Жив ли я

Глава 1

Я очнулся на перроне, когда ко мне, на большой скорости, двигался поезд. Поезд промчался мимо, ветер ударил в лицо холодным предзнаменованием чего-то нехорошего. Из окон поезда лениво, лишь бы скоротать время, смотрели пассажиры то на меня, то на перрон. Людям был безразличен неподвижный человек, с усталым и серым лицом, тусклыми и безжизненными глазами, щетинистый и сутулый. Только одна маленькая девочка, лет пяти, улыбалась мне, призывно махала руками, словно приглашала войти во что-то светлое, прекрасное и счастливое, но я тогда не мог этого видеть, сердце мое было закрыто.

Очнувшись я подумал: «Что, я здесь делаю? Опять напился до беспамятства…»

Горькая мысль отрезвила, и я поплёлся, еле передвигая ногами в тяжёлых военных ботинках, домой. Утро выдалось очень мерзким и тоскливым. Казалось, что серые тяжёлые тучи висят у меня на висках, прибивая к земле, и лишают последних сил и желания на существование. Пока я шёл по перрону, начался мелкий дождь. «Затяжной, – подумал я. – А ведь когда-то я любил такую погоду. В детстве. По лужам побегать, в грязи повозить сапогами, ртом капли ловить, споря с мальчишками, кто шире рот откроет и больше капель поймает. Мама не ругала, когда я словно вихорь, влетал в дом, мокрый до ниточки, неся за собой огромные следы грязи. Более строгим у нас был папка, но его часто не было дома. Он у нас служивый, как и я. И лишь брат, нудный «ботаник», поднимая нос из-за книжки бурчал: «Свинья всегда грязь найдёт». Как это было давно, как будто и не со мной.

За мыслями я и не заметил, как дошёл до метро. Сел в полупустой вагон и задремал. Мне снился сон, как я бежал по полю с ромашками. И так было хорошо и свободно, как в детстве у бабушки. Природа в ее деревне была богатой. Густые и бархатные леса, манящие прыгнуть в них, как на перину. Березовые рощи, переходящие в непроходимую тайгу. Необъятные поля, славившиеся разнотравьем, дурманившие своими запахами, ласкали глаз прелестью всех цветов радуги. Горная прохладная река, несущая свои воды из соседнего государства Монголии, изредка позволяющая искупаться в ней, когда не было дождей и солнце прогревало прозрачные воды. И голубые таинственные горы, куда меня всегда влекло. Ощущение умиротворения и величия природы с детства не покидало меня. Я неоднократно порывался уехать в те места и обосноваться, но разные обстоятельства останавливали. Так и не реализовал своей мечты и по сей день. А сейчас она стала такой далекой, можно сказать, безразличной.

Проснулся я от того, что какой-то мальчишка нагло тыкал мне в лицо мокрую плюшевую игрушку и ехидно улыбался. Мама проказника отдернула его и извинилась. Я вышел на следующей остановке и направился домой.

Мама опять не спала всю ночь, все выглядывала меня из окна. Она ничего не сказала, просто горько вздохнула и позвала на кухню завтракать. Я отказался, прошёл в спальню и крепко заснул. Мне вновь снилось огромное ромашковое поле. Я опять бежал по нему, но уже не один, а с моим братом Сашкой. Мы были детьми, необыкновенное спокойное и радостное чувство наполняло нас. Я смотрел на него и смеялся заливисто, не имея силы остановиться, до слез. Мой смех плавно переходил в рыдания взахлёб и где-то вдали слышал голос отставшего Сашки: «Пашка, ты чего? Просыпайся…». Видимо я плакал реально, сквозь сон. Когда очнулся ото сна, продолжал всхлипывать. На кровати сидел Саша и теребил меня за плечо.

-Пашка, ты чего? – Приснилась дурь какая-то, – немного успокоившись сказал я.

На столе стоял стакан с водой: мама позаботилась. Я взял его и выпил залпом, стало легче. Сашка уже стоял у окна, я чувствовал, что он готовился к серьёзному разговору.

Глава 2

Мы всегда были разными, но лишь по характеру, жизненным целям и убеждениям. Или вернее у него были цели, у меня нет. Но внешне мы, как две капли воды—чистые близнецы. Даже мама нас путала иногда. Родинки и те были в одних и тех же местах. Высокие, немного смуглые, с русыми волосами, ближе к соломенным, и серыми, иногда меняющимися на голубой цвет, глазами, обрамлённые богатыми и темными ресницами, как говорила мама: «таким ресницам все девчонки завидуют». Волосы слегка завивались, особенно когда были мокрыми, в игривые колечки, собираясь в большую копну, наказывая нас непослушанием, если немного затягивали с походом к парикмахеру. Широкие плечи, военная выправка и осанка, твердость поступи—были плодом работы нашего отца, который приобщал нас к спорту с детства и работал над нашей походкой каждый день. Можно было назвать нас «красавчиками», но Сашку не интересовала его внешность, «только повышение ай кью», как он все время выражался. Сашка всегда был большой умница: школа с золотой медалью, экономический институт с красным дипломом, три иностранных языка, никакой улицы и дворовых приключений, только учебники и тетрадки.

После института по рекомендации он сразу поступил на хорошею работу. В скором времени нашёл себе чудесную девушку Лену, женился, и сейчас они ждали первенца. Все по плану, все счастливы.

А я еще с юности во всю пользовался тем, что девчонки липли ко мне, и встречался с разными, даже одновременно и без разбору. Мы с братом были одинаковые внешне, но совершенно разные внутри. Говорят, что близнецы чувствуют друг друга: боль и переживания. А я ничего не чувствовал. Может Сашка имел эту связь, потому что постоянно возился со мной, пытался изменить, помочь, а я совсем никак.

У нас вся семья такая—положительная. Мама заслуженный работник образования. Тридцать пять лет воспитателем отработала в детском саду. Папа военный, дослужился до полковника. И на этом бы не остановился, но рак желудка за три месяца скрутил его, ничего не успели предпринять. Ведь он никогда не жаловался. Сильный был человек. Настоящий офицер с высокими принципами.

Один я у них такой беспутный. Как говорится: «в семье не без урода». Может потому, что я младше Сашки был на целый час. Никак в это мир идти не хотел. Видимо, как чувствовал, что не надо меня выпускать. Целый час маму мучил и вот вам—такой красавец. Тот случай, что я долго не мог родиться, дало какие-то последствия, из-за которых с младенчества я часто болел. Слабого здоровьем мальчика холили и лелеяли, оберегали от всего, включая стрессы, и все мои капризы, вместо наказания, были без замедления выполняемы. В результате болезни ушли, а понятие, что все мне обязаны, надолго приросло к моему сознанию.

Когда мы подросли, Саша взял надо мною шефство. Стал защищать от всех, следил за мной, и в последствии даже уроки делал за меня. Вот и результат, я совсем обнаглел, сел ему на шею и поехал, как откормленный барчонок, на всем готовом. А началось все это с единственной фразы мамы: «Саша, ты старше Паши! Присматривай за ним немного. Он еще и болеет часто, пожалей его!». Она хотела этим унять наш конфликт, который доходил уже до драки. А получилось, что разбудила внутри Сашки непреодолимое чувство ответственности, а у меня наглое и потребительское отношение. Школу я закончил кое-как, по договоренности родителей с директором и помощи брата. В институт поступил, но на первом же курсе перестал посещать занятия, потому что все ночи проводил в ночных клубах. И после первого же семестра меня вежливо попросили забрать документы. Папа, чтобы я окончательно не спился и не принялся за наркотики, затолкал меня в армию. После срочной службы я заключил контракт. Неоднократно меня пытались уволить, но славная память отца и слезы мамы, дали мне возможность дослужиться до сего дня.

Жизнь моя текла совершенно безвольно, я ни о чем не мечтал, никуда не стремился и не строил никаких планов. Она словно снежный ком, несущийся по склону горы и увеличиваясь от того, что слой за слоем к нему прилипает снег, наматывала на себя обстоятельства, которым я позволял не сопротивляясь, вершить мою судьбу. Не было во мне твёрдости характера, что еще более меня отличало от брата.

Глава 3

Однажды я встретил девушку, ее звали Надя. Чистая душа разглядела во мне что-то светлое и хорошее. Надя верила в меня и просто любила, безусловно, не осуждая. Она и стала моей надеждой на будущее. Девушка принимала меня таким, какой я есть. Я продолжал гулять, пить, встречаться с другими параллельно. А она все говорила: «А я знаю, что ты не такой. И скоро это поймешь!». Сначала мне забавно было с ней, где еще возьмёшь эдакую наивную дурочку, которая тебя принимала ночь-полночь, с горячей едой и ласковыми словами, никогда не ругалась, не обижалась, не отворачивалась. У нас не было близости, Надя берегла себя для брака, и это еще больше подкупало меня. Со временем, рядом с ней, я менялся: отшил всех девушек, меньше выпивал и бросил курить. Надя любила искусство, и, удивляя своих родных, вместе с ней я стал посещать выставки, театры и музеи. Даже начал рисовать. Оказывается, у меня к этому талант. Появилась мечта поступить в художественное училище, и Надя с мамой меня поддерживали. Они подружились, мама в Наде души не чаяла. В те дни я чувствовал себя счастливым человеком. Брат скептически относился, но был рад, что моя жизнь поворачивается в позитивную сторону. Мы даже стали часто разговаривать с ним, ездить на рыбалку, в тот момент сблизились, от чего мама была счастлива.

Но эта идиллия длилась недолго. Я сделал Наде предложение, которое она приняла, не раздумывая. Мы готовились к свадьбе, пока не произошло то, что разрушило мою жизнь окончательно.

Мы возвращались из театра поздно вечером. Начиналась осень, и вечер оказался приятно теплым и уютным. Надя меня упросила не брать такси, а пройтись пешком. Я согласился, хотя меня с утра не оставляло чувство тревоги, но мне несвойственно обращать внимание на всякого рода такие ощущения. Нервы расшатаны, поэтому я и не предал этому значения. Уже почти у дома Нади, в плохо освещённом проулке, навстречу к нам приблизился мужчина. Он попросил закурить. Я окончательно избавился от этой привычки, и вежливо пояснил ему, что сигарет нет. Он приостановился, вгляделся в меня сквозь слабый свет фонарей и произнёс:

– А, это ты?

Затем, как кобра, одним движением метнулся к Наде и что-то воткнул ей в живот. Я не сразу понял, что произошло, только услышал, как Надя захрипела и начала падать. Я подхватил ее, с ужасом посмотрел на мужчину и узнал в нем бывшего прапорщика из нашей части.

– Ты у меня семью забрал, а я у тебя ее! – и воткнул нож мне в бок.

Я сразу потерял сознание. Очнулся уже в больнице. После узнал, что мы пролежали там больше часа, пока нас не нашли жильцы дома. Мое ранение было неопасным, меня прооперировали и в скором времени выписали. А Надю не спасли. Потеряла много крови.

Во всем был виноват я. Эта история началась еще до встречи с Надей. На одном из праздничных вечеров в нашей военной части я до безобразия напился и соблазнил жену того самого прапорщика. Для меня это было дело незначительное событие, я сразу и забыл про эту ночь. Как оказалось, прапорщик, узнав обо всем от доброжелателей, сильно избил ее. После этого, она вместе с детьми, улетела к подруге куда-то в Сибирь, оставив записку: «Этого я тебе никогда не прощу. Можешь не искать меня». Он долго искал ее. Перед отъездом женщина сняла побои в травмпункте и, когда муж нашёл ее, она пригрозила ему этой справкой. Мол если не отстанет, то посадит его. Даже не дала с детьми увидеться. Прапорщик обозлился, приехал домой и топором изрубил всю мебель в своей квартире. Под горячую руку попалась и собака. Ее тоже пополам. На шум прибежал сосед, его рубить он не стал, но хорошенько избил. От того получил условный срок. После нападения на нас, его надолго посадили за решётку.

Но Надю уже было не вернуть. От тоски я ушел в глубокий запой, из которого меня вытащили только капельницами и двухнедельной реабилитацией в алкогольном центре. Или всем казалось, что меня вытащили. На самом деле я остаюсь в этом состоянии, даже когда трезв — все как в тумане.

Со временем я вернулся к прежней жизни: выпивка, сигареты, непонятные женщины. Между этими занятиями, проходила, ничем не радующая меня, служба. Лишь только одно дорогое и понимающее меня существо – мама, держала у жизни. Самый близкий человек. Сашка давно настаивал, чтобы я съезжал от мамы, снимал себе что-нибудь, но я эгоистично не мог лишить себя удовольствия — каждый день видеть ее. Жил только ради нее, и в то же время так ее расстраивал, затем корил себя за это, и вновь возвращался на свои круги ада.

Глава 4

Однажды я вернулся со службы домой немного раньше. Вся семья была в сборе: мама, Сашка и Лена — его жена. У меня были свои ключи, и я вошёл тихо, никто не слышал. Из кухни доносился разговор. Видимо Саша и Лена узнали пол своего будущего ребёнка и пришли рассказать об этом маме. Все возбуждённо и радостно обсуждали какого цвета должны быть обои в детской, какая коляска больше всего подойдёт, из какой ткани нужно нашить пелёнки и распашонки и много приятных для будущих родителей хлопот.

Смех иногда переходил в восклицания и восторги. Уже планировалось кто и как будет забирать из роддома Лену, на какой машине, и как мама на первое время переедет к Саше и будет помогать. Все были счастливы, а мне стало невыносимо одиноко. Я себя почувствовал совершенно посторонним человеком, который подслушивал чужие разговоры.

Сидя в прихожей тихо, я глубоко задумался, и мои мысли уже были очень далеко, как меня окликнул Саша:

– Пашка, ты дома? Ты сегодня рано, но это очень хорошо. У нас такая новость! – глаза его горели, дыхание было сбивчивым. – Пойдём скорее на кухню, я хочу, чтобы мы с Леной тебе все рассказали! – он вёл меня, держа за руку, как в детстве. – Мама уже все знает, мы не выдержали и проболтались, хотя планировали тебя подождать.

– Саша, как хорошо, что ты пораньше пришёл, – улыбалась мама, вставая, чтобы поставить для меня столовые приборы.

Лена поздоровалась со мной, и они все втроём усадили меня напротив, создав небольшую паузу для интриги.

– Паша, – начал Саша. – У нас будет двойня! – сказал он восторженно. – Генетика берет своё!

– Ого! Ну и повезло же вам! – единственное, что я мог выдавить из себя, услышав эту новость, и не проявил никаких эмоций.

– Ты не рад? – спросил Саша, разочаровавшись моей реакцией.

– Почему на рад? Рад! – стараясь улыбаться, добавил я.

Мне совсем было не радостно, наоборот, ком подступил к горлу, потому что я вспомнил, как Надя хотела детей — двоих: девочку и мальчика. «А лучше двойню, чтобы им было легче друг друга поддерживать. Как вы с Сашей!» – говорила она.

Эти слова в моей голове заставили меня очнуться и понять, что это новость очень важна для брата и моя поддержка нужна ему. Надя, когда ее уже и не было в живых, все равно несла только свет и любовь. Вот и сейчас, благодаря ей я вовремя спохватился и дал понять брату, что рад за него, обняв за плечи и обещав оказать любую помощь.

Глава 5

Так и существовали мы, как две разные реки, несущие воды рядом, но не соединяющиеся в один поток, а самостоятельно следующие в своём направлении. Жизнь моих родных, наполненная смыслом и радостью, и моя пустая, бессмысленная, серая и тоскливая. Вроде бы и рядом, а не вместе.

Прошло несколько месяцев. Лена была на 9 месяце беременности, Сашка летал от счастья, что скоро станет папой, мама много времени проводила с Сашей в подборе всего необходимого для малышей. А я готовился к учениям.

В нашу войсковую часть должны были прибыть пехотные и танковые войска из разных городов России. Учения планировались масштабные. Между службой я пребывал в местных пабах и забегаловках, приходя домой глубокой ночью, в крайне тяжелом состоянии. Утренняя головная боль не мешала мне идти на службу, хотя вялые и незаинтересованные действия раздражали начальство, и они уже точили зуб на меня, планируя после учений отстранить, а затем, учтя все формальности, уволить со службы. Я это предполагал, но мне было все равно.

До учений оставалось пару дней. Мне разрешили взять один день на отдых. Сашка пришёл взволнованный, с новостью о том, что Лену положили в больницу под наблюдение. Роды могли начаться в любой момент, и в больнице ей было находиться безопаснее, под присмотром врачей. Он очень волновался, и мама предложила ему остаться ночевать у нас. Планировался совместный ужин и душевные вечерние беседы с ностальгическими воспоминаниями. Этого больше всего я не переносил и поэтому, улучив удобное время, сбежал из дома в ночной клуб.

В клубе я встретил своего однокашника Валерку. Тот всегда был добрым кутилой. Он неплохо зарабатывал на собственной автомойке, но и также не задумываясь тратил деньги на выпивку и азартные игры.

Валерка обрадовался, позвал меня за свой столик, и вечер уже предполагал фееричное продолжение, без которого не мог существовать мой школьный друган.

– Ты только подумай, – говорил невнятно Валерка, после шестого стакана виски. – Зачем жениться? Потом эти пеленки, нервная жена… никакой свободы… – жевал он тяжелым языком. – Это не для меня, я сказал…. А твой брательник-дурак… – показал он у виска пальцем.

Я соскочил, пытаясь сжать кулаки и врезать Валерке за его высказывания про моего брата. Но меня подхватил его друг и усадил на место.

– Ты не смей! Не говори о моем брате своим поганым языком, а то задам тебе! Мало не покажется! – нервно кричал я сквозь громкую музыку.

Нас растащили и решили примирить большой кружкой пива. Пока я ходил в туалет, Валерка подмешал мне в кружку чего-то такого, что сбило меня с ног и совершенно отключило сознание. Как я добрался до дома не помню. Помню только тот момент, когда мама меня била по щекам и что-то причитала, заливаясь слезами:

– Горе, какое горе случилось Паша…

Сквозь слёзы и неимоверную головную боль я ничего не мог понять. Обо всем в подробностях я узнал позже.

Глава 6

Ночью меня привёл какой-то парень из клуба. Я еле волочил ноги. Он попросил у мамы денег, ссылаясь на то, что потратился на оплату моего счёта в баре и такси. Мама отдала ему довольно круглую сумму, ничего не спрашивая. Меня уложили на кровать, и я провалился.

Утром мне нужно выходить на службу. Первый день учений, самый ответственный день. Каждый должен выполнять свою задачу. Моё отсутствие заметил командир части. Он сразу начал звонить. И после безуспешных попыток, решил приехать ко мне домой, так как время ещё позволяло до начала учений. Конечно командир пёкся за свою шкуру, так за отсутствие солдата, а не говоря уж об отсутствии офицера, которым я являлся, его по голове не погладят.

Когда командир прибыл к нам домой, я крепко спал. Они пытались добудиться до меня, но безрезультатно. Командир сел на стул, схватился за голову и стал причитать:

– Все, конец моей карьере. Вы думаете мне это так оставят? Давно я хотел от него избавиться, все жалко было.

Тут вмешался Саша:

– Я могу заменить Пашу. Мы с ним похожи как две капли. Думаю, подмены никто не заметит. Вы мне расскажите боевую задачу и все. Я же тоже в армии служил. Может попробовать?

Командир долго молчал, принимая мучительное решение.

– Видно ничего не остаётся, как принять ваше предложение, – с сомнением сказал он. – Тогда выезжаем, время не ждёт.

Мама вынула из шкафа мою форму и передала Саше. Так ей не хотелось его отпускать. Она старалась придумывать разные причины, чтобы он не поехал. Но если Саша сказал, он сделает.

Через четверть часа командир и Саша уже мчались на полигон.

Глава 7

Добрались они довольно быстро. В дороге командир подробно рассказал боевую задачу и посоветовал минимизировать общение с кем-либо, чтобы не возникло подозрений.

Все складывалось хорошо, никто не понял подмены, учения начались по плану. Боевая задача полка заключалась в захвате объекта на территории врага. Саше необходимо было вести по подготовленному маршруту небольшое отделение из восьми человек новоиспечённых срочников и выполнять простейшие задачи. Запланированные события для моего отряда не несли кардинальных изменений и неожиданных поворотов. Отделение должно занять свои позиции и выжидать сигнала в случае необходимой подмоги основному отряду, что и вовсе могло не произойти. Последнее время мне большего и не доверяли. Так что Саша вполне мог справиться с этом справится, без особых сложностей.

Отделение, стараясь не привлечь к себе внимания вражеской стороны, успешно прошло к своим позициям и расположилось за холмом, недалеко от основных действий. Саша, выполнив первую задачу: приведя своих солдат на точку, начал выполнять вторую: определять часовых, следивших за передвижением врага и часовых, ожидающих сигнала о подмоге. Больше ему ничего не предполагалось делать.

Четыре человека стояли на часах, остальные четыре расположились на траве за холмом и начали о чем-то вполголоса разговаривать. Саша сделал резкое замечание по поводу разговоров. Любой шум мог привлечь внимание и рассекретить их положение. Солдаты притихли. Через некоторое время разговор возобновился. Начинали шепотом, потом все усиливали звуки, солдаты возбужденно перебивали друг друга. Саша стал нервничать и быстрыми шагами приблизился к срочникам.

– Что у вас там? – спросил он, заметив, как один солдат быстрым движением спрятал что-то себе в карман. – Ещё раз спрашиваю, что вы прячете? – командным голосом сказал он.

У Саши была способность всем своим видом и голосом воздействовать на человека, когда это ему было необходимо. И из него получился бы отличный офицер, если он бы он пошёл по стопам отца.

– Я приказываю показать мне, что ты прячешь в кармане, – скомандовал Саша и протянул руку к солдату.

