1.
Виктор Ыков покоя не любит. Абсолютно. Как фотон, имеющий массу только в движении. Никакая фамилия не странная: предки были обычными Рыковыми, покуда у одного из пра-пра-пра не случились лёгкие логопедические проблемы, а у того, кто оформлял ему метрику, – столь же лёгкие проблемы с аудированием. Так и возник новый, доселе не виданный род Ыковых, впрочем, постселе не виданный тоже.
А ещё Виктор Ыков любит плыть полой водой. В том смысле, что не любит сидеть на мели. Поэтому и подрядился после занятий в институте плотничать-столярничать в общежитии. Природа не скупилась, не жалела благородного 79-го элемента, наделяя оным руки мужчин рода Ыковых. Дебютным проектом Виктора стало оформление общежитского холла декоративными реечками. И так справно это получалось, так споро, что всякий проходящий невольно любовался. Всякая проходящая, впрочем, – тоже любовалась. Boт и развилось у одной барышни с факультета РГФ неровное дыхание к Виктору, и не факт, что у одной!
«Витя, поменяй замки в комнате 233», – возвестил вскоре журнал заявок. Ыков взял инструменты и пошёл по адресу. Работа в руках кипела, словно вода в электрочайнике. А вода-то как раз и подвела хозяек – даже вскипеть не успела, пока Виктор работал. Не судьба девушкам угостить мастера чаем… Но девушки те красной нитью шиты оказались. В смысле – не лыком. Авось, не албанский язык изучают-то! В смысле – испанский.
«Витя, почини стул в комнате 233», – через двадцать четыре часа появилась новая запись. Ыков взял инструменты и пошёл по адресу. Травмы того стула оценивались как не совместимые с жизнью, ибо на останках его очевидны следы ножовки и топорика. Тут следовало бы догадаться, что не просто так принял тот стул смерть мученическую, что пал он во имя высокой цели, ибо старшенькая из 233-ей спит и видит себя мадам Ыковой. Когда не спит – тоже видит… В отличие от Ыкова, который не видит ничего даже в упор, что, впрочем, не дало повода для уныния изобретательным барышням. Им же известна давняя особенность мужской анатомии, в частности – потайная дорожка, что сердце с желудком напрямую связует. Свежий пирог, верилось, будет в самый раз.
– Соmо рiensas, ensamblara il esta silla?[1] – игриво, с пальчиком, вопросила старшенькая, начиная светскую беседу.
– No, no ensamblar![2] – гламурно пропела младшенькая.
Не обращая внимания, Ыков методично скреплял куски гнуто-клеенной фанеры где шурупом, где штифтом, а где и гвоздём.
– Нос преокупабамос эн бано. Ла сийя парэсе нуэвесита![3] – по-пролетарски бесцеремонно ломая весь гламур, проговорил Виктор, иллюстрируя слова реанимированным предметом интерьера, и, пока выпавшие в осадок хозяйки пытались раскристаллизоваться, собрал инструменты и покинул 233-ю. Опять не судьба…
Объедаясь невостребованным пирогом, старшенькая призадумалась немало о причинах очередной неудачи. Mожет, в тесто она что-то не то добавила? Или наоборот, чего-то ещё следовало добавить? Mожет, что-то не то сказала? Или же не сказала чего-то важного? Может, нужно было надеть что-нибудь эдакое? Или наоборот, что-нибудь эдакое – снять?..
Вывод в результате новым не стал, но ценен был уже тем, что добылся собственными усилиями, а не прочёлся в книге: девушка должна иметь достаточно ума, чтоб иногда казаться дурой, и не быть такой дурой, чтоб козырять умом.
«Витя, наточи ножи в комнате 233»… «Витя, выбей половики в комнате 233»… «Витя, вымой посуду в комнате 233»… Дальше – изощрённее: «Витя, помоги запачкать посуду в комнате 233: целая кастрюля борща пропадает!». Ыков и поточил, и повыбивал, и помыл бы – ему-то что: какое-никакое, но всё же дело! Только не успел он прочесть те заявки, ведь комендантшу общежития последняя запись, мягко говоря, не обрадовала. Как и предпоследняя. Как и пред-пред… Не понимай Татьяна Михайловна скрытых мотивов и не имей здорового чувства юмора – ох, солёненько досталось бы девушkам, в смысле – несладенько! А так получили они порцию словесных ататашек да и были отпущены с миром. Пришлось, правда, борщом поделиться.
Долго девчонки с духом собирались… Собрались и разбили окно в своей комнате, конечно, прежде купив запасное стекло – возможность вписать в журнал новую заявку с заветным именем исполнителя достойна и бóльших жертв!
Замена стекла – процедура ёмкая, как физически, так и хронологически. Хорошо, комната на втором этаже: под окном – козырёк надвходный… Закончив процесс трансплантации, Ыков собрался перебраться внутрь, но соседка из 232-ой попросила заодно и у них укрепить раму, мол, по ночам ветер стёклами ТАК стучит, ну ТАК ужасно, а в комнате потом – ТАК холодно: январь же на дворе…
Виктор заменил треснувшие штапики, а для красоты обил рамы по периметру лужёными жестяными полосками. Целый урок преподал Ыков девушкам. То есть сорок пять минут пробыл на козырьке, кусаемый тем ветром. Лишь когда дело было сделано, когда Ыков перелез с козырька назад в 233-ю, тогда-то он и заметил, что пальцы его не слушаются, что кожа на руках цветом сравнялась с той лужёной жестью… А у девчонок и чайник вскипел, и картошка поджарилась – вон, шкворчит дразнящее на сковородке посреди стола; и сальце домашнее порезалось, такое свежее – аж прозрачное на срезе; и огурчики из банки на блюдо переселились, и грибочки – в салатницу! И счастье старшенькой выбралось из-за Пиреней, то есть не за горами уже находилось.
Зовут хозяйки мастера за стол, а у Виктора слёзы из глаз, и рукой не шевельнуть: будто восемьдесят семь иголок разом вонзились под отмороженные ногти… Тут и 232-ая четвертинкой за работу расплатилась. Ыков не пьёт принципиально – чтоб не было трясущихся на утро пальцев, но кстати пришлась та бутылочка: с неземным наслаждением старшенькая водочкой растёрла ему онемевшие руки… Потом обе девушки потчевали его ужином, смутив такой заботой. Когда же, поперхнувшись, Ыков закашлялся, старшенькая, конечно, сильно испугалась за его здоровье. Правда-правда! Простуда – вещь малоприятная! И хочет он того или нет, но придётся теперь и грудь ему растереть водкой, и спину. Тем более младшенькой зачем-то срочно к соседкам понадобилось выйти…
А старшенькая? Прикрыть искусно растрёпанным локоном наглый лоб, куснуть губы, «случайно» освободить верхнюю пуговку… Boсхищённо вскидывая ресницы, глянуть снизу вверх… Загоревшимися устами приоткрыть влажность зубов… Взор отогретого и накормленного мастера упирается в ключицы, стремясь в благоразумно, но небрежно скрытую глубину… Словом, попался Ыков. А старшенькая в тот вечер открыла альтернативный путь к сердцу мужчины – через отмороженные руки.
Boпрос: что главное в этой части повествования? Ответ: жесть, что ж ещё-то!
[1] Как думаешь, соберёт он это стул? (исп.)
[2] Нет, не соберёт (исп.)
[3] Не волнуйтесь напрасно – стул выглядит как новенький (исп.).
Жесть
Автор публикации
Напомнил Ваш Витя Савву Игнатьевичу из “Покровских ворот”
Посмотрим, что дальше будет!
Ну, продолжение уже есть)