И вот она опять на сцене.
Красивая. Загадочная. Готовая снова сразить своим голосом всех, кто сидит там, в зале филармонии.
Она чувствует, как люди замерли в ожидании ее божественного пения.
Она чувствует, как от их сердец к ней тянутся сотни пульсирующих невидимых ниточек восхищения.
Она сделала глубокий вдох, оторвалась от их восхищенных взглядов, на секунду задержала дыхание и своим великолепным меццо-сопрано запела романс Юрьева «Колокольчик».
И сразу после первых нот она ощутила, что зал – снова ее.
От настроения и внимания зала зависело, как она будет петь, – вдохновенно или буднично. Может просто отработать на сцене, а может силой своего таланта заставить людей в зале радоваться и трепетать. Во многом состояние зала зависело и от ее внутреннего настроения. Были случаи, когда она выходила на сцену с другими мыслями: муж, дети, зарплата, ремонт в квартире, старое концертное платье, – и выход не удавался.
Но сегодня зал ее.
Она пела так вдохновенно, будто парила над застывшими от восторга людьми. Ей казалось, что она проникает прямо в души своим голосом, открывая дверки к чистым источникам сознания. И в эти моменты ей виделось, что это не она на сцене, а сказочная фея, безумно всеми любимая.
В эти минуты она была безмерно счастлива. Счастлива от цветов, которые приносили ей после выступления поклонники, от их слов восхищения и предложений о встречах после концерта.
Вот и сегодня она пела, красивая и счастливая. Это был ее звездный час.
Она пропела романс, грациозно и с достоинством низко поклонилась, приняла овации, цветы и удалилась за кулисы, радуясь своему успеху.
В гримерной она села перед зеркалом, посмотрела себе в глаза. «Молодец? – спросила сама себя, и сама же себе ответила: – Конечно, молодец».
В дверь постучали. Показался огромный букет хризантем, а за ним красивый блондин лет сорока.
– Я очарован вашим голосом, Маргарита, – сказал новый поклонник.
Она приняла букет и протянула для поцелуя руку.
Незнакомец осторожно ее поцеловал.
Через три дня этот робкий поцелуй получил продолжение. Поклонник пригласил ее в ресторан гостиницы «Гедеон», недавно открывшейся в их областном центре. Этот ресторан был бешено популярным и чрезвычайно дорогим. Столик, за которым они сидели при свечах, был прекрасно сервирован, официант почти бесшумно подносил то дорогое французское вино, то рябчиков на вертеле, то салат из фиджийских крабов; а на десерт было подано итальянское мороженое с горьким темным ликером. Причем во все время обеда ее поклонник заботливо ухаживал за ней: пододвигал стул, поддерживал под локоток, угадывал любое ее желание.
Видя все его старания, она подумала, что, наверное, он сразу пригласит ее куда-нибудь на квартиру или в гостиницу. Что и произошло.
Потом он довез ее до дома и, опять поцеловав кончики ее пальцев, пообещал позвонить.
А дома ее ждал муж – голодный, трезвый, и поэтому злой.
В ее же голове еще витал образ ее поклонника, а муж с порога заорал ей в ухо:
– Где шлялась?
Она еще не отошла от светского обхождения, улыбаясь, ответила:
– На репетиции.
– Знаем мы твои репетиции. Жрать давай!
Покормив мужа и детей, она заперлась в ванной и задумалась: «Чем я виновата, что я талантливая певица и красивая женщина и что мужчины обожают меня? И муж тоже когда-то боготворил меня за мой голос, за красоту… Но для хорошей жены этого мало. Помимо прекрасной феи, еще нужна и обыкновенная домохозяйка, чтобы семья после работы была сыта и ухожена, а муж мог не отвлекаться от газет и телевизора».
«Царица, фея», – с горечью думала она, смывая макияж с лица.
«Королева сцены, божественный голос», – всплакнула она, переодеваясь в домашний халат.
Муж, съев на ночь три дольки чеснока, лег отдохнуть. Когда она, уложив детей, помыв посуду и замочив белье, легла к нему, он молча навалился на нее, молча попыхтел минуты три, окутал ее чесночным запахом и, отвалившись, сразу захрапел.
А она долго лежала с открытыми глазами, смотрела в темноту и видела себя в Большом театре на сцене в золотом платье, исполняющей партию Кармен. И сотни мужчин – от министра культуры до руководителя их местной филармонии – заваливают ее цветами, муж стоит перед ней на коленях и просит, умоляет принять его запоздалые извинения и обещания всегда носить на руках и больше никогда не есть чеснок на ночь.
Но это в мечтах, а в жизни быт, семья и высокое искусство несовместимы. Чем-то приходится жертвовать. Она вот решила попытаться все это совместить. И, не получилось.
Всю следующую неделю она была на гастролях по областным городам и городишкам, но не забывала о новом поклоннике и о том вечере в ресторане.
Почему? Наверное, потому, что поклонника с такими манерами у нее уже давно не было.
А когда-то и ее муж, который теперь при каждом удобном случае распускает руки, причем никогда не бьет ее по лицу, объясняя это так: «Твоя профессия тебя разукрашивать не позволяет, а то бы разукрасил», – так вот, даже ее муж начинал аналогично – с цветов и робких поцелуев, только рябчиков на вертеле не было, был салат оливье.
Да и не в рябчиках дело.
И вот опять она на сцене. Последний концерт. Опять полет в зал. Подарки, цветы. Затем домой автобусом.
Может, бросить семью и уйти к поклоннику? А как же семья, дети?
А может, бросить сцену и уйти в семью? А как же ее голос, ее талант, сцена?
Что делать? Как быть?
Занавес медленно раздвигается.
Зал затихает.
Свет на нее.
Фонограмма.
Она чувствует как зрители замерли, как от сердец в зале к ней потянулись сотни невиданных воздушных ниточек.
И она, сделала глубокий вдох, на секунду задержала дыхание и запела…
Забыв обо всем, запела.
«Динь, динь…
Колокольчик звенит…»
И сегодня опять зал был ее.
Часто так и живут… Чудесный рассказ. Правда жизни. Спасибо!
Жизнь одна…
Она, как мать родна…
Кормит, обувает, греет,
накажет, но и пожалеет.
© Валентина Захарова
Немного грустно. Хотя хотелось, чтоб история закончилась как-нибудь сказочно и волшебно – но сладкий финал получился бы неправдоподобным