудь необитаемом острове? Ведь там наверняка можно жить?

– Исключено, лейтенант. Раз уж у разумных существ имеется радиосвязь, имеется у них и кооперация. Следовательно, если наглые чужаки вроде нас попробуют покуситься на часть их территории, это однозначно будет воспринято как акт агрессии. С соответствующими противодействиями. А нам вступать в схватку с объединившимися против общего врага разумными существами целой планеты, со всеми их ресурсами и оружием, не с руки! Потому что вполне будет достаточно для нашей «колонии» одной ядерной бомбы. Ну, или бомбы с местными сверх-вирусами…

Кстати: штурман! Вот – забыл напомнить: прокладывайте наш курс так, чтоб оставить как можно дальше в стороне эту самую систему Гаммы Тукана. Хм-м.

Лейтенант Астон? Вы всё ещё против?

– Да нет, сэр, мысль понятна. В таком случае я – за! Полёт.

И да поможет нам Бог!..

 

Инженер Владимир Якушев отнюдь не был в восторге от работёнки, которую ему подбросили. Но с другой стороны, он отлично понимал, что отвертеться от неё невозможно. Как и сделать тяп-ляп.

От того, насколько надёжны окажутся изношенные и восстанавливаемые сейчас им дефлекторы, может зависеть буквально всё! Потому что наконец «Пронзающий» стартует к звёздам! Ну и правильно: всем уже ясно, что заказана им как родная планета, так и её спутник… Не говоря уж о всяких там Титанах и Европах!

 

10. «Прощай, Земля, навек прощай…»

 

Работёнка достаточно сложная. И пусть ему приходится практически вручную вытачивать и выпиливать детали сложной формы из заготовки из чертовски прочной мономолекулярной нержавейки, засунуть эти самые заготовки в станок с ЧПУ невозможно: накрылся большой …опой пять лет назад этот самый станок! А поскольку заменить его электронный блок попросту нечем, капитан приказал, сняв с агрегата все кабели, моторы, и исполнительные механизмы, попросту отправить в пучины пространства массивную глыбу металла, в которую тот превратился без своих изощрённых «мозгов».

Вот в том числе и такие действия позволили им сохранить то самое горючее, что позволит вернуться к главной задаче, стоявшей в том полёте перед «Пронзающим» и его командой: найти планеты, пригодные для заселения людьми. Колонистами.

Только вот теперь, похоже, колонистами предстоит быть им самим.

Вот ведь незадача…

Якушев отодвинулся от тисков, и утёр со лба обильный пот. Да уж: алмазный напильник, ручная дрель с алмазным сверлом, и карборундовая ножовка по металлу – совсем не те инструменты, которыми он предпочёл бы работать с неподатливым металлом. Но ни лазером, ни карборундовой же электрофрезой тут ничего не сделаешь: нарушится монолитность тщательно выращенного кристалла. Перегрев создаст чёртовы внутренние напряжения и деформации. А печь для выплавления таких монокристаллов у них осталась одна. И если – Не дай Бог! – сдохнет её главный рабочий орган, плазменный излучатель, не будет возможности и получить новые заготовки. Для чего бы то ни было. Поэтому они и стараются как можно бережней относиться, и как можно реже использовать этот сложный и капризный, но столь незаменимый аппарат!

Вздохнув, Якушев оглянулся на стоявшего в паре шагов рядом, и тоже склонившегося над обрабатываемой деталью, капрала Карпова. Тот работал молча, сердито поджав губы и сопя. Они почти не разговаривали – о чём, если всё понятно и так? А тяжёлая физическая работа не располагает к чесанию языками. Зато – никаких тренажёров не надо! Физическая форма поддерживается автоматически.

И так сейчас – по всему «Пронзающему»… Все пилят, сверлят, точат в своих каптёрках или в центральной ремонтной мастерской, сердито сопя и ругаясь про себя…

Но – надо! На них теперь такая жуткая ответственность – за женщину, за детей…

Возможно – своих!

Он снова опустил лезвие остывшего инструмента в длинный пропил: сколько не думай по поводу того, что ещё нужно было бы захватить в чёртов полёт, а смысла в этом нет: поезд ушёл! Поэтому и приходится беречь как зеницу ока драгоценное лезвие ножовки по металлу: их осталось на складе не более пары десятков! А без них – плакали все их потуги восстановить поломанные или изношенные механизмы и агрегаты для нормальной работы двигательной системы!

Потому что работать движки должны как часы! Иначе они, даже если разгонятся, попросту пролетят мимо нужных солнечных систем: затормозить будет нечем!

Следовательно, деваться некуда.

Нужно пилить!

 

На аккуратный стук кока в дверь находящаяся внутри девушка ответила вполне в «своём духе»:

– Какого чёрта! Вы же знаете, что я заперта снаружи! Вот сами и открывайте!

Лютер Вайс, осторожно повернув ключ, вставленный в скважину, повернул и ручку двери. Открыл её. Удерживая поднос одной рукой, осторожно вынул ключ, засунув снова в карман на своём белом переднике.

Дама даже не потрудилась встать с постели, на которой лежала, облачённая в весьма легкомысленную ночную рубашечку а-ля «пеньюарчик»: полупрозрачную штуку сильно повыше колен, с крохотными  изящными рюшечками, которая практически не скрывала ничего. Почти все «прелести» женщины оказались отлично видны сквозь распахнутую дверь в спальню. Поскольку одеяло Наиля откинула, и ножки грациозно чуть подогнула, вытянув ступни. Вайс невольно сглотнул, на секунду даже забыв о подносе. Наиля быстро вернула его на грешную землю:

– Уважаемый кок. Будьте добры вернуть вашу отпавшую до пупа челюсть на место. А то её ещё заклинит – как пробовать еду будете? А поднос, когда про него вспомните, просто поставьте на стол. Уж сгружу тарелочки я как-нибудь и сама.

Не найдя, что достойно ответить на бесцеремонную тираду, кок так и сделал.

Уже ему в спину, когда он взялся за ручку, последовал вопрос-утверждение:

– Мы вылетаем снова к звёздам?

Подумав, и решив, что раз капитан не приказывал молчать об этом, Вайс ответил:

– Да, миссис МакГоннегал. Стартуем сразу после ужина.

– Значит, решили меня никому «на растерзание» не оставлять?

Вайс невольно усмехнулся про себя: а смышлёная коза им попалась! От такой и дети будут, видать, соответствующие: шустрые, ходовые, сообразительные и острые на язык… Да и ладно: главное – чтоб были здоровыми!

– Совершенно верно, мадам. Капитан приказал рассчитать вероятность возвращения других экспедиций. Ну, наш компьютерщик Ашкерзон это и сделал. Такая вероятность для первого корабля – сорок четыре процента. И прилететь, даже если б смогли, они должны только через три-пять лет. Столько мы ждать не можем.

– Корабль – сдыхает? – Наиля смотрела на него, широко распахнув умные глаза.

Невольно потупившись перед их пристальным напором, Вайс вынужден был кивнуть:

– Да. Мы ведь латали всё впопыхах, кое-как, буквально на проволочках и энтузиазме: лишь бы добраться живыми до… А оно – вон как повернулось!

– Да уж. Хорошего мало. С другой стороны – космос большой. А вдруг удастся и правда – найти подходящую планетку?

– Вероятность и этого Натан Ашкерзон рассчитал. Не более пятидесяти одного процента, но…

– Да?

– Но мы прокладываем наш курс так, чтоб в самом крайнем случае уже в конце полёта вернуться к уже обследованной нами планете системы Каппа Лиры. Там на поверхности вечная зима, но на экваторе можно жить. В отапливаемых… В сильно отапливаемых помещениях. Ну, или уж – в подлёдных пещерах. Зато там – хотя бы можно дышать. Кислорода – двадцать три процента. А из местной жизни – только насекомые, ледяные черви, мыши-суслики, камнеедки, да мхи и лишайники. Всё это – на скалах, хоть чуть-чуть торчащих из-подо льда. Ну и безглазые рыбы – под толщей льдов океанов.

– Что ж. Неплохо, если разобраться. Всё-таки – шанс. Ну а как же быть с теми бедолагами, кто вернётся к Земле через те же три-пять… Или двадцать лет? Для них, похоже, никакой надежды не будет?

– Выходит, что так, миссис МакГоннегал. И корабли у них… Будут изношены гораздо сильнее нашего. Но это не моя проблема. И даже не нашего капитана.

– А чья же?!

– Тех, кто вернётся через три-пять. Или двадцать лет.

– Не видать, получается, им моего роскошного тела! Это уж – как пить дать!

– Это уж точно. – коку опять пришлось сглотнуть, потому что Наиля спокойно не лежала, а… двигалась! И – как!.. Уж чего-чего, а «роскошного тела» коку удалось «вкусить»… Но только – взглядом!

– Ну что ж. Чему быть, того не миновать. Следовательно я – в лапах циничных, жадных, и расчётливых самцов, собирающихся подло воспользоваться моим положением! И помощи мне ждать неоткуда!.. – дама сделала тон напыщенно-пафосным, и даже закинула картинно голову назад, прикрыв лоб бледной тонкой ручкой.

– Ничего подобного, мадам! – кон невольно надулся. – Капитан же сказал вам! Что никто не собирается вас… Принуждать!

– Да, это я уже много раз слышала. – Наиля дёрнула обнажённым плечиком, – Ладно, посмотрим, как что будет. А пока… Сколько сейчас на борту «же»?

– Ноль четыре, миссис МакГоннегал. Но послезавтра капитан собирается добавить до ноль пяти. Чтоб вы… Привыкали постепенно. Да, кстати! Вот: чуть не забыл!

Завтра, после завтрака, тренажёрный зал на час – в вашем полном распоряжении!

– Ага. Предусмотрительно. Хм. Возражать не буду. Мне, стадесятилетней старушке, будет полезно поразмять косточки! И всё остальное!

Только закрыв и заперев дверь, кок понял. Что опять пропотел, как, вот именно, спортсмен после марафона! Утерев пот снова рукавом белого халата, он страдальчески покосился снова на камеру:

– Капитан, сэр! Я всё правильно ей отвечал?

Пауэлл, разумеется, вернувшийся к такому знаменательному событию, как приём дамой пищи, в рубку, поспешил успокоить кока:

– Всё в порядке, Лютер. Вы отлично справились. Я скажу, когда нужно будет забрать поднос и посуду.

– Спасибо, сэр. Только вот…

– Да, Лютер?

– Может, она где-то права? И нам надо было оставить ребятам, ну, типа, хотя бы послание? Где нас искать? Когда они…

– Не когда, а – если. Но – не беспокойтесь, сержант. Потому что всё уже сделано.

Наш резервный зонд, тот, малый, со всеми материалами нашей экспедиции, и отчётом обо всём, что здесь произошло, и нашим примерным маршрутом, приземлился прямо возле главного входа Лунной Станции. Буквально в десяти шагах.

И его не заметит только слепой.

– А-а, вот оно как… Ну, спасибо, сэр. Успокоили мою…

– Совесть?

– Ну… Да!

– Да и свою заодно. Хотя, если честно, я лично был против такого решения. Его приняли на голосовании всех офицеров корабля. И наш Штаб посчитал, что всё-таки было бы совсем нечестно и непорядочно не дать и нашим сопланетникам шанс!

Хотя бы попытаться нас найти.

Где-то в космосе…

Иронии в голосе капитана не уловил бы только ключ в кармане передника кока.

 

Трюмный старшина, Михаил Волонтир, аккуратно вернул надрезанный кусок сала на место. Теперь, даже если смотреть с двух шагов, ни за что не разглядеть, что кто-то поработал над трёхсоткилограммовой коровьей тушей, изъяв из неё кусочек мяса. Предпоследней их тушей. Которую они приберегали для торжественного обеда в честь…

Не состоится он теперь. Да и ладно. Но…

Что будет кушать Машка, когда закончится эта, и следующая, последняя, туши?

Сможет ли она переключиться на баранов, которых осталось восемь?

Невольно он кинул взгляд в сторону второй камеры холодильника: точно, вон они, торчат из решётчатой клети во все стороны их освежёванные синие ноги!

Ладно, пока в его распоряжении есть немного нормального мяса. А там – посмотрим! Вздохнув, он сжал в кулаке свою «добычу», и вышел из морозилки.

У них на корабле, конечно, не то, чтобы тропическая жара – двадцать градусов любимого Цельсия, но после камеры с запасами мяса, где царит минус сорок два – просто рай! Вздохнув ещё раз, он быстро направился в первый трюм, тихо напевая про себя старинную песню, как «околдовала, очаровала, покой взяла, с ума-разума свела». Переворачивать в кисти, и перекладывать из ладони в ладонь кусочек мяса размером с половину спичечного коробка старшина не забывал. Иногда он даже дышал на добычу, про себя усмехаясь: проверено! Пока он дойдёт, нагреется до температуры его тела эта штука.

В трюме как всегда царила полутьма, и только мерный звук работающих насосов, гудящих трансформаторов, и тикающих реле говорил о том, что он не в каком-нибудь подвале там, на Земле, а в трюме готовящегося к новому полёту космического корабля.

Вот, стало быть, и надо. Подкормить маленькую бедняжку. Которая, если честно, не такая уже и маленькая…

Подойдя к видеокамере в углу, Михаил убедился, что не сдвинулась она ни на миллиметр. Отлично. Значит, то, что он собирается сделать, не попадёт в поле её зрения.

Пробравшись под огромными цилиндрами с водой и сжиженным газом, и пучком тонких труб, он добрался до угла, в котором было ещё темней, чем в остальных. Почувствовал, как губы невольно растягиваются в глупой улыбке. Но сдерживать её не стал: пусть он кому-то и покажется идиотом, или психом, но он… Вот такой вот любитель фауны.

Ногтём Михаил три раза постучал по толстой трубе, уходившей здесь через отверстие в переборке, в соседний отсек. Выждав  пару секунд, постучал ещё раз.

Ну, слава Богу – жива, родная! А то он уж было… Нет, всё в порядке: ползёт! Вон и волосатенькие лапки, и небольшая изящная головка… А вот и овальное чёрное туловище с красными полосами на боках показалось из щели под трубой! Ну, слава Богу!

Старшина не стал много мудрить, или дразнить малышку, выползшую к нему: протянул вперёд кусочек согретого мяса, предусмотрительно нанизанного на кончик зубочистки. Чёрненькая лапка, а за ней и вторая, протянулись к вожделённой добыче, и аккуратно сняли её с «пики». Восемь глаз, как показалось Михаилу, радостно сверкнули!

И вот она и поднесла кусочек к своему ротику! Ну, конечно, не ротику в обычном представлении, а жвалам, расставленным на добрый дюйм. Часто Михаил думал, что когда они прилетят-таки на родину, просто так забрать отсюда свою подопечную ему будет непросто. Она ведь может и цапнуть, если испугается! А испугается-то она непременно, если попытаться унести её из ставшего родным и привычным трюма, где она благополучно обитает уже девять лет, и выпустить в «природу»! Непривычную и яркую!

Рассматривать существо, размером с куриное яйцо, окружённое по периметру двенадцатью волосатыми лапищами длиной с десяток сантиметров, Михаил никогда не уставал. Это только в самый первый раз, когда оно, ещё маленькое, буквально с напёрсток, выползло к нему, когда он заменял прокладку между насосом холодной воды и его трубопроводом, она его жутко напугала!

А ещё бы! Увидеть, как на тебя выползает чёрное лохматое «чудовище» с горящими в темноте глазищами, идущими по периметру всего тела, весьма страшно!

Но он тогда сдержал свою руку с газовым ключом, метнувшуюся было разможжить малыша, и принялся внимательно рассматривать паучка. Вернее, как он понял уже позже, когда монстрик подрос – паучиху. И понял.

Что, во-первых появиться на свет такое чудище могло только в результате мутации, постигшей его родителей. Например, от радиации. А повышенный уровень радиации у них в трюме, да и в большей части двигательного отсека, был только как раз во время той аварии… Когда погибли трое реакторщиков, пытавшихся ценой жизни и здоровья спасти остальных. И корабль.

Ну а во-вторых, это маленькое безобразие выползло к нему в поисках помощи!

Потому что кушать ему тут сейчас – ну точно нечего!

И если он, Михаил Волонтир, не накормит малыша, тот просто иссохнет и погибнет здесь. Как уже наверняка погибли его родители. Потому что Инструкция предписывает (И ей плевать, что в космосе нет ни насекомых, ни крыс!) обрабатывать трюмы и прочие помещения корабля дезинфицирующими, гербицидными, и инсектицидными растворами раз в каждые пять лет! Во избежание как раз – появления бацилл, микробов, бактериофагов. И – плесени, и грибов, и… Насекомых! Ну, или членистоногих – не суть.

Вопрос только в том, как спаслось это новорождённое лупоглазое существо во время очередной текущей обработки, которая как раз проводилась за год до…

Чудо?

Точно.

Наблюдая, как его подопечная оперативно расправляется с сильно увеличившейся за последние восемь лет порцией, Михаил молчал. Он вспоминал. Их вначале беззаботное, а затем всё более напряжённое и хлопотливое путешествие. О том, как практически отдыхали вначале, когда все механизмы и системы работали без сбоев, и не требовали постоянного и кропотливого ремонта. И как всё это со временем изменилось. Превратив восьмичасовую вахту чуть ли не в ежеминутную, нудную, и однообразную тягомотину по замене сдохших прокладок, наложению швов или заплаток на потёкшие коммуникации, ремонт насосов, замену подшипников моторов, и прочая, и прочая, и прочая…

И только любуясь на маленькое напоминание, что жизнь способна существовать даже в самых, казалось бы, неприспособленных для этого, условиях, что блестяще доказывало маленькое существо, доверчиво бравшее его мясные подношения, делала его существование чуточку повеселей. А то – хоть в петлю лезь… Особенно сейчас. Когда выяснилось, что вернуться им – некуда!.. И впереди – ещё годы тяжкой работы, забот и хлопот!

Почесав затылок, Михаил решил, что теперь-то, наверное, положенную через ещё год очередную «санобработку», проводить не будут. Да и хорошо. Во-первых – нечем: кончились многие реагенты. А во-вторых – незачем. Теоретически они тут уже поубивали всё, что имело глупость выжить на их корабле «безбилетного».

А ещё он радовался потому, что не будет новых проблем с размещением на время этой самой обработки у него в каюте как раз того, против кого и направлена эта самая обработка. Да и  не полезет уже в пластиковый контейнер из-под приправ, который он выклянчил у кока, его «маленькая» Машка. Поскольку просто не поместится!

В очередной раз вздохнув, трюмный старшина сказал:

– Ну, пока, Машуня! В следующий раз принесу тебе барана! А подрастёшь ещё – так и целого!

Надеюсь, он тебе понравится!

 

11. Тренажёрный зал

 

Новость о том, что теперь тренажёрный зал будет занят на час каждое утро, не слишком обрадовала Збигнева Честны. Так уж получилось, что его вахта заканчивалась как раз к завтраку. Следовательно, придётся теперь после приёма пищи не идти качаться и затем – мыться, а ещё где-то валандаться целый час, пока их новая пассажирка изволит занимать тренажёры и беговую дорожку. И «услаждать» своим потом обонятельные сенсоры системы кондиционирования, и напрягать блок ароматизаторов.

Проблема со временем, впрочем, вполне разрешима. Например, можно будет спокойно читать в своей каюте, что он обычно и делал каждый день после водных процедур, перед укладыванием в постель. А теперь будет делать перед походом в тренажёрный.

Невольно Збигневу вспомнился процесс «транспортировки» Наили в её каюту.

Опасливое придерживание их размороженной дамы за руку, которое капитан обозначил, как «показ каюты», главного инженера, если честно, не впечатлило. Дама, что бы она там ни пыталась им на уши навесить, и изобразить, прекрасно шла и сама. Разумеется, в том направлении, которое они со вторым помощником ей указывали. Корабль у них, всё-таки – не линкор. Поэтому дошли до каюты одного из погибших во время аварии реакторщика, Иосифа Стравинского, за пару минут.

Понятное дело, табличку с его именем с передней стороны двери уже сняли. И теперь здесь имелась другая, с наспех, поэтому не очень ровно и аккуратно, сделанной надписью синим маркером: «Наиля МакГоннегал». Женщина на надпись отреагировала с уже привычным мрачным юмором:

– Всё – в соответствии с правилами и привычками вашего чёртова капитана. Теперь я – каталогизирована и внесена в списки! Ещё снизу приписали бы штатную должность: «наложница экипажа». И – график повесили бы!

И, поскольку оба её спутника промолчали, отводя глаза, и сопя, Наиля добавила:

– Надо думать, общая столовая мне пока заказана. И еду будут приносить прямо сюда, в каюту?

– Совершенно верно, мадам, – второй помощник, повернув лицо снова к женщине, сдержанно кивнул, – Вы ведь – женщина. Капитан посчитал, что в период адаптации вы не захотите выглядеть… Неподготовленной.

– Что вы имеете в виду?!

– Я имею в виду, – тон Алекса Харпера был нарочито нейтрален, но по обильно выступившему на шее поту, Збигнев понял, что их проверенный товарищ вовсе не так спокоен, как хочет показать, – что пока вы будете привыкать к систематически повышающемуся тяготению, и растущей нагрузке, ваши мышцы могут не вполне слушаться приказов вашего мозга. При этом обычно человек вольно или невольно ставит себя в неловкое положение. То ложку с супом вольёт себе не в рот, а за воротник, то солонку уронит, то со стула встать самостоятельно не может. Или со станка в тренажёрном зале упадёт. Ну, инцидентов может случиться много. И разных. Поэтому капитан и посчитал, что вы не захотите давать команде повод для насмешек. Ваша гордость и самолюбие не должны страдать.

– Хм-м… Пожалуй. Должна признать, что, как ни странно, в решении и распоряжении вашего капитана есть определённая логика. И это только я, с моим пошленьким и однобоко мыслящим умишком, посчитала, что… Ладно, неважно.

Ну хорошо. Зайдём внутрь.

Они зашли.

Наиля сразу фыркнула:

– Это – что? Рабочий стол? Не должен он так стоять! Будьте добры, прислоните меня к стене, и стол сразу передвиньте. Вон в тот угол!

Честны и Харпер не стали «прислонять» женщину к стене. Вместо этого они усадили её на стул. А стол действительно перенесли и поставили так, как дама распорядилась. Наиля соблаговолила поблагодарить:

– Благодарю. Вот теперь – совсем другое дело! А что у нас в спальне?

Пришлось приподнять якобы обессиленную пешим переходом за сто шагов спасённую со стула, и отвести – а, вернее, скорее, отнести её во вторую комнату. Уж теперь она непримянула навалиться на руки своих «проводников».

– Ага. Ага. Понятненько. Это – стало быть, стандартная ванна, а это – сантехническая комната. Гальюн, говоря по-корабельному. А это – что?

– Это, мадам, встроенный шкаф и антресоли. Здесь теперь хранятся ваши личные вещи, и одежда, которую выстирал техник Ходжес.

– Ах, не напоминайте… Вот уж редкостная скотина шикует тут у вас на корабле! И почему это никто не может достойно прищемить ему хвост?

– Хвост, как вы выразились, ему прищемить никто не может, потому что техник отлично развит физически, и владеет боевым самбо. И постоять за себя умеет, в чём имели возможность неоднократно убедиться все те, кто пытался. Сделать то, что вы сказали.

– Я не об этом, помощник Харпер. А о том, почему никакое начальство не делает ему замечаний, чтоб он попридержал свой паршивый язык!

– Оно пыталось много раз, – Харпер невольно усмехнулся, вспоминая те далёкие годы, – Но сейчас это невыгодно. Потому что на нашем корабле, как вы уже несомненно догадались, за двадцать лет путешествия многое ломалось и продолжает ломаться. И по-настоящему хороших, универсальных, специалистов, которые могли бы привести механизмы и системы «Пронзающего», в чувство, и заставить работать даже с полностью выработанным ресурсом, остались буквально единицы. Потому что ещё трое таких попросту погибли, спасая наш корабль от взрыва реактора. А ещё один человек, инженер Ганс Рюстерманн, попросту умер. От инфаркта.

А если техника Ходжеса посадить на гауптвахту, или просто дать ему наряд вне очереди, это для него – фактически отпуск. Возможность «законно» повалять дурака.

Потому что не нужно особо напрягаться, и что-то сложное пытаться отремонтировать. (А такая работёнка есть всегда!) А можно просто отсыпаться, иногда приподнимая зад с койки, чтоб поесть, и поплевать в потолок одиночной камеры, или отдыхать за несложной работёнкой по камбузу, типа перетаскивания кастрюль, и чистки и нарезания овощей из теплицы дока Маркса.

– Так – что?! Получается, я фактически вместо наказания обеспечила ему – трое суток сплошной малины?!

– Именно так, мадам.

– Вот же блинн… А можно попросить капитана переиграть это дело? И прислать мне этого гада – сюда? Уж я бы ему работёнки нашла! Мало не показалось бы!

– Сожалею, уважаемая Наиля. Но капитан у нас от своих приказов обычно не отступает. Ну, или для этого нужна ну очень убедительная причина!

– Ха! А горячее желание единственной на ближайшие пятьдесят парсеков женщины – не достаточно веская причина?!

– Нет, мадам. А теперь, если вы ничего больше не желаете, мы покинем вас. Обед кок принесёт по корабельному времени в два часа. То есть – через час. И, не сочтите за наглость, уважаемая Наиля, в целях лучшей адаптации к повышенной для вас гравитации вам этот час лучше действительно провести в… э-э… горизонтальном положении. – второй помощник недвусмысленно указал рукой на откинутую из стенной ниши и уже расправленную кровать, – Можете не сомневаться: все простыни и прочее бельё стирал не техник, а прачечный автомат.

– Хорошо. – женщина внезапно словно бы сдалась, и перестала ерепениться, – Сермяжная правда в ваших словах, уважаемый помощник Харпер, есть. С непривычки… Да и спросоня я что-то устала! Не каждую ночь спишь по восемьдесят лет!

Пойду помоюсь, да полежу.

– Какая-нибудь… помощь нужна?

– Ха! Ну вы ещё в ванной поподерживайте меня за ручки! А то ещё – и спинку потрите мочалочкой!

Честны так и подмывало сказать, что – запросто, и с большим бы удовольствием, но второй помощник, коротко глянув на инженера, предотвратил это дело, сказав:

– В таком случае – приятного отдыха, уважаемая Наиля. – Харпер демонстративно направился к двери в коридор, Збигнев, сдерживая ухмылочку – за ним. Но всё равно в спину им полетел комментарий:

– И передайте вашему драгоценному коку, чтоб не пересаливал еду! А то у меня – давление! Повышенное!

Второй помощник, выйдя и нежно прикрыв дверь, тем не менее тщательно её снаружи запер, и сунул дубликат ключа в карман. После чего посмотрел наконец в глаза Честны:

– Прошло, как ни странно, вполне мирно. А ведь могла бы возмутиться: почему это мы её запираем в её же каюте!

– Похоже, господин лейтенант, девушка нам попалась умная. И ушлая. Она не может не понимать, что все наши охламоны облизываются на неё, словно бабуины в брачный сезон! И замок в двери – залог её безопасности! Но! Народ у нас изобретательный. Мало ли кому чего в голову может прийти!

– Вот именно, господин инженер. Подобрать отмычку, конечно, могут попытаться. Но на то и видеокамера. – помощник кивнул в её сторону, – и микрофоны. Поэтому второй ключ я отдам только коку. И предупрежу, что и за него, и за нахождение его «клиентки» строго внутри её каюты он отвечает персонально!

Ещё не хватало, чтоб она отправилась разгуливать по кораблю!

 

Сейчас, направляясь снова к каюте Наили, чтоб сопроводить её до тренажёрного зала, Збигнев невольно снова про себя посмеивался.

Ну вот не может такого быть, чтоб их «отдохнувшая» и выспавшаяся стадесятилетняя коза не придумала для них чего-то новенького! И оригинального.

И точно.

Когда они со вторым помощником снова встретились после завтрака у двери каюты Наили, и Збигнев поприветствовал офицера, вид у помощника был вполне заговорщический:

– Да, здравия желаю и вам, господин инженер. Ну что? На что поспорим, что сегодня нам скучать не придётся?

– Не буду я спорить, господин лейтенант. Потому что абсолютно согласен. И готов съесть свою майку, если эта паршивка всю ночь не ворочалась, и не облизывалась, придумывая, чем бы нам ещё насолить. Чтоб жизнь-то малиной не казалась!

Интересный диалог прервал голос капитана, донесшийся через общую трансляцию:

– Внимание, миссис МакГоннегал. Ваши помощники и проводники готовы провести вас в тренажёрный зал. Сейчас они отопрут, если позволите, вашу каюту.

Из-за двери действительно донёсся вполне оптимистичный голосок, окрашенный в весьма бодрые тона:

– Да ради Бога! Пусть отпирают. Я готова!

Переглянувшись, мужчины подошли ближе к двери. Лейтенант вставил в скважину ключ, и отпер замок. После чего вежливо постучал.

Наиля не замедлила повернуть ручку со своей стороны, и нарисоваться на пороге.

Оба мужчины невольно сделали шаг назад.

Свои тускло-коричневые волосы Наиля явно помыла, с применением чего-то, что имелось в арсенале её багажа, и покрасила, и теперь пышная густая, хоть и не длинная, шевелюра ярко-рыжего цвета легкомысленным обширным облаком обрамляла миловидное личико. Про косметику женщина тоже не забыла, и сейчас была похожа не на ту бледную немощь, каковой предстала, выбравшись из саркофага, а на вполне…

Земную, нормальную, женщину.

Но не это так поразило инженера и второго помощника. На Наиле оказалась белая тончайшая хлопчатобумажная рубаха мужского покроя, стянутая под грудью простым узлом, а на бёдрах имелись крошечные, не шире ладони, тоже хлопчатобумажные, обтрёпанные по нижнему краю, шортики, не столько скрывающие, сколько подчёркивающие пикантный животик и довольно широкие бёдра. Сами же ноги казались, как ни странно, весьма мускулистыми, и пусть не совсем стройными, (Их портили чуть выступающие коленки.) но вполне спортивными. На ноги женщина надела кроссовки, справедливо считая, что отвертеться от беговой дорожки ей вряд ли удастся.

И другой «одежды» на даме не имелось.

Своих провожатых она приветствовала вполне «в своём стиле»:

– Н-ну?! Как я вам? Только без хождения вокруг да около, и заумных слов?

Збигнев не придумал ничего лучше, как показать большой палец.

Лейтенант нашёл-таки и слова:

– Вы выглядите бесподобно, мадам. С добрым, кстати, утром. Вот только…

– Да?

– Вы взяли с собой запасную майку? А то у нас в зале – сквозняки, так как там улучшенная система вытяжки. И когда вспотеете, может продуть!

– Хм. Мысль в целом здравая. Минутку.

Минутка, как было начали сомневаться, молча переглядываясь, лейтенант и инженер, не затянулась. Через две минуты на пороге действительно снова нарисовалась Наиля. В своём внешнем виде она не изменила ничего, но в руке у неё имелся пластиковый пакет, с, очевидно, упакованной туда майкой:

– Ну, ведите! – дама передала пакет Збигневу. Затем сделала движение руками.

Оба мужчины, не сговариваясь, подставили ей предплечья, на которые женщина немедленно и опёрлась. После чего троица направилась туда, куда указывала и стрелка с табличкой: «Тренажёрный зал».

Наиля покачала головой:

– А зачем здесь эта надпись? Вы что – свой корабль не знаете?

– Мы – знаем. Но ведь его пока не знаете вы. И если предположить, что у вас появятся дети, нужно, чтоб знали и быстро выучили планировку нашего корабля и они! Так что надписи со стрелками – работа нашего коменданта, Станислава Яндринского. Он таким образом выполнил распоряжение капитана о презентации и упрощении ориентирования внутри «Пронзающего».

– Ага. Мысль разумная. Смотрю, в-принципе, ваш капитан парень соображающий. И практичный. Только вот бюрократ до корней мозгов! И редкостный зануда.

– Не преувеличивайте, миссис Наиля. Капитан у нас – первоклассный. Компетентный. Разбирающийся и в механизмах и в людях. Может, именно поэтому мы и имели удовольствие разбудить вас. А не затерялись где-то в дебрях пространства. А вот и наш Зал.

– О! Оказывается, недалеко. И даже на одном уровне с моей каютой. А сколько, вообще, всего тут уровней? На корабле?

– На одном уровне с залом ваша каюта как раз для того, чтоб ходить, что в зал, что в столовую, было недалеко. Это – третий уровень, средний на нашем «Пронзающем». Именно здесь живут все офицеры и остальные члены команды. В самом, так сказать, защищённом месте. Тут и до рубки недалеко. А всего уровней-палуб у нас пять. И длина каждой – более двухсот шагов, при ширине в сорок. Плюс ангары и склады. Не круизный лайнер, конечно, да и не авианосец, но вполне просторно.

– Хорошо. Ну а теперь, если не возражаете, приступим. А то ваши остальные мужчины, наверное, костерят меня на все корки, что влезла в их время, и сбила их графики.

– Да нет, – отлично зная, что как раз так оно и есть, второй помощник тем не менее решил смело «покривить душой», – Команда как раз рада, что вы собираетесь привести себя в форму побыстрее. А то работать и ходить при ноль четыре «же» очень некомфортно. Мы привыкли к старому, стандартному, тяготению!

– Верно… Именно оно заложено в нас, так сказать, генетически. Вот и займёмся. Ну-ка, господин инженер, и вы, помощник! Снимите вон оттуда все блины. Да-да – все!

Начала Наиля с качания дельтавидных мышц. И очень скоро помощнику и инженеру пришлось вернуть на противовес два самых маленьких груза. Наиля буркнула:

– Ну вот. Другое дело. Теперь хоть что-то ощущается! И качается!

Однако после двадцати энергичных движений дама перебралась на другой тренажёр – для икроножных мышц. Здесь оставленные на всякий случай малые блины пришлось всё-таки убрать – «они слишком тяжёлые!»

Та же история повторилась на всех снарядах, к которым подходила Наиля: мужчины, молча, но хитро переглядываясь, убирали блины и грузы, или снова ставили их обратно, пока женщина подбирала приемлемое для себя усилие.

И только когда через примерно полчаса она перебралась на беговую дорожку, Честны и Харпер, вспотевшие за это время похлеще, чем во время собственно «качания», смогли перевести дух. Наиля «сжалилась»:

– Ну ладно. Раз тут и правда – сквозняки, идите-ка вы сами – переодеться! Минут за десять управитесь? Я подожду вас тут! Дорожка здесь вполне на уровне. Только скрипит сильно.

– Что ж вы хотите, миссис МакГоннегал! Ей – двадцать лет! И по ней топало и топает пятьдесят человек! И – немаленьких!

– Ах вот как… Ну ладно. – женщина старательно делала вид, что занята бегом трусцой, – Идите уже. Потому что если вас продует и вы заболеете, мне будет стыдно!

Выйдя за дверь, и прикрыв её, Харпер сердито буркнул:

– Это ей-то – будет стыдно?! Да я ни в жизнь…

– Согласен, господин лейтенант. Поэтому идите-ка вы вон за тот угол, а я спрячусь вот за этим!

Не прошло и трёх минут, как дверь тренажёрного зала тихо скрипнула, открываясь, и до ушей Харпера донёсся быстрый топот приближающихся шагов. Не придумав ничего лучше, он вышел из-за угла, и подставил даме широкую грудь для «швартовки». Именно это Наиля и сделала, возмущённо вскрикнув:

– Свинья! Как не стыдно! Вы за кого меня принимаете?!

– За женщину, мадам. Именно поэтому в мои обязанности входит обеспечение вашей безопасности на этом корабле!

Не слушая, дама быстро оттолкнувшись от его грудной клетки, развернулась, и ломанула на всех парах в противоположный конец коридора. Ноги она, как обычно делают при беге все женщины, в стороны не закидывала, а бежала профессионально – как настоящий спринтер!

На этот раз грудь пришлось подставить вышедшему из-за второго угла Збигневу:

– Здравствуйте, миссис МакГоннегал! Как поживаете?

– Ах вы гады! Коварные, да?!

– Ну что вы, леди нашего сердца! Где уж нам, доморощенным любителям. Это вы – профессионал!

Наиля, фыркнув, не придумала ничего лучше, как, хохотнув, отделиться от груди уже Честны, нежно обнимавшего её за плечи и спину, поправив сбившиеся волосы:

– Пустите. Ладно, я не сержусь. Вы просто «добросовестно» выполняете порученную вам работу. Которую вам навязал этот олух, ваш капитан, – она, теперь сердито, глянула в камеру на потолке, – Но погодите! Я ещё своего последнего слова не сказала!

– Не сомневаемся, мадам. А сейчас, может, продолжите? У вас ещё есть целых десять минут!

Десять минут на дорожке прошли быстро. Женщина действительно старалась отрабатывать – понимала, что нормальная физическая форма нужна в первую очередь ей самой. На инженера и лейтенанта поглядывала изредка, а в основном взгляд держала на приборах перед собой. Но уж когда поглядывала…

Збигнев чувствовал, что мурашки пробегают от макушки до самых пяток – столько в этом взоре было всего… От обещания любви до скрытой угрозы. Интересно, конечно, что чувствовал лейтенант, которому доставалось больше «обещания любви», но он тоже помалкивал, сохраняя на лице каменное выражение.

И только когда дверь её каюты за их подопечной закрылась, и Харпер повернул ключ в скважине, лейтенант выдохнул, стараясь говорить потише: почти шёпотом:

– А знаете что, инженер?

– Да?

– Я её чертовски боюсь! Такая запросто треснет чем-нибудь тяжёлым по башке, стоит только отвернуться на секунду, да свяжет! Да изнасилует!

– Вот уж точно! Я и сам… побаиваюсь. Оставаться с ней наедине. Мы ведь – всего-навсего мужчины. Где уж нам предвидеть или предусмотреть, чего эта коварная плутовка надумает выкинуть!

Одно только утешает. Что у нашего капитана повсюду – глаза и уши!

В обиду не даст!

Харпер дёрнул плечом:

– Хочется верить!

 

12. Разговоры

 

Доктор Ганс Людвиг постучал в каюту Наили через полчаса после возвращения дамы из тренажёрного зала. Справедливо рассудив, что этого времени на «водные процедуры» ей окажется достаточно. Ну, а вернее будет сказать, что о возвращении женщины из ванной в жилые комнаты его проинформировал капитан. Ключ доктору отдал насупленный кок. При этом буркнув:

– Мои соболезнования, доктор!

Людвиг даже не стал уточнять, почему Вайс настроен столь скептически: уж о проблемах, и «задушевных беседах» посещавших даму членов экипажа наслышаны были практически все: ну правильно, а что ещё будет интересовать горстку мужчин, двадцать лет запертых в стенах «консервной банки», и вдруг заполучивших на борт Женщину?!

– Да, войдите, кто там?

Доктор осторожно открыл дверь, отметив, что рука, держащая ручку, невольно подрагивает. Ха! С чего бы это он так?!.. Словно школьник, входящий на «разбор» к классной руководительнице. Или уж – директорше школы. Голос однако не дрогнул:

– Доброе утро, миссис МакГоннегал. Позволите?

– И вы ещё спрашиваете?! А вот пошли я вас сейчас куда подальше – вы и правда, уйдёте?!

