Конан и семейка из проклятого замка

1. Странные враги и препятствия

 

Осы напали на Конана ближе к вечеру.

Он бы мог поспорить, что ничем и никак не спровоцировал это коварное нападение: шёл себе и шёл по лесу. Вёл себя даже более мирно, чем обычно: ни в каких косулей-оленей-зайцев не стрелял, (Поскольку остатки ноги одной из этих самых косуль тащил на плече!) сочные ягоды с заматеревших к концу лета кустов не рвал, и ступать на траву, опавшие листья, и мох старался как обычно бесшумно: так, чтоб, как говорится, травинка не шелохнулась…

И, тем не менее, прямо сверху, с макушки высокой старой берёзы, где имелся огромный, размером с полтелеги, дом насекомых в виде серого вытянутого шара, на него вдруг обрушился настоящий шквал из чёрно-жёлтых, сердито жужжащих, и подозрительно крупных – с добрый жёлудь! – хитиновых тел.

Отлично понимая, что отмахиваться плащом бесполезно, как и пытаться порубить нападавших в мелкое крошево мечом, киммериец… Отбросив суму и ногу косули, со всех ног пустился наутёк – назад! Потому что укусы парочки добравшихся-таки до него тварей оказались чертовски болезненны!

Они жгли покусанные руки, словно раскалённые гвозди!

Кожа в месте укусов мгновенно покраснела, и вспухла буграми. А плоть словно замёрзла: верные орудия почти перестали слушаться его приказов! И он мог бы поспорить, что ещё с десяток таких «ран», особенно в ноги – и тело просто онемеет! И его зажалят насмерть!

Так что наплевав на то, что он никогда не бегал ни от какого врага – что с мечом, что с клыками и когтями, что чародеев с их чёрным колдовством, варвар драпал сейчас со всех ног. И ему вовсе не было стыдно. Бороться человеку – с насекомыми…

Абсолютно бессмысленно!

Да и попросту невозможно.

Бежал назад Конан не просто так: пять минут назад он прошёл мимо маленького и мирного на вид озерца, вернее, скорее, даже болотца, заросшего по берегам рогозом и камышом, а по почти всей остальной поверхности – ряской, и очаровательными белыми кувшинками. Но по виду водоёма можно было сказать, что он довольно глубок, и погрузиться в него с головой удастся! И сейчас варвар благодарил Крома, своего сурового покровителя, что это озеро ему встретилось, и он запомнил расположение спасительного пруда! И что бежит он пока быстрее большей части чёртовых насекомых! Впрочем, вовсе не желающих бросить погоню, и вернуться к себе домой!

Погрузился в спасительную воду Конан просто: с разбегу нырнув прямо в заросли из широких густо-зелёных листьев, презрев прекрасные цветы, которых подавил своим могучим торсом с добрый десяток! И плевать, что место его погружения видно теперь любому врагу: все они куда меньше беспокоили его сейчас, чем подлые и неубиваемые настырные тварюшки с крыльями и – главное! – ядовитыми жалами!

Затхлая вода мгновенно сомкнулась над его головой. Вокруг сразу стало блаженно тихо, и даже те полосатые кусачие твари, что пытались запутаться у него в волосах, поспешили отстать и легко смылись с его густой гривы громко булькнувшей водой.

Однако когда через минуту Конан попытался выбраться из-под листьев кувшинок, осторожно приподняв их головой, оказалось, что мерзкие насекомые никуда не делись: так и вьются над тем местом, где он нырнул! Пусть и на высоте его роста, но явно не собираясь отступать: словно знали, гады, что он под водой долго не просидит! И рано или поздно так и так вынужден будет вынырнуть подышать!

Стоило Конану вдохнуть поглубже, как атака возобновилась: к его лицу неслось, казалось, с добрую сотню сердитых тварюшек, раскрашенных словно настоящие маленькие крылатые тигры, и вид имевших очень решительный. А именно, нацелившихся лапками-ножками, ощетинившихся жвалами, и солидного вида выпущенными наружу жалами, торчащими из кончиков брюшек!

Зрелище могло бы впечатлить и испугать более нервного человека. Но у Конана оно вызвало только раздражение: вот ведь нежданная преграда на пути!.. Да и укусы болят, хотя вода и притупила остроту боли.

Да чтоб вас!..

Конану пришлось срочно снова нырнуть, ругаясь про себя, и пытаясь быстро сообразить, как бы отделаться от непрошенных гостей.

Какого Неграла им от него надо?! Шёл себе, никого не трогал, на многоуровневый дом на берёзе не нападал… Да и сами осы – какие-то уж больно крупные. Гигантские. Но это не шмели, или шершни, а именно – осы. Ещё и с каким-то особенно сильным ядом.

Странно всё это.

Может, этих мерзких насекомых создал какой маг, или чёрный чародей – и расставил их осинники на подступах к своей отлично замаскированной в чаще леса берлоге?

Или уж – замку?..

Хотя Конан никогда и ни от кого не слышал, чтоб в местных лесах обитал какой-то, вот именно, чародей. Будь то – чёрный, опальный, или просто – отшельник.

Значит, будем исходить из предположения, что осы получились такими огромными – сами. Без посторонней помощи. И нападают на всё живое, проходящее мимо – тоже сами. Инстинктивно. А не по чьей-то зловещей указке.

А отсюда вывод: никакого «высшего» покровительства у проклятых насекомых нет. И если он их поубивает – никто к ним на помощь не придёт. И мстить за убитых не будет. Осталось немного.

Придумать, как ему поубивать их.

А это проблематично. Потому что думать, сидя под водой, и выныривая лишь на краткий миг, чтоб вдохнуть очередной, столь вожделенный, глоток воздуха, трудно.

Вот сейчас Конан пожалел, что так опрометчиво поспешил избавиться от сумы. Там, в кармашке, имелась тонкая трубка. Как раз для скрытного приближения к врагам под водой. А сейчас… Впрочем, как говорится в поговорке: «используй то, что под рукой, и не ищи себе другое…»

Мягко подплыв под водой к росшему поблизости кусту камыша, киммериец срезал кинжалом самую толстую камышину. Так. Вот: звено подходящей длины и толщины. Вырезать его. Расковырять глухие пробки, имеющиеся в обеих торцах звена. А теперь отрезать пук соцветий, имеющийся на верхнем кончике камышины. Засунуть тонким основанием внутрь трубки.

Она пусть и короткая, зато – вполне подойдёт по толщине. А метёлка, торчащая сверху, не позволит насекомым пролезть сквозь отверстие – к его рту.

В процессе изготовления приспособления для дыхания Конану пришлось, конечно, несколько раз всплывать, чтоб вдохнуть. И каждый раз он с растущим раздражением убеждался, что настырные твари не собираются снимать свою «осаду» – так и вьются над озерцом, норовя атаковать, стоит его лицу появиться над поверхностью. Пусть и в разных местах водоёма. Пусть и прикрытое лаптастыми густо-зелёными листьями.

Дышать через камышину длиной с две ладони оказалось вполне удобно. Воздух поступал свободно, и его было достаточно. Единственное, что напрягало, что приходилось как бы парить в воде на спине, и лицо держать так, чтоб оно смотрело в небо. А вот его «фирменная» трубка имела удобный изгиб – изворачиваться не пришлось бы. Да и ладно. Теперь он легко продержится так до наступления темноты. А ночью, насколько он знает повадки насекомых, они не летают. Значит, скоро уберутся к себе. Домой.

Вот так, полёживая на спине, и наблюдая, как постепенно меркнет свет вокруг озерца, и вьются над зеркалом воды еле различимые тельца, он и лежал с добрый час. Придумывая, как бы ему прикончить настырных тварей, и обезопасить себя от них на будущее. И вспоминая, какой демон занёс его сюда, в этот дикий и почти необитаемый лес.

Собственно, демон был всё тот же. И вполне обычный.

Жажда наживы.

Об этом месте ему рассказывали и наёмники-кушиты, и работорговцы из Пунта Аргосского, и караванщики из Кофа. И даже трактирщик Рафшон, пожилой, но крепкий, словно старый дуб, иранистанец, жаждой той же самой наживы заброшенный в эту заштатную дыру, однажды оговорился при нём, что ежели б был помоложе, и набрался смелости, и запасся магическими амулетами, может, и плюнул бы на свой маленький бизнес, и подался за кладом короля Овринга.

Конан эти легенды слышал, конечно, и раньше – в них разнилось только количество сокровищ, запрятанных старым королём, проклявшем своих передравшихся за наследство ещё до смерти венценосного родителя, сыновей, и спрятавшем всю свою казну в обширнейших пещерах под дворцом. А после этого приказавшем поджечь этот самый дворец. И доразрушить то немногое, что уцелело после его обрушения, сравнивая стены с поверхностью земли…

Детали этих легенд и рассказов, конечно, отличались. Но все сходились на том, что звали сердитого короля – Овринг, и дворец он поджёг лишь после того, как надёжно упрятал золото и драгоценные камни в подземелья. Обширные и многоэтажные.

Конан не без оснований полагал, что по части блуждания по запутанным и тёмным лабиринтам равных ему сейчас нет. Огромная практика! Где только, и чего только он не находил! Лишь бы там, в подземельях, и правда – что-то имелось. А, похоже, имеется.

Самым серьёзным аргументом в пользу того, что сокровище до сих пор не найдено, и не пущено в расход, явилось то, что в живых из семьи старого короля никого не осталось. Оба сына в буквальном смысле покончили со своими армиями, столкнув их в последней роковой битве, а затем – и лишили своего отца последних наследников престола. В схватке нанеся друг другу смертельные раны отравленными лезвиями мечей.

После чего мать братьев, королева Васса, прокляла и своего мужа, и постылый дворец, и место, где всё это и произошло: а именно – огромную равнину, где и состоялась последняя битва. И её окрестности. И вообще – все земли злополучного короля. И закололась кинжалом младшего из братьев.

После этого проклял место, где стоял сожжённый и разрушенный дворец, и свою загубленную жизнь, и свою чёрную юдоль и сам король Овринг. И удалился куда-то в Стигию. Чтоб, не то – умереть где-то по дороге, не то – научиться чёрной магии, позволившей бы вернуть его близких… Оттуда, откуда ещё никто не возвращался!

Прийти и занять опустевший трон проклятых земель почему-то никто из соседей, и даже авантюристов-разбойников, не пожелал. Похоже, снова хмыкнул про себя Конан, проклятье и правда – казалось современникам Овринга очень страшным.

Народ из земель небольшого, в принципе, королевства, незаметно и тихо рассосался: по соседним землям и странам. Называясь выдуманными именами, и рассказывая сказки, что они – переселенцы из якобы других стран и краёв: никто не хотел, чтоб люди показывали пальцем, и обзывали «проклятым». Так что место, вроде, должно быть пустым: желающих восстановить из пепла и руин королевский дворец, и заселить заросшие лесом поля и заброшенные пашни и луга что-то всё никак не находилось. Уже лет с двести.

И Конан, услышав сетования, вроде, трезвого и прожжённого хапуги-трактирщика, подумал: а почему, собственно, ему самому не нанести визит в «заброшенные и проклятые» земли?! Ведь чем-чем, а «проклятьями» его неугомонный Дух – не запугать!

А если удастся добраться до заваленных, и, по слухам, до сих пор не тронутых никем подвалов, и пошарить там – вдруг и правда, найдётся чего полезного?! И приятного.

Правда, в это верилось с трудом. Слишком уж лакомый кусок эти сокровища, чтоб легенды о «защитном проклятьи» остановили предшественников. Профессиональных расхитителей могил и гробниц. Или таких же свободных и вольных авантюристов, искателей приключений и сокровищ, как и он сам!

С другой стороны, раз его пока никто не нанял, и у него остались кое-какие деньжата, которые Конан ещё не успел прокутить в кабаках Мессины, почему бы и не прогуляться?! Как утверждал Рафшон, до границ королевства Овринга не больше семи-восьми дней пути. Пешком. А на коне – так вообще четверо суток!

Но поскольку верный конь Конана пал ещё две недели назад, от какой-то неизлечимой местной лихорадки, идти пришлось, вот именно – пешком. И тащить суму со столь нужными в дороге и в работе искателя приключений вещами и продуктами – на плече. А в этот раз Конан захватил, чтоб спокойно спать на лесной подстилке, и плащ из овчины – её запах отпугивает большую часть вредоносной ползучей мелюзги типа скорпионов или многоножек. Которые инстинктивно боятся её запаха.

Вот, правда, от таких насекомых, как напавшие на него летающие хищники, невыделанная овчина защитить не могла. Ну и ладно. Полёживая в воде, и мягко поводя руками-ногами, чтоб не всплыть, Конан уже придумал план, как ему разобраться раз и навсегда с гнездом его обидчиков. Причём – самым радикальным образом. Вот только нужно выяснить – одно ли оно такое тут поблизости!

С наступлением настоящих сумерек осы-таки убрались восвояси. Но Конан всё равно на всякий случай полежал под водой ещё с пяток минут: мало ли! Ещё попытаются обмануть, затаившись где-то в засаде!

Но когда осторожно и бесшумно вынырнул наконец на поверхность, всё оказалось спокойно. Ну и правильно: чтоб устраивать «засады», надо обладать хотя бы зачаточными мозгами! А у этих тварюшек – только слепые инстинкты и жажда убивать врагов!

По своему следу варвар вернулся к осиннику легко. Всё верно: вот она и нога (На которую уже напали вездесущие муравьи! Ну, от них-то он отделался легко, постучав небольшим окороком о ближайший ствол!), а вот и его плащ из овчины. Так. Осмотримся.

Нет, никаких «других» осинников поблизости не наблюдается, их не видно в обозримых пределах леса даже с его кошачьим зрением. Хорошо.

Теперь найдём подходящее место, и разведём костёр.

Наломал дров из опавших веток и сучьев Конан без проблем: они тут валялись буквально везде. Высечь огонь и раздуть искры, упавшие на имевшийся трут, тоже заняло немного времени. Как немного ушло его и на то, чтоб сделать костёр реально большим и жарким, и поджарить на нём шашлык из кусочков нарезанного с ноги косули мяса.

Наевшись, и убедившись, что вокруг уже сгустился непроницаемый мрак ночи, киммериец попроворачивал в костре парочку особенно больших дрюковин, которые явно были из сосны: смолистые, отлично горящие. Вот теперь они пылали в полную силу!

Значит, можно лезть.

Забираться на толстую старую берёзу было нетрудно. Сучьев по дороге наверх имелось предостаточно, и лезть даже с помощью одной руки удавалось легко.

Добравшись до огромного шара, скорее, состоявшего как бы из двух конусов, широкими основаниями расположенными друг к другу, и посередине насчитывавших несколько плоских лент-поясов, варвар не без опаски и интереса рассмотрел сооружение сбоку и снизу. Вот он: леток. На самом нижнем острие. А вот эти «этажи» в середине явно надстраивало не одно поколение жалящих паршивцев. Живущих колонией. А не поодиночке, как те осы, с которыми он раньше имел дело.

Что ж. За длинное жаркое южное лето эта конструкция из материала, очень напоминавшего серую грубую бумагу, наверняка неплохо просохла. И обитатели спят, даже не потрудившись выставить часовых. Наверняка надеясь на свою «грозную» славу. И высоту берёзы.

С другой стороны, это – не пчёлы. Уж к ним-то за «мёдом» никто не полезет…

Конан поднёс ярко пылающие головни к центру основания нижнего конуса, и держал несколько секунд, пока не убедился, что дно и стены огромной постройки отлично занялись, и пламя взметнулось уже на добрых два его роста вверх! После чего поспешил спуститься тем же путём, которым забрался, отбросив уже ненужные головни. Мощный гул проснувшихся хищниц он слышал даже на земле. Как и рёв пламени. Но пробиться на свободу сквозь завесу бушующего огня живым не удалось никому!

Догорел красиво полыхавший осинник буквально за минуту. Но этого оказалось достаточно: вся его чёрная масса и буквально тучи обгорелых угольков, в которые превратились тельца злобных насекомых, грохнулись вниз вместе с прогоревшими ветками берёзы. И гнездо почти уже не полыхало: всё, что могло гореть, сгорело ещё наверху.

Но Конан не пожелал останавливаться на достигнутом: мало ли! Вдруг там, в каких-нибудь внутренних и особо защищённых слоях, ещё остались какие личинки, или полусозревшие осы!

Он натащил к упавшей конструкции заготовленных веток и сучьев, и поджёг этот новый костёр своими верными факелами. Снова пламя полыхало в два его роста!

Вот теперь, убедившись, что среди угольев и золы ничто и никто не смог выжить, Конан вернулся к своему первому костру. Подбросил дров. Осмотрел лес, вслушиваясь.

Всё тихо. И никто к нему, как говорил его инстинкт, не подбирался с коварными намерениями…

Ну вот он и покончил с теми, кто безжалостно и коварно искусал его: места укусов всё равно болели, хоть он и смазал их целебным бальзамом, склянку с которым как обычно нёс в суме, завёрнутой в тряпки. Месть, как говорится, свершилась.

Почему же он не чувствует удовлетворения?

Может, потому, что враги – не люди, и ничего так и не поняли?..

Ладно, утро вечера мудренее. Посмотрим, что ждёт его завтра.

Он завернулся в свой мягкий плащ, и мирно заснул.

 

Выспался киммериец отлично.

Да, собственно говоря, так было и в предыдущие ночи. Людей здесь опасаться не приходилось, а от хищников его отлично защищал костёр: ни одно животное не подойдёт само туда, где есть обжигающее пламя.

Сожжённый осинник всё ещё дымился в лучах восходящего солнца, но варвар даже не удосужился подойти, чтоб взглянуть. Зачем, если все обитатели столь пожароопасного сооружения наверняка погибли в первую же минуту, когда полыхало так, что и более крупные твари погибли бы за считанные мгновения?!

Конан на сгоревших тварей больше не злился, тем более, что бальзам свершил свою привычную работу, и боли от укусов он не чувствовал.

Подбросив в свой притухший костерок побольше сучьев и валежника, Конан быстро нарезал ещё мяса из окорока. Нанизал на вчерашние прутики. Воткнул в землю. Пока мясо жарилось, вернулся к «своему» озерцу. В ручейке, впадавшем в него, умылся.

Вот теперь можно с полным желудком и спокойной совестью и дальше двигаться.

Лес продолжался ещё с час. Затем Конан вышел на опушку чего-то, что могло бы быть обширным выгулом, или пастбищем для овец или коров. Во всяком случае, пристально изучая из укрытия за деревьями и кустами открытую равнину, поросшую травой ему по колено и редкими кустиками ежевики, он сильно удивлялся: почему это отличное пространство не занято тоже – лесом?! Ведь все знают, что и обычные смешанные леса, и тайга, если нет никаких сдерживающих факторов, очень быстро наступают на пустое пространство, заполняя его деревьями и соответствующим подлеском.

Странно. Может, с почвой тут что-то не так? И деревья на ней не растут?

А почему тогда трава – растёт?

Но решив, что для лично него в этом поле нет ничего опасного, варвар поправил суму на плече, пристроил на нём же поудобней остатки ноги косули, да и двинулся туда, куда и шёл все эти пять дней: на юго-восток. Бдительности он, естественно, не терял.

Трава действительно оказалась по колено. В ней сновали прыткие вездесущие муравьи, ползали какие-то ярко раскрашенные не то жуки, не то – тараканы, вокруг него, вспугнутые из травы его шагами, вились мошки и комары. И оглушительно стрекотали цикады, ясно давая понять, что никого из птиц, или других насекомоядных хищников, охотящихся на них, поблизости нет.

И именно этот факт напрягал Конана особенно сильно: птицы уж от обильной и доступной трапезы просто так не отказались бы! Значит, всё-таки, что-то с этим идиллическим на вид местом – не так…

Что с ним «не так» выяснилось, когда от кромки леса он отошёл примерно на полмили. Трава впереди Конана вдруг пришла в движение, и почва, на которой она росла, внезапно встала как бы гигантским бугром! С тихим хлопком этот бугор лопнул, выпустив на поверхность «охранника» чёртова луга.

С такой тварью киммерийцу встречаться ещё не приходилось.

Похожая на чудовищно увеличенную ящерицу монстра злобно зашипела, и оскалила «ротик» – огромную пещеру шириной во всю её переднюю часть: в добрых два локтя! Но не чудовищные треугольные и загнутые назад зубы с дюйм длиной заставили Конана резко отпрыгнуть в сторону, а длинный и мускулистый язык, вылетевший оттуда, словно камень из какой пращи!

Быстрота движения этого странного «орудия» была, конечно, чудовищной, и наверняка никакое животное, или человек, сдуру оставшийся бы на месте, не смогли бы увернуться от него! Но киммериец и не был обычным человеком!

Поэтому отскочил в сторону буквально за доли секунды до того, как чёрная блямба размером с кочан капусты, имевшаяся на конце странного орудия метания, и похожая на присоску формой, попала ему в грудь!

Блямба на мясисто-мускулистом тяже просвистела мимо, по инерции пролетев ещё с добрых пять шагов! Однако варвар не стал ждать, пока тварь произведёт «перезарядку» своего метательного приспособления. За ничтожно краткий неуловимый миг он выхватил верный меч, и перерубил странный вырост!

Монстра завизжала, втянув остатки языка, и метнулась к нему, выпучив глаза, расположенные по краям пасти, и растопырив острые когти на передних изогнутых лапищах!

Ну уж, ждать, пока его покусают или исцарапают, в планы Конана не входило.

С могучим киммерийским кличем он ринулся навстречу монстре! И за два шага до её морды подпрыгнул высоко в воздух, сделав кувырок, и приземлившись прямо за мордой, на спине! Вонзить меч на всю его длину в то место, где голова соединялась с длинным, с десяток шагов, туловищем, оказалось делом мгновения!

Тварь под его сапогами конвульсивно содрогнулась. Из пасти вырвался словно вздох. Но достать врага после удара монстра не попыталась.

Конан однако поспешил соскочить со спины, и отбежать в сторону. Меч он не стал вынимать, так и оставив в туше, которая оказалась пронзена до самой земли!

Конвульсии чудища, довольно слабые и быстро закончившиеся, оказались, как он справедливо посчитал, предсмертными. Глаза, всё ещё пытавшиеся нащупать врага, остекленели. И монстра распласталась, словно бы – растеклась по траве, будто его удар выпустил из её надутого, словно бурдюк, тела, весь воздух…

Ну и правильно. Когда перерублен позвоночник, по которому импульсы-команды от мозга передаются на лапы и туловище, много не навоюешь!

Выждав для порядка с минуту, Конан снова забрался на холку чудища. Для этого пришлось подняться почти на высоту его чресел. Выдернуть меч удалось только со второй попытки: а здорово он его всадил, разъярённый коварным трюком с языком!

Вот теперь, в более «спокойной» обстановке, варвар смог полностью оценить врага, с которым встретился на этот раз.

Длинное, и похожее на варанье, туловище. Нет, не крокодил, хоть формой и похоже. Пасть куда больше и шире, чем у варанов и крокодилов: сейчас, растекшись по земле, она на самом деле была даже шире, чем основное тело: фута три.

Зубки. Хм-м… Нормальные для варанов – треугольные, жёлто-белые, загнутые назад. Когти на всех четырёх лапах тоже загнутые, и длинные: дюймов по пять. Не хотелось бы попасть в такие… Ну а язык…

Сейчас, когда мышцы твари расслабила смерть, его обрубок свесился из полуоткрытой пасти, словно кусок какого каната: явно прочного и жилистого.

Подумав, Конан вернулся, и подобрал ту часть, где имелась «присоска». Действительно: похоже на присоску. Чудовищно большую. Да ещё и обмазанную чем-то вроде клея: липкое и вязкое вещество. Интересно. Но вряд ли ему пригодится.

Так что отбросив обрубок, и обойдя труп поверженного врага, Конан просто…

Пошёл дальше!

Примерно в пятидесяти шагах от места, где тварь «взорвала» почву, выскочив на поверхность, Конан обнаружил и «входное» отверстие – яма, через которую монстра «забурилась» под поверхность луга.

А предусмотрительно. Не видя такого подозрительно выглядящего отверстия, про засаду и не подумаешь…

Конечно, мысль о том, что его «друг» может оказаться такой не один, заставляла Конана держаться насторожено, и стараться по траве ступать куда мягче, чем обычно: он прекрасно понимал, что находясь под землёй, в засаде, такие монстры ничего не видят. Но наверняка ориентируются на дрожание почвы под ногами или лапами будущей добычи.

К каковой варвар себя, естественно, не причислял.

Пока прошёл через пустошь до кромки новой рощи, а вернее – леса, встретил ещё двух подпочвенных, как он их для себя назвал, варанов. Но эти оказались помельче давешнего, и с ними киммериец расправился легко. И поскольку есть их мясо он не собирался, туши убитых так и оставил: в тех местах, где и прикончил.