Тот ещё мялся и нехотя залез в карман, вытащив из него гранату. Саша взял ее в руки. «Где чека?» – мгновенно пронеслось у него в голове, когда граната оказалась в руке. В какие-то секунды он перевёл глаза на солдата, который держал в руке чеку. И пока солдат начал кричать, что это учебная граната, Саша принял решение откинуть ее в сторону, где никому не грозила опасность, в случае взрыва. Но граната срикошетила об берёзу и упала у ног молодого солдата. Саша резко оттолкнул его и лёг на гранату животом.

В это время на основном поле разворачивались учебные бои. И не сразу заметили взрыв с той стороны, с которой не предполагалось его услышать. Граната была не учебная. Саши не стало в один момент.

Солдаты все остались живы. Никто серьезно не пострадал. Саша просто пожертвовал собой, не раздумывая.

Позже выяснилось, что парень помогал разгружать машину на складе и прихватил то, что «плохо лежало». Он был уверен, что граната учебная. И во время учений хвастал ею перед ребятами, говоря, что привезёт знатный подарок своей невесте.

Глава 8

Командир, который был в курсе подмены, вызвался сам сообщить семье о случившейся трагедии. Первой удар получила мама. Как она выдержала эту минуту, я и не представляю. Командир слезно просил не разглашать факт подмены, иначе под суд пойдут все, и я, в том числе.

Мама разбудила меня со слезами:

– Горе, какое горе случилось Паша…- еле выговаривая, сказала она.

Услышав мамин рассказ о произошедшем, в голове крутилась одна единственная мысль: «Я…. я убил брата! Как жить… как после этого жить?».

Мама плакала, смотря на фото Саши. Я не мог утешить ее и не смел подойти к ней, ведь я являлся злостной причиной, этого нескончаемого, необъятного горя.

«Как сказать Лене? – думал я, между мучительными, разрывающими моё сердце всхлипываниями мамы. – Она вот-вот родит. Я сам должен сказать ей. И пусть она выльет на меня все горе, всю ненависть, я это заслужил».

Глава 9

В больнице на меня посмотрели с подозрением. Я уж и не помню, во что был одет, но очевидно очень странно. Они подумали, что я Саша, и после долгой попойки решил навестить жену. Лену позвали сразу. Она шла ко мне на встречу очень тяжело, как будто предчувствовала что-то. Не дойдя несколько метров, остановилась, видимо не могла решиться, чтобы идти дальше. Я направился к ней сам.

– Что с Сашей? – спросила она, смотря на меня умоляющим взглядом.

– Лена, его нет. Он умер, – без промедления произнёс я.

Лена стала падать, я подхватил ее, к нам подбежала медсестра и врач. Ее погрузили на каталку и увезли. Я остался один.

Больше мне нечего было здесь делать. Я побрел по улицам города, еле волоча ноги. Мне было все равно куда идти. Сейчас все кругом не имело смысла. Я оказался на мосту. Людей было немного, лишь машины сновали туда-сюда на большой скорости. Резко начался ливень. Все люди словно исчезли, наверное, убежали искать укрытие. «У людей есть страхи заболеть. Как им хорошо. Они чего-то хотят, у них будущее… а у меня?» И тут появилась новая мысль. Интересно, откуда она берётся – эта мысль? Сам ли человек решает это? Или его кто-то подталкивает? Я повернулся к перилам, перелез через них и шагнул в никуда. Секунда, за которую я летел до воды, породила во мне страх. Затем ледяные зубы вонзились в мои мышцы, лишая меня сил двигаться. Я начал захлёбываться и тонуть. И тут увидел маму, плывущую ко мне на встречу.

Глава 10

Я очнулся… «Неужели жив? – мелькнула мысль. – Или так выглядит ад? Ну здесь так уютно и тепло. А может мне все приснилось? И не было смерти Саши, маминых слез, падающей в обморок Лены и прыжка в ледяную реку? Но тогда, где я?»

Я огляделся. Комфортная комната в тёмных сдержанных тонах. Хорошая добротная мебель гармонично сочеталась со цветом обоев. Гостиная была похожа на ту, которую рисуют на заграничных рождественских картинках в загородных домах. Не хватало только ёлки и чулков на камине, который все — таки присутствовал. Камин топился. Дрова приятно потрескивали и успокаивали своими манящими огоньками, которые игриво перескакивали с полена на полено, подмигивали и словно смеялись от радости, что наконец делают своё дело.

Я лежал на довольно просторном и мягком диване, стоящим рядом у камина, накрытый тёплым пледом. С правой стороны находилось кресло — качалка, слева столик с вазочкой и букетиком живых цветов, и чашкой какого-то напитка, от которого поднимался голубой дымок и бесподобный аромат. Я почувствовал, что очень голоден. Вся атмосфера располагала к спокойствию и умиротворению. Вдруг я услышал шум позади себя. Приподнявшись и выглянув за спинку дивана, я увидел ещё одно кресло у большого окна. На нем дремала девушка, лет 25. Она уронила книжку, этим и привлекла к себе внимание. Девушка обладала богатыми каштановыми волосами, аккуратно заплетенными в косу, которая непослушно спадала с кресла. Овальное, юное лицо, с удивительно красивой и ровной кожей, немного пухлые щеки, обрамленные легким румянцем, говорили о молодости и здоровье юной леди. Розовые губки чуть разомкнулись во время сна, а длинные ресницы цвета волос, подрагивали, очевидно от просмотра сновидений. На девушке были надеты свободные джинсы, водолазка, вязаные носочки и меховая жилетка с народным орнаментом. Одежда гармонировала с ее внешностью. Смело можно было назвать девушку русской красавицей.

Тут она проснулась, подняла глаза и улыбнулась.

– Вы проснулись? Слава Богу! Как вы нас напугали! – произнесла сонным голосом девушка.

– Где я? – произнёс я, испугавшись собственного голоса. Он хрипел. У меня сразу начался кашель.

– Все хорошо, вы у нас дома. Вам не стоит сейчас говорить. Болезнь была нелегкой, но врач сказал, что уже все позади.

– Мама, – опять закашлялся я. – Надо сообщить маме, – говорить было очень тяжело.

– Мы ей позвонили. Когда просушили ваш телефон. Она знает, где вы. Все хорошо.

– Сколько я уже здесь?

– Неделю.

– Неделю? – воскликнул я.

– Да, у вас было воспаление лёгких, в тяжёлой форме, продолжала свой рассказ девушка.

– А как я попал к вам?

– Папа вас вытащил из реки и хотел отвезти в больницу, но вы все время бормотали: «Только не в больницу, только не в больницу». Вот он и привёз вас на дачу, вызвал врача — своего друга. У Вас был сильный жар. Дядя Толя сказал, что это не от холодной воды. Это было от сильного стресса. Я понимаю, ваша мама пояснила, что у вас погиб брат. Это очень печально, – задумчиво закончила она.

В этот момент все вновь нахлынуло на меня, все пережитое ранее, но только боль была уже другой, тупая, отдающая под лопатку. Я лёг и закрыл глаза.

– Вам нужно поесть, – подошла ко мне девушка. – Вы совсем слабый. Меня зовут Варя, – улыбаясь сказала она, протягиваясь ко мне чашку с бульоном.

Есть действительно хотелось. Я взял чашку и начал жадно хлебать бульон. Он оказался очень вкусным и наваристым.

– Вот это хорошо! Значит пошли на поправку!

– И вы ухаживали за мной? – спросил я у Вари, когда она забирала у меня пустую посуду.

– Немного я, немного папа.

В этот момент в комнату вошёл высокий мужчина средних лет. Густые, вьющиеся волосы коснулась седина. На глазах играла доброжелательная улыбка, а за ней таилась глубина и мудрость. Широкий умный лоб, правильные черты лица, мужественный подбородок, все подчеркивало благородность и цельность этой натуры.

– Наш больной пришёл в себя? Это радует! – заметил он, подойдя ко мне. Голос мужчины был низким и притягательным, как у диктора на радио. – Как вы себя чувствуете?

– Хорошо, но ещё кружится голова и слабость, – стараясь ответить, как можно приветливее этому человеку, произнес я. Он понравился мне. С ним хотелось иметь знакомство.

– Это скоро пройдёт. Опасность вся позади. Михаил Сергеевич, – представился он, протягивая мне руку.

– Павел, – ответил ему я слабым рукопожатием.

– Ну что ж, Варенька, – сегодня мы ужинаем втроём, – улыбнувшись, он обратился к дочери.

Я наблюдал, с какой нежностью и любовью он смотрит на свою дочь. От этого становилось ещё теплее на сердце.

Глава 11

Варя приготовила знатный ужин: запечённая курица, картофель по-деревенски, 2 салата, пирог с яблоками и очень вкусный чай на травах. С этими людьми я чувствовал себя защищённым, умиротворённым, можно сказать, счастливым, словно являлся полноценным членом семьи. Мы говорили обо всем. Я узнал, что Михаил Сергеевич возглавляет лесную инспекцию по Московской области, а Варя учится в аспирантуре по лесному хозяйству. Все их семейство состоит из двух человек: отец и дочка. Михаил Сергеевич все время в командировках, а Варя присматривает за квартирой и дачей.

Я вглядывался в Михаила Сергеевича и понимал, что он очень похож на мою маму: профиль, улыбка, разрез глаз. И это сходство дало понять почему в воде мне привиделась именно она.

Семья приняла активное участие в моем спасении, и эти радушные люди ни разу не напомнили мне об этом, пока я не спросил сам.

– Расскажите, пожалуйста, как вы меня спасли?

Михаил Сергеевич, немного откашлялся и начал свой рассказ:

– Я проезжал мимо в тот момент, когда увидел вас на мосту. Подъехав ближе, потерял вас из поля зрения и сразу понял, что случилось страшное! – он с грустью опустил глаза. – Я, не раздумывая, остановился и нырнул вслед за вами. Вы не успели уйти глубоко под воду, и схватив за куртку, я вытащил вас на берег. Сначала вы были без сознания, но через несколько минут пришли в себя и все время повторяли, что не нужно ехать в больницу. На вас была военная куртка и я подумал, что это прыжок мог навредить вам, если обо всем сообщат из больницы в нужные органы. Поэтому принял решение увезти вас на дачу, пригласить своего друга – врача и затем решить, как быть дальше. Во время вашей болезни, я неоднократно порывался отвезти вас в больницу, но вам становилось лучше, а мой друг – первоклассный доктор, я доверился ему и оказался прав, вы здоровы и сейчас можете самостоятельно решать, что делать дальше.

Михаил Сергеевич немного задумался и продолжил:

– Я не в праве читать нравоучения и уж тем более осуждать вас. Но знаю точно одно – жизнь любого человека очень драгоценна, хотя иногда так не кажется. И никто в этот мир не приходит случайно и просто так. У каждого человека своё предназначение. Лишая себя жизни, мы не выполняем то, что должны были, и это приведет к серьёзным последствиям для тех, ради кого вы созданы. Сохраните свою жизнь ради других, ищите как вы можете послужить им, и позже поймёте, вашу миссию. Для этого не нужно быть супер – героем, иногда и одно слово спасает человека. Может это слово только вы донесёте до него. Так же, как я надеюсь, доношу свои слова до вас! К тому же жизнь человека – это жертва, данная ему другими людьми, например, вашими родителями. И мы не имеем право пренебрегать этим. Когда умерла моя жена, мне тоже не хотелось жить. Но Варенька спасла меня. А ее мать спасла ее, когда приняла решение рожать, несмотря на все уговоры врачей об опасностях родов. Катенька через эти роды подорвала свое здоровье, вот и ушла рано. Она пожертвовала собой, и мы с Варей с благодарностью приняли эту жертву. Я и представить себе не могу, если бы сейчас не было Вареньки моей, – вздохнул он, глядя на свою дочь с тоской и любовью, и этот взгляд заменял миллионы сказанных слов. – Пожалуй, это все, что я хотел вам сказать, – улыбнулся Михаил Сергеевич, облегчая серьёзность разговора. – Варенька, я думаю нам пора пить чай с твоим фирменным пирогом? – он корректно перевёл тему в другое направление.

– Конечно, папа, – ответила Варя, смахнув слезинку с щеки и вышла из столовой на кухню.

– Это моя драгоценная хозяюшка! – с гордостью произнёс отец. – Когда умерла жена, ей было всего 13 лет. Моя работа проходила в командировках. Варя все взвалила на свои детские плечи: и хозяйство, и учебу. А ещё и с отличием окончила школу.

Я слушал, а сам летал в своих мыслях: «Что дальше? Что будет дальше?». В дальнейшем разговоре Михаил Сергеевич, рассказал о том, что учиться в университете лесничего хозяйства его позвал друг, который сейчас живет на Байкале и тоже занимается охраной леса. И в этот момент у меня возникла мысль попроситься к нему на работу. Я однозначно должен уехать, не могу оставаться здесь. Как буду жить после такого?

– Я поговорю с ним, – ответил Михаил Сергеевич. – У них все время не хватает людей. Думаю, мне удастся помочь вам.

На том и закончили разговор, разошлись на ночлег.

Глава 12

Утро было тяжёлым, нужно возвращаться домой, а эта мысль невыносимая плохо спал ночью, ворочался и представлял мою встречу с родными. Михаил Сергеевич любезно предложил подвезти, и я согласился. Меня мутило от волнения, но я старался не показать виду. Через пару часов мы были на месте. Ватными ногами я поднялся по лестнице и позвонил в дверь.

Открыла мама. Ее лицо выдавало все бессонные и мучительные ночи, которые она провела за это время.

– Пашенька! – произнесла мама, обняла меня и горько заплакала.

– Прости меня, мама! – сказал я, глотая комок и пряча глаза.

– Что ты! – говорила она. – Я так испугалась, не могу потерять ещё и тебя!

Я молчал. Мама рассказала, что Лена родила двойню: девочку и мальчика. Роды были сложные, и врачи опасались за жизнь Лены и детей.

– Сейчас, слава Богу, все нормализовалось, – закончила она.

– Мама, я уеду, – сказал я.

– Куда? – испуганно воскликнула мама.

– В Сибирь, на Байкал. Обещали помочь устроиться. Я буду работать как вол, чтобы вас всех обеспечить: тебя, Лену и малышей. Отца им вернуть не смогу, но заботится о них обещаю. Я не буду больше пить, – продолжал я взахлёб. – Только работать, работать… Простите меня… – уже не мог от слез говорить я.

– Ну, что ж. Может это и к лучшему, – печальным голосом сказала мама.

В поисках истины

Глава 13

Я уехал через 3 дня, даже не дождался выписки Лены. Да и как мог бы смотреть им в глаза? Сашу похоронили как героя, через несколько дней после моего отъезда. Организацией занималась военная часть. На могиле стояла мраморная плита с надписью: «Герой», с Сашиной фотографией и моим именем.

Маме вдвойне было больно видеть все похоронные события, хоронили Сашу, а говорили обо мне. Лена, как и мама, вела себя по-геройски. Во время похорон в стороне всхлипывала, даже не имела возможности полноценно оплакать своего любимого мужа, разве только дома.

На мое имя маме дали медаль за геройство – посмертно, выплатили хорошее пособие и назначили пенсию. Ещё какое-то время вели следствие по поводу случившегося, в результате все замяли, никого с поста не сняли, солдата за гранату наказали штрафбатом. На этом все закончилось.

Пособие и пенсию было решено передать Лене. Мама на первое время переехала к ней, чтобы помочь с малышами.

Я не смог поговорить с Леной, попросить прощения лично, но написал письмо, иначе просто не представлял возможности уехать. Она не ответила мне ничего, я ее понимал и не смел и надеяться на благосклонность.

На руках у меня остались Сашины документы. В паспорт я не мог смотреть, не было силы. Фотография Саши вскрывала все ещё свежие раны. Но делать было нечего, ради Сашиных детей я должен жить, работать и заботиться о них. А пока все события свежи в памяти, издалека это будет лучше всего делать.

Пришлось письменно уведомить Сашину работу об увольнении и попросить по востребованию выслать трудовую книжку. Конечно все крайне удивились происходящему, ведь Саша был очень перспективный сотрудник. Но сошлись во мнении, что Саша убит горем по брату, а учитывая близость близнецов друг другу, пытался покончить с собой и после неудачной попытки, уехал в Сибирь залечивать раны, оставив жену и детей на попечении матери. С этого момента я стал Александр Богданов.

Глава 14

В аэропорту города Улан-Удэ меня встретил друг Михаила Сергеевича Василий Аркадьевич. Очень яркая личность. Типичная внешность геолога. Густая и темная, в цвет волос борода, добрые с прищуром глаза, удобная цвета хаки одежда, весь образ составлял картинку первооткрывателя неизвестных сибирских земель из советских кинофильмов. Я долго не мог понять, где я мог видеть этого человека. Только спустя некоторое время понял, что он очень похож на доктора из фильма «Два капитана», который учил Саню выговаривать звуки.

Василий Аркадьевич радушно встретил меня, и мы на его внедорожном автомобиле, после вкусного обеда, состоящего из поз, местного национального блюда, поехали в сторону Байкала. По дороге он кратко объяснил мои обязанности, которые состояли в том, чтобы каждый день объезжать определённую территорию тайги, ловить браконьеров, следить за возможными пожарами, в общем все обязанности лесничего инспектора. Изначально мне выделили комнату в доме местной жительницы, которая взяла также хлопоты по моему питанию. А затем обещали дать небольшой домик на окраине деревни, в котором велись ремонтные работы. Меня все устраивало.

По приезду для всех я пошёл на обман, сказав, что меня при рождении назвали Пашей, а когда папа пошёл регистрировать, девушка расслышала вместо “Паша” – “Саша”. Так и записала Александр. Менять ничего не стали, но продолжили именовать дома Пашей в честь деда, героя Великой Отечественной. В честь него меня и назвали, но это была лишь маленькая правда в моей странной истории про имя. Выдумка звучала довольно неправдоподобно, но все подумали, что в каждой семье есть свои странности, и, не вникая в подробности, стали называть меня Пашей. Это меня вполне устроило.

Глава 15

Началась моя отшельническая жизнь на лоне природы. Место, где я должен заниматься лесничеством, оказалось сказочно красивым. Величавые сосны, густые кустарники, непроходимая тайга. Этот мир охватывал меня целиком, поглощал своим величием и благородством. Байкал, словно старец, шептал мне каждый вечер мудрые речи и старинные байки. Уже было прохладно. По утрам небольшой морозец пощипывал и дразнил своими хитрыми ухмылками на стекле.

Моя хозяйка, возраста шестидесяти лет, была на половину эвенкийкой, наполовину русской, очень спокойная и особо несговорчивая. Это меня вполне устраивало. Обменявшись общими фразами за завтраком и ужином, каждый разбредался по своим делам. Местного населения я сторонился, и выполнив днем свои объезды по лесу, вечера проводил либо на безлюдных заимках, либо на пустынных берегах Байкала, утопая в угрюмых мыслях. Василий Аркадьевич все время был в разъездах и очень редко заезжал, чтобы оговорить дела и поинтересоваться не нужно ли мне чего.

Именно здесь я почувствовал не только душевное, но и физическое одиночество. Меня уже не окружали толпы пьяных псевдо – друзей и девицы легкого поведения, как это было в ночных клубах, неотесанные солдаты и вечно раздражённое руководство на службе. Я только скучал по маме и мучительно думал о Лене с детьми. Мы созванивались. Мама говорила, что все у них хорошо, но голос дрожал. Я знал, что она переживает и скучает по мне.

Однажды к забору дома, где я жил, прибился маленький щенок, такой же тощий, обдерганный и несчастный, как я. Решил приютить его. Хозяйка была не против. Вместе начали откармливать его.

Со временем пес округлился, окреп и стал вместе со мной делать выходы в лес. Вместе было все веселей. Мы привыкали друг ко другу и, как положено, даже привязались. До тех пор, пока наш дуэт не дополнил ещё один, неожиданный и такой же странный, как мы, друг.

Пса своего я назвал Ухтышем. Уши у него были разные, один длинный, другой короткий. Когда я привёл его в дом, хозяйка сказала: «Ух ты, ухо какое». А мне послушалось: «Ухтыш какой». Мы потом долго смеялись, но кличку решили оставить.

Так вот мы с моим Ухтышем делали очередной обход леса. Уже совсем близилась зима, примораживало здорово. Я носил бушлат, подаренный мне Василием Аркадьевичем. Брать его не хотел сразу, а он настаивал: «Возьми, вот увидишь, пригодится. Мне он жизнь спас, когда я зимой в лесу заблудился. Мороз был знатный. Я настелил себе подстилку, сверху веток накидал и в бушлат укутался, врачи так и сказали, что если бы не овчинная подложка, то замёрз бы. Может и тебе жизнь спасёт!» При первых морозах я стал его надевать. Славно он меня согревал, бывало, что и испарину пускал. Я никогда не любил холод, и этот бушлат меня уберегал от него.

Во время обхода все шло по плану. Мы осмотрели и пополнили все кормушки, распилили немного валежника, приготовив его к вывозу из леса, осмотрели лес на наличие ловушек браконьеров, обнаружив и ликвидировав несколько петель на зайцев, явно сделанных одним и тем же охотником, да очень умело и мастерски. И направились к избушке лесника, которая находилась на опушке недалеко от кедрового леса.

По дороге наткнулись на медвежий помет, свежий. По времени медведь уже залечь должен. Я стал много о лесе знать, изучал животный и растительный мир через книги и энциклопедии, которыми меня снабдил Василий Аркадьевич. Да и наслышался баек от хозяйки моего дома, не частых, но, бывало, за вечер парочку расскажет, когда я оставался дома из-за холода и непогоды.