– Ну… – доктор криво усмехнулся, – Если честно, то ушёл бы. Но при этом через некоторое время всё равно вернулся бы. Нам просто необходимо знать, как проходит адаптация вашего организма к условиям повышающейся гравитации. И выяснить, не слишком ли большую нагрузку вы сейчас дали своему едва проснувшемуся организму.

– То есть, проще говоря – не слишком ли рьяно я взялась качаться и бегать? – Наиля плотоядно усмехнулась, – Вот уж не думаю, что слишком! Да и ваш другой доктор, этот, как его…

– Профессор Кимуро?

– Вот-вот, он самый. Который Йошидо-сан. Он же сам сказал, что мой «организм» отлично выдержал восемьдесят лет сна, и практически ничего в нём не пострадало! И я – «как новенькая!» В-смысле – молодая. – женщина фыркнула доктору в лицо.

– Всё верно. Доктор Йошидо сообщил капитану, что никаких патологий не обнаружил. И весьма удивлён тем, что у вас нет даже посттравматического шока, или сотрясения мозга после удара по затылку. Вы всё верно тогда подумали: доктор Харак действительно треснул вас чем-то тяжёлым по голове. Но шишка уже рассосалась.

– Вот ведь мерзкая скотина! – теперь на лице женщины прорезалась целая гамма самых разных эмоций, кулаки сжались, и доктор запоздало подумал, что напрасно не взял с собой никого для подмоги: захоти эта самая пациентка треснуть его самого чем-нибудь, и отправиться погулять по кораблю, он ничего не сможет ей противопоставить в свои шестьдесят с хвостиком. Большим.

Но женщина быстро взяла себя в руки:

– Извините, доктор. Это я, разумеется, высказалась о Хараке. Против вас же с доктором Кимуро я пока ничего, вроде, не имею.

Но не предавайтесь особо эйфории по этому поводу. Не имею я против вас ничего, потому что, как мне кажется, вы с доктором пока – единственные, кто не будет покушаться на мою девственность. Которой я пусть и давно не обладаю, но воспоминания о тех счастливых временах сохранила!

Доктор Людвиг рассмеялся – весело и заразительно. Утёр выступившие слёзы:

– С вами не соскучишься, уважаемая Наиля! Но в одном вы правы: мы с доктором Кимуро действительно не претендуем. Но не в силу возраста. (Генный материал можно было бы получить от нас и хирургическим путём!) А из-за наших наследственных болезней. Такие гены дальше лучше просто не передавать.

– И что же у вас с доктором такого плохого, что сподвигло вас на такие раскладки?

– У меня – жуткая близорукость. Вон: видите, какие чудовищные контактные линзы приходится таскать? – доктор позволил женщине взглянуть поближе на свои глаза, – И что самое страшное, проявилась она прямо с детства. Наследственность со стороны отца. Так что «подвижные игры на свежем воздухе» оказались мне заказаны. Ну, и плюс ещё искривление позвоночника. Сколиоз, проще говоря. Наверное, как раз из-за того, что много времени проводил за компом и книгами в детстве. Сидя.

А если вашим детям предстоит жить на какой-нибудь нормальной планете, думаю, последнее, что может помочь им в охоте, работе, и прочих предстоящих физических нагрузках – это близорукость и сколиоз. Ну а у доктора Кимуро – врождённый порок сердца. Впрочем, компенсированный. И плюс импотенция. С сорока лет. Да ещё и пародонтоз.

– Жаль. Он показался мне таким приятным человеком. И я уж было совсем намылилась явить ему свою благосклонность… Как, возможно, и вам… – женщина начала обходить по кругу остановившегося в центре комнаты доктора, касаясь его плеч и груди ладошкой, – Но против природы… И желания капитана… Не попрёшь!

Ладно, доктор, расслабьтесь. – женщина вдруг сменила деланно-игривый и легкомысленный тон снова на нормальный, – Я вам – не какая-нибудь миледи из трёх мушкетёров. Охмурять вас с доктором Кимуро не буду. А буду внимательно выслушивать советы моих лечащих врачей, чтоб сохранить подольше своё драгоценное здоровье. И нарожать побольше крепких и умных детишек!

– Вы напрасно иронизируете, миссис МакГоннегал! Я никогда не поверю, что вам и правда – плевать на весь человеческий род. И его возрождение с вашей помощью! Вы же – извините! – не взбалмошная дурочка, как вы иногда пытаетесь себя позиционировать. Таких просто не берут в космос! А берут туда исключительно компетентных специалистов, с отличным здоровьем и устойчивой… Вернее – суперустойчивой психикой!

– Ну, может, конечно, и так. – дама прекратила обходить вокруг доктора и остановилась перед его грудью, глядя в глаза. Она была невысока – метр шестьдесят – и поэтому смотрела снизу вверх. Но почему-то доктор, в котором было метр восемьдесят три, чувствовал себя рядом с ней малышом, – И я действительно не капризная и сволочная идиотка, как мог бы посчитать ваш замечательный во всех отношениях капитан. И остальные. Но!

Решение о «продолжении человеческого рода» я должна принять сама. И, разумеется, когда приду в надлежащую физическую форму. И в подходящий для этого дела душевный настрой! И, что главное – с подходящим по моему мнению кандидатом!

– Разумеется, уважаемая миссис МакГоннегал! Никто и не намеревался вас ни понукать, ни принуждать!

– Вот и славно. Ладно, вы что-то там говорили об обследовании? Разрешаю приступить. Отдаюсь, так сказать, в добрые и профессионально подготовленные руки! – дама отступила на шаг, и картинно закинула руки над головой.

На это доктор Людвиг не нашёлся что достойно ответить, и только хмыкнул, сверкнув глазами. После чего и правда достал из правого кармана халата стетоскоп.

– Ну-ка, уважаемая пациентка… – он показал руками. Наиля закатала кверху майку, в которой была после приёма ванны. Под майкой ничего надето не было, и приятно круглящиеся упругие полусферы невольно заставили доктора вздохнуть. (Мысленно!) Дама усмехнулась:

– Ну что? Дышать – не дышать?

– Вот именно. И, если можно, спокойней.

И – без комментариев и замечаний.

– Ладно. Но стетоскоп у вас всё равно холодный!

Доктор Людвиг воздел очи горе.

 

Капитан Пауэлл выслушал доклад доктора Людвига, зашедшего к нему на мостик, молча. Покивал. Сказал:

– Это радует, конечно. Жаль только, что при столь «несокрушимом» здоровье у нашей подопечной столь своеобразный подход к общению с нами. Членами экипажа.

Доктор Людвиг невольно улыбнулся:

– А знаете, сэр, мне даже интересней общаться вот так. Она ведь не столько действительно «выделывается», сколько хочет нам это показать. Думаю, она чертовски, если мне позволено так выразиться, одинока. И несчастна. И пытается таким образом как бы… отгородиться. От проблем. От мира. Да и от самой себя.

– Хм-м… Вам, доктор, конечно, виднее. Поскольку для меня, как для специалиста по мужским коллективам, да ещё холостого, женская душа и женское социальное поведение – тайна за семью печатями. Впрочем, радует хотя бы то, что она уже не протестует столь рьяно, и даже намеревается самолично отобрать кандидата. Наши старший лейтенант и главный инженер сообщили ей, что мужчин на «Пронзающем» – пятьдесят.

Следовательно – есть из кого выбрать.

– Знаете что, капитан, сэр. Я бы так уверенно не говорил о том, что она смирилась со своей участью, и даже собирается провести отбор «призового производителя».

Это ведь – женщина.

А у них всегда – семь пятниц на неделе. То есть – сегодня, скажем, она согласилась, и приказала завтра всем построиться в шеренгу. Для проведения «кастинга». А завтра – ударится в истерику, и отправит всех собранных и выстроенных в шеренгу «самцов» на три весёлых буквы! И никого к себе в каюту не пустит…

– Да, пожалуй вы правы, доктор. Ну ладно. Деваться некуда.

Придётся мне самому с ней… Побеседовать.

Давайте-ка сюда этот самый ключ.

 

На аккуратный стук изнутри донёсся вполне жизнерадостный голос:

– Да-да! Входите, капитан Пауэлл!

Капитан заставил рот закрыться, одел на лицо вежливую, но сдержанную улыбку, и действительно зашёл. Поскольку табурет он принёс с собой, жестом предложил женщине опуститься на единственный в комнате стул. После чего присел и сам, расположившись в шаге от спасённой. Та на помощь прийти не спешила, и молча смотрела на него.

Пришлось капитану первым начинать разговор:

– Уважаемая миссис МакГоннегал. Поскольку вам теперь придётся достаточно долгий период находиться на нашем корабле, я должен предупредить вас о некоторых проблемах, которые у нас на борту достаточно часто сейчас, когда механизмы, системы, и коммуникации изношены, возникают. Чтоб вы были готовы, и не пугались таких… Внештатных ситуаций.

Во-первых, у нас иногда барахлит реактор. Когда это случается, нормальный свет, – Пауэлл указал на потолочный матовый плафон, – пропадает. Но при этом обычно загорается аварийный. Он красный и тусклый, однако ориентироваться вполне свободно позволяет. Далее, у нас на три часа дня, сегодня, намечен старт.

Проблем с этим, вроде, быть не должно, потому что члены экипажа провели все необходимые подготовительные работы. Но поскольку мы собираемся лететь в эконом-режиме, ускорение «Пронзающий» будет поддерживать порядка девяти с половиной «же». На большее мы не отваживаемся, поскольку каркасу нашего корабля – двадцать лет, и даже самый прочный металл со временем устаёт. На вас это никак не скажется, поскольку единственные агрегаты, которые работают стабильно и безаварийно, (Тьфу-тьфу!) – капитан сплюнул через левое плечо, – Это – наши гравитаторы. Наверное, потому, что в них нет движущихся частей. А обмотки гравитронов не гниют и не портятся.

Далее, периодически нарушается работа водопровода – иногда может не быть горячей воды, а иногда – холодной. То есть – питьевой. На этот случай вон там, в шкафчике под ванной, имеется пятилитровая алюминиевая баклага с питьевой водой.

Система кондиционирования работает почти всегда нормально, но иногда и ей требуется профилактика – на смазку или замену её больших вентиляторов, и кулеров.

Конечно, случается и много других неполадок, но даже если вы заметите что-то, что не подходит под описание того, что я вам рассказал, главное – не паникуйте. Просто оставайтесь в своей каюте, и в случае необходимости говорите прямо в камеру и микрофон. Вон они – вы их уже видели. И о том, что мы за этой комнатой можем следить, несомненно, догадались.

– Ну, ясное дело, догадалась! Чего ж тут не догадаться, если вон он, глазок объектива: торчит! А как насчёт спальни?

– Не волнуйтесь, миссис МакГоннегал. Спальня и все остальные служебные помещения вашей каюты не просматриваются и не прослушиваются. Право на личное пространство. А вот это, – капитан снова кивнул на камеру, – страховка для различных проблем у обитателя каюты. То есть – в данном случае – вас. Например, если у вас случится, скажем, сердечный приступ… Или заболит зуб. Или живот. Да мало ли!

Крик о помощи мы можем услышать, даже если вы будете в спальне. А вернее – его выделит и опознает компьютерная программа, следящая за безопасностью членов экипажа.

– Понятно. – Наиля, пока капитан говорил, слушала, внимательно глядя ему прямо в глаза. И только помаргивала. Но сейчас кивнула, – В-принципе, разумно для космического корабля. Впрочем, у нас на Станции было несколько по-другому. У нас камер не было – только микрофоны.

Пауэлл кивнул:

– Да, я в курсе. Но Станция – не корабль. Здесь, всё-таки, риски выше.

– Ага. Ну ладно. Ваш «информирующий» и предупреждающий монолог я выслушала. А теперь давайте, выкладывайте. Для чего пришли.

Пауэлл усмехнулся:

– Всё верно. Вы и умны и наблюдательны. И как женщина, и как профессионал. Вы не можете не понимать, что просто так я к вам не заявился бы. Так вот.

Я понимаю, что ваши попытки избавиться от контроля со стороны отправленных мной с вами в зал провожатых – не столько каприз, сколько желание ознакомиться с нашим кораблём, так сказать, лично. Без помех. В-принципе, я против этого желания ничего не имею. Но!

Мне приходится учитывать, что в настоящее время вы ещё слишком слабы. А на «Пронзающем» – пятьдесят с лишним физически здоровых и давно не видевших живую женщину, мужчин. И как бы дисциплинированы они ни были, и как бы хорошо они не контролировали свои желания и эмоции, Первичный Инстинкт всё равно – потому и называется первичным.

У некоторых могут сдать нервы, и, если вы будете в одиночестве – они могут просто наброситься на вас!

– Уж не волнуйтесь! Постоять за себя смогу!

– Не сомневаюсь. Ну, а если таких нападающих будет несколько? Или вас, вот именно, снова оглушат, подкравшись коварно сзади? Вам нужна новая шишка?

– Э-э… Нет.

– Вот и хорошо. Потому что против вашего знакомства с кораблём я ничего не имею: всё-таки вам тут жить. И, надеюсь, и детей растить. Поэтому нужно знать всё: и расположение теплиц, и камбуза, и рубки. И трюма. И спасательных модулей. Ну, и всего прочего. Однако мне бы всё-таки хотелось, чтоб вы не испытывали судьбу, а заодно и психику наших людей на прочность, и ходили – с провожатыми.

– То есть – с главным инженером и вторым помощником?

– И с ними. И с другими, смотря чья будет вахта. Просто мне будет спокойней, если при вас всегда будет хотя бы два… э-э… сознательных и сильных представителя руководства корабля. То есть – офицер и руководитель какого-либо подразделения.

– Хм-м… Когда вы так всё это преподносите, мне, вроде, и возразить нечего. Ну ладно. Вы правы. Конечно, я хотела бы осмотреть корабль. В первую очередь, разумеется, оранжерею. У нас на Станции были только кюветы с хлореллой, ну и образцы лишайников и мхов. И – никаких нормальных растений. А тут – оранжерея! С неё и начнём!

– Хорошо, миссис МакГоннегал. Однако в связи с организационными сложностями, связанными с нашим стартом, давайте отложим это дело до завтра. Как вам это?

– Нормально, – дама чуть дёрнула плечиком, – А когда?

– Ну, например, можно посвятить первой экскурсии время после обеда. – это предложение вызвало нахмуривание кустистых бровей, и капитан понял, что предложение «не в тему». Он поправился, – Или после тренажёрного зала?

– Устроит. Но – только после того, как я «приму водные процедуры».

– Превосходно. В таком случае завтра, примерно в половине одиннадцатого утра, к вам придут те, кто будет на вахте.

– Ладно. А что сейчас?

– А сейчас, если у вас есть какие-либо ещё просьбы или жалобы – я вас внимательно слушаю.

 

13. «Расплата» техника Ходжеса

 

 

– Ну, желания-то у меня, конечно, есть… – Наиля позволила своему ротику сложиться в ироничную улыбочку. – Например, сидеть сиднем взаперти, пусть и в достаточно большой и комфортабельной офицерской каюте – скучно! Поэтому.

На настоящий момент у меня самое насущное желание – с кем-нибудь поговорить. Просто поговорить. Так сказать, пообщаться. Расспросить кого-нибудь о нём самом, о вашем экипаже, о корабле. О том, какие планеты вы обследовали. Что там нашли… Ну и, понятное дело, и о своих проблемах рассказать. Словом – чисто по-женски расслабиться. Душой. За интересным разговором!

Капитан Пауэлл сдержал порыв разинуть рот. И другой – почесать затылок.

Моргнув, сказал:

– Я понял вашу мысль, уважаемая миссис МакГоннегал. Действительно, я не продумал этот вопрос. Мы с офицерами посчитали, что вы сможете проводить досуг за, скажем, чтением книг. Или просмотром видеофильмов – у нас их огромный выбор. Но живое общение, разумеется, для вас будет и полезней, и, вероятно, привычней. Как способ снять стресс. И обменяться информацией.

– Вы что – считаете меня сплетницей?

– Отнюдь. Поскольку, как вам уже сказал доктор Людвиг, вряд ли женщина такого типа и склада характера попала бы в космос. Я считаю вас, как уже говорил, вполне самодостаточной и компетентной в своей области специалисткой. С устойчивой психикой. Но не может же живой человек, и правда, сидеть «сиднем» в своей каюте, и ни с кем не говорить. Не делиться мыслями. Наблюдениями о жизни и работе. В конце-концов – узнавать и сообщать новости. Ну и так далее. Итак.

С кем бы вы желали разговаривать? И – когда?

– Ха! С кем, с кем… С мужчинами, понятное дело. Не с вашим же Центральным Компьютером!

– Да-да, это я понял. Но… Какого типа мужчин вы имеете в виду? Офицеров? Специалистов? Сержантский состав? Технический персонал?

– Ну и вопросы вы задаёте, капитан Пауэлл! «Какого типа»! Да мне плевать, к какой категории и «типу» будут относиться эти мужчины! Лишь бы они были интересными собеседниками, и мне не было с ними скучно!

– Ах, вот что. Наверное, вы имели в виду широкий кругозор и высшее образование?

– Не обязательно. С некоторыми из наших учёных там, на Станции, буквально не о чем было поговорить! «Высшее образование»! Да сейчас все, кто ставит себе целью чего-то достичь, добиться в этой жизни, обзаводятся им в обязательном порядке! Но это даёт им только возможность работать со знанием дела в своей какой-то узкой, специфической, нише, и отнюдь не делает умнее. И интересней! Скорей, наоборот. Каждый такой «профи», словно моллюск, забивается в свою раковинку, хранит свои проф.секретики, чтоб не дай Бог – не умыкнул кто-нибудь коварный, подслушавший или выведавший… И даже в блогах такие карьеристы – сущие пни! «Привет – привет», «Как дела? – Нормально! А твои? Тоже всё О,кей! Ну, чао!». Абсолютное незнание ни жизни, ни каких-либо других областей: что науки, что искусства… Ну и так далее. Тоска с ними зелёная!

Скрепя сердце, Пауэлл вынужден был признать, что изрядная доля правды в словах Наили есть. Скольких учёных и специалистов он знал там, дома, попросту не интересующихся ничем, кроме своей основной профессии! Действительно полных профанов в «искусстве» и прочих не касающихся непосредственно их специальности, вопросах. И живущих отнюдь не желанием что-то открыть, что-то свершить, или «продвинуть вперёд науку», а банально – занять престижную должность, и грести отличную зарплату!.. (Слава Богу, что таких при отборе в их экспедиции не принимали!) Да и с обзаведением сейчас… ну, вернее – в далёком теперь прошлом, когда они только улетали – Семьёй, дело у таких узких «спецов» обстояло просто…

Плачевно.

Почти – катастрофически!

Впрочем, и не только у них…

Никто в так называемом «цивилизованном и демократическом обществе» не хотел ни ответственности, ни хлопот, ни «сложностей притирания друг к другу»… А уж про то, что на западе стали чрезвычайно модны течения «чайлд-фри», «секс-фри», «селф-фэмили», и прочее в таком же духе, можно и не упоминать. Как и про однополые браки. Плодились только бывшие эмигранты – понаехавшие в старушку-Европу с Ближнего Востока: необразованные, ленивые, но очень много о себе воображающие азиаты. И коренные жители Африканского континента. Ещё больше о себе воображавшие, и кроме того, глубоко убеждённые в том, что все вокруг до сих пор должны им денег за века «рабства».

Да и то, кажется, «размножались» они  только в силу привычки. И религиозных норм.

И ещё за десять лет до их отлёта казалось, что численность «европеоидного» населения планеты очень быстро сократится до пресловутого «золотого миллиарда», но произошло открытие Павла Гровера. Фактически подарившего человечеству возможность размножаться альтернативным путём. С помощью размещения искусственно осеменённой яйцеклетки – в искусственной матке. Вполне исправно, с вероятностью выше девяноста одного процента, доращивавшей зародыш до «раскупорки». Как, собственно, это и было описано почти двести лет назад в бессмертной книге «О дивный Новый Мир!»… С последующим выращиванием и воспитанием детишек в Государственных Интернатах.

– Нет, мне в собеседники нужен самый обычный человек. Не учёный, и не офицер. А, думаю, скорее – технический специалист. Возможно, даже не слишком квалифицированный. Зато, с вот именно – кругозором. И желательно – с юмором.

Капитан не смог сдержать кривой усмешки:

– Ах, вот в чём дело! Могли бы сказать проще, миссис МакГоннегал. Что считаете наказание техника Ходжеса недостаточным, и требуете его к себе. На «заклание»!

– Экий вы прямолинейный, капитан. Почему обязательно нужно называть вещи своими именами?! Нельзя разве было сказать это как-то потактичней? Например, что-нибудь вроде: «Как я понял, бесподобный юмор и неподражаемый стиль общения нашего техника совершенно очаровал вас! И вы горите желанием и дальше проводить с ним весьма содержательные и эмоционально окрашенные беседы!»

Капитан Пауэлл вынужден был отвернуться, чтоб дама не увидела, как сверкнули его глаза, и дрогнул в невольной ухмылке рот. Бедолага Ходжес! Впрочем, он сам напросился. Да и, если честно, действительно – его «неподражаемый юмор» и «стиль общения» сидел у Пауэлла в печёнках. Так что циничный и хамовитый техник вполне заслужил.

Это.

– Не возражаю против кандидатуры техника в качестве вашего первого собеседника. Но! Он всё-таки нужен нам и для работы, уважаемая миссис МакГоннегал. Больше, чем на два часа в сутки присылать не смогу. И – только пока не закончится его наказание.

– Да и ладно. Мне и этого вполне хватит!

– Не сомневаюсь. Когда вам его прислать?

– Да хоть сейчас!

– Хорошо. Будем считать, что пребывание его у вас тоже явится составной частью отработки наказания в виде нарядов вне очереди. Я дам соответствующие распоряжения, когда вернусь в рубку.

Ну а ещё какие-нибудь… Пожелания, просьбы? Может, принести вам и те книги, которые мы забрали со Станции? Из кают других… Сотрудников?

– Ну, в-принципе, можно. Что же до других пожеланий…

Когда они у меня возникнут – я просто поступлю так, как вы сказали! То есть – прямо и конкретно выскажу их в камеру и микрофон!

 

– Капитан, сэр! А, может, можно, чтоб кто-нибудь другой, поумней меня, и повежливей, отрабатывал эту… Обязанность?! А то я… – техник выразительно смотрел на Пауэлла: в глазах стояла буквально мольба. Но Пауэлл заставил себя сохранять серьёзный вид, и остался непреклонен:

– Да, техник, вы, несомненно, не являетесь самым интеллектуальным и высококультурным собеседником у нас на борту. – Ходжес моргнул: понял, на что капитан намекает. На его острый язычок! И неформальную лексику, – Но это и не требуется. Миссис МакГоннегал сказала, что ей нужен просто собеседник. Без изысков и вывертов. Для «расслабления» и «успокоения». Так что не вздумайте снова злить или дразнить нашу подопечную. А то нарядов на «проведение бесед» у вас прибавится! Исполняйте все её желания и приказы, в той мере, в какой они не противоречат Конституции. И правам человека. И Уставу. И не ущемляют ваше достоинство. А сейчас – вот он ключ. И – удачи!

Напряжённо думая, что капитан имел в виду, говоря о приказах женщины, могущих бы «ущемить его достоинство», техник шёл по коридору. Ничего путного или хорошего в голову не лезло. Пришлось положиться на Судьбу. И милость женщины. (Ха-ха!..)

В дверь их жаждущей «живого общения» дамы техник Ходжес стучал (Вернее – старался!) уверенно, но не слишком громко. Он отлично понимал, что женщина не может не сердиться на него за весьма бесцеремонное обращение, и некую даже дерзость! Если все остальные мужчины их экипажа общались со спасённой, словно с хрустальной вазой, то он вовсе не видел в этом смысла. Да и зачем?!

Женщина всегда останется женщиной – хоть спаси ты её из забытья восьмидесятилетнего сна, хоть угости ты её джином с тоником в баре!..

Ничего она не даст!

То есть – останется непредсказуемой, вредной, и чертовски много о себе воображающей, и конкретной стервой! Которую он, учитывая угрозу капитана и пристальное внимание к их будущему «общению», осуществляемому через камеры и микрофоны, сейчас даже не может послать куда подальше! Не говоря уж о – уйти, хлопнув дверью!..

О, техник не сомневался, что все, кто сейчас там, в рубке, на вахте, внимательнейшим образом вслушиваются, и, если есть возможность, всматриваются в экраны, предвкушая, и только что не потирая руки!

Ну как же! Сейчас две кометы столкнутся, да так, что только искры посыплются!..

– Да, кто там, войдите!

Ходжес вошёл, вежливо – по-крайней мере он старался! – поклонился:

– Добрый день, миссис МакГоннегал.

– Фи, техник! Никогда не поверю, что вам эта «миссис», и сложная фамилия не навязли в зубах! Давайте уж проще: сразу по именам. Ну, попробуем? Привет, Иезекия!

Ходжес, которого всегда коробило от собственного, библейского происхождения, имени, (Спасибо папочке – пастору методистской церкви!) которое к тому же было предметом вечных насмешек над ним со стороны одноклассников и сокурсников, подумал, что вредная коза умна: сразу поняла, как и чем его можно пронять! Но ответил вежливо:

– Привет, Наиля! – и добавил, понимая, что уж эту-то проницательную паршивку вряд ли обманет, – Вот уж спасибо, что сняли меня с чистки картошки на камбузе!

– А не за что. Поскольку картошка, тяжёлые кастрюли, и текущий ремонт разного сложного оборудования от вас никуда не убегут. Капитан просто решил, что если вы два часа из времени своих нарядов посвятите мне, от вас не убудет!

– Ну… надеюсь, что так.

– А напрасно. Я девушка, как вы, наверное, догадались, вредная. И злопамятная. – это было сказано со значением, и Ходжес возвёл очи к подволку: уж кто бы сомневался! – И просто так прохлаждаться, или скучать в моём обществе не дам. Табуретку вы, конечно, захватить не удосужились. Ничего, захватите в следующий раз. А пока садитесь-ка вы вон там, прямо на пол, у чёртова телевизора, и внимательно слушайте. А спрошу – так и отвечайте!

Предчувствуя, что неспроста его сажают так, чтоб беседовать с ним сверху – вниз, то есть из позиции сильнейшего, Ходжес кинул страдальческий взгляд в камеру, как бы говоря: «Вот! Видите, на какие жертвы вы меня толкаете!», и сел.

– Значит так. Я сейчас буду задавать вопросы, а вы будете отвечать. Это ясно?

– Конечно. Чего ж тут неясного! А когда я буду задавать вопросы – вам?

– Когда я разрешу. А пока начнём. Как вы вообще оказались на этой посудине?

– В-смысле – на «Пронзающем Бесконечность»?

– Нет, в автобусе Нью-Йорк – Кливленд! Ясное дело, что – на «Пронзающем»!

– Ну, как… Образование позволило. И проблемы с трудоустройством. И разборки с ближайшими родственничками. Папа мой хотел из меня сделать священника, как и он сам! А я не хотел. Вот поэтому, сразу после школы, уехал я к прабабушке, в Массачусетс.

А там деваться некуда – только один приличный Универ. А за него надо платить! Вот в технический колледж при нём я и поступил. Чтоб быть хотя бы дипломированным лаборантом. Окончил, кстати, с лучшими отметками. И с престижнейшей профессией.

Только вот ни в одну научную лабораторию меня не приняли – статусом да связями не вышел! Вот и пришлось два года проработать банально в ремонтной мастерской ретро-автомобилей, где я крутил хвосты автомобилям, ещё год – в мастерской музея истории, где я крутил хвосты всяким чучелам антилоп, да восстанавливал макеты шахт, реакторов, да приборов Никола Теслы… А затем и сюда завербоваться! С моими-то руками, и «природной» смекалкой, – Ходжес храбро показал обе широких мозолистых ладони женщине, – я мог бы работать где угодно и кем угодно! Ну, по версии моего куратора в музее…

– Вот как. Хм. Интересно. И – коротко и ясно. Вы так уверены в своих способностях и возможностях, Иезекия! Приятно, конечно, когда специалист осознаёт себе цену. И ощущает свою значимость. И руки у вас явно мускулистые и большие.

Но сейчас мы кое-что проверим. Насчёт «универсальности» ваших способностей.

Массаж делать умеете?

Ходжесу кровь бросилась в лицо. Он заподозрил, что сейчас…

– Ну… Умею. Этот курс входит в предстартовую подготовку. Вам ли не знать!

– Вот именно! И – вы правильно подумали, милый Иезекия! (Недаром же покраснели, как помидор!) Ну-ка! Идёмте в спальню, и я предоставлю свою истерзанную восьмьюдесятью годами лежания на ней, и часом тренажёрного зала, спину, в ваше полное распоряжение. Масло для её растирания – вон там. На тумбочке.

 

Ходжес не сомневался, что те, кто остались в рубке, с огромным разочарованием выслушали последнюю часть этого диалога, и сейчас только что локти себе не кусают, сожалея об отсутствии возможности пронаблюдать процесс «массажирования». Ну а так им пришлось довольствоваться только аудио-вариантом:

– Не стесняйтесь, Иезекия. Ничего, что я сниму майку стоя к вам спиной? Ведь массажировать надо только спину! А, впрочем, нет. Вы уж промассажируйте меня всю! В-смысле – сзади! Вот! Я и шорты, и трусики тоже сниму… Есть. Ну, как вам моя спина?

– Отличная спина, Наиля. – то, как он сглотнул слюну, тоже, наверняка, было слышно. Как и участившееся дыхание. Женщина не упустила случая подлить яду:

– Ну, не преувеличивайте! Не отличная, а – просто: спина. Вот. Теперь она полностью в вашем распоряжении. Или мне передвинуться ближе к краю кровати?

– Да хорошо бы. А то – тянуться приходится.

– Так нормально?

– Нормально.

– Берите масла больше – не стесняйтесь. Да, да, налейте его прямо туда – в ложбинку позвоночника… И растирайте по всей длине – до самых икр. Их мне особенно надо промассажировать. А то болят с непривычки к ноль четыре «же». У нас-то… на Станции… Их было… Ноль два…

Очень скоро комментарии и возгласы Наили сменились вздохами и междометиями, вроде «Да, да!», «Ещё разок – там же!», «О-о!», «Ах, не так рьяно!», «М-м-м!..».

Ходжес сопел, словно загнанный носорог. Но свою работу делал добросовестно. Вскоре вся «спина» и ножки Наили оказались на совесть обработаны. Ходжес буркнул:

– Спереди будем массажировать?

Томным и как бы обессиленным голоском женщина проворковала:

– Нет! Ну спасибо, Иезекия! Теперь подайте мне вон то полотенце, и выйдите в зал.

Выйдя в зал, всклокоченный Ходжес невольно кинул ненавидящий взгляд на камеру в углу. Вот уж кто сейчас потешается на его счёт – так это все, кто хоть разок попадал на его острый язычок! (А таких на «Пронзающем» – практически весь личный состав!)

И сейчас они торжествуют, зная, что он наверняка возбудился – дальше некуда, а вот сбросить «нервное напряжение» – не получится: он провёл у Наили всего сорок минут, и теперь должен «доотрабатывать» остальное!.. А что может быть для мужчины унизительней, и вредней, чем – возбудившись – не «разрядить» накопившиеся заряды!..

Он сел туда же, где и располагался, постаравшись пристроить своего воспрявшего друга так, чтоб тот не мешал ему, но и не слишком выдавал его возбуждение.

Наиля появилась через пять минут. Завёрнутая в широкое полотенце. Картинной походкой жеманной манекенщицы подплыла к своему стулу. Села, сделав разножку. Техник невольно сглотнул: никаких таких трусиков на ней не было!

Женщина сказала:

– Что ж. Вы не соврали, Иезекия. Руки у вас… выдающиеся. И сильные, и нежные! Кстати: если б вы не сваляли дурака, и не отчалили в космос, могли бы иметь неплохие деньги! Открыв свой, или устроившись в чужой спа-салон!

– Вот уж спасибо! Чего мне не хватало в жизни – так это массажировать избалованных целлюлитных старух и прибамбахнутых толстозадых клерков!

– Так я, по-вашему, старуха?!

– Нет!!! Вот уж старухой вас нельзя назвать ни в коем случае! Тело у вас упругое и крепкое, кожа – нежная, гладкая. Вы – женщина в самом, так сказать, соку!

– Ну вот. Узнаю старого доброго Иезекию. Вы хотя бы говорить нормально начали. А во время сеанса – только сопели. Словно сердитый бегемот!

Ходжес покачал головой. Усмехнулся:

– Во время «сеанса» я старался делать всё как положено. А разговоры отвлекают. И меня и «клиента». А насчёт сердиться – да. Вы ж не предупредили, чем мне предстоит заниматься, и я даже не принял душ. Небось, потом вонял – как последний жеребец!

– Да, этого у вас не отнять! Но кто вам сказал, что природный запах крепкого и сильного мужского тела может быть определённому типу женщин… Неприятен? Может, как раз – наоборот?

– Ха! Спасибо, конечно… Но только лучше бы всё же предупредили!

– Ну хорошо. Вот: предупреждаю. Когда придёте в следующий раз, завтра – уж помойтесь!

– Обязательно. – Ходжес готов был поставить свою недельную пайку рома против дохлого таракана, что завтра ему уж точно не предстоит проводить сеанс массажа – не в традициях Наили делать то, чего от неё ожидают!

Но что же предстоит ему дальше?!

 

 

14. Голгофа техника Ходжеса

 

 

– Ну вот. Когда я проверила вас, так сказать, на чисто физические кондиции, можем приступать к следующей части нашей программы. – Наиля, усевшись на стул посвободней, откинулась, жестом предложив и Ходжесу откинуться на стену, – Поговорим. Не возражаете?

– Поговорим.

– Превосходно. Так вот. Вы же – мужчина? То есть – нормальный, половозрелый, состоявшийся представитель так называемого сильного пола! И мне интересно ваше мнение об одной ситуации. Она сложилась у моей близкой подруги, как раз перед тем, как я улетела на Станцию. И мне хочется узнать, что вы думаете, милый Иезекия, о её действиях, мыслях, и, разумеется, перспективах. На будущее. Ну, если предположить, что там, на Земле, не случилось бы этой катастрофы.

Ходжес кивнул, отметив себе, что все его «шарики» интенсивно закрутились там, в черепе, пытаясь сообразить: действительно ли Наиля хочет знать его мнение, или просто… Прикалывается? Потому что сто лет бы ему нужна эта подруга! И её «перспективы»! Которые уж семьдесят лет как сгинули в Вечность…

Но слушать так и так придётся. Потому что за ним наблюдает лично капитан!

Поэтому Ходжес с самым заинтересованным видом кивнул, глядя прямо в глаза женщине, и воздержавшись от комментариев.

– Так вот. Назовём мою подругу Верой. Хотя бы потому, что её звали не так. Девочка она в детстве была жизнерадостная, весёлая, общительная. Но, скажем так, не слишком задумывающаяся о происходящем вокруг, и будущем. В том числе и своём.

– Что, дура, что ли, набитая?

– Ну… Не совсем, всё-таки. Но не перебивайте меня. Мешаете сосредоточиться! – метнув ещё один затравленный взгляд на видеокамеру в углу, Хождес предпочёл заткнуться, и действительно не перебивать.

– Так вот, о подруге. У неё ещё в начальном, то есть – в школе, случился бурный роман с одним одноклассником. Назовём его Григорий. То есть – Гриша. Дело было так. Она где-то в девятом классе наконец по-настоящему возмутилась, что он заколебал: достал своими детскими приколами: то дёрнет её за косичку, то кнопку на стул подложит, то язык покажет. И это – на уроке, во время её ответа на вопрос учителя – это вместо подсказки-то! А предметы – практически  любые! – давались ей… Скажем так: с трудом.

Свинство же: вроде, практически взрослый парень! Кучерявый, симпатичный. (Ну, если абстрагироваться от веснушек и носа картошкой.) Нет бы – помочь милой однокласснице! (Не открою вам Америку, Иезекия, сказав, что если все девушки в этом возрасте считают себя – суперкрасавицами, то у неё и здесь были особые таланты!)

А потом до неё типа, дошло (А вернее – мы, подруги, объяснили!): это он ей так выказывает знаки внимания! И хочет обратить её взоры на себя. Потому что, видать, втюрился! Первая любовь, и всё такое…

Ну она, не будь дура, решила применить единственно возможную в таких ситуациях тактику. Вскоре после того, как это немудрёное открытие проникло в её сознание, на одном из чьих-то дней рождений, на дому у какой-то одноклассницы, она сама пригласила нашего героя на танец. И уж постаралась поприжиматься к нему! Всем, чем можно было прижиматься. И потереться. Всем, чем можно было потереться. И глядела, глядела ему в глаза! Иногда, впрочем, стыдливо (Или – как бы стыдливо!) отводя их. Старалась и краснеть – потому что то, что должно было воспрять у бедного Гриши, отменно воспряло!

Ну а в перерыве между танцами она вышла как бы подышать свежим воздухом – на балкон. И, понятное дело, Гриша туда припёрся. Типа, спросить, как она себя чувствует. И не обижается ли на него за его хамское… И так далее.

Ну, объяснять, что было дальше, думаю, особого смысла нет. Чего хочет женщина – того хочет Бог! Словом, раскололся наш Гриша – не то, что партизаны на допросе. Сообщил, что ещё со второго класса, когда его только перевели из другой школы в связи с переездом родителей, втюрился в неё по самые уши, и вздыхал, и краснел, и смущался… А она, бессердечная коза, на него – ноль внимания, фунт презрения!

Ну вот он, с отчаяния, и попытался обратить на себя её внимание хоть таким способом! Ну и обратил.

Само-собой, они тогда и поцеловались. Впервые. Ну, вернее – это у Гриши-то было впервые. А у нашей героини – уж не упомню в который раз! Девочка она была и правда – весьма симпатичная, обладала ярко выраженной харизмой, и не слишком была задрючена строгим воспитанием, поэтому примерно с пятого класса целовалась вовсю. Правда, без всего «остального». Поэтому мальчики между собой и называли её «шлепанутое динамо».

С тех пор жизнь нашей Верочки изменилась. В гораздо более интересную сторону. Ну как же! Впервые – настоящий, а не «на час» ухажёр! И подсказки-то на всех уроках – ей, и портфель до дому донести. И в соцсетях – сплошные лайки на её новые фотки. И домашнее задание – на раз. А воспитание у Гриши было вполне пуританским. Из тех, прошлых, веков, как говорится. Потому что папа – военный. Кадровый. Так что на логическом продолжении отношений (В смысле – безопасного секса!) он даже не настаивал.

Вот так моя знакомая и наслаждалась полной малиной, и вкушала плоды своего откровенно вызывающего танца целых пять месяцев, пока вдруг…

Отца Гриши не перевели в другой гарнизон. В другой области.

И расстались наши «влюблённые» на неизвестный срок… Вот уж слёз было – со стороны Верочки, понятно, Гриша только желваками играл! – и она, вероятно, действительно привязалась к нашему Григорию. Успела, во-всяком случае, заценить «неоценимую» помощь с уроками, и понаслаждаться атмосферой неподдельного восхищения её неотразимой персоной! Ну и, конечно, она-то уже и на будущее кое-каких планов понастроила. Ясно же – вот оно! Крепкое мужское плечо. На которое можно опереться.

