Когда у нас в станице собираются сватать девку, первый вопрос, который, конечно же, задаст уважающая себя сваха: «А борщ – то она варить умеет?»
Борщ варят везде – и в России, и в Украине, и в Беларуси, и в Молдове, и даже в Казахстане. Прибалты не могут его варить по определению, потому что даже правильно произнести это слово не могут и называют «литовский холодник». «Ото мне европейцы, ети их», – как говорит баба Дарья.
У нас в России борщ варят по-разному: с говядиной, свининой, олениной, курятиной, индюшатиной, с горохом, фасолью, машем, щавелем. Зинка нашла в библиотеке 800 рецептов этого блюда, что озадачило её не на шутку – «Это ж года не хватит, даже если два раза в день варить! А кто пробовать будет? Придумают фигню всякую. Борщ им подавай. А супа с фрикадельками не хотите?» Отец на её – «А это обязательно?» буркнул – «Учись или ходи в девках». Так что оставалось ждать пятницы, на которую мама назначила учёбу, потому что они решили в субботу к Зинке на борщ гостей пригласить. «Не, ну нормально? Они решили. И все!»: – Зинку прямо колотило от этого произвола. Но так как впереди было ещё три дня, она все же решила провести их, максимально подготовившись к процессу.
Со среды на четверг, заступив на дежурство в роддоме, она перво-наперво занялась опросом коллег по работе, искренне полагая, что хоть кто-то должен дать дельный совет.
Валентина Клобина, полная, грудастая старшая медсестра, выслушав путанный Зинкин вопрос о ритуале пробования борща перед сватовством, удивленно спросила прокуренным басом:
– А зачем?
– Что, зачем? – опешила Зинка.
– Свататься зачем? Че, так жить нельзя, что ли?
– И правда, – спохватилась Зинка, сразу поняв, что дальнейшая беседа уже не имеет никакого смысла.
Нянечка, тётя Наташа, на вопрос о борще рассказала длинную историю о том, как попав из Сибири на Кубань, долго не могла справиться с готовкой этого национального блюда, что, в конце концов, привело её к супам разной рецептуры. В общем, тётя Наташа оказалась советчиком слабым. Если по правде, то Зинка, в общем-то, и сама борщи любила не очень, а готовить их так совсем было не её амплуа. Эти первые неудачи естественным образом как то сбили её первоначальный задор. Хотя она все же попыталась прояснить у акушера Олега Борисовича свою проблему, который весело оборвал ее вопрос: – Зина, деточка, поверь мне, в этом деле борщ играет совсем не главную роль! И Зинка постеснялась спросить о главной роли, да так и застыла с растерянной улыбкой. А акушер подмигнул ей и удалился исполнять свои повседневные обязанности.
Потом она закружилась в привычных своих сестринских делах и опомнилась только уже возвращаясь домой с работы. «Вот блин, – Зинка заерзала на потертом кресле маршрутки, – «Никто этой ерундой не страдает, а мне прямо как по заказу! Борщ им нужен!»
Мамина учёба прошла тоже как- то не складно.
– Ну, ты же тысячу раз мне помогала, – улыбалась мама – ты что, в самом деле, проблему на пустом месте сооружаешь. Бульон, картошка, помидоры, зажарка, буряк и капуста – бах и всё. Потом зеленушка и готово! Да! И соли по вкусу! Давай, не куксись, сварим мы этот борщ.
“Сварим-то мы сварим, а как не понравится? – думала Зинка, глядя на кастрюлю, в которой закипала «тренировочная» вода и ещё больше накручивала себя: «Ведь вся родня соберётся. А че, праздник у них! Повод – Зинкиного борща попробовать! А потом будут лясы точить! Не так, не то, надо было это, надо было то, я не так делаю, а сначала это класть надо. А мне сиди их слушай. А главное, перед Колькой – дура – дурой! И он – то сам борщ любит или это всё – чтобы надо мной поизмываться? Надо немедленно его спросить! Вот прямо сейчас пойду и спрошу!»
И Зинка уверенно двинулась из кухни во двор.
– Ты куда? А борщ?- попыталась остановить ее Полина.
– Потом, – бросила на ходу Зинка и исчезла за дверью.
Мать только руками всплеснула и с тёплой улыбкой посмотрела на мужа.
***
– Здрасьте, Клавдия Петровна. А Колька дома? – выпалила Зинка открывшей двери Колькиной матери.
– О, Зиночка, ты заходи, – радостно заулыбалась Клавдия.
