Посвящается моей прапрабабушке
— Баушка, давай я тебе волосики гребешком почешу, — предлагает внучка Тайка бабушке.
—Почеши миленькая. Только, эхма, чесать-то у меня уже нечего, — сокрушается бабушка Марья, семидесяти пяти лет от роду.
Снимает она с головы своей платочек ситцевый, усаживается на невысокую табуретку и затягивает печальную песню:
«Ты калина, ты калина, ты калинушка моя!
Ой, люли, ой люли! Ой, люлюшеньки мои,
Уж как кто-то у нас изгаляется?
Над своей женой он ломается».
Под платочком у бабки Марьи волос почти не осталось, вся голова в плешинах. Горький разговор продолжается дальше.
— Баушка, а пошто волос-то у тебя нет?
— Ох, Таюшка, не приведи Господь такую жисть, какую я прожила, испытать.
Уносят бабку Марью воспоминания в далёкое прошлое.
Родилась Марьюшка в 1870 году в деревне Созоново Тобольской губернии. Росла в семье справной, зажиточной. Тятенька с маменькой души в Маше не чаяли. Кусок послаще, ленту в косу покраше. Коса-то у Марьюшка в пояс, густая. Росла Маша красавицей да скромницей. Когда впору вошла, заневестилась, женихи сватов пробовали засылать. Куда там! Не хотел отец дочку любимую от себя отпускать. То, дескать, рано девке замуж идти, то жених лицом ряб, то из семьи захудалой. Вот и хороводились женихи зазря.
Один их же Созоновский парень, Иваном звали, особо настойчивый был. Несколько раз сватов засылал. Только напрасно. Отцу Марьи род жениха не по нраву был. Голодранец, ишь. Как на грех, предполагаемая свекровь, мать Ивана, до бутылки шибко охоча была. Разве можно свою любимицу на такое житьё – бытьё отдать? Засиделась Марья в «девках». Подруги все за мужьями, ребятишек в люльках качают. А Машенька ужо и перестарком стала. В пятнадцать-то лет!
Иван вдругорядь сватов заслал. Куда дальше тянуть? Так по мясоеду осеннему и свадебку играть стали.
Благослови-ко, родимый батюшка!
Награди благословеньицем…
Научи-ко, родной батюшка,
Как-то жить мне во чужих людях?
Свадебный пир к концу подходит. Ведут молодых на брачную постель.
Отдаем тебе лебёдушку
Нещипаную, нетеребленую.
А ты ее сам щипай,
А другим не давай.
Да только не «ощипал» в ту ночь Иван свою лебедушку. Зело обиду на тестя затаил. Вон сколько лет Марью добивался. Не «тронул» жену молодую в первую брачную ночь. Простынь белую с вышитым подзором, не «запятнала» Марьюшка.
На утро свашки постельницы пришли. И понеслась по селу весть. Марья то хвалёная порченой оказалась. До брака утратила, честно-похвально девичество. А Иван-то дурак, как её добивался! Лег позор на всю семью новобрачной. Горько родителям Марьи было. Знали они, что дочь до свадьбы ни-ни «чистой» дошла, нетронутой. Особливо Марьюшкиной сестрице младшей эта история горько аукнулась! Когда её в свое время замуж выдавать стали, у брачной постели свидетели стояли, чтобы, не приведи Господи, беда не приключилась.
У Маши промеж тем жизнь семейная началась. Ой, какая нелёгкая. Иван, когда понял, что наделал, за голову схватился. Сообразил, что случившееся не только Машино горе, но и его беда. Всё село над ним зубоскалило. Зло на жене вымещал. Вспомнить-то страшно, как накручивал муженёк волосы её длинные на руку и выдёргивал целыми прядями. Прожили они так около тридцати годков. Не всё плохо было, хорошее тоже случалось. Пятерых деток вырастили: Анну, Пелагею, Павла, Ефима да Настасью. Кроме них ещё двое ребятишек было, только во младенчестве их Бог прибрал.
