Доброго времени суток, уважаемая А.А!
Забирая это письмо, мне сообщили, что шло оно полгода и долго не может найти своего читателя. Было оно в разных частях России — и отовсюду возвращалось, как возвращаются птицы со своих зимних перелетов, как брошенный кот. Я был весьма удивлен, ведь кто мне может писать письма? Родственников я давно не имею и живу один, уже как добрые двадцать лет. Для вас, Анна Александровна, звать меня Никак. Я надеюсь, вы не против такой интерпретации ваших инициалов, ибо настоящее ваше имя известно только одному человеку в этой истории. Его, между всем, тоже никто не представил, кроме одной единственной буквы — И.
Поскольку, все именно так, далее я отталкиваться буду от Господина И.
Открыв конверт, я совершенно не представлял, что меня там может ждать. Чек на круглую сумму по случаю смерти моего дальнего дяди, о котором я никогда не слышал? Может, письмо из прошлого? К слову, ничего из этого не имеет сейчас никакого значения. Я прошу у вас большого прощения, что смел прочесть то, что прочел. Искренне убежден, что слова эти, написанные дрожащей рукой, по всей видимости в темноте (ведь сбиты все возможные и невозможные поля) принадлежат лишь вам одной. Сам конверт был в очень плачевном состоянии: был он местами промокшим, грязным и неровным, с погнутыми углами. Что касается самого письма и его содержания… Сохраните мне душу, Анна Александровна, но Господин И клянется вам в своей искренности, подчеркивая и делая на этом очень важный и звучный акцент. Это достаточно интересная личность и мне по-челочечески жаль, что все обернулось именно так и никак иначе. Я считаю своим личным человеческим долгом переписать его мысли точь-в-точь и переотправить его по тому адресу, что указан на конверте, иными словами — лично Вам. Письмо сейчас имеет пожелтевший вид, а некоторые места и вовсе обесцветились и не представляется возможным что-либо прочесть из-за влаги. Я отыскал хорошие чернила и новую дорогую бумагу, поэтому до вас все дойдет в белоснежном виде и практически дословно.
«27 марта, 19**г.
Начало весны.
В силу своей сильной болезни, что как шторм среди ясного моря нагрянула на меня, я не имею никаких средств и сил изложить Вам свои мысли с глазу на глаз. В последнем месяце лета мы виделись лишь один раз, после трехлетнего вынужденного прекращения всякого общения. Свои командировки на Север мне не под силу предугадать. Они всегда сопровождаются и существуют в очень неуютном оттенке, ведь приходится резко и надолго расставаться с приятными мне людьми. Вы — одна из них.
Я сожгу иглу эскимоса, но никого интереснее, запутаннее, но тем не менее прекраснее вас мне не ведомо знать. Впрочем, выяснил я точно, что не желаю никого больше помнить в своей жизни. Меня всегда по-особенному завораживала ваша манера речи, точно так, как умеет завораживать весна, что сейчас набирает все свои обороты, готовясь перекрыть бывшие владения зимы, сразить их молниеносно и бесповоротно. Ваши мысли, мечты, отдельно взятые элементы биографии, ваши слова — все это остается со мной навсегда, в этом нет ни капли сомнения.
Я знаю вас слишком мало, как бы мне того сильно хотелось, но от этого мой к вам интерес лишь звереет, становится сильнее, как если дуть, выдыхая из легких весь свой воздух на пламя, что способно греть в самый жуткий холод. Интерес этот огромен и скромен одновременно, несусветно огромен и велик, отчего смело хочу сказать — он единственный, кто внушает в меня надежду, заставляет мое сердце биться, как не бьется сердце пса, бегущего по темным январским улицам. Мысли о вас — это обширные, большие мысли, спасающие от скуки, хандры и апатии. Много вам благодарен за это. Как оказалось, просто существуя, вы вероятно никогда бы не догадались, что будете служить источником сил и энергии для такого простого моряка, ходящего в северные царства льда и холода, как я. Все мои плавания от моря к морю — я думаю лишь о вас. Я считаю дни, когда смогу ступить на твердую землю, чтобы по ней добраться до оговоренных заранее мест прямиком к вам. Видит Бог, нет в этом мире печали сильнее, чем та, с которой я сразился ныне.
Встречи и разговоры с вами приносили мне странное удовлетворение и спокойствие. Будто бы я говорил со своим очень старым другом, которого не видел, по масштабу всех пожаров внутри — с самого рождения. Как вчера помню нашу первую с вами встречу: ужасно теплый и душный вечер. Я ушел в увольнение на месяц, желая отогреть свои простуженные от моря ноги как можно покрепче. То заведение, в которое я забрел, меня не привлекало абсолютно ничем — ни названием, ни вывеской. Я валился с усталости, не желая разбираться во всех своих вкусах.