– Да я на секунду – дел полно – по виду было понятно, что она и вправду вот – вот сорвётся и рванет куда-нибудь. Как спринтер, с высокого старта.
– Коль! – позвала, обернувшись в комнату, Клавдия и, снова посмотрев на Зинку, добавила – да зайди ты, что в самом деле стряслось?
– Та ничего, это тут так. Мы сами.
Колька выскочил, застегивая рубашку на ходу.
– Че, Зин? – беззаботно улыбнулся.
– Ниче, пошли, – Зинка повернулась и пошла в сторону калитки.
Они вышли на улицу, сели на любимую скамейку, которую уже успела накрыть зеленым шатром сумашедше пахнущая жимолость.
– Я вот пришла узнать – сходу начала Зинка, – а ты сам – то этот борщ долбаный любишь?
– Я, Зин, тебя люблю. Борщ-то мне что? Ну, борщ и борщ. Че его любить? Поел и побежал, – почти отрапортовал Колька.
– Ну, а если я его варю не так, к примеру, как Клавдия Петровна, тогда че?
– А че его варить-то, спроси у неё, да вари себе как она.
– Значит, если я не так варю, значит все? – в Зинкином голосе появились металлические нотки.
– Что все, я не понял, Зин? Не хочешь как она, вари как баба Дарья – Колька простодушно заулыбался.
– Ты издеваешься, да? Баба Дарья же чемпион мира по борщам – металлических ноток в Зинкином голосе стало ещё больше.
– Это да, – Колька даже сделал попытку погладить себя по животу, но вовремя одумался, чтобы ни навлечь на себя уже всё скопившееся железо. Но, тем не менее, эта опрометчивая попытка не ускользнула от Зинкиного взгляда.
– Значит, борщ – это очень важно, так прямо очень, что если не умеешь, то и все? – Зинка поднялась с лавочки.
– Да что ты завелась с борщом этим – он попытался вернуть её на прежнее место, но получив холодный отпор, посмотрел на Зинку растерянно и добавил – не хочешь не вари.
– А ты, значит, хочешь? – теперь к металлу добавился и лёд.
– Да что такое! – теперь уже вскочил и Колька, злясь на свое непонимание, – хочешь, не хочешь. Наваришь – поем, не наваришь – и ладно!
– Понятно, всё, – Зинка резко развернулась и почти побежала вдоль забора к своей калитке.
– Зин, постой! – попытался остановить её Николай, но она махнула рукой и исчезла во дворе.
Николай ещё какое-то время ошалело потоптался возле лавочки, потом в сердцах тоже махнул рукой, словно в ответ, и пошёл к себе во двор.
– Что там у вас стряслось? – встретила Клавдия на пороге.
– Да нормально – Николай попытался проскочить мимо матери, но она твердо перекрыла ему путь.
– Ну?
– Сам не пойму, борщ не хочет варить, что ли, а я вроде как виноват.
– Борщ? – отлегло на сердце у Клавдии и она, чуть заметно улыбнувшись, продолжила совершенно серьёзно – А кто виноват? Ты им брощик варишь, беспокоишься.
Хочешь как лучше, угодить хочешь. Подгадываешь время, чтобы был горяченький. Прямо с плиты. С пылу с жару! Хлебушек, зелени, сметанки, ложечку, салфеточку, лучок, чесночок.А они приходят, нюхают, пробуют… Так бы дала половником! Ишь, нюхают.
– Мам, ты че? – Николай даже рот приоткрыл от удивления.
– Да ниче! – Клавдия повела плечами и, подвинув остолбеневшего сына, вышла во двор.
***
Зинка замерла у дверей дома:
– Ладно, ладно! Уж я вам борща- то наварю! – потом развернулась, словно окончательно приняла решение, и пошла со двора. Осторожно выглянула из-за калитки, проверила, нет ли Кольки на лавочке. Никого не обнаружив, она перешла улицу и, зайдя во двор бабы Дарьи, уверенно постучала в окно.
– Шибку выбьешь (стекло выбьешь), – услышала за спиной знакомый голос и обернулась. Баба Дарья в как всегда аккуратно повязанном белом платочке стояла прямо за спиной
– А, ты что тут, баба Дарья?
– Злякалась( Испугалась)?
– Та нет.
– Почула, хтось на лавочке дуже задушевно балакае, дай думаю подывлюсь.( Услышала, кто-то на лавочке очень задушевно разговаривает, дай думаю посмотрю).