Рассказывала она, как было время, что волки часто наведывались гостями во дворы деревни. Бывало, она ещё молодой девчонкой выбежит из дома без верхней одежды зимой собак накормить, а на обратном пути возле крыльца ее волк поджидает. Она камнями в него кидает. Первое время помогало, а однажды три волка пришли. Как она не кидалась камнями и не кричала, не уходили, только скалились. Вместе страху нет. Вовремя успела рвануть к амбару и на крышу забраться. Волки налетели на собаку и в миг разорвали на части беднягу. До скота не добрались, добротные ворота в скотнике стояли. Волки кровь почуяв, стали и девочку караулить. Ходили кругами и глядели голодным взглядом. А мороз в тот вечер под 40 градусов был. Тетя Соня (это было имя моей хозяйки, хотя изначально оно звучало как Сайлыкма, что в переводе означало «соловей», мелодично плакала в младенчестве, вот родители и назвали так) была лишь в одной рубашке, юбке и унтах, натянутых на босую ногу. Так три часа просидела на крыше амбара, пока отец с охоты не вернулся. Благо с ружьём был, двоих наповал, третий успел убежать. Тетю Соню сняли с амбара еле живую. «Ещё чуть-чуть и не стало бы соловья», – как она выражалась в своём рассказе. С тех пор без ружья вечерами не ходила во двор и одевалась тепло. Но волки больше не возвращались. Умные они, беглец своим передал, что опасность здесь, вот и не приходили больше.

И про медвежий помет она мне рассказывала, что, если свежий найдёшь, да в зимнее время, лучше уходить, не хороший это знак. «Медведь злой, ему спать нужно и лапу сосать, а он по лесу шатается, так и назвали — шатун. Оберегаться нужно таких», – говорила она с серьёзным видом.

С этими мыслями я отвернулся от помета и направился в сторону сторожки. Ухтыш убежал вперёд, он уже многие тропки знал в лесу и чувствовал себя свободно, а в моем присутствии так вовсе, как хозяин леса.

Вдруг я услышал позади громкий хруст. Испарина пошла по спине. Обернулся, и в метрах трех от меня медведь стоит, огромный, больше двух метров в высоту, глаза бешеные, на задние лапы поднимается, зубы скалит. У меня ноги ватные, внутри все обмерло, что делать нужно при такой встрече из головы вылетело, один инстинкт сработал. Поворачиваюсь и бежать! Но нога в корне дерева запуталась, не даётся. Чувствую медведь уж совсем близко, дышит мне в затылок. «Ну, – думаю, – все! Конец мне! Гранатой не разорвало, в реке не утонул, а медведь сожрет сейчас и не подавится». Чувствую боль в спине, резкая, словно несколько ножей вонзились и начали пороть кожу насквозь. Тёплая кровь стала заполнять бушлат. Меня мутило, в глазах темнело, я стал падать. В этот момент резкий взрыв над ухом. Я потерял сознание.

Дальше, как в тумане. Сквозь пелену вижу лес, снег. Очень холодно. Опять потерял сознание. Ромашковое поле, я и Сашка позади, кричит меня, я не откликаюсь, бегу от него. Не могу ему в глаза смотреть. Пришёл в себя, опять как в тумане. Ухтыш бегает вокруг, лижет моё лицо. Меня кто-то тащит на ветках деревьев, не могу разглядеть. Сверху что-то тяжелое и колючее лежит. Ни руки, ни ноги не поднять. Опять провалился. Потом очнулся, вроде в машине еду, темно, ветер свистит за окном. Опять в куда-то сознание меня понесло.

Держу ромашку в руках, на ней роса, хочу попить ее, но руки не поднимаются. Хочу пить, пить. Опять очнулся в бреду. Сквозь туман моя комната, кто-то сидит у кровати, голову мне поднимает, поит чем-то терпким и горьким. Старушка или старик, не могу понять. Опять провалился в сон.

Пришёл я в себя только на второй день после случившегося. Рядом хозяйка хлопочет. Она мне все и рассказала. Что на меня напал медведь, очень крупный. В спину когтями вцепился. Если бы не шуба Анатолия Васильевича, то глубоко бы пропорол. И по счастливой случайности, а может и не по случайности, появился мой спаситель дед Миша. Услышал он лай Ухтыша, побежал в ту сторону. Получается, пёс мой спас меня. На месте дед Миша оценил всю ситуацию и в один выстрел он уложил медведя. «Вот почему я услышал взрыв, – вспомнилось. – Выстрел пришёлся прямо над ухом». От этого меня немного контузило, и я потерял сознание. Затем дед Миша загрузил меня на ветви берёзы и тащил семь километров по лесу до дороги. Ещё и пурга началась.

На дороге ни одной машины не оказалось. Уже совсем темно было, но, на счастье, председатель на своей Ниве в деревню возвращался, вот и забрал нас. В деревню привезли. Фельдшер осмотрел и сказал, что вести в район нужно. Раны глубокие, много крови потерял. Как ещё не промёрзли конечности. Это все дед Миша, продумал. Обмотал ноги кедровыми ветками и укрыл ими же сверху. В район никак нельзя, пурга все дороги занесла, только на тракторе. А тот уже как неделю сломанный стоит. Дед Миша попросил председателя меня домой отвезти. Сам принёс трав каких-то, заварил их, все раны тщательно промыл и привязал листья. Сделал отвар и поил меня каждые 30 минут. Ни на секунду не отходил от постели, разве только по нужде. А так даже от знатного хозяйкиного чая отказывался, пока мне легче не стало.

А потом говорит:

– Вот сейчас я вижу, сон у него стал спокойным, значит полегчало. Видишь, как дышать стал? И веки мирно расправились.

– Ничего я не вижу. Вроде так же спит, – ответила, недоумевая, хозяйка.

– Не, приглядись… шибко сон изменился. Как ты не углядела этого? – возмущался старик.

Только после этого дед Миша чаю напился и домой спать ушёл.

Глава 16

Я ещё несколько дней приходил в себя, почувствовал, что легче стало, окреп и сразу на работу собрался. Но прежде друга навестить надо было, деда Мишу.

Дед Миша — удивительный персонаж. Если бы я был великим классиком русской литературы, такие обороты для него придумал бы и описал во всех красках, так как он это заслужил. Но я, увы не Пушкин и не Лермонтов, поэтому напишу об этом человеке по-простому, но сердечно, потому что он вошёл глубоко в моё сердце.

Звали его на самом деле не Михаил, а Шампи. Это уже по-русски переименовали, так и привыкли все, и сам дед Миша тоже. Старость стёрла все черты национальности, и по смуглому морщинистому лицу, прикрытому редкой бородкой, сложно было определить бурят он или якут, а может быть и тувинец. А когда его спрашивали, он отвечал, хитро ухмыляясь: «Разве важно в мои годы какой я национальности? К Богу все одинаково пойдём; и якут, и эвенк, и русский. Божий я человек и этим все сказано». Разговаривал он и по-русски, и по-бурятски, и по-тувински одинаково хорошо. Может и другие языки знал, только я об этом и не спрашивал. Дед Миша с раннего детства перенял мастерство охотника от своего отца, так и нёс это ремесло всю жизнь, в советское время охотясь для колхоза, в наше — для себя. Сколько лет ему тоже никто не знал. Ходили слухи, что за сто лет перевалило. Но насколько они были правдоподобными. Главное – силу, сноровку и острое зрение он до сих пор не потерял. Никогда не жаловался на своё здоровье и, тем более, не ходил ни в какие больницы. Жил дед Михаил в сторожке на окраине леса. Семьи у него никогда не было, лишь только собаки, кошка, такая же старая, как и он сам, и мыши в подполье. Ещё рассказывал, что он нашёл троих медвежат на туше погибшей матери. Жалко стало, вот и принёс домой. Троих кормить тяжело. Две знакомые семьи взяли к себе по одному медвежонку. Тайно, конечно. Те росли и крепли, пока один из них, будучи подростком, не сбежал из дома и не поднял всю деревню на дыбы. Тут и узнали про местный зоопарк, позвонили кому следует. Приехали милиция и лесное хозяйство. Забрали уже больших медвежат и увезли в питомник. Но дед Михаил соврал, что выпустил своего Топтыгу, как он его назвал, в лес, а сам спрятал его в лесной избушке, в нескольких километрах от дома. Медведь вовсе подрос, дед стал его к лесу приучать. Тот погуляет на воле, а к ночи домой. Деда любил, не обижал, носил ему всякие ветки с ягодой, рыбу, все что добудет. Взаимная, глубокая привязанность у них была. Но однажды Топтыгин не вернулся. После узнали, что браконьеры убили. Он ведь как ребёнок был, людей знал, доверчивый. Вот и не побоялся при виде охотников, они его и подстрелили. Долго дед горевал, словно родного ребёнка потерял. Со временем отошёл, конечно, но все годы про своего Топтыгина с любовью любому прохожему рассказывал.

Ходил дед в одной и той же одежде. Летом носил шаровары серого цвета, заправленные в хромовые сапоги, рубаху и меховой жилет из чёрной ягнячьей шерсти. На голове всегда бессменная из беличьего меха шапка ушанка. Зимой она согревала деда, летом укрывала от солнца. Зимой он носил меховой тулуп и оленьи унты. Классическая одежда старого охотника тайги.

Летний транспорт деда был старый советский велосипед, а зимой лыжи. Говорят, у него мотоцикл был и лошадь. Мотоцикл сломался, лошадь померла, а нового нажить он уже и не стремился.

Деду Мишу знала вся деревня. Деревня о нем и распускала разные байки. Что он медведя в молодости голыми руками завалил, что ему уже более 130 лет, и он видел в Верхнеудинске царевича Николая, когда тот из Японии возвращался в Петербург в 1891 году. Что дед в молодости красавцем был, и все девчонки волочились за ним, и что в половине семей есть дети от него, только это все в тайне остаётся. Но он в любом доме был званным гостем. Все с удовольствием его встречали, угощали разными вкусностями, ещё и с собой собирали. Деда звали жить в деревню, обещали дом выделить, с хозяйством и обустройством помочь. Да только ему не нужно этого было. Он привык жить, как живет, и имел в этом большое счастье.

С момента моего спасения я приобрёл себе лучшего друга, какого ещё не имел в жизни. Дед Миша стал моим постоянным спутником и собеседником, более интересного человека я и не встречал.

Глава 17

Восстановился я быстро, через семь дней был готов приступить к работе.

В начале своей лесной карьеры мне выдали старый УАЗ, который все время ломался. Но бывали случаи, что после ремонта мне удавалось выезжать на нем в лес. После болезни я занялся ремонтом машины более серьезно. Морозы наступили крепкие, бывали ночи, когда температура снижалась до 40 градусов. Машина была необходима. Анатолий Васильевич сказал, что в ближайшее время должны были закупить несколько новых УАЗов, и один из них он должен был выделить для меня.

Ремонт машины мне никак не давался. Опыта никакого не было. Все знания были из детства. В гостях у бабушки в деревне мы целыми днями с ребятами могли вместе с соседом, дядей Петей, лежать под его знатным запорожцем и искать причину поломки. Также торчали в его гараже, перебирая всякие непонятные инструменты, железяки и запчасти, слушали дяди Петины шутки, когда он немного выпивал пива или самогоночки, которую сам же и гнал.

На помощь по ремонту ко мне пришёл сельчанин Алексей местный механик и мастер на все руки. Огромного роста детина. Очень спокойный и молчаливый, с деловитым взглядом, но дружелюбный и отзывчивый. Он целый день то лежал под машиной, то стоял над машиной и все время вздыхал, потом нервно курил и вновь приступал стучать, крутить, чистить что-то внутри. Только вечером вынес окончательный диагноз: ездить будет, но недолго. Я поблагодарил Алексея. Денег он не взял, бутылку тоже, говорит совсем не пьёт, но от пирожков моей хозяйки не отказался.

И я счастливый, что машина на ходу, вместе с Ухтышем на следующий день отправились в лес. По дороге встретился дядя Миша. Я остановился, и уточнив куда он направился, предложил его подвезти.

– Ух и не люблю я все эти железные механизмы, машины. Но с хорошим человеком поговорить по дороге очень приятно, – заметил дед, влезая в машину.

Ухтыш обрадовался нашему новому спутнику, признав в нем своего, и начал облизывать ему лицо.

– Ухтыш, успокойся, – приказал я собаке.

– Пусть радуется, – вмешался дед. – Бог создал собак, чтобы те служили людям. И нет никого вернее и искреннее этих творений. Для меня честь, что это существо меня принимает, как своего родного, – гладил он пса по голове.

– Куда же ты направился дед? Мороз сегодня сильный. На охоту? Я бы в такой мороз дома сидел, – заметил я для продолжения разговора.

– За столько лет моя кожа и кости стали не шибко чувствительные к морозу или к жаре. Мне приходилось по лесу шастать и в сильнейшие морозы, чем ныне.

С тех времён мой спаситель и легендарный дед Миша стал постоянным спутником нам с Ухтышем. Я узнал о лесе столько, за время общения с ним, сколько не смог бы узнать за всю жизнь без него. А с какой любовью и трепетом он описывал природу, окружавшую нас, что она превратилась из обычных молчаливых деревьев и кустов в настоящих одушевлённых существ, причем настолько близких и родных, что я не смел ступать в лес, не поздоровавшись с величавыми соснами, душевными берёзами, мудрыми кедрами и трепетными кустарниками. И мне стало казаться, что они отвечают мне. Бывало, не было со мной моего друга, Ухтыш забирался куда-то в кусты, а я начинал разговаривать с лесом, и мне становилось хорошо. Никто тебя не может выслушать так терпеливо и понимающе как деревья.

Они и ответить тебе не смогут так больно и обидно, как бывает отвечают люди. У деда были и особенные деревья, которые имели свои имена. Самый старый кедр леса назывался Эзэн, что в переводе с бурятского «хозяин». Он стоял высоко, на вершине горы, как настоящий хозяин, осматривая все свои владения. А берёза, нашедшая своё пристанище на краю леса, именовалась Асаткан, что с эвенкийского означало «дочь». Старик посадил ее много лет назад, имея одну важную причину, о которой я расскажу позже.

Дед последнее время стал особенно душевным, без острой надобности не выходил на охоту.

– Я только месяца 3 назад гурана завалил, очень уж нужно было мясо дикого козла для мальчика, страдающего малокровием, – рассказывал старик. – А не так давно белок наловил, шкурки выделал и шапки для ребятишек из многодетной семьи справил. Очень уж они нуждались, – добавил он. – А так шибко редко на живое существо руку поднимаю. Зачем попусту уничтожать то, что Бог чудесным образом создал для нас. Что-то для любования, что-то для покрытия наших нужд. Главное беречь все надо, а люди не хотят. Думают, что бесконечное это богатство. А нет! – вздыхал дед Миша.

Дед Миша был христианином. Веру он принял от приезжих миссионеров ещё в 90е, так и сохранил её по сей день. Никогда не упускал возможности помолиться. С Богом разговаривал по-простому, в любой момент, когда ему хотелось, иногда даже спорил и возмущался, но потом покорно смирялся и благодарил Его за все. Для меня это было необычное явление. Мне любопытно было наблюдать за ним.

В моём представлении Бог был где-то далеко, недоступно, а может Его и вовсе нет. Но все же существование Бога я не отрицал окончательно, а допускал. В любом случае я думал, что молитва должна была проходить только в храме, перед иконами, со свечами в руках, с песнопением и с бесконечным крещением тремя пальцами перед собою. Такое представление у меня осталось ещё с детства, когда мама нас водила с Сашей в храм во время основных православных праздников. Меня там особо ничего не привлекало, наоборот зачастую начинала болеть голова от запаха ладана, или находила тоска, при пении хора и причитаниях батюшки. Единственный раз моё внимание привлекла одна икона, где был изображён Иисус, смотревший пристальным и пронзительным взглядом, что мне стало очень стыдно за то, что я обманывал маму. Я начал курить, и она почувствовала запах от моей куртки. Я всячески вывернулся, сказав, что сидел в гостях у друга, где отец курит прямо в доме. Вот запах и впитался. Мама поверила. И вот в церкви глаза Иисуса смотрели на меня, а внутренний голос говорил: «Паша, как ты мог?». После этого раза я перестал ходить в церковь, но не перестал курить.

У деда Миши видимо было своё представление о Боге. Он с ним общался все время, восхищался без конца Его дарами и за все благодарил. Однажды наш разговор пошёл о человеческом существовании, и я пытался донести деду о том, что человек по сути существо одинокое, сколько бы его не окружало людей. Но дед мне сказал совсем другое. Что человек не может быть одинок, с ним все время Бог, где бы он не был, чтобы не делал. Но в моей голове не укладывалось, как он может быть одновременно со всеми людьми. Дед снисходительно, но совсем не обидно смеялся и говорил, что Бог вездесущ, а что это означало, я не понимал.

– Я раньше этого тоже не понимал, но, если бы не Бог, я бы и не выжил, тоска сгрызла изнутри меня, – однажды поделился дед.

– Я и не думал, что ты деда Миша мог страдать депрессией, – удивился я.

– Что это за невиданное слово? – приподняв бровь на меня, спросил он.

Но не дав ответить, продолжал:

– Было и в моей жизни глубокое горе, как у тебя. Ведь я не всегда был таким лесным отшельником. Когда молодой был, лет 35, встретил девушку. Прасковьей звали, ласково Пана. Она младше меня на 15 лет. Красивая и нежная, как кувшинка на голубом зеркале озера, стройная и статная, как молодая сосна. Голосок, как у иволги, зальётся смехом, ажно сердце застывает. Пана была родовой казачкой, и несмотря на ее ангельский вид, характер, как сталь, в прямом смысле: «коня на скаку остановит, в горящую избу войдёт». Полюбил я ее. Стал ходить за ней. Ухаживать особливо не умею, все корявенько. А она меня с подковыркой дразнит, смеётся и так бравенько ее щечки зардеют, как ранетка в августе. Но я не отстаю. Стал таскать ей гостинцы: где ягодки лесной наберу, где грибочков, а где хорошую шкурку лисы подкину. Она подарки не берет, говорит: «В долгах не хочу ходить».

Так я за ней три года ходил. Она возьми и соберись на учёбу в город. Уехала и на год пропала. Я уж кумекаю, не вернётся, в городе, видимо шибко хорошо. Загрустил. А она тут как тут, приехала. Разыскала сразу меня, за руки взяла, в глаза глядит и говорит: «Соскучилась». Но с этого все и началось— любовь наша. Я ей говорю: «Давай поженимся, все по закону, чтобы было». А она: «Хм… буду я ещё за лесного зверя замуж выходить, мне и так его любви хватает. Женимся, вся романтика уйдёт. Да и что? Ты меня, что в свой шалаш жить при лесе поведёшь?» И начинает целовать, мешая ласки со смехом.

Так мы год и прожили. Пана забеременела, но замуж так и не соглашалась за меня. Очень своенравная она была. В деревне рот не давала никому открыть, если кто обсуждать ее хотел, быстро затыкала. Только шепотом и говорили, но вслух никак. До родов ходила тяжело, родила девочку, слабую. Их сразу в город в больницу свезли. Там выходили и домой вернулись они уже в здравии. Но после этого Пана отстранилась от меня. Все внимание на дочку. А потом и вовсе разлюбила. Я долго страдал, но ничего поделать не мог. К дочке она допускала. Я всю свою любовь на неё и вылил. Разрешила Пана мне ей имя дать Асаткан, как мою мать звали. Мать у меня была Эвенкийкой, а отец наполовину русский, наполовину иркутский бурят (здесь я соприкоснулся с тайной происхождения легендарного деда).

Ходил к ней каждый день, баловал подарками. Асаткан всем сердцем привязалась ко мне. Но Пана все больше отстранялась, а потом и вовсе вышла замуж за нашего председателя. А мы с дочей были не разлей вода. Она росла умницей, в школе отличница, активистка, в общественной жизни первая: пела, танцевала. Мать ей помогала во всем, развивала. Как школу закончила с медалью, сразу в институт пристроили, на учительницу математики пошла учиться в городе. Как каникулы, сразу домой едет и ко мне бежит. Все рассказывает, в подробностях, а голос такой же как у Паны молодой был, и лицом краше матери вышла. Делилась со мной всеми секретами, я как подружка для неё был. А она говорит: «Нет, ты не подружка, ты самый лучший в мире папка». И целует меня в лицо, смеётся, как ее мамка делала.

Проучилась она три года, зимние каникулы настали. Договорились, что последний экзамен сдаст и домой приедет. А автобус у нас ходил раньше только до остановки на основной дороге, до деревни ещё километра три нужно идти было. Пана с мужем всегда дочу встречали на Ниве своей. А тут случилось, что экзамен автоматом поставили, и решила Асаткан приехать пораньше, никого не известив. Автобус по дороге сломался и задержался. Приехали совсем уже темно было. Пошла Асаткан пешком с дороги до деревни, телефонов тогда не было, никто и не знал, что она приехала. По дороге ей навстречу волки. Кругом степь, ни деревца куда укрыться можно. Она подбежала к стогу сена, при ней спички были, я так учил ее, подожгла его. Пока сено горело не смели волки к ней подойти, но было морозно, люди дома сидели, не видели огня. Она ко второму стогу перебежала, и его подожгла. Тут из деревни огонь стало видно, люди побежали к нему, но уже было поздно. Сено прогорело, Асаткан от стога в сторону деревни побежала. Но по снегу в этом году навалило много, бежать быстро не могла, волки и настигли ее. Когда люди подбежали уже не стало моей девочки, – проглотил комок слез деда Миша и замолчал.

Я сидел, замерев от ужаса и тоски, не мог ни слова произнести.