Но пока, так как оба были ещё школьниками, неизвестно было, когда Гриша сможет к ней вернуться, уже самостоятельным гражданином. С образованием, собственной квартирой, и престижной работой. И «вечной» любовью и преданностью.

Ну а поскольку всё это, обговоренное при расставании, ожидалось лишь в очень отдалённой перспективе, милая и ветреная Верочка позволила в не упомню уж какой раз вскружить себе голову одному начинающему юристу. Точнее – адвокату. Поскольку он был старше её на пять лет, и уже закончил высшее, то и вожделённая отдельная жилплощадь, и образование, и машина, и прочая вдохновляющая перспектива у него имелись. А главное – он тоже буквально до беспамятства в нашу героиню влюбился. В чём ей и признался после семи месяцев интенсивного ухаживания. То есть – шикарные огромные букеты, самые дорогие конфеты, поездки на пикники на дачу его родителей, пляжи, походы в рестораны, и так далее – по всему списку.

Ну а поскольку его мать неплохо знала мать матери Веры, все сведения о нём имелись самые достоверные: честный, порядочный, в беспорядочных половых связях даже в университете замечен не был… Единственный недостаток – несимпатичная физиономия. Но как сказала по этому поводу бабушка Веры: «С лица воду не пить!»

Вот, подумав для виду с недельку после того, как ей сделали предложение, Вера и согласилась. Свадьбу сыграли скромную: на тридцать человек. Позвали только ближайших родственников и коллег избранника. А звать его, кстати, было Михаил. Миша то есть.

Вера при всей видимой взбалмошности была девушка с очень даже крепкой в житейском плане мозгой. Поэтому Миша был вне себя от счастья, обнаружив, что она (Это в наши-то распущенные и аморальные времена!) девственница! Его страсть к ней после этого ещё усилилась: он буквально души в ней не чаял! Тут, понятное дело, снова: и цветы, и самые шикарные и модные платья-туфли-кардиганы, и лучшие рестораны!

Потому что Миша после женитьбы стал больше зарабатывать: не без оснований посчитав, что он теперь – солидный мужчина, борющийся за своё благополучие и профессиональную состоятельность, Большой Босс взял его в партнёры фирмы. И уж можете не сомневаться: Миша и правда – буквально землю носом рыл! Да и мужчина он во всём остальном – том, что не касалось Веры! – был трезвый прагматик, вполне себе на уме, и оборотистый и ходовой!

Словом, когда через десять месяцев у них появился сын, Миша был преисполнен любви и энтузиазма. А уж когда ещё через пару лет родилась дочь – так и вообще: счастливей него папаши и мужа во всей Уфе не было!

Ну, понятное дело, Вера, как порядочная жена и мать, написала Григорию, что вышла замуж, всё честь по чести, своего нового мужа она и любит и уважает, так что он – Гриша! – может считать себя свободным от всех данных обязательств и наивных детских клятв, и тоже может подыскивать себе другую избранницу.

Оказалось, что Гриша после этого сильно гневался, и даже порывался поехать. И набить морду «несчастному адвокатишке»… Но его вразумила его мама: растолковала, что он сейчас – пока никто, без профессии, без положения в обществе, и даже без своей квартиры. И пусть не портит бедной девочке жизнь! (Да и себе заодно!) Даже если его «любимая»  этого Мишу и не столько любит, сколько позволяет любить себя, это уже – немало! Потому что в браке обычно так и бывает: кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить! И нечего перечёркивать свою жизнь, и портить свою биографию помещением в места заключения за наметившийся акт насилия, и разбивать чужую Семью!

Ну, как ни странно, изрядная доля практической смекалки и прагматизма оказалась не чужда и Грише: он после этого поступил в Екатеринбургский институт материаловедения, и окончил его с отличием. И прекрасной специальностью: технолог по броневой стали. Стал работать по распределению в одном почтовом ящике. Где разрабатывают сталь для подводных лодок. Показал себя отличным специалистом, и даже талантливым изобретателем. Двенадцать авторских свидетельств. Ну, ему от предприятия – новую квартиру! И тут и девушку подходящую встретил. Очень, говорят, похожую на нашу Веру. Милую, скромную. Из деревни! Вот и влюбился снова. Не знаю уж, в созданный воображением образ, или и правда  – в новую пассию. Которая, кстати, тоже оказалась моложе его. На три года. Иезекия! – без всякого перехода Наиля вдруг обратилась к уже почти прикрывшему глаза веками технику, – Вы меня слушаете? Уверены? Что я сейчас сказала?

– Что Гриша тоже нашёл себе милую девушку, и тоже женился. – привычка отслеживать на уровне подсознания происходящее вокруг сильно помогла уже действительно почти отключившемуся Ходжесу подхватить мяч, – И профессия у него теперь была. Очень престижная. И квартира.

– Отлично. А то я уж было совсем решила, что вы по-полной спите! Нет уж: вы слушайте, слушайте! Это важно!

«Для кого это важно?! Для людей, ещё семьдесят лет назад отправившихся к праотцам?! Или – для Наили, проспавшей восемь десятков лет? Или для самого Ходжеса?!» – невольно думал техник, вовсю матерясь про себя, и пытаясь тем не менее сесть так, чтоб пол упирался в копчик, и сидеть было не столь удобно. А то от этого монотонного (Наверняка эта зар-раза специально так и говорила!) монолога его клонило в сон буквально – непреодолимо! Ну вот так уж действуют на нормальных мужчин все эти женские «невероятно интересные и важные» истории!..

– Как ни странно, но его брак оказался вполне счастливым. – Наиля как ни в чём ни бывало, словно и не прерывалась, продолжила с того места, где остановилась, – Мама Гриши нарадоваться не могла на троих внучат: двух девочек и младшего мальчика. Да и Гриша стал солидным, и даже животик отпустил. На домашней-то, вкусной и полезной, пище.

Про свою зазнобу из Уфы начал он, понятное дело, забывать, и уж совсем было решил, что вовсе не так сильна была его страсть, как казалось всего с десяток лет назад, как вдруг… Судьбе было угодно вновь свести наших героев – отправили Гришу в командировку, в один из закрытых почтовых ящиков Уфы.

Они с Верой и встретились-то случайно: на улице буквально нос к носу столкнулись! Вера несла из супермаркета огромные пакеты с продуктами к своей машине на стоянке. А Гриша как раз туда входил – вот именно, прикупить чего поесть. А то пища из столовой местного закрытого почтового ящика ему не нравилась.

Узнали, понятное дело, друг друга. Ну, слово за слово, а выяснилось, что отголоски той, первой, любви, ещё не потухли! У Гриши. А Вера, сама себя не понимая, обнаружила, что, оказывается, любит Гришу! До сих пор любил – да так, что ради него готова бросить и престижного состоятельного мужа, и даже детишек, пусть и взрослых, оставить на мужнино попечение! Да и то сказать – старшенькому было уже восемнадцать, и он только-только поступил в местный универ. А Гришиной старшей тогда было пятнадцать.

Под намеренно мерный говор своей собеседницы техник Ходжес вдруг снова поймал себя на том, что совсем было отключался, задремав. Но, памятуя, что от него требуется оценка и какие-то комментарии по поводу услышанного, героическими усилиями заставлял глаза оставаться открытыми, и даже щипал себя незаметно за живот и ноги – чтоб продолжать слушать всю эту чушь.

Он, конечно, не сомневался, что от его собеседницы не укрыты все его потуги, и прилив злости на минуту позволил снова почти прийти в себя.

Но – только на минуту!

Потому что новый оклик буквально заставил его вздрогнуть:

– Иезекия! Техник Ходжес, чёрт вас побери! Вы что – заснули?!

– Нет, мис… Наиля!

– Ага: нет, два раза! Что я сейчас сказала?

– Ну, что они начали снова тусить, и крутить любовь, словно малые дети, и все вокруг начали им вправлять мозги!

– Хм-м… Ну, почти верно. Хоть и несколько менее подробно, чем я рассказывала. Ну так вот. Я продолжаю. Верочка со своим мужем договорилась быстро. Он всё-таки, и правда, до сих пор любил её, был благодарен и за детей, и за счастливо прожитые годы, и не хотел препятствовать её новому счастью. Дети, правда, с Верочкой общаться отказались. Высказав в чатах и посланиях всё, что думали по поводу неадекватного поведения сбрендившей на почве не то климакса, не то – животной страсти и примитивной похоти, мамаши. А вот у Гриши с семьёй начались проблемы. Его детишки…

– Техник Ходжес! Вас срочно вызывает на мостик капитан! У нас ЧП в машинном зале. – голос из трансляции казался предельно нейтральным, но Ходжес прекрасно знал старшего лейтенанта Алекса Харпера, и ни на секунду не усомнился, что тот еле сдерживает смех.

Ходжес вскочил на ноги, стараясь не шататься от накатившего сонного оцепенения. Наиля, задравшая голову к камере, казалась сильно разочарованной. И сердитой.

Ходжес быстро откозырял:

– Прошу прощения, уважаемая Наиля! Работа есть работа!

Женщина смогла не показать, что сильно разочарована тем, что полузамученная мышь смогла ускользнуть из лап разыгравшейся не на шутку кошки!

Ф-фу-у!… Вот уж сейчас он был бы рад любой, даже самой-пресамой трудоёмкой и сложной аварии, только бы убраться отсюда к чертям собачьим побыстрее!

Дверь за собой он, однако, запереть не забыл.

 

На мостике царила атмосфера веселья и неприкрытого торжества.

Пауэлл между тем был удручающе серьёзен:

– Техник Ходжес. Вы пропустили большой кусок повествования. Краткое содержание, которое с вас наверняка завтра потребует пересказать наша спасённая, таково: после суда детей оставили жене Григория, ей же присудили и квартиру, а сами нововлюблённые уехали искать счастья в Санкт-Петербург. Где Григория взяли на местный судоремонтный завод технологом. Адвокат Михаил не впечатлился внешними данными и духовной составляющей жены Григория, и «объединить» их семьи, как многие предлагали, не захотел.

Кстати, большое спасибо за демонстрацию уникального явления и скрытых возможностей человеческого организма. То, что взрослый мужчина может спать не закрывая глаз, меня, и обеих наших докторов сильно удивило. А выдал вас храп. Хорошо слышный здесь – мы усилили звук до предела! – и вряд ли услышанный Наилёй. Так что для неё вы – «внимали»!

Поскольку капитан замолчал, Ходжес осторожно поднял руку:

– Позволите, сэр?!

– Да.

– Умоляю, капитан, сэр! – ему было наплевать, что на его унижение смотрят, и слушают все, кто по долгу службы находился сейчас на мостике, – Пожалуйста! Не заставляйте меня завтра снова идти туда. Отбывать… Иначе…

– Иначе – что?

– Иначе, сэр, я повешусь!

– Ваше намерение, техник, неосуществимо при ноль четырех «же».

Но ваша просьба мне понятна. И я согласен рассмотреть её. Всё будет зависеть от вашего рвения. При исправлении поломки вспомогательного насоса топлива в машинном зале. И ликвидации утечки газа в камбузе. И… Об остальных накопившихся неисправностях и проблемах вам сообщит старший лейтенант Харпер, который сейчас там. В машинном. Отправляйтесь!

И не забывайте – через полтора часа мы стартуем. Будьте на рабочем месте.

– Есть, сэр! – Хопкинс готов был расцеловать Пауэлла хотя бы за обещание рассмотреть его просьбу. Да что там просьбу – мольбу!

Только бы не возвращаться снова туда! К этой ведьме! Гипнотизёрше! Чертовке! С её усыпляющим монотонным голосом. Ну невозможно под него не засыпать!!!

Как она этого добивается?!

Но уж он расстарается! И ещё какую-нибудь работёнку себе найдёт! Он всё сделает, только чтоб не возвращаться снова к этой обаятельнейшей когда хочет, и зануднейшей, когда ей надо, мерзавке, вначале нагло использовавшей его «руки», возбудившей его …, а затем едва не вынесшей ему мозг!..

15. Старт

 

 

Кон Лютер Вайс, входя к Наиле, старался не улыбаться во весь рот.

Тон тоже сделал нарочито нейтральным:

– Уважаемая миссис МакГоннегал. Капитан просил напомнить вам, что сегодня в три часа «Пронзающий Бесконечность» стартует. И некоторые организмы могут весьма… э-э… неадекватно переносить возникающие при этом явления. Так что лучше всего будет, если время с трёх до семи, то есть, до ужина, вы проведёте в горизонтальном положении. Проще говоря – лёжа!

– То есть, кок, вы хотите сказать, что будет укачивать и трясти? Как на морском судне в шторм? Со всеми соответствующими осложнениями?

– Ну… типа того. Впрочем, чего я вам объясняю: вы же как-то попали на Лунную Станцию? Ну так и вот. Знакомы, стало быть, с тем, как стартуют и разгоняются космические корабли. Единственное отличие – при полёте до Луны ускорение длится максимум час: полчаса при разгоне, и полчаса – при торможении. А у нас – четыре часа сейчас, и ещё двенадцать – после ужина. Точнее говоря, перед приёмом пищи корабль выключит движки, чтоб сменная бригада проверила, всё ли с ними, и остальными системами, в порядке. Ну, и подкрутила, чего надо будет подкрутить.

– Хорошо, я поняла, Лютер. А если… Меня будет тошнить? Ведь – обед, всё-таки?

– Ну, на этот случай предусмотрено стандартное ведро. Оно тоже, как и канистра с питьевой водой, хранится в ящике под ванной. Так что приготовьте его заранее. Ну, так, на всякий случай. Там, на обеих сторонах кровати у изголовья есть такие… Держаки, куда это ведро можно вставить и закрепить. Впрочем, обычно гравикомпенсаторы убирают повышение гравитации при ускорении хорошо. Но корпус всё равно сильно дрожит, и, как бы, это… Ходуном ходит!

– Вот уж обрадовали, ничего не скажешь… Ладно, ничего страшного. Надеюсь. Если экипаж переносит, то, думаю, и я перенесу.

– Мы тоже. Надеемся. Вот, кстати: капитан Пауэлл сказал, что для лучшего перенесения качки можно съесть несколько сырых огурцов. Я сходил в теплицу, к доку Марксу, и он выделил три спелых. Вот они, сбоку.

– Ну спасибо. И вам, и доктору Марксу. Я… думаю, что съем их.

– В таком случае, приятного аппетита! – закрывая дверь каюты Наили, кок снова плотоядно улыбался себе в усы – ха-ха. Мечтательница. Огурцы! Чёрта с два они помогут – ну, мужчинам, во-всяком случае, не помогали! Так что в каком-то смысле бедный Ходжес будет отмщён.

Сам Вайс не сомневался, что «уважаемую миссис МакГоннегал» через каких-нибудь пару часов, с огурцами ли внутри, или без – вывернет наизнанку, и не раз. И даже предложил капитану не переводить зря добро, и не кормить даму обедом, пока не закончится первая, наиболее тяжёлая, часть разгона. А уж ту, что после ужина, проходящую в «щадящем режиме», может спокойно выдержать кто угодно.

На что капитан очень спокойно объяснил ему, что незачем пугать женщину заранее – а вдруг она перенесёт рывки и качку даже лучше, чем члены экипажа – тоже ведь космонавтка! К тому же оба доктора подтвердили, что и с организмом, и с реакциями у Наили всё в полном порядке. Так что пусть уж лучше будет сытая, и спокойная. А не озлобленная голодом.

Обусловленным «дурацким» и волюнтаристским решением капитана.

 

Доктор Йошидо Кимуро вздохнул.

Но со своего ложа в кабинете медотсека решил уже не вставать. Четыре часа без пары лишних глотков воды он перенесёт свободно. А вот если бы он съел обед…

Нет уж – научен горьким опытом. За все те долгие годы и многократные старты «Пронзающего» всё к новым и новым мирам, а затем – и домой, доктор выработал чёткую методику поведения. Ни крошки пищи в желудке, ни глотка воды там же!

И до сих пор эта тактика вполне себя оправдывала: его, разумеется, мутило, но поскольку ничто не давило на его пищевод и прочие внутренние органы, качку и рывки он переносил спокойно. Почти. И даже готов был, как всегда, отправиться по приказу капитана к любому пострадавшему, или к тому, кому стало бы совсем плохо.

К счастью, в их экипаже такое случалось крайне редко. Но вот миссис МакГоннегал…

Именно поэтому он и вызвался подежурить в медотсеке как обычно, и с аптечкой наготове.

Как и всегда перед включением маршевых движков на корабле царила непередаваемая атмосфера: он чувствовал её отголоски своим изощрённым нутром! Что ни говори, а двадцать лет совместного нахождения в стальной коробке обостряют то, о чём прежде писали только фантасты и мистики: телепатические способности и чувство небывалого единения – такое всегда возникает в любом более-менее сплочённом единой Целью коллективе!

Ну а сейчас доктор не без внутреннего трепета предвкушал, и ощущал. Нарастание глухих и могучих вибраций и гула на пределе слышимости: гигантский организм под названием «Пронзающий бесконечность» готовился к новому межзвёздному прыжку!

И пусть они не превышают скорости света, но всё равно: пока объективно проходит десять лет полёта, на их корабле экипаж стареет максимум на год-другой…

Хочется верить, что уважаемая Наиля всё же не будет тянуть резину с «оплодотворением».

Иначе принимать роды придётся доктору Людвигу. Он помоложе…

 

Доктор Эдди Маркс завинтил последний вентиль на последней трубе подающей системы питательного раствора. Вздохнул. Поправил снова сползшие на кончик носа очки. Оглядел ещё раз бдительным взором своё немаленькое хозяйство. Вроде, всё.

Необходимость снижать вдвое уровень питательного раствора в трубах, в которых выращивались все их растения, обусловлена, конечно, спецификой разгона корабля. И если этого не сделать, то, как показала практика, до тридцати процентов жидкости просто окажется на палубе! Будучи выброшена через отверстия с пропущенными через них стволами жуткой тряской и рывками, которые, к сожалению, никакие гравитаторы компенсировать не в состоянии. И раствор уйдёт в дренажную систему. Откуда откачать его непросто.

А так эта жидкость просто останется внутри герметичных накопительных баков, в целости и сохранности. Чего не скажешь о корневой системе томатов, картофеля и маиса. И кабачков. Уж очень они капризны к уровню этой самой жидкости. И вечно норовят сбросить часть листьев и недозрелых плодов при снижении уровня раствора.

Правда, в таком режиме, как предложил Пауэлл, до этого может и не дойти: четыре часа даже эти, самые капризные из его подопечных, растения, продержатся. А вторая часть разгона – уже не столь «сокрушительная»! И он вернёт жидкость в трубы. Хоть и не до ста процентов объёма, а только до восьмидесяти. Впрочем, всё это он проделывает не в первый раз, и с неизбежными потерями какой-то части урожая как-то смирился. В отличии от Хвана Бо – тот до сих пор чуть ли не рыдает над сброшенными недозрелыми плодами и засохшими побегами…

Идея накормить миссис МакГоннегал сырыми огурцами, если честно, пришла в голову именно ему, то есть – технику. И доктор Маркс, одобрив, доложил о ней капитану. Тот проконсультировался у обеих докторов. И те подтвердили, что если физически эти самые огурцы и не всегда и не всем помогают, то, во-всяком случае, психологический фактор утверждения о том, что как раз помогают, может сыграть определённую роль.

Три самых спелых огурчика доктор Маркс лично обтёр чистой тряпкой, и обмыл в дистиллированной воде. Когда кок зашёл к нему, овощи уже ждали. Кок тогда хмыкнул:

– Доктор. Вы правда – верите в огурцы?

Эдди не выдержал: рассмеялся:

– Нет, конечно. Но… на всякий случай и я сам, и мой помощник Бо ели по огурцу каждый наш старт. И – ничего! В-смысле, не помешало!

– Ладно. Попробуем. Ну, ругайте меня. Пошёл на заклание.

– Да ладно вам, Лютер. Вряд ли кому достанется круче, чем Ходжесу!

– Вот уж точно. Даже жаль его, бедолагу.

– Ха! Можно подумать, он не сам напросился!..

Убедившись, что всё необходимое сделано, доктор Маркс крикнул:

– Хван! Вы в порядке? Закончили?

– Да, доктор Маркс. Всё готово. – пожилой техник уже ковылял к нему из правой оранжереи, где выращивались особо хрупкие фрукты, – Я всё подвязал и укрепил.

– Отлично. Ну, в таком случае – по койкам!

– По койкам, доктор!

 

Не занятая непосредственно дежурством на рабочих местах при старте часть экипажа предпочитала всё время разгона проводить в личных койках. Так оно и надёжней, поскольку если привязаться ремнями, уж точно на палубу не выбросит, да и ведро, если что, прищёлкнуто к своим кронштейнам совсем рядом – в изголовье. А поскольку заняться больше было нечем, сержант Карим Эленези просто глядел в подволок, и матерился.

Он ненавидел этот корабль, ненавидел капитана Пауэлла, ненавидел остальных мерзавцев – что заносчивых прихвостней-офицеров и инженеров, что покорных и безропотных баранов-рабов – техников и сержантский состав… И вот теперь окончательно пропала надежда на возвращение к нормальным, земным, условиям: они стартуют!

А куда?! И – зачем?!

Неужели обследование всех этих, казавшихся с Земли столь перспективных, систем и их планет, не доказало однозначно только одного: …рен получится найти планету, похожую на праматерь человечества?!

Ну, вернее, всё же одна подходящая им попалась… Но жить там, пусть и на экваторе, но при температуре ниже ноля – б-р-р-р! Только во всяких там иглу, как у эскимосов. Потому что как бы ни были прочны любые сооружённые ими бараки, неизбежная коррозия и время превратят их через какие-то сто лет в труху!

Да и глупость это вопиющая. Если уж честно говорить: с единственной женщиной на пятьдесят здоровых мужиков пытаться основать колонию, и надеяться, что потомки этой чёртовой Евы смогут и правда – восстановить человеческий род?!..

Да и женщина им попалась – сука из сук!

И если её гены и правда, передадутся по наследству её доченькам – так человечество, мать его, в любом случае вымрет! Потому что просто не захотят эти мерзавки «восстанавливать». Как в том анекдоте, когда вымерли динозавры: то есть пришёл динозавр к динозаврихе, сказал: «М-м?» А она сказала: «Не-а!». Динозавр ушел, походил и снова со своим: «М-м?!» А она: «Не-а!» Он и в третий раз пришёл, услышал «Не-а!», и ушёл.

И динозавры вымерли.

Так что Карим чертовски сильно сомневался, что им удастся раскрутить эту тварь хотя бы на разок… То есть – на секс с даже «избранным». Для последующего зачатия. Не из таких эта дама, чтоб вот так, послав на три весёлых буквы свою спесь, гонор, и «достоинство», отдаться кому-то. Даже из «идейных» соображений!

Ох, чует его задница, намучаются они с ней…

 

Техник Джон Картрайт привычно распластался по противоперегрузочному креслу, которое только что выдвинул из стены. Выносной пульт управления реактором и его охлаждающими системами располагался прямо перед ним. Если что – не дай Бог! – пойдёт не так, ему сразу станет видно. Что именно и где – не в порядке. Впрочем, к собственно разгону реактор никакого отношения не имеет. Поскольку маршевые движки у них работают не на электричестве – техник невольно ухмыльнулся.

Зато на электричестве работают все чёртовы насосы и затворы, досылающие и направляющие оставшиеся в баках сорок процентов топлива – к движкам! И если не будет нормальной подачи этого самого электричества от реактора, никакие аккумуляторы страхующих систем долго не продержатся. Следовательно, нужно следить, чтоб тряска и рывки не повредили ничего из его сверх-чувствительного и капризного хозяйства…

 

Капитан Сигурд Пауэлл ощущал… Радость!

Да, ему нравилось летать!

Именно из-за этого неповторимого, поистине непередаваемого чувства, что тебе покорна и послушна чудовищная громада надёжного и прошедшего огни и воды корабля, и мощь, которая её сейчас сотрясает, готова доставить их буквально – к краю Галактики!

А когда эта махина вибрирует, глухо, почти на пределе слышимости, так, что дрожь проникает в самые потаённые уголки тела, на сверхнизких частотах, вообще складывается впечатление, что ты – где-то в центре Вселенной, и вокруг тебя происходят страшные и непознанные природные явления, благодаря которым рождаются на свет звёзды!.. И каждая клеточка тела наполняется этим волшебным чувством: предвкушением!..

Но сейчас нужно обратиться не к ощущениям и эмоциям, а заняться делом: все показатели на приборах перед его лицом – в норме! Время – пришло. Значит – вперёд!

– Внимание, экипаж. Говорит капитан. Минутная готовность. Прогрев двигателей выполнен, и прошёл в штатном режиме. Повторяю: всем, кто не находится на вахте, занять противоперегрузочные кресла, или пристегнуться к койкам.

Он замолчал. Затем перевёл взгляд на Эндрю Гопкинса, тоже лежавшего в своём опущенном сейчас до горизонтального положения кресле, и что-то натюкивающего на виртуальной клавиатуре. Тот отреагировал: кинул на Пауэлла короткий озабоченный взор.

Пауэлл, щёлкнув тумблером трансляции, сказал:

– Ну что? Мы готовы, первый помощник?

– Да, капитан, сэр. Всё в порядке.

– Ну, ни пуха нам ни пера!

– К чёрту, сэр!

После привычного и почти «священного» ритуала, (Нет в мире людей, суеверней космонавтов. И спортсменов! А теперь – только космонавтов!) Пауэлл, как ни странно, почувствовал себя куда уверенней: корабль готов! Экипаж готов! Системы и агрегаты работают нормально. Горючего стало в два с лишним раза меньше, и теперь разгон до расчётных околосветовых пройдёт гораздо быстрее. И легче. Хочется надеяться.

Он снова включил общую трансляцию:

– Внимание, экипаж. Мы стартуем через… Десять, девять… две, одну. Старт! – он нажал большую красную кнопку прямо в центре своего пульта. Зная, что активирует сотни сложнейших систем и механизмов. Запуская тончайшие процессы, постигнутые и поставленные на службу человечеству лучшими умами планеты. Которая теперь потеряна для них если не навсегда, то на очень-очень долгий срок…

И хочется верить, что со временим их потомки смогут вернуться, и вновь поселиться там. Выждав несколько сотен лет, пока штаммы того, что осталось сейчас внизу, на поверхности, не мутируют до безопасных форм. Или уж – разработав противоядие или вакцину. Но вот найдётся ли, на чём вернуться…

А вот в это Пауэллу верилось с трудом.

Потому что он реалист: этот полёт – последний для «Пронзающего». Корабль стар. Горючего на «возвращение» нет. И взять его негде. Да и не пройдёт и десятка поколений, как сложные условия вынудят горстку их выживших потомков скатиться до первобытнообщинного строя. И им будет не до корабля. Не говоря уж о «противоядиях» и «вакцинах»! Тут просто – выжить бы…

Да и ладно. Лишь бы их дети и внуки, вот именно – выжили!..

Он заставил свой разум вновь вернуться к насущным проблемам.

После включения кнопки словно ничего не произошло, но теперь низкочастотный могучий гул перешёл в почти слышимый диапазон, и началась болтанка и тряска.

Как же могуч их корабль! И как надёжны и крепки фермы каркаса, и основные ходовые приспособления: двигатели! При испытании одного такого, насколько он знал, удалось сдвинуть и разогнать до половины световой скорости астероид, размером побольше их посудины, всего за трое суток! Правда, там обошлось без экипажа, и, соответственно, без гравитаторов: ускорение достигало чудовищных величин в почти сотню «же»!..

После первой минуты полёта капитан посчитал нужным сообщить экипажу:

– Внимание, в отсеках. Минута. Полёт нормальный. Все системы работаю в штатном режиме. Всем – соблюдать стандартный график. И выполнять стандартные процедуры. О неисправностях и проблемах докладывать немедленно. Удачи всем нам!

Он снова отключил общую трансляцию. Теперь радиосвязь оживёт только через четыре часа. Ну, или если у кого-то случится что-то нештатное…

 

Младший лейтенант Джером Гастингс и радовался, что вахта не его, и расстраивался. Лежать, словно тупая колода, в койке, было не по нём!

Пять минут, пока длился прогрев двигателей, вызывал в нём противоречивые чувства. С одной стороны, он не мог не порадоваться за их корабль: неслышный гул выводимых в штатный режим маршевых двигателей наполнял всю громаду «Пронзающего» ощущением чего-то грандиозного, потрясающего, такого, чему ничто на свете не сможет противостоять! Всё-таки эти новые двигатели – замечательное изобретение! Единственное неудобство – вызывают во всём теле как бы – зуд. И ощущение мерцания: и освещения, и вообще всего вокруг: даже стенки и подволок каюты кажутся плохо видимыми. Словно туманными! Нерезкими. И – словно то набухают, выгибаясь наружу, то – словно втягиваются! Но он знал. Что это – просто иллюзия. Корабль у них – прочнейший!

Но вот они: последние мгновения предвкушения!..

Сейчас вся чудовищная мощность мегамиллионного эквивалента силы так называемой лошади, сил, которые человек поставил себе на службу, выплеснется в пространство, направляя и разгоняя их корабль до таких скоростей, которые всего-то пару веков назад и не снились всяким там автомобилям, поездам, и даже спутникам!

Да что там: даже казавшиеся чудовищно мощными химические ракеты, на первых порах выводившие корабли на орбиту, кажутся жалкими пукалками по сравнению с даже единственным движком их «Пронзающего»!

А таких двигателей у них – четыре!

Но вот и трансляция включилась. Капитан начал отсчёт.

Поехали!..

 

16. «Полный корабль баб!..»

 

Сигнал чрезвычайной ситуации застал младшего лейтенанта Кейта Астона в столовой. Где как раз обедала и вся остальная свободная от вахты смена.

Без лишней суеты все оставили свои тарелки и подносы на столах, и, не совсем, конечно, бегом, но очень быстрым шагом направившись по рабочим местам. Спокойно дожёвывая на ходу то, что успели затолкать в рот.

Никто не мешкал, но и суеты напрасно не разводил. Потому что все отлично знали: если бы что-то угрожало их жизням, или безопасности корабля, прозвучал бы сигнал тревоги! А его-то ни с чем не спутаешь…

Так что прибыв на рабочее  место, в радиорубку, Астон не удивился, что пульт перед несущим вахту Джастином Хьюзом так и искрится, так и мерцает, переливаясь разноцветными огоньками! Значит – есть связь!!!

Только вот – с кем?!

Однако задать этот вопрос сменщику Астон не успел: из общей трансляции донёсся голос капитана Пауэлла:

– Внимание, в отсеках! Вахтенным – срочно занять рабочие противоперегрузочные места! Тем, кто не занят несением вахты – срочно вернуться в каюты, и принять горизонтальное положение! Мы собираемся производить экстренное торможение, и рывки и толчки будут даже сильнее обычных. Потому что нам нужно затормозить очень быстро. Чтоб не пролететь мимо объекта, идентифицированного как корабль, летящий с Земли.

Подтверждено наличие по-крайней мере нескольких выживших на этом корабле: с ними установлена радиосвязь! И мы сейчас идём параллельным курсом, но гораздо быстрее. И главное теперь – не разминуться с ними в космосе, обогнав этот корабль на слишком уж большую дистанцию. Поэтому на занятие своих мест у экипажа минута.

Выполнять!

Плюхнувшись на второе кресло рядом с Хьюзом, Астон ткнул в клавишу настроек кресла. То послушно опустилось в горизонтальное положение, подстроившись под его фигуру, и поддержав голову мягким подголовником. Вот теперь Астон спросил:

– Это правда, Джастин? – радисты, когда поблизости не было никого из начальства, обычно общались в неформальной манере, не без оснований считая, что казёнщина и субординация не уместны среди равных по званиям и служебным обязанностям.

– Да, Кейт. Чистая правда. Это я первым уловил сигнал их навигационного маяка. Ну, как положено по стандартной процедуре, послал запрос, на частотах и стандартных, и для СОС-а. И – представляешь?! Получил ответ! Правда, не сразу, а через пару минут. Мы от них – в световой минуте! (Вон: посмотри на мониторе. Там сохранено самое лучшее изображение с наших наружных камер.) Плохо только то, что мы удаляемся. А желательно как можно быстрее вернуться к ним. Потому что там – предел мечтаний всех наших охламонов! Ну, и мои заодно!

– Ты это о чём?! – смутные догадки и вспыхнувшие вожделения и предвкушения уже наполняли грудь Астона, нетерпеливо рассматривавшего сверкающую точку на экране внешнего обзора, и очень кстати коллега поспешил подтвердить его самые смелые предположения:

– Там – полный корабль баб!!!

– Да брось! Хорош прикалываться!

– Да вот тебе крест! Я, понятное дело, тут же известил капитана, и переключил основной канал связи на рубку. Так что все дальнейшие переговоры Пауэлл вёл сам. Но уж я слушал внимательно! Ни единого слова не упускал! Ну как же – получается, теперь мы можем попросту послать куда подальше «уважаемую» и за…бавшую своей душевной простотой Наилю, которую мы до сих пор так и не «уломали», и полностью переключить наше внимание на тот маленький гарем, который достанется каждому из нас!

– Ну-ка, погоди. – преодолевая начавшиеся обещанные рывки и тряску, Астон повернул голову к Джастину, – Не так быстро. Давай-ка по порядку, а то я не успеваю следить за полётом твоей сексуально озабоченной мысли.

– А-а, ну да. Ты же не слышал. (Собственно, пока и никто не слышал!)

Капитан вёл переговоры примерно минут пятнадцать, пока наш штурман и навигационные приборы нашего Главного компьютера вычисляли расположение и направление движения собрата «Пронзающего». Стандартного земного корабля. И вот теперь, когда мы знаем его положение, и, к счастью, не успели набрать даже одну десятую расчётной крейсерской, на торможение и манёвры до стыковки уйдёт не больше семнадцати часов! А после этого – вперёд, к любовным подвигам и необузданному сексу!

– Да погоди ты. Расскажи про корабль. Откуда он, сколько там человек. Сколько из них – женщины. И вообще – как получилось, что они летят так медленно?

– Ну, не так уж и медленно. Они летят инерционно, никуда особо не торопясь. Но не потому, что нас поджидали, а потому, что у них старые, то есть – дохленькие, движки. Этот корабль, собственно, списали, и он как раз стоял в ангаре где-то под Мельбурном, когда они там, в Австралии, узнали, что случилась такая фигня, и что всему миру предстоит кирдык. Ну так вот: дальше – самое интересное!

Местный мэр, он же и по совместительству самый богатый бизнесмен, подгрёбший под свою корпорацию всю марганцево- и никеледобывающую промышленность континента, быстро выделил энную сумму, нанял лучших спецов из тех, что оказались поблизости, и корабль за сутки подлатали. А к концу этих суток посудина доверху была заправлена топливом, и набита добровольцами. Ну, правильнее будет сказать – доброволицами. Потому что на борту – почти сплошь одни женщины! Естественно, не простые, а – в самом, так сказать, соку!

Этот парень – ну, мэр! – понимал, кого надо спасть в первую очередь. Ну, и кликнул клич по всем университетам, спортивным командам, и благотворительным организациям. Предложил жизнь вызвавшимся бы. Ну, и огромные деньги тем, кто пройдёт медкомиссию, и согласится лететь в космос немедленно, и дать потомство на какой-нибудь подходящей для проживания планете.

И вот теперь у них на борту двести двадцать восемь гибернаторов, исправно функционирующих, и только и дожидающихся, когда дежурящая смена из трёх девочек разбудит остальных колонисток!

– А что за «дежурящая смена»? И что за «девочки»?

– Две женщины, весьма преклонного возраста, которых обучил всему, что умел, единственный оказавшийся в то время в Мельбурне и его окрестностях, профессиональный космонавт. Тим Робинс. Лейтенант Тим Робинс.

– Погоди-ка… Я ведь его… Он же учился со мной! Только он на два курса, то есть, года – младше! Но… Сколько же ему сейчас?!

– Сто девять лет. И он – как огурчик! Во-всяком случае, говорил, когда его привели из его каюты, очень даже бодренько. И почти не шепелявил. Хотя, по его уверениям, зубы все у него повыпали ещё сорок лет назад. Словом, он счастлив, что наконец-то может спихнуть это беспокойное хозяйство на команду крепких, половозрелых, и вполне жаждущих физической близости с его подопечными, космонавтов-землян! Потому что за это время у него сменилось четыре смены дежурящих женщин, которых он будит, учит, и, соответственно, закладывает обратно в гибернаторы, каждые двадцать лет. А он – «у руля» всегда. Так сказать, бессменно. Поскольку на их раздолбанной колымаге постоянно что-то ломается. Вот он и руководит ремонтом. Ну, и помогает, конечно, по мере сил.

– Ну а что там с… остальными женщинами?

– Поскольку капитан Пауэлл вкратце описал нашу ситуацию, всех остальных спящих женщин транспортника срочно начали отогревать. И будить.

– И что же это будут за женщины?

– Отличные! Нет, реально: отличные! Кошечки! Конфетки! Говорю же: местные женские футбольная и волейбольная команды в полном составе. Тринадцать врачих из какого-то госпиталя. Девятнадцать монашек, согласившихся предоставить свои тела на благо священного дела: продления человеческого рода. И сто семьдесят одна студентка. Самых разных специальностей и факультетов. Но, думаю, в данном случае нам будет решительно наплевать на ту профессию, которой они собирались овладеть. Главное – все они здоровы, молоды, и действительно готовы и горят желанием. Продлить человеческий Род!

– Погоди-ка, Джастин. Что-то у тебя не стыкуется. Как бы они продлили человеческий род, если из всех мужиков на борту – только столетний старпёр?! Ещё и без зубов.

– Э-э, тоже мне проблема! У них в холодильниках полным-полно мужской донорской спермы! Миллионер, который посылал их, решил, что мужики – только лишняя обуза. И источник скандалов и разногласий при дележе женщин. Поэтому укомплектовал их по своему разумению. И если б они даже и не встретили нас – уж оплодотвориться смогли бы без проблем! Проблема была лишь в том, чтоб найти подходящую для жизни планету!

– Ха! – Астон позволил себе ироничный смешок, – Её и мы-то, с нашими движками и запасами топлива не нашли… Вернее – найти-то мы нашли… Но уж жить там я предпочёл бы лишь в самом крайнем случае!

– Экий ты стал разборчивый. Небось, и женщин себе выбрать откажешься?

– Ну уж нет!!! А что: их можно будет действительно – выбрать?!

– Да. Именно так. Пауэлл сказал, чтоб они поскорее разбудили всех своих подопечных, для их скорейшей эвакуации на «Пронзающий». Далее мы перекачаем себе в баки их запасы горючего, кислорода, заберём всё, что может оказаться полезного, и оставим пустую коробку «Надежды Человечества» неторопливо лететь себе и дальше. Рассчитав её траекторию, чтоб забрать в случае крайней необходимости.

А сами – вперёд! К новым Мирам! С огромным оптимизмом и верой в светлое будущее! Человечества. Ну, и плюс пять-шесть жён у каждого.

Заделаемся этакими мусульманами: это же им положено по Шариату – четыре жены? Ну а у нас – будет по пять-шесть! Потому что наши старички, такие, как оба доктора, и доктор Маркс, и его помощник – явно не в счёт! И если кого себе и выберут – так только для обучения огородничеству-садоводству!