– Шпионишь, значит?
– Ты шо такэ кажишь? Так. Пишла послухала.(Ты что такое говоришь? Просто. Пошла послушала.)
– Ну и что ты наслухала?
– Пишлы в хату, побалакаем.( Пошли в дом, поговорим).
Зинка была настроена решительно и, сразу зайдя в дом, принялась прояснять все вопросы.
– Вот ты мне тогда скажи, баба Дарья, – начала она.
– Та ты сидай, чаю выпьем – улыбаясь, перебила её хозяйка.
– Да какой тут чай! – пока Зинка садилась за стол, баба Дарья несколькими жестами его уже накрыла. Зинка всегда удивлялась, как это она так споро управляется. Но сейчас было не до этого.
– А чего? – баба Дарья, давно понявшая причину ее беспокойства, присела на табуретку и внимательно посмотрела на Зинку. – А ты вроде не знаешь? Или не дочула? – как то непривычно холодно выпалила Зинка.
– Та дочула – словно оправдываясь, попыталась смягчить разговор баба Дарья.
– И?
– Ты за борщ? – баба Дарья поправила платок, пряча улыбку.
– Нет, за суп! А то ты не знаешь! – все больше злилась Зинка.
– Туди слухай, – баба Дарья, словно тайну решила поведать, слегка наклонилась к Зинке – я ж як думаю, шо треба за тэбе усим рассказать, яка ты хозяйка!(Тогда слушай,….я же как думаю, что надо про тебя всем рассказать,какая ты хозяйка!)
– Кому рассказать? Зачем? – Зинка еле сдерживала своё негодование
– Та ты охолонь. Чого ты так дывышься, нэ начи туби зла хто хоче зробыть?( Да ты остынь. Что ты так смотришь, как будто зла кто то хочет сделать?)
– А то прямо добро закромами сыпется!
– Ну, добро из закромов может сыпаться, если что – баба Дарья в ответственные моменты меняла станичный говор на столичный сленг.
– А ты меня ещё правописанию поучи! – фыркнула и отвернулась Зинка.
– Ну, если надо будет – поучу. И лозину найду, – сурово ответила баба Дарья, решив прекратить эту истерику.
– О, что и требовалось доказать! Вы что, поиздеваться надо мной собрались все вместе? – и Зинка, чего с ней раньше никогда не бывало, хлопнула ладошкой по столу.
– Ни, це тильки я над тобою издеваюсь, – видно было, что баба Дарья, не ожидавшая такого непонимания, уже тоже разозлилась на Зинку.( Нет, это только я над тобой издеваюсь.)
– А я и вижу, что ты тут главный заговорщик! Рассказать она решила всему человечеству – какая Зинка хозяйка. Одна беда – у Зинки не спросила, а ей это надо? – Зинка встала из-за стола.
– А я и пытать не буду. Это Зинка у тебэ инициация будэ! – теперь хлопнула ладонью по столу баба Дарья. (А я и спрашивать не буду. Это Зинка у тебя инициация будет!)
– Что?! – Зинка даже вздрогнула от неожиданности.
– А шо чула! Кажи чого прыйшла, та иды. Не хочу с тобою балакать.( А что слышала! Говори зачем пришла, и иди. Не хочу с тобой разговаривать.)
Зинка прямо задохнулась от обиды, но сдержалась. И выдохнув, уже мирно попросила, перейдя на холодный официальный язык. Делала она это впервые и чувствовала себя от этого совсем неуютно.
– Укропа дайте.
– А вон там, в сарае, где травы, идите и берите – в тон ей ответила баба Дарья.
Зинка, словно этого и ждала, не прощаясь, развернулась и пошла в сарай.
– Свет-то помните, где включается? – бросила вдогонку баба Дарья.
– Помним, – ответила Зинка.
В сарае она так же стремительно, словно дождавшись своего часа, взяла небольшой мешочек для трав и стала складывать в него по щепотке все без разбору из богатой бабы Дарьиной травяной коллекции, бубня себе под нос:
– Значит борщ – это инициация, да? И где слов то таких набралась, книжки, вроде же, все старинные, а слово новое, полиглот, блин, станичный. Ну, ну! Будет вам и борщ, и инициация, и все сразу будет!
