Наконец, моё заключение в чертогах несправедливости кончилось. Кончилась зима, ясным и светлым солнышком заиграла весна. Когда меня выпускали, предложили поехать до ближайшей деревни на грузовике, но наотрез отказался. “Хочу увидеть природу и пожить для себя ” – ответил полковнику. Он нахмурил брови и странно посмотрел, словно высматривал во мне маньяка или психопата; к счастью, не нашёл. Я попросил бумаги, карандашей и походную сумку, чтобы мой поход был нескучным. Они с готовностью поделились вещами и отправили на все четыре стороны.
Как вышел из крепости, так меня и обнял свежий воздух. Запах свободы бил в ноздри; я три дня скитался по чащам и болотам, питался рыбой и грибами, спал в пещерах и размышлял. И вот: подо мной шелестит берёзка, рябина ветками раскинулась во все стороны, развесила свои плоды прямо перед носом. Малина окружила меня, зелёное свечение в лесу меня успокоило. После наслаждения природой решил написать пару строк. Полностью вкусил отрешённость, но в то же время стал чуять наказание.
Я убивал людей, много убивал и даже не преследовал какой-то цели. Мои преступления были вынужденными, но почему? Красноармейцы, которые бок в обок со мной стреляли в людей никогда не говорили о смерти. Они выполняли работу, чистили от грязи рабочее место. Они герои, а я? Мои злодейства были ни к чему, очевидная юношеская шалость. Подростки в моём возрасте работали и трудились ради будущего, а я? У меня была винтовка, которой безнаказанно убивал. Винтовка досталась случайно, у одного из мертвецов в братской могиле лежало и ждало меня снаряжение. Я не только убийца, но ещё и вор.
Мне никто не объяснял, как жить, родители бросили и ушли в мир иной. Смутно помню лицо матери, как будто вчера видел, но пелена мешала отчётливо её запомнить. Воспитанием занялась шумные дворы и улицы, в которых получал ценные уроки. ‘’Бей первым’’ или ‘’Бог следит за тобой’’ и иже с ним цитаты. Только после войны стал чутка заниматься образованием. Много читал и писал, сочинял стихи и завлекал философов своими вопросами мироздания. После общения с атрибутом любого научного заведения – теоретиками, профессорами и учёными – начал открывать себе несметные множества решений сложных вопросов. Так перестал верить в бога, потерял ориентир, затерялся маяк, на который должен смотреть и корректировать движение. Я делал из себя сильную личность, которая не боится ответственности.
Весь этот период, обманывая себя, искал удовольствие в терпком вине и успевал бегать за девушками, превратившись в самопровозглашенного гедониста. Убит тот, кто убить готов любого, несмотря на рамки закона.
Меня посадили в тюрьму не из-за убийств, не потому что убивал врагов для страны, а из-за криминальных махинаций. Вспоминая ныне Ярыгу, его путешествие и перестрелки, понял, что я не такой. К нему никогда не придут совесть или раскаяние, потому что он живёт в вечном угаре и пире, а я живу в мелком утешении своих нужд. Этот листик от дуба мне приносит удовольствия больше, чем опиум или жажда наживы. Я уже утолил потребности, мне не нужна лошадь для поиска Грааля или шляпа следопыта. Мне нужен симбиоз с окружающем миром. Растаять как сливочное масло на хлебе и забыться, потерять свою личность и принять клеймо.
Тюрьма надломила меня, всё-таки фабрика делала своё дело. Конвейер выпустил очередного раба для иных господ. И у меня остался только один выбор: стать Барбосом, блуждать среди гор трупов ради славы и выгоды или быть новым трудягой и найти покой среди бытовых дел.
Захватил с собой те страницы, перечитываю и замечаю, что в первые дни в тюрьме писал красиво, а последующие гораздо хуже. Сыграло то, что я поистине был загипнотизирован Ярыгой. Люди начинают верить в бога только тогда, когда у них всё плохо и перестают, когда у них всё хорошо. То же самое было со мной.
Сегодня ночью приснился действительно страшный кошмар. Это была страница из моей жизни, время на поле битвы. Мы штурмовали деревню и долго не могли выкурить бандитов из двухэтажного белокаменного дома. Они держали позицию круто и яростно: сначала стреляли, потом кидались бутылками с зажигательной смесью, вечером уже пустыми; вели окопное продвижение. Естественно, наш отряд был гораздо сильнее и больше, но патронов совсем не осталось, поэтому пришлось ждать подкрепления. Когда подоспели кони, дом перестал дышать и затух. Несколько наших ребят забежали в дом и заявили, что все мертвы. Я залез в здание через оконную раму; первым меня встретил омерзительный мертвец. Его плоть с остатками органов висела на костях, а форма потеряла узнаваемые черты одежды, зато глаза остались нетронутыми. Они смотрели в душу и заставляли всматриваться в забвение. Тогда я особенно не задумался и пошёл дальше… а потом была настоящая каша из людей, неестественно омерзительная и тошнотная вонь.
Резко проснулся, очутился под деревом. Шёл дождь.
Моё тело болело, но двигалось на голом энтузиазме.
Автор публикации
