Жизнь и смерть

Актриса стерла с себя мыльную пену, бросила полотенце на пол, вытерла ступни и, не одеваясь, вышла из ванной. Ходить нагишом – любимое занятие, а сейчас и насущная необходимость. Так прохладнее, свежее. Август в Калифорнии – самое жаркое время года, даже кондиционеры не спасают. Они гудят в каждой комнате, будто сопровождают Актрису восхищенным шумом. Как давно она не слышала возгласов восхищения?
Пожалуй, с той поездки в Корею восемь лет назад. Она приехала поддержать американских солдат. Едва вышла из самолета – толпа мужчин в военной форме загудела и протянула к ней руки, будто к божеству. Потом ее несли на руках до машины, как ожившую статую Мадонны. Если бы она повелела – они бы и машину подняли и понесли.

Они любили ее, она любила их в ответ. Любовь окрыляет и вдохновляет. Она пела для них так, как никогда ни для кого не пела. Когда она подергивала плечами, грудь ее колыхалась под платьем – трюк, сражающий мужчин наповал. Да, если бы ее выставили перед корейцами, она бы и их сразила – без применения оружия…
Актриса улыбнулась, вспоминая. Гул восторга стоял над полем, заглушая рев самолетов. Каждый из присутствующих был готов отдать жизнь за ее поцелуй. Да что там поцелуй – только за счастье прикоснуться к платью.
Обожание, которое не снилось Лане Тернер…
С фотографиями Ланы американские солдаты уходили на войну в Европе. С фотографиями Актрисы американские солдаты уходили на корейскую войну. Она  приехала как раз через пару месяцев после выхода первого номера «Плейбоя», где украшала собой обложку. Тот номер разошелся миллионными тиражами, в том числе среди военных. Особенно среди военных.

Когда тебя любят миллионы, не любит никто.
Чужие мужчины носили на руках, а собственный муж бил по щекам и сломал ей палец. Разве это любовь?
Ну, не надо о печальном. И без того в голове треск, будто крутятся вхолостую бобины кинопроектора. В коленках дрожь, будто целый день бегала на каблуках. Сейчас бы налить обжигающе-холодного шампанского и устроиться с ногами на диване где-нибудь в укромном уголке этого уютного, недавно приобретенного ею гнездышка в мексиканском стиле.
Она подсмотрела стиль у своего психолога и захотела такой же. По-деревенски простой и практичный: маленькие комнатки, низкие потолки, из гостиной выход сразу в сад. Усадьба окружена плотной, зеленой изгородью. Можно выбегать нагишом и прыгать в бассейн – никто не увидит, не сфотографирует, не опубликует. Можно дурачиться, строить рожи, облизывать пальцы после еды, заниматься гимнастикой или кататься по траве. Можно ходить в том, что удобно, а не модно. Можно быть собой, а не актрисой.
Ей предлагали купить дом в колониальном стиле, как в фильме «Унесенные ветром»: перед входом колонны – толстые, как ноги слона, за входом лестница – широкая, как для королевских приемов, окна гигантские – как экраны, потолок в три этажа, сверху спускается хрустальная люстра весом в тонну…
Отказалась. Для чего это великолепие? Для кого? Актриса одна. Ни мужа, ни детей, ни даже собаки. Мечты, унесенные ветром…
Не нужны ей этажи, колонны, балконы, лестницы. Всей этой пышности хватало в отелях, где она жила постоянно… но временно. Захотелось обзавестись, наконец, собственным жильем.

Калифорния – бывший мексиканский штат, найти желаемое не составило труда. Актриса купила дом всего несколько месяцев назад, но уже привыкла, будто к родному. Чувствовала себя хозяйкой, а не гостьей, которой рано или поздно придется освободить помещение. И не пчелкой, обитающей в большом человеческом улье-небоскребе, которых понастроили по всей стране. Америка сходит с ума по небоскребам. Только не Актриса. Квартиры – как соты, где постоянная возня. Ни покоя, ни отдыха, все друг у друга на виду и постоянно спешат куда-то.
Актрисе не надо никуда спешить. Лучше не торопясь ходить босиком, впитывать прохладу плиточного пола, подставлять себя под волны кондиционера, представляя, что это волны океана… Будь сейчас ночь, она с удовольствием вышла бы за дверь, пробежалась по каменной дорожке вокруг бассейна, нырнула бы в его аквамариновую глубину. Однако, солнце еще не зашло, а подставлять свое нежное, белое тело под горячие лучи – глупость, не простительная даже блондинкам.

Кажется, головная боль стала проходить. Или, во всяком случае, уменьшилась. Проклятая мигрень, наказание, которое она обречена нести до конца жизни! Из-за этого Актриса просидела дома четыре дня, хотя должна была сниматься в очередном фильме. Неудобно перед режиссером, тем более, что взаимное сотрудничество не заладилось с самого начала.
Но разве ее вина в том, что испытывала боль? За последние два года перенесла столько, что не каждый выдержит: чистка после выкидыша, воспаление легких, операция на желчном пузыре. К физическим ранам добавились душевные: предательство мужа, неудачи с собственной киностудией, критика врагов, непонимание коллег…
Не успевала отдохнуть, отвлечься, как опять надо бежать – или на концерт, или на интервью, или на фотосессию. Делать то, что не хочется или даже противно. Недавно пришлось ехать на открытие какого-то футбольного матча. Не припомнит – кого с кем и зачем позвали именно ее… А отказаться нельзя: один раз откажешься, другой не позовут. Забудут. Задвинут, как ящик стола, закроют и ключ потеряют…
Теперь вот по контракту обязана сниматься. В роли, которую не понимает, не чувствует.

Когда что-то делаешь без чувства, ничего хорошего не получится.
Через неделю съемок ее увезли на скорой прямо со студии. Грозил разрыв контракта и неустойка. Едва вышла из больницы – возвратилась к работе. Чтобы скорее поправиться, опустошала медицинские флаконы, горстями глотала таблетки. Облегчения не наступало. Она опаздывала к началу съемок, забывала текст, ругалась с персоналом.
Режиссер, черствый пень, не пожелал войти в положение, учесть прошлые заслуги звезды экрана. Сам любитель заглянуть в  бутылку, он частенько засыпал во время сцены, однако, имел наглость обвинять ЕЕ в злоупотреблении спиртным.
Без всяческих доказательств. Расплывчатый взгляд, неловкие движения, заплетающийся язык были следствием чрезмерного употребления обезболивающих.
Таблетки гасят не только боль, но и талант, однако, отказаться от них Актриса уже не могла. Иначе завыла бы пострашнее подводного чудовища из фильма «Тварь Черной Лагуны». В котором ей, кстати, предлагали сниматься, но она отказалась по причине психического состояния после развода. Участвовать в фильме ужасов, когда в личной жизни сплошной ужас – это уже слишком.

Отказалась, потом пожалела. Фильм получился сенсационный…
А этот вряд ли получится даже просто успешным. Сценарий слабый, бюджет небольшой, героиня какая-то скучная…
Или это Актриса скучная?
А кто бы веселился в ее положении? По роли требуется порхать бабочкой, а к ногам будто гири привязаны, швы от операций ноют, голова распадается на части, как арбуз, упавший на асфальт… Вдобавок бестолковая съемочная группа. Действуют на нервы. Гримерша хлопает по щекам, накладывая грим, техники ослепляют софитами. Главное же зло – режиссер. Вечно ворчит, вечно недоволен. С утра собственной трезвостью, после ланча и стакана виски – всем остальным: погодой, сценой, декорациями. И постоянно – ее игрой.
В обстановке ненависти не рождается вдохновение. Шедевр на основе непрофессионализма не создают. Для хорошей игры Актрисе необходимо ощущать если не обожание, то по крайней мере симпатию со стороны команды. За лучик сочувствия она принесла бы себя в жертву, расцвела бы, разыгралась бы. От ненависти же она увядает, как роза от ядовитого дождя…
Актриса остановилась, смахнула капли душа с плеча. А плечи надо бы расправить… Глянула на себя в зеркало, выпрямила спину, кокетливо передернула плечами – точно так, как в фильме «Река, не текущая вспять». Это движение она подсмотрела у Джинджер Роджерс. Когда та на экране пела, танцевала и передергивала плечами, мужская публика в зале взрывалась. Очень сексуальное движение. Если еще добавить победную улыбку открытым ртом – находка самой Актрисы, мужчины падают, как подстреленные.

Улыбка – ее оружие, но сейчас вместо победной получилась вымученная. Актриса нахмурилась. Зеркало – ее враг. Злой и беспощадный. Выставляет напоказ морщины, темные круги под глазами, начавшую обвисать кожу на щеках. А ей нельзя стареть. Старая и страшная она никому не нужна. Она и сейчас-то никому не нужна – молодая и красивая.
Если не нужна, лучше умереть. Так же эффектно, как в фильме «Ниагара»: она лежала на палубе корабля, раскинув руки как крылья – безгрешный ангел… Загадочный силуэт в голубой дымке ночи…
Нет, она опоздала умереть молодой. Значит, надо жить и добиваться исполнения мечты. Мечта – играть не глупых блондинок, которых навязывает студия, а серьезные, драматические роли. Грушенька из «Братьев Карамазовых». Бланш Дюбуа из «Трамвая «Желание». Пока еще есть время, пока не выглядит старухой…
Хотя, кажется, недолго ей осталось прилично выглядеть.
Жестокое зеркало…

Актриса отвернулась от себя, отправилась дальше бродить по комнатам. Со стен глядели ее портреты – улыбающиеся, счастливые, здоровые.  Зеркала – враги, фотографии – друзья. Там она все еще самая обворожительная женщина Америки, секс-символ, предмет мужского вожделения. Другим актрисам далеко до ее популярности. Даже Лиз Тейлор, заполнившей страницы глянцевых изданий. Чтобы «прогнать ее с обложек», Актриса недавно согласилась на обнаженную фотосессию для «Vogue». Журнал разошелся за считанные дни. Не так уж плохо она выглядит, как сама о себе думает.
Надо меньше думать…
Вернее – больше думать о хорошем. Что хорошего произошло в последние дни?
Мысли возвратились к произошедшему на съемочной площадке. В работе она перфекционистка. Или делать идеально, или никак. Идеально не получалось, никак – не ее метод. Фильм не шел, назревал скандал, крупный, болезненный и противный, как гнойник на глазу. Однажды гнойник прорвался: режиссер с Актрисой поругались, нецензурно наорав друг на друга. Она даже подумывала разорвать контракт, несмотря на финансовые последствия.

Спасла положение ее тренер по актерскому мастерству Пола. Она была профессионалом не только в актерском деле, но и в съемочном процессе. Остановка фильма – ни в чьих интересах. Пола предложила режиссеру выход: не делать крупных планов Актрисы и в дальнейшем снимать «мягким» фокусом – он давал эффект легкой дымки, позволявшей скрыть последствия бессонниц и передозировок. Режиссер согласился, но со своей стороны потребовал, чтобы Пола постоянно присутствовала на площадке. С того момента общался с Актрисой исключительно через нее, как через переводчика.
Компромисс устроил обе стороны. Пола – мягкая, когда захочет, опытная всегда, тонко угадывала состояние Актрисы, положительно влияла на ее самочувствие. «Вынужденные» по воле режиссера тесно общаться, они настолько сдружились, что не расставались даже ночью…

Актриса приостановилась, прикрыла глаза, вспомнила нежные поглаживания наставницы. Утихала боль, растворялась тревога, разливалось тепло, сладко подрагивали мышцы… Пола научила ее не только актерствовать, но и наслаждаться – от одних только прикосновений.
Все-таки есть разница между шершавыми, как наждак,  мужскими руками и гладкими, как атлас, женскими. Интересно, почему? Даже актеры, никогда не занимавшиеся более «тяжелым» трудом, чем игра на губной гармошке, имеют такие же грубые ладони, как толкатели тачек. Впрочем, последнее сравнение – ее личная выдумка: с толкателями тачек судьба Актрису не сводила. И вряд ли сведет.
А вот за встречу с Полой душевное спасибо. Поначалу удивляло – откуда она знала вещи, которые  Актриса сама о себе не знала? Позже догадалась. Это же естественно: женщина лучше понимает другую женщину и делает только то, что понравилось бы ей самой. Женские руки – чуткие, заботливые, мягкие, как лапки ласковой кошечки. Им невозможно противостоять. А самое ценное – от них не забеременеешь.