– Пана долго не могла оправиться от горя. Чтобы облегчить страдания, муж увёз ее куда-то на юг. Там они и остались жить. Я узнал позже, что они удочерили девочку, вырастили ее, даже внуков понянчили. Пана умерла недавно, спокойно заснула и не проснулась. Я всю жизнь за неё молился.

– А я сам, узнав о смерти Асаткан, ушёл домой и лёг помирать. Так в забытье пролежал говорят дней пять, пока меня совсем истощенным и холодным не нашёл Лёня. Тот самый парень, который мне и рассказал, что Бог может залечить любые раны и утешить во всем и дал мне надежду, что моя Асаткан с Ним сейчас, закончил свой рассказ дед Миша.

Теперь я понял почему ту тонкую и одинокую берёзку, о которой так трепетно заботился дед Миша зовут Асаткан.

После этого рассказа я долго не мог уснуть, все думал об этом. Мне не понятно, как Бог, в которого так преданно верил дед Михаил, мог забрать у него самое дорогое на свете. Затем, словно на часок, я провалился в сон. Опять ромашковое поле, и девушка на нем, красивая, глаза чуть раскосые, но огромные, утонуть в них можно. Сидит плетёт венки из ромашек, улыбается и напевает какую-то песенку на непонятном мне языке.

Я проснулся от того, что песенку напевала моя хозяйка, накрывая стол к завтраку.

Глава 18

Сегодня был мой выходной. Наш разговор с дедом Мишей никак не выходил у меня из головы, чтобы отвлечься, я решил заняться ремонтом забора, которые совсем завалился от отсутствия мужской руки в доме. Не прибив ещё и первого прясла, слышу хозяйка бежит и кричит:

– Утонет, дуреха! … Куда полезла! Байкал ведь не встал ещё…

– Что случилось? – подбежал я к хозяйке, бросив все что было в руках.

– Бизнесменша наша, через Байкал пыталась переехать, ну и под лёд.

– Что? Вся ушла? – воскликнул я.

– Нет! Говорят, нос машины под лёд пошел, а зад торчит ещё…

Дальше я слушать не стал, прыгнул в свой УАЗ, хорошо, что днём разогретый был. Только и успел, что место уточнить, где разворачивалась вся драма.

Доехал быстро. Недалеко от берега было, но глубина уже не маленькая и утонуть вместе с машиной не составляло труда. На безопасном расстоянии уже собрались люди, сельчане, руководство посёлка. Спасателей вызвали, но они ещё не прибыли.

Передний капот на половину ушёл под лёд, только чудом машина зацепилась лобовым стеклом за льдину, которая ещё в состоящим была немного продержаться, но опасность состояла в том, что это ненадолго. Вода уже подмывала края. Молодая женщина невероятным образом смогла с переднего водительского сиденья выбраться на заднее и сейчас выглядывала из чуть приоткрытой двери, боясь сделать лишнее движение.

– Что вы предпринимаете? – спросил я у председателя.

– Ничего, как видишь, – удивлённо посмотрел он на меня. – Мы только подойдем туда, лёд рухнет. Лариса пойдёт ко дну и прихватит пару храбрецов. Только спасателей остаётся ждать и молиться, что не уйдёт она ко дну раньше времени.

Тут я услышал знакомый лай. Ухтыш выбрался из машины и бежал ко мне.

«Как он успел в машину прошмыгнуть?» – поймал я себя на мысли. Ухтыш подбежал, покрутился вокруг меня, затем посмотрел на тонущую машину и стал тащить меня за куртку к ней.

– Успокойся, Ухтыш! – приказал ему я. – Что ты делаешь, сейчас будем решать.

– У Вас есть веревки? – поинтересовался я у председателя.

– Есть! И круг спасательный есть. Но не докинуть. Слишком далеко. – пробурчал он.

Я подошёл, осмотрел веревки.

– Длина какая? – Поинтересовался у стоящего рядом мужика.

– Метров 100 – 150 каждая, не больше.

Я прикинул. До машины было примерно 250 метров. Обвязал себя одной верёвкой, на другую привязал спасательный круг.

– Эй, друг! Что ты надумал? Надо спасателей ждать! – подбежал председатель.

– Пока мы ждём, она уйдёт под воду!

– Я не могу взять на себя такую ответственность! – настаивал он.

– Вся ответственность на мне! Лучше возьмите край веревки и хорошо закрепите его за свою машину», – сказал я и передал конец.

Я приказал Ухтышу сидеть на месте, хотя он так порывался меня сопроводить. Пройдя несколько шагов и почувствовав под собой небезопасный лёд, я лёг и продолжил своё передвижение ползком. Было слышно, как льдина под машиной тонущей женщины начинала проламываться. Когда я прополз приличное расстояние, веревка закончилась. И в этот момент лёд треснул, и машина пропала из видимости. Ужас охватил меня. Я стал быстро отвязываться от веревки, желая нырнуть вслед за автомобилем, но меня опередил Ухтыш. Он пробежал мимо и смело нырнул в воду, скрывшись в ней с головой. Я продолжал дергать верёвку, руки замёрзли, и она совсем мне не поддавалась, ножа не было. Мне казалось, что прошла целая вечность и я уже не успею никого спасти. И тут, пошли пузырьки из-под воды, выплывают 2 головы: Ухтыш и Лариса. Лариса крепко держалась на его спину. Теперь осталось вытащить их из воды. Я аккуратно приподнялся, и кинул круг в сторону проруби. Докинуть не удалось. Подтянув его обратно к себе, и приподнявшись, я кинул его со всей силы. Получилось! Лариса схватила круг, натянула его на себя, Ухтыша подхватила по мышку. Осталось найти более крепкий край льда, на который можно было забраться. Края обламывались, а более острые резали руки Ларисы, но после нескольких усилий, она забралась на лёд, и я стал ее подтягивать к себе. Лёд трещал под нами и готов был рухнуть в любой момент. Я дал знать мужикам, чтобы они нас за верёвку подтягивали к себе. Как появилась возможность встать на ноги, мы поднялись. Ноги, конечно, совсем замёрзли, не слушались. Я тоже весь промок, когда полз по льдине, на которой была разлита наледь, но мы старались передвигаться, как можно быстрее. На встречу нам уже бежали люди, неся пледы.

Подъехала скорая, Ларису забрали, а я, немного согревшись в машине председателя, пересел на свою, прихватив моего укутанного со всех сторон и заласканного всеми героя – Ухтыша и поехал домой. Дома хозяйка натопила печку, отпоила меня чаем с мёдом и малиной и велела идти спать, хотя мне совсем не хотелось, но заснул я довольно быстро. Вижу сон: стою на льду, в трёх метрах от меня прорубь вся засыпанная ромашками, а в проруби Сашка или купается, или тонет. Мне за него страшно, бегу к нему, но ноги заплетаются и сколько шагов не делаю, прорубь не приближается никак. Вижу, напротив мама стоит и держит ребёнка на руках. Мальчик, похож на меня в детстве. Мама кричит: «Сынок, Саше уже не помочь, ему там хорошо. Спасай себя!» Саша начинает кашлять, да так сильно. Я проснулся. Кашлял рядом со мной дед Миша.

– Ну и молодец, ну и герой! Я же говорил, что все не напрасно, – продолжил он, словно обращался уже не ко мне.

– Какой я герой? Вот Ухтыш – это герой!

– Ухтыш молодец! – сказал, потягиваясь дед. – Но, если бы не ты, Лариска ко дну точно ушла.

– Что ты имеешь в виду, что не напрасно? – борясь со сном и слабостью спросил я.

– Не напрасно Бог тебя на свет явил и сюда привёл… – торжественно объявил дед. – Ты ведь человека спас!

После этого случая жизнь пошла своим чередом: работа, домашние посиделки, прогулки. Правда местные жители стали чаще здороваться со мной, беседовать и приглашать в гости, от чего я вежливо отказывался, хотя интерес ко мне не угасал.

Глава 19

Через месяц, возвращаясь домой из леса, увидел стоящий перед нашими воротами большой чёрный внедорожник. «Кто же это мог пожаловать?» – подумал я и нехотя вошёл в дом.

– А вот и Павел, – улыбаясь, указала на меня хозяйка какой-то женщине, которая сидела за столом, оттенённая верхним светом, и я не мог понять, кто это.

Женщина привстала и плавно направилась ко мне, протягивая руки. Когда она подошла ближе, я узнал кто это. Это была та самая Лариса, которую месяц назад мы с Ухтышем вытянули из проруби.

– Вот мой спаситель, – улыбаясь произнесла она и взяла меня за руки.

«Какие мягкие и тёплые ладони», – мелькнуло у меня в голове, и я сразу отогнал эти странные мысли. Я отвык от женщин, и мне показалось дико и неестественно, что меня в это момент она держит за руки. Но совсем не хотелось вырывать их из ее ладоней. Я внимательно стал ее разглядывать.

Лариса была очень хороша. В день спасения я, естественно, этого не заметил. Лет двадцать семь – тридцать, ровная и светлая кожа, украшенная румянцем, возникшим от прикосновения и волнения. Ясные серо-голубые глаза, с легкими лучами морщинок по мимическим линиям, говорящие о позитивности натуры. Немного пухлые и розоватые губы, за которым сидели ровными рядами белоснежные зубы, знающие, что они безусловно хороши, поэтому редко прятались за губами и всячески искали повод украсить хозяйку обаятельной улыбкой. Легкий и естественный макияж дополнял образ и очарование Ларисы. Совершенно несвойственные сибирским девушкам волосы, натурального цвета солнечной соломы, доходили до плеч и завивались в легкие и немного непослушнее локоны, но видно, что ухоженные и тщательно уложенные в прическу.

Лариса была среднего роста, ни худой, ни полной, женственные плавные линии придавали ей стройность. Со вкусом, но просто одета. В любом месте или обществе она чувствовала себя совершенно свободно, естественно, и своим обаянием покоряла сердца людей. Вот и сейчас, стоя напротив неё, мне казалось, что я знаю ее всю жизнь.

Она мне что-то говорила, но я совсем не слушал, поглощённый ее созерцанием. Голос был приятный, мягкий и мелодичный. Это дополняло ее образ.

Мне пришлось вырвать силой себя из мыслей и прислушаться к речи. Лариса благодарила меня за спасение, извинялась за свою беспечность.

Здесь вмешалась хозяйка и позвала нас за стол, так как он был уже накрыт к ужину. Я нехотя выдернул ладони из рук Ларисы и, улыбаясь, указал ей на стол, приглашая к трапезе.

Умывшись и переодевшись, я присоединился к женщинам, которые уже нашли общий язык и мило беседовали, обсуждая какое-то блюдо.

Казалось, что Лариса не просто частый гость в этом доме, но живет здесь, настолько она вписалась в наше скучное общество с хозяйкой, создавая уют и комфортную ауру. Она не была болтлива, но всегда вовремя и правильно заполняла паузу. Разговор с ней был приятен и интересен.

– Как же ты, Лариса, зная, что Байкал не встал ещё, поехала через него? – спросила хозяйка.

– Тетя Соня, я очень спешила. Нужно было доставить продукты в несколько магазинов за один день. Сергей заболел, вот мне и пришлось самой. Решила срезать путь… – ответила, улыбаясь Лариса, как будто с ней произошло небольшое и забавное приключение и всего-то.

– Лариса, а чем вы занимаетесь? – вмешался я в диалог.

– У меня свой молочный заводик в деревне. Я думала, вы уже все обо мне знаете, – лукаво улыбалась она, глядя многозначительно в мои глаза.

– Он совсем нелюбопытный, городской, – добавила хозяйка.

– Я тоже из города, – немного со вздохом сказала Лариса и уставилась в точку, словно вспоминая что-то из прошлого. – Я ведь уехала, вернее убежала, от суеты большого бизнеса, обмана людей, корысти, расчетливости… – добавила она, продолжая смотреть в одну точку, словно нас и не было рядом. – Но об этом в другой раз! – вырвавшись из мыслей и словно преобразившись в одно мгновение, произнесла она. – Мне пора ехать. Я и так у вас задержалась, так хорошо было.

В то мгновение мне казалось, что мир рухнул. Так не хотелось отпускать ее.

– Не расстраивайтесь, Павел! – словно прочитав мои мысли, сказала она. – Мы обязательно увидимся, через две недели. Уезжаю в санаторий. Я почему так долго не приезжала к вам, лежала в больнице с воспалением. Вот теперь нужно поправить здоровье.

Я знал от хозяйки, что Лариса лежала в больнице. Но сейчас не хотелось так надолго расставаться с ней. Она так неожиданно влетела в мою жизнь, так и молниеносно пропала из неё на целых две недели.

Я стал все время думать о Ларисе. «Но зачем? -ругал себя я. – Все равно ничего не будет, я не позволю. По сути, я вообще человек, с чужими документами… я никто… По документам я – Саша, муж и отец двух малышей. Как я смогу все это рассказать ей??? Нет! Ничего не будет, – решил я и поставил себе задачу выкинуть все из головы».

Глава 20

Ближе к тому времени, как должна была вернуться Лариса, приехал Василий Аркадьевич. Он предложил мне командировку, чему я безгранично обрадовался. На следующий день, попрощавшись с дедом Мишей и тетей Соней, я и мой верный Ухтыш уже в шесть утра ехали на присланной Василием Аркадьевичем машине на соседний лесной участок, где нужно было помочь местным лесникам с поимкой браконьеров.

По дороге я думал о маме и Лене. Пролетело уже полгода, я очень скучал по ним. Раны немного затянулись, и любое воспоминание отдавалось тупой болью под левой лопаткой. Мне уже около месяца не снились сны с ромашковым полем, но по дороге я задремал. Мы бежим с Сашкой вместе по полю в сторону леса. Лес уже совсем близко, он меня резко хватает за руку и останавливает.

– Я знаю, что тебе нужно войти в него, но будь осторожен! – говорит он.

В глазах у меня помутнело, и Саша исчез. Я стою один на краю леса и не знаю, шагнуть в него или нет.

«Саша, сказал, что нужно идти!» – подумал я и вошел в кусты.

Я проснулся от резкого толчка. Проткнули колесо, наскочив на кочку. Я вышел и помог шофёру в замене. Падал небольшой снег, было тепло и сказочно красиво. Снежные пушинки засыпали ветви деревьев, пригибая их к земле и создавая целые шатры, где можно было укрыться. Недалеко за кустами побежала лиса. Ухтыш напугал ее своим лаем, нарушая лесную гармонию.

Колесо поставили на место, и пора было отправляться дальше. Вдруг Ухтыш рванул строну и скрылся за кустами. Я за ним, кричу, не откликается. Водитель пошёл помогать мне в поисках. Обежали все вокруг, все без толку, даже следы исчезли под снегом. Водитель стал настаивать на том, чтобы ехать дальше, вечерело. Но как я мог оставить друга здесь? Волнение сжимало в кулак все мои внутренности. Я еще попытался покричать своего пса. Ответа так и не получил. С тяжёлым сердцем я сел в машину. Ехать оставалось немного, мысли об Ухтыше не давали покоя. Он не сможет вернуться домой, слишком далеко мы уехали, осталось надеяться, что у меня ещё будет возможность его поискать на следующий день.

Глава 21

В деревне нас встретил местный егерь Борис. Он разместил нас на ночлег в своем доме. Мужчина был холостой, но дом держал в идеальном порядке. Ужин тоже знатный приготовил, но мне было не до еды.

За столом я и рассказал о своей беде. Борис оказался человеком сочувственным, постарался меня утешить:

– Собака – не человек, замерзнуть не должна. Найдёт себе место для ночлега. А завтра мы едем в тот же лес. Если умная, услышит людей и на нас выйдет.

Я знал, что Ухтыш умный, но переживал за него всем сердцем. Вспомнил деда Мишу и решил Бога просить, чтобы сохранил там в холодной и темной тайге моего верного и одинокого пса.

Всю ночь я провёл, как в бреду. То сна ни в одном глазу, то проваливался я словно в небытие. Только под утро пришёл ко мне сон: тоже ромашковое поле, я с одного края, а с другого Мама и Лена с мальчишками гуляют, смеются, играют, цветы собирают. Я пытаюсь к ним идти и не могу. Кричу. Мама глаза подняла ко мне, улыбнулась и в сторону леса рукой показала. Я оглянулся на лес, над ним снег идёт и холодно так стало. Вижу среди кустов Ухтыш бегает. Я стал звать его, он голову поднимает, скулит, но подойти не может, и я к нему не могу подойти.

Тут меня разбудил Борис. Проснулся весь мокрый, в поту. Встал и умылся, завтракать позвали, но есть совсем не хотелось. Чтобы не обидеть хозяина проглотил пару ложек каши и запил зелёным чаем с молоком. В 7 утра мы уже стояли в конторе: я, Борис, председатель Семён Алексеевич, участковый Антон и ещё один приглашённый егерь с соседнего участка Олег. Нужно было получить полную информацию и инструкцию для действий.

– Они уж совсем потеряли совесть, – возмущался полноватый и низкорослый председатель Семён Алексеевич. – Видно, что работают профессионалы. Прикармливают, отстреливают и вывозят целыми тушами. Их даже не волнует, что заповедник.

– Поступила информация, что прибыли три человека. Они же были замечены в прошлый раз, -вступил в разговор участковый. – Все с ружьями, нужно быть предельно осторожными.

– Не будут же они стрелять в нас, – повысил голос Олег – егерь из соседнего лесного участка.

– Мы не знаем этих людей, – сказал Борис. – В любом случае осторожность не помешает.

В лес мы отправились на Ниве Бориса. Я всю дорогу просил Бога, чтобы он вывел к нам Ухтыша. Все остальные напряжённо о чем-то думали, пока участковый не прервал молчание:

– Боря, ты своё ружьё проверил?

– Да, все нормально.

– Лишь бы не получилось, как в прошлый раз.

– А что было в прошлый раз? – спросил Олег.

– Да было у нас здесь дело, – ухмыльнулся Антон. – Сбежали зеки с Южлага. Вся Республика искала, а они к нам наведались. Отобрали у местного жителя ружьё и в лес. Хорошо житель вовремя рассказал нам. Подмоги ждать не стали, сами своими силами с ружьями пошли преступников ловить. Весь ближайший лес обошли, нигде нет. Ну, думаем, ушли от нас. А тут слышим крик, бегом в то место откуда он доносился. А там Боря на прицеле их держит и нам кричит. Пока мы бежали к ним, один их зеков в сторону рванул и стал за стволы деревьев прятаться. Ну Боря и стрельнул, прямо в ногу ему угодил, а второй преступник, воспользовавшись заминкой в овраг прыгнул. Боря за ним, хотел тоже в ногу пальнуть, а ружьё заклинило. Преступник скрылся. Но благо помощь к нам уже подошла, на перевале его и накрыли.

– А это не тот случай, когда зек в костре сгорел? – вмешался в рассказ Олег.

– Нет, – ответил Боря. – Этот не беглый был, отсидевший. Сидел он ещё с малолетства. Сначала за кражу. Затем, после того как вышел, в карты проиграл жизнь человека и убил первого встречного. Он ещё немалый срок отсидел, вышел вновь. С товарищами по цеху встретились, с такими же рецидивистами, выпили. Не знаю, что там за спор получился, он ещё троих уложил. Казалось, этих не жалко, очистил город от преступников, но все же виноват. Посадили. Через 25 лет совсем больной и не по годам старый, вышел раньше срока. Врачи сказали недолго ему осталось. Вернулся в родную деревню. А какая же она ему родная. Столик лет по тюрьмам. Ни родственников, ни дома не осталось. Да и жители мало кто его знал и помнил. Выделили ему старый домишко на окраине деревни. А кому он нужен. На работу не берут, да у нас особо и некуда, в основном собственным хозяйством держатся люди. Стал он бомжевать. Возле магазина сидел, просил милостыню. Его наша фельдшерица пожалела. Хоть и преступник, а все же человек. Выбила ему группу по болезни и пенсию. Так он стал ее пропивать. Так и не бросил своей бомжовской жизни. А однажды он потерялся, люди стали интересоваться, куда мог старик деваться. Даже поиск небольшой по деревне и лесу сделали. Но ничего не нашли. Через несколько дней мальчишки в деревню принесли череп человека. Ещё запрятали его в амбаре у одного из парней во дворе. Отец нашёл и давай пытать откуда взял. Сын все и рассказал. Вызвали участкового и последовали на то место, где был найден череп. Недалеко от деревни нашли кострище, а там человек, вернее то, что от него осталось. Позже установили, что это тот самый, наш бомж. Не знаю, что он в лесу делал. Дело было по осени, прохладно. Видимо костром греться хотел. Как всегда, напился и уснув, упал прямо в центр огня. Вот и остались от него одни ноги. Похоронили его как положено. Хоть и жил по – собачьи, все же человеком был. Жалели всей деревней, всей деревней и хоронили. Потом ещё говорили, что на похороны уважаемых людей столько народа не присутствует, как на этих было.

«По-собачьи», – эта фраза резанула мне по уху. Некоторые собаки лучше людей жизнь проживают. Как мой Ухтыш, уже дважды человека спас. Я загрустил. «Где же он сейчас, мой друг?»

Глава 22

Мы заехали в лес, и я попросил остановиться в том месте, где потерялся Ухтыш. Никто не был против. Решили разойтись в разные стороны по два человека. Я пошёл с Борисом. На руках у каждой пары была рация.

Утро морозное и ветреное. Благодаря соснам и кустам нам удавалось укрываться от стужи. Накануне выпала недельная норма снега, передвигаться было сложно по сугробам с рыхлым снегом. Ноги так и норовили поглубже провалиться и застрять. Борис старался передвигаться по своим тропам и минимизировать трудности нашего похода. Тут неожиданно и приятно для меня донёсся лай, да такой знакомый и родной. Где-то впереди заливисто и немного подвизгивая, лаял Ухтыш. Я было рванул в ту сторону с криком его клички, но Боря остановил меня резким движением.