Лес, а точнее, уже настоящая тайга из почти одних хвойных деревьев, показалась Конану даже более густой и плотно заросшей, чем тот, который он покинул на восходе дня. Да и сосны и ели возвышались на добрый десяток его ростов – матёрые и старые.

 

2. Тайный водовод

 

Дебри колючих кустов, усыпанных разноцветными: чёрно-фиолетовыми, красными, и оранжевыми ягодами, стояли куда выше его роста, и – неприступной сплошной стеной. Как ни странно, ни привычного папоротника, ни подлеска из тоненьких молодых стволиков не имелось. И поскольку настоящая монолитная стена из колючек тянулась в обе стороны насколько хватало взгляда, перед киммерийцем встала нелёгкая задача.

Не-ет, эти заросли – точно не просто так здесь появились! Кто-то должен был заморочиться, чтоб поставить перед незваными гостями такой заслон!

Который только круглый идиот посчитал бы выросшим сам по себе…

Почесав в затылке, и подумав (Ничего путного не придумалось!), Конан снова достал верный меч. Как ни крути, а прорубаться так и так придётся: кусты тянулись, казалось, бесконечно, и не выглядели в каких-нибудь местах менее густыми и низкими.

Рубить оказалось несподручно и тяжело: чёртовы толстые, почти в его запястье, основные стволы, у основания, конечно, перерубались. Но чтоб до них добраться, приходилось вначале долго и упорно бороться с массой отлично спутанных и пружинящих вторичных ветвей. И побегов.

Только через минут десять Конан приноровился: понял, что рубить лучше не сами веточки, а места, где они крепятся к основным стволикам. Там перерубать их оказалось возможным и с одного удара. Но к этому времени все руки и торс оказались исцарапаны, и покрыты листиками, и разноцветным, липким и густым, соком от чёртовых ягод. Заливавшим вместе с потом и глаза…

Однако только через час с лишним ему удалось-таки расчистить более-менее удобный проход в гущу тайги: пояс из приопушечных кустов оказался в добрый десяток шагов глубиной! А если учесть, что киммерийцу приходилось, пыхтя и ругаясь на всех языках Ойкумены, ещё и отдирать от неповреждённых зарослей, и вытаскивать наружу обрубленные ветви и стволики из прорубленного прохода, отбрасывая подальше, то вполне понятно, что он к концу такой непривычной работы и пропотел, словно ломовой тяжеловоз, и пропылился и «загрязнился» почище вьючного верблюда из пустынь Кофа… Хорошо хоть, никаких дам поблизости не имелось – иначе и от вида, и от ругательств Конана у них от брезгливости вытянулись бы губки, и от стыда уши в трубочку свернулись бы!..

Единственное, что утешало, что в этой тайге не имелось, вроде, никаких осинников и прочей ядовито-кусачей, летучей и ползучей мелюзги. Впрочем, Конан был готов и к сюрпризам почище насекомых: он уже понял, что неспроста тут имеются все эти, живые, или мёртвые, преграды.

Кто-то ну очень не хочет, чтоб люди пробрались к проклятому дворцу. Или даже к его руинам.

Пройдя вглубь чащи сквозь прорубленный с таким трудом коридор, киммериец невольно выругался. Снова вздохнул. Какой хитро…опый сын Неграла насадил здесь эти заросли?! Ведь они защищают новый лес куда надёжней и лучше даже, чем любые хищные звери. Типа тех же медведей или волков! А что самое плохое – если предположить, что даже если ему удастся разжиться в подвалах разрушенного дворца чем-то ценным, так ведь возвращаться – всё равно придётся!

А, значит, если он собьётся с той дороги, по которой сейчас идёт, придётся прорубать новый коридор. Убивать новых подпочвенных монстров-ящеров. И, вероятней всего, снова иметь дело с особо крупными и ядовитыми осами! Свинство!

Если у Конана и имелись определённые сомнения, то теперь-то они полностью рассеялись: кто-то там, на месте сожжённого дворца, поселился!

Кто-то очень не любящий непрошенных гостей.

И предпочитающий бороться с ними не с помощью традиционной для чародеев магии, а с помощью – как бы естественных препятствий! Чудовищно громадных и ядовитых ос. Огромных подпочвенных охотников-варанов. Явно специально выведенных и посаженных сплошняком зарослей колючих и неподатливых кустов. Можно подумать, что он – ослеплённый любовью принц, пытающийся добраться до героини старинной легенды – королевны Шиповничек…

Вот только осложнять свою вольную и весёлую жизнь с помощью, пусть и молодой, и прелестной, жены, варвару было совершенно не с руки! Настанет время – и он сам обзаведётся Королевой!.. И Королевством. И любовью он пылает не к прелестям абстрактной любимой – а ко вполне конкретным сокровищам: золоту, драгоценностям…

Ну а пока придётся приготовиться. К новым защитным барьерам от узурпатора, нагло поселившегося на «проклятых» землях, и тщательно поддерживающего у народов окружающих стран старинную байку о том, что земли – всё ещё прокляты!

Легенды. Кем-то, вот именно – тщательно подпитываемые…

А что – отличная защита! Даже покруче, чем пояс колючих кустов, на вырубку которого у обычного человека ушёл бы не один день. Или варанов и ос.

Вон, кстати, Мардук её раздери, и очередная «защита»: стоит напротив него, вздыбив шерсть на загривке, и злобно оскалив зубастую пасть!

Едва Конан выбрался на «оперативный простор» тайги, углубившись под своды чудовищно высоких крон, и отойдя от прорубленного коридора на буквально сотню шагов, как дорогу ему преградил медведь.

Да, он дорогу именно – преградил! Выбрался из-под корней какого-то поваленного заматеревшего ствола в три обхвата, где у косолапого явно имелась постоянная и хорошо оборудованная берлога. После чего, убедившись, что враг вовсе не намерен отступать или спасаться бегством, встал, сердито посверкивая бусинами мелких для такой туши глазёнок, на задние лапы и угрожающе заревел. На весь лес.

Теперь если кто и не знал, что в «огороженной» тайге появился новый враг, так уж тут – точно догадался… Впрочем, варвару на это было наплевать. Как, собственно, и на почти полутонную тушу, возвышавшуюся сейчас на добрых полтора его роста над землёй.

Подумаешь – медведь! Да, пусть они и злобны, и коварны, и имеют огромные клыки и когти, это – всего лишь звери. Обычные. Может, только чуть более – как вот этот! – крупные и злобные. А не такой искусственно созданный, «комбинированный» монстр, как тот же варан с языком-присоской!

Конан глядел в бусины наливающихся кровью глаз спокойно. Он даже меч не торопился вынимать. Ждал, что, может, до «хозяина тайги» дойдёт, что на этот раз ему попался враг, который ему не по зубам. Поскольку куда опасней и сильней его самого!

К сожалению, не дошло.

Через десяток секунд демонстрации своего чудовищного роста, широченной зубатой пасти, и могучей груди, и грозного рыка, медведь устремился к стоявшему в десятке шагов варвару.

Вот только подниматься снова во весь рост, чтоб подставить под проникающий удар грудь и сердце, косолапый не собирался! А морда, насколько Конан знал, оснащена замечательно прочным черепом – такой не перерубишь даже при его чудовищной силе!

Конан не стал много мудрить: быстро ринувшись вперёд, изо всех сил рубанул чуть наискосок по широченной, с добрый бочонок, морде, сразу отпрыгнув вбок!

Правый глаз хищника оказался выбит – через него пролегла неглубокая (Череп!), но заметная по рассечённой шерсти и обнажившимся костям, линия удара.

Сила же самого удара отбросила вбок голову медведя, буквально заставив того уткнуться мордой в землю! Явно не ожидавший такого поворота дела зверь возмущённо заревел: на всю тайгу! И уж не так «скромно», как вначале, а во всю глотку! Однако попытки потрясти головой и даже потереть вырезанный орган зрения когтистыми лапами ни к чему не привели: зрение в выбитый глаз не вернулось!

Но нельзя было сказать, что медведь «вразумился»: снова злобно рычащая морда стала поворачиваться во все стороны, пытаясь теперь углядеть целым глазом и унюхать, куда делся столь подлый и дерзкий враг!

Конан не придумал ничего лучше, как, вытянув в сторону врага меч, сказать:

– Я здесь. Но помни. Придёшь – умрёшь!

Разумеется, медведь и не подумал внять угрозе. Или голосу разума. Отсюда Конан сделал вывод, что это – именно медведь, а не направляемая чужой чародейской волей марионетка. Впрочем, в этом он до конца уверен не был. Да, собственно, и какая разница: что «управляемый», что не управляемый медведь не становился менее опасным!

Конечно, в том, чтобы убить несчастное полуослеплённое животное, не было никакой доблести. Но и оставлять в тылу рыщущее по его следам и пылающее жаждой мести чудище, было бы глупо. Тем более, что мишка словно сам провоцировал киммерийца прикончить себя: подставился. Встав снова на задние лапы, и двигаясь к варвару, размахивая передними, которыми явно привык ломать и крушить любую добычу, любого врага, и подставив удару грудь с бьющимся где-то внутри гигантским сердцем.

Где именно оно находится, Конан понял быстро. Снова ринулся вперёд с боевым киммерийским кличем! В проникающий удар вложил снова всю силу!..

Вынимая из уже остывающего тела свой верный меч, и отирая его о грязную, слежавшуюся местами бурую шерсть, Конан осматривался. Однако никто на «поддержку» хозяину тайги прийти не спешил. Или – ну очень искусно прятался: так, что даже варвар с его изощрёнными инстинктами и отличным зрением и слухом, ничего и никого не заметил. Так что спрятав меч в ножны, Конан подобрал снова с земли ногу косули, которая сильно полегчала, и суму. Подумал, не пригодится ли ему медвежья шкура. И запас медвежатины. Но ему не очень нравился её вкус. Да и жестковата эта дичина.

А если совсем уж честно – возиться было лень.

Так что он, обойдя мохнатую тушу, просто пошёл дальше.

Застывший на нём, словно панцирь, футляр из сладкого сока и пыли, делал движения крайне неудобными: словно шёл в каком корсете! Поэтому заметив первый же ручей, Конан снова сбросил наземь свои немудреные пожитки. Разделся. И залез в неглубокий поток, мирно журчащий по руслу шириной не более трёх шагов, и глубиной ему по колено. Верный меч киммериец захватить не забыл: вонзил в глинистое ложе потока прямо перед собой. Однако купание прошло спокойно.

Смыв все липкие и уже шелушащиеся, словно корочка на такыре, ошмётки, варвар, отфыркиваясь, выбрался на берег. Растёр тело мускулистыми ладонями. Выждал с минуту, пока оно обсохнет. Нормально. Можно одеваться.

На то, чтоб натянуть кожаные штаны и крепкие сапоги много времени не уйдёт.

Но в последнюю минуту варвар заметил своим изощрённым зрением, как в правом сапоге что-то исчезает, прячась в глубине.

Поэтому сапоги, перед тем, как надеть, он как следует вытряхнул и выбил.

Так и есть!

Огромный и явно ядовитый кивсяк! Отвратительная сегментированная многоножка длиной с его ладонь, имела защитную буро-чёрную полосатую раскраску, и для простого человека оказалась бы абсолютно незамеченной в полумраке чащи тайги! А вот если бы цапнула почти полудюймовыми ядовитыми челюстями за ступню – это бы точно оказалось замеченным! Ну, и «ощущения» ощущались бы до тех пор, пока яд не разошёлся бы по всему телу, и человек, получивший такой укус, в ужасных муках и корчах не распрощался бы с жизнью!..

Конан от души треснул по противной многоножке каблуком сапога: та развалилась на две половинки. Но и не думая погибать, эти половинки весьма шустро учесали в лесную подстилку из опавших сухих игл, жёлтых листьев, и мха. Конан в очередной раз почесал в затылке.

Снова снял штаны, вывернул их наизнанку. Ах вы ж гады!

Точно: вот они: лесные блохи! Оккупировали швы в районе паха!

Пришлось незваных нахлебников выбить о ближайший ствол. Вот теперь штаны проверены. И безопасны. Конечно, вряд ли блохи – тоже ядовиты, но если б ночью покусали в… Ну, том месте, которым киммериец особенно дорожил, сражаться с новыми врагами и препятствиями адекватно он не смог бы! Потому что всё время остервенело чесал бы укусы!..

Муравьёв с многострадальной ноги косули Конан сбивал почти нежно: хотя бы они не пытались навредить ему. Впрочем, кто их знает. Мало ли!

В том, что здесь с ним ведут борьбу «нетрадиционными» методами, он уже понял.

 

Идти по тайге было, если честно, нетрудно.

Здесь, в её чаще, уже не было странных стен из колючих кустов, а всё больше привычные папоротники, мох, да тоненькие стволики подлеска. Хотя росли, конечно, и ежевика, и голубика, и смородина. И малина. Но всем им было очень далеко до тех сверх-гигантских кустов, что охраняли опушку: так, мелочь пузатая…

Направления Конан держался прежнего, иногда делая на особо матёрых и толстых стволах зарубки – пытался обеспечить себе лёгкое нахождение своей «просеки». Хотя как знать: пойдёт ли он обратно этой дорогой? Или придётся выбираться с обороняемой территории другим путём? Ладно: там видно будет!

Через примерно два часа солнце поднялось в зенит, и он увидел свой обед: под большим дубом паслось три поросёнка. Малышами их назвать было трудно: каждый был длиной с добрую овцу, и в высоту почти достигал его колена. Стало быть – не сосунки. И от материнской груди, скорее всего, уже отняты. Об этом же говорит и отсутствие поблизости какого-нибудь опекающего юнцов заботливого родителя. Вот и хорошо.

Поскольку лук Конана вышел из строя, сломавшись (Конан удивился, как получилось, что надёжное и проверенное оружие вдруг переломилось посередине на второй день похода! Но при внимательном осмотре оказалось, что его середина буквально испещрена ходами жучков-древоточцев! Не иначе – и тут – происки вредоносного захватчика!), пришлось метать кинжал. Ну а поскольку рука была верна, и глаз меток, средний кабанчик, особо удачно повернувшийся боком, пал, поражённый с двух десятков шагов подкравшимся абсолютно бесшумно варваром. Снова визг на весь лес!

Двое его товарищей, тоже возмущённо-испуганно завизжав и захрюкав, ломанули в чащу. Конан выждав для порядка с минуту, убедился, что никто на визги и агонию раненного не реагирует, вышел из укрытия. Подошёл к поверженному травоядному. Выдернул глубоко, по самую рукоять, вошедшее в бок в районе сердца, оружие. Отерев, засунул снова за отворот сапога. Поросёнок, если так можно назвать годовалого подростка, уже затих.

Конан, взглянув ещё раз на небо, передумал идти дальше с тушкой на плече.

Вместо этого он снова набрал валежника. Развёл костерок. Да и занялся потрошением немаленькой туши, и нарезанием очередной порции шашлыка.

Через час, доев, и загасив тлеющие угольки подошвами сапог, варвар оставил на мшистом бугорке многострадальную и освежёванную практически до кости ногу косули: вот вам, муравьи! Теперь никто вас с неё не прогонит. Да и пованивать стало мясо.

Ещё бы! Он убил обладательницу окорока два дня назад! Провялить нет времени. А просолить – нету у него столько соли!..

Дальше по тайге он пробирался почти час. И выбрался к очередной прогалине.

Вот теперь он понял.

Что наконец добрался до легендарного места, где когда-то возвышался королевский замок: на холме за обширным лугом, в добрых двух милях, имелись явно каменные, почерневшие от времени, руины. Ну как руины: набросанные тут и там в хаотическом беспорядке огромные каменные глыбы, даже отдалённо не напоминавшие что-то упорядоченное. В виде строения.

Однако направляться прямо туда, к ним, Конан не спешил.

Двигаясь вдоль опушки и не выходя из-под прикрытия деревьев, он прошёл с милю: туда, где имелся отличный крутой овражек, проложенный выбиравшимся из леса ручьём, едва доходящим сейчас, в разгар знойного лета, ему до лодыжки. И проходившем в какой-то паре сотен шагов от остатков замка. Конан мог бы поспорить, что именно из этого ручья в давние времена и запитывался крепостной ров, до сих пор различимый под травой в виде большой круглой ложбины.

Пригибаясь, чтоб не высовываться из-за кромки овражка, варвар двинулся вперёд, шагая прямо по воде: он был по горло сыт подпочвенными крокодилами, ядовитыми кивсяками, блохами, и медведями, которые запросто могли ждать его на открытом пространстве луга. А тут – вода всё-таки. Скрывает и запах, и следы…

Когда добрался до места, откуда можно было перебраться через бывший крепостной ров к руинам, долго всматривался и вслушивался. Однако ничего подозрительного даже его изощрённые чувства и инстинкты не говорили. Вот и славно. Вперёд!

Правда, пока не совсем всё же – вперёд. А, скорее, – в обход!

Обходить по кругу так называемые руины, держась наружного откоса бывшего рва, Конан старался неторопливо. Придирчиво выбирая на каждом шагу, куда поставить ногу: только капканов или ловушек ему не хватало!

К концу обхода, занявшему добрых полчаса, он убедился только в одном.

Никакие это – не руины бывшего замка!

Просто кто-то не поленился вырыть неглубокую, но широкую, чтоб выглядела как оплывшая от времени, траншею, положить внутрь полученного круга несколько гигантских булыжников и осколков скалы, и надеяться, что идиот, купившийся бы на такие декорации, потратит кучу сил и времени, пытаясь начать копать, и что-то отсюда вырыть…

А выдало подставной замок то, что этот искусник-декоратор не позаботился придать камням хотя бы видимость былой обработки! И оставить следы от извести, которой обычно и скрепляются камни в кладке! И сомневаться в том, что это – просто скалы, перенесённые сюда, пусть и давно, никогда не являлись частью стен, не приходилось.

Сплюнув, и больше не пытаясь прятаться, киммериец двинулся дальше.

 

Направление его движения почти совпадало с направлением течения ручейка.

Но теперь Конан шёл, не спускаясь вниз, а прямо по невысокому берегу. Поэтому запруду в русле увидел издали: шагов с трёхсот. А о том, что впереди его ждёт что-то в этом роде, он догадался по увеличению глубины воды, и более спокойному и плавному её течению.

То, что это именно – сооружённая кем-то запруда, сомневаться не приходилось: толстые столбы, на которых она держалась, шли, пересекая русло, правильным частоколом, тщательно переплетённые какими-то лозами. А когда киммериец подошёл поближе, стало видно и массивную, полого уходившую под воду, дамбу из земли, повышавшей уровень крохотного, в-общем-то, ручья – до почти его роста! Настоящее озеро! Ну, или водохранилище. Карликовое.

Потому что берега ручья шире не стали.

Однако кто-то же для чего-то эту дамбу построил. И нужно усилить бдительность.

Причину строительства дамбы Конан обнаружил довольно быстро, подойдя к запруде на десяток шагов.

Примерно в двадцати шагах от ряда вбитых в ложе ручья стволов на поверхности спокойной в остальном воды имелась воронка. Словно здесь поток уходил в какую-то подземную трубу! Невидимую отсюда. Но забиравшую почти всю воду: дальше за запрудой в полусухое русло стекали только жалкие струйки.

Хм-м…

Конан забрался на небольшой бугор, имевшийся на берегу ручья. Вот так, чуть сверху, все неровности и детали местности отлично видны!

Есть!

Вон она – уходит в сторону ничем, вроде, не примечательного участка луга, неглубокая, и сплошь заросшая чуть более густой и тёмной травой, еле заметная в плоской поверхности равнины, впадина.

Всё ясно: кто-то проложил тут глубокую канаву, уложил на дно длинную и толстую трубу, и засыпал назад вынутым грунтом! И если б не свойства этого самого грунта, это запросто прошло бы незамеченным! Ну а благодаря тому, что вынутый и уложенный назад в яму грунт никогда не ляжет так, как лежал, предательские следы всегда останутся. Хотя бы те, что сейчас демонстрирует более густая и высокая трава: значит, почва над трубой увлажнена сильнее окружающего луга.

И, следовательно, труба – хоть чуть-чуть, но – пропускает…

Не мудрствуя лукаво, Конан двинулся вдоль русла трубы, не забывая внимательно оглядываться и вслушиваться. Но пока кроме трелей жаворонка, стрекотания цикад и зуда от роения над головой вездесущих мошек, норовивших залезть ему в уши, слышно ничего не было. Да и хорошо. Уж эти-то, привычные, звуки, не отвлекали, и скрыть какие-нибудь посторонние шумы или шорохи не смогли бы.

К люку в холмике Конан подошёл буквально через четверть часа.

То есть – то, что это люк, под которым имеется вход в какое-то подземелье, он не увидел, а догадался. Большой, примерно в его рост, прямоугольный кусок земли был покрыт чахленькой и отличавшейся по цвету от остальной, травкой. Ну а что может скрываться под такой маскировкой?

Правильно: люк над входом в подземелья! И если б не конец лета, и не яркое солнце, подсушившее траву, высаженную над этим люком, он бы точно ничего не заметил.

Э-э, нет: заметил бы.

Потому что след от трубы обрывался всего в десяти шагах от этого места, и догадаться, что именно здесь труба заканчивает свою работу по доставке воды в предназначенные для неё резервуары, или подземные капитальные водоводы, было нетрудно.

Конан не придумал ничего лучше, как поддеть мечом слой подсохшего дёрна над люком. А потом и полностью подрылся под него. Свернуть, словно матрац, маскирующую подстилку, удалось легко. Так же как и поддеть мечом и распахнуть настежь имеющийся под ней длинный но узкий люк из металла, не оснащённый даже ручкой или запором.

Когда люк открылся, оттуда пахнуло на варвара сыростью, плесенью и холодом.

Хвала Крому, никаких чудищ или врагов из лаза не вылезло. Но Конан не обольщался. Похоже, внутри будет не слишком приятно. Кто бы там не засел, на «тёплый» и радушный приём вряд ли стоит рассчитывать… Учитывая ос, варанов, и кусты.

Конан покопался в суме. Вот он: приготовленный как раз для таких случаев, масляный светильник. Много места не занимает, почти не коптит, и куда удобней факелов: гореть может несколько часов. Насколько хватает заправки масла. А его «кошачьему» зрению вполне хватает и той крохотной искорки света, что даёт такая лампа.

Зажечь же её – дело пары минут.

После этого, не закрывая за собой тяжёлый, весящий, наверное, не меньше, чем сам киммериец, люк, варвар двинулся вниз, по склизким и оплывшим от сырости и времени, земляным ступенькам. Которые через несколько метров спуска превратились в каменные. Но лестница всё так же спускалась куда-то вниз и вниз.

 

Естественно, спуск, длившийся минут пять, не привёл его в подземелья Мардука (Там должно быть куда жарче!). Он просто перешёл в ровный горизонтальный узкий – только-только пройти, не поворачиваясь боком! – коридор, стены и потолок которого состояли из настоящего сплошного камня. Невооружённым глазом заметно было, что кто бы его не проложил, красота в виде выровненных гладких стен и правильности арочного свода его заботила в последнюю очередь! Неровные грани и выступы отсвечивали Конану в глаза, заставляя щуриться, и видно, что находится там, в конце коридора, было плохо.

Однако через пятьдесят шагов он выбрался к чему-то, что принял за перекрёсток-развилку. Влево, вправо, и далее – прямо, уходили ещё коридоры. Тоже не слишком аккуратно обработанные, но чуть более широкие. Понюхав воздух, и посмотрев, откуда дует на огонёк его крошечной коптилки ветер-сквозняк, Конан решительно свернул в левый. Тем более, что на стене этого коридора имелось что-то вроде высеченной в камне надписи на неизвестном Конану языке. Интересно.

Однако не прошёл он в сторону надписи и десяти шагов, как каменный, и казавшийся до сих пор незыблемым, пол, вдруг провалился под его ногами на протяжении добрых десяти футов, и варвар рухнул вниз – в темноту!..

Он ругал себя последними словами: утратил бдительность, расслабился, отвлёкся на чёртову надпись, наверняка для этого только и предназначенную, и вот – нате вам! Не дай Кром, внизу – острые пики!..

Приземлился, правда, мягко. Хотя правильней было бы сказать всё же – приводнился. Конан, подняв фонтан брызг, грохнулся с высоты двух своих ростов в воду, доходившую ему до груди!

К чести киммерийца нужно сказать, что меч он выхватил ещё в полёте, и масляную коптилку из руки не выпустил! Так что когда массивные плиты над головой неторопливо, и с громким скрипом и скрежетом, закрыли отверстие, через которое варвара предательски сбросили сюда, в эту ловушку, в темноте он не остался.