Иван мужиком трудолюбивым оказался, трезвенником был. Обещание своё, Марьиному отцу данное, из бедноты выбраться, исполнил. Семья, конечно, не богатая была, особенно когда первые дети народились. Зато потом «выправились». Не жировали, понятно, но и не бедствовали. Лошадки были, на них извозом занимались, другую скотину держали, огород. Иван был сыном почтительным. Родителей жены после уже крепко уважал. Мать свою запойную частенько из беды выручал. Отца его на то время давно в живых не было. Мать же, в подпитии часто бываючи, закладывала шинкарке свои вещи. Денег вещички свои выкупить, знамо дело, не имела. Откуда их взять? Хозяйство в упадке всё. А какая копейка появлялась, пропивала тут же. Частенько приходила она к сыну и просила Иванку выкупить мать, если дорога она ему. Куды деваться, матерь всё же родная. Выкупал.
Пережила Марья своего Ивана. За сутки «ушёл» Иван Андреевич от сибирской язвы. Случилось это в 1916 году. Было Марье на ту пору около сорока шести годков. Жизнь Марьи продолжалась. У детей вначале всё ладно складывалось. Девки за мужьями пристроены. Все своими домами жили чинно да спокойно. У Пелагеи, правда, по первости супружник погуливал шибко. Пришлось Марье мозги ему вправить. Тут сынок младшенький, Павлуша, во вьюношескую пору вошёл. С ним дом новый справили. Небольшой, конечно, но уютный. Ух, как лошадей любили! Павел охотно ими занимался. Лошадками не торговали, но пару «выездных» всегда имели. На них почту да пассажиров возили. Потом Павел в дом жену привёл. За одно дитё сердце матери только болело. Сын Ефим после войны гражданской в Красной армии служить остался. Где его теперь носит, Бог один ведает.
Наступил 1930 год. Эх, Расея, матушка! В Сибири знамо кто плохо жил. Лодыри одне! Раскулачили Павлушу и двух дочерей Марьиных. В одночасье с семьями в ссылку отправили. Марью не тронули, благодаря Ефиму. Мать красноармейца всё-таки. Но родную деревню вынуждена была покинуть шестидесятилетняя женщина. К дочери Настасье, что в уездном городе замужем была, Марье тоже ехать никак нельзя. Страшное горе у той случилось. Муж её, работник ответственный, руки на себя наложил. Настасья одна с двумя дочками осталась, каждую ночь «гостей» ожидала. Хорошо, что хоть ремесло в руках было. Ещё в девках научилась она от Марьи шить. Всех партейных жён в городке обшивала. Как знать, может, это и спасло.
Начались долгие скитания Марьи по чужим людям. Ой, сколько горя она за эти годы хлебнула. Сынок Павлушка в ссылке жену бросил, бежал на восток, где-то на просторах Сибири затерялся. Ни слуху, ни духу от него. Жив ли, нет. Неведомо то Марье. Сына Ефима, что в Красной армии служил, арестовали, в лагерь отправили. Там кровиночка её с собой покончил. Жены и детей у него не было. Оборвалась эта веточка. Пелагея с семьей под Обдорском ссылку отбывает. Анна на Урал сослана.
Только спустя шесть лет стала жить Марья с дочерью Настасьей. С ней войну страшную пережила. Теперь вот радости Господь дал с дочкой Пелагей и подросшей внучкой Таисьей свидеться.
Разрастается потихоньку семья Марьи: дети, внуки, правнуки. Пусть даст Бог жизни им счастливой, а внучкам да правнучкам — мужей добрых.
Ты калина, ты калина, ты калинушка моя!
Ой, люли, ой, люли! Ой, люлюшеньки мои.
***
Прошли годы. Потомков Марьи разметало по России от края до края. Бабушка Марья умерла в городе Барнауле. Туда переехала она в 1948 году к своей любимой внучке Анне. Похоронили бабушку на старом кладбище вблизи реки. Вешние воды ежегодно размывают берега и смывают кладбищенскую землю. Могилка Марьюшки не сохранилась. Зато оставила она с Иваном после себя след: дети, внуки, правнуки, праправнуки. И дальше продолжается их род на земле…
Автор публикации
"Зря, просто так обижать человека не надо. Потому что это очень опасно. А вдруг он Моцарт? К тому же ещё не успевший ничего написать, даже "Турецкий марш". Вы его - обидите - он и вовсе ничего не напишет. Не напишет один, потом другой, и на свете будет меньше прекрасной музыки, меньше светлых чувств и мыслей, а значит, и меньше хороших людей.
Конечно, иного можно и обидеть, ведь не каждый человек - Моцарт, и всё же не надо: а вдруг...
Не обижайте человека, не надо.
Вы такие же, как он.
Берегите друг друга, люди!"
Леонид Енгибаров
