Посвящено С.Д.
День
Том подумал, что жить на свете не так уж плохо. Тук-тук-тук. Сам того не подозревая, он открыл великий закон, управляющий человеческими действиями, – «Бред! Бред! Бред!» – …а именно: для того чтобы мальчику или взрослому захотелось чего-нибудь, нужно только одно – Тук-тук-тук – чтобы этого было нелегко добиться – Тук-тук-тук.
– Папуля, можешь, пожалуйста, потише?
Женщина, сидевшая у изголовья кровати, захлопнула книгу. Тонкая, исхудавшая рука легла на детскую кучерявую голову и принялась её нежно поглаживать. Стук не переставал.
– Борь, правда, заканчивай. Ребёнок спать хочет, а ты мешаешь, – споткнувшись о подавленный зевок произнесла женщина.
– Да, конечно. Ложимся, – словно отмахиваясь, второпях выскочили слова из-за большой спины, чьи руки нервно бегали по клавиатуре, перепрыгивая с буквы на букву, стирая и набирая.
Тяжелый вздох, донёсшийся со стороны кровати, смешался с неразборчивым постукиванием.
– Засыпай, солнце. Папа немножечко ещё попишет и ляжет. Вдохновение, понимаешь?.. – пухлые губы мягко прижались к крошечному лбу, недовольно сморщившемуся от шума.
Маленькая стрелка уже перескочила через цифру двенадцать, когда грубые пальцы оставили в конце строки последнюю точку. Большая, широкая спина медленно развернулась. Устало потерев покрасневшие глаза, мужчина взглянул на кровать, откуда по комнате растекалось тихое посапывание: жена с дочерью давно спали.
Пухлые, слегка грубоватые руки медленно прокрутили колёсико на печатной машинке. Достали исписанный лист. Погасили настольную лампу.
Вечер
Вечер стоял морозный. Крупой рассыпались по мощеной мостовой крошечные детские шажочки вперемешку с широкими, взрослыми. Две пары ног с окаменевшими от холода пальцами, звонко стуча каблуками, перепрыгивали оледеневшие лужи.
– Пап, а ты в пропасть улетел! Видишь, на красную плитку наступил!
– Я был ослеплён, не считается, – с улыбкой произнёс мужчина, рукавом стирая туман с запотевших очков.
– А я сегодня у Вари была. Ей перчатки такие подарили, белые-белые, длинные. Она в них прям как принцесса. До локтя такие! – задорно продолжал звенеть детский голосок, – а ты сегодня опять в круге единомышленников будешь?
– Да, солнце, снова в типографии. Нужно кое-что доделать.
– Жаль.
Шлёп. Маленький ботинок приземлился прямо в лужу. Губы сжались, глаза испуганно округлились, и взглянули вверх. Великан, нахмурившись, смотрел куда-то в даль. Снизу раздался облегченный выдох – не заметил. А в большой голове сверху роились мысли…
…перчатки. Белые, как у принцесс. До локтя.
Ночь
По комнате расплывался запах еды. Медленно поднимаясь к носу, он резонировал тихим урчанием в животе. В ушах звенели бокалы, периодически сопровождаемые короткими тостами. В одной из комнат басили стихотворения, в другой – пальцы разбегались по наборной машинке. Под потолком сигаретный дым молоком, размешанным в кружке с кофе, закручивался в аккуратные спирали. Своеобразный Сен-Реми-де-Прованс для неудачников с литературными способностями.
Два силуэта вырисовывались перед закатом, врывающимся в комнату небольшим квадратом.
– Соня опять обиделась. Спать ночью не давал – печатал… Я её понимаю. Сложный я человек, тяжелый. Стыдно мне. Но поделать ничего не могу: как стукнет что-нибудь в голову посреди ночи, так до утра сижу, строчу. Дурак я.
Тяжелый вздох донёсся из слегка приоткрытых губ, зубами придерживающих тонкую сигарету. Два тощих, длинных пальца ножницами ухватились за её кончик, медленно утопая в дыму. Губы вот-вот собирались что-то произнести, как на плече собеседника оказалась чья-то взволнованная рука.
– Борис, я Вас всё никак найти не могу. Вот, новый закончил недавно, Вы только оценить сможете. Ну и Вы, Анатолий, послушайте, – молодой, лет 20, человек, со слегка растрёпанными смольными кудрями, стоял позади Бориса. Большим пальцем второй руки он нервно потирал краешек бумаги, на которой что-то было пропечатано.
