– Вы должны были найти в тексте второй главы “Евгения Онегина” строфы, характеризующие Татьяну Ларину. Пожалуйста, кто готов? – Калерия выжидательно обвела взглядом класс.
– Можно,я? – послышался тонкий жалобный голосок Татки Васильевой.
– Конечно.
– Итак, она звалась Татьяной.Ни красотой сестры своей, ни свежестью её румяной не привлекла б она очей….
“Какой у неё странный голос,-рассеянно подумала Калерия,-Как у хищной птицы”.
– Дика, печальна, молчалива, как лань лесная боязлива, она в семье своей родной казалась девочкой чужой, – монотонно читала Татка.
“А выросла в деревне ведь,- невольно морщась от боли в виске,- как-то не к месту думала Калерия.- Кого ей было дичиться и бояться? Вокруг все родные и знакомые”.
– Она ласкаться не умела к отцу, ни к матери своей; дитя сама, в толпе детей играть и прыгать не хотела…
“Ну вот, налицо признаки ЗПР”,- пришло в голову, стянутую обручем боли.
– И часто, целый день одна, сидела молча у окна, – продолжал высокий ломкий голос.
“Конечно, вот это ещё: разве может нормальный здоровый ребёнок целый день просидеть у окна? Молча? Ничем не занимаясь?- с вялым отвращением подумала Калерия и на какой-то миг выпала из урока, потому что, очнувшись, обнаружила, что Татка уже не читает роман, а шпарит скатанную из интернета характеристику.
Остроносенькая,   узкоплечая, на долгих тонких ножках, Татка была некрасива, но пикантна, хорошо одета и поэтому пользовалась успехом у одноклассников. Однажды Калерия, подойдя к кабинету завуча, услышала, как Татка вот этим своим ломким жалобным голоском докладывала всё, что происходило на уроке: кто отвечал, что говорил учитель, какие оценки получили.
– Ну,хорошо, Таня,иди! – завуч Светлана Борисовна благосклонно  потрепала девчонку по узкой руке.
Опешившая Калерия посторонилась, пропуская Татку, а Светлана Борисовна, заметив её у двери, спросила:
– Калерия Андреевна, вам что-то нужно?
Калерии очень хотелось сказать Татке:”Далеко пойдёшь!”, но она так и не решилась, хотя так и не смогла перебороть в себе неприязнь по отношению к ней: стукачка!
Взгляд постоянно обращался к окну, за которым робко мелькал декабрьский снежок. Как там Рыжик? Замёрз, наверное, бедняга, дожидаясь её на улице.Калерию вдруг страшно потянуло домой под тёплый плед на диване, к коту и недочитанной книге…
– Калерия Андреевна!
– Что, Таня? – вздрогнув, произнесла она.
– А что я получила?
– Четыре.
– Почему?
– Потому что характеристику не сама писала.
– А зачем самой,если есть материал в интернете?
– Затем,чтобы научиться самостоятельно выполнять творческие задания. Впереди экзамены, – вяло произнесла Калерия.
Она ненавидела в себе эту вялость,но ничего не могла с собой поделать вот уже неделю. В душе как будто тлел безрадостный серый день. Да ещё эти приступы головной боли!Но урок продолжался, и Калерия диктовала, спрашивала, ставила оценки, говорила, надеясь, что вот-вот раздастся звонок. А что, собственно, такого произошло бы на перемене? Десять минут передышки, когда в учительской можно закрыть рот и посидеть молча на диване или на жёсткой банкетке – что кому нравится или выпить, торопясь и обжигаясь, кружку чаю. Калерия вспомнила, что сегодня нужно сдавать деньги на подарки юбилярам и роженицам и в бессильном раздражении прикрыла глаза: она забыла вчера снять деньги с карточки. Калерия понимала, конечно, что забывчивость её – подсознательный протест против постоянных сборов денег то для угощения строгих комиссий, то для коллег. “Точно как в фильме,- думала она,- если ещё кто-то родится или умрёт, то я не доживу до аванса”. Боже мой, как хорошо, что этот урок последний!Калерия Андреевна любила свою работу, умела её делать: были и грамоты из министерства, и победители-призёры предметных олимпиад, и благодарные слёзы родительские… Но сегодня, сегодня на душе было тускло и ни разу не загорелся огонёк вдохновения,заставлявший  самого забубённого раздолбая   взять в библиотеке книжку и искать в ней то наслаждение, о котором говорила она. За последним в среднем ряду столом захихикали. Калерия заставила читать нарушителя дисциплины – такой у неё был метод восстановления порядка в классе.
– …Прямо перед ней, блистая взорами, Евгений стоит, подобно грозной тени,- читал, запинаясь, щуплый девятиклассник.
“Какая дура! – поразилась Калерия. – Почему я никогда не замечала, что Татьяна живёт романной жизнью своих любимых героинь: Клариссы, Юлии, Дельфины? И смотрит она на Онегина их глазами. Онегин говорил с ней почти как психиатр:мягко,с бережной убедительностью,ну где уж тут “грозная тень”? Прямо-таки тошнит от этой искусственности.”
И тут действительно к горлу подступила тошнота, отчаянно заломило затылок, перед глазами закружились черные и светлые пятна. Глядя на перекошенное лицо учительницы, пронзительно взвизгнула Тата и метнулась в коридор позвать на помощь, но этого Калерия Андреевна уже не увидела…
…Калерия шла по пустому школьному коридору, удивляясь тишине и безлюдности. “Может быть, всех домой отпустили?” – думала она. Приёмная директора была открыта, но там тоже было пусто. Решительно никого! Ещё что-то неясно беспокоило, но Калерия пыталась заглушить тревогу. “Домой! Там всё без изменений: мой дом – моя крепость”, – выглянув в окно, сказала она себе. Одевшись и взяв сумку, спустилась на первый этаж, вышла на порог и… снова оказалась в коридоре возле учительской.Зашла туда и бессмысленно посмотрела на себя в большое зеркало. Потом повернулась и, слетев по лестнице, пронеслась мимо вахтёрской на порог… Опять полумрак коридора, приёмная, учительская, настежь открытые двери кабинетов…Она металась по школе, крича во весь голос, заглядывая во все кабинеты, но никого не было и никто не мог ей помочь! Который раз сбегая по лестнице, Калерия Андреевна поймала себя на мысли,что это даётся ей удивительно легко, и боль в голове словно выключили. Спина, так мучившая её с приходом зимы, тоже блаженно молчала. “Вон оно что!”, – тихо шепнула она и подошла к широкому школьному окну. За ним тихо тлел серенький декабрьский день, и Калерия Андреевна теперь знала,что он не закончится никогда.