– Погоди-ка ещё раз. Так это Пауэлл сказал, что нам нужно будет выбирать себе…

– Вот именно. Он так и сказал: придётся по завершении всех работ по перегружению нужных нам элементов и запчастей построить всех эвакуированных разбуженных дам в одну шеренгу. После чего все здоровые и половозрелые члены экипажа «Пронзающего» пройдутся вдоль этой шеренги, и выберут. По очереди, конечно. Ходить и выбирать придётся, понятное дело, несколько раз. Поскольку выбрать можно будет – за один раз не больше одной женщины!

– Ну и дела… А если выбранные вдруг откажутся идти с тем, кто их выбрал?

– Тоже мне проблема! Значит – присоединятся к коллективу тех, кто будет жить во втором ангаре нашего трюма! А возглавлять их маленькое феминистическое сообщество будет… Ну, ты, наверное, догадываешься, кто?

Оба радиста переглянулись. Плотоядная ухмылка Джерома Хьюза напоминала оскал волка. Но уж и Астон ответил не менее хищной улыбочкой: так тебе и надо, наглая, противная, и много о себе воображающая вредная злюка Наиля!..

 

Шеренга «оттаявших» женщин протянулась практически во всю длину главного коридора! И стояли женщины не совсем чтобы смирно, а – шевелились. И – как! Уж явно хотели, чтоб неторопливо проходящие мимо космонавты оценили все их прелести и достоинства в динамике!..

Астон даже присвистнул: надо же! Сколько девушек! И – каких!!!

Все – реально стройные, спортивные! Симпатичные!!! И даже красивые! Вот уж спасибо тому, кто там, в Мельбурне, проводил первичный кастинг!.. На большинстве девушек одежда представляла собой чистую условность: шортики, трусики, или даже бикини. Видать, кандидатки хотели подать, так сказать, товар – лицом!

Когда дошла его очередь, он, в сопровождении назначенных капитаном для контроля такого важного дела, первого помощника Гопкинса, и доктора Кимуро, двинулся вдоль ряда, пристально всматриваясь в то спокойные, то улыбающиеся, то мило подмигивающие или призывно глядящие лица. Разглядывал и фигуры. Спросил, не оборачиваясь:

– А можно будет, если что – вернуться?

– Нет, лейтенант. Вернуться нельзя. Только – вперёд! Но и выбрать больше одной женщины за один проход – нельзя. Всё должно быть по справедливости, А не так, чтобы один человек сразу забрал себе всех симпатичных, и покладистых нравом, кандидаток!

Справедливость и демократичность такого подхода Астон не признать не мог. Поэтому вскоре остановился напротив одной из женщин.

Не столько красива, сколько – мила. И лицо – открытое и приветливое. Тронутое лёгким загаром – не иначе – спортсменка. Мышцы икр, конечно, чуть перекачены… Но в целом фигура – у-у!!! Богиня!

Невысока: примерно метр шестьдесят два. Зато – какие крутые бёдра! И как подчёркнуто тонка талия! Грудь – и упруга, и невелика – явно своя! Но добили лейтенанта крошечные, почти детские, ступни – как у японочки какой!..

Он вынужден был сглотнуть, прежде чем сказал:

– Эту, сэр!

Первый помощник Гопкинс кивнул:

– Выбор ясен. Теперь дело за соблюдением принципа демократичности и свободы, – он обратил взгляд к женщине, – Уважаемая первая избранница лейтенанта Кейта Астона, главного связиста «Пронзающего Бесконечность». Вы согласны стать первой женой означенного мужчины, родить от него детей, и жить с ним в любви и согласии, в радостях и горестях… Ну и всём прочем, что полагается по Библии?

– Да. – еле слышное, но столь больно резанувшее по сердцу лейтенанта согласие очень мило покрасневшей девушки, которую они, как ни стыдно признать, даже не спросили об её имени, оказалось тем не менее очень лестно ему самолюбию. И довольная улыбка во весь рот – он чуял! – расплылась по его веснушчатой физиономии. Тем не менее, дело не закончено. Потому что Гопкинс распорядился:

– Лейтенант Астон. Будьте добры: проводите вашу избранницу в вашу каюту, и возвращайтесь к началу шеренги. У вас, как и у почти всех остальных членов нашего экипажа, впереди ещё пять попыток.

 

Через два с лишним часа процедура «отбора» была закончена.

И оставшиеся «невыбранными» «будущими мужьями» на должность жён, и докторами на должность помощниц, женщины, вероятно, костерили «капризных» и «излишне придирчивых» кобелей-космонавтов на чём свет стоит. Но Астон отлично понимал, кто из дам остался «за бортом» выбора экипажа: женщины, хоть чуточку, или внешне, или характером, невольно проявляющимся на лице, похожие на их «любимую» Наилю!

Конечно, без слёз и ругани, и даже применения силы, не обошлось, но эти девять невыбранных женщин вынуждены были проследовать в освобождённый для такого дела, и даже вымытый ангар номер два, где Пауэлл и приказал устроить аналог «общежития», поставив там десять коек. Девять – для обойдённых вниманием, и одну – для переведённой туда из офицерской каюты Наили. Которая, как ни странно, даже не особо сильно протестовала. Из чего Астон сделал вывод. Что какую-то хитрую линию поведения и ответных контр-мер их гордячка уже разработала!

А пока Астон радовался тому факту, что всех женщин, избранных экипажем, расселили в разные с мужчинами каюты: так, его «жёны» проживали в каюте, соседней с его. И в случае необходимости можно было любую позвать для… Необходимых действий!

И слава Богу, что никто его при проведении этих «действий» не смущал!..

Первой, естественно, он пригласил к себе самую первую. Миранду.

О-о-о!.. Вот уж если у него и имелись сомнения, и стеснения по поводу того, как бы потактичней подойти к этому делу, и чем они займутся в его каюте, оставшись наедине, то у Миранды их и тени не было! И страстный поцелуй, который она запечатлела на его устах, едва он щёлкнул ключом в замке входной двери, сразу прояснил, так же, как и две крепко обвившие его шею тёплые руки, чего женщина хочет от него! И по чему, вероятно, истосковалась за долгие годы сна в гибернаторе, и в остальные, те, что провела там, на родине… Без мужа.

Оторвав наконец раскрасневшиеся уста от губ женщины, он поднял её на руки. Понёс в спальню. Может, она и не догадывается о видеокамере в углу (Пока!), но он-то о ней знает!

К счастью, все женщины перед кастингом помылись. Так что никаких раздражающих задержек типа «дорогой, я – в душ!» не было. И они сразу нашли общий язык.

Восторги от плотских утех нисколько лейтенанта не разочаровали: похоже, Миранда решила чётко расставить приоритеты, и заодно дать понять и ему, и остальным «избранницам» своего Господина – кто здесь – Главная Жена!

Так что всё у них в плане «притирания» и предварительных ласк прошло блестяще, и Астон достиг пика наслаждения уже через каких-то пару минут активных движений!..

Но…

Вот чёрт!

Открыв глаза, он обнаружил, что поллюция произошла.

Только вот – не в благодатное и жаждущее зачатия лоно прекрасной Миранды, а в казённые, стиранные-перестиранные, трусы…

Сон!

Нет, это просто свинство какое-то!..

Разве может быть – сон! – столь реалистичным и достоверным?! До дрожи! До мурашков по коже!..

Или этот сон – не просто сон? А – вещий?

И им действительно может встретиться такой корабль?!

Вздохнув, Астон перевернулся на спину. Покачал головой. Стянул с себя испачканные трусы, бросил их на палубу. Повздыхал ещё. Прочувствовал, как сотрясается набирающий скорость корабль. (Может, это как раз из-за тряски ему и приснился столь специфичный сон?!)

Ладно, чёрт с ним. Оно того стоило! Сон был… Ну просто – супер!

А ещё он подумал, что придётся сменить лицо женщины, которая сейчас пылится в шкафу, невостребованная уже пару месяцев. Ну вот надоело оно ему!

А вот фигура – нет!

Потому что она – именно такая, как ему видится даже в мечтах… И снах!

 

17. Оранжерея

 

Капитан Пауэлл ощущал некую настороженность. И беспокойство.

Чертовски странно, что во время набора первичного ускорения, когда корабль бросало и трясло, словно зерно в мельнице, от Наили не было никаких просьб, жалоб, или хотя бы ругательств. Упорное молчание их подопечной не могло не напрягать. Хотя дыхание в микрофоне имелось – и вполне, как ни странно, умиротворённое. Спокойное.

Но Пауэлл старался своей озабоченности никоим образом окружавшим его офицерам не показывать, только однажды связавшись по интеркому с медотсеком, где, как он знал, дежурил доктор Кимуро. Перед мониторами с показателями женщины.

– Доктор. Как вы считаете, миссис МакГоннегал может переносить такие толчки и качку без… неприятных ощущений и вредных последствий для организма?

– Ну… Это вполне возможно. Женщина же! А у них адаптивные способности куда выше, чем у нас, мужчин. Ведь это именно им природа дала важнейшую функцию – выносить и родить дитя при любых меняющихся условиях среды, будь то ледниковый период, дикий зной, или нападение саблезубых тигров! И гомеостаз – ну, стабильно хорошее состояние организма! – женщины могут поддерживать даже не задумываясь об этом. Автоматически, так сказать. Проще говоря – я не удивился бы, если все эти рывки и вибрации её организм воспринял абсолютно нормально, и она даже заснула! Так сказать, убаюканная! О чём, собственно, и говорит энцефалограмма…

– То есть, оснований для беспокойства из-за отсутствия комментариев и возгласов с её стороны, нет?

– Хм. Пожалуй, так. Пока, я бы сказал, оснований для такого беспокойства нет. Я вижу на своём мониторе нормальную работу сердца, и стабильное дыхание. Ну и плюс, вот именно, энцефалограмма. «Данные» работы мозга невозможно подделать или симулировать. Она действительно спит. Но ведь мы в любом случае узнаем, всё ли с ней в порядке, и как она перенесла, через какой-то час, когда корабль прекратит разгон для ужина?

– Всё верно, доктор. Мы узнаем. Спасибо за консультацию.

– Всегда пожалуйста, сэр.

Пауэлл приготовился ждать. Времени до отключения маршевых движков осталось, вот именно – час. А уж там шеф-повар, который как раз принесёт даме ужин, скажет, если что пошло не так…

 

На традиционный стук в дверь никто не ответил, что Лютер Вайс посчитал тревожным признаком. Да жива ли эта гордая и строптивая коза?! Которая, он готов был поспорить обо что угодно, скорее удавится, чем даст услышать свои стоны и рыдания!

Поставив поднос на стол, сейчас не выказывающий желания походить ходуном, Вайс прошёл к двери в спальню. Она была открыта. Кок ещё раз осторожно постучал в косяк. Подумал невольно о том, что потерять последнюю женщину человечества из-за её глупых гордяцких вывертов было бы уж очень, вот именно, глупо.

Однако когда, набравшись наглости, Вайс заглянул в дверь, его ждал приятный сюрприз.

Развалившись вольготно на постели навзничь, пристёгнутая ремнями женщина мирно спала. Даже подхрапывая. Неопределённая улыбка, имевшаяся на расслабленном лице, недвусмысленно говорила, что его обладательница видит вполне хороший и приятный сон.

Ах ты ж!..

Вот паршивка! Она не притворяется – это видно. Но чтоб вот так: заснуть под дикую пляску «Пронзающего» и стоны и скрипы всех его бимсов и шпангоутов…

Такого самому коку не удавалось никогда!

Но… Надо так и так разбудить её. Потому что через сорок минут, если техники и инженеры не найдут неполадок, или проблем, корабль продолжит разгон, и поесть нормально окажется просто невозможно. Вайс снова постучал. Покашлял. Сказал:

– Миссис МакГоннегал. Да миссис МакГоннегал же, чтоб вас!.. Проснитесь уже!

Женщина засопела, голова чуть повернулась к нему. Открылся один глаз. Затем и второй. Наиля нахмурилась:

– Кок Вайс! Вы почему вошли без стука?! А если б я была раздета?!

Подумав про себя, что как раз это было бы замечательно, Вайс сказал:

– Прошу прощения, миссис МакГоннегал. Дело в том, что я и стучал, и, кашлял, и кричал. Однако, подумав, что вы могли с непривычки и потерять сознание, решился войти. Откуда я мог знать, что жуткие рывки и тряска вас попросту – убаюкали?!

– Хм-м… Пожалуй и правда – ниоткуда. Но не переживайте. Со мной всё в порядке.

– Очень рад это слышать. В таком случае, может быть, вы захотите поужинать? То есть – прямо сейчас, пока «Пронзающий» снова не начал набирать скорость, и ваш стол не начал опять выписывать кренделя и трястись? А сегодня на ужин – котлета, и борщ!

– Вот как? Ага. Соблазнили. Да и пахнет – очень даже… Иду!

– Вот и славно. Я тогда – к себе. – удаляясь, кок отметил всё же, что умыться и почистить зубы Наиля-таки надумала – прошла в ванну, и, пока он нарочито неторопливо запирал дверь, начала плескаться, даже отфыркиваясь.

Чёрт. Неужели действительно – спала?

Ну и крепкая же у неё в таком случае нервная система!

Впрочем, об этом они уже догадались…

 

Ночь прошла спокойно.

И когда утром капитан Пауэлл пришёл на мостик, вахтенный офицер, Макс Иверсен, с большим удовлетворением доложил:

– Капитан, сэр! Вахту несёт лейтенант Иверсен. За время дежурства происшествий не было. Правда, два раза пришлось отстреливаться от метеоритов. Успешно. Все агрегаты и механизмы работают в штатном режиме.

– Отлично, лейтенант. Ну а как там с поясом Койпера сейчас?

– Остался далеко позади, сэр. Думаю, камней больше не будет.

– Будем надеяться. А как там… миссис МакГоннегал?

– Вроде, нормально, сэр. Во всяком случае, в столовую и в ванну не выходила. И – дышит. Док Людвиг говорит, что по энцефалограмме – опять спит.

– Хорошо. Продолжайте работу.

Пауэлл вышел из рубки, с одной стороны радуясь, что они уже практически вышли из солнечной системы, и поэтому ни камни, ни пылевые облака кораблю не угрожают, а с другой – чувствуя определённую тоску. По навсегда покинутым родным «берегам». Отчизне. Откуда они уносят злость на идиотов, навсегда, похоже, испортивших замечательную планету, а с другой – хрупкую надежду, что удастся как-нибудь продолжить человеческий род с помощью той заковыристой штучки, что отсыпается сейчас после гиберсна.

Ладно. Он сегодня специально встал пораньше, чтоб проверить: всё ли в порядке в хозяйстве доктора Маркса. Потому что именно туда сегодня поведут уважаемую Наилю.

После завтрака и тренажёрного зала.

Хотелось бы, чтоб многообразное хозяйство доктора предстало… Достойно!

 

Как ни странно, но сегодня тренировка прошла вполне благополучно.

Збигнев Честны прекрасно помнил, на какие снаряды какие грузы устанавливать, и какие пружины на какое усилие регулировать. Поэтому они вдвоём с лейтенантом Джеком Коллинзом оперативно всё установили и подготовили. Дама соизволила снизойти:

– Вот уж спасибо. Всегда приятно, когда о тебе заботятся!

– Без проблем, миссис МакГоннегал. – Збигнев взял на себя роль «старожила», и поддерживал диалог, в моменты, когда Наиля переходила от снаряда к снаряду и что-то спрашивала, – Кстати, разрешите вопрос?

– Ну спрашивайте. – женщина откинулась на спину, ухватив сильными руками кронштейны для накачивания дельтавидных.

– Огурцы и правда – помогли?

– Хм. Может, и помогли. Ну, во-всяком случае, не помешали. А от тряски и качки я попросту заснула – видать, этот рефлекс остался с детства, когда меня укачивал в качалке двоюродный брат. Он был всего на пять лет старше, и уж так на меня злился… Что приходится укладывать эту соплю, вместо того, чтоб играть! Ладно, продолжим.

Наиля стала интенсивно сопеть, и работать, теперь явно выкладываясь на совесть, а не так, как вчера. Збигнев и вожделённо сопящий и словно набравший в рот воды Коллинз не без интереса смотрели на неё, расположившись на одной из скамеек, стоящих вдоль одной из стен.

Закончив с очередным снарядом, женщина буркнула:

– Мне надо с вас деньги брать. За «шоу».

Пока Наиля переходила к шведской стенке, где и вчера качала пресс, оба мужчины молчали. Но когда она принялась за дело, Коллинз-таки не удержался. Правда, сказал вполголоса:

– Денег у космонавтов нет. Как насчёт расплаты «натурой»?

Наиля, однако, услышала, несмотря на то, что снова пыхтела, как паровоз:

– Это я вам с удовольствием обеспечу. Как насчёт – заменить сегодня моего любимого собеседника – техника Ходжеса? А то ваш Пауэлл сказал, что сегодня он сильно занят?

Лицо у лейтенанта вытянулось. Инженер же не смог удержаться, чтоб не показать Наиле большой палец, после чего они с женщиной дружно заржали. Коллинз обиделся:

– Да ну вас. Обеих. Юмористы доморощенные. Уж и приколоть нельзя!

Збигнев фыркнул:

– Я, вообще-то, ни слова не сказал.

Наиля просияла:

– Значит, вы, инженер – без «репрессий». – она обратила сияющий торжеством лучистый взор в сторону Коллинза, – А вот насчёт вашей, лейтенант, кандидатуры, я теперь думаю вполне серьёзно. Ещё парочка таких пошленьких и тупеньких замечаний, и послеобеденная порция нотаций и зубодробительно интересных историй вам обеспечена!

Лейтенант густо покраснел, и Збигнев готов был поставить своё жалование за двадцать лет против зубочистки, что теперь-то лейтенант точно замолчит до самого конца «шоу».

 

Мылась сегодня Наиля недолго. Пока она это делала, инженер с лейтенантом вполне мирно, по-домашнему, переругивались:

– А почему вы, инженер, не предупредили, что сегодня – не будет Ходжеса?

– А потому, лейтенант, что я и сам этого не знал. Думаю, капитан сказал это только коку. А уж тот «просветил» нашу подопечную.

– А почему тогда вы не сказали, что с ней опасно разговаривать?

– А будто вы сами этого не знали! А, кроме того, вы с ней не разговаривали. Вы позволили себе то, что посчитали за оригинальный прикол. Ну а нашей Наиле, как теперь сами видите, палец в рот не клади. Откусит до локтя! Ну, и плюс отменный слух.

– Вы как будто гордитесь ей, инженер! И даже находите в общении с этой козой определённый кайф!

– А что? В-принципе, так и есть! Потому что пусть и вредное, и …овно – но наше!

И я в какой-то степени даже действительно горжусь знакомством с такой… э-э… оригинально мыслящей и умеющей за себя постоять девушкой! Ведь если она воспитает своих – а вернее – наших совместных! – дочерей и сыновей в таком ключе, и передаст им по наследству хотя бы часть своей необузданной энергии и независимого нрава – они сумеют за себя постоять! На любой планете. Против любого врага!

– Хм-м… Когда вы так это дело преподносите… Согласен: для выживания в дикой природе хлюпики и мямли не подойдут. С другой стороны, мы что – ей на хвост наступаем? Чего она такая ершистая и вредная? И острая на язычок?

– Ну, думаю – а вернее, это мысль дока Людвига! – что это – просто защитная реакция. Ведь она – женщина. И заведомо слабее любого из нас. Надо же ей как-то утверждаться и самоутверждаться в нашем коллективе? А сами знаете, лейтенант: если не поставить себя сразу независимым и сильным – сожрут! Ну, или заездят.

– Такую заездишь, как же! – Коллинз невольно дёрнул плечом, – Да она сама – кого хочешь!..

Интересную дискуссию прервало появление женщины из двери, которую мужчины даже не запирали, поскольку оставались всё время рядом:

– Ну, мальчики, как я вам? – на Наиле оказались надеты обтягивающие лосины фиолетового цвета, и белая кофточка, снова стянутая узлом под грудью. Похоже, лифчика и трусиков дама не одела принципиально. На маленьких узких ступнях имелись лёгкие синие лодочки. Огненно-рыжие волосы оказались отлично уложены в пышную причёску.

Коллинз открыл было рот… Но так же быстро его и закрыл.

Зато Збигнев, удивляясь, когда дама всё это успела, расплылся в ухмылке, показав снова большой палец:

– Класс! Думаю, док Маркс забудет, где у него редиска, а где – помидоры!

 

Предположение Збигнева оправдалось лишь частично.

В том смысле, что на десяток секунд доктор Маркс, конечно, утратил дар речи, проводя взором то вверх то вниз по обтянутым тончайшими колготками, ножкам, но потом всё же остановил глаза на лице Наили:

– Весьма грамотный подход к… э-э… выбору гардероба, миссис МакГоннегал. В моём хозяйстве – жарко. Специфика, так сказать! Ну как? Готовы?

– Конечно, уважаемый доктор Маркс! Показывайте!

Доктор с большим удовольствием приступил:

– Прошу. Сюда. Так. Теперь – сюда. Вот это, так сказать, наш с техником Хваном – командный пункт. Бо, подойди. Миссис МакГоннегал тебя не укусит. Надеюсь. Миссис МакГоннегал. Это – Бо Хван. Мой главный и фактически единственный помощник. Именно его заботам наш экипаж обязан тем, что урожай всегда обилен.

Наиля, как ни странно, без выпендрона, протянула ладошку пожилому корейцу:

– Очень приятно, уважаемый Бо!

Тот осторожно, словно хрустальную, пожал протянутую руку:

– Для меня знакомство с вами, уважаемая Миссис МакГоннегал – честь!

– Ай, бросьте вы эти церемонии! Для вас с доктором Марксом я – просто Наиля!

– Договорились, ми… э-э… Наиля! Правда, не думаю, что вам будет сподручно называть меня – «Эдди», да я и не рассчитывал на такое. Ну, идёмте, что же мы стоим, словно стеснительные подростки! Хозяйство у нас обширное, и мы надеемся, вам понравится.

– Хорошо, доктор Маркс. Идёмте.

– Ага. Давайте тогда сразу пройдём в самый дальний конец. Там у нас главный бак нашей ирригационной системы, и палуба устроена так, чтоб именно оттуда шёл основной уклон. То есть – питательный раствор подаётся самотёком. Что очень удобно и грамотно: насос нужен только для перекачки неиспользованного раствора обратно в главный бак. Где он снова… – доктор Маркс пустился в объяснения, пока они проходили расположенные один за другим отсеки, разделённые бронированными переборками с аварийными дверьми.

Наиля вдруг остановилась как врытая:

– Доктор!!!

– Что случилось, ми… Наиля?!

– Вон там! Что я вижу! Это же – бонсаи?!

– Ну… Да. – доктор традиционным жестом поправил очки, затем спросил, – А что в них такого особенного?

– Как – что?! Ведь там у вас… Можно, я поближе подойду?

– Конечно можно! Всё наше – ваше!

Наиля чуть не бегом устремилась в боковой торец одной из проходимых ими секций, и только перед самой дальней полкой замедлила ход. Заломив руки на груди, женщина осторожно подобралась к стоявшим на невысокой полке горшкам и кадкам.

– А почему они у вас – такие маленькие?

– Ну… – доктор Маркс явно испытывал стеснение, – Дело в том, что тут – бонсаи деревьев. Мы на «Пронзающем» не можем позволить себе непродуктивную трату биоматериала. Эти конкретно деревья не дают никаких плодов. Ну, в-смысле, которые можно было бы использовать в пищу. И поэтому мы не можем позволить им получать слишком уж много питания и воды. А нужны они, во-первых, для, так сказать, эстетического услаждения взоров, и напоминания о доме… А во-вторых – для того малореального случая, если б мы-таки нашли подходящую для людей планету. В этом случае мы бы их там высадили, и будущие колонисты уже прибыли бы на… э-э… почти Землю, где росли бы привычные, родные, растения!

Наиля ничего не говорила во время объяснений доктора, но обеими ладонями нежно гладила крошечные листья:

– Это ведь – дуб?

– Да, ми… Наиля. Это – Европейская его разновидность.

Как ни странно, но неторопливо подошедшие, и сейчас стоявшие позади доктора и техника Збигнев и Коллинз, увидели, что глаза Наили полны слёз. Они переглянулись.

Коллинз полез ладонью в затылок и пошкрёб там. Збигнев свою руку удержал.

Наиля сердито фыркнула:

– И никакая я вам не стерва с жестоким и коварным сердцем! Я – нормальная женщина! И имею право на тоску по родине и, и… Всему тому, что там осталось!

И если вы, господин инженер, и лейтенант, хотите поприкалываться – сейчас – самое время!

Збигнев нахмурился:

– Вот уж нет, миссис МакГоннегал! Не собираемся мы «прикалываться». Если честно, то и на нас самих часто находит… Примерно как на вас сейчас! Тоска по Дому. И мы приходим сюда. Полюбоваться. Повспоминать. Да просто – постоять, подумать!

Можете не верить, но даже наш главный прагматик Пауэлл приходит сюда. Хотя бы раз в год. И, кстати, приказал доктору Марксу очень заботиться об этом мини-парке!

– Ах… Если подумать, то никакие вы не суровые космонавты. Думаю, всё же мы найдём общий язык!

– Ох, миссис МакГоннегал. Как бы это было замечательно!

 

18. Калифорнийские черви

 

– Ладно, там видно будет. А сейчас – идёмте. А то я что-то уж совсем… расклеилась. А я же у вас – сильная и целеустремлённая! Достойная… э-э… соратница!

– Никто в этом и не сомневается, уважаемая Наиля! – доктор Маркс, хитро блеснув взглядом из-под очков, пожал плечами, – Поскольку женщины другого склада характера, и темперамента никогда бы и не попали сюда. В космос. Но вы правы. Идёмте. Вам наверняка будет интересно узнать всё.

В самой дальней комнате, подволок которой явственно был пониже, чем у остальных секций-отсеков, доктор остановился, удовлетворённо вздохнув:

– Это – здесь. Именно отсюда начинаются наши «молочные реки» с покрытыми зеленью «кисельными» берегами. Вот этот здоровенный бак, если мне позволят эту цистерну так назвать – и подаёт всю потребляемую нашими растениями питательную смесь во все промежуточные резервуары, расположенные в каждой секции, и уже оттуда они раздают эту жидкость по магистральным трубопроводам каждой секции. И изучая данные датчиков и анализаторов, установленных вот здесь, на входной трубе, мы видим, чего не хватает, то есть – какие элементы наши растения поглотили, и добавляем соответствующие реактивы и вещества в бак. А вон та мешалка всё это дело размешивает.

Как вы видели, и, несомненно, догадались, герметичные переборки между секциями нужны для того, чтоб их двери немедленно отделяли от остального пространства «Пронзающего» секцию с нарушившейся герметичностью. А вот это – автоматические же гидрозаслонки, перекрывающие проходящие сквозь секции трубы – с той же целью. Ну, мало ли… Может, авария, или метеорит какой, или…

– Или дыра от лазерной пушки с корабля коварных инопланетян?

– Ха-ха-ха, миссис Наиля, вот уж потешили… – доктор вынужден был даже утереть толстеньким пальчиком набежавшую слезу, для чего ему пришлось приподнять очки, – Нет. Как ни парадоксально это звучит, но никого живей и разумней микробов, мы за время нашего долгого путешествия не встретили. Вот только не знаю – к счастью, или к сожалению. Впрочем, такую возможность проектировщики нашего корабля предусмотрели. Под слоем первичной брони, защищающей от молекулярного водорода и космической пыли, у нас – зеркальный слой. Он служит двум основным целям. Первая, конечно, главная – не допустить утечки наружу столь дорого нам достающегося тепла, вырабатываемого конвертерами климатизатора и механизмами корабля. И вторая – вот именно, отразить, если что (Тьфу-тьфу!), до девяноста девяти процентов энергии вражеского лазерного луча! Но мы отвлеклись.

Вот это – пульт управления всей гидравлической системой. И вот на этих мониторах и приборах видно, сколько где имеется жидкости, и перекачка её, в случае, если трубы в какой-то секции оказываются слишком уж пусты, осуществляется автоматически. Что не исключает, впрочем, ручного управления. И мы…

Доктор, увлёкшись любимой темой, говорил живо и жестикулировал активно, но Збигнев и Коллинз не столько слушали (Поскольку всё это и так отлично знали. Каждый член экипажа на «Пронзающем» был знаком со спецификой работы практически любого подразделения и его основных механизмов!), сколько незаметно – как им казалось! – наблюдали за Наилёй. И, естественно, не за всей Наилёй, а за определённой её частью. От внимания женщины, впрочем, это дело не укрылось. Как высказался однажды по примерно такому же поводу техник Ходжес: «Впечатление такое, что у неё и на затылке – глаза! Ну, или они у неё в другом месте!»:

– Инженер! Лейтенант! Может, вы прекратите разглядывать исподтишка мой прелестный зад, и станете делать это как-то… Посмелей и пооткровенней? Поверьте: моему «эго» это вполне льстит!

– Извините, миссис МакГоннегал. Замечтались. Утратили бдительность. Забыли, что вы сечёте всё вокруг на триста шестьдесят градусов! Ну, или уж – телепатка!

– Знаете что, Збигнев? Я передумала насчёт лейтенанта. В следующую «беседу» услаждать мой слух и разум будете вы!

– А знаете что, Наиля. Вот уж и не подумаю отказываться. Как только что сказал вам уважаемый техник Бо – для меня это будет честью!

– Вот как? Хм-м… Ну, посмотрим! Дорогой доктор Маркс! Я приношу вам самые покаянные извинения! За то, что прервала ваш интереснейший рассказ. Но прошу войти в моё положение: ощущать, как два похотливых взора выписывают кренделя по моей, – женщина обеими ладонями похлопала и погладила себя по упругим округлым полушариям. – любимой части организма, приятно только в первые две минуты. А потом начинает несколько… напрягать!

– А знаете, уважаемая Наиля, к сожалению, не смогу войти в ваше положение, и поэтому придётся поверить вам на слово. Мои-то «полушария» – никто никогда не…

– Доктор! И вы – туда же?! – в очки Маркса уставились два укоризненных огромных глаза. Невольно сглотнув, он понял, что они просто – бездонны! И словно излучают невидимый, но ощутимый свет и энергию! – Ну ладно – лейтенант. Он – кадровый военный, и у них во всех Уставах прописано, что нельзя пропускать, не осмотрев внимательно, ни одной юбки! К инженеру я уже привыкла. Он вроде Ходжеса – циничный и себе на уме, просто не такой глупый, наглый, и пошлый. Но вы-то – учёный!

– Вот именно, миссис Наиля. И именно поэтому я, как настоящий учёный, должен изучать очень внимательно любой феномен, оказавшийся в поле моего зрения. И уж поверьте специалисту – у вас есть что поизучать!

Наиля вдруг перестала делать вид, что сердится. Вместо этого подошла и чмокнула сразу порозовевшего доктора в щёчку:

– Док! Вы – прелесть! Столь оригинального и изысканного комплимента мне даже на Лунной Станции никто не говорил! Там имелись одни прагматики: «Ну что? Пойдёмте, миссис МакГоннегал, повысим иммунитет и обменяемся гормонами?»

– Ну и гады! Пошлые циники! Что, неужели прямо вот так и говорили?!

– Да нет, доктор. Шучу, конечно. Да и на мою прелестную поясницу я пялиться вовсе не запрещаю. Вы ведь уже наверняка догадались, что именно поэтому я так и нарядилась. Хотела посмотреть, насколько некоторые части моего организма – неотразимы. И смогут ли суровые космонавты адекватно реагировать и отвечать на мои вопросы, если достаточно долго будут заняты рассматриванием… Того, что они всё равно сейчас рассматривают!

– Миссис Наиля! Это нечестно с вашей стороны! Вы же знаете, что ничего мы с вами сейчас сделать не можем! Как бы не хотелось. Даже – погладить!

– Это почему ещё, инженер?

– Потому что вы ещё не прошли полную адаптацию к нормальной силе тяжести. И даже ноль пять «же» капитан распорядился включить только в предстоящую ночь.

– Ага. Поняла. Ладно, мученики вы мои. Давайте лучше вернёмся к экскурсии, а то бедный доктор Маркс уже истосковался. Доктор! Ещё раз мои самые искренние извинения! Но уж больно хотелось… Поблистать! Чтоб все – восхищались!

– Вполне понятное и простительное желание! И можете поверить мнению эксперта: вы – неотразимы! «Поблистать» вам, милая леди, блестяще удалось! Уж на что мы с Хваном – старые хрычи, но и нам это… э-э… «Шоу» очень приятно. Порадовали глаз!

– Спасибо. За столь лестную оценку моих стараний. Ну что? Продолжим?

– Конечно, уважаемая Наиля. Как вы, наверное, заметили, подволок в этой секции, и в последней – скошены. И куда ниже, чем в остальных отсеках нашего хозяйства. Это оттого, что они – в переднем и заднем сужении корпуса корабля. Который, как вы наверняка заметили при подлёте, похож на сигару. И мы потребляем до тридцати процентов всей энергии, что вырабатывает наш реактор. А всего наши теплицы с их садами и огородами занимают практически полностью всю первую, верхнюю, палубу «Пронзающего».

Такая большая площадь нужна в первую очередь для того, чтоб обеспечить растительной и животной пищей весь наш экипаж. И в этом плане у нас всё (Снова – тьфу-тьфу!) в порядке. И картофель, и маис, и помидоры, и морковь с луком… Да и все фрукты растут под нашими лампами вполне… э-э… Стабильно и быстро. Пойдёмте теперь снова назад. По тропинке, по которой мы прибыли. Я покажу вам наши грядки, сад, и даже бахчевые.

Пока переходили из первой секции в ту, через которую уже прошли, Наиля спросила:

– Извините, доктор. Я, может, чего не поняла. Но вы сейчас сказали, что обеспечиваете экипаж и растительной пищей, и пищей животной. Значит, у вас тут где-то есть и животные? А почему я нигде не видела никаких клеток и вольеров?

– Ну… – заметно было, что доктор сильно смутился, – Не должен я был вам этого говорить. Моя оплошность. Вызванная, как вы, наверное, догадались, моим излишним вниманием к вашим… Выдающимся особенностям организма.

– А почему – не должны были говорить? – Наилю не так просто было сбить с темы.

– Капитан Пауэлл боялся, что знание такого специфического нюанса нашей пищевой цепочки может… Плохо повлиять на ваш аппетит!

– Ну-ка, ну-ка, доктор. Колитесь уж. – Наиля нежно подхватила доктора, снова поправившего по этому поводу очки, под ручку, – Кого, или чего вы тут выращиваете, неаппетитного, но «мясного»?

– Ладно, скажу. Да вы всё равно уже догадались и сами, миссис Наиля. Вы же умны и наблюдательны. И профессионально подкованы. Да и про такие корабли как наш, вам на Станции и на Земле наверняка рассказывали. К сожалению, невозможно набить холодильные камеры тушами свиней, коров и овец так, чтоб хватило на все двадцать лет объективного времени. Вернее, конечно, можно, но при этом они займут до пятидесяти процентов объёма корабля. Поэтому наша жизнь здесь базируется, разумеется, на рекуперации. То есть – вторичном использовании уже… э-э… поглощённых продуктов.

В самом конце, в последних двух секциях, у нас – калифорнийские дождевые черви. Отходы они просто обожают. (Правда, только органические.) И уж если кто и работает круглые сутки, не покладая, если можно так сказать, рук, ног, и кишечника, чтоб переварить и переработать всё это дело на нашей посудине – во что-то пригодное к повторному использованию в пищу – так это они. Эти маленькие работящие крошки.

Из наших бытовых и пищевых отходов они готовят компост – для нашей оранжереи. А уж из их набравших нужную массу и отсеянных тел наш кок Лютер готовит… Все мясные блюда. Ну, разумеется, очистив, переработав, обогатив пищевыми добавками, связующим, ароматизаторами, и растительным белком, и термически обработав их! Поскольку тушу предпредпоследней коровы из последнего холодильника мы съели на праздничном обеде. По поводу возвращения на родину. То есть – влетев в границы Солнечной. Мы ведь тогда… – доктор снова смутился, но женщина закончила за него:

– Не знали, что тут вам приготовили такой облом! Да, с этим понятно. Значит, нормальное мясо почти закончилось, и его полностью заменяют «субпродукты»?

– Ну, не совсем так. Мы и раньше-то до восьмидесяти процентов мяса получали… Вот так. А натуральное добавляли в рацион только раз в неделю. А что? Не везти же нам с собой, действительно – живых кур, гусей, и коров с овцами?

– Действительно. Вы правы, доктор. Хотя… – по виду Наили трудно было догадаться, шокирована она этой информацией, или напротив, восприняла как нечто само-собой разумеющееся, – Вы частично правы. Ну, в том смысле, что ни коровы, ни куры ваш корабль бы не украсили! (Про запах уж не говорю!) Что же до – испортить мне аппетит…

Он не испортился! И вчерашняя котлета – а вернее – котлетища! – которую мне принёс, так сказать, «по блату» кок Вайс, на вкус была… Очень даже! Нет, я, конечно, догадывалась, что даже на таком гиганте, как «Пронзающий» на всё время полёта запастись настоящим мясом – никаких холодильников не хватит. Как и горючего на разгон всего этого хозяйства. И знаю, что в Восточной Азии запросто едят жаренную саранчу, сверчков, шелковичных червей и скорпионов. И много кого ещё – и не только из-за голода. А и из-за того, что там, в этих насекомых, и правда много животного белка. Но – земляных!..

Впрочем, если котлеты и жаркое будет готовить кок Вайс – не думаю, что я смогу уловить тонкую разницу между дроблёными червями, и настоящим мясом!

Вчера же  – не отличила!

– Рад, что вы так относитесь к этому, уважаемая Наиля. Потому что наверняка вы уже догадались: альтернативы теперь нет. (Уж последних двух коров капитан велел приберечь! Как и восьмерых баранов!) И если б вы рассердились и встали в позу, отказавшись от такого мяса, мы бы ничем фактически помочь не смогли. Разве что предложили бы вам перейти на вегетарианскую диету. А она – вредна для организма: что ребёнка, что взрослого человека!

– Ха! Да это-то я знаю. И перейти на фрукты-овощи и не подумала бы. Я – закоренелая «мясоедка»! И просто сделаю вид, что не знаю о происхождении этого мяса!

Так, вы, двое. Ну-ка хватит переглядываться! Говорите, чего надумали!

– Да ничего особенного, миссис Наиля! – рот Збигнева снова расплылся в улыбке до ушей, – Просто я выиграл один любопытный спор!

– Ну-ка, ну-ка!..

– Не хотелось бы конечно, закладывать и подставлять друга, – хотя глаза инженера говорили как раз об обратном! – но… Я сказал, что когда вы узнаете всю правду про червей, мимо которых мы сегодня ну никак пройти не могли, хоть они и в самом конце нашей экскурсии, вы воспримите это… Прагматично. И в панику не впадёте. И согласитесь их есть! А вот лейтенант Коллинз…

– Ну-ка, лейтенант, – Наиля подошла и встала, подбоченясь, прямо напротив бедолаги, глаза которого так и забегали по сторонам, – Колитесь уж! Чего вы про меня подумали? И смотрите, чёрт вас побери, на меня, а не пытайтесь взгляд своих испуганных глазёнок стыдливо отвести в сторону!