Ах, вспомнилось печальное, и в голове что-то щелкнуло, будто замкнуло электропроводку. Актриса вздохнула, ускорила шаг. Хотела пробежаться, как прежде – легко, молодо, на цыпочках…
На цыпочки встать не удалось, пробежаться не получилось. Даже шла с трудом, и старый страх нагнал ее – страх перед беременностью. Он отравлял всю ее сознательную жизнь, с той самой первой ночи с Джеймсом, когда она, девственницей, отдалась ему во власть.
Первый раз Актриса выходила замуж подростком, в шестнадцать лет, не по любви, а по насущной необходимости. Ее, которые по счету, приемные родители собрались переезжать на Восточное побережье, а места для дочери там не предполагалось. Оставалось два выхода: или отправляться в приют для сирот, или срочно искать мужа.
К счастью, долго искать не пришлось. Соседский парень  Джеймс признался, что давно влюблен, и, не задумываясь, сделал предложение. С маленьким чемоданом и большими ожиданиями она переселилась к супругу.
По словам Джеймса, он был с ней вполне счастлив.
А будущая Актриса – нет.
Она поняла это позже. Вначале же была благодарна ему и честно старалась угодить в постели, инстинктивно догадываясь о важности секса для мужчины. Для нее же секс был настоящей пыткой. В 9 лет ее изнасиловал друг приемных родителей, уважаемый человек. Та боль, то отчаяние, та беспомощность оставили незаживающие раны на памяти. Она стала заикаться, бояться мужчин, в особенности приемных «папаш». Ловила на себе их похотливые взгляды, старалась не оставаться с ними в одном доме, когда никого больше не было.

К счастью, тот кошмар не повторился, но страх остался.
С которым она каждый раз ложилась в супружескую постель. Хотела угодить Джеймсу и боялась новой боли. Зажималась, деревенела, не ощущая тех «прелестей», о которых, хихикая, шептались подружки. Боялась, что собственной неопытностью отпугнет мужа, и он ее бросит, подобно всем предыдущим приемным семьям.
Страх быть брошенной – самое сильное ощущение детства. Комплекс нелюбимого ребенка не покинул ее до сих пор. Она открывалась навстречу людям, протягивала руки – возьмите мою любовь, всю, без остатка и дайте хоть немного взамен.
Но на любовь ей отвечали равнодушием и били по рукам.
Как-то, еще маленькая, она назвала мамой женщину, которая ее мыла. Та резко ответила:
– Я не твоя мама. Твоя мама та, что приходит по воскресеньям.
В той семье было десять детей, к ней относились, как к последней в очереди: мыли в воде, что оставалась от других, одевали в то, что оставалось от других. А любви на нее не оставалось. За любовь штат Калифорния денег не платил.
Ребенок – сирота, если некого назвать мамой. Актриса родилась уже сиротой. Росла будто во времена эпидемии равнодушия. Родная мать ее не любила, называла «уродиной». В приемных семьях ее не любили и каждый раз без жалости отправляли обратно в приют. В школе ее не любили, обзывали «паклей» за светлые, кудрявые волосы.

Мир без любви безлюден, бесцветен, беззвучен, как пустыня Невада. Но девочка знала, что есть и другой – населенный ангельски красивыми женщинами и героически отважными мужчинами. Они жили среди тропических пейзажей, испытывали увлекательные приключения и переживали бешеные страсти под гремящий за кадром оркестр.
Вход в этот другой мир – вход в кинозал. Ребенком она могла просидеть там целый день и не заметить, как пролетело время. И пусть картинки были черно-белые, она раскрашивала их своим воображением.
Она уносилась в те пейзажи, представляла себя героиней тех историй, переживала чужие страсти, как свои.
…В далекой Индонезии отец проигрывает дочь  вместе с каучуковой плантацией одному дельцу – молодому, очаровательному, наглому. Она ненавидит его, он стремится завоевать ее любовь. В конце концов, она отвечает ему взаимностью, и они целуются на фоне заката.

Нелюбимая, никому не нужная, одинокая девочка закрывала глаза и представляла – ее целует сам Кэри Грант, голливудский небожитель…
В киношном мире она жила по-настоящему, а в настоящем лишь существовала. Дома перед зеркалом она повторяла сцены из фильмов. Копировала актеров. Особенно хорошо получалось ходить, как  Чарли Чаплин, и поднимать одну бровь, как Вивьен Ли.
Она пела, танцевала, подражала всеми обожаемой Джин Харлоу. У Джин тоже волнистые, светлые волосы – почему ее не обзывают «паклей»? Наоборот. Ее все любят. Ей улыбаются. Ее боготворят. Ее жизнь полна приключений и восхищений.
Не жизнь, а сказка…

Голливуд делает сказку былью. Но будущая Актриса даже не мечтала попасть в Голливуд. Несчастных, некрасивых девочек-заик не берут в артистки. В артистки берут таких, как Джин Харлоу или Кэрол Ломбард – ярких, дерзких, отважных, которым ничего не стоит укротить дикого коня или дикого мужчину.
Она тоже была дерзкой, бесстрашной – когда играла роли, втайне, для себя, когда никто не видел. На людях же ее сковывала неуверенность – такая, что ноги становились деревянные, а в спину будто вставляли кол. Эту неуверенность не помогли до конца победить ни профессиональные курсы, ни занятия с мастерами. И до сих пор перед концертом или съемкой Актрисе требуется время настроиться, встряхнуться, подбодриться, внутренне себя поддержать, похвалить, чтобы расслабиться, разыграться.

Ее никто никогда не поддерживал, не хвалил. Хвалят и поддерживают любимых людей. А быть любимой ей было не суждено – ни родной матерью, ни приемными родителями. Выходя замуж, она желала заслужить любовь мужа, нравиться ему не только внешне, но и тем, что что-то умела. Она частенько запиралась в ванной с охапкой книг по сексу, искала ответы на вопросы, которые волновали. Как научиться получать удовольствие? Как научиться доставлять удовольствие? И главное – как предотвращать беременность? Заиметь ребенка в шестнадцать лет значило покончить с собой в начале жизни.
…Старые воспоминания пробудили новую боль. В голове будто непогода разыгралась. От грома заложило уши. От молнии в мозгу начался пожар. В детстве она боялась грозы, пряталась под одеяло. А куда спрятаться от грозы в собственной голове?
Нервы дрожали, как струны, по которым ударили неумелой рукой. Подступала тошнота, в глазах кружилось. Знакомые симптомы. Предвестники потери сознания.
На слабых ногах, держась за стены, Актриса отправилась в спальню. Там ее спасение. Там ее единственный и самый надежный друг – средство от недомоганий. На прикроватной тумбочке, белой, как в больнице, имелся целый медицинский набор: пузырьки разных названий и разного применения, упаковки таблеток, пакетики с порошком. Упаковки надорваны, пакетики опустошены, пузырьки без крышек и явно без таблеток.
Хоть бы один полный найти!

Голова горела, будто с нее содрали кожу и обнажили мозги – они пульсировали, взывали о помощи, отказывались ясно мыслить. Дрожащими пальцами Актриса перебирала флаконы, потряхивала, бросала на пол. Боялась, что сама упадет. Упадет – не встанет. Умрет – никто не узнает. Хотя ее знает весь мир.
Вот оно одиночество…
Потрясла последний пузырек, услышала шорох таблеток. Вот оно! Поднесла к глазам. Намбутал. То, что нужно. Не считая, сыпанула горсть на ладонь, бросила в рот, запила первым, что попалось под руку – виски, стоявшим на тумбочке со вчерашнего дня.
Руки тряслись, плечи слабели, ноги не слушались, будто существовали отдельно от хозяйки. Беспомощное состояние. В точности как тогда, когда «друг семьи» ее изнасиловал.
Жизнь ее изнасиловала…

Хорошо, кровать рядом. Актриса упала на скомканные простыни, будто нырнула в прохладные волны. Закрыла глаза. Прислушалась к происходящему внутри себя – вроде приложила ухо к собственному телу. Когда же наступит облегчение?
Доктор говорил: минут через пятнадцать-двадцать.
Каждая минута длилась вечность. Наконец, шквальный приступ боли стал ослабевать. Тошнота отступила. Лоб покрылся холодной испариной. На голове будто выросла новая кожа и прикрыла мозги – они прекратили гореть и пульсировать. Вернулась способность соображать.
Облегчение наступило скорее всего от принятого алкоголя, потому что таблетки еще не успели подействовать. Ах, старый, добрый виски! Ее давний друг и заклятый враг…
Но не надо о печальном.
Тогда о чем?
О чем она думала только что?
Ах, да, о своем первом браке.

Актриса предпочла бы его начисто забыть, как о первой неудаче своей взрослой жизни, хотя, по сути, сама была еще  дитя. Ожидания не оправдались. Вырвавшись из-под опеки приемных родителей, она попала под опеку мужа. Вместо ребенка они зачали конфликт. Он желал много детей и жену-домохозяйку. Она желала много впечатлений и не собиралась запираться в четырех стенах.
Когда Джеймс объявил, что уходит на войну, она не огорчилась. Наоборот, вздохнула свободно и даже по первости поскучала без мужа, ведь никогда в жизни не жила одна. К свободе привыкаешь быстрее, чем к неволе. Через пару дней она ощущала будто и не замужем вовсе. Чтобы обеспечивать себя, устроилась на завод, производивший вооружение.
Там встретила Дэвида.

Он приехал делать фоторепортаж о «незаметных героинях тыла», буднях «отважных тружениц военного предприятия», активно помогающих фронту. Репортаж должен быть пропагандистский – чтобы поднимать дух солдат. Картинка важнее текста. Дэвид искал прежде всего девушку фотогеничную, улыбчивую, с хорошей фигурой. Перед боем солдаты будут смотреть на нее, вспоминать своих любимых, забывать ужасы войны, теплеть сердцем. С теплым сердцем легче воевать и легче умирать.
Заметил юную, симпатичную работницу, принялся фотографировать в разных ракурсах: у станка, в столовой, в платке, без платка. И везде – с улыбкой.
В сером, рабочем халате, с грязными от машинного масла руками она выглядела как принцесса, не знающая о своем истинном происхождении. Не столько красивая, сколько естественная. Не осторожная, но доверчивая. Не ожидающая удара, ожидающая любви. Наивная, испуганная, глазастая, как зайчонок. Движения полны грации, которой невозможно научиться, только получить от природы.

Ему нравилось ее снимать. Она вдохновляла его, как богиня Эвтерпа вдохновляла поэтов. Он стал поэтом в профессии. К девяти музам древней Греции он добавил бы еще одну – музу фотографии по имени Норма Джин. И она затмила бы остальных.
Репортаж оказался лучшим в карьере Дэвида. Снимки излучали его восхищение моделью, от них невозможно было отвести взгляд.
Удачное фото – такое же произведение искусства, как скульптура или картина. Это не просто щелчок затвора, это долгий путь поиска – обстановки, света, положения тела, выражения лица. А еще любовь творца к модели.
Ну или хотя бы симпатия.