***
Зинка долго не могла заснуть. Ворочалась с боку на бок. Один только раз вроде как вздремнула. Проснулась. За окном шёл дождь. Зинка сразу пошла на кухню. Увидела, что все ингредиенты, необходимые для готовки борща, уже нарезанные лежат кучками. “Это же я вчера ещё успела нарезать,” – мелькнула мысль. На кухне никого не было. Мать о чем-то говорила с отцом в другой комнате. “Капусту последней бросать,” – словно напомнила себе и второпях загрузила все, что было, в закипающий бульон. А потом, посмотрев по сторонам, высыпала труда же все содержимое из травяного мешочка, который взяла вчера у бабы Дарьи. “Будет вам борщ,” – застучало в голове. Но этого показалось мало, и Зинка открыла холодильник. Добавила ложку барсучьего жира, который каким-то образом достался бабе Дарье, и она от чего-то им лечила Зинкину маму, потом слила огуречный рассол, потом настругала имбирного корня, слила из открытой банки шпрот масло, плеснула из бутылки уксуса, выдавила из тюбика всю горчицу и, оборвав маленькие стручки со стоящего на подоконнике кустика, бросила перец – «огонёк» в борщ. Потом, дождавшись, когда варево закипело, положила капусту. “Всё! Борщ готов! Сообщите, когда все соберутся!” – крикнула матери.
– Хорошо! – отозвалась та из соседней комнаты. Зинка зашла в свою комнату, села на кровать. Задумалась. Услышала мамин голос.
– Собрались.
Вышла к гостям вместе с кастрюлей борща, поклонилась торжественно вместе с кастрюлей и поставила её на стол. Все собравшиеся молча встали, поклонились ей в ответ и сели за стол. Никто не проронил ни слова, все смотрели на Зинку.
“Как на погибель пришли,” – мелькнула мысль.
Словно в замедленном кино Зинка подошла к каждому и наполнила тарелки бурой жидкостью. Никто не притронулся к еде, все молча ждали и смотрели на неё, словно умоляя пощадить. И когда последняя тарелка была наполнена, Зинка стала во главе стола, оглядела всех. Чувство какой-то непоправимости защемило в сердце, ей вдруг стало так искренне жалко этих родных и светлых людей. Она вдруг поняла, что это всё надо немедленно прекратить, знала, что надо что то сказать, но голос не слушался ее. Все как по команде взяли ложки. У Зинки потекли слезы, а глаза смотревших на неё вдруг потеплели, словно прощали её за какое-то гнусное преступление. И Зинка невероятными усилиями, превозмогая какие-то неожиданные непреодолимые препятствия, закричала во весь голос: ” Не – ешь – те!”
***
Зинка вскочила с кровати. Сердце бешено колотилось в груди. Огляделась вокруг. Мешочка с травами нигде не было, хотя она точно помнила, что положила его на прикроватную тумбочку. Ужас накрыл её. Она села на кровать, обхватила голову руками и прошептала: “Ой, дура! Какая же дура!”
В комнату заглянула мама.
– Ну, хватит дрыхнуть! Не добудишься тебя. Пора начинать.
Зинка встала с кровати и только сейчас заметила, что заснула не раздевшись. Подумала: “Ну, бить-то не будут. Покаюсь. Скажу, что дура. И, правда, дура-дурой. Куда мне замуж-то? Чему я детей научу?” и пошла за матерью. По пути заглянула в зал – ну так называют у нас комнату, которая не спальня и не коридор. Замерла. Стол был празднично накрыт. Блестели тарелки нового сервиза, который мама, может быть, только третий раз достала из серванта. Ложки. Салфетки, скрученные трубочкой, как пики щетинились из вазонов, в которых по всем правилам должны были быть цветы. Что-то тёплое шевельнулось в Зинкиной душе, и она стремительно открыла дверь на кухню.
***
Солнце, заполнившее кухню, ласково обняло Зинку. За открытым окном весело щебетали, словно рассказывали что-то смешное, пернатые. Баба Дарья в белом, аккуратно повязанном платке, белом переднике, добро улыбалась, смотрела на неё, уперев руки в бока.
– Давай, умывайся и начнём что ли.
Зинка стремительно подошла к ней и молча обняла.
– Оце мени, – баба Дарья ласково погладила её по спине. ( Вот это ещё мне)
Зинка, счастливо улыбаясь, обняла и поцеловала маму и Клавдию, которые встретили её на кухне.
Уже через минуту работа кипела вовсю. Подошла ещё Светка, младшая двоюродная сестра Зинки и тётя Варвара, мамина сестра. Работали дружно, беспрекословно подчиняясь командам бабы Дарьи.
– Шинкуй мельче.