– Постой, не известно почему и на кого лает собака, – тихо сказал он.

Мы решили аккуратно и максимально незаметно подойти ближе и притаиться за небольшим холмиком, который позволил бы разведать всю обстановку.

Мы уже были совсем близко. Снег скрипел под ногами, это давало определённую опасность быть раскрытыми, но дойти до холма все же удалось.

Выглянув из-за него, мы увидели следующую картину. Косуля запуталась ногами в расставленной браконьерами петле, а Ухтыш бегал вокруг неё и лаял. Бедное животное было крайне напугано. Ухтыш подбегал, хватал ее за ноги. Сначала мне показалось, что он нападает на косулю, но позже внимательно оценив обстановку, я понял, что Ухтыш пытался помочь и вытащить ее из плена. За ноги он хватался аккуратно, когда ничего не получалось, начинал повизгивать. Затем неожиданно для нас он подбежал к верёвке и стал грызть ее. Ему уже практически удалось разорвать ее зубами, как из-за кустов вышли люди с ружьями. Мы поняли, что это и были браконьеры.

– Ух ты, псявка какая – чего вздумала – пытается освободить, – грубо выразился один из охотников, самый высокий и худощавый.

Широкоплечий и низкорослый мужчина подошёл и со всего маха пнул Ухтыша, тот с визгом отлетел в сторону. Этого стерпеть я не мог и выскочил из-за холма. Когда охотники увидели меня, скинули ружья с плеч и направили в мою сторону. Вид был у них решительный и зловещий. Высокий и худощавый щурил глаза и сжимал тонкие губы в недовольную гримасу.

– Ты кто такой? – спросил меня широкоплечей.

– Это я вас хотел спросить, – уверенно ответил я. – Я – егерь этого леса. На каком основании вы ведёте охоту в заповеднике?

– Ты не егерь, я знаю егеря этого заповедника, видел в деревне, – вступил в разговор долговязый.

– Я его заменяю, – не стал выдавать я Бориса, пока до конца не была понятна обстановка.

– Ты один? – спросил широкоплечий.

– Один. Сдавайте ружья и следуйте за мной!

Низкорослый засмеялся, да так противно и вызывающе. Мне захотелось подойти к нему и влепить оплеуху, но я сдержался. И повторил свой приказ.

– Давай покончим с ним, и оставим здесь. Волкам добыча хорошая, и нам меньше проблем! – сказал долговязый и ехидно ухмыльнулся, не сводя с меня глаз.

Ухтыш приходил в себя. Я поглядывал в его сторону, чтобы убедиться: живой ли?

Слова браконьеров ничуть меня не испугали. Я осознавал, что они вряд ли пойдут на такой шаг. Браконьерство – это одно, а убийство – совсем другое дело. Да и что стоит моя жизнь? Я давно уже не ценил ее. Хотя в этот момент перед глазами встали мама, Лена и дети. Мне стало жаль их.

Браконьеры ухмылялись и обсуждали что-то между собой, пока я летал в своих мыслях. И вдруг позади услышал голоса наших ребят:

– Стоять, ни с места! Опустите ружья! – кричал властным голосом участковый.

– Откуда их принесло? – злостно проворчал долговязый браконьер, да так оскалив зубы, что мне показалось, словно собака прорычала.

В этот момент Ухтыш окончательно очнулся и налетел на меня с такой силой, что сбил с ног. Когда я падал, немного отклонился от того места, где стоял до этого момента.

Участковый повторил своё требование, и браконьеры бросили ружья на снег, а одно из них, очевидно, было снято с предохранителя. Оно, соответственно, выстрелило и попало прямо в пень, перед которым я только что стоял. Все это произошло в какие-то считанные секунды. Все наши, в том числе и Борис, бежали ко мне, думая, что выстрел угодил прямо в меня. Но вновь, чудесным образом, Ухтыш спас мою жизнь. Он продолжал стоять на мне и радостно лизать мне лицо, вилять хвостом и повизгивать от удовольствия встречи с самым родным существом в мире.

Команда, убедившись, что у меня все хорошо, связали руки браконьеров, собрали оружие и освободили, попавшиеся в капкан косулю.

Недалеко от места, где разворачивались все события, мы обнаружили машину охотников, в которой уже лежала, туша разделанного тарбагана и несколько зайцев, лисиц и белок. Браконьеры пытались предложить нам взятки, но тут же были загружены в машину и отвезены в сельское участковое отделение дожидаться приезда правоохранительных органов, которые должны были их отвезти в Улан-Удэ.

По пути я заметил на лапе Ухтыша рваную рану и запекшуюся кровь. Борис, видя это, сказал, что скорее всего пёс попал в капкан, но ему удачно удалось выбраться.

– Моя собака тоже попадала. Она отгрызла себе ногу и вернулась домой, – закончил он.

– Да, ты что? – удивился я. – Как она ещё живая вернулась.

– Не говори! Во время обхода побежала за зайцем и пропала. Почти неделю не было. Я в это время приболел, слёг со спиной. Искать никак не мог. Уже думал, что не вернётся. А пёс – то отличный! Верный и надежный, как твой! – потрепал он Ухтыша за ухо. – А через неделю смотрю, идёт мой Дозор – так звали собаку. Совсем истощённый, задней лапы нет, одни ошмётки висят. Но я его вылечил, откормил и служит он мне по сей день.

Мы вернулись в деревню. За браконьерами приехала милиция в тот же вечер. А довольный случившейся операцией, Борис накрыл на стол, решив нас угостить своей знатной и крепкой самогоночкой с Байкальским кедровым орехом и вкуснейшим салом, аромат от которого разносился по всей комнате. Соседка Екатерина, очевидно пассия егеря, принесла отварной картошечки, маринованных огурчиков и солёной в бочке капусты с морковью и брусникой. На стол пошла сметана и бурятский саламат, которым, как рассказал егерь, его угостил приезжавший в гости друг Зоригто из соседней деревни. Саламат я пробовал впервые. Мне показался он специфичным, но я подумал, что это от непривычки. А сметана, как выяснилось позже, была именно с того самого молочного завода, которым управляла Лариса. Ларису все нахваливали за столом, рассказывали какая она решительная, добрая, отзывчивая и привлекательная, как заметил егерь из соседнего участка. В этот момент мне стало неприятно. Я даже отвернулся от стола, а потом и вовсе вышел. Ребята уже изрядно выпили, я пить не стал. Последний раз я пил перед смертью Саши, после взял зарок и никак не мог нарушить его ради памяти моего брата. А приехав на Байкал, я и курить бросил. Вся эта прошлая жизнь мне была настолько противна, что любая связь с ней была невыносима.

Следом за мной вышел и Борис.

Он закурил и вглядываясь в звёзды стал читать стихи:

– Ничто не стоит сожалений,

люби, люби, а все одно, —

знакомств, любви и поражений

нам переставить не дано.

И вот весна. Ступать обратно

сквозь черно-белые дворы,

где на железные ограды

ложатся легкие стволы

и жизнь проходит в переулках,

как обедневшая семья.

Летит на цинковые урны

и липнет снег небытия.

Войди в подъезд неосвещенный

и вытри слезы и опять

смотри, смотри, как возмущенный

Борей все гонит воды вспять.

Куда ж идти? Вот ряд оконный,

фонарь, парадное, уют,

любовь и смерть, слова знакомых,

и где-то здесь тебе приют.

Мне было странно видеть этого небритого мужика в вытянутом на локтях и кое-где протертом свитере, в выгоревших штанах цвета хаки и резиновых чунях, читающего вдумчиво, с выражением и явно понимающего всю глубину смысла стихотворения.

– Ты читал Бродского? – обратился он ко мне.

– Да, читал.

– Я очень люблю его читать. Хожу по лесу и читаю во весь голос. У меня память хорошая, прочитаю один раз и запоминаю. Ещё со школы так. Мне все одноклассники завидовали, – усмехнулся он. – А Бродский как-то понятен мне и близок.

Я молчал и думал. Думал о своём будущем, что меня ждёт? Впервые за многие месяцы я стал думать о будущем. Время очевидно и правда лечит. Или может это тот Бог, которому за меня молится дед Миша? Кстати, Ухтыш жив, нашёлся, а я и спасибо Ему не сказал…

Глава 23

Утром за мной приехала машина, и я с Ухтышем отправился домой. Всю дорогу мы проговорили с водителем, что для меня в последние месяцы было не свойственно. Я вообще заметил, что стал тянуться к людям, мне не хватало общения. Я всегда был интересным собеседником, и люди с удовольствием проводили со мной время. Несмотря на то, что я учился плохо, был очень начитан. Я любил читать и глотал огромное количество различной литературы, начиная от художественной, заканчивая научной. Но мой несносный характер не давал моим знаниям продемонстрировать себя в школе. И всю свою начитанность я применял в общении, пока вокруг меня были ещё достойные люди.

После случившихся событий, я стал совсем букой. И местные жители так и знали меня, как нелюдимого затворника. Люди нас воспринимают именно так, как мы этого хотим, и реально познать человека, можно только в глубоком общении. Близко знали меня дед Миша и тетя Соня – моя хозяйка.

Но ещё один человек с недавнего времени стремился узнать меня ближе. Это была Лариса. По приезду моя хозяйка сообщила, что она неоднократно приезжала и даже привезла угощения в виде молочных продуктов, чем безмерно была довольна тетя Соня.

– Какая девушка, какая хорошая, как она нравится мне, – не унималась она, накрывая стол. – Все про тебя спрашивала.

Мне было приятно слышать это. Что-то волнительное пробегало по телу при мысли о Ларисе. Но я старался это заглушить.

– Лариса сказала, что приедет ещё, – прервала мои мысли хозяйка.

Этого-то я боялся больше всего. Я решил максимально постараться избежать нашей встречи.

С того дня я с Ухтышем стал уходить в лес на несколько дней. Жил в избушке для лесника, там было все необходимое для ночлега. Днём я работал в лесу: пилил валежник, подсыпал кормушки, исполнял обычные дела егеря. Чтобы скоротать длинные зимние вечера, я стал читать. Книги были у моей хозяйки, некоторое мне привёз Василий Аркадьевич. Больше всего мне близок и понятен был «Доктор Живаго». Его глубокое одиночество; вынужденная безысходность принимать случившиеся вокруг рокового события; врождённое благородство, образованность, чувство справедливости и любви к человечеству в целом, не дававшие приткнуть ни к одной из сторон; его таланты и дары сломленные и никому не нужные в конце жизненного пути, глубоко откликались мне. Понимание страстей человеческих приходит только с пережитым страданиями в собственной жизни. Счастливому человеку трудно понять боль и тоску. Но если ты, как собрат по несчастью, переживаешь что-то подобное, даже и в меньшей степени, ты уже сможешь выразить сострадание более искренне.

Иногда ко мне заходил мой лучший друг – дед Михаил, и мы вели с ним самые душевные беседы. Он мне принёс ещё одну книгу, которая стала интересовать меня не меньше, чем «Доктор Живаго» – Библию. Я читал, обсуждал ее с дедом и некоторые вещи, которые были совсем непонятны, стали открываться для меня в другом свете, что подогревало больший интерес.

Однажды дед спросил меня:

– Паша, от кого ты прячешься опять? – не дав мне ответить, он продолжал:

– Неужели ты не понял, что человек с самого начала был создан для любви? Но в этом мире нет ни единого существа, который бы не имел греха и достоин был бы любви в большей степени, чем ты. Но Бог в милости и великом своём желании даёт нам эту любовь. Самобичевание и осуждение себя приводит не к любви, а к гордости, потому что человек способен думать только о себе. А если человек, допускает к себе любовь, он обретает способность делиться ею с другими. Если ты хочешь искупить свою вину, принеси ее Господу, и дай Ему возможность проявлять свою заботу к тебе через других людей. Только потом ты станешь полноценным служителем людям. Прощеный – сам прощает, любимый – сам любит, принимающий служение – сам служит. Я знаю, ты хороший человек, и пришёл в этот мир нести свою миссию.

Я размышлял над его словами в лесу, в уединении ещё две недели. Чувствовалось приближение весны. Природа начинала своё внутренне движение, просыпаясь от сладкого зимнего сна и, казалось, внешне ничего не изменилось, но внутренне, та энергия, которая таилась закованная морозами, начинала прорываться наружу и по праву заявлять ледяным оковам о себе, медленно, но верно разрушая их. Так и внутри меня, что-то сильное, давно невостребованное стремилось выйти на волю, вдохнуть жизни и завладеть ею. Востребованность к новой полноценной жизни, любви и служению кому-то не давала мне спать ночью, тянула меня к действиям. Мне казалось все вокруг прекрасным. Впервые за все время пребывания здесь я оценил невероятное очарование окружающей меня природы, величие и великолепие леса, глубину небесного купола, прозрачность и свежести кристального воздуха. Я чувствовал жизнь, чувствовал ее внутри себя, именно жизнь и восполняющую все клетки моего тела – энергию. На сколько прекрасно ощущение жизневолнующей радости по сравнению с угнетающим существованием, которое я волочил уже много лет. Такого волнительного состояния я не ощущал с детства. Мой переходный возраст плавно перешёл в протест всей жизни, протест сначала в легкую депрессию, затем в затяжную. Только любовь к Наде была маленьким островком в этом огромном и холодном океане разочарования, но, к сожалению, и он утонул, оставив меня в одиночестве и никчемности.

Сейчас все было иначе. Неужели дед прав, и Бог действует во мне? Но все же были и минуты отчаяния, что я не могу изменить прошлое и все исправить. Они верно и опытно омрачали мои светлые мысли и возвращали меня в прежнее состояние. Но ненадолго, уже гораздо реже и не так волнительно и безысходно бросали меня в пучину переживаний. Мне иногда стало казаться, что я научился управлять ими: иногда молитвой, иногда мыслями о приятных мне вещах и воспоминаниях. Определённо во мне произошла революция. Но насколько хватит этого подъёма и просветления я боялся и предположить. В те моменты, я даже принял определённые решения, что больше не буду сторониться общества, не буду избегать возможности знакомств, отношений и помощи другим людям. Но это все на уровне дружеских взаимоотношений. Что делать с Ларисой я не знал. Я знал, что она волнует мое сердце не как друг, и сроки нашей разлуки нисколько не уменьшили моих мыслей о ней.

Глава 24

Так и пролетели мои три недели, практически отшельнической жизни. Я поехал домой с намерением взять небольшой, положенный мне отпуск и съездить в город, немного развеяться и вдохнуть воздуха цивилизованной жизни и сделать необходимые покупки.

Наша встреча с Ларисой произошла на второй день после моего возвращения. Я покупал в местном магазине продукты по списку хозяйки. Раньше она не просила меня об этом, но недавно подвернула ногу, и фельдшер поставил ей диагноз – небольшое растяжение. Нужно было больше времени находиться в покое. Вот я и взвалил на себя часть обязанностей по хозяйству.

В магазин отправился с утра, прямо к открытию. Ухтыша оставил дома. Он с вечера будто немного приболел.

Подхожу в магазин ближе, а вокруг него практически весь посёлок собрался во главе с председателем и местным участковым. Все что-то активно обсуждают, гул стоит, в общей массе звуков вовсе не разобрать. Лариса стояла в стороне. Я замешкался и не знал, как мне быть, подойти к ней или нет. Она словно почувствовала мои сомнения и подошла первой, обезоруживая той же улыбкой, что и ранее очаровавшей меня. Я весь сжался внутри, боясь расспросов о том: где я пропадал, случайно не сбежал ли и тому подобное. Но Лариса оказалась, как всегда, на высоте. Совершенно непринуждённо поприветствовала меня, как самого старого и дорого друга, своей улыбкой и рукопожатием, и даже ни слова не произнесла о моем отсутствии; о том, что она приезжала и спрашивала обо мне неоднократно. Все было естественно, легко, и я, поймав эту эйфорию вовсе забыл, что что-то происходит вокруг.

– Паша, вы в магазин? – спросила Лариса.

– Да, – очнулся я. – Но что здесь происходит?

– Обворовали! Залезли со стороны двора, разбив стекло и выломав решетку, – послышался сзади знакомый голос.

Мы обернулись, возле дерева стоял дед Миша.

Мы поприветствовали друг друга рукопожатием и стали расспрашивать деда подробнее о произошедшем.

Дед рассказал, что обнаружил совершенное преступление первым, придя пораньше отовариться конфетами (была у него любовь к конфетам птичье молоко местной фабрики) и увидел со стороны разбитое окно. Он тут же поспешил к участковому сообщить о случившемся. Вторым свидетелем этих событий была местная жительница тетя Валя, которую так и называли селяне «Местная прэсса», именно через букву «э». Она успела информировать всех сельчан. Вот и на нас с Ларисой она смотрела искоса, таинственно улыбаясь с таким выражением лица, что она знает гораздо больше о нас, о чем мы только можем догадываться. «Не хотелось бы мне попасть на острый язык этой «дамы», – подумал я.

Тут к магазину подбежал мужчина лет 60, нервно размахивал руками и пускал в разные стороны неуправляемые проклятья.

– Список весь записал? – раздраженно он спросил у участкового. – Допиши, я совсем забыл, мука пропала, пару мешков по 10 кг. Новую завёз. Мельница – называется. Отличная марка. Такой во всей Бурятии не сыскать. Договорился, друг мне на пробу из Иркутска отправил. Даже не успел на продажу поставить. – И вновь пошла ругань на воров.

– Злой хозяин, жадный, – говорил тихо дед Миша. – Вот у него и не клеится все. Цены завышает, людей обманывает. Так долго не может продолжаться. В прошлом году у него брата убило. Прямо на крыше магазина. Дождь лил как из ведра, крышу пробило, стало все заливать. Вот он и полез латать, а тут молния, с первого раза и на смерть. До этого в магазин тоже молния пару раз попадала, чуть не сгорел. А сейчас вот ограбили.

– Так что ж, Бог его наказывает что ли? – спросил я.

– Нет, – говорит дед. – Это он сам себя наказывает. Бог только может для назидания допускать какие-то вещи. А человек сам себя наказывает. Все от алчности.

– Много утащили – то? – услышали мы голос той самой тёти Вали с правой стороны. Она обращалась к участковому, который уже осмотрел место преступления, составил протокол и направлялся к свидетелям для опроса.

– По мелочи: хлеб, сахар, крупы и все такое. Как будто кто-то голодный лез, точно не за наживой, – ответил он задумчиво. – Снег все следы завалил, а так бы мы сразу все нашли.

Снег действительно валил всю ночь. Лишь под навесом были видны полозья санок и пару следов среднего и маленького размера. Но я подумал, что это оставили покупатели со вчерашнего дня. Не дети же грабили магазин.

– Граждане, тех кто еще что-то видел, прошу проследовать со мной для дачи показаний, – крикнул участковый и за ним с деловитым видом последовала толпа зевак, человек десять. Большинство из них ничего не видели и не знали, но любопытство вело туда, где можно было узнать что-то интересное и затем смаковать подробности минимум неделю, приписывая свои красочные дополнения, сочиненные на ходу.

Хозяин куда-то скрылся, а остальные менее любопытные или ленивые, некоторые занятые, разбрелись по своим домам.

Участковый был достаточно любопытным мужчиной. По его внешности ни за что нельзя было сказать, что он являлся представителем власти в посёлке. Скорее он был похож на тракториста или местного гармониста: невысокий и полноватый, рыжий, круглолицый, с веснушками по носу и очень улыбчивый, обладал не дюжим юмором. Но при необходимости напускал на себя серьёзный вид, чем внушал уважение у населения.

Участковый с людьми направились в дом, где находился сельский участок.

– Вы за продуктами? – спросила меня Лариса.

«Какой у неё все-таки мягкий и мелодичный голос», – подумал я и от этой мысли улыбнулся.

– Что вы улыбаетесь? – почти хохотом спросила она.

– Простите, задумался.

– Интересно, о чем!? – словно спрашивая и не спрашивая произнесла она. – Давайте я Вас подвезу в другой магазин, в соседнем селе. Мне все равно нужно туда ехать.

– Давайте! – согласился я, правда немного замешкался, но обрадовался возможности ещё немного времени провести с ней.

Мы сели в машину и отъехали от магазина. Мне показалось на мгновение, что возникла неловкая пауза, но это было лишь на мгновение.

– Вы любите музыку? – спросила Лариса. – Вы не против, если я включу?

Я одобрительно кивнул и из колонок полились нотки мелодичного джаза.

«Хорошо, что не попса», – подумал я и тут же Лариса, словно прочитав мори мысли, произнесла:

– Не люблю попсу, сейчас мало достойной музыки, но кое-что попадается. А что любите вы?

– Раньше я слушал рок, затем стал интересоваться фольк-роком, а позже мне было все равно, что звучит вокруг меня.

– Это интересные направления. В юности я тоже увлекалась роком. Но сейчас ищу более мелодичную музыку. Приучаю себя к классике. Хотя она не всегда была понятна мне.

– Расскажите мне о себе, – неожиданно выпалил я.

Лариса улыбнулась:

– Что ты хочешь знать? Неужели тебе не все ещё про меня рассказали? Мы же можем на «ты»? – повернулась она ко мне.

– Да, конечно!

Удивительные создания женщины! Когда им оказываешь хотя бы малейший интерес, они совершенно преображаются, проявляя несвойственную мужчинам кокетливость и все своё очарование, тем самым становясь привлекательными, даже если являются совершенными дурнушками. Лариса, конечно, всегда была прекрасна в любой момент, и не нуждалась в силах кокетства, но все же у женщин было этого не отнять. Мое любопытство наконец подтвердило интерес к ней, в котором она иногда сомневалась.