– Ну, я… Я… Вы уж извините, миссис МакГоннегал! – поняв, что вилять – только себе делать хуже, Коллинз взглянул женщине прямо в глаза, и решился, – Сказал, что как только вам скажут про червей и котлеты, вы просто… Освободитесь от завтрака. Прямо на палубу. – лейтенант показал руками.

Наиля фыркнула. Похлопала Коллинза по руке:

– Лейтенант! Вы молодец. Я ценю правдивых. Вы прощены. Хотя я совсем уж было решила на вас обидеться. Но откровенность – за откровенность. Я действительно знала о калифорнийских червях. Правда, никогда ещё не пробовала на вкус лично. И, по этому поводу – моя персональная благодарность нашему уважаемому коку. (А то он всё время слышит от меня только приколы и ворчание!) Он реально – молодец! Приготовить такую вкусную еду при столь бедных возможностях – подвиг! Помните случай с поваром Наполеона?

– Нет, миссис МакГоннегал. А что за случай?

– Ну, в Египетский поход повар Наполеона взял для величайшего полководца только кур – а ничего другого в песках и на жаре и не выжило бы! А Бонапарт и говорит ему как-то: «Если ты и завтра на обед приготовишь мне опять курицу – повешу!» Повар напрягся. Ведь вокруг – пески, и другой еды и близко нет! Но покумекал, пораскинул, вспомнил кое-что из бабушкиных рецептов. И – вуаля! Наполеон говорит: «Ну вот! Можешь же, когда хочешь!». Хотя кушал всё ту же курицу…

– Чтоб мне провалиться, как говорит техник Ходжес, – доктор Маркс невольно ухмыльнулся, – Отличная история! И – вы правы, уважаемая Наиля. Кок у нас – гений!

Только ему это не говорите – а то нос задерёт – до небес!

 

Прогулка по остальным секциям оранжереи, действительно занятой и редиской, и помидорами, и яблонями, и апельсиновыми деревцами, и виноградом, и раскидистой кукурузой, и даже тыквами, размером вполне могущих бы поспорить с «промежуточными» баками с раствором, Наиле явно понравилась. Единственное, что она спросила уже ближе к концу, когда впереди показались баки со знаменитыми червями, было:

– Извините, что спрашиваю так поздно, доктор. А где у вас – пшеница, ячмень, или овёс? Или хотя бы – маш или сорго?

– Ну, с машем и сорго всё понятно. Они, и прочие бобовые, противопоказаны в замкнутых помещениях, поскольку… Вызывают повышенную нагрузку в системах нашей очистки воздуха. – Наиля усмехнулась: отлично она поняла, доктор хотел сказать! – А вот рожь и пшеница просто признаны были невыгодными с точки зрения удельной урожайности: в том смысле, что приносят не более пятидесяти центнеров с гектара. А где мы тут возьмём ещё гектары? Поэтому мы запаслись только мукой. И она, кстати, ещё сохранилась. Если комендант Яндринский верно оценивает своё хозяйство, то в двух кладовых ещё есть примерно сорок мешков. Поэтому хлеб ещё какое-то время можно будет печь.

– Ага. Хорошо. А потом?

– Ну а что будем есть потом – проблема кока Лютера. Но не волнуйтесь: он наверняка что-нибудь придумает. И вкусное и полезное.

– Не сомневаюсь. Ладно, доктор. Огромное спасибо за великолепно проведённое время. Мне всё реально – очень понравилось. И вам спасибо, Бо. Сразу тут везде чувствуется рука настоящего, заботливого, и понимающего растения, профессионала. Но…

– Да, Наиля?

– У меня есть просьба. К вам обеим.

– Внимательно вас слушаем.

– Можно мне… Забрать к себе в каюту хотя бы один… пусть и самый маленький, бонсай?

– Хм… – доктор и техник переглянулись. Бо чуть заметно кивнул. Доктор подвёл итог, – Думаю, от этого не будет никому вреда. Даже бонсаю. Вы ведь – женщина. И, значит, разбираетесь в растениях, и понимаете, что им нужно: когда полить, а когда – осветить… Но! Дать можем только самый маленький. Тот, второй дубок. Который мы растим на замену постаревшего. Идёмте.

Только, чур, нести до своей каюты будете сами! Мы вас провожать не пойдём.

– Да без проблем, доктор! У меня есть, кому помочь хрупкой девушке в переноске горшков и поддонов! И… Большое спасибо за то, что доверяете! Уж можете не сомневаться: у вашего крошки будет самый заботливый уход!

Не говоря уж – о внимании!

И любви!

 

19. Обустройство «гнёздышка»

 

Когда кок Вайс внёс обед и поставил его на стол, Наиля поразила его вопросом:

– Скажите, Лютер. Ваш комендант… Как его там…

– Старший лейтенант Станислав Яндринский, миссис МакГоннегал.

– Вот-вот, Станислав. Это он принимал, и теперь хранит на вашем складе то, что вы перевезли с Лунной Станции?

– Разумеется, миссис МакГоннегал. И уж не сомневайтесь: всё записано, отмечено и пронумеровано! Уж у нашего коменданта на складах – всегда полный ажур и всё лежит точно в тех местах, которые показывают его каталоги!

– Прекрасно. Это радует. Тогда такой вопрос. Впрочем, он больше обращён к капитану Пауэллу. – Наиля задрала голову, уставившись в камеру в углу комнаты, – Капитан Пауэлл. Могу я попросить вас разрешить мне забрать со склада часть тех вещей, которые вы перевезли? Я имею в виду – бумажные книги, флэшки с фильмами, личные… сувениры, репродукции картин, может быть, кое-какую мебель, и так далее.

Из динамика интеркома прозвучал традиционно невозмутимый  голос:

– Позвольте вопрос, миссис МакГоннегал. Для чего вам… Картины и сувениры?

– Ха! Вот уж не думала, что о таком можно спрашивать! Хочу украсить свою безликую серую каюту, и сделать её интерьер уютным и домашним! Не таким казённым!

– Вот как. М-м… Пожалуй, вы правы. Поскольку все личные вещи предыдущего хозяина вашей каюты мы убрали, она действительно… Выглядит пустой и необжитой.

Не возражаю. Забирайте, что найдёте нужным. Старшего лейтенанта Яндринского я поставлю в известность. Когда вы планируете заняться этим?

– Да хотя бы – сразу после обеда!

– Отлично. Я пришлю ваших провожатых с коком, когда он придёт за посудой.

– Спасибо, сэр. Вроде, всё. А, да. Ещё раз спасибо доктору Максу и технику Бо Хвану за интересное и поучительное путешествие. Оранжерея мне очень понравилась. И за деревце им спасибо.

– Я обязательно передам им вашу благодарность. А сейчас – приятного аппетита.

 

После обеда сопровождать Наилю к коменданту пришли лейтенант Макс Иверсен и старший лейтенант Алекс Харпер. Разумеется, оба – в форме. Наиля прокомментировала это так:

– Ах, вот как. Стало быть, сегодня со мной – только кадровые военные. Впрочем, не возражаю. Тем интересней будет.

Поскольку она была одета в свободные штаны и свободную же блузку неопределённого цвета, оба офицера переглянулись. И явно не нашли, что это будет «интересней».

– По вашим постным физиономиям я вижу, что лосины и кофточка с узлом вам пришлись бы больше по вкусу.

Второй помощник нашёл нужным возразить:

– Мы бы, конечно, не возражали, если б вы, уважаемая Наиля, оделись как утром. Но мы не сомневаемся, что нам и так… Скучно не будет!

Наиля фыркнула:

– Смотрю, грозная слава возмутительницы спокойствия и нарушительницы традиций на вашей посудине мне уже сопутствует!

– Ну, не совсем, конечно, так. Вернее – это примерно так в том плане, что вы лично и ваше… поведение уж точно вызываете определённые пересуды и толки среди нашего экипажа. Но удивляться этому не нужно. Вы – самое выдающееся «событие» на «Пронзающем» за последние двадцать лет. Пардон: девять. Авария реактора всё же испугала и взбудоражила нас сильней.

– Вот как? Хм-м… В какой-то степени считаю себя оскорблённой. Как это – я – и менее страшна, чем какая-то авария?!

– Что вы, что вы, уважаемая миссис МакГоннегал! – тут же поспешил исправиться Харпер, – Куда там до вас – вот именно, какой-то аварии?! Вы – бесспорно вне конкуренции по экстриму и «непередаваемым ощущениям» и эмоциям на нашей «посудине»!

Поскольку Наиля явно засомневалась – говорит ли второй помощник серьёзно, или с каменным лицом прикалывается, она промолчала. Но уж посмотрела на Харпера. Тот отвечал ей незамутнённым и ясным взором типичного второго помощника: то есть – человека с лицом игрока в покер. Наиля сказала:

– Уважаемый второй помощник Харпер. Сочту за честь, если вы с лейтенантом проводите меня к коменданту, поможете отобрать оборудование и мебель, которые мне могут приглянуться, проводите меня обратно, и поможете расставить и развесить всё отобранное. И уж не обессудьте, если я при этом буду развлекать вас комментариями и вопросами!

Если второй помощник и понял, что ему собираются показать «мать Кузьмы», вида он не подал. Всё-таки – отличная выучка, большая практика, и стальное самообладание офицера с тридцатидвухлетним стажем сказались:

– Всегда к вашим услугам, миссис МакГоннегал.

 

По дороге к складам, находящихся на четвёртом уровне корабля, Наиля не отказала себе в удовольствии порасспрашивать спутников:

– Скажите, помощник Харпер. Я правильно поняла, что на «Пронзающем» – пять основных палуб? Или, как вы их называете – уровней?

– Ну, в-принципе, да. То есть, первую, полностью занятую хозяйством доктора Маркса, вы уже осмотрели с утра. На второй – сплошь мастерские, машинные залы, холодильное оборудование, и основные системы жизнеобеспечения. Отдельный, отлично изолированный, блок, проходящий по высоте сквозь вторую, третью, и даже четвёртую палубы, представляет собой зал реактора. Со всем его сложным хозяйством и генератором.

Они расположены в корме корабля, сразу перед двигательным отсеком, где хранится часть топлива, и размещены все насосы, подающие это топливо к нашим маршевым. Ну а движки уж – вынесены наружу, и крепятся к корпусу на мощных консолях. С демпферами. Потому что если б они тоже находились внутри корпуса, или даже были прикреплены к нему непосредственно, от гула и грохота мы бы буквально за пару дней все тут с ума посходили! А так – только лёгкая вибрация, и умеренный рёв. Вакуум же!

Вся третья палуба – жилые каюты, рубка управления, и резервные КП, и радиорубка. Основная рубка, с навигационными приборами и главным компьютером – ближе к носу «Пронзающего». Рядом – и дублирующие компьютерные системы.

Четвёртая палуба тоже служебная, как и первая и вторая. Тут разные, вот именно, склады, резервуары с водой, кислородом, холодильники для пищевых запасов, разные резервные генераторы и аварийные системы: жизнеобеспечения, вентиляции, и прочего…

Но вряд ли вам вся эта машинерия будет интересна.

На пятой палубе, самой высокой и большой – наши основные запасы топлива в огромных танках. Плюс спасательные капсулы. И ближе к носу – модули для спуска на обнаруженные планеты. Ну и там же – зонды. Для дистанционного их обследования. Хотя, должен сказать неприятную вещь: ни один наш основной «спускаемый», то есть – атмосферный, модуль, в дело пустить не пришлось. Везде оказалось достаточно работы зондов. Пригодных планет мы нашли… Только одну. Да и ту можно таковой назвать с большой натяжкой. Ну, вы уже наверняка в курсе.

– Да, помощник, я в курсе. И, если честно – последнее, что я хотела бы для своей жизни, и жизни детей – так это аналога нашей Антарктиды!

– Согласны. Причём – всем экипажем. Когда мы обнаружили Посейдон-два, мы кружили вокруг него почти месяц. Обсуждали, есть ли смысл спускаться-таки на поверхность. Но наши биологи, доктор Кимуро и доктор Людвиг, отговорили нас. Убедительно доказав, что на сплошь ледяной поверхности основать колонию невозможно. И в данном случае наличие двадцати двух целых и семи десятых процентов кислорода и ноль девяноста пяти стандартной силы тяжести определяющей роли не играют. А роль играет среднегодовая температура на поверхности даже на экваторе – минус два градуса Цельсия. И толстый ледяной панцирь. Люди не смогли бы ничего там выращивать, кроме как в искусственном грунте, находящемся в герметизированных теплицах! То есть – почти как тут, на «Пронзающем»! А это – не дело.

– Ну, с этим трудно не согласиться. Разве что на этом вашем «новом» Посейдоне удалось бы, вот именно, прорыть шахты до покрытой более-менее пригодной почвой поверхности, и поселиться там, в пещерах… Как легендарные гномы. Или кобболды.

– Этот план как раз и предлагали наши доктора. Но – как самый крайний случай. Если б, вот именно, совсем ничего подходящего для жизни людей, не попалось бы.

– Ну так вот и он. Этот самый случай. Строим на поверхности временный лагерь, ставим теплицы, с гидропоникой. Копаем шахту, и потом от неё – тоннели и коридоры…

– Вам легко говорить, миссис МакГоннегал. Потому что вы-то точно «копать» не будете. А там до поверхности – почти километр в самом благоприятном месте!

– Чёрт. Да, далековато… Ну ладно – мы, кажется, пришли?

– Совершенно верно, миссис МакГоннегал. Вот он – рабочий кабинет лейтенанта Станислава Яндринского. – Харпер постучал в дверь костяшками пальцев.

Из кабинета донеслось: «Входите! Не заперто!»

Открыв дверь, Харпер придержал её, пропуская вперёд даму:

– Прошу, миссис МакГоннегал!

Наиля гордо внесла себя в комнатку размером четыре на четыре, с видом царственной особы, встречаемой почтительными подданными, соблаговолив ответить на приветствие коменданта, вставшего из-за стола:

– Здравствуйте и вы, лейтенант Станислав!

Харпер и Иверсен вошли следом, снова переглянувшись. Но их ждало разочарование: Наиля не стала «качать права» и «наезжать» на работника интендантской службы:

– Господин лейтенант. Капитан Пауэлл сказал мне, что я могу рассчитывать на вашу помощь. И что вы покажете мне всё, что я захочу. Покажете?

– Разумеется, миссис МакГоннегал. Покажу. И я вполне приветствую ваше желание превратить действительно несколько… казённый интерьер типовой каюты – в нормальную квартиру. Удобную для жизни и приятную для взгляда. Так что всё моё – ваше. Я с удовольствием проведу вас по всем помещениям, где сейчас сложены и личные вещи персонала Лунной Станции, и по тем помещениям, где у нас хранятся пока невостребованные мебель, вещи, и прочее оборудование для оформления интерьера кают!

– Что вы имеете в виду под – невостребованным, лейтенант?

– Ну… Кресла. (Есть даже кресло-качалка!) Журнальные столики. Стулья. Прикроватные тумбочки. Дело в том, что большинство членов экипажа посчитали их – ненужным хламом, поскольку есть стенные шкафы с антресолями, и отказались даже переносить к себе. И мы больше трёх четвертей этих запасов просто выкинули в космос, когда облегчали корабль при разгоне. Часть всё же осталась – на всякий, непредвиденный, случай.

Вот такой, как сейчас.

Дальше – предметы для… э-э… создания уюта и украшения стен. В частности, у нас остался огромный запас так называемых «картин» – то есть, разумеется, их репродукций, которые можно повесить на стены кают. Есть и несколько настенных и напольных светильников, ковров для покрытия палубы, электронных настольных игрушек. Полок для старинных, бумажных, книг. И так далее.

– Отлично! Просто отлично! Думаю, мы начнём с картин. В-смысле, репродукций. Ну-ка, показывайте!

 

В огромном длинном и тёмном складе почти всю его территорию, кроме узкого прохода посередине, занимали стеллажи с лежащими на них кое-где свёртками, ящиками и контейнерами. Комендант прокомментировал:

– У нас есть предметы и вещи, которые портятся от света. И пыли. Поэтому я и настоял. Чтоб те немногочисленные предметы, которые мы посчитали нужным оставить, оставались в чехлах. Или упаковке. Минуту. Сейчас я пошлю Джо достать ящик с репродукциями.

Станислав подошёл к пульту на стене у входа, и нажал несколько кнопок. Затем что-то настучал на появившейся клавиатуре.

– Господин комендант! Вы действительно помните наизусть всё, что у вас хранится? И можете вот так, запросто, дать задание поисковой системе?

– Нет, конечно, уважаемая миссис МакГоннегал. Но уж номер в каталоге ящика с картинами я помню хорошо. Потому что иногда кто-то из наших заменяет надоевшую картину на другую. Так что этот ящик – востребован.

В дальнем конце помещения раздались щелчки и жужжание. Затем странная конструкция, передвигающаяся по балкам, расположенных под подволком склада, над центральным проходом, пришла в движение. Подплыв ближе к тамбуру, в котором стояли все четверо людей, механизм вдруг запустил два манипулятора на одну из полок, сняв и вытянув оттуда весьма увесистый на вид большой плоский деревянный ящик, длиной в добрых три метра.

Продвинувшись вперёд, механический монстр положил этот ящик, не бережно, ни грубо, к ногам коменданта. После чего клешни убрал, и снова застыл под подволком.

Яндринский вздохнул:

– Разбирать придётся вручную. Если попросить об этом Джо, он может вынимать по три-четыре иллюстрации за раз, пропуская самые интересные – манипуляторы, стало быть, не приспособлены для столь тонкой работы. Итак, приступим.

– Приступим, лейтенант!

Крышка закрывалась на четыре простых защёлки, и её удалили легко.

Под ней оказалась стопка тонких пластиковых листов, размером почти три на два метра, занимавшая меньше половины полуметровой высоты ящика. Комендант сказал:

– Предлагаю делать, как обычно. То есть – вынимать по одной, и укладывать на крышку. Те, что вам понравятся, можно откладывать в сторону – вот сюда. Потом, когда все варианты кончатся, отберёте те, что понравились особенно. И захотите повесить.

Наиля кивнула, кинув взор через плечо:

– Мальчики! (Не обижаетесь, что я вас так называю?) Пожалуйста, помогите! А то картины – большие, и нам со Станиславом будет неудобно!

«Мальчики», в очередной раз переглянувшись, взялись за дело.

Вытаскивать тонюсенькие листы плёнки с нанесённым на лицевую часть великолепно выглядящим и невероятно реалистичным стереоизображением, было нетрудно: они почти ничего не весили. А вот укладывать их приходилось осторожно: они всё время норовили расползтись из стопки на крышке. Наиля сосредоточилась на том, чтоб выбирать:

– Вот эту. Так. Так. Следующую. Нет. И снова – нет. А, вот эту – сюда! Нет. Нет.

Через полчаса ящик опустел. Харпер, автоматически считавший, прикинул: сто двадцать девять картин. Значит, сейчас на стенах в каютах ребят – сто семьдесят одна картина. Нормально – по три-четыре на человека. Наиля отобрала шесть. Вероятно – по три: в спальню, и в зал.

Среди отобранного ею имелось три великолепных пейзажа: альпийский луг с ручьём и горами на дальнем плане, густая северная тайга с папоротником и зарослями кустов с красными ягодами в подлеске, и Австралийский знаменитый «Красный камень», или Рэд Рок. Остальные же представляли собой репродукции картин: «Возвращение блудного сына» Рембрандта, «Юдифь», вот только Харпер не помнил, чьей работы, и великолепную фотографию на фоне античных руин: обнажённой натурщицы, поражавшей своим божественно стройным и пропорциональным телом и хищно-целеустремлённым выражением на лице.

Второму помощнику пришло в голову, что уже по одним отобранным их дамой картинам можно было бы составить отличный портрет её характера и склада ума…

Но Наиля прервала его абстрактные рассуждения репликой:

– Благодарю, господин Станислав! Думаю, этих шести мне пока хватит. Потом, если что, поменяем. Мне приглянулась ещё пара пейзажей, и портретов. Но это – позже. А пока…

Кажется, вы упомянули о каких-то сувенирах? Настольных? Что это? И – где?

– Минуту, уважаемая миссис МакГоннегал. Я должен вначале всё разложить, как положено! Порядок есть порядок!

После того, как все три офицера аккуратно уложили назад в ящик вынутые картины, и закрыли крышкой, робот под подволком снова ожил, и споро вернул увесистую коробку на место. Комендант удовлетворённо крякнул:

– Порядок! Идёмте.

 

Сувениры не показались Харперу достойными внимания, да и Макс Иверсен, посмотрев на них, скривил рот. Но Наиля, чуть не взвизгивая от восторга, отобрала два: в первом внутри большого хрустального шара от поверхности прозрачной сферы к её центру струились и змеились чуть слышно жужжащие молнии. У второго, представлявшего собой толстый прозрачный же цилиндр на двух блинах из натурального дерева, внутри неторопливо кувыркались, то опускаясь ко дну, то снова взмывая к макушке, двигались огромные яркие пузыри разных цветов, в какой-то тягучей жидкости. На вопрос Наили Станислав сказал, что точно не знает, поскольку этот сувенир уже брали, и коробку с инструкцией он ликвидировал, но вероятней всего это – анилиновые красители в глицерине. Работали обе игрушки на электричестве – от них шли стандартные шнуры питания.

Далее перешли в каюты-склады с мебелью.

Наиля отобрала журнальный столик и два удобных кресла. От кресла-качалки женщина со вздохом отказалась:

– Уж слишком это меня расслабляло бы… И разбаловало! Да, кстати!

Вот не подумала! А как мы будем эти шесть репродукций в моей каюте развешивать?! У них же нет крючков или петель?

– Не волнуйтесь, миссис МакГоннегал. Развесим стандартно. Вот, – комендант вынул из кармана тонкий цилиндрик, – универсальный скотч. Держится намертво, но отрывается, если что, в пару движений! Репродукции не портит.

– Ага. Отлично. Ну что ж. Идёмте дальше. Мне ещё нужны книжные полки, и сами книги – у наших там, на Станции, были. И я даже помню, какие мне понравились. И я бы хотела их…

Закончила Наиля выбор только через два с лишним часа: как раз подгадала к началу ужина. С традиционно каменным выражением на лице Харпер пообещал, что они после приёма пищи обязательно придут, и помогут всё развесить и расставить.

Наиля снова на него посмотрела.

Но ничего не сказала.

Из чего второй помощник заключил, что кирдык ему ещё предстоит.

 

Сайрус Хоппер поздоровался с капралом Дзорбой без церемоний, положенных по Уставу: за руку. Пришедший с капралом Джон Картрайт добавил и слова:

– Привет, Сайрус. Пасьянс раскладываешь?

– А то! От нехрен делать тут хоть на стену лезь. Развлекухи: только сплетни о нашей козе. Как она кого отчитала, или чего такого оригинального в свою каюту натащила!

– Ну, с этим-то понятно, – Капрал Дзорба криво усмехнулся, вынимая из кармана плоскую флягу, и ставя её на стол, сдвинув карты, – Бабы – они бабы и есть! Им бы только квартирку. Да ещё и полную всякого д…ма! Чтоб чувствовать себя – Хозяйкой! И уж ругаться на всех и пилить, пилить… Нашего ни в чём не повинного брата!

– Ну, если верить доку Людвигу, всё это – просто защитная реакция. Она ведь сейчас – реально самое несчастное человеческое существо на ближайший миллион парсек! – хозяин радушно достал и расставил стаканчики, и тарелочку с нарезанным сыром и колбасой на кусочках дрожжевого хлеба.

– Это почему ещё?

– Ну как же! Ни одной женщины, чтоб посплетничать, потрепаться, излить душу. А вместо этого вокруг – только жестокие и похотливые кобели! Конечно, она хочет, чтоб хотя бы видимость была. Этого самого Дома. Крепости. Но всё равно – она одинока. И несчастна. Вот ты сам – был бы счастлив, окажись ты в окружении пятидесяти женщин?

– Ха, он ещё спрашивает! ДА! Был бы! Я бы посчитал, что попал прямиком в рай!

– Ага. Это в первые две недели. Ну а потом, когда стёр бы себе …й до мозолей? А они бы всё: «Давай, да давай!»

– Н-у-у… Хм. Об этом я не подумал.

– Вот-вот. А теперь представь, что тебе и бежать некуда! И все тебя – хотят и хотят! Вот прямо – не переставая! И все такие… Настойчивые!

– Вот чёрт. Может, ты и прав.

– Да уж конечно. Поэтому. Нужно вести себя с ней… Помягче. Чтоб не боялась. И чтоб не думала, что вот прямо всей толпой мы на неё набросимся! И изнасилуем!

– Хм-м… Согласен. Не буду больше смотреть на неё волком. А то ещё действительно – замкнётся, испугается… Ладно, уговорил.

Будем нашу вредную козу беречь! Вот только…

– Да?

– Эх, на секс бы раскрутить её побыстрее!..

Ладно, разливай уже скорее, а то размечтались мы что-то о журавле в небе. Синица выдохнется.

 

 

20. Кастинг.

 

Развешивание и расстановка прошли, если можно это так назвать, штатно.

– Так, лейтенант, это кресло – сюда. А-а, нет, так второе не поместится. Значит, переставьте их оба сюда. Вдоль стены. Нет, журнальный – между ними. И вот эту штуку – на центр. Что? Шнур до розетки не достаёт? Ну, тогда ближе к стене. Нормально? Хорошо. Но теперь мне не нравится. Раз так – сдвигайте оба кресла влево. Достаёт? Ага.

Ладно, теперь займёмся цилиндром. Его я хотела бы на… Стол. Как буду кушать? Да очень просто. Сдвину всю еду вон на тот край. А табурет поставлю под стол. Ну-ка, включите. Прекрасно. Нет, не прекрасно. Поменяйте-ка местами вот эту круглую фигню и цилиндр. Хм… Пожалуй, так лучше. Да, оставьте так. Если что, снова поменяем.

Ну, хорошо. Теперь – картины. Вот эту я хотела бы на эту стену. Нет, приложите её правее. И чуть выше. Так. Так? Нет – давайте сюда вон ту – с горами! Ну вот. Словно и всегда тут была! Подержите-ка немного – я сяду в кресло, посмотрю, как она… Нормально. Прикрепляйте. Правый угол чуть выше. А-а, нет, оказывается, нормально было. Верните. Так. Закрепляйте. Теперь – вон ту стену. На неё так и просится Юдифь. Ну-ка…

 

Через час, выходя из каюты и запирая её на ключ, второй помощник утирал пот со лба, и, глянув на Макса Иверсена, подумал, что и сам наверняка выглядит сейчас весьма сильно потрёпанным и отнюдь не столь оптимистичным, как в начале «миссии». Иверсен ответил ему тоже вполне затравленным взором, и наконец разлепил вытянувшийся за этот час в ниточку плотно сомкнутый рот:

– Бедный техник Ходжес. Как я его понимаю!

– Да уж. Думаю, если б Пауэлл отказал ему в его просьбе, он и на колени встать бы не постеснялся. Умеет наша дама дать людям про…раться! Одни только полки для книг чего стоят – перевешивали четыре раза!..

– Да нет. В этом плане она как раз не слишком оригинальна. Моя первая жена была почти такая же. Мы каждый год что-то переставляли – то так, то так. А уж про замену штор, обоев, картин и репродукций – и говорить нечего! Благо, они были дёшевы. Так что – без особых сюрпризов, но очень утомительно. И бесит любого нормального мужика!

– Точно. Но, думаю, это входит в условия игры. Недаром же есть древняя поговорка: «женщина чувствует себя счастливой только при соблюдении двух условий: если у неё есть квартира, наполненная мебелью, и мужчина для её перестановки!» И я бы ещё добавил: «если к вечеру мужик не раскалился до малинового свечения – день прошёл зря!»

– Согласен! Ладно, мне сегодня, чую, тренажёры не понадобятся. Так что я – к себе, и спать!

– Аналогично, лейтенант. Только я вначале – на мостик. Отдам ключ. Спорю на свою пайку коньяка за месяц, что капитан ещё там! Уж не отказал себе в удовольствии пронаблюдать, как два идиота изображают декораторов и хаусмастеров, а вернее – вьючных животных и кули!

– Не буду спорить. Да и от коньяка у меня изжога. Вот: кстати! Загляну-ка я в наш медпункт! Может, док Людвиг выпишет мне освобождение от физических нагрузок! А то у меня спина – буквально колом встала! Или, может, хоть какую-то мазь пропишет…

– Хм-м… Насчёт мази – это точно! У меня ещё со времён большой аварии где-то в шкафу завалялся тюбик Финалгона. Помоюсь и тоже намажу. Ну, ладно – до встречи!

– До встречи, лейтенант!

 

Капитан Пауэлл задумчиво смотрел в экраны. При этом он правой рукой автоматически вертел ключ в кармане, не вынимая его из форменных брюк.

Задала сегодня перцу его офицерам «вредная коза», как её уже называет младший сержантский состав – он регулярно теперь слушал разговоры в столовой и коридорах: на то и трансляция. Но, как отметил не без удовольствия Пауэлл – люди говорят о Наиле уже без озлобления и неприязни, как после случая с Ходжесом. Скорее – с иронией и неким даже восхищением. Улыбаясь.

Привыкли, значит, к выходкам и манере разговора.

Приняли.

И считают практически своей. Собственностью. И он готов об заклад биться, что попробуй кто из вернувшихся от других галактик космонавтов попытаться отобрать у них Наилю – убьют конкурентов, если по-другому будет нельзя – не задумываясь! Своя же!..

Что радует. Может, именно такой манерой поведения женщина и настраивает – сначала против себя, а потом – и за себя! Всё-таки никаких физических демаршей она не совершала – только моральные. С другой стороны, пока не приспособится к полной силе тяжести – ни о каком «оплодотворении» речи идти не может.

Мышцы и органы должны быть в полном тонусе!

 

Утром Наиля заставила новых провожатых перенастроить тренажёры:

– Чёрт! Всего-то – одна десятая «же» прибавки – а я уже за…рахалась, как коза!

Збигнев Честны, снова решивший «принять огонь на себя», поскольку была всё равно его вахта, прокомментировал это так:

– Поосторожней с выбором выражений, уважаемая миссис МакГоннегал. А то вон: лейтенант Хьюз может посчитать, что вы на что-то намекаете!

Лейтенант, который, собственно, ни сном ни духом, и сейчас даже рот раскрыл, сердито посмотрел на инженера. Тот остался невозмутим. Зато отреагировала Наиля:

– А, собственно, правильно он считает. Я тут кое-чего надумала за ночь! Какие уж тут намёки – скажу открытым текстом! Минутку. У вас тут – есть камера?

– Даже четыре – вон, в каждом из углов.

– Отлично! – Наиля, отдуваясь, и поправляя сбившиеся и слипшиеся на лбу волосы, подошла к одной из камер, – Капитан Пауэлл, сэр! Вы на мостике?

– Да, уважаемая миссис МакГоннегал.

– Ну так вот. Я думала-думала, и надумала. Сегодняшнюю прибавку в силе тяжести я ощущаю. Реально – ходить и работать на снарядах тяжелей. Однако вот что я подумала. Не все мышцы тела и органы у меня загружены. И мне нужна нормальная, в-смысле, полноценная и гармоничная, нагрузка, положенная каждой нормальной женщине!

– Что вы имеете в виду, миссис МакГоннегал?

– Ну как – что? Мне же всё равно придётся и зачать и выносить дитя. И не одно. Вот я и веду к тому, что вести нормальную половую жизнь, для поднятия иммунитета и разработки всех мышц и органов организма, мне надо! Это вам и доктора подтвердят!

В динамике некоторое время царило молчание. Да и Збигнев с Джастином помалкивали, не смея как-то реагировать, чтоб, не дай Бог, не сбить капризную и непредсказуемую даму с нужной, столь вожделённой, волны!

Однако капитан посчитал нужным уточнить:

– Миссис МакГоннегал. Не могли бы вы выразиться конкретней: вы уже подобрали кандидата на роль… э-э… разработчика нужных мышц и органов… Или пока имеете в виду только общие, так сказать, предпосылки?

– Собственно, и то, и то. Как вы, сэр, посмотрите на то, чтоб устроить некий… кастинг! Ведь все ваши люди – я уверена! – так или иначе смотрели на меня, или хотя бы на моё изображение в записи, а вот я видела всего-то человек десять из ваших пятидесяти! Может, я кого «конкретного» и имею в виду, говоря, что мне нужен «разработчик»… Но хотелось бы дать и другим членам экипажа «Пронзающего», так сказать, шанс!

То есть – если б можно было построить как-то, скажем, вдоль какого-нибудь широкого коридора, или даже собрать здесь, в тренажёрном, свободных от вахты людей, я бы смогла посмотреть на них. И, возможно, сделать свой выбор… На первое время!

На этот раз молчание затянулось ещё больше. Из интеркома только неслись щелчки: похоже, Пауэлл с кем-то обсуждал пожелание Наили. Но когда капитан снова заговорил, тон его голоса не изменился:

– Уважаемая миссис МакГоннегал. Мы обсудили ваше предложение. И хотя мы считаем его несколько… Преждевременным, отказывать в вашей просьбе смысла я не вижу. Тем более, что доктора Кимуро и Людвиг и правда считают, что вам это никоим образом не повредит. А, скорее, наоборот. Поэтому конкретный вопрос: когда бы вы хотели провести этот… Кастинг?

– Да хоть сейчас! В-смысле – сразу после того, как закончу заниматься!

– То есть – через пятнадцать минут. Хорошо. К этому времени все свободные сейчас от вахты члены экипажа будут ожидать вашего прихода в библиотеке. Разумеется, вы будете иметь возможность познакомиться и с теми восемнадцатью членами экипажа, что сейчас заняты работой и не могут оторваться. Но это уже – завтра. И – после обеда.

– Отлично. Значит, увидимся через пятнадцать минут. Или вы – не придёте?

– Я – нет, уважаемая миссис МакГоннегал. Поскольку тоже несу вахту. Но вы в «осмотре» меня, думаю, не нуждаетесь. Поскольку мы уже встречались.

– Ну… да. В таком случае – с нетерпением буду ждать остальных. И предвкушать.

Капитан не ответил. Наиля вернулась к снарядам.

Джастин Хьюз, лицо которого то бледнело то краснело во время разговора женщины с Пауэллом, подмигнул Збигневу, и буквально оттащил того в угол: подальше от ушей их подопечной. Его шёпот только что не пробивал барабанную перепонку инженера:

– Збигнев! Что это с ней?! Как думаешь?! Это она – на меня так запала, что хочет прямо сейчас?! И – выберет?..

– Не распаляйтесь, лейтенант, напрасно. – тон инженера был куда как спокоен, – Уж если чего-чего от нашей Наили ожидать, так только не – действительно – секса! Думаю, она таким образом хочет, во-первых, посмотреть на всех, в во-вторых – поиздеваться и поунижать всех наших. Распаляя их воображение: типа, каждый может надеяться, что сейчас – его очередь!.. А она запросто может потом сказать – «ни один не подошёл!»

Более того, Джастин! Если она и правда, кого-то выберет – я готов съесть твою форменную фуражку, если у них действительно будет секс!

Ведь это же – всё-таки – женщина! А у них семь пятниц на неделе! И настоящих причин мы, скорее всего, не вытянем у неё и раскалёнными клещами! И их может быть несколько. Например: перессорить всех наших. Чтоб завидовали «избраннику». Или, скажем, оградить себя от домогательств остальных, хотя бы на время.

Ну, или просто – дать пищу для толков и пересудов о себе.

Как я понял, наша коза – просто амбициозная, прирождённая, но не состоявшаяся, «примадонна»! Ей бы в театре выступать. Наверное, хотела, да мать, или ещё какие обстоятельства не позволили. Но смутные желания и заскоки остались. А тут очень кстати подвернулись мы: пятьдесят вожделеющих кобелей на своей потрёпанной железяке!

Вот и «вкушаем»: подайте ей – всеобщее восхищение, и обсуждение, и титул «королевы бала». И это очередное «шоу» она планирует уж наверняка не для того, чтоб действительно с кем-то банально – переспать. Не-ет, ей нужно внимание!

Словом, пользуется она ситуацией для того, чтоб потешить вволю своё непомерное тщеславие! Все несостоявшиеся артисты – обижены на судьбу, и горят желанием отыграться. А все признанные – страдают комплексом эксгибиционизма. В скрытой, понятное дело, форме. Так что готовьтесь, лейтенант, к сюрпризам и вывертам!

– Эй, мальчики! – Наиля слезла с очередного снаряда, перейдя на следующий, – Вы о чём там так долго и упорно шепчетесь? О своих шансах?

– Совершенно верно, уважаемая миссис МакГоннегал! – инженер поспешил придать голосу деловой тон, – И мы с лейтенантом даже поспорили.

– Это о чём же, и на что?!

– Ну… – Збигнев сделал вид, что смущён, – У лейтенанта Хьюза излишне разыгралось воображение, и я сказал, что если вы сейчас выберете его, я съем его фуражку!

– Не искушайте, инженер! Мне доставило бы огромное удовольствие пронаблюдать, как вы будете давиться!

– Э-э, нет, уважаемая миссис МакГоннегал! Мы оговорили, что я буду есть – только при нём. Наедине. И – со сливочным маслом!

Наиля внезапно повернулась к Хьюзу:

– Это – так, лейтенант?

– Ну… Да, миссис МакГоннегал. Простите, звучит, конечно, глупо, но почему мне нельзя хотя бы… Надеяться?! Чем я хуже остальных?!

– Хм-м, действительно… Возможно, ничем. Но… Чтоб судить, так сказать, объективно, мне нужно этих остальных хотя бы увидеть!

 

В свою каюту Наиля зашла буквально на минуту – когда вышла, Збигнев понял, что она там делала: на женщине были красные свободные тренировочные штаны и такая же олимпийка. Плюс – лодочки на ножках. Стало быть – удобно, а не «красиво!»

В библиотеке действительно собрались почти все, кто был свободен от вахты, и не отсыпался после ночной. А вернее – часть из таких тоже оказалась здесь, потому что капитан сообщил по интеркому о предстоящем мероприятии всем. Однако нашлись люди, желавшие попасть во вторую «партию» отбираемых – то есть, прибыть на «кастинг» они захотели только во второй половине завтрашнего дня.

Наиля, всё ещё раскрасневшаяся и взбодрённая работой в зале, дышала часто и порывисто – Збигнев готов был снова поспорить, что – специально! И двигалась нарочито грациозно и неторопливо. Инженер отметил себе, что уж чего-чего, а подать себя их дама умеет. Да и горящие глаза невольно заставляли страстно желать их обладательницу!

И когда она, сопровождаемая идущими позади Збигневом и Хьюзом, вплыла в большую квадратную комнату, по всему периметру которой шли шкафы с бумажными книгами, и стеллажи картотеки, и ящики с флэш-носителями, присутствующие встали, если сидели, или подались вперёд.

Наиля поспешила остудить вспыхнувшие было поползновения:

– Джентльмены, добрый день! Прежде всего хочу поблагодарить вас всех за то, что выполнили мою просьбу, и пришли сюда. Не хотела бы вас ни к чему принуждать… Но поскольку я у вас – всё-таки, гостья, согласитесь, именно я имею право… На выбор! Так что прошу всех сделать его удобным для меня.

