— Осторожно, двери закрываются, следующая станция «Сокольники». Уважаемые пассажиры, при выходе из поезда не забывайте свои вещи, — проворковал вкрадчивый радио-голос, и Таня подхватилась: «Господи, какие Сокольники? Опять, продрыхла, курица, пересадку пропустила».
Но очнувшееся сознание похлопало по щекам: «Сиди, дурочка, тебе на следующей выходить. И никакая пересадка тебе не нужна».
Больше не нужна. Десять из пятнадцати лет совместной с Вадимом жизни прожили они в евродвушке в Протопоповском переулке. Десять лет ровно в шесть двадцать она садилась в метро на Спортивной и ехала к себе на Проспект Мира. Автоматом, не задумываясь выходила на Чистых прудах, пересаживалась и ехала дальше. Могла даже от очередной Донцовой или Марининой не отрываться. А теперь пересадка не нужна. В прошлую субботу она переехала в крохотную студию на тридцатом этаже стеклянной башни. В этих самых Сокольниках.
Потому что сама она, Таня, тоже теперь не нужна. Не нужна Вадиму. Нашел себе другую. Поновее, помоложе. Эта лошадь закончилась, подавайте новую! Таня и чувствовала себя закончившейся лошадью: сорокалетняя старая баба. Она никому больше не нужна, у нее все закончилось.
Пока длился развод, продажа евродвушки, встречная покупка двух студий в разных концах города, Таня привыкала жить одна, муж, теперь уже бывший, дома почти не появлялся. Конечно, ему было с кем ночевать! Заходил иногда за вещами. Они мирно здоровались:
— Привет.
— Привет. Как дела?
— Все нормально.
Стеклянный хрупкий разговор. Чуть надави, и разлетится острыми осколками взаимных упреков, злости, накопленных обид. Поэтому надо аккуратно:
— Как на работе?
— Нормально. Премию дали. У тебя новый костюм? Красивый. Тебе идет.
— Нормальный костюм. Года три его ношу.
Все нормально. Нормально, когда после пятнадцати лет тебя бросает муж. Он знает тебя всю от корки до корки — ты старая, зачитанная книга, с мятой обложкой, надорванными листами, засушенными внутри ломкими цветочками, темными кругами от кофейных чашек. Ты ему больше не интересна. Нормально, когда ему хочется чего-то нового, свежего. Ничто так не украшает начинающего стареть мужчину, как юная спутница. Ну не такая уж она юная, не будь пристрастна, двадцать пять, четвертной — далеко не юность. Тебе тоже было двадцать пять, когда вы с Вадимом поженились. Интересно, ее он тоже бросит через пятнадцать лет? Ему тогда будет пятьдесят восемь. Все может быть.
Это разум гудит Тане в уши изнутри черепа. Ты сама частично виновата в том, что он ушел. Частично, но виновата. Смеялась — зачем мне талия, я замужем теперь. Одевалась — трикотажик — не мнется, не ломается. Красилась — а когда ты нормально красилась последний раз? А в парикмахерской когда была? Хвостик, заколка — удобно. Ты и к Вадиму так относилась — удобно. Как ноге в разношенном шлепанце. Перестала обращать внимание, как он выглядит, как одевается. Муж — это муж, часть дома, часть тебя самой. На что там смотреть. Ты вообще-то помнишь его? Лицо, губы, уши… Какие у него уши?
Слушать зудящий голос разума не хотелось. Да и какая теперь разница: как одевалась, помнит ли его лицо — нет ничего больше. Нет привычного дома, нет привычной жизни. Все новое, незнакомое, нелюбимое. Противное. Как этот дурацкий букетик, зажатый в руке. На работе поздравили — днюха, юбилей можно сказать, сороковник. Пришлось тортик выкатить, остаться на полчасика, выслушать дежурные поздравления, получить идиотскую кружку с надписью: «Самой лучшей» и ветку меленьких белых хризантемок. Никогда не любила хризантемы, особенно белые. Вечные, всесезонные. Неживые какие-то, ненастоящие. В голове вертелось: «Белая, белая, как на гробе глазет…» Похоронные цветочки.
«Не понесу их, — думала Таня, тиская в руке букетик в оберточной бумаге, — здесь оставлю. Будто забыла. Вот говорят: «Не забывайте свои вещи», — а я забуду. И про Вадима забуду, про уши его, про костюм. Сейчас приеду в свою студию окнами в небо и начну новую жизнь. Скучную, пустую, но новую». Она положила букетик рядом на свободное место, порылась в сумочке — вроде бы и положила, чтобы порыться. Поезд остановился, двери открылись, и Таня пулей вылетела на перрон.
— Девушка! Вы цветы забыли! — мужской баритон за спиной, приятный, бархатный.