– Что же тебе такое рассказать, чтобы быть интересной для тебя, – смеялась она, играя ямочками на щеках.

– Вот это откровенность, – засмеялся я в ответ. – Если человек и хочет приукрасить себя, явно он не будет в этом признаваться.

– С тобой мне хочется быть предельно честной, – сказала она, прищёлкнув язычком.

Мне стало не по себе: «Смогу ли я быть с тобой предельно честным?» – подумал я и нахмурился.

Лариса заметила резкую перемену настроения и не поняв причину, мягко стала заглаживать всю неловкость.

– На самом деле, ничего особенного. Я родилась в Санкт-Петербурге, тогда ещё Ленинграде. Училась отлично, закончила музыкальную школу по классу аккордеон. Ходила на множество различных кружков, была активной девочкой, которую засовывали на любое мероприятие, не спрашивая, хочу ли я этого.

– Ты хотела? – спросил я.

– Мне нравилось внимание людей, достижения. Но и одиночество я любила не меньше. С удовольствием дома играла одна, сочиняла что-то, мечтала… – задумчиво произнесла Лариса и замолчала.

– И во что это все выросло?

– Я окончила институт по экономике и мне подвернулась возможность начать своё дело. Мы занимались логистикой. Возили грузы по всей России. Сначала была доля, которую помог мне приобрести мой отец. Затем я скупила, практически все предприятие у партнеров, и здесь началось. Каждый хотел иметь от моего бизнеса либо часть, либо все. Способы были разные: кто-то ухаживал за мной, кто-то насылал рэкет, чего только не было. Моя жизнь превратилась в постоянную борьбу, предательство и обман. Друзья и те видели во мне хорошую возможность поживиться. В один прекрасный момент я поняла, что не хочу дальше жить так. Продала предприятие. Часть денег вложила в инвестиции, часть отдала в фонд помощи больным раком детей, а на остальное приехала сюда, построила себе маленький заводик по переработке молока и вот…

– А почему именно сюда?

– Всегда мечтала увидеть Байкал. Приехала исполнить своё желание и осталась. Ты тоже переехал на Байкал из большого города. И мне интересна твоя тайна, – озарила меня улыбкой Лариса и мы подъехали к магазину.

Глава 25

После покупок, на обратном пути, я старался всячески отвлечь внимание от своей персоны и переводить разговор на общие темы или подробнее расспрашивать Ларису о ее жизни. Она лукаво улыбалась, понимая мою позицию, но не настаивала и рассказывая, шутила, что что-то должно быть тайной и у неё.

– Паша, – обратилась Лариса ко мне, когда мы практически подъехали к нашему посёлку. – Вы мне можете помочь? Нужно завести те продукты, что я купила одной семье в нашем посёлке.

– Да, конечно, – откликнулся я, обрадовавшись возможности ещё какое-то время провести с Ларисой.

– Они очень нуждаются, – продолжила рассказ она. – В семье четверо детей. Муж пропал без вести. Женщина очень сильно болеет, работать не может. Вот и помогаем всей деревней, – вздохнула Лариса.

Я смотрел на неё и любовался ее способностью так глубоко сочувствовать нужде, по сути, совершенно чужих людей. Она с таким состраданием рассказывала об этой семье, что казалось они ей родные. Меня восхищала эта женщина, способная организовать и держать железной хваткой бизнес и при этом не лишить себя женственности, чувствительности и глубокой, свойственной женщинам, эмоциональности.

– Женщина, мать детей, работала в том самом магазине, который обворовали, уборщицей, пока силы были, – продолжала свой рассказ Лариса. – Вот уже несколько месяцев плохо себя чувствует. Ей нужно пройти серьезное лечение, но детей оставить она не может.

– А куда муж исчез? – перебил я Ларису.

– Он был шаманом. Говорят, что обладал большой силой. Люди к нему ходили решать свои проблемы. А последнее время пить стал сильно. На жену и детей налетал с дракой. Участковый ходил к ним, старался контролировать. А в один день он ушёл из дома, сказав, что больше так не может и не вернулся.

– Так может он погиб?

– Никто не знает этого. Пытались искать, но все безрезультатно. Мы уже подъехали, – закончила Лариса и стала парковаться у маленького низкого домика, очевидно очень старого и совсем обветшавшего. Забор вокруг дома в некоторых местах завалился. На территории участка стояли такие же как дом, старые сараи, заброшенные развалившийся грядки, неухоженный и совсем промерзшие кусты вишни и малины; и ещё всякий непонятный хлам, которые больше напоминал мусор, чем нужная в хозяйстве утварь.

Мы вынули несколько пакетов с продуктами из машины и направились в сторону дома. Мне показалось, что чья-то маленькая фигура метнулась в дом и закрыла хлопком за собой дверь. Подойдя к двери, я постучался, но ответа не последовало.

– Можно войти, – сказала мне Лариса. – Я всегда прихожу без приглашения и стука. Они без сомнения будут рады нам.

Войдя в первую дверь, мы очутились в грязной, заваленной разным хламом веранде. Она была маленького размера. У окна со старыми рамами и местами разбитым стеклом, стоял столик с выцветшей клеенкой, покрытой слоем земли. На столе громоздилась разная старая и очень грязная посуда, очевидно вышедшая из использования. В углу стоял провалившийся, с торчащими наружу пружинами, ещё советского происхождения диван. На стенах висела потерявшая цвет, пыльная и старая одежда. Над окном пучками расположились в ряд сухие травы, корешки, грибы, тоже пыльные и уже ни к чему не пригодные. Очевидно, остатки от шаманской жизни бывшего хозяина. И одно из достопримечательностей, которая сразу бросалась в глаза, был шаманский старинный бубен, стоявший на полу у той же стены, где висели травы. На веранде было холодно так же, как и на улице.

Мы отрыли дверь и вошли в дом. Перед нами встала следующая картина. Среднего размера комната, разделённая шторками на зоны. Очевидно, за шторой располагались кровати. Это были, своего рода, спальни. Стены комнаты были оштукатурены и побелены, но от старости и осадки дома штукатурка полопалась и осыпалась в некоторых местах. Свет стен был сероватый из-за закопченности. Пахло дымом, видимо печь была неисправна и выбрасывала дым прямо в комнату. Для привыкших жителей дома это было нормой, но нам показалось, что угар был достаточным, чтобы разболелась голова. В неотделенной шторами комнате располагалась кухня. Вдоль стены стоял старый, пошарпанный и засаленный комод. Посуды на нем было мало, видимо самое необходимое. Стол стоял недалеко от серванта и накрыт был такой же, как и на веранде старой клеенкой, только она была чистой. На столе стояла пустая хлебница и сахарница. Холодильника не было. Небольшие пакетики, очевидно с продуктами, висели на форточках за обмерзшим окном. Штор не было. На окне стояли горшки с засохшими цветами. Половицы в комнате очень широкие, как в семейских домах, в которых мне удалось побывать, но здесь они не были такими прокрашенными. Царское место в центре занимала печка. Она не топилась и была заставлена разными закопченными кастрюлями.

Это все я разглядел гораздо позже, но сначала мы увидели то, что не должны были видеть. Между столом и печкой находилось подполье. Оно было открыто и возле него сидела очень худая, изнеможённая длительным заболеванием женщина. Глаза и щеки совсем провалились, губы напоминали тонкие полоски, нос острый крючок. Женщина была одета в старый и поношенный халат, вязанные гольфы и порванные чуни. Она что-то подавала кому-то в подполье, приговаривала и поторапливала детей, тоже худеньких, одетых неопрятно и грязно в непонятное тряпье, подносить ей что-то. Возле женщины хлопотали трое детей: мальчики десяти и семи лет, девочка, лет пяти. Женщина русская, а дети метисы.

Поглощённые своим занятием, они не сразу заметили нас и продолжали что-то носить матери. Это были какие-то продукты. Но я заметил в стороне стоявшие два десятикилограммовых мешка с надписью: «Мука высшего сорта – Мельница». Лариса тоже заметила эти мешки, мы переглянулись и в этот момент женщина увидела нас. Она резко соскочила, закричала, словно нечеловеческим голосом и упала в обморок. Мы с Ларисой, оставив на полу пакеты с продуктами, бросились к ней. Я подхватил женщину и попросил указать мне место, куда можно было ее уложить. Дети с испуганными глазами повели меня за шторку к кровати их матери.

Женщина очнулась через несколько минут, после того как я ее уложил на кровать. Лариса принесла ей воду, но она, отмахнувшись от стакана, уперлась в подушку и горько заплакала.

В этот момент мы услышали горячий спор. На кухне высокий и худой мальчик, лет четырнадцати, который вылез из подполья, отчитывал своего младшего брата.

– Ты что не запер дверь? Как ты мог? – схватил он за локоть его. – Что теперь с нами будет…

– Булат, не смей трогать брата, – оторвалась от подушки мать. – Я сама… это все я.… я украла эти продукты! – заявила она.

– Мама, что ты? – бросился к кровати Булат. – Прости меня! Я так подвёл тебя! – он закрыл лицо руками и скупо, по-мужски стал всхлипывать, пытаясь проглотить слёзы.

Заплакала маленькая девочка и мальчик. Тот, что постарше, просто молчал, но огромные слёзы катились по его щекам, а глаза выражали недетскую боль и отчаяние.

Лариса стояла молча, наблюдая всю эту картину. Мне казалось, что она вот-вот расплачется сама. Но ее самообладание меня восхищало уже не в первый раз. Лариса с отчаянием смотрела на меня, надеясь получить правильное решение. По ее глазам было ясно, что она уже сделала свой выбор. Теперь хотела узнать, что предпринять хочу я. Мне даже показалось, что это была небольшая проверка.

– Так! Тишина! – сказал я командным голосом, чтобы привлечь к себе внимание. Девочка немного вздрогнула, испугавшись, и я смягчился.

– Давайте не будем плакать! От этого проблему мы не решим. Я так понимаю, ты здесь самый старший мужчина? – обратился я к Булату.

– Да! – пробубнил он.

Все немного успокоились. Мы сели на стулья, и я продолжил разговор с Булатом:

– Расскажи мне все как есть, и я пойму, чем смогу помочь.

Булат вздохнул, посмотрел на испуганную мать и присел на табурет напротив меня.

– Этой ночью я залез в магазин и забрал оттуда продукты на ту сумму, которую должен был хозяин нашей маме за работу. Ничего лишнего не взял!

– Значит, забрал, а не украл? – переспросил я.

– Да! – твердо ответил он. – Я не вор!

– Ты был не один, – вмешался мальчик средних лет. – Я тоже мужчина и буду отвечать за свои поступки!

– Мальчики, что вы говорите. Это я залезла и все вынесла. Это я, – вновь заплакала женщина.

Лариса подошла к ней и подала воду. Она не отказалась и выпила.

– Вы не верьте маме, ей трудно по дому ходить, как бы она в магазин пробралась?

– Так, – остановил я мальчика. – Рассказывайте все по порядку и честно.

Булат начал свой рассказ. В последнее время им совсем было тяжело. Сроки пособия закончились, у матери не было сил поехать в центр и подать новые документы. Да и на дорогу денег не было. Пенсию по здоровью, как сказал фельдшер, оформить можно было только после длительного обследования, постоянного посещения больницы, пребывания в ней на стационаре в течении полугода и прохождения комиссии. Бросить детей Наталья, так звали женщину, не могла. Они, итак, были в постоянном страхе, что может нагрянуть опекунский комитет и забрать детей.

– Это было не допустимо, – сказал Булат, глядя на младшую сестру любящими глазами. – Нам, конечно, помогали сельчане. Тётя Лариса приезжала. Но в один момент, все закончилось и никого… просить я не мог. Стал искать любую работу. Ну где у нас здесь работать? Взрослым ничего не найти, а мне и подавно. Ходил по дворам, колол дрова, убирал мусор. Кто заплатит, кто едой угостит. Но сильно просить я боялся. Чтобы не донесли комиссии. Когда совсем нечего стало есть, мама сказала, что хозяин магазина ей должен за целый месяц. Она не успела получить зарплату, заболела. А он не торопился рассчитаться. Я пошёл в магазин, сказал ему о том, что пора отдать долг, так он меня схватил за шкирку и выбросил вон. Я так сильно упал о камень, что шишка вот… – он показал на лоб, – до сих пор не прошла. Сколько ещё голова болела… После этого случая я и решил залезть и взять товар за мамину зарплату. Мама ничего не знала о моих планах. Знал только Руслан (средний брат). Он мне и помог, без него не справился бы. Но прошу о брате не говорить. Я всю вину возьму на себя! – уверенно сказал Булат. – Мама узнала только тогда, когда все продукты были дома. Она плакала, ругалась, насколько хватило сил. Но было уже поздно. Когда вы подъехали, мы решили все скрыть, но не успели! – закончил рассказ Булат.

Мы сидели молча и внимательно слушали рассказчика, мать всхлипывала, уткнувшись в подушку, девочка прижалась к Руслану и внимательно наблюдала за происходящим, младший мальчик залез на кровать за мать и из-за спины торчали только два испуганных глаза.

– Лариса, нужно выйти, кое-что обсудить, – обратился я к ней.

– Хорошо, – совершенно измученным и растерянным от волнения голосом произнесла она и поплелась тяжёлым шагом за мной на веранду.

Если бы я курил, я закурил бы сигарету и начал разговор. Так уж мне хотелось утопить стресс в табачном дыме. Но сигарет не было.

– Лариса, есть только два пути, – начал я. – Первое: немедленно собрать все ворованное, сани, обувь – следы, которой оставили мальчики, увезти все подальше, сжечь, закопать и постараться всячески отвести подозрения от мальчиков.

– А какой же второй? – спросила Лариса, напряжённо вглядываясь в мое лицо, так как уже солнце ушло на другую сторону и на веранде было темно.

– Второй… – задумался я. – Участковый совсем неглупый человек и при желании он раскроет дело, даже если мы уничтожим улики. Но в этом случае мы будем врагами, преступниками и сообщниками. – Нужно сделать так, чтобы он стал нашим другом, – продолжал я.

– Другом? – спросила Лариса. – Странно звучит.

– Сейчас я объясню… Мы должны рассказать ему все. Он человек добрый и войдёт в положение этой семьи. Возьмём их на свои поруки. Будем заботиться и следить за ребятами.

– А как же хозяин магазина? Он не упустит своего.

– Вот именно! Продукты вернём ему и заплатим сверх этой хорошей суммы. Это лучше, чем мотаться по судам и ничего не получить впоследствии.

– Да, идея хорошая. К тому же платить не придётся. Я кое-что о нем знаю, как он скрывает налоги и перебивает даты срока годности. Думаю, мои доводы о молчании дорогого стоят и более надёжные. Но не перебивать даты годности, я все же его заставлю! – уверенно сказала Лариса. – А если участковый все же не согласится?

– Гарантий нет ни в первом, ни во втором случае. Но все же второй более честный и надёжный. Участкового я возьму на себя.

Лариса с гордостью посмотрела на меня, подошла ближе. Я почувствовал ее нежный запах духов. Близость вскружила голову, кровь подступилась к вискам, сердце бешено билось. Она нежно поцеловала меня в губы. Это поцелуй был невероятно волнительным. Затем она плавно отошла и открыла входную в дом дверь, исчезнув за ней. В тот момент мне показалось, что это всего лишь сладостный сон, сказочное явление, которое на миг вырвало из сердца бурю волнения и восторга и исчезло навсегда и безвозвратно.

Я ещё несколько секунд стоял в оцепенении и не мог прийти в себя. Затем сделав усилие, собрал всю волю и вошёл в дом.

Лариса уже начал рассказывать наш план семье. Мать взволновано и с интересом смотрела на неё. Она уже не лежала, а сидела на кровати. Младшие дети толпились возле неё. Старший сидел на стуле, держа руками голову.

Обсудив все моменты, мы забрали и загрузили в машину украденные продукты. Уговорили Наташу успокоиться, взбодриться и вместе с ребятами приготовить что-нибудь поесть себе из тех продуктов, которые привезли мы. А сами направились к участковому рассказать все обстоятельства дела.

По дороге мы практически не разговаривали. Каждый думал о своём. Но мне было очень хорошо рядом с этой женщиной, даже в тот момент, когда мы шли выполнять сложную и волнительную миссию. Я думал не об этом, а о ней, о ее поцелуе…

Мы подъехали. Возле дома, который занимал Платон Александрович, так звали участкового, уже никого не было. Показания он снял, всех распустил смаковать сплетни о случившемся, а сам остался в участке заполнять и нумеровать протоколы опросов, складывая их в папку для отчета. Наш приход немного удивил его.

– Чем могу быть вам полезен, – спросил он, добавив к словам загадочную улыбку.

– Мы по делу о краже магазина, – уверено прошёл я в комнату, пропустив вперёд Ларису. Затем помог ей сесть на стул в углу комнаты. Сам я сел возле стола участкового, очевидно на место, где давали показания свидетели.

– Что-то видели или слышали? – с ноткой сомнения сказал он.

– Мы знаем все: кто и как проник, что и зачем украл.

Участковый немного остолбенел, но затем вновь засомневался и с улыбкой произнёс.

– Я надеюсь, вы не новоявленные детективы? А то парочка заходила ко мне час назад, раскрыв все дело, – он засмеялся.

– Нет. Мы с серьёзным разговором к вам. И сейчас от вашего решения зависит жизнь пятерых людей, которые в свою очередь несправедливо пострадали и сейчас могут пострадать ещё в большой степени. Мы приехали к вам с уверенностью, что вы человек очень мудрый, справедливый и милосердный.

Видно было, что эти слова ему были приятны.

– Слушаю вас внимательно.

Я во всех подробностях, ярко подчеркивая коварство хозяина магазина и безысходность семьи, их плачевное положение, рассказал все участковому. Заканчивая рассказ словами:

– Именно в ваших руках спасение этих детей и их несчастной матери! Мы готовы сделать все, чтобы помочь им и взять их под своё покровительство. Заметьте, мы положились на ваше благородство и честно пришли рассказать о случившемся.

Платон Александрович тяжело вздохнул. Он действительно был добрый по натуре человек, но и честный. А сейчас его уговаривали скрыть преступление.

– Как я могу скрыть все это? Я всегда честно выполнял свой долг.

– Я не знаю, читали вы Библию или нет, в одной из историй две повивальные бабки обманули царя, чтобы спасти человека и были вознаграждены Богом за их геройство. Проститутка была спасена, потому что обманным путём помогла двум еврейским соглядатаям, мать Моисея была благословенная Богом, что обманула и спасла своего малыша, который в последствии стал великим спасителем своего народа. Ложь во имя спасения оправдана! Неужели эти несчастные дети не достойны этого. Они больше достойны, чем мы с вами вместе взятые, из-за пережитых событий. Неужели именно нашими руками мы их выкинем в пучину новых страданий? Вы хотите этого.

Платон Александрович был ошеломлён моей речью и сидел, практически не двигаясь с серьёзным выражением лица, ни на секунду, не сводя с меня глаз.

– Допустим, я соглашусь спасти ребят и все скрыть, – заговорил он, когда я закончил. – Что делать с хозяином магазина? Как объяснить жителям, что случилось?

– С хозяином мы договоримся сами, – ответил я. – У нас к нему свой подход. А жителям можно придумать новую байку о грабителях гастролерах, которые были пойманы в лесу соседнего района и сейчас не представляют никакой опасности. Жители ещё несколько дней будут обсуждать это событие, а потом забудут о нем из-за отсутствия новых подробностей.

– Хозяин магазина точно будет молчать, – вступила в разговор Лариса. – За это не волнуйтесь. А как устроить, чтобы весть разошлась по всему селу, я уже знаю. Ее носитель ходит у окна и сочиняет в данный момент причину нашего посещения.

Действительно, вокруг участка ходила «местная прэсса» и выискивала новые подробности для сплетен.

– Что вы скажите, Платон Александрович?

Участковый ещё раз вздохнул и громко крикнул:

– Тётя Валя, заходите.

Она медленно зашла в комнату, очищая о тряпку при входе свои валенки от снега. Улыбка и глаза ее напоминали глаза старухи Шапокляк. Только Тётя Валя не была худой, а напротив, полноватой с округлым лицом.

– Вы что-то забыли у меня? – спросил участковый.

– Да, я ещё вспомнила, что видела след санок на снегу, – невпопад ответила она, осматривая нас с ног до головы.

– Да, я видел этот след. Впрочем, дело закрыто. Преступников нашли. Это были приезжие гастролёры. Их уже взяли недалеко от соседнего района. Вот Лариса и Павел сообщили, – показал на нас рукой Платон Александрович. – Они как раз туда ездили в магазин и увидели задержание на дороге. Даже остановились и дали показания. Продукты все по списку нашли в багажнике ворованной машины, – решил наполнить свой рассказ подробностями для правдоподобности. Сотрудники частично даже передали ребятам украденное, остальное забрали для следствия.

– Да, что вы говорите! – вздыхая от любопытства, выпучивая глаза говорила тётя Валя. -Кто бы мог подумать, что так быстро. А почему мы машину не слышали ночью и откуда следы саней?

– Это мы будем выяснять. Но, по-моему, и так все ясно. Чтобы не делать шума, преступники оставили машину за пределами деревни и пошли на дело с санями. Тем более их тоже нашли в багажнике.

– Ну, тогда все понятно, – потирая руками сказала Тётя Валя. – Поэтому мало и нагрузили, – добавляя уже самостоятельно подробности происшествия.

Тётя Валя ушла. Мне хотелось засмеяться, от того как мы здорово огорошили самую проницательную сплетницу села, но я сдержался.

– Спасибо Вам, большое, – подошёл я к Платону Александровичу и крепко пожал ему руку. – Вы сделали большое дело, спасли пять жизней.