А для этого, пожалуйста, расположитесь в один ряд – хотя бы вдоль этих стен.

Чтоб я могла рассмотреть вас всех без помех!

Со смешками и хмыканиями, переминаясь, мужчины неторопливо выстроились действительно вдоль всех стен. Поместились они легко – периметр комнаты составлял не менее сорока метров, а присутствовало двадцать шесть человек: на каждого пришлось больше метра.

Наиля не стала много мудрить, а подошла к самому крайнему слева. Обернулась:

– Господин инженер! У вас, как у представителя технических служб, наверняка есть какой-нибудь рабочий блокнот! С парой чистых страниц. Прошу вас, дайте его!

Инженер, подойдя сзади, выдал Наиле требуемое. И карандаш – простой, обычный. Он не сомневался, что шустрая и дотошная женщина, разумеется, разглядела контуры чёртова блокнота в набедренном кармане его комбинезона. Женщина снова повернулась к первому «кандидату»:

– Здравствуйте ещё раз. Я – Наиля МакГоннегал. А вы – кто?

– Очень приятно, миссис МакГоннегал. А я – сержант Соломон Дрейк. Сорок шесть лет. Метр семьдесят восемь. Семьдесят четыре килограмма.

– Можно было бы добавить – отлично накачанных мышц! Вижу, вижу, сержант. Что ж. Спасибо. – Наиля, чуть отойдя назад, окинула фигуру бравого сержанта, вытянувшегося словно по стойке «смирно», долгим и внимательным взором. После чего что-то себе в блокноте записала. Глянув снова в глаза сержанта Дрейка, кивнула ему.

И перешла к следующему в импровизированной шеренге:

– Здравствуйте. Ну, то, что я – Наиля МакГоннегал вы уже наверняка услышали. А вы – кто?

– Очень приятно, миссис МакГоннегал. – похоже, техник, стоявший рядом с сержантом, посчитал, что обращение, которое тот использовал, и рассказ о себе – и универсальны и удобны. Следовательно, почему бы не воспользоваться, – Я – техник по холодильному оборудованию Джон Картрайт. Сорок девять лет. Метр семьдесят пять. Шестьдесят девять килограмм. В свободное от работы время люблю читать и смотреть фантастику.

– Ага. Понятно. Спасибо, техник.

На этот раз, отступив, и окинув фигуру и лицо техника внимательным взглядом из-под нахмуренных бровей, Наиля писала гораздо меньше. Збигнев не мог не ухмыльнуться: похоже, упоминание о «книгах и фантастике» не сильно впечатлило даму!

Следующим оказался их главный программист Натан Ашкерзон.

С ним Наиля «разобралась» ещё быстрей – вероятно, «метр с кепкой» и пятьдесят девять килограмм не слишком её обрадовали! Что в плане общения, что в смысле «повышении иммунитета!»

Следующим оказался кок Вайс, но женщина всё равно смотрела на него требовательно и сосредоточенно. Тому пришлось отчитаться:

– Сержант Лютер Вайс, мэм. Кок и диетолог. Пятьдесят два года. Вес… Девяносто один килограмм. – глядя на массивную и плотную фигуру, Збигнев готов был поклясться, что кок скинул себе добрый десяток килограмм! – Рост – сто восемьдесят три сэмэ.

– Спасибо, кок Вайс. – как ни странно, на этот раз Наиля писала гораздо дольше. Но кто их поймёт – женщин?!

На весь так называемый «кастинг» ушло не более сорока минут.

И после того, как Наиля вырвала три исписанных листка из его блокнота, и сунула их себе в карман красных спортивных брюк, Збигнев готов был поспорить, что на сегодня «шоу» окончено.

Однако он ошибся. И – очень сильно.

Наиля ещё раз сверкающим и хитрым взором обвела всех собравшихся:

– Благодарю ещё раз, джентльмены, за ваше терпение и доброжелательное ко мне отношение! И считаю нужным хоть как-то отблагодарить вас за потраченное на меня время и силы! И поэтому покажу вам – уж не обессудьте, что я не профессионал! – маленькое представление. Не буду скрывать: оно рассчитано на то, чтоб выяснить последний критерий, которым я буду руководствоваться, причём как раз – не в последнюю очередь. При отборе человека, который помог бы мне в… акклиматизации после гиперсна!

Так что – оставайтесь, пожалуйста, на своих местах. И смотрите! Но – молча!

 

Отойдя к центру комнаты, Наиля неторопливо, и чинно, если это можно назвать так, забралась на табурет, а затем – и на стол, оказавшийся свободным.

Голову задрала к лампам на подволке. Лёгкими движениями рук подняла кверху свои короткие но пышные огненно-рыжие волосы, и начала медленно раскачиваться. Затем одна из рук опустилась к животу, и стала как бы массировать его… Руки она перенесла на грудь – оглаживая… Затем женщина, так и глядящая в подволок, задвигалась интенсивней – бёдра начали приподниматься-опускаться, ходить из стороны в сторону, и всё тело словно покрылось этакими волнами – уж что-что, а танцем живота, как понял инженер, женщина владела. Жаль только, что ничего этого под олимпийкой видно не было – приходилось только догадываться!

Но Наиля быстро этот недостаток устранила: лёгким и уверенным движением расстёгнутая кофта полетела на пол, и взглядам всех присутствующих предстал отлично накачанный пресс, и пикантный чёрный лифчик из сплошных кружев! Наполненный весьма аппетитно выглядящим содержимым!!!

Вздохи, сопение, и шелест от движений напрягшихся тел сказал, что присутствующие не остались равнодушны!

Разрядил (Или усугубил!) обстановку капитан Пауэлл.

Решивший, как наверняка и почти все, кто наблюдал за «шоу», что чего-то в нём не хватает. И включивший музыку, наиболее подходящую для стриптиза! Взятую, вроде бы, из классического старинного фильма «От заката до рассвета» – из сцены с Сальмой Хаек. (Збигнев успел подумать, что капитан-то у них… Вполне себе на уме!)

От Наили, как ни странно, не последовало ни слова возражения. Вместо этого она только кивнула, с благодарностью, – как показалось Збигневу! – метнув быстрый взгляд на камеру в углу, и хитро сощурив глазки.

Вскоре пришёл черёд крошечных тапочек, брошенных туда же, под стол. А затем женщина, уже куда медленней и грациозней, стала расстёгивать брючины: молния начиналась у ступней, заканчиваясь на поясе.

Под тренировочными брюками оказались… Крошечные узенькие трусики. Тоже из чёрных кружев. Явно – комплект с лифчиком!

И пусть движениям женщины действительно несколько не хватало профессионализма, это с лихвой компенсировалось неподдельным энтузиазмом и чувственностью!

А молодец, с невольным уважением подумал Збигнев, если б была полностью обнажена – это не оставило бы простора воображению! И, может, так не возбудило бы находившихся сейчас почти в экстазе, мужчин в комнате!

– Инженер! – Наиля обратилась к так и стоявшему с лейтенантом Хьюзом у входной двери, Честны, – Будьте добры! – после чего царственным жестом протянула руку.

Заставив себя сделать шаг вперёд, Збигнев схватился за эту руку, как за спасительный круг в штормящем море. Старался только не нажимать на ладошку слишком сильно. Дама соизволила сойти с «пьедестала», ступая нарочито неторопливо, и оглядывая всех взором роковой соблазнительницы:

– Уж не обессудьте, уважаемые, за моё несколько… Вольное использование вашей мебели. Но мне так было удобней. Поработать. Чтоб проявить ваши скрытые возможности! И – прекратите ёрзать, и пытаться что-то там у себя спрятать! Я всё равно нащупаю!

Это!

Честны готов был сквозь землю провалиться, но она…

Так и сделала!

То есть – Наиля стала в том же порядке, по кругу, обходить всех сопящих и покрасневших, и отдувающихся, словно носороги в брачный период, мужчин! Действительно щупая сквозь ткань форменных брюк, или комбинезонов, то, что у них «воспряло»!!!

Как ни был Збигнев подготовлен к непредсказуемости их подопечной, и каких только не ждал от неё «сюрпризов», такой циничности он не ожидал! Да это же!..

Вот именно: унижение! И пошлость!

Ну и стервозина!!!

Хотя…

Он вынужден был одёрнуть сам себя: женщина – прагматичка. Очень расчетлива. И действительно – цинична.

И выбрала реально – оптимальный способ «оценки» – то есть – нахождения именно того «достоинства», которое ей «подходит!». Ведь суть именно такого подхода очень разумна: если женщина получает максимальное удовлетворение от секса – значит, и зачатие состоится в таком «счастливом и гармоничном» «процессе» – почти гарантировано!

Как ни странно, но комментариев со стороны капитана Пауэлла не последовало: похоже, он тоже рассудил в данной ситуации, как Збигнев. Что поскольку дама у них – одна, пусть пользуется любыми способами и методами. Отбора. Лишь бы, вот именно, зачатие было произведено – качественно!

Наиля между тем дошла уже до конца шеренги, мягко и настойчиво запустив руку в пах самого Збигнева. Как ни странно, он вдруг увидел, что её зрачки, обращённые, вроде, в сторону, расширились. И губы чуть дрогнули.

Гос-споди! (Прости, что поминул всуе!) Неужели?!

Однако женщина то ли сделала так специально, то ли отлично владела собой. Потому что, проверив напоследок и лейтенанта Хьюза, всё ещё красного, как рак, вернулась к столу. Правда, залезать на него снова не стала:

– Ещё раз благодарю, уважаемые! А на сегодня – всё! Все свободны. Я дам знать, когда, и кого я первым… э-э… Готова осчастливить своим фавором!

Только когда потрясённые, и глухо ворчащие, сопящие, или похихикивающие мужчины вышли, и дверь библиотеки закрылась за последним – это был сержант Йохан Сеппола, зав. Арсеналом, и он плотоядно облизывался, – Наиля подобрала свою одежду с пола. После чего неторопливо принялась одеваться, начав с олимпийки.

С подволка прозвучал голос капитана:

– Миссис МакГоннегал. Я не счёл нужным вмешиваться, или как-то комментировать вашу… Систему отбора. Но должен спросить: вторую часть кастинга вы намерены провести… в том же ключе?

– Да, капитан Пауэлл. Это ведь – именно мне нужно зачать и выносить гармонично развитое потомство. И поэтому я и руководствовалась в выборе кандидатов именно этими системой и методикой.

– Я не критикую ваши, леди, методику и систему. Я просто хочу выразить вам протест от лица экипажа. Вы не находите, что такие ваши действия… Унижают наше, мужское, достоинство?

– Нет, капитан, не нахожу. Более того: я забочусь, как вы уже, наверное, догадались, как раз о благе всего будущего человечества! Которое должно быть зачато от, вот именно, высококачественных, если мне позволят их так назвать – элитных, самцов! А для этого они должны быть – во-первых – здоровы. Во вторых – умелы, и желательно умны. Ну а в-третьих – должны адекватно реагировать на… ЖЕНЩИНУ! Чтоб банально не вымереть!

Мне (Да, думаю, и вам!) извращенцы с ориентацией на других мужчин, и равнодушные к прелестям представительниц противоположного пола – ни к чему!

И уж можете не сомневаться: те, у кого с размером репродуктивного органа плохо, или эрекция – слабая, кастинг у меня вряд ли пройдут! (Впрочем, не будем пока загадывать!) И пусть моя позиция и может показаться пошлой и циничной – она, собственно, единственно приемлемая и допустимая!

– Ваша позиция мне понятна. – голос капитана не дрогнул, тон не изменился, – То есть, вы принесли такие понятия, как честь и гордость человека в жертву таким, как рационализм и инстинкт размножения.

– Ну… Можно это и так сформулировать. Однако! Я ещё не произвела никакого выбора. Так что вы пока не можете попенять мне на него. А – только, вот именно, на мои методы и систему. Отбора. Или, вернее – оценки!

И, что самое главное – готова спорить на что угодно, никто из ваших людей не почувствовал себя… Униженным!

Капитан Пауэлл благоразумно промолчал.

 

21. Кастинг: последствия

 

Сайрус Хоппер подрагивающей рукой разлил остатки, разделив всё честно.

– Ну, за надежду!

Молча его сотоварищи по застолью кивнули. После чего все трое сдвинули кружки, и, крякнув, опрокинули в глотки обжигающее зелье. Кровать, на которой сидели Хоппер, на правах хозяина спальни, и Волонтир, заходила ходуном. Сержант Похьёла сидел на табурете. И сидел прочно: сегодняшняя доза не шла ни в какое сравнение с теми, что они обычно потребляли. Но поговорить уж очень хотелось, вот и не стали ждать, пока наберётся положенный литраж!

Самогон гнал в мастерской по ремонту насосного оборудования сам Сайрус.

Поэтому за последствия «возлияний» не опасался. И хотя один из его компаньонов по потреблению огненного пойла, трюмный старшина Волонтир, жаловался на то, что у него начинает каждый раз болеть застарелая язва, а второй собутыльник, зав. арсеналом Йохан Похьёла, постоянно ворчал, что утром встать невозможно, поскольку ноги подгибаются, и голову ведёт, регулярно потреблять продукцию Хоппера, и беседовать далеко заполночь, это им не мешало.

Пили за «надежду» потому, что два первых тоста сейчас полностью обесценились, и стали бессмысленны: «вернуться» им теперь некуда, как и приобрести на честно заработанное по домику. А за здоровье пить смысла нет: пока живы док Людвиг и док Кимуро, чем-нибудь по-настоящему серьёзным заболеть не дадут. Разве что импотенцией.

– Так, говоришь, ощупывала, как своё? – Похьёла, ещё не участвовавший в «кастинге», все последние полчаса с интересом расспрашивал обо всех аспектах мероприятия.

– Ну да. – Сайрус сердито кивнул, дёрнув плечом, – Этак, знаешь, по-хозяйски! Словно это не мой – а её член! Но ощупывала – аккуратно. Бережно. Так, будто действительно собирается попользоваться. Не знаю только вот – когда!

– Когда-когда… Думаю, мозги она нам всем крутит. Реально вредная стервоза. Специально собрала нас на это безобразие, показала любительский стриптиз, и танец, даже без пилона, а потом стала проверять: у кого больше всех! Даже не записывала ничего!

– Думаю, чтоб запомнить пару-тройку мужиков с самыми большими …ями – можно обойтись и просто – памятью! Спорю обо что угодно, что никакого секса ни у кого из нас не будет! И сделала она это только для того, чтоб у каждого была, вот именно – надежда! На игрища и оставление потомства… И чтоб все думали, что ей важна и внешность, и мускулы, и интеллект…

– Плевать ей (Да и нам!) на этот самый интеллект. А что? У нас и правда – только двое-трое с такими уж… большими? – это влез наконец в дискуссию капрал Волонтир.

– Не знаю. Но за двоих-то я точно уверен: узнал случайно, когда инженер Честны менял блок таза от своей «Зоси» у Яндринского на складе. Размер назвал – «эксэль». А я как раз там, на этом самом складе чинил на нижнем подуровне вентиль системы охлаждения.

А другой «счастливец» – сам Пауэлл. И он ещё поскромничал, заказывая даму с «эксэксэлем»: док Людвиг как-то ещё три дня назад брякнул доку Кимуре, что если капитан захочет поработать над «продлением человеческого рода», нашей «малышке» это вряд ли понравится: у него все двадцать пять! И придётся ему надевать ограничительные кольца! И опять я слышал это чисто случайно: ползал по коробу системы климатизации над чёртовым лазаретом!

– А я всё-таки думаю, что обделает наша коза всё это дело – чики-пики! И так, чтоб никому не было обидно!

То есть – спать будет с нами – по очереди. И – со всеми! Знаете, почему? Да очень просто. Говорят, при матриархате так всё и было. Каждая женщина племени трахалась с каждым мужчиной-охотником. Чтоб каждый думал, что её дитё – от него! И, соответственно, каждый старался: для него и для его мамашки. Заботился. Добывал еду. Ну, и всё такое прочее.

– Хм-м… А знаешь, что-то такое есть в твоей теории, Йохан. Во-всяком случае, она – как раз в стиле этой расчётливой и чертовски циничной сучки! Хотя…

Я-то, собственно, как раз не против. Тоже… Поучаствовать. Пусть и – в «коллективном» оплодотворении. (Будем ещё и «молочными братьями»!)

Ведь тогда мы, и правда, будем заботиться о детях. Свои же! И мать их – наша общая, так сказать, собственность!

– Да ну вас. Мне эта идея не нравится. Получается – как с какой проституткой!..

– Ну, нет, ты не прав, старшина. Проститутка – та за деньги! И – только с презервативом. А наша – «для блага всего человечества»! И – в «естественном» виде. Ну, теоретически. Мы ведь не знаем, что там она надумает на самом деле.

– Что надумает, что надумает… Но я бы всё-таки предпочёл, чтоб этот… кастинг… Она проводила так, как положено. То есть – заставила бы всех – всё-таки снять штаны! И – показать! А то у меня из-за чёртовых труханов добрых два сантиметра пропали. Не говоря уж о «наполнении»! Так что, как говорит док Йошидо – «не была соблюдена чистота эксперимента»!

– А я думаю, что она правильно сделала. Незачем вызывать насмешки над теми, у кого – маленький! Да они и сами постыдились бы! И всё у них – упало бы! Унизительно!

А это никому не нужно. Незачем лишний раз ссориться: вон, Рашид Дассаев уже дал пинка Ашкерзону. За то, что тот позволил себе приколоться над его «апельсинами». Якобы мешающим тому ходить как все нормальные люди, и заставляющими двигаться враскоряку. А уж тут!..

– Да, точно. Об этом я не подумал. И получается, что у нас очень даже умная, хитрая и расчётливая коза!

– А в этом мы и не сомневались. А ещё она – с большим юмором. Вспомнить хотя бы «страдания» Ходжеса. И ещё – очень гордая. И циничная.

– Точно. Вот на этот самый цинизм нам и остаётся уповать. Что захочет она осуществить-таки вариант с «пещерными людьми из матриархата». А поскольку выпить больше нечего, пойдёмте-ка мы спаточки. А то трюмному старшине ещё предстоит отрабатывать на завтрашнем продолжении кастинга. А нам нужно отдохнуть. Успокоиться. Оправиться, так сказать, от волнений. И переживаний.

А то и правда – распалился я что-то не на шутку!..

 

– А вы находчивы, техник Ходжес! – Наиля, чуть отступившая, так, чтоб лицо техника было видно получше, прищурилась. Руки её при этом оставались на тех же местах, и техник невольно дёрнулся, – И с юморком. Пошленьким. Но меня трудно провести таким примитивным способом. Что там у вас? Кусок трубы, обмотанный тряпками?

– Ай! – Ходжес невольно поморщился, – А что? Обязательно надо на этот «кусок трубы» так сильно нажимать?!

– Ха-ха. Говорю же – с юморком! – Наиля, теперь смело запустив руку технику прямо в штаны, извлекла предмет, действительно замотанный в тряпки, и отбросила к столу библиотеки. После чего убрала и другую руку с наружной поверхности штанины, – Нужно было ещё посильней нажать на вашу «трубу»! Чтоб в следующий раз неповадно было! Но в принципе…

Ладно: то, что не-труба, у вас тоже вполне… Прошло проверку!

Техник мило покраснел, остальные присутствующие постарались кто как мог поддержать его: смешками, хихиканьем, и ободрительным гулом. Наиля пресекла:

– Уважаемые джентльмены! Прошу тишины. И не позволяйте технику сбить вас с нужного настроя этой дурацкой диверсией!

Может, он и задумывал этот коварный план, чтоб ослабить ваше… Нервное напряжение! И таким образом ухудшить ваши… Результаты! Заодно подтасовав свои.

А с вами, техник, мы ещё поговорим. Попозже. У меня в памяти очень кстати всплыли ещё две-три истории о моих подругах и знакомых!

Лицо Ходжеса снова вытянулось.

Женщина же двинулась дальше вдоль цепочки сразу замолчавших и наверняка действительно попытавшихся вернуть былой «настрой» мужчин, не сводя глаз с их лиц, и продолжая манипуляции с брюками и комбинезонами.

Сегодня на ней были красные трусики и лифчик, и его «содержимым» женщина буквально тыкала стоявшим в ряд мужчинам в лицо, и капитан Пауэлл не без интереса просматривал вторую часть «шоу». Разумеется, с экспромтиками и дополнениями.

Уж на что – на что, а на отсутствие вкуса и воображения у их дамы никто из присутствующих на втором кастинге пожаловаться точно не мог!

Но закончилось всё гораздо быстрее, чем вчера. Поскольку присутствовало всего девятнадцать человек: оба доктора, сам капитан, и «хозяева оранжереи» участвовать в этом мероприятии отказались. Наиля подвела итоги:

– Благодарю, джентльмены! Могу только повторить то, что вчера сказала и вашим коллегам: на сегодня все свободны. А о результатах и своём решении я сообщу чуть позже. Но! Разумеется, ещё до того, как мы вернёмся снова к полной гравитации!

Пауэлл не без удовольствия отметил, что она сказала – «мы вернёмся!»

То есть – она и сама уже считает себя неотъемлемой частью коллектива. Во-всяком случае, хотелось бы на это надеяться. И верить. Что капризная и весьма непредсказуемая «коза» наконец действительно образуется. И примет роль, уготованную ей фактически – самой Судьбой. И которой ей, собственно, полагалось бы гордиться и радоваться.

Не каждой женщине удаётся получить в своё полное владение гарем из пятидесяти породистых, и готовых для неё на всё, самцов!

После того, как все мужчины вышли из комнаты, Наиля подошла к ближайшей камере. Одеться даже не пыталась. Взгляд был собранным и цепким:

– Капитан Пауэлл, сэр! Не сочтите за оскорбление своего достоинства и чести мундира! Но мне нужно знать. Для полноты, так сказать, «картотеки». Сколько сантиметров – у вас? Ведь не станете же вы убеждать меня, что никак не отреагировали?!

– Не стану. И, хотя, как уже говорил, считаю ваш вопрос странным, неуместным, и унижающим моё человеческое достоинство, отвечу. Двадцать один.

На лице женщины прорезался неподдельный интерес. Ну, или она очень удачно его изобразила:

– Вот как?! Хм-м… Спасибо. Теперь я полностью… удовлетворена.

А сейчас, если вы не против, мне нужно и ещё кое-что. Другого плана.

Я видела, что техник Ходжес сегодня свободен. Раз пришёл. Пусть-ка мои сегодняшние товарищи, – она небрежно указала рукой на Эндрю Гопкинса и Рашида Дассаева, – проводят меня к нему. Хочу посмотреть, чего там такого сложного и неотложного он чинит!

– Не возражаю, чтоб вы действительно это увидели. – капитан прекрасно понимал, что план мести у рассерженной Наили наверняка готов. Но не позволять же ей и правда – замучить бедолагу техника непродуктивной болтовнёй до полуобморочного состояния, как в прошлый раз! – Однако прошу никоим образом ему не мешать. И помогать не пытаться.

Нам этот агрегат очень важен. И нужен.

 

Дорога до мастерских на втором уровне заняла не более двух минут.

Когда они, вежливо постучав, и услышав: «ну, кого там ещё принесло?!» вошли, техник действительно выглядел не лучшим образом: огромный железный механизм на верстаке перед ним топорщился во все стороны медными обмотками, кабелями и кронштейнами, а трансформаторное масло, вонявшее на всё помещение, толстым слоем покрывало и руки и раскрасневшееся и потное лицо Ходжеса.

При виде Наили техника повело:

– Вау! Кто же это соблаговолил почтить меня своим высокопоставленным вниманием?! Миссис МакГоннегал! Вы стали интересоваться ремонтом резервных портативных гравитаторов?!

– Вот уж нет, техник! Скорее, у меня есть определённый интерес к главным специалистам по их починке!

– О! Ну-ка, ну-ка! – в своей стихии, чувствуя вокруг «родные», как говорится, стены, техник явно ощущал себя гораздо свободней, и даже не смущался снова подпустить перчинки на язычок, поскольку осознавал, что ремонт агрегата и правда важен, – Об этом, пожалуйста, поподробней! И с какой же это стороны я вас интересую сильнее?

– Не пыжтесь, техник. Не с передней, как вы, наверное, при своей хронической мании величия и испорченности, подумали! А с чисто технической.

– Я – весь внимание.

– Думаю, в ближайшие дни мне предстоит… ну, то, что случается каждый месяц со всеми нормальными, – Наиля выделила тоном это слово, – женщинами. И в связи с этим мне необходимо установить в ванной кое-какое оборудование, в дополнение к раковине и ванне. Для вящего, так сказать, удобства при определённых гигиенических процедурах.

Вы понимаете меня?

– Конечно, чего уж тут не понять! Биде вам нужно поставить!

– Совершенно верно.

– Ну так скажу сразу. Польщён, конечно, честью… Но вы в данном случае обратились не по адресу. По системам водоподачи и канализации у нас – инженер Ташизаки, и его подчинённый – техник Лосев. Да вы их сегодня видели: по-моему, они у вас в списке шли третьим и четвёртым. И если у кого и найдётся что-то подходящее для этих целей – так только у них! А у меня – только моторы, электрика, и прочая механика!

– Я поняла, техник. Спасибо за совет. Но тогда… Один вопрос.

– Да ради Бога! Я весь – как уже сказал, в вашем распоряжении!

– Ну тогда ответьте: какого …рена вам приспичило совать себе в штаны дополнительный орган? Ведь у вас и свой – вполне… на уровне? Только чтоб похохмить?

– Ну… Нет. – видно было, что техник почти успокоился, и первоначальный «юмористический» настрой спал с него, – Не только похохмить, конечно. Просто…

– Да-да?

– Мне хотелось в первую очередь насолить вам, уважаемая миссис МакГоннегал. Не всё же вам веселиться за мой счёт! Ребята до сих пор подтрунивают. И сочувствуют. Как бы. А вот если б вы не нашли мой настоящий …, а купились бы на имитацию – вот был бы номер! Уж я бы ребятам…

– Не сомневаюсь. Ну а всё-таки? Не только же во мне дело?

– Ну… Да. Дело и во мне тоже. Как вы, наверное, уже догадались, за мной чётко закрепилась слава острого на язычок и циничного пошляка. Не лезущего за словом в карман и не тушующегося даже перед начальством. Конечно, я хотел бы и дальше поддерживать этот… Имидж. Ну а на самом-то деле я – очень хрупкий и ранимый!

И перед женской красотой и несгибаемой волей – абсолютно беззащитен!

Наиля довольно долго смотрела в незатуманенные никакими сомнениями и хитринкой широко открытые глаза техника. Похоже, пыталась решить, говорит ли тот правду, или соответственно с лучшими традициями – прикалывается.

Так ничего и не надумав, она сдалась:

– Ладно, Ходжес. Ваша взяла. Не буду больше вас доканывать. А пойду, вот именно, поищу инженера Ташизаки и его техника.

– Ну, успехов вам. И им тоже. Дело-то им предстоит нелёгкое. Кстати: вот, вспомнил. У коменданта Яндринского на складе где-то имеется запасной картер от малого дизеля. Из тоже – резервного, но дизельгенератора. Насколько я помню – по форме и размеру он может им и вам подойти. И, кстати, он сделан из нержавейки. Поскольку фаянса, особенно санитарного, у нас на «Пронзающем» отродясь не водилось. Слишком тяжёлый и хрупкий! И ремонту не подлежит.

– Вдохновляющая новость. Не сомневаюсь, что ваша мысль вполне своевременна и удачна. Ну, всего доброго. Успехов… в ремонте!

На этот раз долго моргал вслед уже уходящей женщине только кивнувший и буркнувший «спасибо!», Ходжес.

Похоже, тоже не мог понять – прикалывается она… Или серьёзна.

Загадка!

 

Как специалисту по кондиционированию и воздухопроводящим системам корабля, Малькольму Шмутцу не составило особого труда рассчитать, где именно надо вскрыть короб для поступления в общую систему воздуховодов их посудины свежего рекуперированного воздуха, чтобы выпустить туда закись азота.

А её на складе имелось вполне достаточно. Даже на несколько раз!

Поэтому когда через десять минут он в противогазе зашёл в рубку, все, включая и капитана Пауэлла, и сидящих за пультами управления лейтенанта Барнхауза и штурмана Иверсена, мирно спали. Кто – рухнув туловищем на пульт, а кто – и сползя на пол.

Малькольм ехидно усмехнулся: всё произошло именно так, как он себе и представлял. Легче, чем отобрать леденец у младенца. Никаких проблем.

Ничего с их посудиной за часок, пока очнутся, не произойдёт – работает автоматика! А он к этому времени всё закончит!

Ключ из кармана капитана он достал, буркнув: «попользовались сами, теперь дайте и другим!» И неважно, что ни капитан, ни кто-либо другой, вот именно, ещё не успели как положено «попользоваться» женщиной. А дело заключалось в том, что ему это, похоже, не предстояло вовсе!..

Потому что с его одиннадцатью сантиметрами «продолжение человеческого рода», или «повышение иммунитета» ему уж точно не светило.

Ну и ладно. Остаётся, значит, использовать служебное положение. А потом – вернуть «попользованную» даму на место! Пригрозив ей, чтоб молчала!

Женщина оказалась, конечно, потяжелей, чем его Белинда, но всё-таки – не тонна. Дотащил до своей каюты легко. Сгрузил на уже приготовленную постель, развернул спиной кверху. Накрыл одеялом – чтоб, не дай Бог, не простудилась. А подушку убрал.

В рот аккуратно вставил кляп из мягкого пластика, закрепил его полосой прокладочной ткани – такую не порвёшь! Руки и ноги привязывал, плотоядно облизываясь, и мурлыкая под нос мелодию из старинного, ещё плоскостного фильма «Призрак». Положил на простыню рядом с головой дамы ватку, пропитанную старым добрым нашатырным спиртом. Но, конечно – подальше, чтоб не обожгла дыхательные пути!

Затем снял наконец противогаз: закись уже отсосана и рекуперирована поглотителями! Запер каюту, и отправился в ванну – пока донёс эту козу до койки, вспотел. (Двести с лишним метров, всё-таки.) Кого-нибудь встретить по дороге в длиннющем техническом коридоре он не боялся – что усыплённые им несущие вахту, что все остальные мирно спят: два часа ночи по корабельному условному.

А ему не хочется предстать перед милашкой запыхавшимся и вонючим-потнючим.

Когда вышел из ванной, на него в упор смотрели два широко открытых восхитительно ярких зелёных глаза.

Женщина, сердито прищурившись, попыталась что-то сказать, но он услышал только невнятное мычание.

Возмущённого, буквально – огненного, взора беспомощной жертвы его будущих упоительных ощущений Шмутц не боялся. Он этот взгляд попросту игнорировал. Да и остальных, кто, вот именно, за здоровье и психику «девушки» переживал, и пробовал всё это время эту с-сучку «вразумлять» и уговаривать, он, если честно, презирал.

Им надо было не возмущаться, уламывать, и вразумлять.

А просто взять эту дуру силой!

Но вот чего-чего, а страха в её взгляде пока не имелось. Привыкла, стало быть, что она тут – типа местной королевы. «Чего изволите, Ваше Величество?»

Неверное мировоззрение. И неадекватная оценка своей роли.

Ничего. Это вполне исправимо.

Он нарочито неторопливо стянул с неё одеяло. Аккуратно сложил. Пристроил на стуле. Взял приготовленные ножницы, пощёлкал ими. Глаза дамы открылись, если только такое возможно, ещё шире. Но всё же пока опять-таки – не из-за страха.

Ладно, ему торопиться некуда.

Нарочито медленно он разрезал один рукав её стандартной голубой армейской блузы с фирменной надписью «МКФ», в которой она, как и большинство членов экипажа, предпочитала спать, до горловины. Разрезал и второй. Затем разрезал блузу на боках.

Убрал верхний лоскут, обнажив мускулистую и гладкую спину. Весело взглянул в возмущённо горящие глаза. Женщина снова что-то зарычала из-под кляпа – весьма сердитым тоном.

Шмутц не стал ни отвечать, ни что-либо комментировать. Отложил ножницы, обеими руками провёл по спине – от плеч до ягодиц. Женщина содрогнулась: вполне естественная реакция. Это вам – не бездушная запрограммированная кукла!

Бедная Белинда! Впрочем, нет. Он сам дурак! Белинда как раз – не виновата. Виновато чёртово тщеславие и боязнь приколов и насмешек: поэтому он и заказывал себе всегда размер таза «эль». А у него – банальный «эс».

Он положил руки Наиле на талию. Сильно сжал пальцы. Женщина явно только с большим трудом удержала крик боли – а боль должна быть сильной! Он проверял такой захват на себе. Отлично.

Сопротивляется, значит. Тем приятней будет её обрабатывать. И сломать.

Он снова взялся за ножницы. Срезал штаны. И трусики. Верхние лоскуты убрал.

Отступил на шаг, чтоб полюбоваться перед началом.

Красавица! Какие ягодицы, какая изящная линия бедра! Да и талия – когда она лежит, вроде, есть…

Именно этого он и ожидал, и по описаниям и по записям из тренажёрного и библиотеки. Да и сам видел шоу – в красных-то бикини!..

Не зря, значит, горбатился и нёс её сюда. Сейчас-то его подленькая похотливенькая и гнусненькая натура разгуляется в своё удовольствие!

Он почувствовал, как ноздри трепещут, а рот кривится в волчьей ухмылке.

Женщина отреагировала наконец как надо: поняла, что никто её не спасёт из лап грязного садиста-маньяка, и тот привязал её вовсе не для того, чтоб любоваться!

Да, что-то хотя бы отдалённо похожее на страх, ужас, панику, наконец прорезались в её словно ещё шире открывшихся и моргающих глазах!

Или ему показалось, что он их там увидел – а ему, собственно, больше ничего и не надо!!! Чтоб уж – воспряло так воспряло!

Отлично. Сохраним это ощущение: торжество и полная власть над беззащитной живой жертвой!..

Он достал из шкафа любимую синтетическую простыню. Вовсе незачем уродовать это беломраморное тело рубцами и рваными ранами. И бить он будет несильно.

Ну… Постарается, по-крайней мере!

Хотя бы вначале.

Однако благие намерения, как всегда, оказались отброшены, когда вошёл в раж.

Он обрабатывал и обрабатывал эти восхитительные ягодицы и бёдра, рыча от вожделения и наслаждения. Восторг!..

И слушал эти сдавленные конвульсивные выкрики, ругательства и рычание, несущиеся из-под кляпа при каждом ударе, и видел как корчится, пытаясь вырваться из лап палача, беззащитное стройное тело! Настоящее!!!

И ещё он понимал, что никто и ничто не сможет остановить его!

Кроме него самого!

Вдруг дверь каюты с грохотом слетела с петель, явно выбитая чьим-то могучим пинком, и он только успел, задыхаясь, оглянуться, как на него обрушился настоящий ураган из разъярённой плоти, громко что-то рычащий из-под противогаза, и сразу треснувший незадачливого доморощенного садиста обмотанной грязной тряпкой монтировкой в центр лба!

Перед глазами вспыхнул фейерверк разноцветных искр!

Сознание нагло уехало куда-то, а к лицу внезапно ринулся коврик перед кроватью…

 

Когда очнулся, обнаружил, что двинуть ни руками, ни ногами почему-то не может.

Ощущая, как дико гудит голова, он заставил себя всё же разлепить слипшиеся глаза, и осмотрелся. Чёрт!..

Он распят на собственной кровати!!! Причём привязан своими же верёвками!

А в рот вставлен кляп! И надёжно там закреплён. И чем-то ещё жутко омерзительным воняет… Точно: нашатырный спирт! Его же собственный!

Повернув голову, он их увидел.

Сердитая, и до сих пор тихо матерящаяся, переступающая с ноги на ногу, и сжимающая кулаки, Наиля. Одетая в его же, Малькольма, рубаху и штаны. А рядом с ней нехорошо, даже как-то хищно, ухмыляется… Техник Ходжес!

Да что же это за!..

Он ведь мог бы поспорить, что сейчас – не Ходжеса вахта!

И как это этот гад догадался про закись азота – противогазы на их корабле хранятся, конечно, в каждом коридоре, но использовали по прямому назначению их – всего два раза! Первый – при прорыве из системы охлаждения реактора жидкого лития, а второй – когда у доктора Людвига взорвался баллон с хлором!

Техник Ходжес сказал:

– Очнулся. Теперь можно. Ты считала?

– А то! Каждый удар!

– Готова?

– Да!

– Ну, приступай! Считать не забывай. Зуб, как говорится, за зуб. Но – без фанатизма. А то ещё увлечёшься!.. И он ходить не сможет. А он нам нужен. Кто-то же должен чёртов кондиционер обслуживать.

– Нет уж. Не хочу отвлекаться. Давай – ты считай. Восемьдесят три.

– Погнали!

Хотя спина и ягодицы Малькольма оказались «заботливо» прикрыты неистирающейся простынёй, удары ощущались чертовски… Болезненно! Да что там – болезненно! Жутко!!! Невероятно больно!!! Он и не представлял, что простая плеть может доставить столько мук! А-а-а!!!..

И как Шмутц не старался показать своей мстительнице-мучительнице, что ему её удары – хоть бы что, где-то после пятого он уже завывал и матерился почём зря! Жаль только, что наружу пробивалось из-под кляпа невнятное мычание, рык, и бормотание…

А вот слёзы потекли где-то после десятого удара – и не только из-за дикой боли. А и из-за унижения и обиды.

Сволочи! Да кто им дал право!.. Да ещё и эта гадина как разошлась!.. А сильная какая, оказывается!..

Это, это… Нечестно! И незаконно!

Ведь есть же на их корабле – и Закон, и суд. В лице капитана.

Вот только спит сейчас их капитан. Причём – не без его помощи…

Сознание Малькольм потерял где-то после шестьдесят девятого удара – во-всяком случае, перестал слышать нарочито монотонный и спокойный голос Ходжеса…

 

22. Разборки в столовой

 

Нарочито спокойным голосом отсчитав восемьдесят три, Ходжес подошёл сзади. И удержал руку разошедшейся не на шутку женщины:

– Довольно, солнце моё! С него хватит! К тому же он уже ударов пятнадцать как без сознания. Это я могу уверенно сказать, хоть и не доктор: вон, расслабилось его задница! И глазёнки подкатились. А со рта даже струйка слюны вытекла!

– А-а, вот как он «откосил» от расплаты!.. Ну ничего: очнётся – уж я ему додам недостающие пятнадцать!..

– Не нужно, Наиля. – Ходжес старался говорить мягко, но убедительно, – Он получил то, что причиталось. А ты и выдохлась, и на ногах еле держишься. Да и болит у тебя там всё, я думаю… И от ударов, и от усилий!

– Ну… Да. Болит, если честно, просто жутко. Сволочь вонючая! – Наиля, подойдя поближе, сдёрнула простыню со спины и ягодиц Малькольма, и плюнула прямо на них. Затем, очевидно, не сдержавшись, ещё и изо всей силы ущипнула за одно из полушарий, зарычав от избытка чувств.

Ходжес криво усмехнулся:

– Синяк у него точно будет. Правда, не знаю, будет ли он заметен на фоне остального, сплошь синего, пятна. Идти-то – сможешь?