«Вот же ж! Мир не без добрых людей, черт бы их побрал. Не удалось от кладбищенского веночка избавиться», — натянув, положенную к месту улыбку, Таня обернулась:
— Спаси… — но тут же замотала головой, — это не мои…
Прямо у нее перед носом был огромный букет нежно-розовых пионов. И все они, и тугие, еще девственно закрытые, зажавшиеся, и уже томно раскинувшие свои лепестки, призывные, смотрели на нее. А чуть выше букета на нее смотрели темно-карие, чуть прищуренные глаза. Тоже, как голос, бархатные.
— Это ваши, Татьяна, берите.
Не бери ничего. Разум был на посту. Это мошенник, разводила. Не видела, что ли, таких? Здравствуйте, вам подарок. И в руки суют духи или еще какую-нибудь хрень. Ты цап, и вот уже пять тысяч неизвестно за что должна. И тут еще парочка мужиков для убедительности подтянется: должна, должна, мы видели, мы знаем. Быстро давай сваливай от него.
Таня непроизвольно спрятала руки за спину, еще раз помотала головой:
— Это не мои.
Но уходить, как требовал голос рассудка, не спешила. «Откуда он мое имя знает? Может, это какой-то знакомый, чей-нибудь приятель? Может, приходил к нам в дом с кем-то? Или с Вадимовой работы? Или мы учились вместе, может кто-то из однокурсников?» — она вглядывалась в мужское лицо, силясь вспомнить. Да, вроде бы она его видела. Волнистые темно-каштановые волосы, зачесанные назад, седеющие виски, прямой нос, тонкие губы, ямочка на гладко выбритом подбородке. Чувствовалась в этом лице капля горячей южной крови. Кавказской, арабской, еврейской? Не разобрать. Но она его точно видела. Вот только где и когда?
— Мы с вами знакомы?
Он смотрел на нее через прищур полуулыбки, по-прежнему протягивая букет:
— Не так близко, как мне хотелось бы, но мы встречались. Причем неоднократно.
Таня совсем растерялась: «Неоднократно… А я совсем не помню… Вот старая кошелка. Неудобно-то как». Протянув руки, она взяла букет, вдохнула сладкий, чуть приправленный яблочной кислинкой, запах. На мгновенье закрыла глаза и уплыла на волне аромата. Мир слегка качнулся. Чтобы не упасть, шагнула назад, прислонилась к серой спине колонны. Незнакомец по-прежнему нависал над ней, длинный, в сером плаще с поднятый воротником и легком розоватом шарфе. Ишь, франт какой.
— Где же? Где же мы с вами встречались?
Развел руками:
— Здесь, в метро.
Таня очнулась: все-таки обыкновенный приставала. Она быстро пошла к лестнице. Заспешила, лавируя между другими идущими по черно-серым квадратам перрона. Черт, идти еще через всю станцию, когда уж запомнишь в какой конец поезда садиться надо. Букет мужику почему-то не вернула. И этот пошел с ней рядом, начал говорить быстро, будто боясь, что сейчас она оборвет его: «Довольно! Убирайтесь вон!»
— Первый раз мы встретились в понедельник. Вернее, вы наскочили на меня в вестибюле на Спортивной. Наскочили и не извинились, даже, кажется не заметили, что вам подвернулось что-то под ноги. По крайней мере глаза ваши были абсолютно пусты.
Понедельник. В понедельник Таня первый раз ехала с работы сюда, на новое место жительства. Она, как заезжанная пластинка крутила в мозгу одну и ту же фразу: «Станция «Сокольники», улица Русаковская…» — и дальше номер дома и квартиры, будто боялась забыть адрес и заблудиться, потеряться в незнакомом, чужом городе.
— А во вторник, — может быть, он говорил еще что-то, но она пропустила, вдруг оказавшись там, в понедельнике, в неотвратимости конечной точки маршрута: Сокольники, Русаковская, — вы ехали впереди меня на эскалаторе, там же на Спортивной. И какая-то подруга позвонила вам. Она громко кричала: «Танюха, ну чё там у тебя?», и я узнал ваше имя.
Вероничка, закадычная подруженция еще с садиковой юности. С ней громкую связь включать не надо, окружающим метров на сто слышно. Всегда орет, как пожарная машина. Прямо с первого дня знакомства, когда с воплем: «Дула набитая» влепила Танюше ложкой в лоб. А вины то за Танюшей было хрен да маленько: оттолкнула от себя тарелку с кашей: «Невкусная», а она возьми, да и вывались теплой размазней Вероничке на колени. Во вторник утешать в телефон кинулась: «Ну чё там, на новом месте приснился жених невесте? Да брось ты соплями умываться, через год мы твой развод, как праздник, отмечать будем — День Свободы!»
— Я тогда решил, — они уже поднимались по лестнице к выходу, — две встречи в одном и том же месте, в одно и то же время — это уже тенденция. И если вас в третий раз на меня вынесет…
— Вынесло? — Тане уже как-то интересно стало, и даже весело, ведь не врет, надо же какие совпадения бывают.
Кивнул:
— Вынесло. Шесть двадцать три, вестибюль станции «Спортивная», турникеты…
— И?