Однако словно бы давая понять незваному гостю, что ему здесь не рады, в каморку десять на три шага, в которой он очутился, начала вливаться вода: похоже, сработавший люк подал сигнал на какие-то затворы. Поступала вода через забранное толстенными стальными прутьями квадратное отверстие на высоте его груди. И пусть она лилась не толстой струёй, а, скорее, небольшой струйкой, сомневаться в конечном итоге не приходилось!

Ну вот он и оказался в положении крысы, которую собираются утопить!

И сейчас его дела куда хуже, чем когда он оказывался лицом к лицу с конкретными врагами! С водой-то – не больно повоюешь! Как и с кустами… Знакомый почерк!

Но надо срочно что-то придумать!

Иначе окажется скоро его буйная головушка под водой, и закончится его карьера будущего Короля, ещё не успев начаться!

 

3. Лабиринт

 

То, что вода действительно подаётся из того самого ручейка, Конан понял сразу. И по вкусу, и по запаху: струйка однозначно была оттуда. Интересно: куда маг, или кто тут живёт, девает остальную воду? Потому что жиденький поток, который лился в каморку, наполнил бы помещение до потолка не раньше, чем через сутки!

Впрочем, это не повод рассиживаться тут, тем более – по грудь в воде.

Нужно действовать!

Но как?!

Он поставил на карниз, образованный входящим к нему квадратным в плане лазом-водоводом, свою коптилку, чтоб высвободить обе руки. Благо, вода лилась только с одного его края, там, где имелся как бы жёлоб. Теперь – внимательно осмотреться.

Попробовав несколько раз в разных местах подняться по стенам наверх – к створкам предательской ловушки, Конан вынужден был отступиться: стены оказались покрыты на добрый палец предательской плёнкой: воняющей плесенью и жутко скользкой!

Простукивание и прощупывание чёртовых осклизлых стен тоже ничего не дало: никаких пустот, или щелей в монолитной кладке!

Ну а как обстоит дело с его «окном»?

Ширина лаза, и его наклон под небольшим углом позволили бы ему пролезть…

Если б не прутья!

Прутья были вмурованы в стены капитально, и сами оказались весьма толстыми: с добрый дюйм! Расстояние же между ними не превышало шести дюймов – ширина его ладони.

Но просовывать наружу только руки варвар смысла не видел. Остальное-то тело – точно не пролезет. Вот если бы удалось выдернуть… Или хотя бы согнуть один из прутьев! И поскольку никаких «скрытых» или тайных ходов из вонючей затопленной мышеловки явно не ведёт, (Иначе вода перед его «прибытием» стекла бы вся!) придётся заняться как раз прутьями: Конан уже приглядел себе один, в середине. Уже, похоже, кем-то немного расшатанный и чуть погнутый.

И сейчас он поковырял его почерневшую поверхность кинжалом, пытаясь снять имевшуюся и здесь слизь. Место соскрёба засветилось красноватым отливом. Неужели?!

Точно. Прутья, при ближайшем и внимательном рассмотрении, оказались из меди!!!

Это окислившаяся сверху чёрно-зелёная корочка не давала увидеть красно-золотистый цвет металла!

Ха! Ну и идиот этот маг! Ну, или строитель этой конуры. И пусть медь и действительно не гниёт и не ржавеет в сырости, как со временем наверняка бы произошло со сталью, зато она в несколько раз менее прочна! И, несмотря на грозный вид, согнуть такой прут должно быть не так уж трудно! Особенно – ему!

Конан, взявшись обеими руками за чуть изогнутый прут в середине окна, залез ногами на стену. Упёрся ими в окантовку отверстия. И что было сил потянул!

Но прут, понятное дело, так просто не сдался. И вылезал из своих гнёзд и гнулся очень медленно.

Конану пришлось два раза переставлять ступни в сапогах, отдыхать, и снова собираться со своими нечеловеческими силами, и тянуть, тянуть, чтоб чёртов прут вылез из пазов и согнулся настолько, чтоб в образовавшуюся дыру можно было пролезть. Хорошо, что его коптилка мирно горела, и ручеёк воды так же мирно тёк, не мешая ему, пока он пыхтел и надрывался.

Но вот дыра готова.

Конан не сомневался, что если б не его фантастические и уникальные мускулы и возможности, никогда бы он не согнул этот прут. А для нормального человека это явно нереально!.. Вот ведь гад этот строитель! Придумал специально эту пытку. Чтоб человек, оказавшийся в этой ловушке, часами мучился, наблюдая, как вода неумолимо прижимает его всё ближе к несокрушимому потолку, рыдал и метался в отчаянии, понимая, что конец неизбежен. Пытаясь, пока это возможно, просунуть в щель между прутьями хотя бы голову, и ругаться, что, кажется вот-вот – и!.. А голова наверняка так и не пролезет. И придётся всплывать, и барахтаться, поддерживая тело на поверхности.

И рано или поздно наступит мучительный конец – голову прижмёт к створкам ловушки, и вместо воздуха в лёгкие хлынет вода…

Повздыхав, повесив назад на плечо свою вымокшую многострадальную суму, и выбравшись в наклонный лаз, Конан поднял свою коптилку, и, упираясь обеими ногами в осклизлые стены прохода (Благо, расстояние между ними не превышало шага!), пополз наверх. К сожалению, промокший насквозь, и теперь весящий не меньше сорока фунтов плащ из отвратительно вонявшей невыделанной шерсти пришлось оставить внизу: он не позволил бы свободно двигаться. И, в случае нужды, обороняться.

Холодная вода струёй втекала к нему в штаны, чавкая и под его грудью, а в сапогах мерзко хлюпало. Но он терпел, и лез, понимая, что раньше, чем он доберётся до сухого места, ему не выжать штанов, и не вылить воду из сапог. А грудь высохнет и сама. Тем более, что примерно через пару минут подъёма текущая струйка исчезла в боковой трубе, размером не позволившей бы пролезть и кошке. Конан с радостью убедился, что ход наверх продолжается без изменений, и ползти по сухому и нескользкому куда удобней.

К счастью, проход оказался недлинным: спустя ещё пару минут он выбрался в какой-то обширный зал: потолок терялся в темноте в свете его крохотной лампадки, а до противоположной стены было не меньше двадцати шагов!

Убедившись, что из четырёх проходов в торцах зала, расположенных крестообразно, никто пока не появился, чтоб на него напасть, Конан занялся своим гардеробом.

Вода из сапог образовала приличную лужу. К ней добавилась и та, что получилась из выжатых штанов.

С сумой оказалось посложней: Конану пришлось расстаться со всем запасом превратившихся в липкую неаппетитную массу сухарей. Сухофрукты, размочалившиеся в ошмётки и труху, он тоже выбросил. А вот вяленное мясо оказалось подпорчено не столь сильно: если разложить на солнце хотя бы на пару часов, оно снова станет пригодным к употреблению в пищу. Но это – на крайний случай.

Потому что Конан уже не сомневался, что тот, кто поймал его в крысоловку с водной пыткой – человек. И, значит, нуждается тоже – в пище. А значит – Конан доберётся до его припасов! Чтоб пополнить то, что утратил из-за купания.

Предварительно, конечно, убив вредоносного и мерзкого нелюдима. Пытающегося воевать с врагами не лицом к лицу, как положено порядочному, пусть даже злому, чародею, а – хитрыми, подлыми, и как бы – косвенными методами!

Выжав и по возможности протряхнув от воды своё остальное немудрёное имущество, Конан двинулся осматривать зал.

А ничего необычного, или сверхъестественного. Зал как зал. И если в центре его поставить несколько столов и длинных скамей, а вон в те держаки навтыкать горящих факелов, вот и получился бы вполне привычный пиршественный, или парадный, зал замка!

Где грозный король мог бы пировать с дружиной, или придворными, или принимать высоких гостей. Или послов иностранных держав. Вон: у одной из коротких стен даже есть возвышение из пяти ступеней. Похоже, на нём-то как раз и стоял трон!

Хмыкнув, Конан подошёл к возвышению. Понимал, что как раз обычно за троном и его помпезно-шикарным обрамлением в виде занавесей, драпировок, и гобеленов, скрываются маленькие потайные дверцы!

Ведущие или в тайные покои, или…

В сокровищницу!

 

Дверца и правда нашлась.

Однако она оказалась из толстых, окованных медными полосами, дубовых досок.

Доски, к сожалению, не сгнили. Так что пришлось снова спускать с плеча любимую суму, лезть в потайной кармашек, и нащупывать знаменитые Конановские отмычки, с которыми он ограбил уже не одну сокровищницу власть предержащих, или просто – богатых купцов. Пожалуй, вот эта подойдёт к вот такой замочной скважине…

Замок, разумеется, заржавел, и пришлось, открутив крышечку, окунуть отмычку в отверстие в его коптилке, чтоб масло попало и в механизм замка. Однако тот так просто не сдался. Только через минуту осторожных манипуляций Конан услышал долгожданный щелчок. Он удовлетворённо крякнул, и, отступив на шаг, вытащил меч.

Вот теперь можно и дверь толкнуть!

Хотя, разумеется, он не ждал, что кто-то останется жив без пищи и воды более двухсот лет в тёмном и сыром помещении, осторожность не повредит. Может, тот, кто сейчас скрывается от него в каких-то неизвестных пока недрах этого подземелья, выставил какого-нибудь нежданного Стража и здесь!

Никто из отверзшегося перед ним небольшого прямоугольника не появился, и Конан, пригнувшись, шагнул за порог, держа в вытянутой руке коптилку.

Ну, что сказать.

Пустышка.

Комнатёнка, оказавшаяся перед его взором, была действительно крохотной: два на два шага. И в дальнем углу Конан заметил отверстие в каменном полу, размером как раз с такое, что можно было удобно… Всё ясно.

Туалет для его Величества. Чтоб быстренько справлять нужду, никуда не уходя с торжественных приёмов и пиршеств. Но неужели так всё просто?!

Однако самый пристальный осмотр, простукивание стен и пола, показали полное отсутствие скрытых дверей и потайных ходов: везде монолитный камень!

Разочарованный, Конан вылез снова в большой зал.

И вовремя!

Из одной из галерей доносились становившиеся всё громче звуки! Ошибиться было невозможно: кто-то приближался к киммерийцу! Кто-то двуногий, явно – в сапогах, и, судя по походке – спешащий. Человек.

Конан поднял свой светильник, который держал в левой руке, повыше, и отвёл чуть назад – чтоб блики не попадали в глаза. Меч, который держал в правой, варвар направлял всё ещё остриём в пол. Вскинуть всегда успеется! Посмотрим: может, с ним не будут воевать, а собираются провести переговоры? Иначе – зачем идти вот так: в открытую?!

Вошедший действительно оказался человеком.

Высоким, на вид – средних лет. Смоляная бородка аккуратно подбрита, чёрные же усы и кудрявые волосы, уверенный взгляд чёрных глаз. На губах – даже улыбка. Одежда – королевская. Роскошная. Вот только короны на голове нет.

Дав киммерийцу рассмотреть себя, и убедиться, что ни в холёных бледных руках, ни за поясом никакого оружия нет, незнакомец сказал:

– Приветствую тебя, Конан-киммериец. Не скажу, что рад видеть. Но вынужден принять тот факт, что мою пассивную защиту ты преодолел. Следовательно, являешься сильным противником. До тебя это сделать не удавалось ни одному воину.

Конан пожал плечами:

– И – что? Это признание должно польстить мне?

– Ну… Вероятно, да. Правда, я наслышан о твоём сильно раздутом, если позволишь так сказать, самомнении, и не удивлён твоим хамством и наглостью.

– Это где ты увидел хамство и наглость?

– Ну, как же! Ты вломился в моё жилище без приглашения, через чёрный ход. Ты согнул и выломал прут из окна моей камеры ожидания. Ты поубивал несколько моих наружных Стражей. Словом, делал всё, что порядочному гостю делать не положено.

Конан от такой дерзости на некоторое время утратил дар речи. Однако нашёлся быстро:

– Начнём по порядку. Жилище – не твоё. Оно принадлежало королю Оврингу, и любой человек не имеющий отношения к его династии – наглый узурпатор. Все народы и соседи, живущие вокруг этих земель, утверждают, что они – прокляты. И свободны. Уже два века. Ты своих прав на них не предъявлял никому из этих соседей, следовательно – ты сам никто здесь!

Далее. Твоих «стражей» я убил только потому, что они напали на меня. Первыми.

Ну а прут я выломал тоже – только для того, чтоб сохранить свою жизнь.

Теперь какое-то время молчал вошедший. Затем сказал:

– В-принципе, ты где-то прав. Я не офиширую широко того, что уже сто пятьдесят лет живу здесь. И сам тщательно поддерживаю у соседей легенду о том, что здесь так никто и не поселился, а проклятье всё ещё действует. Однако!

Ты мог бы догадаться о том, что место всё же не пустует, ещё на подходе к моим владениям. По преградам и Стражам! Ведь ты достаточно умён. И должен был понять, что просто так, сами по себе, такие преграды и Стражи у тебя на пути не появятся! Следовательно, их кто-то выставил. А значит – эти земли – заняты!

Ну а главное – я вполне законный наследник всех этих земель. И родового замка. Вернее – его остатков. В виде подвалов и подземелий.

Я – правнук великого Овринга. Моё имя – Никосс. А отца моего звали Питер, и он, к сожалению, присоединился к моим деду и прадеду – там. На небесах.

– И как же тебе удалось так хорошо сохраниться спустя… Гх-м!.. Сто пятьдесят лет, уважаемый Никосс?

– А очень просто, уважаемый Конан, – пришедший проигнорировал издёвку, прозвучавшую в голосе варвара, – Я – чародей. И научил меня магии мой учитель. Стигиец. К сожалению, продлевать жизнь я выучился только после того, как мои славные предки вознеслись на небо.

И теперь они наблюдают за мной из чертогов Митры Пресветлого – король Овринг, его сын Ботурра, и его внук Питер.

Конан невольно почесал свой многострадальный затылок.

Бэл его задери!

Похоже на правду. Особенно в той части, что этот Никосс – чародей.

Но как тогда быть с сокровищами?! Получается, этот человек – их законный владелец! И попытки Конана забрать их – незаконны.

Впрочем, когда это его останавливало?!

– Хорошо, уважаемый Никосс. Предположим, ты – действительно чародей, и правнук великого Овринга. Почему же ты сейчас не пытаешься убить меня, наглого вора и грабителя, пришедшего покуситься на твою фамильную собственность?

– Объясню. Во-первых, я не собирался тебя вот так, сходу, убивать. Я шёл взглянуть на тебя в гостевой камере, чтоб решить, можешь ли ты быть мне полезен. И, может, мне стоит оплатить твои возможные услуги. Ты ведь – наёмник? Профессионал?

Но ты решил, что ожидать меня в ней ниже твоего достоинства! – Конан только фыркнул, но Никосс снова не обратил на это внимания. Или сделал вид, что не обратил, – И я поражён твоими талантами и способностями – как воровскими, так и в качестве воина. И мне было бы искренне жаль, если б такой… э-э… во всех отношениях достойный муж погиб ни за что ни про что в моих подземельях.

Ведь там, за пределами моего королевства, ты мог бы совершить ещё много славных подвигов. И даже со временем завоевать себе своё, так сказать, персональное, королевство. Это вполне меня устроит. И я готов тебя просто… Отпустить.

Если ты дашь слово киммерийца не пытаться больше проникнуть сюда, чтоб добраться до нашей фамильной сокровищницы. И, разумеется, никому не скажешь о том, что я теперь здесь живу и правлю!

– И кем же это ты тут правишь?! – в голосе Конана звучала неприкрытая ирония.

– Ну, пусть и не людьми, но уж поверь – ничуть не менее интересными существами. – чародей в очередной раз пропустил эту иронию мимо ушей, – Но мне крайне нежелательно, чтоб о моём правлении знали там, за пределами моих границ!

– Хорошо. Предположим, я дам тебе такое слово. И – что?

– И я позволю тебе уйти отсюда. Невредимым. И даже забрать с собой…

– Что?

– Не что, а – кого. Тут у меня томится в темнице одна очень настырная и глупая особа. Красивая и молодая, но очень, очень, повторяю – глупая. Так что если ты заберёшь её с собой, мне не придётся больше заботиться о её пище, одежде… И охране. И в обмен на эту услугу я даже готов выплатить тебе компенсацию. – Никосс запустил руку в складки своей королевской мантии, и достал оттуда ладонь с пригоршней сверкающих самоцветов, – Вот. Здесь только самые крупные и безупречные драгоценности из нашей сокровищницы: рубины, алмазы. Сапфиры и изумруды.

Рука Конана снова потянулась к затылку, но он смог удержать её на полдороге:

– И ты дашь их мне просто – если я соглашусь уйти, и забрать с собой эту твою… Пленницу?

– Да. Объяснять не буду. Но пока ты будешь путешествовать с ней до её дома, или того места, где сочтёшь нужным её оставить, ты сам поймёшь, что это, – чародей снова приподнял ладонь с блестящими камнями, – возможно, даже недостаточная… Компенсация.

Конан криво усмехнулся. Понять, до какой степени невыносимыми, сварливыми, и надоедливыми могут быть некоторые представительницы женского пола, он вполне мог!

– Что? Так много болтает? И вечно в претензиях?

– Это ещё слабо сказано, Конан. Рот у неё не закрывается, по-моему, даже во время сна! А уж чего ей надо!.. Проще сказать, чего ей не надо. Ну, сам понимаешь – молодость, бескомпромиссность… Если согласишься на эту работу – и сам поймёшь!

– Но как же она попала к тебе?! Ведь пройти твои ловушки, и преграды, и Стражей – очень тяжело!

– Да. Но я соорудил, перенастроил и построил большую их часть как раз после того, как эта особа попала ко мне во дворец. Именно для того – чтоб обезопасить себя на будущее. От подобных визитов. Дело в том, что почти все мои ловушки и Стражи были настроены только на мужчин! И она сумела воспользоваться этим. Ну а потом уж я насадил стену из кустов…

Их – не обманешь! И не обойдёшь.

– Хм-м… – Конан в задумчивости покачал головой. С такой ситуацией ему ещё не приходилось сталкиваться. Может, ловушка?! – Ну хорошо. Предположим, я соглашусь. И действительно выведу эту особу за пределы твоих земель. Но кто помешает ей попытаться снова проникнуть сюда, когда я её оставлю одну?

– Не кто, Конан, а – что. Я восстановлю прорубленный тобой проход в кустах, едва вы выйдете за него, укреплю его, и уж не сомневайся: ни одна женщина проникнуть сквозь широкий пояс колючих и очень крепких кустов больше не сможет!

– Что ж. Звучит заманчиво. Но в чём подвох?

– Конан. – чародей имел такой вид, что возмущён подозрительностью «гостя», – Поверь. Тебе достаточно будет пообщаться с моей пленницей часа два, и ты сам захочешь как можно скорее вывести эту даму за пределы моего королевства, оставить её в каком-нибудь городке, или посёлке, и бежать от неё со всех ног! Если только к тому времени не обзаведёшься добрым конём. Тогда ты ускачешь!

– Вот, значит, как… А почему бы тебе просто… Не убить её?

– Я… Не могу, Конан. Ведь она – моя внебрачная дочь!

Конан некоторое время молчал, обдумывая ситуацию.

Ясное дело, что убить собственную дочь, если сильно (Что очень похоже!) любил её мать, невозможно. Но эта мать наверняка была простолюдинкой – а, значит, официально признать такое дитя сын короля не может. Как и жить с ней в одном подземельи.

С другой стороны – дочурка явно заявилась сюда не только «качать права», но и за положенной долей сокровищ. Фамильных. Похоже, они с матерью не процветали…

– Вот что, уважаемый Никосс. Давай обговорим условия нашей сделки поконкретней. Я вывожу твою дочь за пределы твоего королевства, граница обозначена стеной из колючих кустов. – чародей кивнул, – Затем я доставляю её в какой-нибудь городок или посёлок, – чародей снова кивнул, – Или уж – до дома. Или, если это окажется слишком, – Конан выделил тоном это слово, – сложно – устраиваю в любом попавшемся постоялом дворе, и… Быстро куда-то убегаю! Предоставив женщину – саму себе. Правильно?

– Да. Правильно. Разумеется, кошелёк с золотыми монетами на первое время для неё я отдам тебе. А ты дашь его ей, когда будешь прощаться. Или до этого – как тебе будет угодно и удобно. Ты человек чести, и я не сомневаюсь, что не захочешь оставить его себе. Впрочем, если тебе потребуется потратить часть денег на неё и её обустройство – смело пользуйся этими деньгами! Я уверен – лишнего ты никому не заплатишь!

– В этом ты прав. – Конан невесело улыбнулся, – Но кое-что меня в нашей сделке не устраивает.

– И что же?

– Размер платы.

– То есть?

– То есть – одна горсть драгоценностей за сомнительное удовольствие провожать, а, скорее – тащить на плече упирающееся и визжащее существо женского пола, выслушивая оскорбления и угрозы – мало.

– Хм… Смотрю, у тебя уже имеется весьма правильное представление о предстоящей миссии… Но добавить могу только ещё одну горсть!

– Согласен. – Конан посчитал, что и так достаточно много выторговал за сравнительно простую, как ему сейчас представлялось, миссию, – Пусть будет две горсти.

Ну а сейчас давай их сюда, в суму, и показывай девушку.

 

4. Девушка

 

– Следуй за мной.

Чародей повернулся и двинулся тем же путём, что и пришёл сюда. Конан, не придумав ничего лучше, пожал плечами, и действительно двинулся следом за Никоссом, вскоре поравнявшись с ним. Чародей, казалось, ничего не имел против того, чтоб варвар шёл рядом. А Конан, помня предыдущие, не слишком приятные, встречи с магами, предпочитал руки чародея видеть всё время…

Они вышли в длинный коридор, затем повернули в поперечный, свернули ещё в один. Иногда по бокам попадались двери: явно тяжёлые, из толстых дубовых досок, окованные медными полосами. Здесь, возле каждой такой двери, как ни странно, в держаках по стенам имелись и горящие ослепительным, особенно после масляной коптилки, пламенем, почти не дававшим копоти, факелы. Конан, дунув на свою верную помощницу, спрятал её назад – в суму.

Вдруг на его глазах взамен выгоревшего факела откуда-то из глубины коридора, прилетел, и встал в держак, свежий, ярко горящий факел. Погасший улетел в конец коридора… Волшебство, будь оно неладно!

Конан хмыкнул. Никосс, тоже хмыкнув, сказал:

– Она – не видит в темноте, как я. То есть – не чародейка. Поэтому, чтоб её глаза не повредить, я и устраиваю здесь освещение. А у неё в камере – и вообще дневной свет.

– Значит, ты иногда выпускаешь её… погулять?

– Ну да. Почти каждый день. Нужно же девушке двигаться! А то поправится. В-смысле – растолстеет. И не сможет нормально выйти замуж. Там, наверху.

– Смотрю, ты всё же любящий отец.

– Конан. Не нужно иронизировать. Вот когда у тебя будут свои дети… Особенно – дочери – сам всё поймёшь!

– Возможно. Но, с другой стороны, почему ты не хочешь оставить её с собой? Или у тебя есть и законные дети? Дочурки?

– Да. И они её… Не очень любят.

– Ха! Об этом нетрудно догадаться! Что, уже пробовали… Отравить?

– Отравить. Утопить. Зарезать. Удушить. Застрелить… Чего только моя старшенькая не перепробовала! К счастью, я могу довольно легко отслеживать её действия, как и действия и провокации остальных. И успеваю вмешаться. В какой-то степени это даже занятно – заставляет всё время быть начеку. И в тонусе. Хотя и поднадоело. Но вот сажать в камеры и старшенькую, да и всех прочих – было бы глупо. Наследницы, всё-таки.

– Извини, что спрашиваю, Никосс. А сыновья? Есть у тебя сыновья?

– К сожалению нет. – в тоне мага прорезалась горечь, – Такова цена моей силы. От меня могут рождаться только дочери!

– Это очень странно. – Конан действительно недоумевал. О такой «цене» за магические способности он никогда не слышал.

– Ну, что есть, то – есть. Вот так уж сложилось. С другой стороны – дочери тоже вполне… Достойная смена. Особенно – мои. (И тут говорит не только отцовская гордость, но и факты!) Да и не боюсь я оставлять королевство и дворец, пусть и подземный, но уж поверь – весьма обширный, им в наследие. Характером-то они – все в маменьку!

– А где сейчас их мать? Она тоже с вами? Или живёт где-то там? На поверхности?