– Н-не знаю. – женщина, отбросив, наконец, плетку, которую автоматически переложила и так и держала в левой руке, попыталась сделать пару шагов, – Чёрт! Идти больно. У вас тут есть какая-нибудь… Каталка? Или хотя бы кресло на колёсиках?

– Ну, в медпункте, конечно, есть. Но туда-то я тебя и так донесу. Ну-ка… – техник подошёл к женщине спереди, и присел на корточки. После чего обхватил её ноги повыше колен, и приказал:

– Опускай живот мне на плечо! Расслабься. Нет, просто откинься вниз… Ага, вот так. Каталка и кресло тебе сейчас противопоказаны. Потому что сидеть на гематомах – только себе хуже делать!

Наиля не стала возражать. Напротив: словно растеклась по широкому плечу техника, действительно опустив торс и голову до уровня его талии, и тяжко вздохнув:

– Давненько меня так никто не переносил. А вернее – никогда!

– Ну правильно. Ты же у нас – волевая и сильная женщина. И всё – сама!

– Не сыпь мне соль на сахар. Этот сволочь блестяще доказал мне, что это не так. Кстати: мы с ним-то – что делать будем?

– А ничего. Пусть-ка полежит так. Пока мы не расскажем капитану, что произошло, и он не надумает, что с нашим доморощенным садистом-любителем, вот именно – делать!

– Блинн!!! Была б моя воля – лететь бы ему сейчас в сторону Юпитера! Причём – без скафандра! Жаль, но только теперь как никогда осознаю я.

И свою слабость, и свои ошибки.

– Да-а? И какие же это, интересно? – у техника в голосе прорезалось неподдельное любопытство, и он даже сделал попытку кинуть взгляд через плечо.

– Какие-какие… А такие, что против хитро…опых извращенцев и изощрённых маньяков-насильников бедной беззащитной женщине нигде не скрыться! Даже в космосе!

– Ну а если – серьёзно?

– А если серьёзно – то никак не получается у хрупкой женщины. В экстремальных ситуациях отстоять своё право на самостоятельные решения. И гордое одиночество. Так и так нужен какой-то… Друг. Защитник. Опора. Словом: какой-нибудь мужчина, за которого она могла бы в случае чего спрятаться! От мирских забот. И от вот таких… Уродов!

Короче: ошиблась я. Явно переоценила свои силы. И мозги!

– Вот уж не думал от тебя такое услышать.

– Сама не верю, что это говорю. Но уж больно сильно задница болит! А для меня, это, знаешь ли – аргумент!

– Э-э, не парься. Сейчас разбудим кого-нибудь из наших докторов, кто там окажется на вахте, и он тебя быстренько подлатает. Чем-нибудь намажет. И обколет. Хотя…

– Ну, договаривай – я же чую, у тебя очередная пошлость на уме.

– Ладно. Твоя правда, конечно. Вот, думаю, что сидеть и лежать на спине и… ну, том, что пониже, ты всё равно сможешь не раньше, чем через неделю!

– А зато ваш чёртов Шмутц сможет – не раньше, чем через две!

– Или, скорее, через месяц! – техник рассмеялся было, но тут же прекратил, стоило Наиле еле слышно застонать, – Прости, пожалуйста. Забыл, что у меня на плече самое ценное сокровище нашей посудины. Оно же – хрустальная ваза.

– Уж вашему Шмутцу я показала – вазу!

– О, да! А больше всего ты показала мне! Вот уж не думал, что ты и правда – сможешь ему «выдать»! Да как!

– Ты знаешь, если б он ещё минут десять не очухивался, то у меня действительно пропал бы весь заряд. И настрой. (Так что спасибо, что догадался про нашатырный спирт!) А так – на адреналине!.. В состоянии, как это пишут в полицейских протоколах – аффекта!.. Да и нельзя было спускать ему с рук – такое!

– «Такое…» Блинн. Ну, если уж совсем честно, мы тут все про его «хобби» знали. Что он свою несчастную куклёшку обрабатывает так, что удивительно, что пластиплоть до стального каркаса не содрал, и она до сих пор – функционирует. Такие вещи на звездолёте не скроешь… Другое дело – удивительно, как это ему сверкнуло – стащить для такого – тебя! Не мог ведь не понимать, что с рук не сойдёт!

– Хм. А, может, он рассчитывал меня запугать? Чтоб молчала, и терпела?

– Большая ошибка с его стороны. Тебя, по-моему, не запугала бы и встреча с гризли! Ну, или с носорогом!

– Приятно. Что ты столь высокого мнения о моих морально-волевых…

– Погоди-ка. Открою чёртову дверь. Мы прибыли.

В медотсеке везде сиял надраенными зеркальными поверхностями сплошной хром, и ярко белел по стенам кафель: царство чистоты и стерильности. Ходжес подошёл к столу под колпаком с софитами, и аккуратно перевалил на него свою драгоценную ношу, животом вниз:

– Ну, с прибытием! Попробую поискать, кто тут сегодня…

 

Сегодня на вахте оказался доктор Людвиг. Который мирно спал на кушетке в ординаторской, свернувшись калачиком, и подложив под голову ладонь. На лице сияла мягкая улыбка – похоже, сон был приятный. Растолкал доктора Ходжес не без труда:

– Док! Да док же! Просыпайтесь уже! Я вам тут работёнку принёс!

Когда моргающий на ярком свету доктор вышел к Наиле, сон с него как рукой сняло:

– Что случилось?! Что с вами, миссис МакГоннегал?!

– Что-что… Стыдно признаться, доктор, но – выпороли меня! Причём – от души!

– Гос-споди помилуй! Вы… Не шутите?!

– Где уж тут шутить. Вон: вся задница – сплошной синяк! Иезекия! Помоги, пожалуйста, спустить эти чёртовы штаны, а то придётся и их разрезать. А это – уж слишком.

При виде безобразия, открывшегося его глазам, доктор Людвиг только широко распахнул их. И открыл было рот. Но профессионализм победил любопытство, и он ринулся к шкафам с медицинским оборудованием и препаратами:

– Минутку, миссис МакГоннегал! Сейчас я вам всё это дело обезболю!

– Да уж хотелось бы. А то сейчас, когда выветрился адреналин, мне больно… Очень!

– Да и немудрено! Такую обширную гематому я видал всего раза два в своей практике! Правда, это было – от удара о переборку в первом случае, и – при аварии реактора – во второй. А… э-э… Простите, что спрашиваю. Кто это вас – так?

– Не волнуйтесь, доктор, он своё получил! – Ходжес счёл необходимым внести ясность в ситуацию. – Но вот когда вам предстоит разбираться с его задницей, и предстоит ли вообще – будет решать капитан!

– Ах вот даже как… – доктор нахмурился было, но потом, похоже, кое-что вспомнил, – Неужели этот дебил ходячий решился…

– Вот именно, доктор. Настоящий дебил. Если б не усыпил всех закисью азота – точно получил бы от ребят по заслугам ещё не начав!

– Ах, вот оно в чём дело… А я-то как-то и не придал значения своей странной сонливости! Дай, думаю, полежу на кушетке часок – дел-то всё равно нет… А оно – вон оно как! Кстати – как вам-то, техник, удалось не заснуть?

– Да очень просто. Чинил-чинил я чёртов агрегат, а он не чинится! Нет, думаю, врёшь: не бывать такому, чтоб какая-то железяка насмеялась над профессиональными способностями и амбициями техника Ходжеса! Разберу гада до последнего винтика!..

Вот и провозился почти до двух часов. А тут слышу: странное что-то из трансляции доносится! Словно из рубки! Как будто что-то тяжёлое упало прямо на пол! А я прекрасно знаю, откуда получается такой звук: человек без сознания падает на палубу! И мне как-то сразу в голову ударило: авария! Наверное, там все попадали, и потеряли сознание! Выбегаю в коридор, хватаю «индивидуальный дыхательный»! Ну, если честно – только в «соответствии с Инструкцией»! Всё-таки, оказывается, их пишут умные и ушлые люди…

Добежал до рубки со второго уровня меньше, чем за минуту!

И точно: там все – вповалку!

И я понял, что грохот был от тела штурмана, которое просто шмякнулось с кресла на пол! Ну, я – в мониторы. А всё работает – нормально. Все системы в норме. Думаю: какого же …я все лежат?! И тут мне сверкнуло: усыпили их! А кто? И – зачем?!

Понятное дело – в первую очередь – ищу каюту нашей спасённой. И – удивительное дело! – даже при максимальной громкости не услышал ни храпа, ни сопения. Вообще – ничего! Сразу тогда я догнал – «зачем»!..

Пришлось прослушивать все каюты! На это ушло слишком много времени – вы уж простите, уважаемая Наиля! Но когда услышал, из чьей спальни идут удары кнутом и рычание – сразу обо всём догадался! И бежал сломя голову!

– Спасибо ещё раз, Иезекия. И перестаньте снова называть меня на «вы».

– А тогда и вы – перестаньте.

– Хорошо. Спасибо.

– Всегда пожалуйста. Ну, что там, док?

Доктор Людвиг, сосредоточенно набиравший в шприц через иглу из большой ампулы, фыркнул:

– Сейчас. Секунду. Блокаду сделаю по всей… э-э… площади! То есть – обколю по чуть-чуть, но – в паре десятков мест. Больно не будет уже через минуту-другую. Потерпите, миссис МакГоннегал?

– Конечно, доктор. Бежать-то мне от укольчиков какой-то там иглой после того, как меня… Смысла нет! Да и некуда.

– Ну, тогда ладно… – чувствовалось, что Ходжес явно смущён предстоящей процедурой, хотя и видел все «прелести» пациентки достаточно долго, – Оставлю вас с доктором вдвоём.  Схожу пока – капитану наябедничаю. Ну, после того, как разбужу его!

– Иезекия!

– Да, Наиля?

Долгий взгляд теперь улыбающихся, пусть и сквозь слёзы, глаз, сказали технику всё и без слов. Но Наиля всё равно решила озвучить:

– Я этого никогда не забуду! Потому что…

Думаю, почуять инстинктивно, что нужно не спать, и куда в первую очередь бежать может только…

Влюблённый!

– Свинья ты, Наиля!.. Давно догадалась?

– Ха! Да с твоего первого взгляда!

– Ну и ладно. Правда, не думай, что это тебя хоть к чему-нибудь обязывает…

– А я и не думаю. Я уже всё, что надо, придумала!

– Да-а?! – похоже было, что техник не на шутку заинтригован, и сейчас захочет это дело выяснить поподробней, но женщина пресекла:

– Позже. А сейчас – действительно разбуди там их всех в рубке. Нечего им сачковать! Всё-таки посудина наша – старая, и за ней нужен присмотр!

 

Капитан Пауэлл пришёл в себя полностью примерно на второй минуте – как раз в тот момент, когда Ходжес дошёл в докладе до «проделки» Шмутца. Заметно было, как в его взгляде прорезалась сталь, а тело подобралось.

– Минуту, техник. Ещё раз, пожалуйста, с момента вашего прибытия в рубку!

Ходжес повторил рапорт. Говорить он старался чётко и эмоции не впутывать, но такие словечки, как «скотина», «мразь», «гнусный садист» там всё равно попадались.

По окончании доклада Пауэлл счёл нужным уточнить:

– Так значит сейчас этот… Младший техник… Всё ещё в своей каюте?

– Да, сэр.

– Привязан к своей же койке?

– Да, сэр.

– Хорошо, техник Ходжес. Старший техник Ходжес. Считаю ваши действия грамотными и правильными. В той части, где вы оказали помощь нашей подопечной, и отнесли её в лазарет. Что же касается удара по голове устроившего диверсию виновного, и помощь в самодеятельной несанкционированной расправе над ним – я эти действия понять могу, но оправдать самоуправство – нет. У нас тут – не Корсика с вендеттой. А – Флот!

Поэтому вам: во-первых – благодарность от лица командования кораблём. И во-вторых – три наряда вне очереди. Отбывать будете… Частично – на камбузе, а частично – в каюте потерпевшей. Беседуя с ней. Впрочем, думаю, на этот раз вам так страдать не придётся.

– Спасибо, сэр! Служу Космофлоту! И – так точно, сэр – есть, три наряда вне очереди!

– Отлично. А сейчас, вы, вахтенные, – капитан развернулся к уже сидящим на своих креслах разбуженным офицерам, – Продолжайте дежурство. Я – в медпункт.

В медпункте царила уже куда более оптимистичная атмосфера. В частности, Наиля, так и лежащая на животе на столе, но уже прикрытая тёплым банным халатом, явно самого доктора Людвига, весьма бодро приветствовала Пауэлла:

– О, привет, капитан, сэр! Пришли полюбоваться на причинённые вашей «матери всех будущих людей», повреждения, и нанесённые «украшения»?

– Нет, миссис МакГоннегал. Любоваться на них я смысла не вижу. Поскольку могу всё выяснить и у доктора Людвига. Доктор?

– Да, капитан, сэр… – заметно было, что доктор смущён, и не знает, как покультурней доложить. Наиля просекла и этот момент:

– Док! Вы не стесняйтесь! Называйте задницу – задницей! Ведь назови вы её хоть филейной частью тела, от этого она не перестанет быть просто – задницей!

– Рад, что к вам вернулась способность шутить, миссис МакГоннегал. Пусть и традиционно цинично. Но судя по этому признаку, ваше… Тело особенно сильно не пострадало.

– Тело – нет. Уже не болит. А вот душа!.. Я ведь такая хрупкая и ранимая! Почти как техник Ходжес. Но если серьёзно, – женщина отбросила ироничный тон, – То здорово этот гад меня уделал! И убедил. В том, что несмотря на всю свою гордость и независимый нрав, я – всего лишь слабая и беззащитная женщина. И я хотела бы это дело в будущем как-то…

Изменить.

Чтоб предотвратить дурацкие и никому не нужные инциденты.

– Вот как, – было заметно, что Пауэлл действительно удивлён заявлением, и недоумевает, – А что конкретно вы предлагаете сделать, чтоб осуществить этот… План?

– Ну, я вам изложу этот «план», как вы назвали мои приблизительные прикидки, а уж вы, сэр, будете судить, насколько это приемлемо. И допустимо… С моральной точки зрения. И организационно.

– Я вас внимательно слушаю, миссис МакГоннегал.

– Ну так вот. Во-первых, хочу сразу извиниться за «кастинг» – вытребовала я его, если честно, больше для хохмы. Потому что царящая тут на «Пронзающем» повальная порядочность и дисциплина меня несколько… Угнетают. Ну а во-вторых – мысль у меня такая. Осново-, так сказать, полагающая.

Все ваши люди меня, конечно, хотят. И я вполне могу понять их желание. Всё-таки – так обмануться в ожиданиях, прибыв после двадцати лет одиночества к родной планете, и получить такой щелчок по носу!.. А тут – живая, и вполне здоровая, (Спасибо, доктор!) и привлекательная женщина! Я ведь – не уродка? – Наиля перевела взгляд на вошедшего за капитаном, и сейчас стоящего чуть позади него Ходжеса.

Тот поспешил уверить, что нет. Капитан Пауэлл, проследив за взглядом Наили, повернувшись назад, подтвердил и сам:

– Вы не уродка по любым, даже самым придирчивым, человеческим меркам, миссис МакГоннегал.

– Спасибо… Приятно слышать. (Почаще бы!..) Вы, капитан, я знаю, неправды не скажете, сэр. Ну, тем не менее о том плане, который я придумала.

Как вы посмотрите, сэр, если я каждую новую ночь буду проводить с каждым из членов вашего экипажа? В соответствии с очерёдностью, которая имеется в обеих моих списках? Ну, за одним исключением.

Начать я всё-таки хотела бы с ночёвки с техником Ходжесом.

Капитан Пауэлл насупился. Молчал довольно долго. Потом спросил:

– Что конкретно вы имеете в виду под «ночёвкой» с каждым членом нашего экипажа, миссис МакГоннегал?

– А то и имею, капитан, сэр. Что мы будем с ними… Спать! То есть – заниматься сексом с целью зачать дитя! Ну и заодно они будут автоматически охранять меня…

– Хм-м… Но ведь тогда мы не сможем точно сказать, от кого конкретно произведено… Зачатие.

– Вот именно, капитан! И это – отлично! Потому что каждый тогда будет надеяться, что это – от него. И, соответственно, заботиться. И обо мне, и о своём ребёнке!

– Интересная мысль. И – вполне в вашем стиле. То есть – рационалистично и цинично. С другой стороны, насколько я помню историю, именно так всё и обстояло в племенах первобытных дикарей. Или при матриархате.

– Совершенно верно. И это разумно и понятно. Поскольку ни у кого так, как у них, не стоял вопрос о банальном выживании рода! А мы сейчас почти в таком же положении!

– При всей спорности такого подхода к выбору мужчины – отца своих детей, не могу в очередной раз не подивиться вашей… Прагматичности, уважаемая миссис МакГоннегал. Действительно, при такой системе каждый сможет надеяться, что именно он…

Словом – я не возражаю. Поскольку нет сомнения, что этот план ничуть не хуже того, который разработали мы с офицерами, да и решающее слово в любом случае должно быть за вами. Но есть один вопрос.

– Да, сэр?

– Как вы собираетесь заниматься, извините, сексом, если через… э-э… несколько дней у вас наступят критические дни? Да и сейчас – вы не в лучшей форме, чтоб давать столь интенсивную нагрузку на… э-э… травмированный таз?

– Ну, это уже – вопросы чисто… Технического, так сказать, плана. Разумеется, в те дни, когда у меня будет… Неподходящее состояние организма, я ничем заниматься не буду. А сейчас мы с техником Ходжесом просто… Будем отсыпаться! Вернее – это я постараюсь выспаться, а он будет меня – охранять! – однако красноречивый взгляд, брошенный Ходжесу, и лёгкое подёргивание левого века сказали сразу вспыхнувшему, как мак, Иезекии, что вовсе не «отсыпаться» собирается с ним уважаемая миссис МакГоннегал.

– Хорошо. – хотя не совсем понятно было, к чему конкретно относится это замечание капитана, все поняли, что он с планом Наили согласен. Поскольку тот снимал сразу массу проблем, могущих бы возникнуть на корабле, – Не возражаю. Более того: я утверждаю ваш план, миссис МакГоннегал. И, разумеется, занесу его в судовой журнал.

А сейчас всё-таки… Доктор?

– Ну, что я могу сказать… – доктор криво усмехнулся, – Почки практически не пострадали. Как, впрочем, и все остальные внутренние органы. Конечно, гематома очень обширна, и, несомненно, крайне болезненна, но она на… э-э… Мягких тканях, и жизни и здоровью полученные пациенткой травмы практически ничем, как ни цинично это звучит, не угрожают! Следовательно, нужен лишь постельный режим… Покой. И полноценное питание. Ну, и раз в сутки – ко мне на перевязку. А сегодня я мазь для рассасывания гематом от ушибов уже наложил.

Но! Миссис МакГоннегал. Если всё же будет снова сильно болеть – говорите, не стесняйтесь. Приду или я, или доктор Кимуро, и намажем вас снова. И обколем.

В любое время!

– Спасибо, доктор. – это подытожил капитан.

– Спасибо, доктор! – это, уже с чувством, сказала Наиля.

– Спасибо, доктор! – это уже влез вполголоса Ходжес.

– А сейчас, если это вас не затруднит, старший техник, отвезите леди на каталке в её каюту, и оставайтесь там с ней. До особых распоряжений. А вы, доктор, идёмте со мной.

– Есть, сэр!

– Есть, сэр.

 

Задницу Малькольма Шмутца, если честно, никто столь пристально до сих пор не рассматривал. Разве что проктолог из приёмной Комиссии Космофлота.

Но когда доктор Людвиг закончил с осмотром, никаких действий он предпринимать не стал. Повернулся к Пауэллу:

– Всё то же самое, сэр. Жизненно важные органы остались… э-э… вне зоны ударов. И не повреждены. Гематома обширная, болезненная, но здоровью и жизни непосредственно не угрожает. Думаю, до завтрака он частично очухается, и сможет пойти, как и все, в столовую.

– Спасибо, доктор. А теперь, простите, что прошу вас – развяжите его. Нет, кляп пусть он вынет сам. – Пауэлл стоял в двух шагах от изголовья койки Шмутца, и молча глядел на него. Взгляд его как всегда практически ничего не выражал.

Доктор развязал ноги распятого на кровати младшего техника, затем руки.

Со стоном освобождённый кое-как пододвинул затекшие руки ко рту, и стянул повязку, крепившую кляп, а затем вынул и его. Капитан молча ждал.

Через минуту Шмутц смог произнести:

– Про…стите, сэр. Не иначе – бес попутал! Я, я… Не хотел!

– Возможно, вы и не хотели, младший техник. Но то, что вы сделали, говорит как раз об обратном. Я не могу не осудить метод, которым с вами, так сказать, расквитались, но здесь – не Земля. Здесь – Флот. Следовательно, официальным представителем Закона, решающим, какое именно наказание вам предстоит за свой поступок получить, являюсь я.

И это именно мне предстоит решать вашу… Судьбу.

Так вот. Я объявляю вам своё решение. Вы – свободны. То есть – продолжайте нести обычную службу. В соответствии с внутренним распорядком корабля.

– Но, но… – по расширившимся глазам Пауэлл понял, что Шмутц если чего и ждал, то только – не такого! – Но ведь тогда они меня… Изобьют! Или вообще – линчуют! Ребята наверняка не поверят, что я, я…

– Что – вы?

– Ну, хотел просто… Пошутить! Вернее – за нас всех – отомстить! Показать этой гадине – что мы не потерпим её насмешек и издевательств!..

– Всё это вы сможете объяснить, вот именно, вашим товарищам и сослуживцам. Прожившим с вами бок о бок двадцать лет. Доверявшим вам. Надеющимся на вас. На вашу компетентность и профессионализм. И вашу порядочность. И совесть.

Я понимаю, конечно, что многие из этих слов для вас сейчас – пустой звук, но…

Но вы – повторяю: свободны. Я… Предупрежу персонал, чтоб вам не наносили… Телесных повреждений. Делайте то, что делали всегда. Ваших профессиональных обязанностей с вас никто не снимает. Начало вашей очередной вахты – в восемь утра. Опоздаете – пеняйте на себя. Доктор, идёмте.

Грозно нахмуренные брови Пауэлла сказали Малькольму, что если он и правда – опоздает, его положение лишь усугубится.

Капитан у них – изобретательный и находчивый.

Найдёт способ, как сделать его положение… Ещё унизительней и хуже!

Но сейчас…

Нужно добраться до туалета, и по…ать! А то он чуть свою же постель не уделал!

Попытка встать окончилась плохо. И без движений ему было чертовски больно, а сейчас… Сволочь Пауэлл! Он мог ведь приказать чёртову докторишке намазать его чем-нибудь… Уж чёртову Наилю они наверняка намазали! И обкололи. А тут – вот, значит, как. Спасайся как можешь! И – терпи!

Чёрт!!! Больно-то как! Давай, давай, Шмутц! Ты можешь!

С огромным трудом он встал. Но идти, держась за стену, оказалось ещё больнее! И до туалета – как будто километр! Да что же это!..

Ну погодите же! Он им припомнит.

Он им всем припомнит! Закись азота ещё осталась! Хотя…

Вряд ли теперь на это стоит рассчитывать. Капитан – парень ушлый. Лишние баллоны попросту выкинет в космос, как ненужный балласт, остальные – к себе, под замок.

Так что придётся капитально подумать, прежде чем браться за месть…

Но в том, что она будет сладка, Малькольм не сомневался!

А пока нужно, вот именно – отлежаться.

И отдохнуть…

 

Встал по будильнику.

Сон не освежил, а боль, казалось, стала ещё сильней! И растеклась, словно жилкий огонь, по всему тазу! Перебравшись и на переднюю сторону торса… Вся нижняя часть – буквально горела синим пламенем!

Но деваться некуда. Нужно идти. На завтрак.

Потому что без еды он так и так долго не протянет. И сил не восстановит.

А силы ему понадобятся. Нужно покамест – затаиться. А уж потом спланировать. Месть! О, это сладкое слово!..

До столовой доковылял на автомате. Боль отдавала в мозг с каждым шагом, с каждым вздохом! Но он – добрался!

Как ни странно, его появление прошло словно незамеченным: никто из сидящих за столами и завтракавших мужчин словно бы и не заметил его появления!

Проковыляв к стойке у проёма из камбуза, он опёрся на стену. Затем превозмог боль: заставил себя подойти. И даже поднос с приготовленной коком пищей умудрился взять с поручней у раздаточной.

Однако тут «нормальные отношения» кончились.

Когда отошёл от раздаточной, к нему направились с разных сторон сразу несколько человек.

Первым оказался Сайрус Хоппер. Нарочито неторопливо загородив Малькольму проход к столикам, он некоторое время смотрел Шмутцу прямо в глаза. Малькольм ощутил, как сердце словно застыло, и будто провалилось куда-то в желудок. А ноги приросли к палубе. Но Сайрус бить его, как он было испугался, не стал. Вместо этого он сказал:

– Капитан запретил трогать тебя даже пальцем. Но делать вот так он не запрещал!

После чего Сайрус, нарочито зрелищно языком пособирал со щёк слюну, и плюнул прямо Малькольму в тарелку с кашей. После чего отошёл. Зато подошёл Капрал Карпов.

Этот ничего не сказал, но его смачный плевок попал в тарелку с тостами.

Остальную пищу, имевшуюся на подносе, «удобрили», неторопливо подходя по очереди, все остальные, кто находился в столовой. А набралось таких двадцать шесть человек. Спокойно после этого вернувшихся к прерванному приёму пищи.

Малькольм понял, что предан остракизму.

И есть в их обществе не сможет. А если сейчас, наплевав на остатки гордости, приступит к еде, унижения и насмешки станут только хуже и «круче»!..

А у себя в каюте есть нельзя. Вернее, можно – но только… Вот именно. Ей.

Этой капризной с-суке!.. Твари! Мерзавке, спровоцировавшей его на!..

Но сейчас не до неё. Ему предстоит дилемма выбора. А выбор невелик.

То есть, похоже, или его хотят изгнать из команды, или…

Или уж – с «Пронзающего»!

И поскольку он ничем реально в таком состоянии ответить не может, остаётся только зарыдать в голос! А уж этого они от него никогда!..

Поставив поднос с нетронутой пищей на дежурный стол, он как мог быстро двинулся в коридор.

Добраться бы только до трюма!..

 

В трюме однако его ожидало очередное разочарование. Проклятый Пауэлл всё чётко продумал!

Челноки оказались заперты и заблокированы. Оба!

Но… Есть же ещё спасательные капсулы!!!

Почти бегом, уже рыдая в голос от невыносимой боли, и радуясь, что хоть здесь никого нет, он метнулся к ним. Так, первая, вторая… Вот! Одиннадцатая заправлена, и мигает зелёными огоньками – стало быть, готова! И пусть рассчитана она на двоих, он и один прекрасно справится с управлением!

Собственно, капсулы и строят с таким расчётом, чтоб кто угодно справился…

Опустив зад в кресло, он завыл и слёзы снова так и брызнули из глаз: боль – буквально адская!

Но ничего: он им… Покажет!

Ведь можно вылететь сейчас, а затем – вернуться! И – на полной скорости врезаться в борт корабля! Он даже знает, где: в области двигателей! Их ни заменить ни починить невозможно! Строятся на десятилетия! На заводе. Ха-ха: посмотрим, как вы, твари вонючие, доберётесь хоть куда-нибудь – без движков!

Руки сами произвели все нужные действия, почти наощупь: в глазах стояла мутная пелена слёз. Капсула дёрнулась, и вылетела в тамбур. Так, откачка воздуха – пара секунд… А вот и вожделённая свобода! Он – снаружи! Протереть глаза…

Теперь – разогнаться как следует. А для этого нужно отлететь подальше.

Развернуться. Затормозить.

Но…

Чёрт его задери!!!

Где же корабль?!

Ого: вон он!

И как это он так далеко… Ну, ничего: он догонит! Догонит!

Но через каких-то десять минут усилий и попыток догнать махину, он понял.

Что банально вычислили его. И подставили.

Из пяти двигателей его капсулы работает только один. А на нём не разовьёшь десять «же», которые сейчас выдают движки «Пронзающего»…

И, следовательно, ему остаётся лишь развернуться. И попытаться вернуться назад, к Земле. На что уйдёт, по расчётам бортового автопилота, пять недель.

Остаётся уповать лишь на то, что запасов кислорода на борту хватит.

Но если б и хватило – что дальше?!

Вот гады. Твари расчётливые. Они специально так всё подстроили!

Это всё этот вонючий чистоплюй капитанишка, Пауэлл, наверняка так всё и придумал и спланировал! Чтоб не «марать» свои чистенькие ручки!.. Его осуждением и казнью. И как хитро он всё это устроил!.. Словно бы сам Малькольм себя с корабля и!..

А ещё виновата эта б…дь! Она нарочно устроила этот с…ный кастинг! Чтоб его унизить. И спровоцировать! Да и докторишка у них – тот ещё гнус! Даже не подумал соблюсти клятву Гиппократа! И облегчить его муки! А уж про команду – и говорить нечего! Все – продажные твари! Продались Пауэллу. Или  – за кусок …ды! Наверняка она пообещала дать каждому, кто плюнет ему в тарелку!..

Но себя Шмутц обвинять ни при каких обстоятельствах не собирался.

С чего бы это?!

Это они все – сволочи!..

И сами спровоцировали его на!..

 

23. Реванш Шмутца

 

Койка у Наили была стандартная.

Поэтому Ходжес, стоя над лежащей женщиной, долго думал, что делать, и как быть. Наиля, выжидательно смотревшая на него, наконец сказала:

– Что, милый, воображения не хватает?

– Хватает. Да вот совесть не позволяет лезть сюда и отпихивать тебя к стене.

– Тоже мне – проблема. Притащи сюда твою койку. А лучше – сразу запасную со склада. И нормальный матрац. Тем более – эту вторую койку так и так придётся оставить у меня. Чтоб все наши… Меня поохраняли.

– Вот-вот, и я о том же! – было заметно невооружённым глазом, что новоявленный старший техник сердится, – А тебе обязательно… Спать со всеми?

– П-ф! Экий ты странный. Во-первых, по моим расчётам через два-три дня никто со мной «спать» в том, – кивок, – смысле не сможет. Сам знаешь, почему. Ну а во-вторых, ревнивый мой возлюбленный – да. Переспать, так или иначе, со всеми – мне необходимо.

Я же вполне чётко и ясно объяснила вам всем – причины!

– Ну… Да, объяснила. – Ходжес явно был не в восторге от идеи с «матриархатом» и первобытными племенами, – Но я думал, ты просто пытаешься, как ты это любишь, запудрить мозги Пауэллу. Да и всем нашим заодно.

– Ну, конечно, не без этого… Но как ты думаешь (Только – честно!): у мужчины, лично не заинтересованного в этом, возникнет мысль, что надо бы «свою» женщину как-то обезопасить и защитить?

– Хм-м… Ты права. Вряд ли. В наш век всеобщей расчётливости и личных амбиций стараться ради чужой женщины вряд ли кто будет! Но…

Почему ты думаешь, что все они вот прямо так и ринутся защищать тебя от этой скотины Шмутца?

– Почему, почему… А вот ты бы – что ты бы сделал, если б узнал, что женщину, которая собирается разделить с тобой ложе, и даже постарается зачать от тебя дитя, собирался жёстко изнасиловать, и зверски отхлестал некий доморощенный садист?!

– Ну, я бы… – Ходжес пошкрёб в затылке. Посжимал кулаки, поиграл желваками. Пожав плечами, сказал, – Морду набил бы ему! От души! И кое-какие части тела и органы постарался поотбивать. И уж – посильнее. Чтоб впредь неповадно было!

– А если б тебе капитан запретил трогать этого скота?

– Хм. Ну и вопросы ты задаёшь. И правда – воображения не хватает. Да и у меня просто времени не было – думать над такими проблемами! Нет, я, понятное дело, знаю, что наказать нашего любителя полового экстрима надо… Но как это сделать – хотел, чтоб как раз Пауэлл над этим голову и поломал! Он же – капитан!

– Верно. Он капитан. И он уже подумал.

Земные Законы для нас теперь, как и мораль – чистая условность. Но официально приказать лишить жизни этого негодяя Пауэлл не может. Чтоб не создавать опасный прецедент. Да и унизило бы это его в глазах всех наших ребят. Смертная казнь без трибунала положена только во время боевых действий! За дезертирство, например…

Поэтому я думаю, капитан применит другую хитрую методику наказания. Под условным названием «игнор и презрение». То есть – такой, типа, суд Линча. Только – без физического насилия! Как с прокажёнными было в древние времена!

Думаю, что после правдивого рассказа, как что было, все эти мужчины очень сильно захотят свернуть шею чёртову Шмутцу. Ну, и другие его места… Обработать.

Но Пауэлл наверняка запретит его даже пальцем касаться!

Гарантирую: коллективное воображение быстро подскажет им выход! Уж условия они ему точно создадут! Невыносимые.

Ну а поскольку он не из тех, кто сдастся, повесившись или вскрыв себе вены, думаю, он попытается с «Пронзающего» попросту сбежать. Благо, от Земли мы ещё не сильно удалились!

– А ведь верно. Натура у него – говённая. Но – упрямец, почище любого осла! Никогда не признает, что был неправ. Сталкивался. Да и посадить его в карцер на всё наше долгое путешествие – только дать ему отоспаться и отожраться, ни …рена не делая.

Так что Пауэлл очень расчётливо поступил, оставив его на свободе. Хоть и…

Подло!

– Ага! А похищать усыплённую беспомощную женщину, стегать её кнутом, словно рабыню на хлопковых плантациях, и насиловать привязанную – не подло?!

– Подло. Но не столь расчётливо. Чем он думал, когда пытался этот идиотский план…

– Членом он думал! И я очень даже счастлива, что он оказался таким идиотом! И сразу показал, каких ген желательно дальше, будущим поколениям, не передавать!

И если он сбежит с корабля… Хотя бы, к примеру, на одной из спасательных капсул, вот уж – плакать не буду!

– Я, собственно говоря, тоже. Блинн…

– Чего теперь?

– Да вот, подумал: если эта тварь и правда – смоется, весь участок его работы перегрузят на меня! А мне дел и так хватает!

– Не парься. Он ещё не сбежал. А и сбежит – я что-нибудь придумаю. В смысле – как тебе облегчить… Участь. Например, скажу, что ты мне – очень нужен.

– А я тебе… нужен? – во взгляде Ходжеса отражалось всё: и робкая надежда, и обожание, и боязнь сделать ей больно…

– Понятное дело! Ну-ка, хватит мне зубы заговаривать: дуй за койкой!

 

Капитан Пауэлл не без интереса прослушал разговор в каюте Наили.

А хорошо она соображает, даже выпоротая от души.

Ну, или это как раз адреналин и эмоции заставляют её женский изощрённый мозг так отлично работать. И пусть он этот «коварный» план ещё не продумал полностью, их подопечная права в одном пункте. Главном.

Что нельзя гены такого «производителя» передавать дальше!

Значит, Шмутц должен…

Их покинуть! А поскольку жертвовать посадочными модулями Пауэлл не собирается, нужно отдать кое-какие распоряжения заранее. На всякий пожарный случай.

А вообще-то вариант с «дедовщиной» и остракизмом проверен и практиковался ещё в учебном. И кадетском. Так что Пауэлл отлично представляет, насколько действенны «опосредованные» методы воздействия на психику.

Хотя…

Земной суд мог бы запросто поставить экипажу во главе с ним, в вину – «доведение до самоубийства». Поскольку вынуждение виновного удрать с корабля на Землю без шансов выжить там, по-другому и не назовёшь…

И пусть это и правда – и гнусно, и подло, но он готов взять на себя этот грех.

И Бог ему судья.

Вздохнув, Пауэлл пощёлкал тумблерами на пульте перед собой. Теперь его голос будет слышен везде, кроме кают уважаемой Наили и… Малькольма Шмутца!

В их распоряжении есть четыре часа, пока эта мразь будет пытаться отлежаться, или даже, может быть, заснёт.

– Внимание в отсеках! Чрезвычайная ситуация. Всем свободным от вахты, даже тем, кто отдыхает, собраться через десять минут в библиотеке.

У капитана есть важное сообщение для всего экипажа!

 

Походная запасная койка в сложенном виде напоминала банальную старинную раскладушку. Единственное отличие – была в разобранном виде в два раза больше, и куда крепче. А вот матрац полагался к ней стандартный – то есть, толстый и мягкий. Пружинный. Сверхнадёжный и крепкий.

Однако захватить со склада и его за одну ходку Ходжес не смог: не хватало рук.

Когда занёс каркас в каюту Наили, пришлось пока прислонить конструкцию к одной из стен, и сходить за чёртовым матрацем отдельно. Удивило, что хоть он и пыхтел, как паровоз, от женщины не последовало комментариев или традиционных подколок.

Осторожно выглянув из зала в спальню через открытую настежь дверь, Ходжес обнаружил, что его «охраняемая» мирно спит, распластавшись на животе, и даже выкинув на коврик на палубе подушку, чтоб лежать было удобней и ровней.

Носик Наили мило морщился – похоже, что-то она видела во сне. Приятное: женщина умиротворённо сопела. Лицо казалось непривычно молодым и расслабленным.

Ходжес в очередной раз убедился, что вовсе не так уж и независима и горда их дама, как хочет показать. В те моменты, когда её воля и разум не контролирует мимику и эмоции, она – всего лишь, вот именно, слабая и беззащитная женщина. Ну, собственно, она, наплевав на спесь и гонор, как это дело иногда называли его коллеги и соратники, и сама об этом сказала.

Подойдя на цыпочках поближе, он опустился перед милым личиком на колени.

Чёрт. Какая она красивая! До дрожи!..

Если б уже не был «по уши» – сейчас бы точно!..

Такая, зар-раза… Женственная!

Сопение прервалось, на Ходжеса воззрился хитро прищуренный глаз:

– Ага, вот и поймала пошляка и циника старшего техника на проявлении слабости. В виде любования «расслабившимся» кумиром!

Ходжес понял, что лицо стало красным, как помидор.

– Ладно, я пошутила. Принёс? – он кивнул, – Ну тогда – хватит.

Нет, я имею в виду – хватит с обожанием любоваться мной, будто я и правда – «хрустальная ваза»! Доктор отлично меня всю обколол, и я горю желанием. Начать.

Работу над продолжением человеческого Рода!

 

Работе «над продолжением» Наиля предавалась, надо сказать, добросовестно и самозабвенно! И иногда Ходжес думал, какова же она – в «здоровом» состоянии!

А ещё ему теперь не казалось, что «помощь» со стороны остальных членов команды окажется лишней – после третьего раза он уже не двигался, а, скорее, ползал по их теперь двуспальной койке-кровати! Но Наилю уже было не унять – словно дикая валькирия, она не успокаивалась и над, и под ним, и жаркие и жадные стоны и вскрики, и хватка сильных пальцев, оставлявших на его предплечьях синяки, так действовали на Иезекию, что он ощущал себя каким-то секс-титаном, способным делать это ещё и ещё!..