– Конечно, слушаем…только Коль, пока ты не начал. Не знаешь, где у нас белые, длинные перчатки достать можно? Чтобы по локоть были. На детскую ручонку.
Парень сделал вид, что на секунду задумался, а потом так же задумчиво покачал головой. Затем встрепенулся, приподнял наполненную воздухом грудь и вдохновенно начал:
Шагаю по лесу, по тёмным завесам,
По узким тропинкам пробираюсь в глубинку.
Я чувствую запах цветов и растений,
И в этой природе просыпается гений…
Ещё через три строфы парень победно произнёс последнюю строчку. Еле заметно улыбнувшись, он гордо поднял взгляд на слушателей.
– Коль, я бы начало доработал. Ну и середину немного исправить. Глубинка – глупость. Неправильно взял. Да и конец…и в целом… – замялся Борис, проглатывая все неприличные слова, которые так и рвались наружу – идеально опишут, да как бы не обидеть.
– Дрянь. Тут и говорить нечего, – тонкие пальцы снова схватились за кончик сигареты, скрывая в дыму сморщенное лицо говорящего.
Глазами, полными презрения, оббежал молодой человек своего критика. Ухмыльнувшись и слегка прищурившись, он быстро развернулся на носках и пошагал прочь – по узкой тропинке.
– Зачем ты так?
– А ты зачем? – кончик сигареты покраснел, – Борь, ты бы работу нашёл. В журналисты бы – примут с распростертыми руками. Жене-то тяжело.
– Журналистика – грязь. Пропаганда и бред. Противно таким заниматься. Хочу делать что-то настоящее. Понимаешь, людям нужно что-то такое, что покажет их изнутри. Всю мерзость. Вот для того я и пишу книгу. Продам её – денег заработаю. А не заработаю – так чёрт с ним, с этим всем. Мне-то деньги не нужны, я не ради них…
В комнате повисло долгое молчание. Где-то на кухне забрынчала гитара. Звук её плавно вливался в уши, протискиваясь сквозь вату, пропитанную дымом. В гостиной кто-то громко рассмеялся. Раздался звон стекла, а за ним – те самые, идеальные подходящие для рецензии недавно услышанного стихотворения, слова. «На счастье» – пронеслось в голове.
– Кстати…ты не знаешь, где у нас белые перчатки купить можно? Детские, длинные, чтобы до локтя.
– Эгоист ты, Борь. Страшный, – произнёс собеседник, выпуская очередную струю дыма. Слова медленно, плавно поднялись к потолку, и долго ещё витали по комнате, смешиваясь с сигаретным дымом, мозоля и слезя глаза, не давая трезво мыслить.
Рассвет
Порог. Ключ, словно задумавшая кражу шпилька, бесшумно забегает в замочную скважину. Медленно поворачивается раз. Второй. Ладонь тянется к ручке, но не успевает добраться до своей цели, как дверь резко открывается с противоположной стороны.
Покрасневшие от рыданий глаза с полопавшимися капиллярами. Слипшиеся ресницы. Тихо всхлипывающий нос. Искусанные губы.
– Зачем? – дрожью высыпается слово. По букве. По слогам.
– Прости.
– Зачем? – струнят губы.
– В типографии сидели…книги думали…додумывали.
– У Кати менингит.
– Я не знал…
Голова женщины слегка наклонилась. В глазах мешались горечь, любовь, усталость. Казалось, они вот-вот завопят, да сил нет. Дрожь слов разбежалась по телу.
– Уходи, – сухая, бледная рука медленно обвила дверную ручку и потянули её на себя.
– Сонь…
Дверь аккуратно закрылась. Ключ, так и оставшийся висеть в замке, повернулся раз. Второй. Третий.
Лампочка в подъезде мигнула. Рука заползла в карман за сигаретами и вместе с ними вытянула две маленькие детские перчатки. Мягкая белая ткань поблёскивала в свете лампы. Ладонь медленно прошлась от начала перчаток к пальцам. Длинные, по локоть. Как у принцесс.
– Эгоист я. Страшный.
Всхлип. Мужчина медленно сполз по стене вниз, усевшись возле двери. Лицо осветил крошечный красный огонёк. Струя дыма поднялась к потолку.
Утро
Ключ снова затанцевал в двери. Ручка медленно опустилась, желтоватый свет прорезал темноту.
– Заходи. Только тихо, Катя уже спит. И прости…
Автор публикации