– Нет. Их мать, а моя жена Цициллия, к сожалению, погибла. Переоценила свои силы. Пыталась восстановить из руин наш старый дворец. Там. На поверхности.

Но он – действительно проклят. Вернее, та его часть, что была видна всем. Так что ничего у неё не вышло, и она умерла прямо у меня на руках!

– Прости. – Конан закусил губу. Хотя теперь куда лучше понимал, кто заставил Никосса вернуться в мрачные подвалы, и попытаться восстановить королевство, – Мне очень жаль.

– Да. Мне тоже. С ней справляться с нашими дочерьми было проще…

И спасибо за сочувствие. Я вижу, что оно – искреннее. Но то, что произошло потом – в какой-то степени произошло именно из-за моей безвременной потери. Я ведь ещё вполне… э-э… молодой волшебник. И, конечно, без женщины чувствовал себя… Скверно. Поэтому через десять лет после кончины моей королевы я… Изменил её памяти.

И вот оно как обернулось!

Некоторое время они шли через открывшуюся теперь анфиладу роскошно обставленных комнат, молча. Затем Конан решил спросить:

– А сколько у тебя всего дочерей, уважаемый Никосс?

– Восемь.

– Бэл меня раздери! Никосс! Они же передерутся за престол, если ты… Ну, дашь слабину, не уследишь, или…

– Или – умру? Да, Конан такая мысль приходила мне в голову. Несколько тысяч раз! Потому что они грызутся, словно голодные крысы в бочке, уже лет сто. С другой стороны, я не слишком заморачиваюсь их дрязгами, интригами, и даже драками между собой. Лишь бы не вредили мне и моей… Внебрачной. А вообще я – приверженец древнего учения Ваади. То есть – по этому учению победить должен хитрейший и подлейший. Ну, то есть тот, кто вот именно – достоин выбиться в Лидеры, и наследовать своим предкам! Поэтому сейчас их осталось только восемь.

А было – девятнадцать.

Конан не придумал ничего лучше, как вновь почесать многострадальный затылок. Впрочем, внутрисемейные разборки и взаимоотношения со злобными и коварными отпрысками женского пола – личное дело самого чародея! Он же их отец! И как бы он их не воспитывал, и не содержал – касается только его! И какие бы методы не выбирал, чтоб выяснить, кому оставить свой трон – его личное дело!

А задача Конана куда проще.

Убрать из этой гнетущей атмосферы интриг и заговоров наивную и не владеющую магией, «внебрачную» дочь! По словам чародея – очень вредную и назойливую…

Но явно – любимую!

– Мы пришли, Конан. Вот её покои. – чародей указал на помпезно-шикарные, золочёные и с вензелями и резьбой, двустворчатые двери из дуба.

Конан кивнул:

– Красиво. Палаты действительно – королевские!

– Ну, что-что, а отремонтировать как следует эти подземные катакомбы, да навести подобающую королевскому сану красоту на интерьеры, было проще всего. Всё-таки у меня было сто пятьдесят лет! А вот прокладывать новые ходы и тоннели, как и строить новые залы – потрудней. И здесь-то мне как раз и нужны мои новые… Подданные.

– И кто же это? – впрочем, киммериец уже не сомневался, что долбят скалы и занимаются отделкой новых помещений отнюдь не люди.

– Думаю, ты уже догадался, что не люди. Это – кроты. Подправленный мной. Отдрессированные. Владеющие кайлами и ломами. И резцами, и кузнечными молотами. И плотины умеющие строить не хуже бобров. И, конечно, чудовищно увеличенные!

И сейчас они не долбят скалы, и не грохочут на всё подземелье только потому, что я приказал им остановиться, пока мы разговариваем и решаем наши проблемы. А когда вы с Найдой покинете мои чертоги, работа возобновится.

Но довольно ждать. Входи!

Двери, очевидно, повинуясь жесту колдуна, открылись вовнутрь, и Конан увидел большую и шикарно обставленную комнату, залитую сверху ярким дневным светом, проникающим через огромное, размером с небольшую лужайку, застеклённое окно.

Но не это поразило Конана, где-то глубоко в подсознании отметившего себе, что, наверное, скрывать там, на поверхности, это окно от посторонних глаз довольно трудно.

Посередине комнаты стояла, сцепив руки на груди, девушка.

Одетая в простое, чисто деревенское, платье. С тоненькой и казавшейся хрупкой фигуркой. Весьма, впрочем, ладной, и со всеми положенными выпуклостями. Лицо девушки казалось бледным, милым и испуганным. Большие чёрные глаза, очень глубокие, выразительные, и с красивым разрезом. Смоляные брови, чётко очерченный маленький рот с кораллово-алыми губками, и мелкими бисеринками белейших зубок. И, конечно, главное, что бросалось в глаза в первую очередь: огромная копна густых волос превосходного медового оттенка, сейчас красивым ореолом вздымавшихся вокруг лица.

Конан подумал, что если облик Найды хоть в какой-то мере передаёт черты её матери, та должна быть настоящей красавицей! Неудивительно, что даже Никосс не устоял.

Чародей сказал:

– Здравствуй, Найда. Позволь тебе представить знаменитого Конана-варвара. Именно он взял на себя смелость проводить тебя, и вывести из моих владений.

– Здравствуй, отец. – поклон чародею, – Здравствуй и ты, Конан-варвар. – небрежный кивок, – Только вот напрасно он взял на себя эту «смелость»! Я уже тысячу раз говорила. Я никуда отсюда не пойду! – она сердито топнула маленькой ступнёй в лёгкой изящной туфельке.

По виду девушки было заметно, что она привыкла стоять на своём, и убедить её уступить, или переменить мнение примерно так же легко, как заставить реку течь вспять!

Никосс повернулся к Конану:

– Конан. Ты сам всё понимаешь. Боюсь, тебе вот прямо так, сходу, придётся применить именно тот способ, о котором ты говорил. Однако я, как отец, не хотел бы присутствовать при насилии над моей дочерью. Это всё-таки – выше моих сил. Так что я покину вас, а в качестве провожатого пришлю старшего из отряда кротов. Прощай.

– Прощай, Никосс. Не забудь предупредить своих Стражей, чтоб не нападали.

– Насчёт этого – не беспокойся. Они настроены не впускать сюда. А вот препятствовать выходу отсюда кого бы то ни было – не будут!

– Отлично. – Конан порадовался, что и кошелёк и обе пригоршни драгоценностей чародей отдал ему заранее, и поклонился Никоссу. Тот ответил быстрым кивком.

После чего нахмурился и поспешно удалился, и его шаги быстро затихли где-то в недрах подземелий. Невольно варвар подумал, что за сто пятьдесят-то лет чародей этих подземелий нарыл вполне… Достаточно! Наверняка непосвящённый запросто заблудится. А ещё Конан всё это время продолжал рассматривать девушку, стоя напротив неё.

Что ж. Если действительно проявит строптивость, и будет упираться – придётся уводить силой. Или даже – уносить. Для чего – связать. Чтоб не дёргалась. И вставить кляп. Чтоб не отвлекала. Бессмысленной болтовнёй. От его миссии. Поскольку сделка – заключена. И Конан собирался добросовестно выполнить её условия.

Девушка между тем наконец решила высказать своё «фи». Голосом, в котором презрение буквально лилось через край, сказала:

– Ну ты. «Знаменитый». А говоря проще, жадная до чужих денег волосатая обезьяна с мускулами качка и мозгами курицы. Пошёл прочь отсюда, если не хочешь, чтоб тебя превратили в вонючую крысу!

Конан решил не грубить, хотя очень хотелось. Пожал плечами:

– Твой отец, конечно, не хочет быть грубым и жестоким со своей, явно любимой, дочерью. Ну а мне наплевать на то, что ты сейчас скажешь, и сделаешь. Я договорился с уважаемым Никоссом, что исполню для него определённую работу. И ты можешь ругаться, брыкаться и даже пытаться царапаться. Но на мои действия это никак не повлияет!

– Ах, вот как, идиот наивный! Ну так знай – меня отсюда, – она обвела комнату кивком головы, – можно вытащить только силой!

– Что ж. В таком случае, её-то я и применю. – Конан быстро прошёл, почти подбежал к девушке, и схватил в охапку её дернувшееся было в сторону тельце. По ощущениям, оно весило не больше, чем обычная овца, – Ну-ка, идём сюда! И, может, твоей милости будет угодно прилечь? Нет? Ну, тогда уж извини – это будет угодно мне. Для удобства.

С этими словами Конан уложил действительно извивающуюся, брыкающуюся, и ругавшуюся, на чём свет стоит, дочурку Никосса на шикарную постель, стоявшую у одной из стен, лицом вниз. Придерживая девицу коленом, упёртым в тоненькую спину, кинжалом, вынутым из-за голенища сапога, он ловко срезал шикарный витой шнур, имевшийся здесь очевидно для того, чтоб опускать полог. И очень быстро и профессионально связал за спиной руки своей подопечной. Не забыв подложить под шнур широкую полосу, которую вырезал из отличной, белой и мягкой, простыни.

Девица отчаянным напряжением мышц шеи вывернула голову, упиравшуюся до этого лицом в мягкую пуховую перину, и теперь, когда её полузадушенные вопли и проклятья стали слышны куда лучше, варвар разобрал:

– …! Да чтоб ты сдох, наглая скотина! Мразь! За это ты умрёшь! Так не обращаются с дочерью самого могущественного волшебника Ойкумены! Не он – так я тебя прирежу! Убью! Размозжу твою тупую тыкву! Доберусь до тебя! Даже если мне придётся потратить на это всю мою жизнь!

Конан пожал плечами:

– И я рад нашему знакомству. И взаимопониманию. И тесному сотрудничеству. Однако укрощать строптивых, наглых и возмущённых женщин и девушек – моё любимое занятие. После, конечно, отрубания голов и выпускания кишков у моих врагов, и потрошения зверушек, которых я убиваю для своего пропитания.

Поэтому хотя твой папочка и просил меня оставить тебя по возможности в живых, степень целости твоего тела мы не оговаривали.

– Ты – что?! Собрался меня изнасиловать?! Да я тебя – …!

– Ну уж нет. Связываться с сомнительным удовольствием подарить своё драгоценное и высококачественное семя такой дохленькой, вредной, и не слишком симпатичной особе не входит в мои планы!

– Ах ты ж подонок! Идиот! Дикарь! Это я-то – «не слишком симпатичная»?! И «дохленькая»?! Да за честь жениться на мне уже боролись три прин…

Кто там боролся за честь жениться на завзятой, словно базарная торговка, девице, Конан уже не услышал, так как, выждав, пока возмущённая дама пошире откроет рот, он умудрился аккуратно вставить туда приготовленный кляп. Изготовленный тоже из простыни. Который закрепил полосой из той же замечательной простыни. Надеясь, что потерю такой «ценной» постельной принадлежности Никосс ему уж как-нибудь простит.

Теперь осталось только связать ноги, что Конан и проделал, не поленившись, и подстраховавшись: связал их и в лодыжках, и коленях. Подкладки из полос под шнур сделать не забыл. Впрочем, если девица собирается вот так и вертеться, словно червяк на крючке, они не слишком помогут, так как быстро скомяхаются. И следы от верёвок на нежной и тонкой коже останутся. Конан Найде об этом так и сказал:

– Замолчи-ка хоть на мгновение и послушай. Тебе не удастся развязать эти узлы, или ослабить путы. Я – профессионал. И к тому же – моряк. Пусть и бывший. А вот пораниться о чёртов витой шнур ты можешь запросто. Кожа у тебя – как у, вот именно, тощей курицы. Слишком тонкая. И нежная. Поэтому.

Просто лежи и не извивайся. А сейчас я переверну тебя на спину.

Девица, как ни странно, вняла его словам, сверля теперь Конана огненным взором, и всё ещё ругаясь, но не дёргаясь телом. Однако сквозь материю пробивались лишь слабые и невразумительные звуки. Правда, сомневаться в их значении не приходилось.

Конан на них внимания не обращал, как не смотрел и на связанную – просто сел на постель рядом с упакованной дамой, и стал ждать, глядя на проём дверей.

 

Старший крот подошёл через пару минут – Конан услышал подозрительные шлепки по камням пола ещё издали.

Но вот странное создание нарисовалось и в дверном проёме.

Хм-м-м…

Вот уж чудище так чудище. Огромные кроваво-красные усы вокруг рта, или того, что там у монстра имелось. Каждый «ус» – толщиной в руку. Чёрная, даже с синим отливом, гладкая и густая шерсть. Вытянутое рыло…

Стояло могучее, в рост киммерийца, создание на двух задних лапах, чем-то напоминавших ласты. Только с когтями. А передние действительно напоминали человеческие руки – с цепкими и явно сильными пальцами, мускулистые, длинные. Только – тоже покрытые шерстью.

Глаз на верхней части туловища не имелось. Конан пожал плечами: ну и правильно. Крот же!

Варвар сказал:

– Ты понимаешь по-человечески?

Чудище кивнуло.

– Отлично. Тогда выполни поручение твоего хозяина. Выведи меня отсюда.

Чудовище снова кивнуло, сделало нечто вроде приглашающего жеста, и двинулось по коридору прочь, неторопливо, и вразвалку. Киммериец взвалил свою хрупкую и всё ещё что-то возмущённо мычавшую ношу на плечо, и двинулся следом. И хоть подвохов он теперь и не ждал, убедившись, что всё, что сказал ему чародей, вроде, исполняется, бдить во все стороны, и особо внимательно смотреть под ноги он не забывал.

Крот свернул в одно из ответвлений коридора, затем – в другое, в третье. Поднялся по ступенькам на два этажа. Снова провёл их по коридорам. Наконец, через десять минут блуждания по действительно обширному подземелью, они вышли, вроде, к тупику. Однако крот подошёл к стене, и что-то сделал с имевшимся там большим рычагом. Часть передней, казавшейся тупиковой, стены, медленно разошлась, открыв вид прелестного луга с цветочками и даже бабочками. Крот подобрал с пола какой-то свёрток, и передал варвару. Конан, кивнув, спрятал свёрток в суму:

– Это – продукты?

Кивок.

– Хорошо.

Крот отошёл в сторону, повернувшись, и словно предлагая Конану удалиться.

Конан так и сделал, сказав, проходя мимо странного животного:

– Благодарю. И прощай.

Крот кивнул в ответ.

Надо же! Значит, мозги-то у «подправленного» дрессированного питомца имеются вполне человеческие. Ну, или похожие. Во-всяком случае, он знает такое абстрактное для зверя понятие, как благодарность!..

Но размышлять над несчастной судьбой всё понимающих и осознающих, но находящихся в рабстве животных Конану было недосуг.

Своих проблем хватает!

 

Оказавшись снова на солнце, киммериец прикинул, что время – к закату.

И если он хочет побыстрее выбраться за живую изгородь мага, нужно бы поторопиться. Направление он определил сразу. И двинулся к своему пролому не колеблясь и не останавливаясь. Как ни странно, но дама на его плече, теперь, убедившись, что он не шутит, и её «увещеваниям» не внял, притихла. И дёргаться перестала, и замолкла, даже не давая себе труда пытаться что-то сказать. Её пышные волосы, путавшиеся у киммерийца под ногами, он умудрился подобрать, и тоже подвязать – в тугой пук, который заправил под девушку же.

Конан был рад тому, что его миссию больше не пытаются осложнить. Нести нетяжёлую ношу на плече было нетрудно: он перетаскивал грузы и потяжелей, и подольше. И подальше. Шли они в молчании, нарушаемом только вездесущими сверчками, мошками и цикадами. С другой стороны, развлекать переносимую красотку какими-нибудь занятными историями из своей богатой на приключения и путешествия, жизни, он тоже не собирался. Так что они двигались быстро, лёгким походным шагом, почти таким, как шёл бы нормальный конь, и развивая почти ту же скорость. К тому моменту, как солнце коснулось горизонта у кромки луга, они как раз вошли в лес.

На его преодоление ушло всё время сумерек. И только когда пролом оказался позади, киммериец позволил себе остановиться и оглянуться на странный шорох.

Всё верно.

Чародей не соврал, и не преувеличил свои способности: буквально на глазах новые стволики и ветви вылезали с боков и из-под земли в прорубленный им с таким трудом проход, увеличиваясь и в длину и в толщину, и покрываясь листьями и ягодами! И вот уже никаких следов того, что здесь целостность могучей стены высотой в полтора его роста была когда-то нарушена, не осталось!

Конан хмыкнул:

– Бэл меня раздери! А твой папочка-то – и правда, молодец в той части, что касается дрессировки кротов и выращивания огородов!

В ответ раздалось невнятное мычание, из чего Конан сделал вывод. Что неплохо бы сделать привал, и спокойно поесть. Да и отдохнуть.

Пока он собирал валежник, и разводил костёр, его подопечная развлекалась тем, что, думая, что он в кромешной сгустившейся тьме её действий не видит, пыталась выбраться из пут. Конан про себя ухмылялся: ну-ну, наивная глупышка. Такими верёвками и узлами он связывал врагов и пленных – за которых планировал получить выкуп.

И ни один не «развязался»!

Когда костёр весело запылал, пришло время и распаковать свёрток, который ему передал крот. И взглянуть, чем кормил дочурку заботливый папочка.

А неплохо он её кормил.

 

5. Первая попытка

 

Отлично прожаренный шашлык. Ветчина. Копчёная утка, фаршированная яблоками. Сыр – даже трёх видов. Ну и белейший, буквально тающий во рту, хлеб. Солёный миндаль, курага, кедровые орешки. Тут имелся даже драгоценный белый кишмиш – экзотическое и редкое восточное лакомство. Идущий в странах Запада почти по цене чистого серебра… И лёгкий небольшой бурдюк из отлично выделанной кожи.

Киммериец открыл отлично притёртую пробку, понюхал. Вода. Хм.

Подойдя к своей пленнице, всё ещё лежавшей на земле, Конан поднял её снова на руки, и перенёс поближе к разведённому костру. Посадил на мягкий мох, прислонив к дереву. Затем аккуратно, чтоб не повредить нежную кожу, разрезал одну из петель верёвки. Легко развязал остаток пут.

Наблюдая, как с ненавистью глядящая на него девица трясёт кистями, и ожесточённо их трёт друг о друга, пытаясь восстановить кровообращение, варвар сказал:

– Если обещаешь не болтать, а кушать, позволю вот именно – поесть. И попить.

В ответ раздался злобный рык, негнущиеся ещё кисти попробовали вытащить кляп (Впрочем, безуспешно!), и ясно было, что проклятья и ругательства, которыми Найда сыпет в его адрес, по силе и накалу страстей не уступят таковым от стигийских магов. Ну, или бранящихся на базаре торговок. Хорошо, что пальцы даму ещё не слушались – иначе Конан бы услышал не невнятное рычание, а конкретные слова. И пожелания!

Но Конан ситуацией владел:

– Ну, как хочешь.

После чего снова отодвинул спину девушки от дерева, и завязал верёвку как было.

Найда не придумала ничего лучше, чем разрыдаться. И столько отчаяния было в её голосе и позе, что менее жестокосердный, а, вернее – менее умудрённый опытом мужчина мог бы и купиться. Но не Конан:

– Не туда ты направила свои таланты. Тебе нужно было найти бродячих актёров, и примкнуть к их труппе. По части достоверных и искренних рыданий с тобой мало кто мог бы сравниться. Ладно – давай ложись на бок, вот так. Пока я буду есть, можешь понаблюдать. А когда я лягу спать, будешь охранять мой сон. Если что – мычи погромче!

Рыдания прекратились. Найда взглянула на него… Как-то по-новому. И от этого взгляда у Конана невольно мурашки побежали по спине. Ему попалась думающая спутница. А такая – опасней вдвойне! И поворачиваться к ней спиной, или даже действительно – спать, теперь реально – опасно! Её наигранное отчаяние перешло в стадию расчетливого выжидания. Подходящего момента.

Однако замолкшая девушка вдруг кивнула. Словно бы признавая его победу. Вздохнув, показала взглядом снова себе за спину. Конан тоже кивнул:

– Хорошо. Развяжу. Если, повторяю, обещаешь не болтать, а пить и есть.

Снова кивок.

Пришлось и правда вновь развязать уже основательно упакованные руки, и даже, распустив полосу из простыни, вынуть кляп. Девица проворчала:

– Тебе бы тюремным надзирателем работать. Или палачом. Нет в тебе ни капли сострадания!

Конан сделал вид, что собирается вставить кляп назад. Девица вскинулась:

– Всё-всё! Молчу-молчу! Пью и ем.

Конан чуть пододвинул к ней тряпицу, заменявшую ему скатерть, на которой разложил всё богатство, извлечённое из небольшого на вид, но оказавшегося столь содержательным, свёртка:

– Ну, приятного аппетита. Чего Митра Пресветлый, а, вернее, твой папа, послал!

Когда восстановилось кровообращение в кистях, и руки смогли хоть что-то удерживать, девушка первым делом схватила, стараясь, чтоб руки не дрожали, бурдюк. И, запрокинув голову, влила в себя не меньше литра жидкости. Конан не стал говорить, что нельзя пить сразу помногу, особенно когда мучит жажда – иначе вся столь опрометчиво выпитая жидкость просто выйдет с потом… Ну и через другие пути выхода.

Его задача – не воспитывать, обучать, и призывать к порядку вредную и злобную балованную особу, а просто – сбыть её побыстрее с рук. Поскольку за границу колючих кустов он её уже вынес. Донести бы теперь до какого-нибудь посёлка.

А лучше – довести.

А совсем уж надёжно – до родного дома. Где мать за ней присмотрит: чтоб не наделала новых глупостей.

Сам он кушал не столь жадно, и больше налегал, вот именно – на шашлык, и копчёную утку. Ну и, конечно, хлеб и сыр.

Девушка между тем заткнула пробкой горловину бурдюка, и тоже принялась за еду. Хлеб, нарезанный кинжалом варвара, ломти сыра, ломти ветчины. (Конан был не настолько наивен, чтоб предоставлять девице доступ к своим кинжалам!) Несколько кусочков шашлыка. Орехи и кишмиш. Жевала она торопливо, но тщательно. Значит, с зубами у его подопечной пока всё в порядке – Конан знал, что когда зубы больны, или в них есть дырочки, кишмиш кушать невозможно – сладкое тягучее лакомство набьётся в эти дырочки, вызывая невыносимую боль.

Впрочем, о чём это он? Было бы глупо предполагать, что у любимой доченьки чародея есть какие-то проблемы со здоровьем!..

Поев, и запив съеденное ещё парой-тройкой добрых глотков из того же бурдюка, девица кивнула. На Конана теперь смотрела вполне умиротворённо. Впрочем, его этой показной умиротворённостью обмануть было трудно. Он сказал:

– Пока у тебя руки свободны, почисти-ка зубы! Ты съела много сладкого, а оно разрушает их. Вот тебе палочка дрока. Размочаль коренными зубками кромку, чтоб получилась как бы щёточка, и прочисти. Вот так. – он показал на себе.

Девица, как ни странно, вняла предложению, и зубы прочистила, спросив:

– Ты каждый раз так делаешь?

– Нет. Только тогда, когда, как сейчас, ем что-то сладкое – вроде сушённого абрикоса. Но это случается нечасто.

– А в обычные дни?

– А в обычные дни я довольствуюсь, чем Кром послал.

Если я – в городах – тем, что предлагают в корчмах и постоялых дворах. Если как сейчас, на природе – кабаньим мясом. Олениной. Утятиной. Иногда приходится есть и более экзотическое мясо: зайцев или волков. Я не привередлив: лишь бы это было – мясо!

– Так ты – варвар!

– Да. И горжусь этим. – Конан выждал ещё немного. Сказал, – Ну, готова?

– К чему это? – но то, как она ёрзала по земле, и подкатывала глаза, не позволяло Конану усомниться в том, что готова. Избавиться от жидкости, которая должна была выйти не с потом.

– Да всё к тому же. Воды ты выпила уж больно много. Залпом. Думаю, она тебе… Уже сильно мешает. А ты особа – чародейских кровей. Гордая. Скорее удавишься, чем признаешься, что тебе надо по нужде.

Найда покраснела – вспыхнула, как маков цвет. Но затем… вдруг рассмеялась:

– Чтоб мне провалиться! Ты где научился так вежливо и тактично хамить?

Конан хмыкнул:

– Это – не хамство. Это просто банальное человеческое сочувствие. Ты же не захотела бы намочить и испачкать твоё на этот момент единственное платье?

– Ну… Нет.

– Отлично. Только не надейся, что я развяжу тебе ноги. – он покачал головой, увидев рвущиеся ей на язык слова, – Нет, поймать тебя труда не составило бы. Просто я не люблю лишних движений – да и ты могла бы себе что-то повредить сослепу, ломясь сквозь заросли. Ты же планируешь туда кинуться? Потому что на лугу не больно-то спрячешься. Так – как? Нести тебя вон туда? – он кивнул в сторону кустов.