Но после четвёртого раза женщина всё же попросила пощады:

– Остановись, паршивец ты ненасытный! Пощади стодесятилетнюю женщину! – впрочем, её глаза говорили как раз об обратном, но Ходжес счёл нужным и правда – обуздать свою животную страсть, и отстраниться от женщины:

– Прости меня, пожалуйста! Я – точно: настоящая скотина. Похотливая. Сексуально озабоченная. Думаю только о себе, да о себе… Совсем забыл, что ты ведь – травмирована! И наверняка устала, и выдохлась от… Волнений.

Если хочешь, я прилягу вот так, и обниму тебя сзади. А ты – попробуешь поспать?

– Ф-фу-у… – Наиля откинув со лба налипшие мокрые волосы, растянулась на спине, – А я уж думала, ты не предложишь! – Шучу-шучу! – она поспешила утихомирить вскинувшегося было Ходжеса, – Ты прав, наверное. Поспать…

Когда-то нужно и это делать!

Не только же нам лечить и лечить моё истерзанное тело и мятущуюся душу!..

– Когда ты так говоришь, у меня снова всё…

– Ну-ка, хватит! Неуёмный ты мой. Расслабься. Это – приказ. Чтоб уж в следующую нашу встречу ты снова показал мне – где раки зимуют!

– Да, показал бы… – лицо Ходжеса снова вытянулось, – Вот уж чего мне, если совсем честно, не хотелось бы, так это…

– Знаю-знаю. Делить меня с остальными похотливыми и сейчас вожделённо облизывающимися кобелями нашей посудины! Понимаю твои чувства. Но!

Долг есть долг!

И пусть ты и качественный и выносливый мужчина в лучшем смысле этого слова, я теперь – не Женщина.

Я теперь – праматерь всех будущих людей.

А для этого мне нужны гены всех, кто имеется тут, на «Пронзающем».

Мы же не хотим плодить мутантов и уродов?

Значит, вот и нужно задействовать весь генофонд!

 

Малькольм пережил первые две недели полёта с большим трудом: боль, если честно, казалась временами непереносимой. Так что он и выл, и матерился, и все кулаки отбил о равнодушные и прочные стальные стены крошечной капсулы два на два на пять…

А ещё сильней его жгло сознание того, как его унизили и подставили все эти твари! А ведь он с ними в одной жестяной коробке находился все эти проклятые двадцать лет! Горбатился на них, ночами иногда не спал – всё ремонтировал, да поддерживал в рабочем виде весь этот чёртов бардак!.. А они!..

Предали и продали его за… Гадкую шлюху. Хитро…опую и расчётливую.

Он был уверен, что уже и Пауэлл пляшет под её дудку! И план был – точно её.

План по техничному и чисто по-женски коварному изгнанию его.

С «Пронзающего».

Ну ничего. Сейчас, когда спустя пять недель он вышел на низкую орбиту над Землёй, и практически здоров, он готов ко всему. Даже к тому, что их любимый капитан дал маху! Потому что, Шмутц готов был поспорить – после обнаружения титанических букв, этот узколобый идиот в погонах даже не взял на себя труд проверить все остальные континенты! На те же – «послания»! Целиком доверился компьютерному сканированию и анализу остальной поверхности!

А компьютер у них на «Пронзающем» – как раз с элементами самосознания. То есть – себе на уме. И отлично понимает, что если в корабле больше не будет нужды – его… Утилизируют! А кому хочется умирать?!

Так что чёртова электронная железяка запросто могла и кое-чего… Утаить!

Из того, что без особых усилий нашёл он.

Потому, что искал!

И вот – с низкой орбиты даже в примитивную оптику капсулы отлично видны белые буквы, выложенные перед огромной горой в практически лысой пустыне Мохаве: «Yes!». И пусть кое-чего Малькольм не помнит про эту самую пустыню, но уж про то, что здесь был полигон ВВС, и что под одной из гор – самое глубокое и обширное бомбоубежище мира – отлично! Понятное дело – со всеми положенными запасами!!!

И поскольку после двух суток обращения буквы никуда не делись, можно смело спускать капсулу с орбиты: благо, горючего хватает с избытком на любые манёвры!

Да и в любом случае, где-то садиться надо. Потому что запасы еды и воды в капсуле не вечны. Осталось всего на три недели. А вот кислорода – на два месяца. Он же здесь – один…

Поёрзав в кресле первого пилота (Ёрзалось нормально: всё зажило, как на кошке!), вздохнув, и сплюнув через плечо, он дал команду автопилоту:

– Внимание! Приказываю произвести посадку в районе вот этой надписи!

– Приказ понятен, командир. Прошу пристегнуть ремни безопасности. – хорошо, что хоть на его капсулке автопилот без «самосознания», и не бухтит чего-нибудь типа: «Такой манёвр невозможен». Или: «Перегрузки при посадке будут несовместимы с вашей жизнью!». Тьфу!..

Спуск прошёл штатно. Хотя трясло и болтало от души. Снаружи капсула, конечно, накалилась, как лава в жерле вулкана, но на работу кондиционера это не повлияло: внутри всё ещё царили приятные и комфортные плюс двадцать три.

Выдвижные опоры пару раз качнулись, амортизируя удар, и Шмутц поздравил себя с прибытием.

Ну вот! Сейчас он им всем докажет, что они – упёртые и ограниченные тупые кретины! Слепо полагающиеся на искусственный Интеллект. А он – преданный проклятиям и униженный! – возродит человеческий род там, где и положено: на Земле!

Если, конечно, остались ещё в живых те, кто эту надпись оставил…

Одев скафандр, он приказал:

– Без моей команды никаких действий не предпринимать. Никого кроме меня в капсулу не впускать! Поддерживать со мной постоянный контакт!

– Есть, командир.

А приятный парень этот автопилот. Никогда не возражает. Эх, таких бы вот – на «Пронзающий» вместо Центрального компа, да и всех этих «живых» придурков!..

Выбравшись наружу, и ещё не начав спускаться, он невольно обвёл взором горизонт. А красиво, будь оно всё неладно. Голубые и тёмно-синие тона в ущельях могучих гор великолепно контрастируют с рыжиной и желтизной освещённой встающим солнцем песчаной равнины… Сюда бы художника какого. Ну а для него всё это – пусть и пейзажи вожделённой родины, но – лирическая чушь.

Поход от места приземления до гигантских ворот, видневшихся в паре сотен метров от надписи, занял пять минут. Надпись, кстати, оказалась сложена из покрытых простой извёсткой больших булыжников. Значит, её сделали совсем недавно! Известь – она не краска! И долго не держится!

Дойдя до стальных створок, он обрадовался: на огромной панели, вмурованной в скалу сбоку от них, мирно светились три зелёных кнопки! И под ними – три красные. Не горящие. Под первой парой кнопочек было написано: «Наружные створки шлюза».

Зелёную кнопку Шмутц и поспешил нажать.

Его радости буквально не было предела: почва под ботинками скафандра дрогнула, и массивные створки, вызывая в бетонном приямке дрожь,  действительно начали раздвигаться! За ними оказалось большое квадратное помещение, перекрытое в дальнем торце ещё двумя такими же створками: точно: шлюз!

Подойдя к дублирующему управляющему щиту на его внутренней стене, Шмутц нажал красную кнопку передних створок. Двери закрылись. Что дальше? Ага, вот что: он нажал кнопку «санобработка». С потолка и стен ударили тугие струи чего-то белого, залив стекло скафандра, шипя и шумя. Отработавшая жидкость, журча, уходила в дренажные решётки на полу шлюза. Он попереступал с ноги на ногу, поднимая и подошвы – не в его интересах заносить внутрь всякую гадость!

Пары минут на «обмыв» хватило.

Когда хлестание струй прекратилось, и стекло шлема более-менее очистилось, Шмутц нажал и третью кнопку.

Двери в подземелье так же медленно, и, словно торжественно, отворились.

Но за ними оказался не тоннель, как он было рассчитывал, ведущий в убежище в сердце горы, а ещё один отсек. Тоже, наверное, для вящей дезинфекции.

Он вошёл, нажал «закрыть». После закрытия створок действительно началась ещё обработка: и ультрафиолетом, и паром, и каким-то жёлтым газом. И снова – потоками воды. Видать, чтоб смыть уже то, чем его тут уделывали…

За третьей дверью его ждал сюрприз.

Примерно сорок полуобнажённых женщин, отлично сложенных, высоких, стройных и… Красивых! Обалденно красивых!

Стоявшая несколько впереди остальных чертовски породистая дама, сказала, приветливо улыбаясь:

– Добро пожаловать в Убежище имени Авраама Линкольна! Вы ведь – с корабля «Пронзающий Бесконечность»?

– Да, миледи. – Малькольм вспомнил, что женщина не может его слышать, и щёлкнул тумблерами: включил наружный микрофон, отключил радиосвязь, – Да, миледи!

– Вот и замечательно. А когда прибудут остальные?

– Боюсь… Они не прибудут. Они испугались вирусов и бацилл. И улетели.

Искать другую подходящую планету!

– Вот как. Что ж. Не могу их обвинять. Снаружи поверхность действительно выглядит неприглядной и пустой. И – смертельно опасной! Но вы – как вас зовут?

– Малькольм Шмутц. К вашим услугам, миссис…

– Дайана. Дайана Хиггинс. Очень рада познакомиться, Малькольм. Позвольте представить наш, так сказать, генералитет. Это – Рози. Это – Шейла. Это – Мария, София и Жоржетта. Остальных я вам представлю позже. А сейчас кратко введу в курс дела.

Мы – последние женщины, оставшиеся на Земле. Ну, во-всяком случае уже сорок лет никто не выходит на связь с нами. У нас в Убежище… К сожалению, двадцать семь лет назад случилась гражданская война. В результате которой погибли все эти сволочи. Мужчины. И теперь привычный способ смены поколений стал сильно затруднён! А размораживать эмбрионы других женщин мы не хотим. Мы хотим и сами – передать дальше свои гены!

Так что вы теперь – наша единственная надежда! Вы как – в силах? Я имею в виду – работает у вас… Репродуктивная функция?

Как ни был Шмутц циничен, и как ни желал всех этих женщин немедленно – …ать, но кровь бросилась ему в лицо перед столь неприкрытой атакой:

– Э-э…Да. С этой функцией у меня всё в порядке!

– Превосходно. В таком случае – милости прошу – для начала в ванную. Скафандр девочки вам снять помогут… А затем и приступайте. Чем скорее начнёте – тем лучше. А то мы стареем, и у двоих уже… Пропала возможность зачать!

А вымереть, как динозавры, не хотелось бы!

Поэтому начнёте с самых, если можно так сказать, старых. Вон: Рози и Ванесса.

Шмутцу ни первая ни вторая вышедшие вперёд женщины не показались старыми, или некрасивыми. Напротив! Отбирали тут их родителей – вернее, родительниц! – за красоту, что ли?! Потому что потомки «законсервированных» оказались очень даже…

Секси!

И уж если кто и стал бы возражать, чтоб подарить таким дитя – так только не он!

 

Мытьё проходило в огромной комнате – целом бассейне! И тут же стояли удобные кушетки: словно приглашая! А смысл в кушетках имелся.

Поскольку обе означенные женщины были при нём: они помогли ему действительно – помыться, намылив с головы до ног, мило улыбаясь, и пошло похихикивая, и даже скинув к концу действа купальники, чтоб «намылить» его и обнажёнными грудями – совсем, как элитную тачку на элитной автомойке!..

Не нужно говорить, что это Шмутца весьма и весьма!..

И первой он, сопя и хитро щурясь, уложил на кушетку более стройную Ванессу.

Женщина сразу расслабилась, заулыбалась, и легла в самую простую позицию.

Это, конечно, не так сильно возбуждало, как если бы она была привязана… Или он предварительно поработал над ней плетью…

Но – ничего!

Уж раз он тут – единственный, Бог и Царь – он заведёт в этом «гареме» свои порядки!

И уж покажет этим породистым кобылкам, что он один – запросто заменит всех их идиотов-мужиков! Перегрызшихся и поубивавших друг дружку!..

Дебилы!!! Как можно было бросить одних – таких… Таких… Обалденных баб!

И пусть ему немного не хватало привычных «аксессуаров», и состояния полной беспомощности у партнёрши, финал тем не менее оказался бурным и зубодробительным даже и без верёвок и плётки!

От этой Ванессы у него буквально искры сверкали в глазах, и мозг плавился!

А уж ощущения там, внизу – вообще были выше всяких похвал! Это вам – не какая-нибудь безмозглая пластиковая кукла!.. О-о!.. Ф-фу… Восторг!

Теперь бы не ударить в грязь лицом перед Рози…

Но что это?!

Бассейн и кушетка вдруг исчезли – буквально растаяли, и он оказался…

Лежащим на животе на узкой и жёсткой койке спасательного модуля!

С испачканными подштанниками и жуткой ломотой во всём теле.

Да чтоб вас!..

Сон.

Но ничего – пусть всё это – и сон, но ведь не может такого быть, чтоб и правда – за какие-нибудь восемьдесят лет повымирали обитатели всех Убежищ, там, на планете!

Значит, это его подсознание подсказывает ему: есть там спасшиеся!

Которые ждут хоть кого-то!

Его.

И он готов поспорить на тонну золота против зубочистки, что его сон окажется пророческим! И курс надо сразу проложить так, чтоб летать по орбите над Мохаве!

Он ещё посмеётся над этими уродами, выжившими его с корабля, и предавшими презрению, ненависти, и унижению!

Именно он, Малькольм Шмутц – будет тем, кто возродит чёртово Человечество!

На его прародине!

И все его дети будут похожи на него!

 

Ходжес попробовал чуть подвинуться: бок и рука затекли.

Малышка, которую он осторожно обнимал, прижавшаяся сейчас спиной к его чреслам и груди, протестующее замычала, и схватилась за его руку, даже не просыпаясь.

Доверяет: вон, вписалась многострадальными ягодицами в его втянувшийся как-то сам-собой живот. Значит, плевать, что его рука под её изголовьем онемела до бесчувствия. Главное – дать ей расслабиться… И отдохнуть.

И спокойно выспаться. Чувствуя себя…

Защищённой?

От кого вот только?

От Шмутца её защитит, конечно, любой из них… Но…

Если то, что они обсудили про поведение гада, и отношение к мерзавцу всей команды, претворить в жизнь, долго на их посудине он не протянет.

И действительно сбежит и сам! Подумав, что док у них – профи в лучшем смысле, и так наложил пластикожу, что она не сдвинулась ни на миллиметр даже в их самых яростных «постельных» баталиях, Ходжес подкатил глаза к подволку. Лежать, если не считать затекшей руки, вполне комфортно. А рука – что рука. Отойдёт.

А сейчас попробует-ка и он поспать!

Поскольку думать да «просчитывать» ситуацию у них есть кому.

 

24. Своя.

 

 

Проснулся от того, что дама, лежавшая перед ним, заёрзала, пытаясь вырваться:

– Хватит уже! Обхватил, как удав беззащитного кролика! Отпусти, говорю!

Проворчав: «Это кто тут – «беззащитный» кролик?!», Ходжес действительно разжал сцепленные, оказывается, в буквально стальной захват перед грудью, руки, и выпустил женщину. (Вот, значит, до чего доводит инстинкт – «Никому! Ни за что!..») Проморгавшись, посмотрел на неё, то одним, то другим глазом. И обеими.

Наиля, выбравшаяся «на свободу», слезла с их двуспальной. Она нисколько не стеснялась своей наготы: встала прямо перед койкой, повернулась: то налево, то направо. Тряхнула, подняв к ним руки, гривой коротких спутанных, но всё равно пышных волос. Игриво глянула искоса на Ходжеса. Выгнула спину: та ещё «кошечка»!:

– Ну? Как тебе моя божественная стать?

– Супер! Ва-аще классно! Такая, такая… э-э… Грациозная! Поджарая! Спортивная. Может, начнём утро с… Приятных процедур?

Наиля рассмеялась: просто и весело. Лицо вдруг посерьёзнело:

– Нет! Вначале схожу кое-куда, умоюсь, наштукатурюсь. Я должна выглядеть!

А потом ты проводишь меня к доку Людвигу. На перевязку.

– Болит?

– Ну… Есть немного. Отходит блокада. А вернее – уже отошла. Больно.

– Понял. – ему по сердцу резануло, когда она, взявшись за приятные округлости, чуть поморщилась: он и так знает, что мужественная. Терпит!) – Хорошо, провожу. Ты, надеюсь, оденешься?

– Нет, так пойду! Что за дурацкий вопрос?

– А откуда я знаю? Может, ты захочешь сразу… это, как оно называется… Эпатировать всех ребят?!

– Эпатировала я вас всех – с самого начала. И сейчас добавить к этому мне почти нечего. Разве что громко …кнуть!

Ходжес невольно покраснел, поскольку, пусть и не громко, но она… Сделала это!

– Ага! Купился! Ладно, не красней. Я снова пошутила. Имитировать этот звук губами я научилась ещё в четыре года. Мне уж больно нравилось, как он шокировал всех этих маминых гостей и многочисленных родственничков! Ладно – я, чур, первая – туда!

Ходжес не возражал, а только, ухмыльнувшись во весь рот, откинулся на подушку, пытаясь собраться с мыслями, и хоть чуть-чуть отойти после вчерашних (А вернее – сегодняшних!) подвигов. Наиля отправилась в ванну. Он покачал головой.

Как же ему теперь себя с ней вести?

Как муж?

Но ведь она скоро будет «женой» и всем остальным мужчинам на «Пронзающем».

Как любовник?

А как ведёт себя любовник? Он затруднялся с ответом, поскольку никогда не выступал в этой роли. Как, впрочем, и мужа… Но зачем – «париться»?

Наиля у них – умница. Наверняка сама всё подскажет. А он – подстроится!

А сейчас…

– Э-эй! Горазд же ты дрыхнуть! Оставила его буквально на пять минут одного – и нате вам! Храпит на три каюты! – полностью одетая женщина стояла над ним, тряся за плечо.

Ходжес, кинувший взгляд на часы над дверью, невольно отметил себе, что «пять минут» растянулись вообще-то на сорок, но благоразумно попридержал язык. Наиля, явно увидевшая, куда он посмотрел, довольно кивнула:

– Молодец! Быстро освоил специфику общения со мной. Главное – молчи. И соглашайся со всем, что скажу. И предложу. Мысль понятна?

– Да, ласточка моя! И как это я, балбес такой, сразу не просёк эту специфи…

– Ну-ка, замолчи! А то мы, кажется, договоримся. До очередного семейного скандала. Давай уже – вставай и одевайся. Пора к доктору!

 

Пройдя по коридору буквально пять шагов, Наиля остановилась, держась за стену:

– Проклятый Шмутц. Чтоб у него геморрой на глазу вылез. Нет, так не пойдёт. Подставляй-ка ты мне снова своё широкое и мужественное плечо!

Путешествие до медотсека много времени не заняло. По дороге им встретился только старший лейтенант Харпер. На приветствие Ходжеса он ответил, чуть улыбаясь:

– Здравия желаю и вам, старший техник, и вам, уважаемая… э-э… Самая лучшая часть любимой женщины всей нашей команды!

«Любимая женщина» фыркнула, и Ходжес поспешил развернуться, чтоб теперь её голова оказалась напротив лейтенанта:

– Здравствуйте, лейтенант Харпер. Согласна: эта часть у меня – самая лучшая. Потому что всегда молчит! И – красива!

– Согласен. Божественно красива. Впрочем, у вас и лицо, и всё остальное ничуть не хуже! Спасибо вашим родителям – наследственность у вас отменная!

– А я смотрю, мои уроки не проходят даром. Если все вокруг будут отвечать мне «в моём стиле», скоро мне и самой станет стыдно так… пошло и вульгарно шутить!

– Собственно, леди, я и не думал шутить. – приподнятая бровь не давала понять, говорит ли старший лейтенант правду, или действительно шутит, – И пусть вы от второго помощника капитана и ждёте только официальных разговоров, я считаю что в данном случае должен всё-таки… Сказать правду, называя вещи своими именами!

– Лейтенант! Прекращайте говорить мне комплименты! А то я могу подумать, что вы пытаетесь влезть вне очереди – все знают, как мы, дамы, падки на лесть!

Лейтенант весело рассмеялся:

– Ну, а если серьёзно, я чертовски рад. Что вы настроены оптимистично, хоть и, думаю, испытываете сильную боль. Вашему мужеству, миссис МакГоннегал, мог бы позавидовать любой из нас. Ну а сейчас – не смею задерживать! Техник! Прошу доставить вашу подопечную в медотсек как можно быстрее. И – несите осторожно!

Словно хрустальную вазу!

– Есть, сэр!

Удаляясь по коридору с похихикивающей Наилёй на плече, техник невольно вздохнул: где это он только недавно слышал это выражение?!

 

Доктор Людвиг сегодня не только хмурился, но и цокал зубом, и качал головой:

– Миссис МакГоннегал! Вы что – скакали верхом, что ли? Или в американский футбол играли?!

– Ну… Не совсем, доктор. Я… Повышала своё настроение. И самооценку. И заодно иммунитет. А что? Стало намного… Хуже?

– Ну… Хуже, конечно, не стало… Но я вынужден констатировать весьма слабую ремиссию повреждённых тканей и мышц. Вы перегрузили их. Можно вас попросить как-то… э-э… – заметно было, что доктор смущён, – снизить нагрузки на эту область?!

– Конечно, доктор Людвиг! Разумеется, попросить вы можете.

– И – что? – доктор снова нахмурился. Но Наиля решила не дразнить его:

– И я обещаю последовать вашим рекомендациям. Разумеется, после того, как вы наложите новую повязку!

Доктор фыркнул:

– Ох, сочувствую я вашим… Будущим партнёрам-мужьям!

– Это почему же?!

– Да потому что, если вы брякнете что-нибудь подобное, в вашем, так сказать, «фирменном» стиле – перед этим делом, ни у кого из них банально не встанет!

Наиля рассмеялась: просто и весело. Ходжес, сидевший на табурете в углу операционной, только вздыхал. Женщина чмокнула доктора прямо в уже поросшую за часы дежурства мелкой щетиной щёку:

– Док, вы прелесть! Обещаю впредь перед «этим делом» молчать, и только сексуально улыбаться и извиваться! Блинн… Говорю же – вы – прелесть! Такой весь… Неиспорченный и наивный! И краснеете почти так же мило, как вон тот балбес в углу.

«Балбес», переглянувшись с доктором Людвигом, только пожал плечами. Доктор умудрился хитро подмигнуть. После чего оба, не сговариваясь, вдруг принялись смеяться.

Наиля надулась:

– Ну-ка, прекратите немедленно! А то я, я… Расскажу вам очередную историю о своей подруге! Другой, у которой три брата-алкаша и сестра-стриптизёрша.

Под угрозой столь «крутого» наказания оба виновника немедленно поспешили покаяться, «прекратить», и уверить в том, что они смеялись вовсе не над ней.

А над анекдотом, рассказанным вчера в столовой радистом Джастином Хьюзом.

 

В столовую на завтрак они попали ближе к десяти часам – раньше перевязку закончить не получилось. Да и после неё доктор всё же решил применить электрофорез, и Наилю десять минут облучал слабо жужжавший массивный белый аппарат, похожий на томограф. На вопрос Наили доктор ответил, что это, собственно, он и есть – дело только в соответствующей перенастройке. Которую он и провёл, пока они… Отсыпались.

Наиля поблагодарила.

До столовой Ходжес всё же нёс Наилю на плече, на её ворчание, что «стыдно!» логично указав, что время завтрака давно прошло, и они вряд ли кого встретят. Так и произошло, но перед дверями Наиля всё равно потребовала спустить её на пол, и предложить ей руку.

На ней она с большим удовольствием буквально и повисла всем весом. Буркнув:

– А молодец у вас док. Снова – как новенькая. Почти не болит. Но мышцы от этой блокады жутко тянет. Веди, давай.

В огромном помещении уже действительно почти никого не было, и Наиля, помахав приветливо рукой немногим, сидящим за столами, и громко сказав «Привет всем!», и кивнув на ответные приветствия, прошла с помощью Ходжеса к перегородке, за которой располагался собственно камбуз. Где приветливо поздоровалась через гигантский проём в передней стенке с шеф-поваром:

– Доброе утро, сержант Вайс!

– О, кого я вижу! – лицо шеф-повара расплылось в приветливой и открытой улыбке, – Доброе утро, миссис МакГоннегал! Разве капитан уже разрешил вам приходить прямо сюда? И разве… Док Людвиг разрешил вам – вообще ходить?!

– Да. Они оба разрешили. Капитана я спросила сразу после процедур у доктора. И Пауэлл сказал, что теперь я могу ходить по «Пронзающему», куда и когда мне вздумается. Разумеется, в сопровождении хотя бы одного члена экипажа. Чтоб он мне всё объяснял и показывал. Ну, и поддерживал, конечно. А док Людвиг поворчал, конечно…

Но он – очень добрый!

– Кто? Док Людвиг?! Добрый?! Да не смешите мои вставные титановые суставы! Свирепей дока Людвига я у нас на корабле никого и не знаю! И уж если он приказал – постельный режим – значит – постельный режим! Без вариантов!

– Ну, видите, какая я у вас очаровательная, обаятельная, и милая? Без мыла – в любую … влезу! Я уговорила даже вашего «грозного» доктора Людвига!

– Поражаюсь! Но… Ему виднее. Итак. Что вам положить, миссис МакГоннегал?

– Да всего самого обычного. Чего и всем!

– Хорошо. Вот вам – пюре. Вот котлета… Нет: две. Салат. Погодите-ка, я тушёной цветной капусты положу тоже побольше. Она очень полезна. А вот и компот из сухофруктов. Дам-ка я вам два стакана… А то свежие фрукты будут, как сказал док Маркс, только через две недели.

– Спасибо. – женщина оглянулась, – Но…

– Минутку, миссис МакГоннегал. – Ходжес поспешил схватить поднос, – Я отнесу, потом вернусь за вами. Куда хотите сесть?

– А где ваш столик?

– Вон там! Сейчас он пуст.

– Вот и славно. Двинулись туда!

На подносе, который спустя минуту Ходжес принёс себе, котлета имелась только одна. И салата было куда меньше. И компот – один. Наиля сказала:

– Во-первых, перестань опять звать меня на «вы». А во-вторых – вот тебе половина моей второй котлеты. Всё-таки тебе – положено. Как моему главному перемещателю. И утешителю. Ну, и спасителю.

– Вот уж спасибо. Не откажусь. – техник сел напротив женщины, коротко глянул ей в глаза. Улыбнулся в ответ. Вздохнул, – Ну, приятного аппетита!

– Приятного аппетита!

Приём пищи занял не более пятнадцати минут. За это время в столовую входили и из неё выходили немногочисленные люди. Ходжес объяснил, что это те, кто что-то спешное или важное доделывал или чинил. И поэтому задержался с приёмом пищи.

Наконец Наиля, довольно рыгнув, (Техник снова чуть не подпрыгнул на стуле!) откинулась на спинку. Пресекла возможные комментарии:

– Хватит! Это – не отсутствие культуры! А дань уважения стараниям вашего шикарного кока! Кроме того, так и полагалось делать в древней Норвегии, чтоб показать хозяевам, что гость наелся и доволен!

– А когда ты успела побывать в Норвегии?

– Хватит хитро щуриться, и подкалывать. Читала я про неё. И вообще: еда и правда была вкусной.

– Ты права. Спасибо Вайсу. Кормит отлично. Жаль, что у него все колени – титановые. Поэтому он не смог сделать карьеру профессионального солдата, но, слава Богу, у него имелось хобби. Его он и превратил в свою вторую профессию!

– Надо же. Вот так про вас, красавцев, и узнаёшь такое, чего никогда бы не подумала. Но он и правда – мастер!

– Ага. А ещё мастер – док Маркс. (Прости за каламбурчик!) Именно его (Ну и, понятное дело, Хвана!) стараниями все наши фрукты-овощи-корнеплоды столь вкусны и полезны! А ещё он выращивает (Ну, ты видела!) даже дыни!

– Прекрасно. Мне сейчас как никогда нужны дыни. Прямо слюнки потекли! А ещё хочется чего-нибудь солёненького. И вообще – меня с утра что-то подташнивало.

Лицо у Ходжеса вытянулось, а улыбку как рукой смыло:

– Ты – что?! Уже?! Так… Быстро?!

– Расслабься. Это я снова – шучу. Разморило меня что-то после сытной и вкусной еды! Да и накинулась сдуру, даже почти не жуя: словно с голодного края!

– Ха! «С голодного края»! Мы с тобой потеряли столько калорий – и не сосчитать! Думаю, килограмма по два точно сбросили!

– М-м-м… Пожалуй. Но теперь – помоги мне. В-смысле – убери посуду, и доведи меня до кока.

 

Кок, отошедший к одной из десятка плит, на которых уже что-то кипело и шкворчало к обеду, очень быстро подошёл, оставив очередную гигантскую кастрюлю, над которой колдовал, когда Наиля крикнула ему через проём:

– Спасибо, сержант Вайс! Было и правда – очень вкусно!

– Наздоровье! Рад, что понравилось. Но… Вы – как? Сможете прийти на обед?

– Надеюсь. Недаром же капитан выделил мне в моё полное распоряжение на сегодня – этого сильного и широкоплечего старшего техника! Уж как-нибудь дотащит меня!

– Да вы не смущайтесь, миссис МакГоннегал! Только намекните – и вас доставят сюда в лучшем виде… Да кто угодно!

– Ага, размечтались! – Ходжес фыркнул, – Так я и отдал свою даму каким-то дохленьким охламонам! Сам прекрасно доставлю! Тем более, до этого уже каких-то три часа.

– Вот-вот, доставляй. Теперь можно делать это смело. Ребята этому гаду… Всё сказали! И если он сюда ещё раз сунет свой поганый нос, я съем свой поварской колпак!..

Ходжес мысленно отметил, что кок ничем особо не рискует: «поварского колпака» у него отродясь не водилось!

Наиля тем временем повернулась к тем немногим, кто ещё оставался в столовой. Руки сцепила перед грудью. Говорила громко:

– Я, я… Спасибо, вам, ребята! Я так… – тут у неё на глаза навернулись слёзы, и она вынуждена была замолчать, опустив голову.

Пятеро присутствовавших, отставив еду, подошли. Они смущённо молчали, очевидно, стесняясь сформулировать. За всех высказался капрал Карпов:

– Вам больше нечего бояться на нашем, а теперь – и вашем корабле, миссис МакГоннегал. Мы… Не допустим ничего такого в будущем. Да и…

Этот гад уже слинял отсюда, словно крыса, поджав хвост! И драпает к Земле!

– Я… Спасибо! И… называйте меня – просто Наиля!

– Договорились, Наиля. И – всегда к вашим услугам!

Ходжес был вынужден почесать затылок. Из глаз их «неприступной и гордой» «стервозины» сами-собой текли крупные слёзы, оставляя на щеках мокрые дорожки. Мужчины, подошедшие к ней, очевидно, оказались растеряны ничуть не меньше его: потупились, стали переминаться с ноги на ногу, явно стесняясь подойти ближе. Положение спас вышедший из-за перегородки Вайс:

– Наиля, солнце вы наше! Вот носовой платок: не сомневайтесь, он чистый! Я ношу его в кармане по привычке – в силу традиций!

Наиля промокнула платком оба глаза. Вдруг кинулась коку прямо на широкую грудь, рыдая в голос:

– Спасибо! Спасибо вам всем! Я… Знаю: вела себя, как последняя свинья! Всё пыталась остаться независимой! Гордой!

Кок чуть усмехнулся, нежно похлопывая женщину по сотрясающейся спине:

– Да ладно вам, Наиля. Мы это понимали. Ну, почти все – понимали. И мы не в претензиях! Да и вообще: вы – самая замечательная и прекрасная леди на всём белом свете!

– Ну, в этом-то я никогда не сомневалась… Тем более, что я – и правда, теперь – единственная и неповторимая! И переполнена благодарностью и желанием загладить свою вину! – Наиля, отстранившись наконец от широкой груди в белом халате и фартуке, посмотрела на кока, и на всех остальных, – И я вам это… Докажу! Делом!

Правда-правда!

Широкие улыбки показали ей, что мужчины вполне оценили её подвиг.

И горят нетерпением.

В ожиданием доказательств.

 

Малькольм сердито трахнул по пульту кулаком.

Проклятье! Никакой надписи ни перед одной горой не было!

Да и вообще: он кружил тут, над Мохаве, уже три дня, и въедливо и пристально изучил все, так сказать, местные закоулки. Но ничего даже отдалённо напоминавшего бы человеческую деятельность, не обнаружил. Плохо.

Потому что у него так и так скоро закончится пища и вода. Да и кислорода…

Осталось всего на месяц. Последний баллон оказался заправлен не полностью. Сволочи! Они там, на «Пронзающем», специально всё так подстроили, чтоб у него не оставалось вариантов!

Ну ничего. Он им всем покажет! И докажет…

Ладно, надо так и так спускаться. Потому что чего тянуть-то?!..

– Внимание, автопилот. Приказываю: произвести посадку вот в этой точке, в километре от вот этой горы.

– Приказ понятен, сэр. Прошу пристегнуть ремни.

Спуск прошёл именно так, как ему снилось: толчки и рывки, казалось, сейчас оторвут кресло вместе с ним от пола капсулы!

Хороший признак.

Наверное.

 

Поверхность оказалась покрыта толстым слоем песка – вот его в сне точно не было! – и ботинки скафандра здорово в нём увязали. Пока дошёл до скалы, которую почти «вспомнил», буквально улился потом: спасибо, климатизатор отсасывал лишнюю влагу.

Как ни странно, но и приямок и створки стальной двери действительно здесь имелись. Но Шмутц невольно закусил губы: вдруг вспомнил, где на самом деле увидел впервые эти створки!

Не во сне! А во время обучения: им показывали документально-учебный фильм про подземные Убежища и секретные Базы!

Чёрт. Неужели…

Его самые худшие подозрения подтверждало и то, что створки массивных дверей оказались приоткрыты. Нет, не открыты, а именно – приоткрыты. Человек бы протиснулся, а вот никакая техника бы не проехала…

Перекрестив на счастье пальцы, он протиснулся. Внутри темно. И ни одна лампочка у кнопок не горит. Пришлось включить налобный прожектор.

Ну и никого!

А вот дальние створки обеих внутренних дверей оказались открыты настежь: заходи кто хошь, бери, что хошь! Экое разгильдяйство.

Похоже, опоздал он. Не осталось тут никого живых. Иначе двери бы закрыли. Но проверить всё равно – надо.

Мало ли!

 

Обход первых десяти подземных Уровней, к которым его привёл длиннющий наклонный коридор, сильно утомил его. Но ничего не дал.

Как ни странно, нигде не было даже трупов! А ведь он осматривал огромные помещения, буквально заваленные разным оборудованием и техникой, очень тщательно!

Сев на ступеньки межуровневой лестницы, он перекусил. И водички попил. Кислорода в скафандре осталось на пять часов – можно, вроде, двигаться дальше…

Вот только сознание говорит о том, что бесполезно всё это. Не осталось живых!

И, тем не менее – он профессионал. А профессионал обязан во всём убедиться лично. И – так, чтоб не оставалось неясности.

Он нашёл их на последнем, пятнадцатом, этаже Убежища.

Все они лежали прямо на полу, буквально штабелями.

Скелеты. Целые, или уже рассыпавшиеся в труху или на отдельные обломки… Черепа, некоторые ещё обтянутые скальпами из слежавшихся и спутанных волос.

Было видно, что лежат они тут и гниют (А вернее – сгнили!) уже давно.

Десятки лет.

И, конечно, тут оказались не только скелеты женщин, но и скелеты мужчин. И их даже было больше. На некоторых были надеты белые халаты, но на большинстве – стандартная армейская форма. А вот на женщинах – комбинезоны. С бейджиками. Смешно.

Шмутц постоял несколько минут прямо в центре огромного тёмного зала. Он медленно поводил лучом прожектора на лбу направо и налево. Нет. Полное запустение. И дальше идти – некуда! Проклятье! Всё, значит, напрасно.

Погорели его амбиции и надежды.

Ладно, нужно возвращаться в капсулу. Всё-таки какое-никакое, а – убежище! Да и тепло там… И хотя бы почесаться можно спокойно.

 

Войдя внутрь, и выбравшись из скафандра, он запоздало подумал, что не провёл никакой «санобработки». Собственно, в тамбуре капсулы никаких приспособлений для этого и не было. Да и …р с ней! Он не верил в бациллы и вирусы, так чего париться!..

Однако попариться всё же пришлось.

Буквально через десять минут после прибытия у него засвербило в носу, и начало сводить горло. Заболела голова. Дышать стало очень… Трудно: словно ему в лёгкие какая-то сволочь налила пенистого геля для бритья, и он там загустел. И продолжает загустевать! Где же аптечка?!

Открыв бокс, он принялся рвать упаковки, и заглатывать чёртовы антибиотики, и всё, что попадалось под руку более-менее подходящего. Вкатил себе и три инъекции из шприц-тюбиков.

Не помогло. Дышать становилось всё трудней, и явно лезла кверху температура… Перед глазами всё стало нерезко, и по краям зрения словно появился кровавый туман!

Он из последних сил забрался в кресло. Приказал:

– Автопилот. Взлетаем на предыдущую орбиту!

– Приказ понятен, командир. Пристегнитесь.

Какого …рена он приказал это?! Ведь на борту капсулы – только простейшие лекарства! И … они помогут! А в космосе, на орбите – ни души!!! Разве что…

Вот погодите!

Прилетят чёртовы «посланники» к другим звёздным системам – а он – тут как тут!

И если захотят исследовать его разложившийся труп – милости просим! Заражайтесь, твари, наздоровье! Потому что если уж ему суждено подохнуть – так хоть не в одиночестве! И он постарается захватить с собой ещё… Хоть кого-то!

Но вообще-то…

Свинья он самая банальная.

Что ему сделали чёртовы другие космонавты?!

А до тех, кому он хотел бы навредить, отомстить, разделаться, сейчас не достать…

Но что-то делать нужно. Потому что терпеть эту адскую боль, что сейчас терзает его лёгкие и всё остальное тело, и даже, кажется, мозг, сил просто нет!

– Автопилот. Отмена предыдущего приказа. Приказываю: найти жерло ближайшего действующего вулкана, и на самом полном ходу врезаться в лаву внутри него!

– Приказ понятен, командир. Выполняю.

Он метался по креслу, пытаясь вдохнуть ставший тягучим, словно патока, воздух. В груди жгло. А тело словно превратилось в один сплошной нарыв!

Почему же так долго-то?!

Он уже ничего не видел, в ушах жутко звенело, перед глазами плясали цветные пятна, и дыхание словно пробивалось сквозь ту самую вожделённую обжигающую лаву!.. А в сознании его страждущий покоя и забытья мозг удерживала только одна мысль: будь прокляты его бывшие товарищи, обрекшие его на эти муки! И будь проклята эта вонючая с-сука, из-за которой он и повёл себя, как последний дурак!..

Чтоб они все сдохли, как тараканы! Чтоб им там всем повылазило!.. Твари!

Но вот громовой гул затопил всё сознание, и перед глазами закружился круговорот огненных спиралей!.. Это – что?!

Может, он проваливается в какую-то огнедышащую подземную пещеру?!

Или уж – в объятия самого Люцифера?!..

Но то, что это – Ад, у него сомнений не возникало!

Страшного удара, сплющившего в бесформенную груду металлолома спасательную капсулу, он уже не почуял…