Запах Советского Союза

Автор:           Ярослав  Антакольский

Название :   ЗАПАХ    СОВЕТСКОГО    СОЮЗА

Жанр:          на усмотрение   редакции

Объем:     7 авторских листов

Адрес:        Россия, г. Москва, ул. Кетчерская, 16

телефон:    8-991 744 87 22

e-mail:      Antakols@yandex.ru

 

 

 

ЗАПАХ    СОВЕТСКОГО    СОЮЗА

 

ЗАПАХ    СОВЕТСКОГО    СОЮЗА

 

Я помню запахи Советского Союза. Именно так пахло мое детство. Интересно, а другие помнят? Например я помню, как пахло такси: салон 21 Волги, когда мама открывала дверь и называла адрес. Запах казенного кожзаменителя сидений, и запах бензина, нет не выхлопных газов, а именно бензина, причем холодный запах если зима, а летом теплый, тлетворненький . А разве никто не помнит, как пахли автоматы по продаже газировки, или квасные ларьки?  Странно, я помню даже запах денег, монетка в 3 копейки пахла сладким сиропом из этого автомата, как пахла свежестью вода, что мыла стаканы в этих автоматах. «Пятнашка», монета достоинством, заметьте достоинством, в 15 копеек пахла стаканчиком кофейного мороженного, а пятачок имел запах прохладной подземки – метро. Боже, овощной магазин источал запахи именно овощей и фруктов, свежей земли, – сейчас магазины вообще ничем не пахнут. Булочная – понятное дело душистыми батонами и булками, теперь весь хлеб надежно упакован в пластик – так правильно, инфекция и микробы – а тогда запахи пекарни. Аптека – о боги Олимпа, фармацевтикой пахла аптека, густые фикусы на массивных деревянных тумбах как в цирке, чистота и стерильность убивали своим запахом любую инфекцию, попавшую в аптеку с улицы. Теперь аптеки   вообще без запаха, как во сне, словно обман, обман потребителя.  Какой запах имел квас на разлив?   Нечто потустороннее, особенно  летом, и продавался он только летом, теперь круглогодично, а не хочется. Быдлячество общества заключалось в отношении к человеку,  но некоторые побеждали и это. Мама говорила мне, купишь три литра кваса, только попроси дядю, или тетю, чтоб наливала из кранчика прямо в бидон, а не кружкой 0,5, пусть и помытой (все же не очень старательно  мыли   посуду  тогда). Разливщик для удобства мог делать это кружкой, если сомневался в вместимости бидона.

Вокзалы пахли вокзалами, не могу уловить этот запах сейчас, что-то сигаретное с примесью суеты и угольного нагара от поездов дальнего следования, и конечно туалеты – их можно было найти по запаху. Грязные и вонючие, как честное подтверждение человеческого бытия изнутри. Теперь туалеты на вокзалах чистые как в Ашане или офисах, почти не пахнут. И сами вокзалы потеряли запах, в 90е они сильно пахли бомжами – теперь и этого нет. Вообще никаких запахов.

Грязные вагоны-купе, и омерзительные плацкартные вагоны, чудовищные туалеты – имели запах дороги, аромат пути следования. Теперь еду в Питер на фирменном плацкарте   – велюр чистота, и биотуалеты, не надо ждать 2 часа санитарной зоны, но только в юности можно созреть философски, ожидая поворота тяжелого ключа проводника в заветную комнату одиночества, созреть как личность, повзрослеть   в ожидании проникновения в спасительный отсек, о оценить всю степень покинутого домашнего  комфорта, и там сидя над отверстием  в летящие шпалы, в попытке удержаться и не слететь  с грязного постамента, проходя курс молодого морпеха – понять жизнь и принять  вонючий запах, как спасение от позора естественного процесса бытия.

Теперь и тут запаха нет – нигде его нет, только титан, топится углем, еще как-то напоминает о прошлом.

Я помню, как пахло кино, да, кинозал, прохладой и занавесом, жестким кожзамом, жесткий как лакированный, старых кресел, холодок чего-то официального и ритуального- экран как алтарь. Буфет кинотеатра или театра, – отдельный запах колечек с орешками по 20 копеек, эклеров и соков, бутеров с красной рыбой и тоненькой колбаской.  Как пах цирк – запомню навсегда. Холодком и светом арены, животными и атмосферой фантастики.