– Самое главное, чтобы эти пять жизней в последствии не пошли по наклонной.

– Мы сделаем все возможное, чтобы этого не было! – добавила Лариса.

– Ну теперь езжайте к хозяину магазина и решайте с ним все вопросы. А то скоро, услышав новости, он прибежит ко мне.

Мы простились с участковым и поехали к хозяину. Долго беседовать с ним не пришлось. Лариса сказала совершенную правду, и он, боясь огласки, обещал молчать. Мы не сомневались, что слово будет исполнено. Продукты мы вернули и рассказали нашу версию воровства, чтобы он мог ее придерживаться.

– Постойте, – остановил нас хозяин, когда мы уже хотели уходить. – Возьмите деньги. Это зарплата Наташи с процентами за задержку. Передайте им.

Мы взяли деньги, он молча повернулся и ушёл.

– День сегодня был очень событийным, – смеясь то ли от радости, что вопросы решены, то ли от пережитого стресса, произнесла Лариса, когда мы ехали домой к семье, сообщить им новости.

– Ох, я совсем забыл о своей хозяйке. Я же за продуктами поехал, – схватился я за голову и засмеялся.

– Мы и не ели ничего с утра, – добавила Лариса. – Только сейчас почувствовала жуткий голод. Но ничего, сейчас расскажем ребятам, а остальное – ерунда!

Семья нас ждала в сильном напряжении. Они приготовили еду, пахло вкусно, но никто ни к чему не мог притронуться, даже малыши.

Услышав новости, все ликовали, даже дом стал светлее и уютнее. Все были счастливы, и нас не отпустили без ужина. Дружно и быстро накрыли на стол, дети работали организованно, под руководством старшего, а мама, усаженная на стул в сторонке, с любовью наблюдала, как проворно справляются с хозяйством ее малыши. Девочка, которую звали Софой, разбила тарелку. Но никто не ругался, все засмеялись и решили, что это, на счастье.

За столом мы обсудили примерный план нашей дальнейшей помощи этой семье. Уговорили Наташу лечь в больницу, а детей заберет Лариса.

– Дом у меня большой, места всем хватит. А в вашем доме проведём ремонт, – сказала она.

– Мне неудобно, – опустила глаза Наташа. – Так не должно быть. Столько помощи.

– Наташа, это же временно. Я помогу с пособием. Отца определим погибшим и оформим пособие по потере кормильца. Помогу тебе с пенсией, есть у меня знакомый. Подлечишься, вернёшься в новый отремонтированный дом. Доход будет. И все у вас будет хорошо!

– Уля… Холосо…. – закричала Софа, и все засмеялись.

Когда мы уходили, Наташа ещё раз сердечно обняла нас и поблагодарила.

Я сказал:

– По дороге к участковому я молился и просил Бога о помощи. Он помог. Благодарите и Его.

С Ларисой в этот вечер мы простились легким рукопожатием. Когда я вернулся домой, моя хозяйка была немного сердита на меня. Целый день она ждала продукты. Мне было стыдно. Ухтыш обрадовался моему приходу, и мне даже показалось, что он стал бодрее. Я очень устал. Стоило только опустить голову на подушку и сразу улетел в мир грёз. События, несомненно, впечатлили меня и отразились в сновидениях.

Вновь ромашковое поле, и столько людей ходит по нему, что сложно сказать точное количество. Участковый с гармошкой и мешком муки на перевес распевает песни о нелёгком воровском прошлом. Сельчане то собирались в кучки, то рассыпались по полю перешептываясь, оглядываясь на меня с подозрением, один даже пальцем погрозил мне. Но больше всего меня занимала другая картина. В стороне от всех сидела Лариса, а вокруг неё дети Наташи. Она им что-то рассказывала, а они с большим интересом впитывали каждое ее слово и улыбались. И тут ко мне неизвестно откуда подходит мама и говорит: «Ты живой? А ведь мы тебя схоронили!»

Я поворачиваюсь к маме, а ее лицо меняется на лицо Наташи, худое, бледное и изнеможённое: «Ой, нет. Они меня схоронили…» И голос ее, словно эхо понёсся по всему полю …

Я проснулся весь в поту. Было ещё рано, но спать уже не хотелось. Я встал попить воды. Ухтыш, повизгивая, подполз к моим ногам. Он явно недомогал.

– Ты что, родной? – присел к нему я. – Неужели чумка. Сегодня пойдём к ветеринару, потерпи ещё немного! – потрепал я его за ухо.

Прилёг ещё немного и сон все же сморил меня. Больше ничего не снилось.

Глава 26

С первыми лучами, я загрузил Ухтыша в машину, и мы поехали к местному ветеринару.

Он осмотрел собаку, сомнений не было – чумка.

– Я, конечно, могу вам каждый день пенициллин колоть, но лучше, чем водка средства не найти. Напоите его двумя-тремя ложками. Оставьте воды в чашке. На следующее утро, ему уже легче будет. Если не отойдёт, повторите процедуру. Дальше точно полегчает.

Что ж, по совету ветеринара поехал в магазин за бутылкой. Его уже открыли, все работало, словно никаких событий не было накануне. Воспоминания остались только на языках жителей, обсуждавших все новые описания захвата преступников, которые в последствии оказались бандой братьев, прибывших из Монголии и промышлявших здесь налётами, грабежами и убийствами. В общем эта история на пике своего развития обрастала невероятными подробностями, но через неделю уже никому не была интересна. Участковый встретился с ребятами, провёл с ними профилактическую беседу и на этом все забыли, как страшный сон.

В тот же день, когда мне приснился сон, я позвонил маме. Дома было все в порядке. Мама говорила, что сильно скучает и хотела бы видеть меня. Но готова терпеть, пока я сам захочу приехать.

На следующей неделе я взял отпуск. Ухтыш и правда поправился после водки, радостный и довольный гонял воробьев по огороду и ел как телёнок – все с подряд. Заходил дед Миша и благодарил нас с Ларисой за дела, которые мы сделали. Он был частым гостем Наташи, они в подробностях все рассказали ему, добавив, что и Бог им помог.

– Таким людям особая защита от Него нужна! – сказал дед задумчиво.

– Почему, деда Миша?

– У! Позже все узнаешь, сколько они на себе несут чужого.

Глава 27

Мы с Ларисой съездили в город, чтобы взять направление на обследование для Наташи, купить для ремонта дома материал, некоторую одежду и предметы необходимые для пребывания детей в Ларисином доме. Наше общение с Ларисой было естественным и дружеским, словно не существовало того самого поцелуя на веранде у Наташи. Конечно, мои чувства к ней росли с каждым днём все больше и больше, но меня устраивало положение дел. Строить отношения на том, что имел на данный момент, я не мог себе позволить.

Дела, касающиеся семьи Наташи, двигались хорошо и быстро. Наташу увезли в больницу и положили на полное обследование. Дети переехали в дом Ларисы. Справляться с ними ей охотно помогала помощница по дому, которая вела все хозяйство. К ремонту приступить планировалось чуть позже, с началом потепления. Весна уже полностью вступала в свои обязанности и с каждым днём баловала нас теплым солнышком, капелью и щебетанием птиц.

Через неделю нас вызвали в больницу, так как мы были единственными заинтересованными в жизни Наташи людьми.

Разговор был не длинным, но очень тяжёлым. Доктор объявил, что шансов на излечение нет. Слишком поздно обратились к врачу и пошли необратимые процессы, ведущие к смертельному исходу. Болезнь оказалась намного сильнее истощенного организма. Жить осталось Наташе не больше месяца.

Врачи больше не могли ничем помочь и предложили нам забрать ее домой.

Мы подсчитали нужным сказать всю правду Наташе, потому что она имела право знать и правильно распорядиться оставшимся ей временем. Конечно, разговор был не из лёгких, но, взяв основную часть на себя, Лариса справилась, несмотря на всю тяжесть и боль, которую испытывала сама.

Наташа попросила привезти ее именно домой. Дети тоже должны быть рядом с ней. Мы попросили врача, оставить ее ещё на пару дней, чтобы приготовить дом для возвращения.

– Это уже не впервые, – глотая слёзы, говорила Лариса, когда мы шли по коридору больницы.

– Что, Лариса? Что не впервые? – сочувственно спросил я.

– Я уже говорила своей маме, что ей осталось жить всего 3 месяца. Она умерла от рака через месяц.

Лариса закрыла лицо руками и заплакала. Я обнял ее и почувствовал, что это не просто любимая женщина, это близкий и родной мне человек, с которым я хочу быть вместе всю свою оставшуюся жизнь. И я должен рассказать все о себе, ничего не утаивая. Это был первый раз, когда я серьезно об этом задумался.

Мы привезли Наташу домой. Дети вернулись к ней. Она была очень слаба, что практически не вставала с постели. Старшие дети все понимали, тихо в сторонке плакали, но не давали и виду при матери, что опечалены, чтобы не тревожить ее. Малыши думали, что это обычное обострение, и скоро мама встанет опять.

Лариса наняла сиделку, и сама практически целыми днями проводила в доме, заботясь о детях, хотя они, в силу привычки, справлялись неплохо совсем хозяйством самостоятельно. Я тоже каждый день приходил, помогал по хозяйству и решал организационные вопросы.

Больно было смотреть на Наташу, которая находилась на пороге смерти. Несмотря на это, в голове, даже глядя на измученное и практически безжизненное лицо, никак не укладывалась мысль, что этого человека в ближайшее время не станет. Здоровому человеку сложно понять все, что могла переживать Наташа в эти дни, я хотел знать, о чем она думает, на что надеется и чего бы хотела именно сейчас.

Много времени с ней проводили дети. Дед Миша был постоянным гостем. Он либо беседовал с Наташей, пока у неё были силы, либо молился в каком-нибудь углу дома.

Глава 28

В один из дней Наташа неожиданно стала бодрее, даже показалось, что она пошла на поправку. Мы с Ларисой занимались делами по дому, детей отправили на прогулку.

Наташа позвала нас к себе.

– Возьмите стулья, – попросила она. – Разговор будет долгим.

Мы присели у кровати.

– Дорогие мои, как много вы сделали для меня! -взяла она за руку Ларису и глазами показала, что не нужно сейчас ничего отвечать. – Пока у меня есть силы, я хочу все вам рассказать.

– Я не была такой, как сейчас, – начала свой рассказ Наташа. – Я родом из Нижнего Новгорода. Будучи ещё маленькой, родители меня и мою сестру перевезли в Москву. Там и родился мой младший брат. Родители у меня очень известные на сегодняшний день профессора, ученые и преподаватели МГУ. Папа доктор исторических наук. Он написал и издал более 30 книг в России и за границей. Мама доктор биологических наук и тоже является автором многих книг и статей. Я пошла по стопам родителей: исправная ученица – отличница, медали, красные дипломы, МГУ, кандидат психологических наук.

Мы смотрели на Наташу и нам казалось, что она бредит.

– Я занималась изучением психологии религиозных деятелей, и как раз после защиты кандидатской у нас организовали фестиваль оккультизма, куда приехали шаманы со всех республик. Я, конечно, направилась туда для знакомства и личного общения с этими интересными людьми. Там и встретила своего будущего мужа Чингиза. Он был удивительный человек: эрудированный, любознательный и очень красивый. Я даже не поняла в какой момент на меня нахлынули чувства, и я, словно привороженная, готова была идти за ним хоть на край света.

Когда я рассказала об этом родителям, они подняли скандал и велели выбросить любые мысли о Чингизе. Невиданное дело было, мне – профессорской дочери, связать жизнь с шаманом, неизвестного рода, бурятом из глубинки. Я, не раздумывая, решила сбежать с ним. Несмотря на то, что я была совершеннолетней девушкой и сама могла решать – с кем связать свою судьбу, страх перед родительским авторитетом толкнул меня на эту мысль. Наспех собрав самое необходимое, пока никого не было дома, я отправилась на вокзал, где меня ждал Чингиз.

Мы уехали на Байкал. Проведя две недели беззаботной и счастливой жизни в медовом месяце, я решилась позвонить родителям. Трубку взяла моя сестра. Она никогда не любила меня из зависти. Сестра всегда считала, что родители любят меня больше, что я красивее и умнее ее. Даже младшему брату, который любил меня безумно, доставалось из-за этого.

– Ты? – удивилась она. – Мы тебя похоронили! – кричала она в трубку. – Не смей больше звонить сюда, родители из-за тебя столько всего перенесли. Слышишь! Не смей звонить! – и бросила трубку.

На следующий день я позвонила своей подруге. Она очень радовалась, что я нашлась и рассказала мне страшную историю. Меня искали, а в пригороде какая- то девушка бросилась под поезд. Останки было не опознать, но на ней было такое же платье, как у меня. Вот оно лежит, – показала Наташа на спинку стула, где висело шёлковое платье в горошек. – Родители были убиты горем, на опознание пошла сестра и заявила, что узнала меня. Все решили, что из-за запрета быть с любимым, я покончила с собой. Девушку похоронили под моим именем.

Мне знакома эта история, поймал я себя на мысли.

– Я упросила подругу ничего никому не рассказывать и думала, что мне нужно самой вернуться и поговорить с ними. Время шло, я стала бояться возвращения. От подруги я узнавала все новости о семье. Все свыклись с потерей, и как я теперь могла вернуться. В скором времени родился Булат. Жизнь закрутилась, и я совсем ушла в заботы о своей новой семье.

– Чингиз был в начале отличным мужем и отцом, но со временем, занимаясь шаманством, он стал хуже. Сначала начал пить, потом из дома понёс все что мог, чтобы раздобыть водки. Когда родилась наша младшая, он вовсе стал прикладывать руки. Жизнь стала просто невыносимой. А в один день он вышел и больше не вернулся. Я уже начала тогда болеть. Лечиться не было ни денег, ни возможности. Нужно как-то было обеспечивать семью. Я устроилась в магазин уборщицей, фасовщицей, грузчиком, там и окончательно подорвала здоровье. Остальное вы знаете.

Я сидел в оцепенении от услышанного. Лариса молчала, слова здесь, были неуместны. Мы обдумывали услышанное, сетовали на случившееся и понимали, как одно решение человека, может изменить его жизнь в корне.

Я смотрел на Наташу, и мне хотелось увидеть в ее глазах ответ на вопрос: жалеет ли она?

– Нужно позвонить родителям, – прервала наши мысли Наташа. – Я долго думала об этом. Время пришло! – она приподнялась с подушки. – Там на полке блокнот, – показала пальцем на стоящий у стены шкаф. – Телефон на последней странице…- слабо произнесла она, упала на подушку и потеряла сознание.

Прошло минут двадцать, когда Наташа открыла глаза и спросила слабым голосом:

– Вы нашли? Нашли записную книжку?

Лариса подала ей старую небольшого размера телефонную книжку. Наташа слабыми руками начала перебирать листочки. Дети вернулись с прогулки, вели себя тихо. Они вообще за все время болезни вели себя как настоящие герои. Даже малыши никогда не ныли, не шалили и не требовали к себе никакого внимания. Софа однажды так сильно ударилась о край стола. Мы думали сейчас разревется, ребёнок все же, взрослый бы застонал. Но нет! Она зажала рот руками, лишь тихий стон невольно вырвался из ее маленького рта, и огромные слёзы покатились по лицу. Мама спала, нельзя будить, а расстраивать тем более.

Дети наблюдали за новыми действиями мамы. Им было интересно и волнительно, что она ищет в этом маленьком блокноте, который ранее волновал ее и расстраивал. И сейчас она нервно листает его.

– Вот, вот он! Телефон наш домашний, – протянула она мне открытую на одной странице записную книжку дрожащими руками. – Я его, конечно, наизусть знаю, но боялась, вдруг перепутала.

Она легла устало на подушку, закрыла глаза на мгновение. Пот проступил на ее лбу. Все молчали и ждали.

– Нет! Домой звонить нельзя! Они не поверят. Что же делать? – вздохнула она. Голос ее хрипел. – Наберите мне ее… – мою подругу, ниже номер есть, номер сотовый.

– Сейчас? – спросила Лариса. – Тебе нужно отдохнуть!

– Сейчас! – с неизвестно откуда взявшейся силой сказала Наташа. – У меня нет времени!

Я набрал на телефоне номер и подал его Наташе. В трубке пошли гудки. Ответил женский голос.

– Маша, это я, – сказала Наташа. – У меня мало времени, послушай, не тараторь! Я умираю! – последовала пауза в трубке. – Позвони родителям. Расскажи все. Пусть простят меня, проси их… – женщина что-то ответила. – Маша, я жду! Я жду твоего звонка.

Наташа повесила трубку и закрыла глаза.

– Мне нужно немного отдохнуть, – сказала она и ушла в неглубокий сон. Лишь одеяло поднималось слегка от ее дыхания, что успокаивало нас. Она ещё жива! Мы тихо выполняли свои дела.

В тишину ворвался звонок. Он словно взрыв испугал всех, но более волнительно поднялась со своей подушки Наташа.

– Кто? Кто звонит? – спрашивала она, протягивая руки к телефону.

Номер не определился. Я взял телефон и принял звонок.

В трубке услышал голос женщины, она плакала.

– Наташа?

– Нет, это Павел, ее друг, – ответил я.

– Правда, что она жива? – спросил дрожащий голос женщины.

Этот вопрос смутил меня. Она сейчас была жива, но стояла одной ногой у смерти.

– Да! – я догадывался, что это была мать Наташи.

В трубке послышится надрывный стон, разговор кого-то другого. На другом конце что-то происходило. Женщине видимо стало плохо, кто-то поддерживал ее. Затем я услышал мужской голос:

– Мы перезвоним…

Короткие гудки…

– Что там? – спросила Наташа.

– Они все знают, – произнёс я как можно мягче.

Я рассказал все, что понял из разговора. Наташа молча плакала.

Через час поступил второй звонок.

Наташа спала, я вышел на улицу.

Звонил отец Наташи. Я рассказал ему все, что знал. Разговор был тяжелый. Григорий Петрович, так звали папу, сказал, что завтра утром они вылетают в Улан-Удэ.

Глава 29

Лариса встретила родителей и привезла их в дом Наташи. Я остался дома, чтобы мы могли подготовиться ко встрече. Наташа очень волновалась. Она ничего не говорила про это, но металась по подушке, совсем не спала и, временами резко приподнимаясь на кровати, слабым голосом спрашивала, все ли готово.

Все были взволнованы. Дети наводились больше кипишь, нежели чем помогали в приготовлениях.

Подъехала машина, все остановились в тех местах, где их застало это событие и волнительно стали переглядывается. В дверь постучалась и, не ожидая нашего ответа, вошла красивая женщина, она выглядела лет на сорок, но по рассказам Наташи, ей должно быть около 57 лет. Ее пропускал высокий и худощавый мужчина лет шестидесяти. Оба были хорошо и дорого одеты, и ухожены. В каждом элементе гардероба, в прическах, в чемоданах, которые закатились следом за хозяевами, чувствовался достаток. Если бы эти люди стояли в дорогом отеле, то их благосостояние не было настолько разительным, как это было здесь, среди убогости и нищеты. Но они как будто ничего не видели вокруг себя. Женщина, наполненная слез глазами, искала в доме одну цель, ради которой они пролетели более 5000 километров, и, найдя Наташу, бросилась к ней, упала на колени и громко разрыдалась

– Люба, Люба, – успокаивал ее муж. – Мы же договорились с тобой. Ты испугаешь Наташу, ей сейчас нельзя.

– Да – да, – слабым голосом произносила она и продолжала плакать.

Вместе с ней плакала Наташа, насколько хватало у неё сил. Этот плач был похож больше на щебетание воробья или ещё какой-либо несчастной птицы, попавшей в беду.

Эту картину невозможно было наблюдать без слез, что в конце концов плакали все, не исключая и меня.

В скором времени все постарались взять себя в руки, успокоили детей, и мы стали хлопотать по кухне, чтобы накормить прибывших. Хотя никто есть и не мог. Но нужно было что-то делать, чтобы всех привести в чувство.

Мать продолжала сидеть на кровати, сжав руку Наташи и прижимая ее к своей щеке. Отец ходил по комнате, словно не мог найти себе место, поглядывая периодически на дочь и не справляясь с болью от увиденного, отводил глаза и закрывал руками лицо.

Когда немного все успокоились, мы напоили чаем гостей. И только после этого мама смогла говорить с дочерью.

– Как же так, Наташа? Почему ты не перезвонила ещё раз, после разговора с сестрой? – Она отвела голову. – Господи! Ничего бы этого не было, если бы мы знали…

– Мама, все так, как должно быть, – глядя в глаза матери и улыбаясь, блаженной улыбкой говорила Наташа. – Ты лучше посмотри, какие у тебя внуки!

Женщина словно очнулась. Она действительно никого и ничего не видела вокруг, кроме умирающей и давно потерянной дочери.

– Папа, иди сюда! – позвала Наташа отца. – Мои любимые ребята, подойдите.

Дети все это время скромно толпились в одном углу, не смея привлечь к себе внимания. Когда мать позвала их, они послушно, друг за другом подошли к кровати. Наташа с любовью представила каждого родителям. Любовь Николаевна обняла всех по очереди, Сергей Леонидович тоже. Было видно, они приняли этих детей. В этот момент они стали родными.

После приезда родителей Наташа прожила всего три дня. Она со всеми успела проститься, дед Михаил крестил ее и благословил, говоря, что, покаялась Наташа, а это самое утешительное для нас и теперь она будет счастлива с Богом, все мучения позади.

Родители были, конечно, безутешны и уже второй раз горько оплакивали свою дочь, сетуя на то, что так мало времени смогли провести с ней.

