когда я увидел ее
Вместо эпиграфа:
мне пишет друг у них вовсю весна
сиренью и влюбленными полна
закат румян поспевшим шашлычком
рыбалкой и налитым коньячком
так лёгок день сквозь яблоневый цвет
а я не знаю, что писать в ответ?
что смрадной гарью выпачкан закат
с полей грядет молчание ягнят
сосчитанных прицелом СВД
что тишина пристрочена неровно
у остова сгоревшей БМД
к земле крупнокалиберным стежком
на выбор вперебежку ли ползком,
но “завтра” здесь совсем не безусловно
покуда ночь не спущенным курком
отсчитывает время хладнокровно
до звона колокольного…
по ком?
Когда я ее увидел в первый раз, у меня перехватило дыхание, и защемило сердце.
И дело не в том, что она была красива… Нет! Она была невероятно красива…
Мне всегда нравились женщины такого типа – рыжеволосые и зеленоглазые, с милыми улыбчивыми ямочками на щеках.
Такие женщины обычно обладают покладистым, но твердым характером.
У них ясный, открытый взгляд и готовность любить без оглядки на обстоятельства и мнение окружающих. Любовь таких женщин невозможно купить или заслужить, и бесполезно умолять остаться, если вдруг они решат уйти…
Такие женщины умеют ненавидеть так же, как любить – бескомпромиссно, всем сердцем.
Я наблюдал за ней второй день… Она не замечала моего присутствия. И слава Богу…
У меня было время, впрочем нет, у меня не было времени – я его воровал.. Когда думаю об этом, мне становится плохо, очень плохо…
За последние полгода я отвык от подобных эмоций и вообще от эмоций, как робот – андроид.
Выполнял свою работу, что-то ел, мало спал… Отчасти в этом виновата работа – она требует одиночества, а меня никогда не тяготило одиночество… Никогда… До того дня.
Когда я увидел ее в первый раз… Это было недавно, но мне кажется – минула целая вечность.
Когда я увидел ее в первый раз, она лежала, раскинув руки, в неглубокой ложбинке, густо заросшей высокой травой, за развалинами старой водонапорной башни.
Она лежала, подставив лицо солнцу, глаза ее были закрыты, а огненную копну ее волос (обычно тщательно спрятанную под головным убором) покрывал ярко-желтый венок из одуванчиков…
С закрытыми глазами выражение ее лица было таким по-детски беззащитным и трогательным, что у меня защемило сердце и перехватило дыхание в первый раз.
Когда я увидел ее в первый раз, по ее носу ползла божья коровка. А она, смешно оттопырив нижнюю губу и морща нос, пыталась её сдуть. Видно, ей было так хорошо сейчас среди запаха травы, одуванчиков и теплого ветерка, что лень было поднимать руку, чтоб смахнуть надоедливого жучка.
Когда я увидел ее в первый раз, она разговаривала по телефону, а я пытался по выражению лица догадаться, с кем она разговаривает… В конце концов, по особенному блеску глаз и иногда шутливо-капризному надуванию губ и прощальному чмоканью телефона я понял, что разговаривает она с любимым… Странно, но эта догадка никоим образом не ослабила моего влечения к ней… Наоборот, я окончательно убедился, что она – та самая, единственная.
Когда я увидел её второй раз… Недобрая, змеиная улыбка исказила ее лицо, как судорога…
Это было отвратительное зрелище. Ненависть и удовлетворение – вот, что было в этой улыбке. И тогда мне стало очень плохо, потому что я знал, что она означает. Эта маска Горгоны означала, что я опять украл время – всё оставшееся время у кого-то из своих товарищей…
Когда я увидел её второй раз… Она сменила позицию…
Когда я увидел ее во второй раз… Я не видел её. Я просто делал свою работу. Скупые привычные, четко выверенные движения.
Цель, поправка, задержка дыхания…
Она выпустила из рук винтовку и уткнулась лицом в кирпичную крошку.
В тот день для меня война закончилась. Я был сыт войной по горло.
Свою СВД я передал молодому парню с позывным «Старик» – он поседел, когда все его близкие задохнулись в подвале сгоревшего родительского дома. А в тот день снайпер срезал его лучшего друга… Я знал его друга. Не так давно он спас мне жизнь, прикрывая мой отход.
Я с тех пор вижу их каждую ночь…
Её и друга того, седого, паренька.