Некоторое время царило молчание. Гордость и стыд явно боролись с прагматизмом и физиологическими потребностями. Последние победили:

– Ладно. Неси. Только, чур, не подглядывай!

Конан хотел было сказать: «А чего бы я там увидел такого, чего раньше не видел!», но, подумав, просто кивнул.

Когда через минут пять они устраивались на ночлег, Конан – прямо на земле, Найда – на собранной варваром подстилке из сухих листьев и мха, девушка вдруг сказала:

– Как мне жаль мою мать.

Конан, который отлично осознавал опасность того, что его попытаются втянуть в разговор, чтоб вызвать жалость, сочувствие, интерес к себе, и вообще – заставить ослабить бдительность, всё же спросил:

– А что там с твоей матерью?

– Она очень сильно больна. Не знаю даже, жива ли она сейчас.

– И что с ней?

– Она уже давно больна. Кажется, лихорадка. Приступы повторяются каждые две-три недели. Её так колотит – невозможно удержать на постели! Все мышцы сводит, как при судорогах, и тело буквально огнём горит – притронуться невозможно… Но потом, через час-другой, её отпускает. Обычно. Но поскольку некому было за ней присматривать те четыре года, что я провела у папочки, я сильно боюсь. Что некому было вставлять ей между зубов костяную палочку. Чтоб не задохнулась.

Я, собственно, за этим и шла к отцу. Чтоб он её вылечил.

– Ага. – Конан не скрывал скепсиса, – И почему же это он тебя оставил в качестве пленницы? Дал бы лекарство, да отпустил с наилучшими пожеланиями. И деньгами.

Девушка не колебалась ни минуты, из чего варвар сделал вывод, что ответы продумала заранее, и теперь врёт, даже не краснея:

– Потому что мы переругались. Я хотела, чтоб он уделял нам больше внимания! Навещал и помогал. Муж, всё-таки, и отец!

– А-а, так они с твоей матерью всё-таки женаты?

– Нет! – девушка всё же прикусила губу, – Официально – нет. И даже наши соседи не видели, как он приходил по ночам. А он не хотел себя связывать обязательствами. И уж тем более – не хотел, чтоб про него кто-нибудь что-нибудь знал. Иначе мать могли бы запросто сжечь на костре! Как колдунью. Ну, вернее, пособницу мага! Да и меня заодно…

– Вот, значит, как. Смотри-ка: говорю же – всё-таки – заботился о вас.

– Да какой там – заботился! – девицу словно прорвало, – Тварь он похотливая и вредная, вот кто! Потешил своё мужское естество – и в кусты! А ты, любимая, выпутывайся как хочешь! И доченька – пускай почует на своей шкуре, что значит: быть прижитой – в грехе! Думаешь, я не насмотрелась косых взглядов от взрослых за своё полуголодное детство?! Не говоря уж про побои и насмешки от их детишек?! И матери пришлось даже перебраться в другое село – а то меня и били до бесчувствия, и задразнивали до слёз!

Конан приподнялся со своего ложа, и снова взял в руки кляп. Девушка снова разрыдалась:

– Скотина бесчувственная! Обезьяна волосатая! Конечно: кому же хочется про чужие страдания слушать!

Конан пожал плечами:

– Знаешь, что, Найда, я за свою жизнь уж на страдания насмотрелся. Как и наслушался. Про те, что выпали на мою долю, вообще не говорю. Но я со своими проблемами предпочитаю справляться сам. А про чужие мне слушать уже неинтересно. Да и вряд ли мы с тобой когда-нибудь ещё встретимся. – пока он говорил, руки сами, уверенно и аккуратно делали свою работу, – И принимать участие в твоей ли судьбе, или в судьбе твоей матери, мне совершенно не улыбается.

Я – простой наёмник!

То есть – орудие, нанятое для какой-то цели. Не рассуждающее, и неумолимое. И старающееся оговорённую работу выполнить… Добросовестно!

Как ни странно, во время его короткого монолога Найда даже не сделала попыток избавиться от кляпа, или покусать его. Но уж смотрела ему в глаза…

Конан чувствовал стыд.

Нет, не то, чтоб он и правда – чувствовал себя обязанным как-то помочь этим двоим несчастным, обездоленным и гонимым, презираемым соплеменниками и соседями женщинам… Но и оставить просто так, с кошельком золотых, и полной неопределённостью в судьбе, эту Найду было бы как-то… Совсем уж жестоко.

Придётся донести, или довести – до того места, где живёт её мать. И, если что, помочь переселиться туда, где их никто не знает. В Гирканию, например. Это близко.

А пока нужно отдохнуть. И, по-возможности, выспаться.

 

Разбудил чутко спящего Конана странный шорох.

Он быстро, сквозь полусомкнутые веки, кинул взгляд на девушку: нет, та вполне мирно, хоть и лёжа в не совсем удобной позе на боку, посапывала, трогательно пустив струйку слюны из-под кляпа.

Шуршало где-то сбоку: со стороны леса, как тут же понял варвар, кто-то приближался. Кто-то небольшой, раз его не было видно поверх травы, и по производимому звуку похожий, скорее всего, на змею.

Но выжидать дольше нельзя – шорох уже всего в паре шагов от Найды!

Конан мгновенно перекинул своё тренированное тело через остатки костерка, сейчас превратившиеся в тлеющие угольки, перепрыгнул и через девушку. Меч, словно сам собой оказавшийся в его руке, сверкнув в свете звёзд, пропел зловещую песнь смерти.

Голова огромной болотной гадюки откатилась на три шага – и челюсти некоторое время сжимались и разживались, в бессильной попытке кого-то укусить! А тело начало биться в корчах, и тоже – то свивалось в тугой клубок, то выпрямлялось в одну линию, длиной шага в четыре. Конан, постояв, послушав, и повглядывавшись в чащу, и убедившись, что больше гостей оттуда не предвидится, вонзил несколько раз меч в землю – чтоб очистить от крови и мерзкой слизи твари.

Найда, очевидно разбуженная ударами меча о землю, или шумом, до сих пор производимым обезглавленным телом гадины, открыла глаза. Увидев возвышавшегося над ней киммерийца, возмущённо заверещала, и попыталась сжаться в комок – вероятно, подумала, что он хочет воспользоваться её беспомощностью. Конан хмыкнул:

– Расслабься. Всё уже позади.

Прочесть вопрос: «что – всё?!» было нетрудно. Конан сказал:

– А ты повернись на тот бок. Я подброшу веток. Видно, впрочем, и так – неплохо!

Конан и правда подбросил тоненьких, а когда они быстро и ярко вспыхнули – и веток потолще.

Найда всё это время, как ни странно, помалкивала. Только сопела, часто-часто. По сжавшимся в кулачки пальцам он видел, что она вполне заценила опасность, угрожавшую ей, и то, как Конан с этой опасностью справился.

Внезапно тело змеи замерло. И с ним стали происходить странные изменения. Нет нужды объяснять, что обезглавленное тело превратилось в туловище девушки. Конан, уже встречавшийся с чем-то подобным, прошёл чуть дальше, и за пышные и длинные волосы принёс к костру отрубленную голову. Выражение на побледневшем то ли от отсутствия крови, то ли из-за недостатка загара до бело-голубого цвета лице имелось такое, что Горгона-медуза могла бы позавидовать.

Конан сказал:

– Похоже, доченьки, которые «законные», то есть – твои сводные сестрички, очень тебя любят. Готовы даже жизнью рисковать, только бы уж – с гарантией!

Найда что-то промычала. Конан вынул кляп из её сведённого то ли судорогой, то ли просто – затекшего рта. Девушка, хмурясь, сказала:

– Это – Аннабель. Вторая по старшинству. И вторая же по опасности. Для меня.

Конан отметил себе, что напускной гонор и спесь, которых хватало в речи девушки до этого, куда-то незаметно испарились. Словно осыпалась некая шелуха с подлинной натуры Найды. Но он продолжал разговаривать с ней точно так же, как до этого:

– Хм-м… Интересно было бы посмотреть и на старшенькую. Может, она посимпатичней будет. А то у этой Аннабель… Неприветливый вид.

– А вот мне, если совсем уж честно, больше не хотелось бы ни на кого из этого гадючьего выводка смотреть! Конан! Можно тебя… Попросить?

Киммериец невольно снова почесал в затылке. Но сказал:

– Можно.

– Ты не мог бы развязать мне руки и ноги? Обещаю, поклянусь чем угодно, что не буду пытаться бежать, или снова стараться проникнуть туда, – она кивнула головой в сторону чащи, – к отцу! Наоборот. Я бы предпочла, если ты согласен пожертвовать своим прерванным отдыхом, прямо сейчас, и со всей возможной скоростью, двинуться туда – она кивнула теперь в противоположную сторону, – Домой. К матери!

Конан хмыкнул:

– В чём-чём, а в практичности мышления и здравом смысле тебе не откажешь.

Договорились.

 

Он аккуратно разрезал петли на всех путах, предоставив девушке самой разминать и растирать затекшие конечности. Сам в это время собрал их немногочисленные пожитки в суму. Костёр оставил пылать. За пару минут они с Найдой со «сборами» управились.

Уже отойдя на сотню шагов от догоравшего костерка, Конан резко обернулся.

Всё верно: из чащи, пылая отражённым светом, за удаляющейся парой наблюдали три пары глаз, находящихся на уровне земли. Найда спросила, не оглядываясь:

– Следят?

– Да. Их – не меньше, чем трое. Уж не знаю, в каких животных превратились эти, но явно – в небольших. Глаза от земли на уровне не выше твоего колена.

– Значит – в волчиц и росомаху. Этим любят заниматься Голлира, Полина и Жанна.

– Значит, любимая Аннабель работала «под прикрытием», – Конан не спрашивал, а просто констатировал, – Странно только, что они не напали все одновременно. Тогда мне было бы куда тяжелей. Но это им не помогло бы. Просто у твоего отца стало бы сразу на четырёх наследниц меньше.

Он мог бы и рассердиться… И послать погоню посолидней. И я не сомневаюсь: уж он бы подошёл к такому делу… Посерьёзней!

Впрочем, вряд ли это и ему помогло бы.

– Смотрю, от чего-чего, а от недооценки своих сил и способностей ты не страдаешь.

– Вот уж чего у меня и правда нет – так это – ложной скромности. Можешь не поверить, но сейчас я – самый востребованный и искусный наёмник, воин, и вор в пределах Ойкумены.

– Точно. Не страдаешь. Хотя я, например, о тебе никогда не слышала!

– А ты – принц, желающий вне очереди занять престол папочки или брата, и собирающий для этого войско наёмников? Или – экипаж пиратского судна, собирающийся совершить дерзкий набег на богатое и отлично защищённое поселение? Богатый падишах, ограбивший своих подданных и дерущий кабальные налоги с купцов, доверху наполнив золотом сокровищницу? На худой конец – просто богатый купец, имеющий толстую мошну, упрятанную в глубоких и защищённых заклятьями и запорами подземельях? Нет?

Тогда неудивительно, что ты обо мне не слышала. А вот все эти заинтересованные и очень настороженно относящиеся к слухам люди, обо мне знают отлично!

И можешь не сомневаться: все города и посёлки буквально кишат шпионами и соглядатаями, высматривающими северного гиганта с могучими мускулами. Одни – чтоб нанять, другие – хм… Поэтому в том числе, – варвар снова хмыкнул. – мне и приходится в последнее время работать… Вдали от городов и привычных мне мест. Слишком много наёмных убийц, действующих из-за угла, и начальников стражи получили на меня…

Заказы!

Очень щедро оплаченные.

– Вот как. Интересно. Стало быть, тебя в нашу Митрой забытую заштатную дыру занесло как бы… случайно.

– Ну, не совсем, конечно, случайно. А, вот именно – как бы. Я услышал, что тут остался пустой дворец с никем не очищенными от родовых сокровищ подвалами.

– И то, что этот дворец, как и королевство – прокляты, тебя, отчаянного храбреца и наглого авантюриста, не остановило!

– Ясное дело! С каких это пор киммерийцы боятся каких-то там старинных проклятий?! А кроме того, – он, повернув к ней лицо, в свете загорающегося восхода хитро подмигнул, – Я, как никто другой, убедился, что все эти страшилки про проклятья – полная чушь! И их обычно распускают, когда не хотят визитов незваных и наглых гостей! Охочих до сокровищ!

А если их, эти сокровища, кто-то и охраняет – так уж этот кто-то обычно поматериальней всяких там «духов» да призраков, вызванных «проклятьями»!

– То есть, ты…

– Да. Сколько раз! Уж и не упомнить, в скольких «проклятых» или покинутых городах я побывал. И сколько сокровищниц очистил.

– Чтоб мне провалиться! Тогда ты должен быть богат, как, как… Уж и не знаю – самый богатый падишах, или король!

– Верно. Так могло бы быть. Но я пока достаточно молод. И пока не горю желанием осесть на одном месте, основать своё королевство, и влачить скучную и унылую жизнь владыки земель и вассалов. Мне куда милее кочевая и свободная жизнь на приволье! А что: вся Ойкумена – в моём распоряжении! Иди, куда хочешь, делай, что хочешь!

Раздолье!

Так что всё, что добыл – пополнило мошну кабатчиков, владельцев постоялых дворов, и… Доступных и весёлых девиц! Как же – без них!

Найда покачала головой:

– Мне не понять.

– А что тебе было бы ближе? К чему стремишься ты?

– Ну… Обеспеченная жизнь. В-смысле – деньгами. Хороший дом. Лучше бы – со слугами. Любящий муж. Желательно, чтоб какой-нибудь король… Или хотя бы – купец.

Стабильность во всём, и уверенность в будущем.

Ну, и много детишек!

На этот раз головой покачал Конан:

– Нет. Скучища смертная. Впрочем, всё нормально – ты же – женщина!

– Нет! – она сердито на него глянула, – Я ещё – девушка!

– Не принципиально. – девица вскинулась было, но Конан поправился и сам, – Для меня, в-смысле – не принципиально. Ты – существо женского пола. Следовательно – в жизни у тебя и другие предпочтения, и цели, и устремления! А мне нужно, чтоб выполнить это своё задание, просто довести тебя – живой, до матери, или – до вашего дома. Ну, или туда, где ты будешь в безопасности.

Вот, кстати об этом: твои сестрички имеют обыкновение уползать, или убегать от дома настолько далеко? Или, проще говоря, перебираются ли они по эту сторону колючей изгороди?

Найда некоторое время думала. Сказала:

– Обычно – нет. Во всяком случае, я ни от кого из них не слышала, чтоб она… Выбиралась во внешний мир.

– Ах, вот как. Стало быть, вы всё же общались?

– Да. Иногда папочка устраивал нам встречи в официальной, и, так сказать, неофициальной обстановке. Всё надеялся, что мы сможем… Найти общий язык. Подружиться. Привыкнуть друг к другу.

– И – как?

– Как видишь.

– Понятно. Но вот какой у меня появился вопрос: если они умеют колдовать, ты-то – почему не умеешь?

– Папочка не учил. Сказал, что там, то есть – тут, во внешнем мире! – я могу себя случайно выдать, и меня… Казнят! Сожгут, или утопят!

– Странно. Обычно как раз с помощью колдовства-то все мои печально знакомые маги и пытаются от нападающих защищаться. И обычно – успешно. Ну, – он снова хмыкнул, – если не брать в расчёт меня. Но… Ведь раз у тебя такой отец – определённые способности и возможности должны иметься и у тебя! Наследственность, так сказать!

Найда невесело улыбнулась:

– Вот чего нет, того, к сожалению, нет. Да и сам отец получил свои знания и способности вовсе не по наследству. Его обучили. А уж он – обучил этих… Гадюк!

И с каждым прожитым годом они свои способности совершенствуют, и новым фокусам учатся. А я – получается, совершенно беззащитна!

– Ну почему же – «совершенно»? Посмотри на меня: я же – жив! Хоть магией никогда не владел, и не владею! А с какими только чародеями мне не приходилось иметь дела! И уж поверь – обычно эти встречи кончались для них вовсе не столь мирно, как с твоим отцом! Так что я уверен – добрая сталь, – Конан похлопал по рукояти верного меча, – запросто противостоит любому чёрному колдовству!

Ну, вернее, всё же – почти любому.

– Ха. – однако весёлости в тоне девушки слышно не было, – Тебе легко говорить. Ты – воин. Наёмник. Профессионал. Храбрый, сильный и опытный. А – я?

И вот, кстати, вспомнила: как-то однажды Земфира сказала, что летала над большим городом, и наблюдала, как разгружают какой-то караван, прибывший из Шема. То есть – по-крайней мере одна из дочерей – точно… Покидала пределы нашего королевства.

– Ах, вот как. Стало быть, нужно будет отвести тебя… А если жива – и твою мать, подальше от границ королевства Овринга. Хотя бы – в Гирканию. Во избежание.

– Эх, Конан… – в тоне Найды сквозило неподдельное отчаяние, – Если честно, я бы предпочла знать, что все эти «девочки» мертвы! Только это может быть надёжной гарантией! Потому что я для них – как кость в горле!

– Это почему же?

 

6. Вторая попытка

 

– Да потому, что отец объявил свою королевскую волю! Я – его наследница!

– Что за чушь! Ты же – младшая! А впереди тебя восемь… Вернее – уже семь претенденток. Официальных. И они – в своих законных правах!

– Ага. Но заковыка-то – в том, что отец всем им… Как бы это покультурней. Нет, не получается культурней. Короче: он показал им вот так! – Найда сложила из своей маленькой кисти довольно приличный кукиш. Конан хмыкнул:

– А молодец твой папочка. Умеет вызвать к своей любимой внебрачной доченьке повышенный интерес! И подлинно сестринскую любовь!

– Вот-вот. И я – о том же. Да и вообще – он любит пошутить. И поиграть. С людьми. Дело в том, что он – любитель шахмат. А там положено строить другим ловушки, интриги, заманивать и обманывать. Провоцировать. Блефовать. Словом – развивает хитрость в частности, и мыслительные способности в целом. Ну вот, объявление меня наследницей вопреки всяким там «законным правам» было чем-то вроде… Вызова! Его дочуркам.

Чтоб каждая могла попытаться… Проявить способности. Убивая меня. А он – играл, типа, на моей стороне. То есть – защита.

Вот так и погибли те бедняжки, которые оказались или слишком самоуверенны… Или – не столь расчётливы и хитры, как отец. Впрочем, у него огромный опыт, и бесконечное терпение! Он ждал вот этого, последнего, покушения, более трёх лет. Но все оставшиеся дочери или слишком умны, чтоб действовать, как те неудачницы, или…

Короче: я так полагаю, он отправил меня – с тобой, чтоб спровоцировать новые… Инциденты. То есть – чтоб они возобновили попытки добраться-таки до меня! И специально поставил тебе условием – чтоб я осталась в целости и сохранности. Теперь ты – тоже участвуешь в этой партии. Как защитник. Но ты – не он! И девочки наверняка тебя хоть и опасаются, но всерьёз – не воспринимают!!!

Так что, думаю, продолжается к его удовольствию его бесконечная игра в шахматы. И теперь он отослал меня подальше как раз для того, чтоб выбраться из скучной патовой ситуации, в которой эта партия застряла.

Конан покивал. Сказал:

– Да, примерно чего-то такого я и ожидал. Ну вот не может такой человек, как чародей, сделать что-то – просто так. Всегда есть какие-то тайные расчёты и соображения!

Но…

Неужели он действительно готов вот так, спихнув на примитивного варвара, заботу о своей, как он уверяет, любимой доченьке, оставить тебя на растерзание этих… хищниц?

– А почему – нет? Если какая-то из них докажет, что это возможно – честь ей и слава! Значит, она станет наследницей! А если нет – значит – вперёд, следующая!

– Закон джунглей. Выживает и побеждает сильнейший. Жестоко. Но – расчётливо. С другой стороны, только твой отец мог решиться и имел возможность поставить такой чудовищный по замыслу опыт. Как с крысами в бочке…

– Что там ещё за крысы в бочке?

– Я много плавал в своё время по всяким экзотическим странам. И бывал на южных островах. На один из них к туземцам завезли крыс. Купцы. Случайно, на кораблях с товарами для торговли. Крысы размножились. Аборигены никак не могли справиться. Ну – это же крысы! Сама понимаешь: и прячутся под землю, и выходят на поиски добычи по ночам, когда их не видно. И хитры, и осторожны.

Ну, словом, послали аборигены послов, с богатыми подарками, на соседний остров. Тот славился особо умным шаманом.

И ведь и правда – посоветовал! Видать, подарки впечатлили.

Словом, вернулись наши послы с методом.

Сделали большую бочку, из железного дерева, с полированными внутренними стенами. Вкопали вровень с поверхностью песка. Над ней устроили вращающуюся на оси крышку. На её середину положили приманку – отличный кусок мяса! А дальше нужно было просто – ждать!

Ну представь: приходит крыса, видит приманку. Понятное дело, подозревает подвох: пахнет же людьми! Но вокруг никого нет. Она набирается смелости или голодна, вот и лезет к мясу. А тут её тело давит на крышку, и хитрый механизм вдруг срабатывает – хоп! И крыса в бочке! А крышка сама возвращается в начальное положение: в ней тонко настроенные противовесы.

– Ну и что? Ну, наловили они так несколько крыс, может, даже несколько десятков… Но крысы же – не дуры! Они, увидев судьбу предшественниц, перестанут ловиться на такую примитивную штуковину!

– Да. Всё верно. Но этой бочке и не нужно ловить – вот прямо всех крыс на острове! Достаточно нескольких. Штука-то в том, что крысы остаются там. Внутри!

И рано или поздно их «уважение», если его так назвать, друг к другу, ослабевает.

– То есть?

– Да ты уже и сама догадалась. То есть – они начинают грызться, как крысы в бочке. Или пауки в банке. Не суть. А суть в том, что в конце остаётся одна-единственная крыса. Победившая всех. И сожравшая всех. Сильнейшая!

И теперь, когда в бочке остался, так сказать, победитель, не отягощённый природным чувством «уважения» к своим сородичам, эту крысу-людоеда, а вернее – крысоеда, выпускают на волю! Просто вот так берут – и выпускают! И она, привычная теперь только к мясу своих сородичей, на них только и охотится! Уж можешь быть спокойна: поскольку крыс на том острове не осталось – метод работает!

– Погоди-ка… Но ведь остаётся всё-таки одна… Ну, та, которая – «людоед»?

– Верно. Но поскольку она – одна, и не может оставить потомство, она – не страшна. Напротив: хорошо, что она есть. (Уж как-нибудь с проблемами от одной крысы смириться можно!) Потому что когда приплывает новый корабль с партией новых крыс – их ждёт «тёплый» и «дружественный» приём!

– Я поняла. То есть, ты хочешь сказать, что отец…

– Я не знаю. Не уверен. Но ситуация выглядит именно так. Для меня, постороннего наблюдателя. А уж разбираться в ваших подлинных «чувствах» или семейных взаимоотношениях – избавьте, будьте добры! Меня эти дрязги и интриги не касаются.

– Да, я забыла. Ты же – простой, – Найда выделила это слово ироничным тоном, – наёмник! И сочувствовать кому-то, или помогать слабым в твои обязанности не входит!

– Вот именно. – Конан кивнул, – Ты очень точно сформулировала. Может, именно поэтому я и жив до сих пор. Потому что стараюсь сохранять голову – холодной. И выполнять работу – добросовестно. А сейчас довольно болтовни, и падай прямо на землю!

Поскольку варвар сказал это без всякого перехода, Найда на какое-то время застыла, остановившись. Но потом поняла, что глядящий им за спины и вверх киммериец не просто так отдал такую странную команду, действительно кинулась наземь! Ещё и подползя поближе к его ногам!

Киммериец и сам помог в этом девушке, буквально встав над ней, с обнажённым мечом в одной руке, и кинжалом в другой. Волчий оскал, появившийся на его лице, снизу, для Найды, выглядел особенно грозно! И наверняка вселял ужас и всем тем, кто рискнул бы напасть на такого противника!

Однако спикировавших с высоты нескольких сотен футов орлиц он своими крепкими белыми зубами явно не испугал. Потому что своим крепким клювам и острым чудовищно большим когтям они явно доверяли больше!

Во всяком случае, они с клёкотом, и выставив вперёд когтистые лапы, бросились на него, буквально толкаясь в воздухе, и мешая друг другу, настолько велико было желание побыстрее добраться до вожделённой добычи: тела своей незаконнорожденной сестры! Которой одного удара клювом, или когтистой лапы уж точно хватило бы!