А библиотеки пахли книгами и теплом стеллажей, и желтым светом. Теперь едва, но можно уловить в библиотеке книжный запах старых страниц, но в целом он куда-то улетучился. Даже книжные   магазины почему-то пахнут не книгами, скорее пластиком упаковок, новыми обложками с пластиковым покрытием, но как-то не книгами. Книжный магазин в Советском Союзе имел запах плотных книжных листов, свежесть и скрип переплета, ни с чем не сравнимый запах глянцевых страниц плакатов и календарей, манящий запах раскрасок, а главное – запах информации, плотно впечатанной в страницы.

 

Газеты – о Боже, ничего подобного в природе нет, свежесть утренних газет, печатные слова и фотографии пахли чистотой и новостью дня, аппараты в переходах у метро   гордо продавали прессу, а газетные киоски   еще и глянцевыми журналами. Теперь взяв из окна машины газету МЕТРО – я вдыхаю цветной густой  запах, он есть, но отстранив лицо от газеты, его словно и не было, и мучительно пытаешься его вспомнить. Пол секунды и все, как во сне.

Почта. Это оазис чего-то инопланетного – сургуч. Запах неповторимый и особенно самобытный, независимый, твердо плавкий и проникающий в мозг, запах путешествия и  посылок. Сургуч горячий плавили только на почтах. Теперь и почта стерильна как операционная, сургуч выкинули и заменили скотчем, трусливо скрипучим и тонким, дистрофически тонким   и желтым, как болезнь Боткина.

Поликлиники пахли лекарствами и бинтами, теперь и они утратили запахи, как  картинка – и никакого запаха.

Мебельный  магазин – отдельная сказка. В нем хотелось спрятаться перед закрытием и переночевать ночь на всех диванах, сосредоточие  такого количества шкафов и кроватей  туманило разум  – мебель пахла свежестью чисто изготовленного материала.

Умершие ныне   ателье – они пахли свеже- разрезанной плотью всех видов тканей и ниток, и легкие  аромат швейных машинок и едва уловимый тонюсенький аромат сухого обмылка закройщицы, что чертит на ткани   линию разреза.

А канувший в лету магазин «Свет»?  Забыли, я готов подтвердить на Библии, я – знаю, как пахнет электричество, я знаю аромат который имеет – свет. Именно в том магазине воспламенялся запах освещения и всего электрического, казалось пахнет стекло плафонов и форма абажуров, ножки торшеров, металлические щеки утюгов и бомбы пылесосов.

Винный отдел. Кто помнит, вино и водка продавались в отдельном помещении, с отдельным входом – почему теперь не так? В Америке   –  это именно так! Я помню угрюмые, припухлые и просто дурацкие лица мутантов, стоящих в очереди за вином, там пахло стеклом, чем-то отработанным и винным, возможно остатками надежд и мечтаний, и дыханием покупателей – пахнущим уже сгоревшим вином вчерашней заливки. Часто антураж подкрепляла лужица кокнутой бутылки вина, как разбившиеся надежды, окаймленная зеленым архипелагом осколков, похожая на  кровь, разбавленную спиртом. И тогда в тесном винном отделе пахло осуждением и состраданием покупателей.

Наверное, уже позабыли, как пахли пивнушки, пивняки, гадюшники? От них веяло  разбавленным пивом, подкислым, несвежим, и конечно окружал эти очаги культуры ореол стойкого запаха мочи, все свободные стены магазинов и домов в непосредственной близости разлива пахли прочным отработанным мочевым отливом.

Я даже помню запах окошка, где видны только руки и центр тела в грязном синем халате, пальцы проворно   проверяют горлышки бутылок на наличие сколов. Пункт приема стеклотары. В недрах холодного мрака пахло пыльным, грязным стеклом и серой старой древесиной   косых ящиков.

И, боже ж ты мой – мастерская по  ремонту обуви. Тепло, и приятный запах красного клея, не описать, особый, суверенный запах клея для обуви, новенькими    подошвами, резиной, чисто срезанной под каблучки, набойками и станками для обработки готовой продукции. Сгинуло в вечность.