Симпатия Дэвида была очевидной и нравилась будущей Актрисе. Не последнюю роль сыграла и его щедрость: за час съемки она получала 5 долларов – фантастическое богатство. Когда-то она целыми вечерами мыла тарелки за 5 центов.
Дэвид много сделал для нее. Не уставал внушать, что она достойна лучшей жизни – что ж, возможно. Заронил надежду вырваться из серых заводских будней – очень бы хотелось. Предложил стать фотомоделью – можно попробовать, хотя сомнительно. Обещал познакомить с влиятельными продюсерами в Голливуде… но прежде познакомил с наркотиками.
А что такого?  В Голливуде все этим балуются…
Они много времени проводили вместе – не только днем, но и ночью. Дэвид так же любил ее ласкать, как  снимать. Она не чувствовала угрызений совести по отношению к мужу. Он изменил ей уже через месяц после свадьбы. А она ему через год, так что квиты.
Она чувствовала приближение чего-то нового, и в этом новом для Джеймса не имелось места. Так же, как ей не имелось места в последней приемной семье.
К ней никто по-настоящему не был привязан, и она не умела привязываться. Ее бросали, и она училась бросать.

С Дэвидом они много разговаривали, и для будущей Актрисы это было внове. Родители воспитывали ее в строгости, всерьез не принимали, настроением не интересовались. Ты маленькая, ничего не знаешь, ничего не значишь. Мы взрослые, первые после Бога, слушай и выполняй.
Какой же контраст с Дэвидом, который был старшее ее почти на двадцать лет, а характером чуть ли не моложе! Он не читал строгих нотаций, наоборот, рассказывал смешные истории о звездах кино – в ролях и с гримасами, заставлял хохотать от души. Он спрашивал ее мнение о своей работе, ласкал не только руками, но и глазами, что было для нее непривычно.
Он восхищался ее походкой, улыбкой, той детской незащищенностью во взгляде, которая лучилась со снимков,  проникала в сердце зрителя. В отличие от снимков с профессиональными моделями: те натужно улыбались, принимали вычурные позы и выглядели как шлюхи. Фото шлюхи никто не повесит на стену. А фото улыбчивой работницы авиаремонтного завода – с удовольствием.
Она пробудила в нем художника, в благодарность он хотел пробудить в ней что-то хорошее в ответ. Профессиональным взглядом оценил ее возможности, посоветовал заняться модельной карьерой.

– Тебя камера «любит». Грех не воспользоваться. Ты же не собираешься всю жизнь таскать пропеллеры и нюхать ацетон?
Всю жизнь таскать и нюхать она не собиралась.
Становиться моделью тоже. Это так же невозможно, как выйти замуж за президента.
Ее душил и зажимал комплекс неполноценности. Ее не любили, и она не научилась любить себя. Ее считали дурнушкой, и она думала, что дурнушка. Кто захочет ее снимать? Волосы – пакля, плечи опущены, одета в пиджак на два размера больше – как в мешок…
Только фантазер смог бы рассмотреть в ней модель, которая с поднятой головой и расправленными плечами шагает по подиуму над восхищенными взглядами зрителей.
Но Дэвид не сдавался. Снимал ее бесконечно, с удовольствием, часто исподтишка. Потом показывал с комментариями в превосходной степени. Рассматривая фотографии, Актриса не верила, что на них – она. Это ее удачливый двойник. Сестра-близнец, не существующий в природе. Обман зрения, подтасовка, мираж.
Нет – волшебство превращения. Дурнушка в жизни чудесным образом превращалась в красавицу на фотобумаге. С кокетливой улыбкой или печалью на лице. С раздраженной гримасой или задумавшаяся. Собирающаяся дать оплеуху фотографу или критически рассматривающая себя в зеркало. И всегда –  очаровательная, это стоило признать.
Он ее уговорил… не совсем, ну… убедил попробовать. И стал готовить к карьере модели. Учил принимать эффектные позы, посылать воздушные поцелуи, смотреть исподлобья, чтобы на фото выгоднее получались глаза, а не подбородок.
Кстати, о подбородке.

– Тебе надо сходить к пластическому хирургу, подправить нижнюю часть лица. Сделать ее линию более мягкой, женственной.
Он экспериментировал с ее внешностью, искал образ, который стал бы ее визитной карточкой. Учил правильно накладывать грим, причесываться по-голливудски стильно,  одеваться, подчеркивая достоинства фигуры. От которой сам был без ума. Снимал ее в купальнике для показа на студиях и обнаженной – для себя. А потом…
А  потом они расслаблялись. Порошком с ванильным запахом.
– Работа модели не так проста, как может показаться. Приносит много стресса, который надо учиться снимать. Проще всего кокаином.

Ей понравилось с первого раза. Уже через пару минут она погружалась в удовольствие, как в теплую ванну. Нет, в океан сплошной, беспричинной радости. Накрывала волна счастья. Полного и безусловного. Печали, как тени на рассвете, убегали и прятались по углам. Тревоги, будто грозовые облака, расступались и открывали по-весеннему яркое солнце – оно омывало, грело, покачивало на лучах, как на волнах. Купаться в его свете было блаженством, ранее Актрисой не испытанным. Наверное, так живут святые души в раю.
Скованность, робость, неуверенность в себе – критичные,  неумолимые судьи-инквизиторы, испарялись, как снег от солнца.
В мыслях наступал покой, тело освобождалось от оков, распрямлялось, наполнялось легкостью, как у птицы перед полетом. Полет над обыденностью, неограниченная радость бытия…

Не известно из каких глубин ее сути являлась на свет мощная убежденность в своих силах. Плавность в движениях, неторопливость, свойственная монархам. Уверенность в своей уникальности, в праве на поклонение себе. Она ощущала себя королевой и даже забывала заикаться. Казалось – весь мир лежит у ног и с трепетом ждет ее милостивого жеста…
В кокаиновом дурмане осуществлялась мечта детства – быть красивой, вызывать восхищение.
Грезы были сладки, как шоколад, возвращаться в горькую реальность не хотелось. Но Дэвид строго следил, чтобы она не перебирала дозу.

– Право на удовольствие нужно заработать. И не злоупотреблять, иначе смысл пропадет. Хорошо улетать в сказку иногда – в награду за усилия. А если всю жизнь превратить в шоколадную иллюзию, закончишь под забором.
Через некоторое время они переехали в Лос-Анджелес. Дэвид не выполнил обещания познакомить с продюсерами, оказалось, он с ними и не был знаком. А вскоре исчез так же внезапно, как появился.
Будущей Актрисе пришлось пробиваться самой. Она и не подозревала – сколько молодых, талантливых девушек желали стать героиней голливудской сказки и каждый день выстраивались перед воротами киностудий. Предстояло продираться сквозь их толпу, как сквозь дикие джунгли Амазонки.
Предстояло прежде изваляться в грязи, чтобы потом омыться лучами славы.
Скромная Норма Джин, может, испугалась бы, отступила. Но она уже поменяла имя, цвет волос и форму носа. Она поменяла характер с робкого на отважный. Она ввязалась в бой, где отступление было не предусмотрено. Победа или смерть…
Нет, только победа.

В драке побеждает не тот, кто сильнее, а тот, кто умнее.   Она не окончила школу и не жалела. То, чему учат в школе, не пригодится в жизни. Все эти формулы и правила…
У жизни другие правила. Важно иметь не хорошую успеваемость, а хорошую соображаемость.
Актриса быстро сообразила: для достижения цели все средства хороши, в том числе… так скажем «не совсем этичные». Нужда в деньгах заставила поначалу сниматься обнаженной для дешевых журналов, что категорически не советовал делать Дэвид. Но надо же чем-то платить за жилье и парикмахера…
А также за приличную одежду, туфли, губную помаду. Да, без подходящей губной помады в Голливуд не попадешь.
Голливуд – не только фабрика грез, но и фабрика секса. Дорога туда лежит через постель. Но прежде, чем попасть в постель продюсера, надо хотя бы мелькнуть на экране.

И однажды она мелькнула – статисткой на заднем плане. Ее заметили. Стали приглашать в фильмы: сначала без реплик и на пару секунд, потом  на второстепенные роли со словами. А там и главная роль не заставила себя ждать. Первый же  фильм с ее полноценным участием принес успех – оглушительный, как пожарная сирена, сладкий, как сахарная вата на палочке. Улыбки, аплодисменты, слова восхищения… Первая ступенька к славе.
На которой надо удержаться. И не просто удержаться, а подняться выше.
Успех приходит долго, а уходит быстро, гаснет, как софит. Чтобы поддерживать его сияющим, надо трудиться изо всех сил. Нескончаемый марафон. Главное – не сойти с дистанции раньше времени. Раньше, чем станешь звездой. Тогда можно  притормозить, отдышаться, пожить в комфорте. А сейчас терпеть неудобства: экспедиции в необитаемые места, работу от рассвета до заката, еду на скорую руку, сон в вагончике и душ не всегда…

Тем не менее процесс съемок Актрисе нравился. В съемочной группе все молодые, шумные, здоровые, задорные. Заняты одним делом – созданием произведения искусства. Это как построить новый дом. Нет – новый город. Нет – новый мир, где музыка, смех, любовь и хэппи энд. Да, обязательно хэппи энд, потому что плохой конец не понравится зрителю. Плохих концов достаточно в жизни.
Голливуд построен на идее нравиться зрителю. Чтобы все было не как в жизни, а как в мечте. Чтобы все было красиво – даже смерть. Если Артистка лежит мертвая, то прическа должна оставаться безупречной и губная помада не размазана. Поцелуй должен быть на фоне заходящего солнца или цветущего сада. А в финале фильма герои смотрят вдаль, как в будущее, и волосы развеваются от попутного ветра…
Да, главное – чтобы зрителям понравилось. Чтобы неудобства процесса не сказались на результате. Чтобы не зависимо от состояния здоровья или настроения у Актрисы в глазах был не железный блеск, а кокетливый. Чтобы умела плакать и смеяться в нужных местах. Петь, танцевать, подергивать плечами…
Называется профессионализм. Актриса не собиралась становиться бабочкой-однодневкой, артисткой на один фильм, потому заранее готовилась – брала уроки актерского мастерства у выходца из России, который познакомил ее с системой Станиславского.

Система сработала. После третьего фильма о ней заговорила вся Америка.
Слава свалилась и закружила, как тайфун. Ей ужасно понравилось быть целью софитов и восторженных взглядов. Принимать комплименты, цветы, ощущать себя значимой.  Именно этого ей всегда недоставало. Несчастное детство с постоянной сменой «родителей», комплексом «уродины»,   страхом быть брошенной с лихвой окупилось. Тот, другой мир – полный красок, музыки, красивый людей и пейзажей распахивал перед ней двери.
Она работала без устали, честно, профессионально, и не ее вина, что студии использовали лишь один ее талант – быть сексуальной. Может быть, они были правы… Она стремительно набирала популярность, все время по восходящей и без сбоев. Кажется, одно ее имя служило залогом положительной критики и широкого обсуждения в прессе.
Она не останавливалась в развитии, серьезно занялась вокалом, танцами. После фильма, где впервые спела, стала настоящей звездой.
Слава Актрисы ошеломляющими темпами набирала обороты и вышла за пределы Америки. Каждый фильм с ее участием гарантировал кассовые сборы и новые предложения. Съемки, приемы, встречи с самыми известными в стране людьми, а главное – с лучшими голливудскими продюсерами. То, что обещал и не сделал Дэвид, она сделала для себя сама.
Да, она сделала себя сама. Избавилась от заикания, от смущения под взглядами незнакомых людей. Полюбила камеру, научилась представать перед ней в лучшем ракурсе, двигаться естественно, говорить с интонациями и другим тонкостям актерства, которые отличают талант от дилетанта.
Она училась и добивалась.
И добилась.

