Сейчас, сидя на кровати в своей маленькой комнатке в своей маленькой трехкомнатной квартирке, которую, скорее всего, многие из вас маленькой не назвали бы, я вспоминал события, произошедшие со мной не то, чтобы очень давно, но и не то, чтобы совсем недавно.
До сих пор мурашки бегут по коже. Стоит только вспомнить.
В те времена я жил в большом (и я, как человек, назвавший московские трехкомнатные апартаменты маленькими, сделаю упор на этом слове) четырехэтажном доме. Этот дом находился далеко от города, стоял один посреди поля, огороженный символическим забором. Вела же к этому месту, где я провел все свое детство, отрочество и юность, лишь одна дорога – безупречно гладкая и круглогодично черная. Эта дорога огибала его, как на картинах, что рисует мне мозг, река огибает замок, и выглядело все это просто великолепно. Особенно зимой. Как сейчас вижу, снег покрывает елочки глубокого зеленого цвета, служившие нашему участку живой изгородью, снег покрывает крыши построек, разбросанных по всей территории: беседки, сарая, бани и детской площадки. Снег покрывает поле, соединяя белую землю с белым небом и выделяя на фоне этой действительно вездесущей белизны наш мрачный почти черный дом и эту черную дорогу, огромной темной петлей окантовывающей весь наш участок. А вдалеке виднелся лес, похожий отсюда на некий огромный ворсистый ковер или на такую гигантскую ребристую губку, раскинувшуюся на многие километры вперед. Да, мы находились на возвышенности, благодаря чему было видно, насколько наш лес был ужасающе, а порой и успокаивающе огромен.
Все свое детство я жил на мансардном этаже этого дома.
Меня тоже это путало в детстве. Мансардный этаж – это последний этаж, который выполняет функции чердака, но такого чердака, который при желании можно было легко превратить в жилое помещение. Изначально тут планировалось поставить бильярд, но дети так быстро стали прибывать в эту семью, что было решено разделить весь мансардный этаж на четыре зоны и превратить эти четыре зоны в четыре дополнительные комнаты. Одну из этих комнат как раз и отдали мне. В ней я круглосуточно жил тогда, а сейчас в ней я в основном ночую, когда приезжаю в этот дом, чтобы отдохнуть от городской суеты, тяжести, депрессивности, мрачности, серости, какой-то моральной грязи, повсеместной необразованности, толкотни и уродства – опять же морального (но и не только морального, если сместить фокус с людей и взять во внимание устройство и внешний вид некоторых вывесок, заведений, целых зданий, словно бесконечных однотипных новостроек, парков и даже целых районов).
Здесь забываешь обо всем. Тут дышишь полной грудью. Раскинув руки в стороны, стоя в поле и глядя по сторонам на эти поистине необъятные просторы, ты уже не помнишь, что такое час-пик в метро. Этого для тебя уже простого не существует. В этом месте словно и нет времени, и есть ровно столько, сколько тебе нужно.
Но это днем.
Ночью же все меняется. И меняется настолько жутким образом, что даже во взрослом возрасте начинаешь боятся выйти за порог этого большого четырехэтажного дома. Я уже не говорю – за забор.
Да, как вы понимаете, сейчас я хочу вам рассказать о тех самых событиях, когда я, совсем не ведая того, все же решил испытать свою судьбу и покинуть дом глубокой ночью.
***
Находясь на кухне на втором этаже дома, я нажал пальцем на сенсорный экранчик кофемашины и где-то внутри моего сознания в этот момент заиграла музыка из старой телевизионной рекламы кофе. Несколько секунд спустя из краника автомата полилась коричневая струйка, наполнившая в итоге всю мою кружку ароматным и – уж тут поверьте мне на слово – одним из вкуснейших американо, которое вы только сможете найти в нашей стране, даже если на поиски потратите всю свою жизнь. Кружку с кофе я взял с собой и отправился в раздевалку на первом этаже дома. В раздевалке я надел пуховик, затянул потуже шнурки на обуви, сделал свой первый глоток и вышел на улицу. Из кружки повалил пар. Дышать было холодно для ноздрей, но это было как-то приятно – так дышится только зимней ночью. Я еще немного постоял на месте и направился к калитке, находившейся на заднем участке, чтобы выйти на заснеженное поле и просто постоять – посмотреть на ночное звездное небо.
Спустя минут десять или двадцать своего нахождения здесь, я услышал нечто странное – женский крик, доносившийся из леса. Этот крик был похож то на плач, то на смех. Он раздавался то справа от меня, то слева, а иногда даже позади.
Да, конечно, я не долго думал и сразу же рванул домой.
Сидя в своей комнате и неустанно вглядываясь в ночную темноту за окном, я никак не мог забыть те звуки, что услышал на улице, как не могу забыть их до сих пор.
Но знаете, ради чего я вам все это рассказал? Полагаю, вы смутно представляете себе причины.
Я не помню, когда в последний раз я чего-то боялся. Я не помню, когда в последний раз я испытывал настолько сильные эмоции. Я не помню, когда всеобщая серая стабильность, удрученность, недовольство и вынужденное принятие, существующие вечным фоном в моей жизни, растворялись, освобождая место для детского интереса и даже любви к самой жизни. Я не помню этого. Вернее – я этого не помнил до того дня, о котором я вам рассказал, и это, вы знаете, очень грустно.
Ах, чуть не забыл сказать. Вероятно, той ночью я просто услышал вой лисиц… Но разве от этого не стало лишь грустнее?
Автор публикации