Уже   мало  кто помнит, а  новые   люди  и  вовсе  не   узнают, как   пахли  закрепители и проявители  в  свете   красной   лампы   в  процессе  проявления   фотопленки  и печатания   фотографий –  это было   волшебство.  Химия источала  запах  алхимического превращения  невидимого  в  видимый  отпечаток   события, людей и  всего  остального. Кодаки   в  начале  90х   поставили  свои  платки  во всех  универмагах и  убили   остатки  любительской   фотографии,  а  их  в  свою  очередь  убила   цифра. Долго  еще  держались  фотостудии  с  деревянными   аппаратами   на   колесах, и  там   пахло как  в  мавзолее. Теперь  крошечные   отделы  быстрого  фото  и  копий –  нчем  не  пахнут  вовсе.

А еще пахли диафильмы, пленка с картинками нагревалась в диапроекторе – источала аромат искусства, так же пахли и свежие пластинки   в культтоварах, они пахли пластинками. Кинопроектор, папа заряжал смотреть «Ну, погоди»  или семейную хронику с Красной Поляны или Ялты – и пленка отдавала вечностью, так пахнет только нагретая в световой оптике аппарата «Русь» кинопленка, что высвечивает и переносит на белый экран – твое прошлое, тебя маленького, даже белый клеенчатый экран имел свой запах чистоты и мягкого пластика, что сохранял свой запах долго, ибо хранился свернутым и в чехле.

А магазин игрушек, это были особые магазины, Детский Мир – мечта всего   живого – запах новизны и покупки, куклы и танки в коробках что пахли реализованной мечтой, автоматы и пистолеты пахли шагом в будущее, а пистоны, запах стреляющего револьвера с пистонами – предел мечты любого мальчишки, запах взорвавшейся серы, его кажется нет даже в современных спичках. Медведь, пахнущий искусственной шерстью –  мечта любой девчонки. Игрушки пахли умиротворяющей пластмассой. Я и сейчас помню запах советского мячика  с двумя полосками. Резина, откровенная новая резина. И ничто теперь не имеет такого запаха.

Коробки для обуви пахли экологически чистым картоном и бичевкой, и неповторимо пахла новая обувь – кожа и резкий запах новизны изделия. Упаковка из прочной желтой бумаги имела отчетливый запах  чистого и нового.

Кто –то вспомнит запах «дымовушки», это пинг-понговый шарик поломан и особым способом умят в обрывок газетки и подожжён, а дым валит и пахнет –  хулиганством и экстримом.

А  еще  Дом   пионеров    пах  живым   уголком. Живой   Уголок-  там   были  клетки  с  хомяками,   канарейками и  черепахами –  запах  живности  в  неволе.  Кружок   керамики   пах  глиной,   художественный –  красками,  масляными  красками –  я  достаю  иногда   старые  тюбики и   бережно  открыв –  вдыхаю  аромат  детства,   беспечного  детства  самой  громадной  страны  1983  года.

Школа, пахла особо! Новенькими тетрадками 1 сентября, новенькими ранцами и портфелями, пеналами и карандашами, цветами, которые пахнут, и гладиолусами, которые вовсе не пахнут, но всем своим видом заявляют о наличии победного аромата. А вы помните, что шариковые   ручки тоже имели свой самобытный запах, чернила их имели запах, аромат долго витал в классе над тетрадями. Уроки пахли, урок труда пах свежими досками и железками метал пахнет при обработке напильником, при сверлении, жаль тех, кто не вкушал сиих запахов детского  труда. У девочек уроки труда пахли свежими отрезами тканей и поварёшками, юными пробными приготовлениями пищи. Мы впервые чувствовали половую разделенку и особую принадлежность каждый своему полу. Помните, как пахла переменка?  Свежестью улицы, солнечного света в рекреациях от нагретого линолеума, свежесть помытых полов каменной плитки на первом этаже, а столовая супом и картошкой пюре. А учительская пахла взрослым миром больших людей, а кабинет директора школы – имел редкий запах святого и запретного, в котором и дышать было можно только по разрешению, от того запах почти не проникал в ноздри пионера- нарушителя порядка.