Каждый ее шаг сопровождали толпы поклонников и… ее собственные фото, которые смотрели отовсюду: с уличных реклам, афишных столбов, настенных постеров, страниц журналов и газет. Сияющая улыбка, лучистые глаза, фигура как у греческой богини… Женщина-мечта. Предмет вожделения мужчин и зависти женщин.
Ей нравилось смотреть на себя и нравилось, когда на нее смотрели. Нравилось быть в центре внимания, неважно – тысячи человек или одного фотографа. Нравилось, когда ее готовили ее к  съемке – долго, пристально, тщательно выбирая освещение, макияж и позу, чтобы получилась идеальная картинка. От фотосессий она не уставала, наоборот, получала новые силы. Повышенное к себе внимание она принимала за любовь, которой ей всегда недоставало – может, в этом была ее проблема…
Нет, тогда Актриса еще не имела проблем. Наоборот, в жизни, как на рекламной картинке, все было идеально. Она мчалась к мечте на скором поезде… который в конце концов ее и раздавил. Может, надо было притормозить, осмотреться, задуматься…

Нет. Нельзя тормозить. Успех зовет. Мечта сияет. Счастье ждет где-то там, за поворотом. Нельзя останавливаться на полпути, нельзя терять достигнутое. Надо взбираться на новые высоты, покорять новые вершины и… новых мужчин. Она преподнесла им  ценный подарок, сделав откровенные фото для нового номера «Плейбоя». Ее популярность взлетела на недосягаемую для соперниц высоту. И не только в качестве модели для журналов и календарей, украшавших мужские спальни.
Ей доверили быть ведущей церемонии «Оскар» – а это уже  признание ее актерского таланта. Триумф, о котором не смела и мечтать робкая девочка-заика, не любимая даже близкими.
Теперь ее полюбил весь мир.

Ее называли секс-бомбой, пожирательницей мужчин, секс-символом Америки. Где бы Актриса ни появлялась, ощущала энергию вожделения – будь то огромная толпа, небольшая группа или всего один. Она вступала в эту энергию, заряжалась и сияла, забывая о несправедливых контрактах, предвзятых критиках, злобных конкурентках. Да они ей просто завидуют. Им и не снилось.
Все мужское население Америки от подростка до пенсионера мечтало – познакомиться с ней, поговорить или только подержать за руку. Так писали в газетах, и Актриса верила, потому что везде, где ни появлялась, неизменно встречала восторженные взгляды. Они следили за каждым ее шагом, сопровождали каждое движение, ловили каждое слово, как на параде конкурса «Мисс Америка», когда Актриса исполняла роль главнокомандующего. Это была ЕЕ роль. Она ощущала такую власть над толпой, что если бы приказала, они, не рассуждая, отправились бы хоть на войну, хоть в космос…

Популярность приятна во всех отношениях. Она приносит не только душевное удовлетворение, но и материальное. Деньги потекли рекой к той девочке, которой когда-то приходилось донашивать чужие платья. Золушка превратилась в принцессу. Теперь она носила платья, драгоценности и духи самых известных мировых марок. Причем, не заплатив ни цента. Ее имя было дороже их вещей.
Это сладкое слово «успех». Когда тобой восхищаются – прощают то, что другим ставят в вину: романы, скандалы, обнаженные фото. Людовик Четырнадцатый говорил: «Я – Король-Солнце». На солнце не заметны пятна. Актриса стояла так высоко, что ее пятна не замечались.

Потому что были отшлифованы успехом, как фотошопом.
Ее сияющие портреты смотрели с рекламных столбов, с афиш кинотеатров, со стен торговых центров. Куда ни пойдешь, куда ни глянешь – везде она. Теперь ее невозможно не заметить. Те, которые ее раньше не замечали – исчезли в прошлом. Она отомстила успехом за несчастливое детство. Она вышла из темной, одинокой каморки в большой мир и осветила его своей улыбкой.
Миром правят мужчины, а царствуют женщины. И необязательно в буквальном смысле сидеть на троне. На приеме в Букингемском дворце все камеры были направлены не на королеву Британии Елизавету Вторую, не на королеву Голливуда Вивьен Ли, а на Актрису – королеву пин-апа.
Некоторые считали ее выскочкой, авантюристкой, глупышкой и не понимали: простоватая блондинка – всего лишь кино-образ, ее визитная карточка, ставшая пропуском в сердца зрителей.
Образ в конце концов стал ее проклятием, ее тюрьмой. Но это потом…
А тогда он был ее лучшим другом. После бриллиантов, конечно. Ха-ха. Актриса, не открывая глаз, улыбнулась кончиками губ. Воспоминания столпились в голове, как поклонники у порога. Память прокручивала судьбу, как фильм.

Карьера неслась по нарастающей, вроде кабинки на русских горках. Очаровательная блондинка, которая к тому же умеет петь, танцевать и кокетливо передергивать плечами – находка для киностудий. Актриса снималась без перерыва. Потом без перерыва – промо-туры, премьеры, презентации, вечеринки с участием знаменитостей из области спорта, искусства, политики.
Сияние софитов, вспышки фотокамер, овации, ликующие толпы стали неотъемлемым атрибутом жизни Актрисы. Собственно, стали ее жизнью, в промежутках она только существовала: спала до обеда, ела в постели, забывала принимать душ…
Хорошо, что такие дни выпадали редко. Про нее не забывали – звонили, поздравляли, приглашали на юбилеи, концерты, вечеринки. На одной из них она встретила Джо. Лучший бейсболист Америки, звезда, правда, клонящаяся к закату. Зато как мужчина – в самом зените. Высок, атлетически сложен, черты лица грубы, но тем и привлекательны. Актриса привыкла к лакированным, сладко-приятным лицам актеров. Джо на их фоне выглядел как дикарь, вышедший из дебрей Полинезии. Впрочем, дикарь вполне цивилизованный – в костюме от Диора, с манерами английского лорда. Он сдержанно улыбнулся – всего лишь раздвинув кончики губ, взял ее руку, поцеловал, низко наклонившись. Гигант, преклоняющийся перед хрупкостью.
Трогательно.

Ах, эти галантные итальянцы, наследники Казановы! Умеют увлечь женщину. Джо не отпускал ее ни на минуту и говорил, говорил… Он впервые увидел ее на фотографии: в белом свитере, короткой юбке, с бейсбольной битой в руках – и сразу влюбился. Он пересмотрел все ее фильмы. Он желал быть на месте актеров, игравших ее мужей. Он ненавидел того, кто убил ее в фильме «Ниагара» –   был бы рядом, сам бы его убил.
Наивный… Верил в сказку, как в правду.
Он пожирал ее глазами и так явно желал заиметь в постель, что она испугалась, как бы он не сделал это при всех. Впрочем, она желала его не меньше… Джо предложил показать свои новоприобретенные апартаменты, она согласилась, не думая. Может, слишком быстро, но – как получилось. Уехали вместе.
И больше не расставались. Влюбились так, что не могли прожить друг без друга ни дня. Вскоре тайно расписались в мэрии Сан-Франциско. Почему тайно? Как  впоследствии оказалось, Джо был на тот момент женат. Но неважно. Вместе они не продержались и года.

Этот второй ее официальный брак оказался таким же поспешным, как первый, но еще более неудачным. Актрису не устраивали в муже две вещи, поначалу казавшиеся интригующими: неуемная сексуальность и такая же неуемная ревность. Если с первой еще как-то можно было смириться, то со второй оказалось сложнее.
Истинный итальянец, для которого семья превыше всего, а честь жены – святое,  Джо ревновал ее дико, до потери самообладания, буквально к каждому, кто близко подходил. Он, видимо, не понял, что за право обладать самым пленительным телом Голливуда придется платить определенную дань. К примеру, закрывать глаза на легкий флирт и кокетливые шалости, которые  позволяет себе любая красивая женщина, тем более голливудская звезда.
А Джо не был готов к жертвам. Он хотел, чтобы ее звезда светила ему и только ему. Он ужасно раздражался от ее улыбок направо и налево, а от невинных поцелуев приходил в ярость. Устраивал истерики, скоро начал ее бить. Чувствовал себя спокойно только тогда, когда жена с опухшим от пощечин лицом сидела взаперти, не смея показаться на людях.

Горячая итальянская кровь и наивность характера помешали Джо принять Актрису такой, какая она есть. Ее работу он принимал за правду, киношные поцелуи – за   настоящие. Последней каплей стала съемка сцены над вентиляционной трубой, когда ее юбка поднималась до плеч, обнажая трусики – на виду у тысяч любопытных зрителей. Он взбесился и схватил ее за руку так, что чуть не сломал.
Сторонник традиционной итальянской семьи, он требовал, чтобы она бросила работу, нарожала детей и сидела с ними дома, как мышка в его комфортабельной норе.
Но она слишком долго была серой мышкой, не знающей собственной ценности, прозябающей в подполье.
Увидевший свет обратно в темноту не хочет.
Успех слишком дорого ей достался, стал частью ее самой – неотъемлемой, необходимой, как рука или нога. Отказаться от него значило стать инвалидом.
Садиться в инвалидное кресло она не собиралась.
Даже ради большой любви.

Даже ради  Джо.
Он хороший, жаль не понимает: одной его любви ей мало. Мечта детства – чтобы все ее любили, и чем больше людей, тем лучше. Мечта осуществилась. Где бы Актриса ни появлялась, встречала толпу поклонников. Едва выйдет из машины – взрыв. Фейерверк обожания. Фонтан восторга. От потока восхищения она заряжалась, как от потока электричества, вспыхивала, как маленькое солнце.
Она была готова осветить и обогреть все человечество.
А светить только для Джо неинтересно. Без публики она погаснет, как фонарь без батарейки. Попросту умрет, если никогда больше не пошлет воздушного поцелуя, не передернет плечами перед зрителями. Актриса не собирается терять достигнутое. Пусть Джо под нее подстраивается. В конце концов, кто из них главная звезда?
При всей ее внешней хрупкости, силы воли ей было не занимать. Она не уступила. Он тоже уперся, как баран в ворота.

Развелись, так же поспешно, как поженились, и разошлись по своим дорогам. Ее ожидал еще больший успех, его карьера шла по наклонной. Но надо отдать должное благородству Джо: он не прерывал с ней контакта надолго и никогда не забывал хотя бы по телефону поздравить с днем рождения. А пять дней назад…
Актриса очнулась. Открыла глаза. Она приняла кучу таблеток, чтобы заснуть, но они, видимо, подействовали наоборот. Сонливости не ощущала, только внутреннее напряжение и дрожь, будто недавно вышла не из теплого душа, а из холодильника. Подтянула простыню к подбородку. Несмотря на железный звон в голове, улыбнулась дрожащими кончиками губ. Вспомнила ночной звонок Джо.
Пять дней назад он снова сделал ей предложение. Она обещала подумать, теперь не спеша. Согласна ли она повторить опыт? Согласна ли дать шанс ему и себе?
Прошло восемь лет, Джо наверняка изменился.
А она?

