Человеку, лежащему на низкой деревянной кровати, было плохо. Все его тело сотрясала крупная дрожь, лоб был покрыт испариной, а в уголках губ скопилась подсыхающая кровь. Он повернулся на бок и закашлялся, сплевывая густые кровавые комки в глубокую деревянную миску, бывшую подле изголовья кровати.
Сама кровать стояла в убогой маленькой хижине, с крышей, покрытой подгнивающей соломой, и единственной комнатой внутри.
Убранство хижины было ей под стать. Грязный стол, деревянная колода, заменяющая стул, небольшой шкафчик с посудой и мелкой утварью, да печка, выходящая трубой в маленькое окошко.
Больной был не одинок. За столом сидел его гость, одетый в тяжелый темно-зеленый походный плащ с капюшоном, почти полностью скрывавшим его голову. Лица практически не было видно и только длинный уродливый клюв странной маски торчал из темного провала.
На столе были беспорядочно раскиданы различные травы, корешки, сушеные ягоды, потертые пузырьки с какими-то жидкостями и ворох серых тряпок, очевидно заменяющих бинты.
Он что-то толок в глиняной ступке, едва не задевая рукой булькающую рядом маленькую угольную горелку, единственный источник освещения здесь.
Человек на кровати застонал и снова закашлялся.
На улице послышался перестук копыт и громкое лошадиное ржание.
Через несколько минут хилая дверь лачуги распахнулась от пинка, заставив вздрогнуть сидящего за столом человека. Внутрь ввалились несколько солдат в блестящих металлических доспехах, с короткими мечами наперевес. Они встали по середине комнаты, заполнив собой почти все пустое пространство.
– Что здесь происх… – начал было говорить самый старший из них, рослый бородач с повязкой на левом глазу.
Но через мгновение их накрыла такая волна удушливой плотной вони, что им пришлось срочно ретироваться обратно к двери, к спасительному уличному сквозняку. Двое вовсе выбежали наружу, выблевывая по дороге остатки сытного ужина. И только их старшина остался стоять у проема, прижимая руку к лицу.
Знахарь в капюшоне обернулся, обнажил голову и вопросительно уставился клювом своей чудной маски на оставшегося стоять солдата.
– Ваше Преосвященство! – громко позвал тот и вытянулся по стойке смирно, все еще зажимая нос.
В распахнутую дверь вошел небольшого росточка священнослужитель, облаченный в черную рясу с красной вышивкой и массивным золотым крестом на груди. Он брезгливо прижал к носу накрахмаленный батистовый платочек и огляделся по сторонам.
– До нашего монастыря дошли слухи о каком-то неведомом заболевании, от которого, якобы, умирают люди – проговорил он.
– А также о богохульном чудо знахаре, который, якобы, занимается лечением. И я вижу, что слухи эти недалеки от истины.
– Все верно, Ваше Преосвященство – прозвучал глухой голос из-под маски – болезнь чрезвычайно заразна, и я бы не советовал вам долго находиться тут.
– Молчать!
Взвизгнул человек в рясе.
– Только бог может исцелять и дарить жизнь! Кем ты возомнил себя, ничтожество! Я не раз слышал, про таких как ты. Сначала отравят воду или скот, а потом изображают из себя спасителей, нацепив свои сатанинские наряды – он ткнул пальцем в маску знахаря – подрывают веру глупых крестьян в истинное могущество Святой Церкви!
– Если я не смогу остановить эту болезнь, вся деревня опустеет еще до восхода новой луны – упрямо возразил знахарь.
– Ваше Преосвященство – наклонившись к монаху, вполголоса, проговорил солдат – в деревне и правда уже половина домов заколочена. Люди бегут или… – он показал глазами на лежащего больного.
– И ты туда же – яростно прошипел священнослужитель.
– Немедленно верни своих дуболомов! С этим – он махнул в сторону сидящего за столом знахаря – будет разбираться Инквизиция. А вам, идиотам, я покажу на что способна истинная вера!
В два широких шага он подошел к кровати и сдернул легкое покрывало с больного. Все его нагое тело, руки и ноги покрывали беспорядочные черно-фиолетовые язвы, разных размеров, кожа вокруг них была воспаленного красного цвета. Он поморщился и взялся одной рукой за крест.
Вдруг больной открыл глаза, обвел мутным взором свое жилище и остановился на священнике.
– Святой Отец – прошептал он – наконец-то вы пришли. Я так ждал вас…
Он заворочался, попытался сесть на кровати, но затем лишь обессилено рухнул обратно и протянул руки к монаху.
Тот замешкался на секунду, но все же взял его за руку и склонился над больным.
– Я с тобой, сын мой. Не бойся, все мы в руках божьих и только ему ведомы пути наши.
Он протянул крест к губам больного и зашептал молитву.
Тот, собрав все силы, вытянул голову, поцеловал распятие и с умиротворённой улыбкой лег обратно. Он перестал дрожать, глубоко вздохнул и заснул.
Все еще держа его за руку, священник выпрямился и с победным видом посмотрел на затаивших дыхание солдат.
– Ну что, увальни, убедились в…
Но в этот момент рука спящего сжала кисть священника с такой силой, что тот невольно вскрикнул и попытался вырваться.
Бесполезно.
Тело лежащего начало биться в судорогах.
– Да помогите же мне, что застыли, идиоты! – прокричал в ужасе святой отец.
Солдаты дернулись было на помощь, но в этот момент тело больного выгнулось дугой, болячки резко вздулись и начали лопаться с легким треском порванной кожи. Священник бился, как пойманная рыба, пытаясь освободиться от железной хватки умирающего.
Буро-зеленые капли тягучего гноя шрапнелью разлетались по всей лачуге, забрызгав Его Преосвященство с головы до ног.
Расталкивая друг друга, солдаты кинулись вон из лачуги.
Наконец, каким-то чудом, отцепившись от бьющегося в конвульсиях тела, священник выскочил следом за ними.
Все это время знахарь сидел без движения.
Посидев еще с минуту, он встал, подошел к двери и посмотрел вслед удаляющемуся шуму копыт. Затем обернулся к лежащему телу и снял маску.
– Все прошло по плану. Я точно не заболею?
Лежавший на кровати человек открыл глаза и, как ни в чем не бывало, сел на кровати, ехидно улыбаясь.
– Не беспокойся, маркиз, я держу свое слово. Мы в расчете. Святой отец везет милый подарочек к себе домой и скоро еще одним монастырем станет меньше.
Он презрительно фыркнул.
Лжезнахарь тяжело вздохнул и опустился на колоду, обхватив голову руками.
– О, не расстраивайся, друг мой.
Человек поднял покрывало и начал вытирать остатки гноя со стремительно заживающих язв.
– От Святой Церкви давно уже ничего не осталось. Тупая самодовольная надменность — вот их единственная вера. Они сами – бОльшая болезнь, чем та, что я им дал.
– Да, но… – маркиз продолжал угрюмо смотреть в пол – я никогда не думал, что буду помогать…
Он замялся.
– Кому?
– Самому…Сатане… – выдавил из себя наконец-то маркиз.
Человек встал с низкой деревянной кровати, подошел к понурому маркизу, присел перед ним и, обхватив его лицо руками, заставил посмотреть на себя.
– А кто тебе сказал, что я Сатана, м?
Он тепло улыбнулся, поцеловал его в лоб и глядя в оторопевшее лицо, прошептал.
– Неисповедимы пути Господни, сын мой.
Автор публикации