Санаторий  на   море.  Евпатория, запах  моря   весной,  чистый  и  пронзительный –  от  свежести  и чистоты  моря   казалось  что  умереть  невозможно  вообще, и молодость   будет  вечной.   Сакская   лечебная  грязь – и по  сей  день  я  помню ее  жирный  ни с  чем несравнимый   запах. Казенный  запах    свежего  белья  в  палатах, запах  зубной  пасты   «Чебурашка»,    душок   хлорки  в  туалете, и  масляный  запах  свежекрашенных   дверей  в  классах и  кабинетах.

Актовый зал вообще отдельный запах, чего-то монументального, древесно-выдержанного тканево тяжелого, может из-за бордового занавеса и грубой красной материи обивочной на креслах.

А еще были  будки таксофонов – в них висели, подумать только – телефоны,  монетка в 2 копейки или 1+1 две по одной мелкой копеечке – давали право советскому человеку позвонить по городу куда угодно,  так вот будки тоже имели свой неповторимый запах, зимой холодный запах алюминия и резины пола, цинка самого аппарата, ну а летом, от солнечного нагрева – массивная трубка черного пластита или какого-то иного техносплава источала именно телефонный аромат, он знаком всем  , кто имел сердце и затаив дыхание звонил любимой, у кого-то это запах тревоги, кто-то звонил бесплатно в милицию 02 или скорую – 03. Алюминиевый шкаф будки таксофона держал нагретой атмосферу в своем стеклянном чреве, там можно было переждать дождь и … целоваться с девушкой, ругаться по телефону, и просто стоять глядя на проливной дождь мечтать, о будущем, что когда-то можно будет снять тяжелую трубку – и позвонить в любой город, да что там, в Америку, а внизу под железным диском с цифрами – окошко в которое можно увидеть абонента на другом конце страны. Фантастические грезы обрывал появившийся автобус, и советский мечтатель бежал на остановку окунуться в иной запах салона автобуса, где пахло свежими билетами, что вручную выкручивали сами пассажиры.

А  кто помнит   запах   яблок   рассыпанных  в  летнем  доме  на  полу   по  осени? Запах  террасы   в  дождливый   день?  Теперь  дачи  стали  другими,  они   напоминают  квартиры,   только  отдельно   стоящие , в  них нет  запаха   чердачной   рухляди, старых польТ, пожухлых  газет, и отработанных   предметов   мебели.

Скоро Новый Год, он каждый год – новый. Я помню запах Нового Года в детстве, конечно живая ёлка, аромат леса и сказки в квартире на окраине Москвы, огоньки, напоминающие приглушенный, но глубокий свет лампад в храме, даже снег имел запах, точнее не имел запаха рвотного реагента, только снег и холод. Конечно запах мандаринов, финского сервелата, шпрот, красной икры, оливье и Советского шампанского, и торта Прага и Наполеон.

А еще запах ожидания всего этого, магазин Культтовары –  запах новеньких колечек серпантинов, пакетиков конфетти, и масок, кар навальные маски пахли изнутри   плотно прессованной экологически чистой желтой бумагой – теперь хлипкий ломкий пластик ничем не пахнет и держится на лице плохо. А помните запах дождика, золото и серебро, что вешали на ёлку и в проёмах дверей, запах хлопушек, примитивных, но все-таки родных. Теперь есть салюты и фейерверки   едва не дотягивающие до военного арсенала – и запах дешевых китайских петард, что доступны плебсу в розницу – и дворы погружаются в запахи, напоминающие войну нищебродов.

И запал Нового Года, чистых рубашек и новых галстуков, новеньких платьев, запах гостей и запах подарков под ёлкой. А утром открытие холодильника Минск дарило ароматы подсохшей красной икры, подвяленной колбасы, подсохших сырных треугольников, и Бизе и шоколада на срезах торта, селедкой под шубой и остатками двух шпротин. Запах детства и Нового Года, новой жизни.

Были такие запахи в стране которой   теперь нет. Исчезла страна и вместе с ней улетучились запахи. И кто знает, может так и  было задуманно.