Тоже.
Актриса уже не та заикающаяся девочка-сирота, желавшая малости, на которую имеет право каждый ребенок – быть любимой. Не та по-старушечьи покрытая платком работница военной фабрики, искавшая благосклонности начальника цеха – сорокалетнего отца семейства с пятью детьми. Не та юная статистка, мечтавшая попасть в кино с помощью престарелого продюсера. Не та начинающая актриса, вдруг ставшая знаменитой и впервые получившая возможность самой выбирать себе партнеров – и в фильм, и в постель. И даже не та обожаемая публикой кинодива, подтверждавшая свою власть над мужчинами, даруя им право заняться с ней сексом.
Да, она тоже изменилась.
Она ошибалась, принимая секс за любовь. Оказывается, для мужчин секс и любовь – разные вещи. Она слишком со многими ложилась в постель, каждый раз думая, что с его стороны это так же серьезно, как с ее. Но количество любовников не переходило в качество. Чтобы понять это, потребовались годы жизни и горы разбитых надежд.
Оказалось, только Джо любил ее по-настоящему.
Но. Что спортсмен-пенсионер, ревнивец-итальянец может дать ей в придачу к любви?
А вот кое-кто другой может…

Пожалуй, Джо она оставит «про запас», он никуда не денется. Сейчас у Актрисы появился шанс подняться на самый верх. Самая сумасшедшая мечта – «выйти замуж за президента» близка к исполнению…
После развода она продолжила богемную жизнь. Летала в разные города, в том числе за границу: привлекала зрителей на премьеры, открывала выставки, участвовала в благотворительных балах, снималась в фильмах, которые следовали один за другим. И так же один за другим следовали нервные срывы. Бессонница, болезни, передозировки наркотиков и алкоголя, а также потоки критических статей в прессе, любовные разочарования, кабальные контракты со студией – кто бы выдержал…
Недовольство грызло. Кинокомпания зарабатывает на ней миллионы, а платит как начинающей старлетке. Предлагает одни и те же роли, эксплуатируя образ недалекой блондинки, хотя Актриса давно его переросла. Готова к серьезным ролям. Желает попробовать себя в классике. Однажды, отдыхая от стресса в психиатрической лечебнице, она прочитала пьесу «Трамвай «Желание». Она видела себя в роли Бланш Дубуа. Роль досталась Вивьен Ли. Обидно. Актриса уверена, что сыграла бы лучше.
Зародилась мечта создать собственную кинокомпанию и сниматься в том, что нравится самой, показать – на что способна. Получать по труду, а не по контракту.

Мечты… Мечты… На их исполнение требовались деньги, связи, советы, помощь со стороны. И время. А оно поджимало. Возраст за тридцать. Молодые, талантливые, пронырливые дышат в спину. Нельзя Актрисе надолго пропадать из поля зрения, давать про себя забыть. Надо возвращаться и снова сиять. И ждать встречи с тем, кто поможет перевернуть судьбу.
Актриса возвращалась из лечебниц отдохнувшая, похорошевшая. После курса лечения как после отпуска. И, ослепительно улыбаясь… принималась за старое.
Снималась, смеялась, меняла любовников одного за другим. Попробовала даже с давним кумиром. Встретила на съемках в Неваде. Не поверила глазам. Перед ней звезда «Унесенных ветром» – фильма, побившего кассовые и «оскаровские» рекорды, ставшего классикой сразу после выхода на экран.

Кларк был актер, в котором гармонично сочетались внешняя красота и внутреннее благородство. Образец профессионализма. Брутальный герой. Мечта каждой представительницы женского пола – от девочки до бабушки. Актриса была влюблена в него с тринадцати лет. Вырезала глянцевые портреты из журналов, гладила, целовала.
За двадцать прошедших лет глянец с него сошел, лицо покрылось сероватым налетом возраста. Кларк заматерел, заметно постарел, но сохранил молодой блеск в глазах и ту ироничную улыбку, за которую его обожали женщины Америки.
Они играли влюбленных. Актриса волновалась, зажималась, боялась разочаровать режиссера, боялась разочароваться в Кларке.

Напрасно боялась. Кларк потерял внешний лоск, но не потерял внутреннего обаяния. Излучал такую мощную сексуальную энергию, что невозможно было противостоять. Во всех сценах они целовались по-настоящему. В его объятиях она чувствовала себя защищенно, будто в объятиях отца. Она согрелась, успокоилась, отыграла на уровне Кларка. И не их вина, что фильм в прокате провалился. Зато оставил в сердце незабываемые воспоминания…
Прошло несколько лет и несколько любовников. Актриса встретила человека, который в интеллектуальном смысле стоял намного выше всех ее прежних знакомых. Ум она всегда ценила больше секса. Впрочем, с сексом тоже был порядок у Артура – самого знаменитого писателя Америки, сценариста, лауреата Пулитцеровской и других премий.
Быть любимой писателем мирового уровня – большая честь. Он один из немногих, на кого она смотрела снизу вверх. Рядом с ним гасла звезда королевы пин-апа, появлялась просто женщина – без кокетливых ужимок и картинных поз. Луч его интеллекта падал на нее, открывал ее новые таланты.

Актриса влюбилась и собиралась стать счастливой. Возлагала на Артура большие надежды. Когда он предложил пожениться, она, не задумываясь, ответила согласием.
Захотелось быть рядом с умным человеком. Захотелось чему-нибудь у него научиться. Захотелось удивлять мир не только яркой внешностью, но и мозгами. Захотелось избавиться от имиджа «глупой блондинки». Захотелось высказывать мысли поглубже той, что она произнесла на заре карьеры: «Дайте девушке туфли на шпильке, и она завоюет весь мир». Красиво, но не особо мудро.
Артур помог. Поначалу они работали тесным тандемом: он писал для нее серьезные сценарии, сочинял остроумные и со смыслом фразы, вроде: «Ничего не имею против шуток, но не хочу выглядеть одной из них». Хотя свое самое замечательное высказывание она придумала сама: «Я принадлежала публике и всему миру только потому, что никогда не принадлежала кому-то конкретно».
И это была не шутка. Это было признание – скорее себе, чем публике. Осознание, пришедшее слишком поздно.
Принадлежать значит быть нужным. А она никогда никому не была по-настоящему нужна. С самого детства: ни отцу – его попросту не было, ни матери – душевнобольной, ни приемным родителям – о них и говорить нечего. Ее не научили любить – кто в этом виноват? Холодностью она оттолкнула тех немногих, кто пытался достучаться до ее сердца. Результат: одиночество посреди обожающей толпы – что может быть горше.
В минуту печали поговорить не с кем… кроме бутылки шампанского.
Выпить и забыть.
Актриса повернулась к ночному столику в надежде увидеть полный стакан – с шампанским или виски. Все стаканы были пусты.
Как и ее отношения с Артуром. Ради него она приняла иудаизм. Свадьбу сыграли по иудейскому обряду, но и это не спасло. Через пару недель он сделал запись в дневнике «Я ее ненавижу. Она как ребенок».
Она случайно прочитала. Обиделась. Знаменитый писатель, исследователь человеческих душ не понял простой вещи: она любила, как могла. Как маленькая девочка, которой не хватало отцовской заботы, поддержки.
Она всего лишь хотела быть любимой.
А он…

Уже на съемках следующего фильма Артур обратил внимание на молоденькую ассистентку фотографа и стал оказывать ей знаки внимания на глазах Актрисы. Правда, перед этим у нее случился роман с Ивом Монтаном…
Но во-первых, им требовалось войти в роль влюбленных, и роман очень помог. Во-вторых, кто бы устоял перед очаровательным французом, особенно когда он тепло и влажно целует твои пальцы…
Ив Монтан вернулся в Париж к жене. Муж Актрисы ушел к девушке-фотографу. Актриса осталась одна. С разбитым сердцем. В прямом смысле, потому что попала в больницу с нарушением сердечного ритма, отягченным… ну… злоупотреблениями.
И еще кое-чем.
Артур запомнился не только как очередной муж, но и как отец ее ребенка. То, что изо всех сил старалась предотвратить, все-таки произошло. Забеременела и страшно испугалась. Не ожидала. Не представляла – что делают в случае беременности. В мозгах смешалось, как в супе со множеством ингредиентов: паника, неверие, растерянность, необходимость принимать срочное решение.

Правильное решение. Взвешенное, а не эмоциональное.
Актриса взвесила все «за» и «против», трезво посмотрела на ситуацию.
Может, зря паниковала?
Так что же произошло?
Внутри ее зародилась новая жизнь – только и всего…
Не новая жизнь, а ее смерть. Большинству людей не известна дата кончины, Актрисе – да. В ближайшие девять месяцев с ней будет покончено. Когда живот раздуется, как резиновый шар, наступит ее смерть – не буквальная, но профессиональная.
Она не должна этого допустить.
Она не должна допустить ребенка. Он не входит в ее мечты, не вписывается в карьеру.
Во-первых, он испортит ее точёную фигуру. Появятся растяжки – как она будет сниматься в купальниках? Обвиснет  идеально вылепленная грудь с высоко торчащими сосками, которую знает и любит вся Америка. Как она будет носить декольте – живьем, без лифчика? Нет, слишком большая потеря. Грудь – ее козырь в игре против конкуренток. Пропуск на самый верх, ведь путь еще не закончен, не все мечты осуществлены.

Во-вторых, ребенок – это заботы и бессонные ночи, от которых в темные ямы провалятся глаза, потеряют задорный блеск. А эти озорные, игривые, заманчивые глазки под лукавыми бровями «домиком» – ее личная торговая марка, известная во всем мире. Разве может она позволить ее потерять? Это стоит миллионы. Такими деньгами не бросаются бывшие Золушки.
В-третьих, с ребенком на руках она поначалу не сможет сниматься, потом постареет, обленится, заплывет домашним жиром, и ее больше не позовут. Закончится карьера, закончится жизнь, а она не готова умереть на пике славы, причем от собственной руки – разве не глупо? Она играла глупышек, но дурой никогда не была.
И последнее, не менее важное. Когда Актриса лежала в больнице, доктора сказали: она является носительницей тяжелейшего психического заболевания, которое передается по наследству. Бабушка и дедушка закончили дни в сумасшедшем доме. Их тропою пошла и мать – женщина, которая ее родила, но материнских чувств не испытала. Она появлялась в ее жизни эпизодически, между курсами в психлечебнице, и запомнилась только тем, что была рыжеволосой.
Нет, Актриса не готова менять образ жизни. Она не представляет себя без кино- и фотокамер, поклонников, аплодисментов.

Поклонение толпы – это наркотик, от которого невозможно отказаться. Зависимость, которая не лечится.
Поклоняются тем, кто чего-то достиг, стал успешным.
Успех для Актрисы всё: ее Бог, ее дитя, ее молитва.
А то, что в ней зародилось, это «всё» отберет.
Так, может быть, родить, чтобы вернуть Артура?
Артур сказал: «Зачем тебе ребенок? Заведи лучше собачку».
Вот так. Не «нам», а «тебе». Не верил в свое отцовство. Мстил ей за четыре года брака, когда не написал ничего существенного. Он переехал к любовнице еще до официального развода, сменив королеву на ассистентку фотографа. Всадил Актрисе напоследок нож в спину. За что?
За что ее ненавидят те, кого она любит?
После предательства Артура она впала в самую тяжелую депрессию – продолжительную, головокружительную, будто раненая птица сорвалась с вершины и, кувыркаясь и ломая крылья, падала в бесконечно глубокий Гранд Каньон.
Звезда погасла. Ее отключили от любви, как от источника питания. Актриса жила на таблетках – от боли, обиды, тошноты и еще Бог знает от чего. Запивала шампанским и всем, что попадалось под руку. Изнуряла себя голодом, чтобы не поправляться, утягивалась корсетами, чтобы не дать животу расти.
Иначе история повторится: родится ребенок – ненужный, нелюбимый, нежеланный.
Ребенок ее услышал и не родился.

После выкидыша она покончила жизнь самоубийством…
Но ее спасли.
Актриса долго лежала на восстановлении, слушалась докторов, гуляла на свежем воздухе, питалась витаминно. Вся страна ее жалела, и она жалела себя вместе со всеми. Она похудела, выглядела неряшливо, впервые за последние пятнадцать лет не желала попадать в объективы. Фотографии тех дней она порвала на мелкие кусочки и выбросила на помойку.
Она выбросила на помойку и все остальное: воспоминания, угрызения, жалость к себе. Очистила душу от переживаний и вопросов. Придирчиво оглядела себя в зеркале. Пребывание в психушке пошло ей на пользу. В глазах снова прыгали солнечные зайчики, жирок с живота ушел, грудь была по-прежнему высока и остра. Кстати, о груди. Один доктор посоветовал делать упражнения с гантелями для укрепления грудных мышц. Другой врач посоветовал вместо  пирожных и мороженого, которые вкусны и вредны, перейти на стейки, которые и вкусны, и полезны.
Актриса послушалась советов. Когда тебе за тридцать, вдруг остро осознаешь: молодость и красота не вечны. Они уходят с каждым годом, нет – с каждым днем. И не стоит ускорять процесс. Не стоит обжираться, огорчаться, сводить себя с ума. Стоит умыться слезами, как дождем, и снова распуститься навстречу солнцу, пусть оно пока еще за тучами.
Кто не сдается, тот выигрывает.