– О так берёшь и полосками.
– Помешивай, помешивай.
– О так, дольками…
– Ещё капусту режь, це мало…
Зинка не выдержала, шепнула матери: “А баба Дарья всегда вас учит?”
– Так только она на целую бригаду борщ варила и всегда.
– Эй, там, я перерыв не объявляла, – прервала их баба Дарья
– Давай, Зинка, грузи капусту. Дывысь як…
***
Гости нагрянули дружно и шумно. Зинка, разливая по тарелкам борщ, всматривалась в лица каждого пришедшего, словно давно не видела. Тётя Варвара, мамина сестра. Строгая и надёжная. Это она таскала Зинку по врачам, когда та болела. Покупала Зинке самые красивые платья, и с её лёгкой руки Зинка стала медсестрой. Её муж, дядя Андрей, заядлый рыбак, учил Зинку тонкостям этого промысла и всегда угощал самой вкусной “таранькой”. Их дочка, Светка – всегда рядом, настоящий друг, настоящая сестра, правда, прямолинейная как выстрел, никогда не смолчит и лупанет “правду – матку”, хоть святых выноси. Зинка улыбнулась, вспомнив, как Светка перепугала своего очередного жениха, выпалив ему
– А ты, Витечка, подумай, прежде чем руку с сердцем ко мне тянуть. Я ж собственница! Не дай бог замечу, что косишься, как тот кобель, не в ту сторону, на запах, стерилизую моментом.
Витя попробовал отшутиться, мол, а вдруг не заметишь, на что Светка твёрдо и спокойно предложила:
– Тогда, Витек, иди на хер сразу и не пробуй возвращаться.
Валерка, их сын, Светкин брат, девяти лет от роду, рыжий, круглолицый, со смешными конопушками – прямая противоположность. Тихий, слова не вытянешь, но упертый как бычок, лучший шашист спортивной школы. Светка всегда ходит на его турниры, считая, что, может, хоть из братана толк выйдет. Так что из-за этой поддержки Валерку побаиваются, и ему от этого неловко. Но сказать об этом он Светке не может, да и никто говорить не будет, потому как точно знают, что Светка ответит.
Дед Петя, мамин отец, в прошлом бригадир тракторной бригады, жилистый, подвижный пенсионер. Главный Зинкин заступник, готов стоять за неё хоть против всего мира. Бабушка Тая, ветеринарный врач, круглолицая, лучшая подруга бабы Дарьи. Колькины родители Клавдия с Семеном. Крестная Зинки тётя Валя с мужем, дядей Антоном и крестный дядя Саша с женой тётей Аллой, соседи, детвора.
Все шумели, смеялись, стучали ложками и что-то говорили и говорили про Зинку, как будто у неё был день рождения. А она улыбалась в ответ и всё повторяла и повторяла сама себе: “Как же я всех их люблю!”
А потом пели. Конечно, пели не специально по этому случаю. Пели как всегда, когда собирались все вместе. Ну не пели, конечно, а спивалы. Потому что, ну кто поймёт человека у нас за столом, который скажет: “Давайте споём”. Кто его знает, что у него на уме? А вот если услышат: “Заспиваем!”, то обязательно ответят: “А давай! ”
Сначала “Есть на Во-олге утёс… Диким мо-охом порос, от вер-ши-ны до са-мо-го края…” Почему её пели, и откуда пришла в станицу эта песня уже никто не помнил. Полюбилась она почему-то. Пели все песни на свой лад, со своими, придуманными когда-то, паузами и подъёмами, “фортами и пианами”, если верить бабе Дарье. Потом ещё и ещё пели. Пели все – и взрослые, и детвора, подражая родителям. Дошла очередь до “Цви-тэ тэре-ен, цви-ите тэрен, тай цвит о-о-па-да-ае. Хто с любо-овью не знаеться, той горя-а не зна-а-е…” Светка, как всегда, задушевно вытягивала каждое слово этой песни, как будто только её она и касалась. Тётя Варвара, глядя на неё, шепнула Клавдии: “Глянь, как страдает, кому ещё горе-то достанется”. Светка услышала, махнула на мать рукою, мол: ” Успокойся, ради бога”. Потом пели – “Несокрушимая и легендарная, в боях познавшая радость побед…” Валерка, как всегда, вставал, когда её пел, вместе с ним вставали все мелкие, тем более теперь, когда Колька подарил ему настоящую солдатскую пилотку со звездочкой. Ну и, конечно, спивалы – “Рэвэ тай сто-гнэ Днипр широ-окий… ” Запевал её, как всегда, деда Петя или Петро, как чаще звали его станичники. Пел он удивительно правильно поставленным голосом. Словно настоящий певец. Всё конечно знали историю, как его чуть не забрали в кубанский хор и с тех пор считали его практически солистом этого всеми любимого народного достояния, хотя он там и дня не был, но самого факта было достаточно. А после, когда уже начало смеркаться, ещё долго сидели и разговаривали. Баба Тая и баба Дарья вспомнили, как они деда Петра обхаживали.