Конану не раз приходилось воевать с несколькими врагами – а сейчас – и врагинями! – одновременно. И поскольку навыков владения телом хищных птиц у нападавших оказалось маловато, им не помогло и то, что весили они как добрые бараны, и в размахе крыльев имели шага четыре, и неподдельная злоба и вожделение горели в их глазах!

Так что вскоре одна из гигантских, поболее горного кондора, птиц, валялась на земле, с перерубленным до половины туловищем, истекая кровью, и вывалив рядом с собой внутренности. У второй оказалось отрублено крыло, и она, дико вереща, и вращая налитыми кровью глазами, пыталась теперь добраться до Найды уже с земли. А третья, более не то – глупая, не то – смелая, не то – просто медленная, попросту лишилась головы.

И то, что её шея была толщиной с бедро Конана, помехой для его могучего удара не явилось! Он, фыркнув про себя, отметил изрядную и беспочвенную самоуверенность нападавших – похоже, они и правда, надеялись просто взять его на испуг!

Та из орлиц, что осталась без крыла, пока Конан воевал с двумя её товарками, между тем почти достигла цели: её клюв сверкнул всего в паре дюймов от головы Найды, которая успела буквально в последний миг откинуться назад, вынырнув вдруг перед лицом Конана.

Конан реагировал мгновенно: его меч, словно действуя сам по себе, сверкнув молнией, ударил ему за спину, сам же киммериец даже не взглянул, куда попал, и попал ли. Но Найда подумала, что он и так понял, что попал куда надо: по сопротивлению удару!

Оставив меч торчать в груди последней птицы, киммериец с кинжалом в руке быстро оглядел окрестности, и небосвод. Расслабился. Почесал многострадальный затылок. Кинул короткий взор вниз:

– Ты цела?

– Цела.

– Не понимаю.

– Чего же это? – тон у Найды был усталый, и настороженный одновременно.

– Не понимаю, почему у твоего папочки настолько глупые доченьки. Не хочется верить, что остальные, ну, те, которые погибли раньше, были ещё тупее.

– С чего это они – глупые? – похоже было, что Найде обидно за сестёр. Пусть – сводные, но – сёстры же!..

– А с того, что пример Аннабель их ничему не научил. Зачем нападать днём на противника, у которого и меч, и кинжал, и отличная реакция?! И опыт?

– Ну, во-первых, они нападали умно: заходили от солнца. И их не должно было быть видно. Ну, обычному человеку. Далее – ты – всё-таки человек. Они думали, что ты растеряешься или испугаешься: огромные же птицы! И явно – волшебные!

Ну и в-третьих – они же действовали – втроём! А у тебя только две руки!

– Верно. Но они могли бы учесть и то, что при нужде эти руки могут очень быстро двигаться. Как и то, что я не испугаюсь, раз уже столкнулся со змеёй Аннабель. Ну и наконец, они просто мешали друг другу, толкаясь. Ладно.

Теперь их осталось, если не ошибаюсь, четверо. Или… Или у тебя есть ещё. Хм.

Родственницы?

– Не знаю. Нет: я честно – не знаю! Да я и не уверена, что я такая, внебрачная, у папочки – одна. А то, что он у меня – мужчина (Ну, ты сам видел!) представительный, неотразимый, и весьма… Любвеобильный, ты уже понял и сам!

– Ну, понять-то я понял. – Конан наконец развернулся, и выдернул меч из груди поверженной птицы, которая наконец затихла, из клюва перестала извергаться кровавая пена, и тело словно растеклось по травке луга, стремительно приобретая формы женщины. Обнажённой, как и Аннабель, и тоже очень красивой.

Остальные две орлицы уже превратились в сестёр Найды.

Перед Конаном оказались две иссиня-чёрные брюнетки, и последняя – шатенка. Тела и этих отличались пропорциональностью и стройностью. Конан буркнул:

– Смотрю, толстых и некрасивых у вас в роду нет.

– Ну – так! – Найда невесело усмехнулась, – Наследственность! Их мать и правда была – красавица!

– Но ты же её не застала? Откуда знаешь?

– Нет. Не застала. Я и появилась-то из-за того, что их похотливый папочка не знал, как бы потешить свою неугомонную плоть. Но я видела портрет.

– И – как?

– Как, как… Почти вылитая – моя мать. Стройная, статная, красивая. Так что я в некоторой степени отца понимаю… Но не оправдываю!

– Мысль понятна. А почему они не применяли против нас – магию?

– А слабенькие ещё. Отец не даёт им сразу – вот прямо – всё! И учит от случая к случаю. Как бы – под настроение. А я так поняла, что в волшебстве главное – практика! Чем больше упражняешься, тем лучше владеешь. А они, все как одна – страшные лентяйки! (Ну так – дамы же благородных кровей!) И хотят добиться всего без особых усилий! Поэтому многие специализируются больше на ядах и наговорах, чем на действительно – магии. Полевой, если можно её так назвать.

Конан снова кивнул:

– Понять их можно. Был бы я – доченькой чародея, да живи на всём готовом, без обязанностей и усилий, тоже этим бы занялся. Ну, там, интригами, сплетнями, подсиживанием. Убийствами.

Чисто от скуки.

Не цветочки же им в садиках разводить!

– Ха. – в голосе Найды на этот раз прорезалось подлинное презрение, – Ты как будто жил с нами. Всё понимаешь и знаешь. Даже то, что мне иногда приходилось быть в роли служанки… Как незаконнорожденной.

– То есть – папочка ещё тебя и унижал?

– Ну да. Первое-то время. Когда надеялся таким способом от меня отделаться! Ну, чтобы я сама запросилась домой.

– Извини, Найда. – Конан кинул короткий взгляд на девушку, которая сейчас снова шла рядом с ним по направлению к тайге с охраной из ос, – Может, тебе будет неприятен вопрос. Но, как я понял, у тебя дома осталась больная мать. Чего ж ты не просила лекарство, и не просилась, вот именно, домой?

– Я просила. Лекарство. И… – она судорожно сглотнула слёзы, – Папочка сказал, что не даст!

– Почему?

– Почему-почему… Он – чародей! И он не обязан за свои действия и решения кому-то отчитываться! И вообще – у него на каждый случай – свои соображения. Так он сказал. А я тогда сказала, что никуда не уйду, пока он не даст это самое лекарство. А он…

Ну, ты уже знаешь. Использовал меня, как раздражитель, чтоб посмотреть, кто из его дочурок на что способен! А заодно – и попрактиковаться в магии.

Чтоб навык не утратить!

Да и от скуки вылечиться.

– Ну и дела.- Конан хмыкнул. Помолчал. Сказал, – Впрочем, меня они касаются мало. Наша задача сейчас – довести тебя до дома. И сдать на руки матери.

– Не сыпь мне соль на рану, варвар бесчувственный. – но особой злости в тоне девушки не слышалось, – Я ещё не знаю, жива ли она!

– Ничего. Надеюсь, через день-другой дойдём до обжитых земель. А там – и до вашей деревни.

– Ага. Если дойдём. А то «девочек» осталось ещё целых четыре!

– Ну, если они такие же глупые и самоуверенные, как те, что уже мертвы, ничего страшного или сильно опасного не вижу! Как-нибудь справимся! – Конан снова похлопал себя по рукояти меча.

– Я бы так спокойно и презрительно к ним не относилась. Старшенькая, которую зовут Ханна, даст сто очков вперёд любой из этих дур. Но я не сомневаюсь: она вначале даст «попробовать» оставшимся, сделает выводы, и уже только потом вступит в дело!

– Поживём – увидим. А что? Она действительно имеет возможность наблюдать за нами и сёстрами?

– Имеет. Папочка именно ей передал искусство работы с хрустальным шаром.

– Вот как. Интересно. А слышать то, о чём мы говорим, шар позволяет?

– Нет. Только – видеть.

– Отлично. Тогда давай договоримся сразу. О том, что будем делать, если…

Некоторое время Конан описывал свой план. Девушка только хмурилась и молчала, не перебивая. Затем пожала плечами:

– Не вижу причин, почему бы не попробовать. Терять-то мне – нечего!

Конан мысленно добавил: «кроме своей жизни в случае неудачи!».

Но вслух ничего не сказал.

 

Пообедали они уже сидя под разлапистыми кронами столетних сосен и елей. Конан, когда они проходили мимо, показал Найде сожжённый им гигантский осинник. Найда пожала плечами:

– А молодец папочка. Заботится об охране территории. Очень, судя по твоим описаниям, просто. И эффективно. Обычный человек после пары-тройки таких укусов бежал бы отсюда без оглядки. И больше носа бы сюда не сунул! А если б, вот именно, бежал медленно, и получил ещё с десяток укусов, так уже бы просто – никуда не бежал!..

А удобрял бы тайгу. Собой.

Пока они сидели на кучках собранного Конаном мха и опада, и пережёвывали деликатесные припасы, варвар прикинул:

– Похоже, твой папочка – настоящий провидец. Тут нам хватит ещё на две трапезы. То есть – на ужин, и на завтрак. А к обеду мы и правда – должны бы выйти к ближайшему посёлку, который я знаю. Правда, там живут не земледельцы, а охотники. На пушного зверя. Но неважно. Еды мы у них достанем.

 

7. Третья попытка

 

– Вот как. И что это будет за еда?

– Ну, ясное дело, попроще, чем вот эти деликатесы. Копчёная оленина, например. Или кабанья нога. Кисель из ягод. Похлёбка или каша из крупы, орехов и грибов. Посмотрим. Главное – добраться.

– Да. Ты уже сказал. Что для этого нужно для начала пережить эту ночь.

– Вот-вот. И поскольку не в интересах твоих сестричек дать нам выбраться далеко за границы их возможностей, я не сомневаюсь, что ждать осталось недолго. Так что повторяться не буду – вдруг они сейчас где-то рядом, и подслушивают!

– Всё. Поняла. Ложусь спать. Но вначале… Ты не возражаешь? – девушка кивнула головой в сторону кустов. Конан ухмыльнулся:

– Нет, конечно. Тогда я – сюда! – он кивнул в противоположную сторону.

Сделав положенные дела, они и правда стали укладываться. Поёрзав на высоком настиле, который варвар легко собрал даже в почти кромешной тьме, рассеиваемой сейчас только слабеньким светом от их костерка, Найда устроилась на спине. Вздохнула.

Конан буркнул:

– Что? Колется?

– Ну да. Я же у тебя – забыл?! – особа благородных кровей. Привыкшая к пуховым перинам и особо тонкому белью. Положенному для спанья. А ты не догадался, когда меня увязывал, захватить мои ночные рубашки и хотя бы пару простынь!

Конан фыркнул:

– Ну, я рад, что хотя бы чувство юмора к тебе вернулось. Но если обратиться снова к насущным проблемам, посоветовать могу только одно: поёрзай ещё – чтоб примять получше. И привыкай. Там, у вас дома, наверняка ведь спала на соломенном тюфяке?

– Ну… Да. Только, если честно, я уж и забыла, как это было. Словно в другой жизни. Тысячу лет назад. И воспоминания… Уж поверь – не слишком радостные и светлые. Словно вокруг – постоянно пасмурно, в животе пусто и урчит от голода, зимой вообще натягивали на себя всё до последней тряпки, потому что дров купить было не на что…

– То есть, я так понял, ты всё же домой не очень рвалась?

– Ну… Да, так можно сказать. – Конан в наступившем после прогорания костерка полумраке не видел её лица, но мог бы поспорить, что она кусает губы, – Не тянуло. Да и – смысл?! Отец отказался дать лекарство, а без него – зачем я там нужна?!

– Ну как же. Ухаживать за матерью. Зарабатывать для вас деньги. А то – на что же она существует?

– Она – травница. Собирает, сушит, и продаёт целебные травы. Или уж – сразу готовые отвары или настойки. Ну и… Помогает принять роды.

Конан не стал уточнять, какие именно роды – но ясно, что не «официальные». А ещё он не понимал, как же народ доверяет травнице, которая даже себя вылечить не может. Но он не стал сыпать очередную порцию соли на душевные раны своей подопечной. Вместо этого сказал:

– Ладно, утро вечера мудренее. Даст Кром, денег, которые вам выделил папочка, хватит надолго. И мы подумаем, как бы вас устроить получше, уже завтра.

А сейчас давай-ка спать. Небось, устала, пока шла. Отдохнуть надо.

Девушка ничего не сказала, и только снова вздохнула.

Сам Конан предпочёл закрыть глаза, и через пару минут его богатырское сопение сотрясало траву и сухие опавшие листья, оказавшуюся возле мощных ноздрей.

Однако внимательный наблюдатель заметил бы, что это сопение несколько утратило свою размеренность, когда последние угольки от крошечного костерка угасли, и превратились в золу…

 

Три могучих рыси напали на девушку ближе к рассвету.

Однако когда они, накинувшись одновременно с трёх сторон на лежащую на подстилке Найду принялись с остервенением рвать, кусать и потрошить её беззащитное тело, выяснилось, что тела-то и нет!

А вместо него имеется кукла из соломы и всякой трухи, которой кто-то позаботился набить длинное платье девушки, уложив муляж в позе спящего человека!

Громкое возмущённое рычание перекрыл могучий и оглушительный киммерийский клич! Из неглубокой ямы, скрытый до этого теми же опавшими листьями и папоротником, выскочил полуобнажённый призрак гигантского мужчины, и обрушился на головы застывших на краткие мгновения хищниц!

Точнее будет сказать, что это его меч им на головы обрушился, раскроив две из них прежде, чем большие кошки пришли в себя, и этот же меч вонзился в спину последней, оказавшейся посообразительней, и припустившей во все лопатки прочь, и пробил мускулистое тело насквозь!

Однако в женщину эта кошка превратилась всё же после того, как это сделали те две, которым раскроили череп.

Конан, вновь вонзая меч в мягкую землю, сказал:

– Вылезай.

Из вырытой рядом с его ямой рытвины выползла нагая фигура. Конан сказал:

– Пока я оттащу прочь этих идиоток, вытряхни солому и одевайся.

Конан действительно оттащил прочь, чуть подальше от их лагеря, тела трёх обнажённых девиц. Красивы были и эти. Но уж больно страшный предсмертный оскал искажал их лица, чтоб можно было насладиться этой красотой в полной мере.

Когда Конан вернулся к костру, куда Найда уже подбросила веточек и сучьев, и только бледность и чуть подрагивающие руки выдавали испуг девушки. Однако платье пострадало – от когтей и зубов. Сквозь дыры в нём проглядывало почти белое, но гладкое и упругое тело. Конан спросил:

– Небось, снова колется?

– Жутко! – девушка ежилась, и морщилась, но старалась не чесаться. Конан посоветовал:

– А ты выверни его на изнанку.

– Да ты что! Нельзя.

– Это ещё почему?

– Плохая примета – носить вывернутое платье! Побьют. Или убьют.

Конан позволил себе ухмыльнуться в усы:

– Значит, нужно было лучше вытряхивать! И незачем было так торопиться. Или ты вот прямо – снова стесняешься?

– Ага. – девушка невесело усмехнулась, – раздеваться в твоём присутствии, и лежать в соседней яме не стеснялась, а сейчас вот прямо – вся горю от смущения!

Конан почесал затылок:

– Знаешь, что? Мы всё равно спать уже не будем. Поэтому давай-ка я отвернусь, а ты сними его и вытряси снова. Уже поосновательней. И мелкую труху повыбери – света от костра достаточно.

После некоторого колебания девица всё же согласилась:

– Ты прав. Колется, зараза такая, жутко. Вот не догадалась: нужно было вначале вывернуть, а потом уже трухой и сеном набивать!

– Ну уж нет. Они могли бы тогда догадаться по цвету ткани. – Конан сидел спиной к костерку, и задумчиво ковырял щепочкой в зубах.

– Ну-у… Пожалуй. – Найда, трясшая своё многострадальное платье и так и сяк, и даже выбивавшая его о ближайший ствол, имела возможность убедиться, что цвет изнанки и лица отличается, – Но как ты догадался, что они сделают именно так?

– Вот уж не проблема. Был бы я дочерью чародея, и пойми, что любое приближение к варвару с очень острым слухом по земле – не пройдёт незамеченным, уж я бы постарался по земле – не приближаться. Но. Воздушное пространство здесь перекрыто кронами. Густыми. Не подлетишь! Значит, остаются деревья. А по деревьям лучше всего лазают большие кошки. То есть – леопарды, если б мы были где-то в тропиках. Или рыси. Поскольку мы в тайге.

– Хм-м… В трезвости подхода тебе не откажешь. Да и чародейство, как и красивые девушки на тебя особого впечатления, смотрю, не производят. Ты что – равнодушный и циничный аскет? Женоненавистник? Девственник?

Конан рассмеялся. Громко, и от души. Сказал:

– Послушай, Найда. Если ты в какой-то степени недоумеваешь, или, скорее, возмущена, что я никак не отреагировал на твоё «божественно стройное и прекрасное тело», и когда ты раздевалась в первый раз, и сейчас, – расслабься.

Отреагировал. И вполне по достоинству его оценил. Но! Опять-таки – но!

Я в состоянии контролировать свои животные инстинкты.

И если б я начал делать то, что положено делать с таким телом как у тебя, любому нормальному мужчине, это просто могло бы стоить нам обеим жизни.

Вот и вся моя жизненная философия. Не позволять себя убить! Ну, а заодно – и тебя. Ты же сейчас… Под моей защитой. Дело чести!

– А-а, вот оно что. – в голосе Найды не слышалось, впрочем, особой благодарности, – А я-то всё гадаю, да сомневаюсь: не извращенец ли мне какой попался?

Конан обернулся и посмотрел на неё.

Действительно, сейчас, в свете снова угасающего костра, с яркими колеблющимися бликами света на обнажённом мраморном теле, фигура его спутницы напоминала тела тех обнажённых богинь любви, барельефы и скульптуры которых он однажды видел на стенах заброшенного вендийского храма. Гладкие бёдра совершенной формы, подчёркнуто тонкая талия, небольшие груди чудесной формы…

Рот киммерийца сразу пересох, и ему пришлось сглотнуть, чтоб начать говорить:

– Найда. Сейчас не время.

– А вот уж нет! Сейчас – самое время! Ну и, кроме того, ведь должна же я, как порядочная девушка, хоть как-то отблагодарить тебя! За то, что спасаешь мне, капризной и вредной юной дурёхе, жизнь уже в третий раз! – теперь она опустилась возле него на колени, и пряный запах молодого девичьего тела заставил невольно затрепетать его ноздри, и напрячься… То, чему положено было напрячься!

Конан хотел было снова возразить, что это – его работа, но Найда, похоже, догадалась об этом, и мгновенно губы Конана оказались запечатаны самым страстным поцелуем из тех, что доставались на его долю за долгое время его странствий и приключений! И пусть он был и не совсем умелый и глубокий, это не умаляло его действенности!

Тому, что его пылкая и непредсказуемая спутница опрокинула его на спину и оказавшимися весьма сильными руками мгновенно стянула с него кожаные штаны, варвар уже не противился.

Чего хочет женщина – того хочет Митра!..

Ну а в его случае – Кром!

 

К охотничьей заимке они вышли далеко заполдень.

К сожалению (А вернее – к счастью!) в ней остался только один, самый старый и согнутый годами, промысловик.

Поговорив с ним, Конан выяснил, что Мехмет уже не может метко попадать белке в глаз, так, чтоб не портить стрелой ценную шкурку, поэтому они с товарищами поделили обязанности. Старик готовит, стирает одежду, и прибирается в сторожке, а остальные – охотятся. Выделяя ему половинную долю от обычного пая охотника.

Найда всё это время держалась за спиной своего спутника, пытаясь зажать руками наиболее зияющие дыры в своём платье – от неё не укрылось, что даже весьма пожилой мужчина явно по достоинству оценил её прелести – похоть в его взглядах проглядывала самая откровенная!

О цене за огромную копчёную ногу лося Конан договорился быстро: один золотой из кошелька Найды перекочевал в заскорузлую мозолистую ладонь – после того, как один из немногочисленных оставшихся целыми зубов охотника проверил её на прочность и качество. И после того, как сделка состоялась, Найда ещё долго, пока они не скрылись за поворотом лесной тропинки, ощущала в своей спине и других местах сверлящий взор пожилого мужчины.

Когда они отошли на пару миль, Конан, тащивший огромную, на добрых сто фунтов, ногу на плече, указал девушке на небольшой ручеёк, шедший почти параллельно тропе, по которой они двигались:

– Ну-ка. Забирайся туда. Нет-нет, нам не туда. А развернись-ка ты назад, и давай. Шевели ножками.

– Конан! Что за дела?! С чего это я должна мочить ноги?! И идти в противоположном от нужного нам направления?

– А с того. Что незачем давать умереть незнакомым, пусть и плохим, людям.

– Не поняла?

– Ну и правильно. А вот я сразу понял. Охотнички эти – явно чужаки здесь. Пришлые. Когда я был тут в прошлый раз, неделю назад, в избе жили молодые парни, промышлявшие зайцев, белок, лис. И оленей. И добывали корень Шень-цзы. А те, кто живёт тут сейчас, промышляют волков и медведей. Я заметил за углом дома, под навесом, огромные капканы. Раньше их не было. Как и свежезарытой ямы в углу двора.

Значит, те, кто был тут до них – или ушли, или, что вероятней, погибли. Ну, или их просто – убили. Чтоб промышлять в их угодьях. Или, проще говоря – браконьерствовать беспрепятственно. Возможно, что они помимо всего этого ещё и – разбойничают.

При виде тебя у этого старого кобеля чуть ли не пар через ноздри пошёл. Ясное дело, когда вернутся подельнички, он им всё про тебя опишет. И те, как хорошие следопыты, сразу наш след возьмут. Только вот в мои планы не входит убивать ещё пятерых озабоченных похотью насильников. Люди всё-таки! А не глупые чародейские дочери.

– А по-моему ты просто их испугался!

Конан хмыкнул:

– Я испугался не их. А – за тебя. Представь на минуту, что меня ранят, например, отравленной стрелой. Я окажусь парализован. Или вообще – умру. И что тогда эти злобные мерзавцы сделают с тобой? Рассказать в подробностях? Или сама догадаешься?

Найда, охватив себя за плечи руками, содрогнулась:

– Чего же мы стоим? Пошли скорее!

 

Когда через пять миль они остановились на ужин, Конан, поджарив свои несколько палочек шашлыка, и даже съев их, выглядел всё равно недовольным и озабоченным – уж это Найда научилась определять.

– Конан! Что тебя беспокоит?

– Ты права. Беспокоит. Я тут на досуге кое-что вспомнил.

– И что же?

– Шерсть на палисаде.

– Какая-такая – шерсть?!

– На одной из нижних перекладин ограды двора имелись развевающиеся на ветру три шерстины. Тонкие, но длинные. Такие бывают только у волков. И волкодавов.

– Ты думаешь…

– Да. Я уверен. Выдрессированную стаю забрали с собой те, кто ушёл на промысел. И когда они вернутся, с даже одной-единственной собакой, которая по размеру куда больше волка, выследить нас с нашими детскими увёртками – пара пустяков!

– Но что же нам тогда…

– Тебе – ложиться спать. А мне – прогуляться немного назад. И организовать достойную встречу.

– Конан… Мне страшно будет оставаться одной! А вдруг ты…

– Не справлюсь? Не волнуйся. Я справлюсь.

– Хорошо… Но… Может, дашь мне один кинжал? Так я, если что, хотя бы заколюсь! Чтоб не достаться!

Конан криво усмехнулся:

– Чтоб «не достаться» тебе достаточно будет просто спрятаться. Волкодавов я постараюсь убить в первую очередь!

– Конан! Ну пожалуйста!

– Хм!.. Ну, если честно, запасным я почти никогда не пользуюсь. Вот, возьми. – он протянул ей рукоятью вперёд кинжал с длинным узким лезвием, который вынул из одного из сапог, – Он – для метания. Но и как колющее оружие – отлично!

– С-спасибо. – она так и осталась стоять с кинжалом в руке, поскольку пояса или ножен, чтоб засунуть или вставить, у Найды, конечно, не имелось. Конан, коротко кивнув на прощанье, добавил:

– Если к рассвету не вернусь – не обессудь. Иди домой одна. Кошелёк твой – вон там. В моей суме!

Углубляясь в чащобу, он долго ощущал на своей спине взгляд.

Вот только чего в этом взгляде больше – страха за себя, или за него, он определить так и не смог.

 

Место для засады варвар выбрал тщательно.

Так, чтоб с обеих сторон его прикрывали густые колючие кусты и завалы из валежника и стволов упавших сосен и елей. Узкий проход посередине не позволил бы нападавшим вот так, сходу, обойти его с флангов и тыла. И поскольку они и сами прошли именно в этом месте, Конан не сомневался, что волкодавы именно здесь и пойдут: сами ли, или на сворке. Выбрав местечко поукрытей и мох помягче, он прилёг.