Главное – не ныть, не жаловаться. При всеобщем невезении изображать успех и самой в него поверить.
Возрождаться из пепла – признак сильной личности. Возрождаться Актрисе не впервой.
Покрасила волосы, ногти, губы и вышла в люди – краше прежнего. Будто выпила эликсира молодости из фильма «Обезьяньи проделки», в котором снималась десять лет назад. Она действительно на десять лет помолодела.
Окружающие относятся к тебе так, как ты сам к себе относишься. Любишь себя – и тебя любят, ненавидишь – встречаешь то же самое.
Увидев Актрису, окружающие ахнули. Коллеги считали ее навеки погребенной под белыми больничными простынями и злорадствовали. Поклонники сочувствовали и с нетерпением ждали возвращения.
Ждали ее и на киностудии. Предложили заманчивый контракт: главная женская роль в фильме с психологической нагрузкой, присутствие почти в каждой сцене.
Работа – именно то, что требовалось для возрождения Актрисы. Не читая сценария, она еще в больнице подписала контракт и после выписки сразу отправилась на съемки в Неваду.

Смена обстановки – лучшее лекарство для израненной души. Свежий ветер Невады выдул из головы Актрисы больные мысли. Она окунулась в работу и забыла последнее замужество, как неприятный инцидент.
Однако, инцидент не забыл про нее. Он напомнил о себе одиночеством, бессонницей, сердечной болью, когда она вернулась – в пустой, холодный дом. Она еще собрала силы, чтобы сиять на премьере, но сразу после того получила удар, который отправил ее в нокаут: умер партнер по фильму, в котором только что снялась – старинный друг Кларк.
Как же так? Невозможно принять, осознать. Совсем недавно они три месяца жили и работали вместе – Кларк был весел и здоров.  Она помнила его шутки, его улыбки, его чуть прищуренный взгляд. Правда, вместо дорогого одеколона от  него пахло лекарствами, но никто и не подозревал, что все так серьезно…
Ощущение – будто потеряла отца, которого долго искала и, наконец, нашла, но тут же опять потеряла, теперь навек. Кларк – один из немногих, кто никогда ее не осуждал, не критиковал. Наоборот, помогал на съемочной площадке, а в книге воспоминаний рассказывал о ее трудолюбии и строгости к себе, а также об актерском таланте, который еще не полностью раскрылся.
Старый, добрый Кларк… Таких людей мало. Они не должны умирать. Во всяком случае не так быстро…

Всё преходяще, только смерть вечна.
Смерть подобралась слишком близко. Актрисе показалось – и ей осталось недолго…
Когда человек думает о смерти, принимается жалеть себя, расстраивается, как испорченное пианино. У пианино – какофония звуков, у человека – какофония души.
С какофонии души начинается путь в преисподнюю еще до того, как человек умер.
Актриса лечилась: профессионально – у психиатров, самостоятельно – таблетками и алкоголем. Периодически наступало улучшение, не известно от какого метода, да неважно. Задумываться не хотелось ни о причинах спада, ни о причинах подъема. Хотелось выть и резать себе вены – в периоды душевного ненастья. В периоды просветления хотелось наряжаться, хохотать, блистать и соблазнять.
Актриса стремилась полнее использовать просветы, чтобы наверстать время, потерянное в больницах и у докторов. Загружала себя делами и впечатлениями – создавала забор от болезни. Косметологи, парикмахеры, портные. Приемы, примерки, съемки. Экскурсии, дегустации, дальние и близкие перелеты.
Новые города, новые встречи…

И новые любовники. Самые красивые, талантливые, знаменитые.
Они приходили, любили, уходили и – не возвращались.
Юный Элвис. Взрывной и ласковый, как тигренок. Милый маменькин сынок. Он любил обниматься, целоваться, но никогда не оставался на ночь, потому что обещал маме вовремя вернуться домой. Потом он ушел в армию и больше не вернулся.
Матерый Фрэнк. У него была мания чистоты. Он принимал в душ – до и после секса, потом ходил голый по спальне с бокалом виски и напевал своим бархатным голосом «Странники в ночи – чужие прежде, ловят взгляд в ночи – в немой надежде…». Потом он ушел к Аве Гарднер и больше не вернулся.
Обидно, когда тебя бросают…
Проклятие всей ее жизни. Актриса не привыкла к ударам, но научилась восстанавливаться. Лечила душевные раны давно проверенным способом: таблетками, алкоголем, сладостями и… новыми любовниками.
От которых не было отбоя.

Все выше, богаче, могущественней.
Она поднималась по мужчинам, как по ступенькам, и наконец, добралась до самого верха. До Джона – кандидата в президенты. Он пригласил ее участвовать в предвыборной кампании и целый год возил с собой по стране. Он спал с ней чаще, чем с женой, с которой в тот момент находился в ссоре. Он был превосходным любовником – лучшим из всех, кого она имела. В минуты близости он шептал слова любви и рисовал радужные перспективы: когда станет президентом, сделает все, что она пожелает: поможет с развитием ее личной киностудии, заткнет рот завистникам, даже разведется с Джеки…
Не исполнил ничего: ни того, что обещал Актрисе, ни того, что обещал избирателям. Обещать и не выполнять – отличительная черта политиков.
Актриса не лезла в политику, но как же приятно было находиться в компании людей, которые вершили судьбы Америки да и всего мира! Мечты пустились в свободный полет. Если Джон победит – станет первым человеком в стране. Он и сейчас один из первых, и невероятная удача, что  он приблизил ее к себе. Эту удачу она не упустит.

Она на вершине, выше только Бог…
Ее бога зовут Джон. Он действительно незауряден. Его нельзя не любить. Его обаянию невозможно сопротивляться. Ему хочется внимать и следовать по пятам.
Если бы он захотел создать новую религию – без труда нашел бы последователей, стал бы новым Мессией. Он умел увлечь. Говорил на языке, понятном и рабочему, и ученому, и женщине, и мужчине. Находил нужные слова в нужной обстановке.
У Джона и Актрисы было много общего. Оба умели хорошо актерствовать. За солнечной улыбкой скрывать пасмурное настроение. Приветливо кивать скрытым врагам и влиятельным негодяям. Не принимать всерьез восторг толпы: помахал рукой, подмигнул, отвернулся – и забыл.
Обоим приходилось бороться с болью. В ее сумочке всегда лежала куча таблеток: операции, выкидыши, простуды не прошли бесследно. Его утро начиналось с двух уколов обезболивающих: сказывались детская травма спины и военная рана. Только самые близкие знали, чего стоило Джону держать приветливое выражение на лице, когда от боли хотелось выть по-волчьи.
Его девиз: «Выходишь на люди – улыбайся, чего бы тебе это ни стоило» был и девизом Актрисы.

Оба обладали сильным характером. Актриса без денег и протекций прошла путь от робкой, незаметной работницы авиационной фабрики до самой известной и обожаемой женщины Америки. Сама себя создала.
То же Джон. Он был лидером – и в политике, и в постели. Ставил цели и добивался. Добиваться – отличительная черта мужчин его семьи, крепкой, как сжатый кулак, сплоченной наподобие мафиозного клана. Отец-основатель Клана Джозеф говорил сыновьям: «Мы не хотим иметь проигравших среди нас. Быть вторым или третьим не считается. Вы должны выигрывать».
Чтобы выиграть президентскую гонку, Клан пригласил Актрису. Она честно отработала для Джона и его избирательной кампании: днем – своей популярностью, ночью – своим телом. Она ждала благодарности и обещанных благ, а он… просто взял и бросил ее, вернее – сначала передал брату Роберту, а тот попользовался и уже окончательно выбросил, как испорченный избирательный билет.
Она еще на что-то надеялась, но однажды случайно подслушала разговор двух братьев.

Один спросил:
– Ты же не собираешься на ней жениться?
Другой ответил:
– Конечно, нет. Нельзя голливудскую шлюшку делать первой леди Америки. Нас не поймут в мире.
Актриса не поверила своим ушам. А не эта ли «шлюшка» помогла ему сесть в президентское кресло? Не она ли ради него, забыв про собственное здоровье,  таскалась в самолетах по всей Америке, пела, танцевала, разбрасывала улыбки, как розы, по которым он прошел в Белый дом? А теперь, когда цель достигнута, стала не нужна?
Она тогда разозлилась, как кошка, которой наступили на хвост, чуть не набросилась с когтями на обоих братьев. Нет, они ее еще не знают. Она не бездомный котенок, которого позвали, накормили и опять выставили на улицу. Она закаленный в жизненных испытаниях боец. Не даст затоптать себя, как выкуренную сигару. Отомстит, но не по-американски грубо, а по-французски изящно. Это будет «сладкая месть»: она покажет – кого ОН потерял, и уйдет, но не хлопнет дверью, а оставит приоткрытой.

Для Джона.
Подобно каждой влюбленной женщине, она оправдывала того, кого любила. Он бросил ее не по своей воле, а из политических соображений. Но пусть весь мир узнает кто есть кто. Актриса – его настоящая любовь и вдохновительница, а Джеки – так, всего лишь постоять рядом на фотографии.
Актриса осуществила «месть» на дне рождения Джона. Надела обтягивающее платье телесного цвета, со стразами, без нижнего белья. После объявления своего выступления она по-королевски заставила себя ждать, но недолго, только чтобы поволновать публику и ТОГО, для кого старалась.
Когда она вышла на подиум, зал ахнул и затих. Под лучами прожекторов стразы сверкали ярче настоящих бриллиантов. Казалось: светится не платье, но ее тело – идеальное, будто выточенное из слоновой кости.
Она сияла. И стразами, и глазами. Ослепленная прожекторами, она не видела публику, но ощущала ее внимание и восхищение. Она любила, когда ее любили.
И хотела, чтобы ОН снова ее полюбил…

Она пела «С днем рождения, мистер Президент!» со вздохами, стонами, томными взглядами, будто занималась с ним сексом на глазах у тысяч зрителей…
Чего же добилась?
А ничего. Скорее потеряла, чем получила. «Сладкая месть» не удалась. Джеки приказала киностудии расторгнуть контракт с Актрисой. Президент и его брат приказали секретаршам не отвечать на ее звонки. Они-то достигли желаемого – взобрались на самый верх, а ее сбросили, чтобы не мешалась под ногами.
Падать с вершины всегда больно, падать не по своей вине  больно вдвойне. При падении ее переломало, перекорежило. Она лечила телесную боль таблетками, душевную алкоголем. Удовольствие получала лишь от  мороженого и тортов. Полнела, худела, уходила в безумие, возвращалась и – много-много думала. Искала – где сделала ошибку.
И не находила.

Вспоминала годы, проведенные рядом с семьей будущего президента. Первую встречу с Джоном. Его восторженный взгляд, когда он увидел ее в гостях у своей сестры на вилле в Малибу. Он смотрел, не отрываясь. Даже стало неловко – ей, привыкшей к мужским желающим взглядам. Они провели вечер вместе, но уехали врозь.
На другой день он позвонил, пригласил и… Началась жизнь, как сказка. Как фильм, в котором она играла саму себя. В котором многое переплелось: политика, чувства, шпионские страсти. Они тайно встречались – всегда в разных местах. Убегали от агентов ФБР, которым было приказано следить за каждым его шагом. Оторвавшись от слежки, они смеялись над глупыми агентами и собственными кличками в досье: он «орел», она «соломенная голова». И любили… любили друг друга – так, как ни в одном фильме, ни в одной жизни…
Любовь – это доверие. Джон настолько доверял Актрисе, что вел в ее присутствии телефонные разговоры, которые транслировались по защищенным каналам, брал с собой на политические встречи в узком кругу. Он не обсуждал С НЕЙ политические вопросы, но обсуждал ПРИ НЕЙ. И даже иногда использовал ее в своей игре. В роли международной шпионки.