– Ой, а Тайка красавица была, как тростиночка. А этот Шаляпин станичный ходит гоголем, ни на кого не смотрит. Шляпу себе купил серую.
– От не набрыдло вам мени кости мыты? – бурчал дед.(Вот не надоело вам мне кости мыть?)
– А хай диты правду слухають – прервала его баба Тая. ( А пусть дети правду слушают)
– Оцэ туди я кажу Тайке, а давай мы его злякаем. Ну треба ж шоб вин внимание обратив. А був у нас парторг Силаев Андрей Константинович. Хороший мужик. Брова як у Брежнева. Тилке без руки. Под Берлином ранило. Сам выжил, а руку не спасли. Ну я к нему зайшла, тай кажу: “Рятуй Константинович, Тайка по Шаляпину изсохлась!”
А вин мени и каже: “Так как же я тут помогу?”
– А вы его вызовите и так строго скажите, мол, знаешь Таю, женись и всё.
Он рассмеялся, а потом говорит. – А я придумаю. Ты иди, а Тая пусть ко мне зайдёт завтра в обед.
Ну Тайка ничь очи не сомкнула. И, значит, к обеду бижить к конторе совхозной, туди вона була там, де амбулатория. А Петро вже оттуда! Злякав его парторг. Так вин: “Ой, Тая, яка ты нарядна сегодня. Пишлы вечером в клуб”. От так и привязался с переляку.
– Тьфу на вас, сорок, – деда Петя поднялся, – ну не так всэ було!
– А як? – баба Дарья тоже встала из-за стола – “руки в боки”!
– Ось сидай, я расскажу, – деда Петя тоже присел вслед за бабой Дарьей, – вызвал меня парторг, ну Константинович, и говорит, ты, мол, Пётр, должен готовиться в партию вступать. Ты парень видный, на хорошем счету, работы не боишься, даже, можно сказать, любишь дело свое. План ежеквартально перевыполняешь. Так что готовься, будем тебя в кандидаты рекомендовать. Я стою столбом, думаю, вот те раз! Ну, все, говорит, иди. Готовься. Я не знаю, говорить-то что, я ж и не собирался ещё в партию-то, думаю, рано, мол, ещё. А тут сам Константинович предлагает. Ну, я бочком к двери и только за ручку взялся, а он мне: Одна, говорит, у тебя проблема – не женат ты до сих пор. Не годится это. Что люди подумают? Скажут, что ты против курса на укрепление семьи как ячейки общества. От теперь иди. Я так вообще не понял, что это было. Шмыг за дверь. И ходу. Иду, а мне на встречу краса моя ненаглядная. Увидел её и всё!
– От не бреши, Петро, чи ты её раньше нэ бачив, а? – вмешалась в рассказ баба Дарья.
– Та бачив, а побачив тильки – улыбаясь, отбивался дед.
– Ото так и кажи, злякався и побачив!
– Та я злякався, шо вона пройдёт и со мной нэ забалакае! – дед Петро обнял и поцеловал бабу Таю
– От воны мужики, уже к богу скоро, а вин правду нэ каже, – рассмеялась баба Тая. Правда, была ещё одна версия этого инцидента.
– Не – вдруг вмешалась Светка, – я так вот бегать за ними не смогу!
Все притихли, от Светки жди – она что-нибудь шарахнет.
– А ты не горюй, Светка, мы тебя научим, – разогнала сгущающиеся облака баба Дарья, вызвав общий смех.
Ещё позже, когда все уже разошлись, Зинка с Колькой ещё долго сидели на лавочке и всё говорили и говорили и о бабе Тае, и о бабе Дарье, и о родителях.
И уже управившись со всеми хлопотами, укладываясь спать, Зинка вдруг почувствовала аромат чабреца, наполнивший её комнату. Подняла подушку и обнаружила под ней травяной мешочек. Приложила его к щеке, улыбнулась и уснула.
Автор публикации