Лежать ему, впрочем, долго не пришлось.

Не прошло и часа, как из чащи, с той стороны, откуда они прибыли, начали доноситься еле различимые ухом обычного человека, но столь заметные натренированному чуткому слуху варвара, звуки. Довольно большой отряд профессионалов-промысловиков двигался к нему. Разумеется, не переговариваясь, и не топая. И с ними имелся и четвероногий помощник. К счастью – один. Но очень большой. Это Конан понял по могучему сопению собаки, жадно втягивавшей воздух в ноздри.

Киммериец чуть отполз назад – за трухлявый пень. Подождать. Подождать.

Вот сейчас!

Он, не дожидаясь, когда расстояние станет настолько малым, что чуткое обоняние волкодава обнаружит его присутствие, хотя ветер был и со стороны отряда, выскочил на тропинку. И метнул кинжал!

Кинжал вошёл куда надо: в центр груди человека, удерживавшего сворку.

После этого бандит, не издав ни звука, рухнул лицом вперёд на траву, выпустив поводок. Волкодав с утробным низким рыком кинулся вперёд – на Конана.

Конан не придумал ничего лучше, как встретить прыгнувшее ему на грудь животное могучим рубящим ударом сверху!

Голова собаки, пусть и обладавшая наикрепчайшим черепом, всё равно оказалась разрублена до шеи Не медведь, всё-таки!): половинки нелепо разъехались по обе стороны от туловища, и ноги какое-то время продолжали нести их обладательницу вперёд!

Но киммериец предусмотрительно отступил в сторону: тело собаки по инерции врезалось в пень! Упокоившись там навсегда.

Четверо оставшихся бандитов сориентировались быстро: двое скинули с плеч луки, и принялись накладывать на тетивы стрелы, ещё двое, разделившись, ломанули к варвару с двух сторон!

Конан, в свете звёзд и луны видевший не хуже иной рыси, смог увернуться от первой стрелы, одновременно резким выпадом поразив первого из подбежавших нападавших в бедро! Негодяй зашипел. И упал на колено. Второй бандит оказался порасторопней: удар Конана отбил, и подобно змее, изогнувшись, умудрился ударить кривой саблей и сам: Конан, еле успевший отдёрнуться, почуял боль в боку. Ощутив бешенную злость, казалось, удесятерившую его силы и скорость, он швырнул в этого нападавшего пук трухи, которую набрал, нырнув вниз, и пока тот пытался протереть глаза, вспорол ему незащищённый курткой, как у первого, живот! Проблем с завопившим, словно свинья, которую режут, негодяем после этого не было: он, как стоял, так и грохнулся наземь, подвывая, и пытаясь собрать и запихать снова внутрь своё драгоценное кишечное «хозяйство».

К этому времени перезарядили оба лучника: Конан снова бросился наземь. И чуть в сторону! Но лучники успели освоить эту тактику: пока одна стрела просвистела снова мимо, другая, выпущенная чуть позже, вонзилась-таки киммерийцу в плечо!

Понимая, что со стрелой, торчащей из правого бицепса он – не слишком эффективный боец, и что следующего залпа он, скорее всего, не переживёт, Конан бросился, очертя голову, прямо на лучников! И поскольку с ним больше не было его замечательных кинжалов, метнул в того, что уже успел снова наложить стрелу, свой верный меч!

Бросок оказался настолько силён, что стрелка с мечом в центре живота отбросило на добрых пять шагов! Но Конану пришлось тут же нырнуть. Перекатиться, снова нырнуть, пытаясь подобраться поближе ко второму лучнику. Но тот и не думал стрелять: просто ждал, когда противник вынужден будет подняться на ноги, оказавшись к нему поближе! И варвар понимал, что на этот-то раз увернуться от выстрела почти в упор вряд ли удастся!..

Внезапно лучник захрипел, и, отбросив лук, схватился за шею: а в ней словно по волшебству, возникла рукоять кинжала!

Конановского кинжала.

Однако решив разобраться с ослушницей его приказа позже, Конан поспешил довершить дело: промчавшись оставшиеся до замершего врага пять шагов, свалил того наземь, вырвал кинжал из горла. И перерезал это самое горло – с одного могучего удара голова нападавшего откатилась в сторону, оставляя за собой кровавый след…

Конан встал на ноги, сжимая в руке любимый кинжал. Оглянулся.

Найда стояла посередине поляны, где происходила битва, широко открыв сияющие глаза, и сцепив руки перед грудью: ни дать, ни взять – испуганная и невинная девочка.

Конан подошёл. Пристально посмотрел в ярко искрящиеся глаза. Буркнул:

– Спасибо!

Девушка похлопала ресницами, словно чему-то само-собой разумеющемуся. Вроде как она просто передала ему во время обеда кусок хлеба:

– Пожалуйста, Конан!

– Всё равно. – Конан ещё сердился, – Тебе не нужно было так рисковать!

– Нужно. Тут, понимаешь, какие-то противные бандиты покушаются на жизнь моего мужчины, а я – что? Должна спокойно на это смотреть?!

Конан хмыкнув, отметил про себя, что он – уже не «наглый варвар!», а «её мужчина!». Но вслух сказал:

– Отличный бросок. Где научилась?

– Да всё там же. У папочки. Пока сидела в этих чёртовых шикарных апартаментах, надо же было как-то… Поддерживать форму. Ну и заодно готовиться к очередной попытке. Со стороны милых сестричек.

– Ха. И скольких из них – ты?..

– Только двоих. – Найда снова состроила мину обиженной девочки, – И вовсе я никакая не кровожадная, как ты мог бы подумать!

Конан ухмыльнулся:

– Вот уж нет! Ничего такого я и не подумал! И вообще: ваша семейка – как на подбор! Все – образцы добродетели и миролюбия!

После чего поспешил метнуть кинжал, который так и не выпустил из руки.

Найда обернулась.

Кинжал вошёл по рукоять в бок того мерзавца с раной в бедре, который попробовал было поднять один из луков. Но сейчас, со сдавленным стоном растянулся на животе.

Найда пожала плечами:

– Вот ведь настырный мерзавец!

– Найда! Что за выражения для юной наивной девушки!

– Ах, да. Прости, милый. Нечаянно вырвалось. Я хотела сказать: как метко ты бросаешь! А уж как смертоносны твои удары мечом!.. Некоторые.

Конан почувствовал, что краснеет.

– Твоя правда. Ослабил бдительность. Забыл про него.

– Это всё – из-за моей неописуемой красоты, которую ты вовсе не ожидал увидеть здесь, на поле битвы!

Конан покачал головой:

– А ты у меня – того. – и, на возмущённо вскинувшиеся брови поспешил поправиться, – Я имел в виду – с юмором.

 

8. Постоялый двор

 

– Вовсе нет. Это я просто следую твоему примеру. И холю и лелею своё раздувающееся с каждой минутой самомнение!

Конан почувствовал, что краснеет ещё сильней. Но справился со смущением:

– Всё-таки ты с ним, ну, с самомнением… Помягче. Не перебарщивай!

– Ох, кто бы говорил!

Они оба от души рассмеялись. Но Найда вдруг посерьёзнела:

– Смотри-ка! А он прилично разодрал тебе бок!

– Э-э, ерунда! Просто царапина!

– Ага. Царапина. Только кровь из неё уже льётся тебе в сапог! Погоди-ка…

Найда, подрезав выдернутым из груди владельца собаки кинжалом подол, оторвала от своего многострадального платья длинную полосу. Отрезала и сухой кусок от рубахи бандита с выпущенными кишками. Кусок аккуратно сложила, и прибинтовала полосой к ране. После чего занялась и дырой от стрелы, которую Конан уже обломил и вынул из бицепса. Конан не без интереса наблюдал за действиями девушки, но не вмешивался. Хотел посмотреть.

Вот и выяснил. Что ни вид, ни запах крови на его подопечную особого впечатления не производят – неужели привыкла?!

– Нет. Я к виду и запаху крови не привыкла! – словно читая его мысли промолвила Найда, – Просто не могу же я стоять и спокойно смотреть, как мой любимый истекает кровью от вонючей сабельки какого-то недоноска!

– Найда!

– Всё-всё! Намёк поняла. Не ругаюсь, и веду себя… Скромно. И прилично.

– Ну то-то. А сейчас давай-ка соберём всё остальное наше оружие, и осмотрим карманы этих балбесов.

Вдруг найдём чего полезного.

 

То немногое полезное, что нашлось в карманах падших бандитов, они рассматривали уже в своём лагере, при свете костра. Методично поглощая шашлык из подогретого на огне лосиного мяса. Раны Конана смазать чудодейственным бальзамом, имевшимся в склянке в суме, разумеется, не забыли.

Пара кинжалов, стилет, кастеты с шипами, булава, восемнадцать стрел – Конан не упустил случая забрать один из трофейных луков с колчаном, куда переложил все стрелы. Четыре сабли они не стали брать с собой – Конан посчитал их хуже своего меча, а Найде они показались слишком тяжёлыми и неудобными. Зато вот пояс с ножнами для кинжалов она с того из бандитов, что оказался похудее, сняла с явным удовольствием:

– Не нужен он ему больше. А то я с кинжалом в руке чувствую себя как идиотка. А так – оружие будет и под рукой, и руки останутся всегда свободными!

Конан не возражал и когда оба трофейных кинжала девушка забрала себе. А вот против дубинки, которой был вооружён собачий проводник, оба высказались однозначно:

– Несерьёзно это.

– Точно. Дохленькая палочка. Только белок пугать, молотя по стволам!

К сожалению, ни монет, ни каких-то ценных вещей у убитых не имелось: или ещё не заработали на шкурах волков и медведей, или ещё никого не ограбили. Или, вероятней всего, как сказал Конан – просто оставили на попечение своего престарелого компаньона.

Да и вообще – собирались промысловики и выступали за ними явно в большой спешке: с ними не имелось даже запасов еды! Видать, очень сильно верили в свои силы, и рассчитывали забрать назад копчёную лосиную ногу. И сейчас вслух Конан отметил, что самый умный из всей банды – старик, который остался в избе, сторожить всё добро. Видать, хоть и зарился на девичьи прелести, но и шрамы, и мускулы, и оружие северного воина оценил адекватно. Понял. Что имеет дело с профессионалом. С которым лучше не связываться.

Поэтому с сотоварищами и не пошёл.

Доев последний кусочек, и облизав пальцы, Найда сказала:

– Пусть папочка назвал бы меня некультурной и дикаркой, но вот так мне кушать – куда приятней, и вкусней, чем с золотых тарелок, пусть даже запивая не водой, а дорогим вином из хрустальных графинчиков! И пальцы облизывать от жира никто не мешает!

Конан сказал:

– А кто-то только недавно хвастался, что к нему сватались чуть не принцы! А уж принцам надо демонстрировать воспитание высокородной дамы и привычки королевны!

– Ну… Согласна. Папочка пытался, конечно, устроить моё будущее так, как он это понимал. Поэтому дворцовому этикету, культурному разговору, и прочим «благородным» прибамбасам я училась вместе с этими… Ну, ты понял, с кем!

– Да, Мардук их задери. А ведь я даже не спросил, как этих, последних, звали.

– Да и Бэл с ними. Сейчас это не столь важно. Главное – Ханны с ними не было.

– Вот кстати. О Ханне. Какая она? Чего можно ждать?

– Хм-м… Чего от неё ждать – по-моему, не сможет сказать даже отец. Хитрости, расчетливости и изворотливости – у неё в избытке. А ещё она очень красива. Без дураков. – Найда закусила губу, – И она отлично знает о своих данных и возможностях. Потому что не сачковала, позёвывая, в те редкие моменты, когда папочка под настроение делился «секретами мастерства». А слушала  внимательно. И – главное! – практиковалась. Много.

– Похоже, и правда – метила в главные наследницы.

– Это уж точно.

– Но ведь папочка ваш, насколько я видел – в полном порядке. Тем более, и женщин ему подавай… Он же не собирается вскорости – того?..

– Вот уж нет. Он и правда – в самом, как говорится, соку. И может жить, по-моему, столько, сколько захочет – есть у него какой-то эликсир… Только уж очень он вредный. И скучает в те моменты, когда никто из его девочек никого не… ну, ты понял.

– Понять-то я понял… Но неужели он всех этих девушек так и провоцировал – на разборки друг с другом?! Сам?! Ведь дочери же! Да ещё и от любимой жены!

– Конан. У тебя есть дети?

– Не знаю. – вопрос поставил киммерийца в тупик, – Может, и есть где. Но я про них ничего не знаю. Я стараюсь, пока на вольных хлебах – не обзаводиться ни семьёй, ни собственностью, которую нельзя было бы засунуть вон в ту суму!

– Э-э, тогда тебе не понять. У нас в семье всё заведено было почти как в гареме. То есть – все подсиживают всех, заключают временные союзы, чтоб тут же предать союзниц, сплетничают за спинами, клевещут, интригуют. Если представится возможность – так и убивают! Особенно тех, то постарше и поопасней. Ну, я уж говорила. Суть не в этом. А в том, что папочка, как мне кажется, не столько уже наслаждался всем этим, как явно было в начале, а, скорее, тяготился. Понасмотрелся, приелось. Да и стал он каким-то… циничным и злобным! А после того, как умерла мать этих дочурок, так и вовсе к ним остыл. Охладел. Да они и сами, если честно, всё сделали, чтоб вызвать к себе брезгливость, презрение и отвращение. И всё, что они говорили ему о своей безграничной любви к нему – ложь. Расчетливая и наглая. А он всё это прекрасно понимал… Хоть и виду не показывал.

Похоже, нет и не может быть в нашей семейке – этой самой… Настоящей любви!

– Не бери в голову, Найда. – Конан пожал плечами, поскольку видел, что девушка и сама расстроилась, пока рассказывала ему про своих, – Так обстоят дела не только у вас в семейке. На самом деле грызутся, почище, чем заклятые враги, почти все родственнички и придворные в семьях и свите власть имущих! Похоже, одна только возможность обладать этой сверкающей и притягательной игрушкой – властью над людьми! – попросту сводит многих с ума! И они готовы ради того, чтоб сесть на трон – и убивать, и предавать, и идти по головам своих же родных и близких! Не говоря уже о чужих…

– А ты-то откуда это знаешь?

– Ха! – Конан невесело усмехнулся, – Сталкивался. И не упомню уж, сколько раз. Может, именно поэтому я и не стремлюсь пока устроить себе…

Собственное королевство.

А, как ты уже поняла, мог бы. Давным-давно. Не говоря уж про то, чтоб выгодно жениться – хоть на принцессе, хоть на королевне: их, кандидаток, и пересчитывать смысла нет!

– Конан. Самомнение.

– А что с ним?

– Опять раздувается, как тесто на дрожжах!

– Да, точно. Ладно, умолкаю, и веду себя скромней. Хотя то, что я спас не одну принцессу и даже вернул на трон некую свергнутую как раз родственничками королеву – чистая правда. Но сказать я хотел только то, что взаимоотношения в вашей семейке меня не слишком шокируют или удивляют. В-принципе, они действительно мало отличаются от таковых в типичном шемитском гареме. Только там – общий муж. А у вас – отец. Но суть та же.

– Не могу судить. Никогда в шемитском гареме не была (И хвала Митре!). Ну а сейчас мы – что будем делать?

– Что, что… Доедим, соберёмся, и дальше пойдём.

– А спать?

– В следующем селении. Там, насколько помню, есть постоялый двор.

 

До постоялого двора они дошли уже в сумерках.

Шли они весь день, несмотря на стенания и ворчание Найды, сбившей себе с непривычки ступни в своих тоненьких кожаных туфельках-тапочках. Конан к сетованиям оставался равнодушен, торопясь поскорее выбраться из негостеприимной чащобы к благам цивилизации.

И первое, чего он попросил в первом же доме небольшой деревни, стоявшем несколько на отшибе, было новое (Или хотя бы не сильно старое!) платье для своей подопечной.

Пожилая и согбенная годами и заботами женщина, за подол которой держалось три с подозрением глядевших на северного гиганта и его спутницу, внучки и ещё один младенец имелся у хозяйки на руках, на просьбу Конан посмотрела на глупого варвара так мрачно, что тому пришлось продемонстрировать «поощрительный стимул» – а именно, ещё один золотой. Взор женщины сразу просветлел, и в нём появилась целеустремлённость и азарт. Она резко отступила в дом.

После чего дверь в избушку захлопнулась, очевидно, чтоб не позволить многочисленному потомству разбежаться по вечерним улицам, и внутри начались странные шумы.

Конан, развернувшийся спиной к двери, и оглядывавший нарочито небрежным взором лес, из которого они вышли, говорил вполголоса, как бы самому себе, комментируя грохот и визги:

– Вот сейчас она кладёт младенца в колыбель. Заставляет старшую внучку качать его там. Орёт на остальных – чтоб отошли и не мешали. Подбирает с пола и возвращает на место крышку от печи, которую кто-то из детей уронил. Так. Ага. Загоняет всех на печь, чтоб не болтались под ногами. А-а, теперь открывает крышку огромного сундука.

А теперь ничего не слышно. Поскольку женщина, похоже, перебирает имеющиеся там вещи. Доставшиеся ей и её детям и внукам от поколений и поколений предков. Да что я тебе объясняю – как будто ты сама так же не жила!

– Жила. – Найда помрачнела, – Жила. И сейчас, если честно, боюсь представить, что придётся снова так жить. Словно скучный серый сон. Тусклый и унылый.

– Ну, знаешь, всё-таки, жить, хоть и «так», куда лучше, чем умереть от руки какой-нибудь «любящей» сестры!

– Оно, конечно, верно… Да только сейчас, когда там осталась одна Ханна, это могло бы быть куда проще. И безопасней. Ведь одну дочь контролировать легче, чем восемь!

Ответить Конан не успел, потому что дверь избы открылась, и женщина вынесла платье.

Насколько Конан мог судить, оно вполне должно было подойти Найде по размеру. Единственное, что его напрягало – расшитые кружевами, бисером и вышивкой ворот, и манжеты рукавов. Да и материя выгорела от времени, и вместо ярко-синего платье было бледно-голубым. Конан буркнул:

– Это – свадебное, что ли?

Женщина кивнула, всё ещё с некоторым подозрением глядя на наспех перевязанного северного гиганта с огромным мечом и хрупкую девушку в разорванном и укороченном платье, прятавшуюся у него за спиной.

Но Конан не стал подогревать подозрения хозяйки. Обернувшись, спросил Найду:

– Подойдёт?

Та еле слышно кивнула:

– Да.

Киммериец без лишних слов передал золотой женщине, сразу запустившей в него жёлтый и кривоватый зуб. Проверке качества монеты это, однако, не помешало. И вот уже платье перекочевало в руки варвара. Он кивнул:

– Спасибо.

Женщина, так ничего и не сказавшая, хотя Конан видел, что она по зингарски понимает отлично, кивнула. После чего снова закрыла дверь. Шум и визг продолжились.

Конан передал довольно тяжёлое платье Найде:

– Пойдём-ка вон туда. За вон той копной сена ты сможешь переодеться.

 

Новое (Ну, вернее, всё же – старое!) платье на Найде смотрелось шикарно. Конан ей так и сказал:

– А то в этих лохмотьях мне просто стыдно было. За тебя!

– Конан! Ну как ты не понимаешь! Оно же – старое! Сейчас такие никто не носит.

– Плевать. На первое время пойдёт. Или ты предпочла бы на постоялый двор идти в том? – он кивком указал на небрежно сброшено наземь дырявое платье, которое с оторванным подолом едва доходило девушке до колен.

– Ну… Нет, конечно.

– Вот и хорошо. Пошли.

 

На постоялом дворе, большом бревенчатом одноэтажном строении, с обеденным залом спереди и комнатками-клетушками сзади, всё казалось Конану привычным и почти родным: и прокопченные растрескавшиеся от времени могучие балки потолка, и грубо обтёсанные бревенчатые стены, и лоснящиеся от грязи, жира и пролитого вина столешницы, и неказистые и повидавшие виды табуреты и лавки вокруг столов… Да и личность хозяина словно списали с сотен его коллег: краснолицый, со словно приклеенной фальшивой улыбкой, кругленький мужчина, с топорщащимися усами и неизменным засаленным фартуком-передником. С огромным нашитым карманом.

В котором немедленно и исчез очередной Конановский (А, вернее, Найдин!) золотой. После чего им, усевшимся за один из столов в дальнем углу, тут же подобострастно (Видать, муж уже всё объяснил!) улыбающаяся жена хозяина принесла огромное блюдо с дымящимся жарким: насколько Конан мог понять по запаху и торчащим из блюда рёбрышкам – баранина.

Найде варвар предложил, не стесняясь, есть прямо руками – на них всё равно некому было смотреть: кроме них на постоялом дворе не было ни единого постояльца.

Утолив первый голод, девушка спросила:

– А почему здесь никого нет?

Конан, евший не торопясь, и традиционно внимательно оглядывавший помещение, сказал:

– Не сезон.

– В-смысле?

– Урожай уже убрали, поэтому нет сезонных наёмных работников. А зима ещё не началась. Поэтому нет тех, кто заготовляет дрова. Ну а наезженных торговых дорог для купцов здесь нет уже лет десять. С тех самых пор, как сожгли иранистанские и шемитские наёмники во время последней войны город Трыдгард. Поэтому я сильно удивлён, что здесь ещё сохраняется этот двор. Почти все остальные давно разорились – я сам видел…

– Да: точно. Мы с матерью ещё застали времена, когда по тракту ещё ездили купцы – как раз лет десять назад. А сейчас, наверное, всё ещё хуже, чем когда я была девочкой.

– А как было, когда ты была девочкой?

– Ну… Во-первых, людей в сёлах и деревнях жило куда больше. А сейчас, пока мы шли, я заметила: почти половина домов пустует. Нет в окнах света! И они заколочены!

Конан кивнул: уж это-то он заметил в первую очередь!

– Ну, кроме того, гораздо меньше и уже стала сама дорога. И даже кое-где и заросла: словно по ней уже не ездят телеги, а только – всадники и пешие путники.

Конан снова кивнул. Но ничего не сказал: посмотрим, что ещё она смогла заметить в сумерках.

– И нет почти никаких собак: раньше едва пройдёшь вечером, или ночью – как они заливаются – спасу нет! Всю деревню перебудят! А сейчас нет их. Почему?

Конан, выбрав себе ещё кусок мяса, поувесистей, ответил:

– Нечем кормить.

– Что?

– Ну, собак чем кормят? Правильно, мясом. Или его требухой. А они стоят денег. А раз нет торговли, и деревня живёт только за счёт земледельцев – вот и не стало доходов. Они только-только сводят концы с концами. Самим нечего есть, не то, чтоб собак кормить! Поэтому те дома, которые, как мы видели, обитаемы – наверняка принадлежат землепашцам. А поскольку полей, где можно что-то выращивать, тут немного, вот и подались хозяева оставшихся домов туда, где можно чем-то другим прокормиться.

Ремеслом.

Например, кузнец здесь не слишком много заработал бы – с десятка-то землепашцев!.. – Конан не забывал жевать, размеренно двигая челюстями, – Да и скорняк. Да и швея. А вот в городе… Конечно, не в сожжённом Трыдгарде, а каком-нибудь другом. Подальше отсюда. И побольше. Так что не сомневаюсь, что если не восстановят город, так и дорога из Немедии рано или поздно придёт в полное запустение. И тут будет заштатная дыра. Населённая десятком полудиких упрямых старожилов, держащихся за фамильные наделы, доставшиеся от дедов и прадедов. И их семьями.

– Ну, заштатная дыра здесь, собственно, была и раньше, даже когда дорога была наезжена.

– Да. Но тогда все те, кто сейчас откочевал, жили за счёт обслуживания купцов и их обозов: то колесо кому починить, то одежду выстирать, то челядь или охранников обозных накормить и разместить на ночь. А сейчас – нет.

– Ты прав. Но всё равно – быть единственными постояльцами – как-то… Дико!

– Ничего. Целее будем.

 

Однако в двух смежных комнатах, соединённых проёмом с дощатой дверью, которые как-то, уже скорее, хищно улыбавшийся хозяин выделил им, оставив на прощанье засаленную и мятую масляную коптилку, Конан сразу понял, что неправ. Да и Найда сказала:

– Ой, не нравится мне этот мужичок. Уж больно у него оскал злобный. Как у крысы какой. И – хитринка в глазах!