Захватывающе! Такое ни один режиссер не предложит. Задание: поехать на Кубу, очаровать Кастро и… не убить, но убедить его сменить курс – с коммунистического на капиталистический.
Задание она провалила, зато провела незабываемые дни в тропическом раю. Кастро принимал ее, как королеву мира, а потом отправил домой на своем личном самолете. На частном аэродроме Клана ее встречали с почестями, как посла Америки, важную персону.
Она и чувствовала себя важной персоной. Находилась среди людей, занимавших высшие посты в Америке, слышала их разговоры, была в курсе их секретных операций и думала, что имела право на большее, чем только спать с президентом.
Она вошла в состав политической элиты страны, но желала большего – войти в состав президентской семьи. Сначала она тонко намекала, потом открыто говорила Джону, потом стала требовать, однажды настолько потеряла самообладание, что  схватилась за нож…
И вдруг все кончилось, будто кинолента порвалась. Ни встреч, на приглашений, ни звонков, ни ответов на звонки.

Актриса не понимала. Почему с ней обошлись небрежно, как с использованным бумажным стаканчиком? Почему после стольких лет взаимоприятного и взаимовыгодного общения ее отторгли – без объяснений, без извинений?
Ну хорошо, Джону должность не позволяла без конца  жениться-разводиться, но Роберт же мог. Генеральный прокурор, второй человек в стране – Актриса бы согласилась. Стала бы ему помощницей и верной женой, а его семерым детям – доброй мачехой…
Не понятно, чего им еще надо? Она же делала все, что они просили. А когда она попросила, даже не удостоили ответом.
Другие мечтали хотя бы прикоснуться к ней, а эти двое не оценили эксклюзивного подарка! Значит… Значит вся ее привлекательность – иллюзия, не стоящая приглашения в ресторан или хотя бы объяснения по телефону?
Нет, не в этом дело. Она слишком увлеклась и забыла одну вещь.
Клан не принимает чужаков…

Возможно, она слишком серьезно восприняла свою роль, слишком хорошо сыграла… нет, не сыграла – прожила. И не догадывалась, что была всего лишь пешкой в их игре.
Быть пешкой обидно и больно.
Больно до сих пор. Проклятые мужчины. Похоже, им нравится наносить ей раны. Когда-нибудь они добьют ее… или убьют…
Слезы набухли и потекли по вискам на подушку. В груди билось сердце… нет, злость, и требовала выхода. Актриса приподнялась, схватила пустой бокал из-под виски, бросила в стену.
Бокал разлетелся на кусочки.
Ее мечта разлетелась на кусочки.
Стало холодно. И пусто внутри, как в спальне, которую она так и не обставила. Кроме кровати и ночного столика – ничего. Ни картин, ни часов, ни цветов. Сумки, вещи брошены на пол, будто она здесь не навсегда, как дома, а временно, как в гостинице.
Она здесь временно… Она везде и со всеми была временно…
Дом – это крепость, говорили англичане. Это нечто основательное. Место, куда можно спрятаться. Если у тебя есть дом, семья, тебе никакие несчастья не страшны. Ты справишься. Потому что когда ты не одинок, справляться легче. Актриса всегда была одинока и пока была молода, сильна – справлялась в одиночку. Но когда-нибудь наступает момент, что даже самому сильному человеку требуется помощь. Требуется поддержка.
Лучшая поддержка – это семья. Актриса видела: Клан  Президента стоял за своих членов как крепость. Она хотела, чтобы они так же стояли за нее. Хотела чувствовать себя нужной, любимой, необходимой, защищенной. Хотела спрятаться в их крепости от невзгод, а ее сначала поманили, приласкали, а потом выставили за дверь…
Удар, от которого она и через год не оправилась. Этот год прожила, как в кошмарном сне. Перестала трезво соображать, принялась за старое: нервы лечила алкоголем, душу – успокоительным. Возможно, неправильно, возможно, надо было по-другому: нервы – докторами, душу   впечатлениями? Кто теперь разберется…
Она выплывала из забытья, смотрела на календарь и удивлялась – как быстро летело время. Дни и даже недели выпадали из памяти. В периоды трезвости она еще что-то делала: куда-то ходила, кому-то улыбалась, с кем-то болтала. Сделала «голую» сессию для Vogue – чтобы публика увидела, что она еще жива и по-прежнему красива. Пусть увидит ОН и пожалеет, что бросил. Пусть позвонит и попросит вернуться…
А не позвонит, она знает – что делать. Она их припугнет. Пообещает раскрыть вещи, которые они хотели бы навсегда оставить в тайне. Это тайны Клана – про грязные методы во время избирательной кампании. Как подкупали элиту демократов, чтобы те выступили за выдвижение Джона кандидатом в президенты. Как подкупали бухгалтера Никсона, чтобы тот раскрыл направление денежных потоков конкурента. Как подкупали избирателей штата Иллинойс, чтобы проголосовали «как надо». Как подкупали избирательную комиссию штата Техас, чтобы тысячи билетов за Никсона признали недействительными.

А также про тесные связи Клана с чикагской мафией. Глава ее Сэм Джанкана был частым гостем в доме отца Джона. Актриса лично подносила ему его любимое шотландское виски. Они думали – она красива и тупа, как мраморная столешница, за которой они обсуждали свои дела: про подкупы влиятельных политиков, про взаимное сотрудничество в сфере казино, про планы убийства Кастро и тому подобное. Они ее недооценили. Она все видела, запоминала, а потом записывала в дневник – вот он, под подушкой.
В самом начале избирательной компании отец-основатель Клана спросил сына: «Сколько тебе нужно денег, чтобы победить?».
И не поскупился.
Да, победа была куплена, а не выиграна. Сам Джон, когда проснулся на следующий день, назвал ее чудом. Если откроются подробности, Америка будет потрясена. Разразится скандал и, скорее всего, назначат новые выборы. Тогда уже Джону победы не видать.
Но это еще не все. В дневнике Актрисы – про ее роль в его избирательной кампании и его с ней связь. Она не постесняется раскрыть интимные подробности их отношений…

Да, раскроет во всех деталях. Это будет сенсация. Взрыв, который сбросит Президента с Олимпа.
Если ОН не позвонит.
И пусть поторопится.
На завтра Актриса назначила пресс-конференцию.
Завтра она должна быть в полном порядке. Выглядеть ослепительно, разговаривать внятно, не заикаясь, не сбиваясь. Иначе не поверят. Подумают «Бред больного ума» и увезут в психушку прямо перед камерами журналистов.
Надо привести себя в порядок.
Актриса открыла глаза. Пошевелилась. Прислушалась к происходившему в голове и теле. Поморщилась – происходившее не понравилось. В голове колокольный звон, в теле такая слабость, что сил нет подняться, не говоря уже надеть завтра туфли на каблуках. Туфли на каблуках – обязательная вещь, без них как вообще без обуви.
Надо подняться, пройтись, освежиться…
Поднялась. Зашаталась. Ощутила озноб – в тридцатиградусную калифорнийскую жару. Кружило и тошнило…
От чего?
От жизни.
Или от голода?

Она не ела… Как давно? Не припомнить. На столе засохшие корки от грейпфрута – она ела его, чтобы похудеть. Последние дни сидела на таблетках. Запивала вином. Ничего не помогало от боли и бессонницы. Вот и сейчас – в тело будто  иголки вонзились, в висках будто дрель дребезжит. Или это в стене? Кто-то пытается пробурить дырку, чтобы наблюдать за Актрисой?  Клан, ФБР или мафия?
А не много ли она на себя взяла, задумав угрожать самой влиятельной семье страны? Вчера ее пригласили на роскошную виллу мафиозо Сэма Джанканы на озере Тахо и предупредили-приказали «молчать!».
«Это опасно», – сказал добрый друг Фрэнк. Он, как никто другой, был в курсе методов мафии по расправе с врагами.
Глупости. Никто не посмеет причинить вред ей – любимице миллионов, самой очаровательной женщине Америки.
Надо бы на всякий случай позвонить в полицию…
А что она им скажет? На кого пожалуется?
На Президента, на его брата?

И в чем их вина?
В том, что говорили о любви – и не любили, обещали жениться – и не выполнили.
Любовь не в компетенции полиции.
Но кому-то все же надо позвонить. Поговорить. Пожаловаться. Поделиться, иначе голова взорвется, как бомба. Смешной был бы некролог в газете: «У секс-бомбы взорвалась голова».
Не смешно.
Надо позвонить психологу. Телефон в коридоре. Надо выйти в коридор.
Актриса сделала два шага и зашаталась.
Странное состояние. Ноги-руки едва слушаются. Голова тяжелая и падает то вперед, то назад. Перед глазами  разноцветные круги. Прикрыла веки: круги не исчезли, но превратились в причудливых, крылатых монстров – таких рисуют в комиксах про ночные кошмары. Ее жизнь превратилась в кошмар…
В виски бьется кровь – с таким грохотом, что кажется,  должны слышать соседи. Пойти позвать на помощь? Ноги дрожат так, что боится – не дойдет. К тому же она голая…
К кому обратиться за помощью?
Позвать домработницу Юнис? Она добрая, но глупая. Не поймет…
Позвонить Джо? Он бы понял, примчался бы… Но Актрисе нужен не Джо, а Джон.
Позвонить Поле? Неудобно в нерабочее время беспокоить ее по личным вопросам. Она не обязана…

Сейчас вечер субботы. Каждый занят своими делами, своими удовольствиями, своими близкими и друзьями. Кто захочет выслушивать жалобы чужого человека? Да и чем они могут помочь?
Разве есть лекарство от одиночества…
Господи, что за чепуха! Какое одиночество? Она кумир толпы. Окружена обожателями, которые только ждут возможности поцеловать след от ее туфель. Когда она приезжала в лагерь американских солдат, они устроили  овацию, которая заглушила рев самолетов, от трапа несли ее на руках, завалили цветами. И каждый, буквально каждый желал ее как женщину… Или она желала… Или она ошиблась…
Темнота…
Актриса снова упала на кровать. Лежала, не шевелясь,  вглядывалась в темнеющий потолок. Боялась закрыть глаза и провалиться – в сон, как в пропасть, из которой не выбраться…
То ли таблетки подействовали, то ли сумерки – кружение в голове уменьшилось, звон в ушах затих. Актриса услышала тишину в комнате и почему-то испугалась. Затишье перед бурей? Что-то страшное должно произойти. Темнота сгущается, а в темноте оживают чудовища, подкрадываются незаметно…
Тишина убийственна. Включить радио?

Нет.
Слушать музыку нет настроения. Слушать голоса нет смысла: они механические, искаженные расстояниями и помехами, они далекие и чужие. Они записаны заранее на магнитофон. Человек, может, уже умер, а голос его доносится из радио, как свет умершей звезды все еще доносится до Земли.
Хочется услышать кого-то живого, близкого. Хотя бы в телефонной трубке.
Доктор Гринсон? Он успокаивает одним лишь звучанием своего низкого, с ласковыми интонациями голоса – как у покойного друга Кларка. Если он скажет, что все будет хорошо, то так и будет…
Да.
Телефон в коридоре. Надо собрать силы, встать. Медленно. Актриса приподнялась, опустила ноги на пол, поднялась. Качнулась. Оперлась рукой о стену. Отправилась к двери. По пути зажгла настольную лампу, как надежду. Вышла в коридор. Над столиком с телефоном висело зеркало. Оттуда на Актрису глядела старуха с растрепанными волосами, синяками под глазами и ямами вместо щек.