— И вы мне отдавили ногу. Каблуком. Острым таким. Прямо по пальцам. До сих пор побаливает. Вдруг отшатнулись от турникета. Знаете, так кобыла вдруг задом сдает и по ногам — не стой сзади.
Таня остановилась на ступеньке:
— Простите ради бога, я не нарочно.
— Конечно, не нарочно. Вы просто опять меня не заметили.
Наверно, она все-таки заметила. Ну может не в среду, может в понедельник еще. Все-таки лицо его кажется знакомым. Просто в памяти не сразу пазл сложился. В среду она решила, что пора завязывать с размазыванием соплей и начинать новую жизнь. Порылась в так и неразобранных коробках, попались туфли на каблуках — прекрасно, и платье — шикарно. Долой джинсы и свитерочки! Я женщина или кто?! Боевой макияж и новый платочек на шею. Весь день она демонстрировала любовь к жизни и оптимизм. Но к вечеру, к моменту возвращения в эти С-с-сакаля, именно так свистело и сипело у нее в голове, оптимизм пожух и рассыпался перепрелым гербарием. И она брела до метро под кстати начавшимся дождичком, смывавшим все надежды на светлое будущее. На хоть какой-то свет самой завалящей надежды.
— Тогда я понял, это судьба. — он придержал прозрачную створку двери, пропустил ее вперед. — Я купил букет и решил подарить его вам. Это было в четверг, вчера. Но вы почему-то не доехали. Подскочили, словно ошпаренная, на ЧП и выскочили наружу. Поэтому вчера перенеслось на сегодня. Правда, пришлось вас ждать, вы задержались на тридцать шесть минут.
Вчера ее все-таки накрыло. Когда услышала: «Чистые пруды», — подскочила и понеслась на переход. И поехала. Очнулась только на улице, свернув в свой бывший Протопоповский. Стояла, как дура под синей табличкой и плакала. Потом сидела в ТиКоффе над стаканом капучино, капала в него остатними слезками. До дому, до этой дурацкой стеклянной башни на такси поехала, не было сил обратно под землю лезть.
Сейчас, стоило только вспомнить, окунуться во вчерашнее горе, защипало в носу. И мужик этот, и букет его сразу стали лишними, неуместными. Они мешали терзаться, травить душу высокой трагедией, выгнавшей ее из привычного гнезда в чужие С-с-сакаля.
— Послушайте, — Таня подержала паузу, надеясь, что он вставит в нее свое имя, все-таки неудобно разговаривать с безымянным, но он не вставил, просто стоял рядом и чуть улыбался, — как вас там… Вы всегда пристаете к женщинам в метро? Хобби у вас такое? Вы ловелас?
Он покачал красивой головой. У него все было красивое. И хотя рассудок шипел за затылком: «Одичала ты, мать, умом тронулась — уже на незнакомых мужиков заглядываешься, нимфоманка престарелая», — Таня возражала: «Он красивый. Это факт. И я не заглядываюсь. Сейчас распрощаюсь, и домой погребу ластами».
— Нет, Татьяна, я не ловелас, я Сергей. К женщинам в метро пристаю крайне редко. Если совсем точно, второй раз. Первый раз было очень давно, еще в школе учился, в третьем классе. Деньги потерял или потратил, не помню, а ехать надо, ну и пристал к толстухе одной, решил, толстая, значит, добрая: «Тетенька, дайте пятачок». Я вообще на метро редко езжу. Машину пришлось в сервисе оставить, вот и поехал. А тут вы.
— Что я?
— Вы мне сразу понравились. Еще когда влетели в меня. Несмотря на ваше кислое лицо и пустые глаза. У вас вид такой, будто вам очень не хочется сюда ехать, будто вас заставляют. Вам не нравится в Сокольниках? Многие мечтают тут жить.
— Я не мечтала.
Надо было уходить, но Тане почему-то расхотелось. «Вот возьму и приглашу его к себе. Прямо сейчас. А что я теряю? Окажется вором? Украдет мои коробки? Да черт с ними. Вообще не надо было это барахло с собой тащить, лишние воспоминания. Что я новых ложек-тарелок не могу купить что ли? На маньяка он вроде не похож. Ну на всякий случай консъержке скажу, чтоб поднялась ко мне через полчасика. Зачем? Ну хочу ей что-то отдать, чайник, например, электрический, она жаловалась, что включается через раз. Да, вот сейчас и приглашу».
— Ну что, Татьяна, — мужчина слегка пожал ей локоть, — теперь мы с вами знакомы. Давайте прощаться? До понедельника. Встретимся в метро.
Он развернулся и пошел прочь. Совсем не в ту сторону, куда надо было ей.
— До понедельника, — одними губами без голоса повторила Таня в уходившую спину.
Она шла к своей стеклянной башне, держа букет перед самым лицом, дыша прозрачной пионовой сладостью: «Надо шампанского купить, день рожденья все-таки. И коробки разобрать за выходные. И дожить до понедельника».
Пластиковый сад
Автор публикации
Захватывающая история. Продолжение будет? Почему-то хочется интриг и дальше
Вряд ли. Дальше жизнь.