Конан приложил палец к губам, подмигнув Найде, и тихо сказал:

– Молодец. Пусть и не слишком наблюдательна, но в человеческой натуре разбираешься неплохо. Он и правда – улыбается весьма зловеще. Значит, приготовил нам пару сюрпризов. Как и всем прочим наивным и усталым путникам, пожелавшим бы остановиться тут. Нет, стой! – Конан посчитал нужным за руку остановить девушку, попытавшуюся было подойти к своей кровати.

– Почему? – Найда, вняв предупреждению, тоже говорила еле слышно.

– Посмотри-ка повнимательней на пол!

– А… Что с ним?

– Да я – вот про эту щель. – Конан указал, ткнув пальцем, на узкую щель в досчатом полу, идущую по всему периметру вокруг деревянной массивной постели.

– Ну… щель как щель. Между досками. А что?

– А то. Что щель уж больно правильная. И – идёт вокруг всей кровати. Ни на какие мысли не наводит?

– Но… – Найда вдруг побледнела, выпучила глаза, и прикрыла рот рукой, чтоб не закричать. Потом, продышавшись, и вернувшись к нормальному цвету, выдохнула:

– Ловушка! Как у папочки в приёмной, ну, «гостевой», камере!

– Точно. Умница. Только вот не думаю, что на дне глубоких ям, вырытых под этими кроватями – вода. Скорее уж – острые стальные шипы! Чтоб упавший с гарантией насадился, словно каплун – на вертел! И не создавал проблем – сопротивлением…

И тогда все деньги такого постояльца – достаются нашему «гостеприимному» хозяину! А труп – в землю. Готов поспорить на золотой против зубочистки, что на заднем дворе, там, возле опушки, таких могил – не одна!

– Конан! Так мы – что? Пойдём и убьём его?! – свистящий шёпот и злобный тон, как и сжатые кулачки не позволяли усомниться, что его спутница настроена решительно.

– Ну, нет. Может, он ещё сохранил какие-то традиции гостеприимства. И совести. И не захочет нас убивать. Ты всё-таки – девушка! Может, он имеет зуб против меня? А тебя захочет… Приютить. Пригреть. Ну, или изнасиловать. – Конан хитро подмигнул, – Поэтому мы… – Конан, продолжая говорить очень тихо, изложил Найде свой план.

Она кивнула:

– Согласна. Но если он – решится? Мы тогда его – …?

– Да.

 

На постели Найды Конан разместил скамейку из её же комнаты, на своей – пару табуретов. После чего на пол в её комнате постелил тюфяк-матрац, набитый соломой, и жестом предложил девушке расположиться на нём. Найда покачала головой:

– Ну уж нет! Я здесь точно не усну!

Конан шёпотом, приблизив лицо к уху Найды, сказал:

– Дело не в том, уснёшь ты или нет. Я уверен, что этот парень через какое-то время подойдёт к дверям, и будет нас подслушивать. Нужно, чтоб раздавался мой храп. И твоё сопение. До того, как мы уснём, он так и так не начнёт. Вернее – они не начнут.

– Ты думаешь…

– Наверняка. Они работают в паре с женой. Кровати-то – две! И нужно чтоб постояльцы погибли одновременно! Иначе кто-нибудь пошустрее может и успеть соскочить! Если сосед вдруг громко заорёт, насадившись!..

– А может они на такой случай добавляют чего-нибудь в еду?! Снотворного?

– Нет. Привкус мяты, или белладонны, или ещё чего такого я заметил бы. А денег на что-нибудь минеральное – ну, не травяное! – они наверняка пожалели бы. Да и негде тут уже купить таких ядов или снотворных. Да и зачем? Наверняка всё – проверено!

Поэтому просто лежи. И старайся поменьше ворочаться. Ну, и сопи.

 

Масляная коптилка, оставленная хозяином, через полчаса, помигав и потрещав, погасла, лишний раз давая Конану понять, что всё он понял верно. Но Конан даже не пошевелился. Как, впрочем, и Найда.

Через час даже самый придирчивый наблюдатель – а вернее – слушатель! – готов был бы поспорить, что утомлённые путники в воцарившейся в комнатах темноте мирно спят. Конан, больше не желавший рисковать переговорами с девушкой, храпел изо всех сил, прислушиваясь к посапыванию Найды, и одновременно к звукам, доносившимся снаружи их комнат.

Вот скрипнула половица под дверью его комнаты. А вот и возле Найдиной!

А вот и шорох – словно кто-то приложил ухо к наружной стороне двери…

Обострённое обоняние киммерийца уловило запах нагретого металла – похоже, негодяй пользуется потайным фонарём!

Затем донеслось чуть слышное поскрипывание и тихий шёпот – Конан мог услышать его, а вот Найда, или обычный путник – наверняка нет!

Вот шаги удаляются. Затем еле слышно скрипнули петли – Конан ещё за ужином приглядел подозрительного вида дверь, ведущую явно в погреб. Теперь скрипели ступени какой-то лестницы… Но вот всё стихло.

Конан бесшумно встал, и вытащил из-под перевёрнутой бадьи, воду из которой просто вылил, уже свою горящую масляную коптилку. Найда, которая тоже не спала, поднялась с тюфяка абсолютно бесшумно, и с кинжалом в руке: похоже, и правда – имела определённую практику ночных незапланированных «визитов».

Конан, уже прошедший к ней через дверь в разделявшей их комнаты стене, приложил палец к губам. Найда кивнула.

Не прошло и минуты, как обе кровати одновременно, с шумом опрокинулись вниз, не оставляя возможности тем, кто лежал бы на них, среагировать, попытавшись спрыгнуть, или за что-то зацепиться!

Конан, хищно усмехнувшись, сказал:

– Идём!

– А куда?

– Я знаю, куда. Они наверняка в подвале. Ждут, когда мы насадимся на колья, и истечём кровью. Ну, а, может, и не ждут. Если у них есть, чем нас «добить»!

Дверь в подвал оказалась не заперта, и Конан, шедший первым на повороте лестницы, ведшей, казалось, в подземелья самого Мардука, столкнулся буквально нос к носу с почтенным хозяином, несшим в руке потайной фонарь. Его жена, маячившая за круглой спиной негодяя, испуганно вскрикнула. Конан усмехнулся:

– Раньше надо было вскрикивать, милая хозяюшка. Когда убивали первого своего постояльца! А сейчас – ну-ка, – оба вниз!

Если хозяин и хотел бы оказать сопротивление, в определённом здравомыслии ему трудно было отказать: он явно понимал, что большой мясницкий нож в данном случае не соперник огромному мечу, зажатому в руке гиганта-варвара. Наверняка поднаторевшему в искусстве владения этим оружием. Поэтому оба преступника поспешили ретироваться назад, в подвал.

Конан, спустившийся следом, приказал:

– Лицом – к вот этой стене!

После чего поспешил, во избежание новых сюрпризов, треснуть как следует по затылку и мужчину, и его верную сообщницу. Те неопрятными мешками осели на пол.

Конан сказал вошедшей Найде:

– Солнце моё. Поищи-ка верёвок: нам надо упаковать понадёжней этих радушных хозяев. Во избежание. Их бегства. И прочих сюрпризов.

Найда нашла материал для упаковки быстро:

– Вот верёвки. Похоже, они тут и пытали!

Конан, быстро осмотревший к тому времени подвал, и заметивший и крюки, и блок для дыбы, и станок для растяжения тел, и испанский сапог, и вообще – много чего, кивнул:

– А милая нам попалась семейка. Вот уж кто любил пошутить и покуражиться!

– Да уж. Похоже, они – достойные собратья моих милых сестричек!

 

После того, как двое негодяев были связаны от души, и в гнусные лживые рты были вставлены кляпы, Конан обошёл помещение с высоченным потолком по всему периметру. Покачал головой:

– Похоже, погреб выкопан недавно. Не более пяти лет. Ну правильно: до этого доходы имелись хоть какие-то. Ладно. – он указал на два огромных щита, действительно утыканных острыми стальными шипами в добрый фут длиной, и покрытых буро-ржавыми потёками от запекшейся крови, – Сейчас я сниму с них нашу скамейку и табуреты. После чего верну механизм в обычное, заряженное, положение. А потом…

– Что – потом?!

– Ну, от тебя зависит. Но мы можем и оставить этим милым людям жизнь. И даже просто – отпустить их. Решай!

– А чего тут решать! – ротик Найды кривился в хищном оскале, дыхание прерывалось от распиравшей девушку злости, – Раз они так – с людьми, то и мы должны… Воздать по заслугам! Хотя бы в память о загубленных! Зуб за зуб, око – за око!

– Древнейший кодекс законов. Ещё Хлодгара Великого. Жестоко, но – справедливо. Вот только… Не хочешь, когда очнутся, послушать? Вдруг у них есть… Оправдания?

– Вот уж не нужны мне их оправдания! Как и мольбы! Они-то сами – много щадили?! – Найда кивком указала на орудия пыток, – А ведь прекрасно понимали, что всё, что есть у упавших на колья, но чудом выживших бы – и так – уже их!.. Значит, просто куражились! Мерзкие твари…

Конан согласился:

– Обстоятельства складываются явно не в пользу обвиняемых. Состав преступления налицо. Как и улики.

– Это ты где научился так выражаться? Прямо – чиновник в королевском суде!

– Вот-вот. Там и научился. В каких только странах и королевствах к чему только меня не приговаривали!.. Ладно, за дело.

Чтоб разобраться в нехитром механизме, опрокидывавшем кровати в подвал, много времени не ушло. Как и на то, чтоб вернуть обе постели в «заряженное» состояние. Как сказала по этому поводу Найда – «готова снова их мышеловка!».

После чего Конан перетащил на «гостевые» постели и трактирщика и его милую жёнушку, позаботившись удалить с зубьев скамейку и табуретки.

Они с Найдой терпеливо прождали с полчаса, пока негодяи, которых Конан со злости треснул от души, очнутся. Поскольку они лежали на кроватях в разных комнатах, видеть друг друга не могли. Зато отлично слышали заглушённые кляпами мычания и стоны.

Конан, стоя над мужчиной, сказал, так, чтоб его было слышно и в соседней комнате:

– Именем Митры Пресветлого. Я, Конан-варвар, беру на себя эту миссию. Я и судья и палач. Ваши преступления считаю доказанными. И пусть я – и не король, или падишах, чтоб вершить правосудие, я это сделаю. И на мою совесть ваша смерть тяжким грехом не ляжет. Наоборот: я буду рад, что больше вы, мерзавцы коварные, не прервёте ничьей жизни! А сейчас у вас минута. Можете помолиться!

Мужчина, намочивший постель самым постыдным образом, и пустивший слезу, явно так и делал: что-то бормотал, подкатив глаза к потолку. Зато его жена, на которую Конан пошёл взглянуть, вела себя иначе: вся извертелась, в тщетных попытках ослабить свои путы и освободиться! А уж смотрела на варвара – куда там какой змее!..

Конан сказал Найде:

– Будешь смотреть, как они упадут?

– Нет! Я… Я подожду тебя в большом зале.

Конан кивнул, и отправился в подвал.

Спустя минуту оба тела упали в точно рассчитанные негодяями места – прямо в центры двух страшных орудий. Через тело мужчины прошло три, но один штырь пронзил насквозь его висок – трактирщик упокоился сразу.

Женщина же упала так, что её тело оказалось пронзено сразу пятью штырями. Но так, что пробиты оказались только ноги, бок и плечи – она могла бы извиваться и жить ещё несколько часов. И по глазам Конан понял, что никакого раскаяния у той, которая явно и придумала этот коварный план «поддержания бизнеса», нет. И не предвидится!

Взяв в руки тесак её мужа, Конан вонзил его прямо в злое сердце.

Никакого раскаяния, или угрызений совести он тоже не ощущал.

Получи, что заслужила, змея!..

 

Оставаться ночевать в негостеприимной гостинице Найда не захотела:

– Я не смогу спокойно спать, зная, что там, под нами, их трупы!

Конан пожал плечами:

– Ну и что, что они – там? Они же, вот именно, трупы? А трупы не кусаются!

– Нет! – девушка топнула ногой, – Да и вообще: неправильно всё это! И мы не должны были… – она прикусила губу.

– Что – мы не должны были? Брать на себя роль карающего Провидения?

– Ну… да!

– Ах, вот как мы заговорили. В таком случае позволь объяснить тебе, что было бы, попробуй мы идти «законным» путём. Мы бы связали их. Доставили в ближайший город, где есть гарнизон и представители администрации местного короля. Сдали бы на руки такому представителю местного руководства – бургомистру, то есть. И он бы начал вести следствие. А мы бы выступали свидетелями. А следствие шло бы… Года два! И в конце их вовсе не обязательно приговорили бы к казни. Может – к галерам. Или заключению в темнице. А нам бы всё это время пришлось бы торчать в этом городе… Устраивает?

– Ну… Не очень.

– Вот и хорошо. А теперь хватит дуться и терзаться. Совесть твоя абсолютно чиста. Мы ведь и правда – спасли неизвестно сколько ещё жизней менее наблюдательных и более доверчивых путников. Так помянём в своих молитвах души тех, кого они уже – !..

– Да, Конан. Умом-то я это отлично понимаю… Да только всё равно – тошно!

– Э-э, не парься. Лучше думай о предстоящей встрече с матерью. Если мы и правда – будем идти всю ночь, к утру как раз дойдём!

 

9. Ханна

 

Однако к утру они не дошли до села, где Найда с матерью жили.

Потому что пришлось сделать привал для позднего – а, вернее, очень позднего! – ужина. А поев уже начавшей приедаться копчёной ноги, Найда-таки сварилась.

Заснула, прямо где сидела, опустившись на бок, и выпустив из руки кусок мяса.

Конан, конечно, не верил, что у кого-то из местных хватит наглости или смелости таскаться по заброшенной дороге среди ночи. Но рисковать он не хотел: подложив под голову девушки свою суму, присел, облокотившись о широкий ствол, так, чтоб видеть оба конца едва заметной, а когда-то неплохо наезженной колеи, и продремал, иногда чутко вскидываясь при малейшем звуке, до самого рассвета.

С первыми лучами солнца Найду разбудил. И они снова поели: стараниями в основном киммерийца нога после всех этих трапез полегчала уже почти вдвое…

Сборы много времени не заняли.

Шли они по полузаброшенной дороге уже никуда не торопясь: как вполне логично сказал варвар, после отсутствия в течении пяти лет опоздание на пару часов вряд ли играет решающую роль. Найда заметно нервничала. Только идиот не заметил бы, что предстоящая встреча с матерью и пугает и беспокоит её: она почти беспрерывно тараторила.

Как-то встретит её мать после стольких лет?! Как она теперь выглядит? Не захочет ли она отправить свою «блудную» дочь обратно к отцу? Да и вообще – узнает ли? И не переехала ли она куда-нибудь в большой город, чтоб продавать свои травы и снадобья там? И не появился ли у неё новый муж? И дети?!

Конан старался отвечать просто и односложно. В духе «поживём – увидим», «не знаю», «всё может быть». Найду эти увещевания и комментарии устраивали плохо. Она даже порыдала у Конана на плече, вдруг кинувшись к варвару на могучую грудь, и приостановившись уже в какой-нибудь миле от села.

Село, если честно, на киммерийца особого впечатления не произвело: типичная деревня в лесу, жители которой где-то поблизости расчистили несколько полей, и теперь живут с результатов посевов. Когда те есть. А когда нет – охотящихся. Да и то сказать: два десятка почерневших от времени вросших в землю бревенчатых избушек, располагавшихся вдоль одной-единственной кривоватой улицы, не производили впечатления процветающего поселения.

Некоторые, совсем как в предыдущей деревне, той, где обитали двое предприимчивых содержателей постоялого двора, были попросту заколочены. Провалившиеся соломенные крыши таких, и бурьян, доросший до середины оконных проёмов, не позволяли усомниться в том, что заброшены они давно…

Но вот и домик, стоящий несколько на отшибе, на противоположном конце села, где, по словам Найды, они и жили после того, как переехали в последний раз.

Найда только успела сказать Конану, что если матери там нет, то она и представления не имеет, где ту искать, как дверь строения медленно, со скрипом, отворилась.

На порог выползла – уместней назвать это именно так! – сгорбленная и очень тощая и морщинистая старуха. Конан хотел было попенять спутнице, что вряд ли эта согбенная и несимпатичная карга – её мать, в своё время пленившая красой потомка благородных королей, и красавца чародея. Но Найда вдруг застыла на месте с широко раскрытыми глазами, и невольно вцепившись в руку киммерийца, словно в незыблемый утёс посреди штормящего моря! Изо рта девушки вырвался не то тихий всхлип, не то – вздох.

Прошло не менее полуминуты, прежде, чем старушка на приступке перед дверью, подслеповато щурящаяся на пришельцев, протянула костлявые коричневые руки со сморщенной кожей и в сиреневых прожилках, к девушке. До них донёсся дребезжащий, еле различимый хриплый голос:

– Найда! Это ты! Я узнала тебя по голосу! О, Митра Пресветлый! Наконец-то ты услышал мои молитвы! Подойди же, доченька! Как давно я мечтала вновь обнять тебя!

– Странно. – Найда, чуть повернув голову, но не глядя на варвара, еле слышно сказала, обращаясь к нему, и почему-то не торопясь бросаться в объятия матери.

– Что? – Конан тоже говорил шёпотом, стараясь, чтоб губы не двигались.

– Прежде она никогда не называла меня доченькой!

Старушка же между тем начала рыдать, причитая:

– Где же ты, малышка моя?! Девочка моя ненаглядная?! Приди в объятья твоей старушки-матери!..

Конан буркнул:

– Понял. Но не томи же свою родительницу. Идём!

Однако когда они приблизились к так и стоявшей с поднятыми руками женщине на пять шагов, Конан внезапно резко распрямил левую руку, дёрнув ей.

В груди старухи словно сама-собой возникла рукоять метательного кинжала.

Из груди же Найды вырвался возмущённо-отчаянный крик! Она, повернувшись к киммерийцу, возмущённо бросилась на него с кулачками, колотя того по лицу и широкой груди. Горькие слёзы ручьём лились из её глаз, рыдания буквально душили:

– Скотина! Мразь вонючая! За что?! Тебе мой отец поручил это сделать, да?! Грязный наёмный убийца! Твои руки по локоть в крови! Да чтоб тебя живьём сварили в кипящей сере там, в подземельях Мардука! Чтоб у тебя!..

– Прерви на минуту поток своего красноречия, Найда. – Конан говорил нарочито спокойно. Но было в его голосе что-то такое, отчего поток красноречия и правда прервался, как обрубленный, и девушка уже без гнева взглянула ему в глаза, – И просто приглядись повнимательней к твоей так называемой «матери».

Найда отодвинулась от варвара, и действительно взглянула на мать, поспешив протереть заплаканные глаза.

Вместо согбенной немощной старушки с крыльца, полусвесившись с двух ветхих ступеней, как раз сползла на спине молодая женщина, глаза которой уже застыли.

И имевшееся в них выражение дикой ненависти и лютой злобы доказывало, если б не имелось и других доказательств, что фамильные привычки и черты принадлежат старшему чаду почтенного Никосса.

Женщина и правда была очень красива. Отлично сложена. Густые, медового оттенка, волосы обрамляли прелестное – если абстрагироваться от имевшегося на нём выражения! – личико. Единственное, что портило впечатление от женщины – то, что она была мертва. Мертвее, как сказал бы поэт, мёртвого!

Конан не мешал Найде, подошедшей почти вплотную, изучить убитую.

«Любовалась» на последнюю поверженную сестру девушка не менее минуты. Потом провела рукой по лицу:

– Хвала Митре Пресветлому! Ах, Конан! Прости пожалуйста! Какая я была дура! Это… Это меня эта тварь подловила! На моих дочерних чувствах! – девушка, в сердцах снова зарыдав, опять кинулась киммерийцу на могучую грудь, теперь уливая её уже слезами благодарности.

Киммериец не препятствовал, нежно поглаживая девушку по плечам и спине. Затем сказал:

– Меня она, собственно, тоже купила. Именно так я и представлял твою мать, согнутую годами и болезнью. Но вот когда ты сказала, что она тебя никогда «доченькой»…

Вот: видишь этот шарик на навершии рукоятки моего меча? Подарок. От знакомого чародея. Если за него взяться, или обхватить ладонью, видно в истинном обличьи то, что искажено волшебством! Ну вот я и посмотрел. И – увидел!

– И ты… Решился убить… даже… Такую красавицу?!

– Ну да. А что такого? Чародейки мне, конечно, попадались и менее красивые… И даже – совсем страшные. Но одно объединяло их всех: все они горели жаждой убить меня. Причём обычно – как можно мучительней!

– Ф-фу… Ну повезло мне с тобой. А то бы точно сейчас – воспарял бы в небеса мой наивный молодой дух!

– Ну, думаю, всё же, до этого не дошло бы. Меня подстраховывали.

– Да-а?! И кто же это?!

– Кто-кто… Тот, кто организовал этот «отбор». На звание наследницы Престола.

Уважаемый Никосс. Может, вы уже выйдете из состояния невидимости? А то ваши неуклюжие перетоптывания на месте слышит, думаю, и ваша дочь!

В пяти шагах от порога домика, окна и дверь которого, как оказалось, были тоже заколочены, а сгнившая соломенная крыша провалилась, возник силуэт, а затем материализовалась и вся фигура отца Найды. Та возмущённо вскрикнула:

– Папа! Так ты – всё это время?!.. Ты всё видел?! А я… – девушка густо покраснела.

Чародей криво усмехнулся:

– Ничего, доченька. Я не в претензии ни к тебе, ни к твоему провожатому. Он честно исполнил всё, что я ему поручал. Ну а то, что ты захотела… Отблагодарить его за своё неоднократное спасение на собственный лад – дело лично твоё!

– И ты – знал про… Ханну?

– Скажем так: я наблюдал за ней. Сопровождал, оставаясь невидимым. Как и всех остальных. Но! Не вмешивался. Хотел выяснить, правда ли всё то, что говорили о твоём спутнике.

– И как? Выяснил?

– Да. И вижу, что молва не солгала. А кое в чём даже преуменьшила таланты твоего провожатого. Он не только силён, но ещё и хитёр и предусмотрителен. Из такого и правда, со временем получится отменный Владыка!

– Вот-вот. И я о том же! Папа! Как ты себе представляешь моё будущее? И где мама?

– К сожалению, она умерла. Давно. Ещё три года назад. И в её смерти не было твоей вины – она просто отравилась. По ошибке. Своим же лекарством! А я не говорил тебе, потому что не хотел расстраивать… А будущее твоё я представляю себе так: ты возвращаешься ко мне, в наш подземный дворец, и я тихо и мирно передаю тебе бразды правления!

– О! Вот как. Хм-м… Да, наверное теперь, когда ты так хитро отделался от всех этих змеюк и гиен, и твоя совесть спокойна, поскольку сделал это всё-таки не ты сам, а – Конан… Можно так и поступить.

Я согласна.

Но у меня есть одно условие!

– И какое же, свет моего сердца?

– Конан-варвар будет моим мужем! И мы будем править твоим королевством вместе!

Чародей не мог не заметить, как вытянулось лицо Конана. Но промолчал.

А вот Найда не молчала:

– Ну-ка, прекратите переглядываться! Будто я не понимаю, что Конан пока не хочет быть моим мужем! Но – мало ли чего он «пока» не хочет! А вот я сказала, что всё равно хочу, и буду его женой! – она в сердцах снова топнула маленькой ступнёй по земле.

Никосс, вздохнув, как бы в приливе отцовской любви, широко улыбаясь, подошёл к дочери, и принял своё гневающееся чадо в отцовские объятия:

– Как ты прекрасна, Найда! Вылитая мать! Даже в гневе! И, разумеется, твоё слово для меня – закон!

Тут его сомкнувшиеся руки образовали вокруг миниатюрной фигурки прочный как бы кокон, и чародей подмигнул киммерийцу:

– Давай!

Конан, успевший выдернуть из груди Ханны свой верный кинжал, и подхватить с земли суму, крикнул, уже на бегу:

– Сколько?!

– Ну, минут десять точно выдержу! Я ещё не совсем старик!

– Отлично! Успею добежать до границы Гиркании!

– Да ты что?! Ведь до неё – семь миль!

– Всего-то?! Жалких семь миль?! Успею! Ты, главное, не отпускай!!! – Конану пришлось перекрикивать возмущённо ругавшую его и его союзника Найду, сулившую им на головы всяческие кары, когда вырвется, – Спасибо, Никосс! Спасибо и тебе, Найда! И – прощай! Прости, но быть, пусть и твоим мужем, но – вечным подкаблучником – не по моей свободолюбивой натуре!

За десять минут Конан и правда – успел добежать до границы Гиркании.

И даже переплыть на другой берег широкого Пунта Вазарийского…