Нет!
Этого не может быть. Это не она. Это шутки сумерек. В тридцать шесть не выглядят на сто. Актриса подняла руку, собираясь ударить старуху, чтобы та испугалась и исчезла. Но та не испугалась, а погрозила в ответ кулаком.
Актриса схватила телефон и побежала обратно в спальню. Упала животом на кровать, зарылась лицом в подушку, как страус в песок. В мозгах кружение мыслей, в глазах – кружение монстров.
Поймать монстра… то есть мысль…
Что-то она хотела сделать…
Ах, да.
Позвонить.
Сняла трубку, набрала номер.
Долго не отвечали. Наконец – щелчок и одно лишь слово:
– Алло.
– Алло… Доктор Гринсон?.. Это я… – с трудом проговорила Актриса. Язык еле двигался, будто ему тесно было во рту.
– Слушаю. – В голосе доктора звучало слишком явное недовольство.
Гринсон сидел в саду в компании друзей-врачей. Только что выпили по второй бутылке пива и приступили к сосискам, поджаренным на барбекью. От одного запаха рот наполнялся слюной, оживали вкусовые рецепторы… А тут звонок от пациентки, у которой все есть, но ей всего этого мало, от того она сходит с ума. В самом деле больная. Но платит хорошо, потому он ее и «лечит». И выслушивает жалобы. Всегда одни и те же.
– М-не пл-охо…

«Опять напилась», – подумал Гринсон и глотнул из бутылки.
– Дорогая, в чем дело? Что опять приключилось? Переела мороженого? Прочитала критику в газете? Я же говорил – не читай.
– М-не пло-хо… Я хо-тела…
Он не дослушал.
– Выпей две таблетки и ложись в кровать. Только запивай водой, а не виски. Увидишь, тебе скоро полегчает.
– По-жа-луйста, не кла-дите тру-бку… Я хо-тела по-го-во-рить…
Но прежде, чем она закончила фразу, услышала короткие гудки. Первый порыв – бросить трубку или лучше разбить вдребезги. Порыв сдержала. Телефон ломать нельзя. Она ждет звонка. Очень важного звонка. Может быть судьбоносного…
Судьбоносный… Так она думала про каждого своего любовника. Сколько их было? Не припомнить. Старые и молодые, красивые и не очень, влиятельные и обычные, талантливые, богатые, знаменитые…
Любили они ее?
Нет, пользовались.
Любила она их?
Нет, использовала.

Вот и сейчас. Если честно признаться, она и Президента с его братом хочет использовать для своих целей.
В мире, где каждый использует каждого, нет места для любви.
А Джо?
Только он ее по-настоящему любил. Если Актриса умрет, он единственный придет на ее похороны…
Печально, что она его не любит.
Что он может дать ей, чего у нее еще нет?
А Джон может. Или Роберт. Бобби, как его называют домашние…
Резкий звук разрезал тишину. Актриса вздрогнула.
Звонок!
Тот, который она ждала.
Сердце подпрыгнуло. Губы улыбнулись. Страхи, сомнения улетели на крыльях монстров.

Звонок будто сигнал в театре к началу действия, приказ – привести себя в порядок! Сейчас раскроется занавес, и она предстанет перед зрителями. На той стороне провода никто не мог ее видеть, но неважно. В Актрисе проснулась артистка. Привычными движениями взбила волосы, лизнула палец и пригладила брови, похлопала по щекам, чтобы придать румянец и вообще взбодриться. Пропустила еще пару гудков: она ждала – пусть и ее подождут.
Подняла трубку, проговорила с легким недовольством, будто ее оторвали от чего-то важного:
– Алло.
– Это Бобби.
– Привет, Бобби.
– Ты дома?
– Да.
– Никуда не уходи. Я сейчас приеду. Как себя чувствуешь?
– Отлично!
– Рад слышать. Дорогая, ни о чем не беспокойся. Все будет хорошо. Обещаю. Слышишь? Я люблю тебя. Веришь мне?
– Верю.
Конечно, верит. А что ей остается?
Актриса положила трубку, легла на спину, устремила взгляд в потолок. Разноцветные круги в глазах превратились в радужные мечты… Она добилась своего. Она победила Клан. Она войдет в него полноправным членом, а не собачкой, которую каждый может пнуть. Бобби приедет и всё решит. Он обещал. В отличие от президента он всегда выполняет свои обещания…

***
Юнис проснулась от приглушенных шагов и мужских голосов. Не обратила внимания – у хозяйки часто бывали гости. Но так поздно?
Ну и что? Нарушение правил морали?
Юнис это не касается. Она домработница, а не пастор католической церкви. Она не собирается вмешиваться в хозяйские дела. Она счастлива работать у голливудской знаменитости и в самом начале дала обещание не обсуждать   ее личную жизнь с друзьями или, тем паче, с газетами. Она  делает свою работу и держится в тени. Потому ее ценят. И хорошо платят, а к Рождеству еще и подарки дарят.
Юнис повернулась на другой  бок и снова заснула.

Посреди ночи опять проснулась. Не от внешнего шума, но от тревоги внутри себя. Что-то ее насторожило. Что-то необычное происходило. Или ей приснилось? Прислушалась – тишина. Встала, осторожно прошла к спальне хозяйки. Заметила свет из-под двери. Глубокая ночь, а та еще не спит? Она часто страдала бессонницей, но перед рассветом всегда засыпала, предварительно выключив свет.
Юнис насторожилась. Она была полная, от того неторопливая – в движениях рук и, особенно, мозгов. Думать не любила, любила наводить чистоту. Поначалу решила – ничего особенного не происходит. Возможно, у хозяйки поздний гость, или она читает сценарий, или листает журнал мод. Да мало ли чем  можно заниматься…
…посреди ночи?
Что-то тревожно. Постучать? Если уж хозяйка не спит,  Юнис ее не разбудит.
Постучала.
Никто не ответил.

Дернула ручку двери – заперто. Это уже не странно, а подозрительно. Хозяйка говорила, что боится замкнутых пространств и никогда не запирает двери. Может, окно открыто? Юнис отправилась на улицу, заглянула в спальню через окно. Кровать стояла в простенке, видны были только голые ноги хозяйки, которая лежала на животе. Юнис постучала в стекло – ноги не пошевелились. Постучала сильнее – тот же результат.
Юнис бегом вернулась в дом и бросилась к телефону, стоявшему в гостиной.

…Сержант Джек Клемменс из полицейского управления Лос-Анджелеса дежурил в ночь. Он не любил спать во время дежурства, хотя именно для этой цели в углу кабинета стоял черный, потертый, кожаный диван с вензелями по верху спинки – его еще во времена «сухого закона» конфисковали у подпольного торговца алкоголем. Чтобы оставаться бодрым, Клемменс пил кофе, принесенный из дома, и болтал с коллегой Биллом Маршем, принимавшим телефонные звонки.
Ночь с субботы на воскресенье выдалась на удивление спокойной – ни пьяных драк, ни семейных скандалов, ни других нарушений порядка. Джек сидел на стуле, положив ноги на стол, сложив руки на животе – он подсмотрел эту позу у Грегори Пека в роли окружного шерифа. Стать шерифом Джеку не светит, ну хоть почувствовать себя старшим по званию…
Билл сидел за столом, уставленном телефонами, и жевал бутерброд. Жевал коротко и тут же проглатывал, чтобы освободить рот – если позвонят, должен ответить быстро и четко.
А пока не позвонили, можно развлечься анекдотами.

– Слышал такой? – начал Билл. – Сидят два ковбоя в салуне, пьют. Вдруг заходит лошадь, заказывает бутылку виски, выпивает, закусывает огурцом, играет на рояле и, виляя задом, выходит из салуна. Один ковбой говорит другому: «Сколько живу, никогда не видел, чтобы виски огурцом закусывали…». Ха-ха-ха!
Звонок. Билл оборвал смех – резко, будто его выдернули из розетки, поднял трубку.
– Полицейское управление Контра Коста, дежурный Билл Марш слушает… Мертвое тело?… Адрес… – Билл записал, передал Клемменсу. – Срочно на выезд. Кажется, труп.
Клемменс прочитал: Елена-Драйв номер 5 Брентвуд. Что-то знакомое… Вспомнил! В прошлом году сообщали в новостях: звезда Голливуда купила там дом. Клемменсу вдруг стало жарко, хотя под потолком честно трудился вентилятор. Сердце подскочило к горлу, перекрыло дыхание на пару секунд. Потом вернулось на место, забилось в два раза быстрее.

– Это же ее адрес… – проговорил он хрипло и поднял глаза на постер, приклеенный к стене дежурки: блондинка в красном купальнике посылает воздушный поцелуй ярко-красными губами – такими сочными, что их хотелось поцеловать прямо на фото.
Он посылал ей поцелуи в ответ – когда никто не видел. А еще он гладил ее изображение и воображал, что гладит живую… Он ее любил… нет, обожал – на расстоянии и надеялся когда-нибудь увидеть вблизи. Зачем? Просто так.
Посмотреть…
Послушать…
Понюхать… Она говорила в интервью, что пользуется духами «Шанель номер пять». Клемменс ни разу не нюхал «Шанель», но был уверен, что ему понравится. Из своего мужского опыта он знал: если любишь человека, в нем нравится всё: голос, походка, запах и остальное. Если не любишь – то всё наоборот. «Шанель номер пять» наверняка пахнет чем-то необычным… Неземным… Звездным… Потому что его носит звезда…

Может быть, удастся к ней прикоснуться. Может быть, даже поговорить. А может, чем черт не шутит, жениться… Говорят, она опять разведена… Он ходил на все ее фильмы,   коллекционировал афиши. Вырезал из журналов ее изображения и складывал в папку, как в досье. У какого-то барыги, которого они брали за перепродажу краденого, он изъял ее голые фотографии в формате игральных карт и часто разглядывал вечером после душа…
Увидеть ее вживую – его мечта. Возможно, сегодня мечта исполнится – его вызывают к ней домой. Там кто-то умер, и Клемменс из кожи вон вылезет, чтобы помочь. Подставит крепкое мужское плечо, и она оценит… Она может называть его просто Джек…
Всю дорогу он витал в облаках, улыбался и не заметил, как подъехал к воротам. Вышел из машины, одернул мундир и лицо – сдвинул брови, сделал сочувствующую мину. Прошел в дом, остановился в дверях спальни.
И не поверил глазам.

Перед ним лежала обнаженная женщина. Клемменс узнал ее сразу. Он знал это тело до мелочей: каждый изгиб, каждую впадинку – изучил по фотографиям в купальниках, которыми оклеил стены спальни. А стены гостиной оклеил ее фотографиями в платьях, мехах и драгоценностях. Хотя меха и драгоценности на ее фоне выглядели блекло…
Не может быть… Это не она… Красота не умирает…
Вокруг ходили и разговаривали люди – доктора, домработница, еще кто-то, но Клемменс их не видел и не слышал, будто очутился в звуконепроницаемом воздушном баллоне. В горле встал ком. От жалости – к себе или той, которая лежит, будто спит, но уже никогда не проснется?
Наверное, к обоим.

Клемменса вдруг накрыло одиночество, глаза наполнились влагой. Все, кого он любил, покинули его: отец погиб на войне, мать сгорела от рака. Теперь умерла та, которая значила для него больше, чем он сам предполагал.
А может, она не умерла?.. Может, это не она?..
Клемменс подошел ближе.
Нет, на кровати именно ее тело – белое, гладкое, светящееся, будто фарфор.  Без изъянов и шероховатостей. С особой любовью созданное природой. Такое одновременно земное и возвышенное, что в голове всплывает молитва, колени преклоняются, а руки тянутся, как к святыне. Тело, настолько совершенное, что любой бриллиант, который она носила при жизни, был ее недостоин.

Тело Мэрилин.

Друзья, заходите на сайт “Ирина Лем приглашает” почитать мои романы и рассказы.