Долго шумной компании внутри я не выдержал и как-то прослышал, что имеется второй этаж и выход оттуда на балкон с видом на море, но за определенную сумму. Я решился потратиться и клянусь всем тем немногим, что у меня есть, это была моя лучшая трата в жизни. Обычный люд, во всю пинавший пол снизу, казался мне уже не таким громким и нудным. Дверь к балкону была открыта. Сперва мне думалось, что нахожусь в тотальном, темном, как трюм, одиночестве, что снова передо мной пустота, а в пустоте этой — море. Снова я чувствую всем телом прибой, движение судна по волнам. Я сосредоточился и пытался расслышать, как всегда это в плаваниях со мной происходит, что мне говорит океан. Но вместо него, вместо резких гулов, выкриков моряков и морского вызова к бою, я услышал вас, моя дорогая А.А. Мне чудилось, что схожу я с ума, ведь как может море говорить таким красивым, тонким и проникающим в душу голосом? Слух мой острый, как штык, но вы были быстрее него, влились в мое сердце впереди всего паровоза. Вы что-то у меня спросили, но я не расслышал. Я принял вас за очередного слугу, обернулся, чтобы ответить отказом, не вслушиваясь в предложение. Проглотил язык, не зная, что сказать. Передо мной стояли вы, да мнете свой платок, ожидая ответа на вопрос, который я так поспешно утопил. Будьте уверены, плавать я научен с детства, но оказавшись в ваших изумрудных глазах — навык этот мгновенно исчез. До этого момента мне казалось, что ничего прелестней в жизни своей я уже не увижу. Это была большая ошибка. Удивительно, однако на протяжении всех мои плаваний — ваши глаза мне снятся к удаче. Мы чуть было не наскочили на рифы, как в последний момент избежали мучительной смерти в холодных водах. Лицо ваше, черты и эмоции — все это в моей памяти навсегда. Не забыть мне и наших прогулок по набережной, наших разговоров и умозаключений. Вы по-истине умны, А.А. Вы тот редкий человек, с кем можно говорить вечность и даже чуть больше, чем вечность. С вами нельзя наговориться, ровно также, как нельзя надышаться. Будьте уверены, в компании вас — я жил, цвел, рождался заново каждую секунду. Провожать вас в сумерки до дома в город представлялось мне сопровождением особо ценного груза из одного пункта в другой, любой возможной и невозможной ценой. В последние дни мне ничего не снится. Ни непогоды, что рвет судна пополам, ни выброшенных лиц за борт, коих я поведал достаточно. Единственное, о чем мне действительно приходится сожалеть — мне больше не снитесь вы.
Я проклинаю порт, в котором мы остановились несколько месяцев назад для пополнения запасов. Там мне довелось ввязаться в драку с местными моряками. Так вышло, что наш штурман крепко выпил, а когда этот морской волк пьян, молчать он не умеет. Ему вздумалось пристать к большому парню, больному туберкулезом. Вся команда наблюдала за жестоким избиением издалека, боясь хотя бы на метр приблизиться к этим двоим. Отдать на растерзание своего опытного друга я просто не мог. Вскоре, оба мы слегли с серьезным кашлем и слегли надолго. Врач на судне строго-настрого запретил остальному контингенту на посудине к нам приближаться. Нас закрыли в двух свободных каютах, в одной из которых я и пишу это письмо. Штурмана я не слышу уже четвертый день, ни скрипов его кровати, ни его кашля. По всей видимости — он мертв. Как бы я не надеялся на самого себя, не отдавал все свои слова, что мне даются с большим усилием молитвам — меня ждет та же участь. Я хочу сказать вам, что вы — единственный свет в моей жизни, который невозможно не любить. Кажется, вы всегда были рядом со мной, были вроде заместителя солнца по ночам и в бурю. Прошу вас, позаботьтесь о дереве, которое я при вас посадил. Возможно, оно станет вам единственным напоминанием о том самом моряке, по чести и глупости больному туберкулезом. Мы направляемся в другой портовый город N, где я, скорее всего, останусь навсегда. Оттуда я собираюсь в срочном порядке отправить все выше и ниже перечисленное как можно раньше через своего давнего знакомого. Боже, лишь бы успеть!
Молюсь Посейдону, чтобы письмо в конце концов попало к вам в руки, ибо в ином случае, пусть океан сольется в бездну, а мир — сгорит дотла.
Ваш,
Господин И.
Автор публикации