Дети были стойкими. Горе разбило их сердце, но они оказались намного взрослее и умнее взрослых, проявляя мужество. Старшие успокаивали себя, чтобы не пугать младших, младшие понимали это и успокаивали себя, чтобы не расстраивать старших.

Стоя на могиле дочери, Любовь Николаевна говорила:

– Все что произошло – это по нашей вине. Вся ответственность на родителях. Поглощённые своими грандиозными идеями, творениями, стремлениями и целями, мы не видим рядом с собой самого главного и ценного. Мы потеряли много лет назад ни только Наташу, но и ее сестру. Зависть и ревность, причиной которых было наше невнимание к детям, стали ценой жизни одной дочери и порванными отношениями с другой. Вернуть все и исправить уже нет возможности, но не повторять такое и других научить, есть ещё шанс.

Позже мы узнали, что сестра Наташи практически не общалась с родителями. После очередного конфликта она уехала в другую страну и лишь изредка отправляла письма о том, что жива и здорова. Брат пошёл в морской флот и в скорости готовился принять звание и корабль в командование. Родители очень гордились им, но тоже редко видели сына.

Безоговорочно было решено, что дети поедут с бабушкой и дедушкой. С документами пришлось повозиться, потому что отец не был признан умершим, но хорошая знакомая Ларисы поспособствовала, и через 2 недели новая семья отправилась в Москву.

Глава 30

Наши отношения с Ларисой практически не развивались. Было не до этого, да и события, в которых мы находились в последнее время, никак не способствовали романтике. Но сближение произошло однозначно. Поддержка друг друга и то, что мы узнавали о друг друге каждый день, сделало нас родными людьми.

Ещё за день до смерти Наташи я принял решение рассказать Ларисе о всех обстоятельствах, которые привели меня в этот далекий край.

Я долго размышлял, как будет проходить наш разговор, создавал в своей голове картинки моего признания и продумывал всевозможные варианты реакции Ларисы. Уже несколько ночей я не спал, в ожидании этого тяжёлого разговора. Даже Ухтыш рядом со мной был чем-то взволнован, словно ему передавалось мое замешательство. Я был рад, что вышел из отпуска и мог уединяться в лесу со своими мыслями.

Настал день икс, когда я должен был встретиться с Ларисой в доме у Наташи, чтобы помочь ей привести его в порядок перед продажей. Родители Наташи попросили нас позаботиться обо всем.

И уж было я настроился и убедил себя, что время пришло, но одно событие способствовало перенесению моего разговора на более поздний срок.

Машина Ларисы стояла возле дома Наташи, когда я подходил к нему, обуреваемый волнением. Но мне показалось, что в окне промелькнула фигура мужчины. Я за волновался, все ли в порядке, и спешно зашёл в приоткрытые ворота.

На веранде что-то изменилось. Исчезли ритуальные предметы, все что напоминало о хозяине – шамане. Я заволновался ещё больше и быстро открыл входную дверь. Лариса сидела лицом ко мне за обеденным столом, перед ней на стуле, опершись локтями о стол и схватив руками голову сидел незнакомый мужчина, очевидно бурятской национальности и тихо всхлипывал.

Лариса привстала, увидев меня, улыбнулась:

– Паша, это Чингиз, муж Наташи.

Чингиз приподнял голову, увидел меня, подскочил со стула и виновато посмотрел.

– Павел, это вы! Спасибо, спасибо вам за все! – пролепетал невнятно он. – Лариса все рассказала…

Кровь ударила мне в голову. Я хотел подойти и стукнуть его со всего маха. Лариса почувствовала это, подошла и взяла меня за жилистый кушак, который я стиснул до боли в ладони. Почувствовав ее прикосновение, я словно схватил спасительный глоток воздуха в момент, когда задыхаешься. Это немного успокоило меня.

– Я понимаю вас, – произнёс это человек, уничижая себя собственным осуждением. – Вы вправе гневаться на меня. Я не прошу о милости, не достоин ее, но прошу только выслушать весь ход событий, которые произошли со мной, а затем решите для себя осудить меня или нет.

Я дал понять Ларисе, что спокоен, молча прошёл в комнату, взял стул и сел на него словно всадник на лошадь, оперившись локтями в спинку, а ладони сомкнул в замок. Лариса села рядом. Чингиз начал свой рассказ словно подсудимый на суде, изредка поднимая глаза.

– Я очень люблю Наташу… вернее любил … – глубокий вздох сопроводил начало рассказа. Когда мы с ней познакомились, я только начинал путь шамана. Я родовой шаман, и из поколения в поколение передавалась эта традиция от отцов к сыновьям. За год до поездки я успешно прошёл обряд инициации и был вполне действующим молодым шаманом. Наташа в первую минуту очаровала меня своим умом, жизнерадостностью и невероятно сильной энергией.

Все эти вещи были не сопоставимы с образом Наташи, которую знали мы.

– О наших отношениях родители и слышать не хотели, тогда она предложила бежать. Я удивлялся ее бесстрашию. Мы уехали. То, что вы знаете я не буду рассказывать, но скажу кратко. Первые годы мы были очень счастливы. Но чем больше я занимался шаманизмом, тем больше духи начинали владеть мною. Мой отец ещё молодым покончил с собой. Все говорили, что он спился и в белой горячке повесился. Мне было тогда всего 9 лет и все, что я помню о нем, так это, как он в пьяном угаре кричал: «Уйдите, уйдите от меня… ничего вам, не дам…, ненавижу вас…». Бывало, бросит что-то увесистое в стену. Сколько раз чудом мы с мамой спасались от удара. Мама думала, что он нас ненавидит. Я в семье был один. Последнее время, как только мама почувствует опасность, мы старались уходить из дома, а в один день мы вернулись домой отца уже не было. Искали долго, нашли в лесу, он висел на дереве и уже покрылся опарышами. Почему-то его не закрыли крышкой от гроба, и пока гроб стоял в доме, маму посадили снимать с тела опарыши, которые периодически появлялись на отце. А еще помню запах, запах смерти. После похорон в первую же ночь я услышал посторонние голоса. Они смеялись и шептались. Разобрать слова я ещё не мог. Старейшины сказали, что дар отца перешёл ко мне и интенсивно начали меня готовить к миссии.

А теперь вернёмся к тому времени, когда я вам рассказывал, что духи стали сильнее воздействовать на меня, с каждым разом их количество увеличивалось. Я уже не мог справляться с ними. Я видел, как сидели бесы на моих близких, на Наташе, детях. Они разговаривали со мной, издевались, насмехались и требовали водку. Я пил вместе с ними, сначала чтобы задобрить, затем уже не мог остановиться. Тогда я понял отца. Он кричал не на нас, на духов, которых видел и которые издевались над ним. Я перестал помогать людям, деньги закончились, я стал все продавать из дома. Но самое страшное, я не мог спать. Когда не спал несколько суток, окружённый хаосом духов, я выбежал из дома и бежал куда несли ноги, бесы гнались за мной, проклинали меня, покрывая матерными словами. Очнулся я в лесу. Безумство мое было близко. Сил уже совсем не было. Не помню, как, но я оказался в избушке лесника. Кто-то протопил печь, сделал для меня травяной отвар для восстановления сил. Приподнявшись на лежанке, я увидел деда Мишу. Он стоял на коленях и молился за меня. Меня мутило. Я успел выбежать из домика. С учетом того, что я не ел ничего уже несколько дней, но из меня летело невероятное количество чего-то противного и чёрного. После этого я лёг и проспал, как говорил дед, несколько суток. После этого голоса и духи стали приходить нечасто. Дед помогал мне и все рассказывал мне о каком-то Иисусе, но я ничего не понимал и не хотел.

В одну из ночей мне вновь стало очень плохо, духи стали меня донимать. Я выбежал из дома на дорогу и остановил первую попавшуюся машину. Так я попал в город. Я стал бомжевать. Сидел в переходе, духи мне рассказывали все о людях, я им предсказывал, они платили копейки. Конечно, появились люди, которые управляли всеми попрошайками и наехали на меня. Я стал делиться с ними заработком. Но однажды ко мне подошли молодые люди и предложили помощь. Я не выдержал и расплакался. Последнее время кроме грубости и слов унижения я ничего не слышал. Они забрали меня и привели в центр реабилитации. Там я и узнал, кто такой Иисус, и получил освобождение от своего родового дара, а вернее проклятья.

На первом же богослужении я видел видение, что Бог поднял меня, а с меня стекла чёрная слизь, образуя огромную лужу. Освобождение от бесов я получил через несколько дней. Ещё несколько месяцев проходил реабилитацию. Я очень виноват, что не сообщил семье о том, что, жив. Я думал, сейчас восстановлюсь и сразу поеду. Когда я стал выходить на улицу встретил дальнего родственника. Он рассказал мне, что я в розыске. О семье он ничего не знал, так как мы давно потеряли связь. В деревне родных никого не осталось, Наташе никакой поддержки. Да и она не обращалась никогда. Родственник рассказал, что, когда приезжала милиция узнать обо мне информацию, все родные обратились к шаманке. Та сказала, что у меня защита теперь, самый сильный – Иисус. Она ничего не может про меня более узнать, но подтвердила, что я жив. После этой встречи я поехал домой. Но опоздал. … – закончил рассказ Чингиз.

– И что дальше? – спросил я.

– Я поеду к детям

– Вы думаете родители Наташи будут рады вам?

– Я все понимаю. Буду делать все возможное, что получить хоть малую долю их прощения.

– Чингиза не лишали родительских прав, – начала Лариса. Хотя он официально признан погибшим. Но через суд возможно восстановить документы. Я помогу. Чингиз не захотел финансовой помощи, но мы решили, что он сам заработает. Мне давно нужен шофёр – экспедитор.

На этом мы оставили Чингиза одного со своим горем и болью. Я смягчился к нему, но негодование все же не оставляло. Лариса чувствовала это.

– Паша, он виноват. Но дети должны расти с отцом. Я верю, что люди меняются.

– Ты мое золото, – сказал я и поцеловал.

Глава 31

Домой я вернулся счастливым. Мы весь вечер гуляли, разговаривали, наслаждались общением друг с другом. Но одно меня угнетало: я не решился Ларисе рассказать то, к чему готовился, с чем шёл на встречу. Завтра я решил покончить с этим и быть откровенным с ней. Я плохо спал ночью, постоянно ворочался и лишь под утро усталость сморила меня, и я заснул.

Мой сон не приходил ко мне долгое время, но вот я опять вижу поле, ромашки и маленькую реку, почти как ручей, делящую поле на две части. У реки спиной ко мне стоит Саша. Я подошёл к нему и стал вместе с ним смотреть на реку, на ее розовые переливы, играющие на закате, и слушать спокойное журчание волн.

– Ты здесь останешься? Или все-таки перепрыгнешь? – неожиданно спросил Саша, не глядя на меня.

– А что бы ты сделал? – спросил я его.

– Ты сам должен решить, – ответил он, повернулся от меня и пошёл вдоль реки, исчезая во внезапно появившемся тумане.

Я смотрел до последнего, пока его фигура не исчезла. Туман рассеялся, ромашковое поле поглотило реку, и я проснулся. Сидя на кровати, я долго смотрел в окно, встречая рассвет. Я думал, все вывешивал и принял решение.

С Ларисой мы договорились встретиться вечером. После обхода по лесу, я заехал домой, переоделся и отправился на встречу. На сердце было тяжело и волнительно. Впервые в жизни я встретил человека, с которым хотел бы провести все свои годы, родственную душу и сейчас я шёл, чтобы от неё отказаться. Я знал, что она любит меня и ещё больнее мучила мысль, что мое дорогое сердце будет разбито. Я вспомнил то чувство, которое мне казалось было утеряно, когда ты приносишь людям только боль и осознаёшь это, жалеешь, но ничего сделать не можешь.

Лариса встретила меня счастливой улыбкой, приготовила ужин и была немного смущена моим грустным видом, не находя объяснения, столь явным переменам.

– Паша, что случилось? – не выдержала она напряжения.

– Лариса, нам нужно серьезно поговорить, – взял я ее за руки и посадил подле себя.

– Ты меня путаешь, – улыбнулась она, пытаясь смягчить серьёзность обстановки.

– Мне нужно было это сделать ещё давно. Но постоянно какие-то обстоятельства мешали мне. Вчера я был уже в полной решительности, но Чингиз сбил все мои планы. Лариса, просто выслушай сейчас меня, а затем решишь, как быть.

Я начал свой рассказ с самого детства, как мы росли с Сашей, как складывались наши отношения… все, ничего не утаивая. Когда я рассказал про случившуюся трагедию, Лариса молча плакала. Просто огромные слёзы заливали ее щеки, но не было слышно ни одного звука, ни всхлипывания. Мне хотелось кинуться к ее ногам, утешить и закончить свой рассказ. Но нет, я принял решения и должен ей об этом сказать!

Затем я рассказал о нашей подмене документов, и что я сейчас по документам совершенно другой человек, даже имеющий жену и двух детей. Лариса молчала в напряжении, ожидая, что еще я готов ей рассказать и что может еще больше разбить ее. И вот настал момент, когда я огласил своё решение.

– Лариса, сегодня утром я принял решение! Так больше продолжаться не может. Я хочу поехать в Москву и признаться во всем. Этот обман тяготит меня. Я понимаю, какие будут последствия. И я не в праве держать тебя. Я не достоин быть рядом с тобой, и я решил…

– Тише, – сказала Лариса, обняв меня за голову. – Как ты мог за меня все решить? Я люблю тебя! И чтобы не произошло, я буду рядом, – закончила она и нежно поцеловала.

С меня свалился камень, и я утонул в этом родном мне человеке, благодаря ее и вознося за великодушие.

Глава 32

Все мои сборы в Москву заняли 2 недели. Я поговорил с Анатолием Аркадьевичем и объяснился, что возможно и не вернусь. Он выразил надежду, что все же ещё увидит меня и обещал пока придержать место.

Билеты были куплены. Лариса хотела отвезти меня в аэропорт, но я отказался, не хотел увеличивать время нашего прощания. Самым тяжёлым для меня было объяснить Ухтышу, что я вынужден оставить его здесь. Я попросил Ларису позаботиться о нем. Недаром говорят, что собаки все чувствуют и понимают. Я разговаривал с ним весь вечер, а он, положив морду на колени грустными собачьими глазами, поглядывал на меня.

Накануне заходил дед Миша. Я все объяснил ему, он лишь добавил:

– Бог все усмотрит!

До автобуса меня провожали Лариса, дед Миша и Ухтыш. Когда я тронулся, пес побежал в след автобусу, но я видел, что Лариса успела догнать его, обняла за шею и заплакала. Так они и остались тоскливой картинкой в моей голове и сердце.

Сидя в самолёте и вглядываясь в облака, я представлял разный исход, который только мог ждать меня, но мысли о Ларисе врывались в мою голову и разрушали все волнения и переживания.

Я попросил маму не встречать меня. Взяв такси в аэропорту, я немного задремал на заднем сиденье. Проснувшись, уже стоял возле подъезда родного дома. Нахлынуло на меня все разом: воспоминания, волнения и переживания. Я, не торопясь вышел из такси, рассчитался и поплёлся к подъезду. Я очень соскучился по маме, но встречу торопить не хотелось. Конечно, чувство вины перед ней немного притупилось, но все же ещё беспокоило меня. Не стал вызывать лифт. Пока я поднимался, молился. Становилось легче. Я подошёл к двери, и вот рука не поднимается нажать кнопку звонка. Неожиданно я услышал, как в замочной скважине провернулся ключ, и дверь открылась. В дверях стояла Мама. Она почувствовала меня. И как у них это получается?

– Паша, – только смогла произнести она и бросилась ко мне со слезами.

– Паша, как ты похорошел! – сказала мама, когда мы уже сидели на кухне за столом, за плотным и вкусным завтраком. – Возмужал! Какой ты у меня красивый!

– Мама! – улыбнулся я.

– Это все воздух свежий. Ну, расскажи какой там лес, Байкал. По телефону совсем все коротко было.

– Мама, там невероятно красиво. Я полюбил эти места, они стали мне родными.

– Когда ты привезёшь меня знакомиться с Ларисой, я и посмотрю всю эту красоту, – неожиданно выпалила мама.

– Знакомиться? Я ни слова не говорил тебе о наших отношениях!

– Ты думаешь маме много знать нужно? Достаточно твоих коротких предложений о ней, но довольно частых, чтобы можно было понять, все твои чувства.

– Мама, ты каждый раз меня удивляешь! – улыбнулся я. Но сразу омрачил свои мысли, вспомнив, зачем я приехал.

– Мама, не будет свадьбы, – решил сразу признаться я. – Я приехал, чтобы расставить все точки над «и». Я хочу признаться, и пусть настоящий герой получит своё имя.

Мама присела на стул и замерла. Я чувствовал, что слёзы были близко, но что-то более сильное останавливали их.

– Паша, – взяла она меня за руку. – Саша и так остаётся большим героем для нас. Этого достаточно. Ты понимаешь, что не один будешь нести за это ответственность? Пострадают многие люди.

– Я понимаю, но думаю, это будет справедливо.

– Я должна кое-что рассказать тебе. Помнишь своего командира, который в курсе подмены?

– Игорь Юрьевич? Да, конечно. Как мне забыть его?

– Он сделал все возможное, чтобы помочь Лене. С первых дней Игорь оказывал ей всякую помощь. Возил куда нужно, собирал детскую мебель. Помог закончить с ремонтом. Был в трудные минуты рядом. Я стала замечать, что отношение Игоря меняется. Но Лена отвергала этот факт. Он очень полюбил детей, проводит с ними много времени. И буквально пять дней назад Лена приехала ко мне и сказала, что Игорь сделал ей предложение. Она очень переживала, что прошло мало времени, боялась моего осуждения и даже хотела отвергнуть предложение. Мы долго говорили с ней. Я пыталась понять ее чувства, не обманывает ли она себя? Не сделала ли в лице Игоря подмену, принимая благодарность за любовь, но поняла, что ее чувства искренние. Я объяснила Лене, что для меня самое важное – это ее счастье и счастье моих внуков. И что в моих мыслях нет ни капли осуждения. Лена мне как дочь, я благословила ее и пару дней назад она приняла предложение. Паша, подумай, а теперь ты готов разрушить ее счастье своей правдой? Ты сможешь сейчас ещё раз отнять у неё дорогого человека?

Что я был в недоумении – это мягко сказано. Мысли путались в голове. Мне нужно было на воздух. Я сказал об этом маме, оделся и вышел.

Погода была солнечной, тёплой и по-весеннему приятной. Я вспомнил тот день, когда узнал новости о Саше и бродил по тоскливому городу, под дождём в поисках смерти. Сейчас все было иначе. Я не понимал, что должен был чувствовать, разочарование или радость от разрушенных планов, тоску или счастье о возможном будущем. Я спрашивал у Бога, правильно ли то, что я должен ради близких сохранить молчание? И справедливо ли мне иметь счастье на том основании, что я имею? Что мне чувствовать: вину или простить себя?

Полное понимание мне пришло после встречи с Леной. Мы поговорили с ней откровенно, по душам, объяснились во всем. Я попросил прощение, и она простила. В сердце пришел мир.

Мои племянники были славными малышами, очень похожими на нас с Сашей. Я полюбил их всем сердцем. Пока был в Москве, старался провести с ними больше времени в промежутках между решением вопросов по документам – оформление развода.

С Игорем я тоже поговорил и приложил все усилия, чтобы понять его искренние намерения по отношению к Лене. Но понял, он любит ее. Зная его ещё по службе, он был хорошим человеком и достойным офицером. Я был уверен, что Лена в надежных руках.

Через связи Игоря, мы поменяли в паспорте и во всех документах имя. Я вновь стал Павлом по документам. От этого мне стало спокойнее.

Через месяц я купил билеты на самолёт в дивные и загадочные края Сибири, ставшие мне Родиной, потому что именно там я родился заново, обретя желание жить, обретя Бога и смысл существования, где был одарён самыми близкими и верными друзьями, и где меня ждала родная и любимая женщина.

В полёте мне снилось ромашковое поле, и я бегущий по нему с радостью к тем, кто ждал меня на другом конце.

P.S.

Не хочу томить читателя тем, что не расскажу о дальнейшей судьбе героев нашего романа. Поэтому с удовольствием поделюсь дальнейшими событиями.

Чингиз улетел к своим детям. Сначала все настороженно приняли его прибытие, но со временем увидели изменения и поверили в него. Он устроился на работу, стал служить при церкви, жил в доме родителей Наташи, стал заботливым и любящим отцом.

Лена и Игорь поженились. Они были счастливы друг с другом. Спустя некоторое время у них родилась ещё одна очаровательная девочка, которую назвали в честь мамы Паши и Саши.

Мама продолжала помогать им во всем. Но иногда улетала на Байкал к Паше, где тоже была нужна помощь.

Дед Миша продолжал нести сельчанам своё служение в помощи, но главное, в мудром наставлении и спасающем Евангелии. Паша с дедом с каждым днём становилось все ближе. Но через два года дед Миша занемог. Он болел совсем немного и совсем не доставлял забот своим друзьям, которые ухаживали за ним. Ушёл дед в молитве и песнопении. Хоронили и оплакивали его всей деревней. Библия деда до сих пор хранится в Пашиной семье и от неё созидается молодое поколение.

Паша и Лариса обвенчались. Конечно, как и в любой семье, бывало, разное и размолвки, и недопонимания, но они были такими редкими и короткими, что быстро забывались. У Паши и Ларисы родились двое детей: мальчик и девочка, а больше всех заботился о детях уже не молодой пёс – Ухтыш. Паша продолжал лесничество, а Лариса своё дело, но ценностью в их жизни всегда была вера и семья. А опыт пройденного пути, напоминал о благодарности за то, что они имели, за ту любовь, которая была им дарована не за заслуги, а по милости.